Вершинин Константин. Четвертая воздушная

   - В тяжелое время мы живем, - заметил Илья Иванович Тутаев в беседе о положении на Восточном фронте, - но впоследствии это время и борьбу народа, возглавляемую партией, будут славить, а сыновья и внуки ваши станут завидовать дедам и отцам, которые отстаивали завоевания Октябрьской революции.
   Смирнов и Тутаев сообщили рабочим судоремонтного завода о широкой мобилизации коммунистов, которая проводится в целом ряде губерний, об усилении партийной работы в деревне. В "Известиях губисполкома Вятского Совета рабочих и крестьянских депутатов" от 19 декабря 1918 года был опубликован материал о Третьей Вятской губернской конференции РКП (б). В нем, в частности, говорилось: "...Задача наших партийных организаций в деревне заключается в отделении деревенской бедноты и средних крестьян от кулачества, поэтому наши партийные ячейки в деревне должны вести борьбу с засильем кулаков в Советах и комитетах бедноты, в строгом контроле партии над сельскими исполкомами и в реорганизации их и в проведении в них коммунистов..."
   Руководители заводской партийной ячейки, в том числе комиссар Смирнов и активист Тутаев, заботились о росте численности коммунистов в Звениговском затоне, но делали это без спешки, не допуская огульного приема в партию. Я испытал это на себе.
   Выше уже говорилось о том, что он продолжительное время поручал мне несложные задания, в процессе выполнения которых я приобретал первые навыки общественной работы. Во время тушения пожара в затоне и хождения на "Ориноко" в Казань Тутаев, вероятно, тоже проверял мои личные качества. И только уже потом меня записали в число сочувствующих партии.
   С осени восемнадцатого года Илья Иванович стал еще более внимательно относиться ко мне. Выражаясь современным языком, он начал активно готовить меня к вступлению в РКП (б): популярно разъяснял устав и программу партии, беседовал о событиях внутри страны и за ее пределами, рассказывал о роли рабочего класса и его боевого авангарда, следил за тем, регулярно ли я читаю газеты и правильно ли понимаю то, о чем в них сообщалось,
   И вот настало время, когда товарищи приняли меня в ряды Российской Коммунистической партии (большевиков). Это было 24 февраля 1919 года. Поздравляя, комиссар Смирнов сказал мне:
   - Запомни, товарищ Вершинин, самый яркий день в твоей жизни - день великого приобщения к партии Ленина.
   Глава вторая. На службе военной
   Шла весна девятнадцатого года. После VIII съезда ПШ(б), решения которого мобилизовали трудящихся на борьбу за свободу и независимость Советской страны против белогвардейцев и иностранных интервентов, все, кто был способен носить оружие, уходили в Красную Армию. Мобилизации подлежали и юноши моего возраста, однако на все просьбы направить меня в армию неизменно следовал отказ. Администрация примерно так мотивировала свое решение:
   - Завод не может остаться без рабочих, здесь тоже своего рода фронт трудовой.
   Тогда я обратился за помощью к Илье Ивановичу Тутаеву. Выслушав меня, он совершенно неожиданно предложил:
   - Вот что, Константин, уезжай в свое Боркино. Оттуда легче попасть в армию: там не дают бронь плотникам.
   Нет нужды говорить о том, как благодарен я был своему старшему товарищу и наставнику.
   ...Снова встретиться с Ильёй Ивановичем мне довелось не скоро - уже после гражданской войны. К тому времени он переехал в Москву и работал начальником гужевого транспорта одного из районов. О многом поговорили с ним, вспомнили прошлое, помечтали о будущем.
   - Очень рад, Константин Андреевич, что ты стал кадровым военным, - одобрил мой выбор Тутаев. - Армия нам нужна. Крепкая народная армия.
   Я в свою очередь поблагодарил Илью Ивановича за добрые советы и помощь, которую он оказал мне в Звениговском затоне.
   Весь этот разговор произошел несколько лет спустя. А тогда, в конце мая 1919-го... Возвратившись вместе с отцом в Боркино, я сразу же направился в деревню Притыкино, где находилось волостное управление, узнать о сроках призыва в армию. Там сказали, что девятисотый год уже подлежит мобилизации, что в скором времени меня вызовут.
   Действительно, в начале июня мне пришла повестка. Сборы заняли немного времени. Посидел перед дорогой с минуту, простился с родными, вскинул котомку с харчами за плечи - ив путь. Прощай, родное Боркино!
   В соседней деревне Въезжево жил мой одногодок Семен Цыпленков. Он тоже призывался в армию. Отец его и отвез нас на подводе в Яранск. Там из нас, новобранцев, военкомат скомплектовал команду, и мы поездом отправились в Симбирск, в запасной пехотный полк. Так я стал красноармейцем.
   Часть наша стояла на окраине города, в Конной слободе, неподалеку от реки Свияги. Красноармейцы жили в частных домах - по два-три человека. Летнее, теплое время позволяло спать не в душных и тесных квартирах, а под открытым небом или в сарае на сеновале.
   Первое время мы носили свою одежду. Потом нам выдали летнее обмундирование, сшитое из бельевого полотна зеленого цвета. Питание было скудным: триста граммов хлеба, пшенный суп без мяса да вобла - вот и весь дневной рацион.
   Связь армии с трудящимися, с народным хозяйством была постоянной и тесной. Несколько наших подразделении, например, убирали хлеба в окрестных сельских районах, остальные-каждую субботу работали на пристани и железнодорожной станции: разгружали дрова, уголь, строительные материалы.
   Мало-помалу вчерашние новобранцы стали привыкать к воинским порядкам, дисциплине. Знали, что пребывание в запасном пехотном полку-всего лишь начальный этап нашей армейской жизни. А затем придется идти на фронт, воевать с белогвардейцами. Вот почему мы, не жалея сил, изучали винтовку, гранаты, станковый пулемет и другое оружие.
   Командиры обучали нас строевой и тактической подготовке, знакомили с основами военной топографии, выводили в поле на практические занятия, где мы приобретали навыки в стрельбе, окапывании, маскировке, познавали азы оборонительного и наступательного боев. Бывало, семь потов сойдет с тебя за день, кажется, вот-вот свалишься с ног, а все же, возвращаясь в Конную слободу, держишься молодцом и песню поешь вместе со всеми. А как же иначе? Ведь со стороны народ смотрит: вот они, бойцы Красной Армии, гроза белогвардейцев и заморских буржуев!
   Должен сказать, что многие из моих сослуживцев, призванные в армию из деревни, либо совсем были неграмотными, либо умели только расписываться и читать по слогам. Таким людям с большим трудом давалась армейская наука. К ним обычно прикрепляли более грамотных бойцов.
   Тяга к знаниям у красноармейцев была большая. С огромным интересом слушали они беседы командиров и политработников, доклады политического комиссара полка Александра Терлецкого, агитаторов и чтецов, радовались каждому сообщению о победе Красной Армии на фронте, об успехах тружеников города и деревни. Большую роль в повышении сознательности молодых бойцов играли кружки по ликвидации неграмотности. Человек как бы прозревал и уже по-другому смотрел на окружающий его мир, трезво судил о происходящих в стране и за рубежом событиях.
   С первых же дней пребывания в полку меня как члена партии, имеющего начальное образование, назначили агитатором. Я читал красноармейцам газеты, иногда делал короткие тематические обзоры, разъяснял решения партийной ячейки, направленные на укрепление дисциплины и повышение военных знаний, проводил беседы у карты о положении на фронтах гражданской войны.
   Для более успешного проведения воспитательной работы в подразделениях создали небольшие походные библиотечки. Литературы в них было мало, поэтому комиссар порекомендовал мне установить связь с культурно-просветительными учреждениями города. Воспользовавшись советом, я побывал в народной библиотеке Симбирска, в "Пролеткульте". К моей просьбе пополнить фонд красноармейских библиотечек политической и художественной литературой отнеслись благожелательно.
   Торопливо бежали дни учебы в маршевых ротах запасного полка. Новички, вначале робкие и неумелые, постепенно приобретали знания и навыки, необходимые для бойцов Красной Армии. Однополчане все чаще стали поговаривать о предстоящей отправке на фронт.
   - Там доучимся, - добавляли они, - день войны равен месяцу учебы.
   Особенно бодрое, патриотическое настроение царило среди запасников в те дни, когда по городу проходила какая-нибудь часть, возвращавшаяся с фронта для отдыха или на деформирование. Закаленные в боях красноармейцы шли с развернутым знаменем и песней. Горожане высыпали на улицы и любовались суровым строем фронтовиков, испытавших на себе все тяготы и лишения войны. Вот так же дважды возвращался с поля боя личный состав симбирских курсов красных командиров, вызывал у нас чувство восхищения и желание самим побывать в настоящем деле.
   Ближе к осени начали наконец отправлять на фронт и маршевые роты вашего полка. Как завидовали уходящим оставшиеся красноармейцы! Редко можно было встретить человека, стремящегося отсидеться в тылу. Высокий моральный дух, царивший среди бойцов, являлся результатом целеустремленной партийно-политической и агитационно-пропагандистской работы в армии. На этой ниве много и плодотворно потрудились прежде всего военные комиссары и коммунисты.
   Вместе со своими сослуживцами по роте я вот-вот должен был отправиться в действующую армию. Однако неожиданное обстоятельство отодвинуло этот срок еще на девять месяцев. Дело в том, что в часть поступила разнарядка, в соответствии с которой несколько человек направлялись на курсы краскомов.
   - Хочешь учиться? - спросил меня комиссар полка. Признаться, это предложение было неожиданным. Во-первых, я не собирался быть кадровым военным, сам ве думал об этом, с друзьями не говорил и с родителями не советовался. Во-вторых, у меня было недостаточное образование, чтобы избрать предлагаемый путь. И, в-третьих, как же быть с фронтом, о котором столько мечтал?
   Вопросы не праздные, не шуточные, они касались моей дальнейшей судьбы, принятие решения означало крутой поворот в жизни.
   Я попросил разрешения подумать. На другой день комиссар снова пригласил меня на беседу.
   - Ты, Вершинин, коммунист, - говорил он, - сам проявил способности в изучении военного дела и активно помогал мне в воспитании сослуживцев. Кого же, как не тебя, посылать на курсы? Красной Армии сейчас нужны свои, советские командиры - выходцы из рабоче-крестьянской среды. После войны ты сможешь продолжить военное образование. Перед тобой откроются широкие перспективы.
   Обдумав все как следует, я согласился с комиссаром, хотя мне очень не хотелось расставаться с товарищами, уходившими на фронт. С некоторыми из них, к сожалению, не довелось проститься. Эпидемия тифа, вспыхнувшая среди голодающего населения Поволжья, перекинулась и на воинские части. Не один десяток бойцов вырвала эта болезнь и из нашего полка. Умер и мой земляк Семен Цыпленков, с которым мы призывались в армию, вместе служили и мечтали о том, как сложится наша дальнейшая армейская жизнь...
   Пехотные курсы красных командиров, созданные на учебно-технической базе прежнего кадетского корпуса, находились в том же городе, неподалеку от Венца вершины холма, круто обрывающегося у свияжского берега. Курсы возглавлял бывший царский генерал Лютов, воспринявший Октябрьскую революцию как рождение новой России, России народной, за которую многие десятилетия боролись лучшие ее сыны, начиная с декабристов. Он был человеком эрудированным, обладал хорошими организаторскими способностями и педагогической культурой. Выделялся Лютов и своим внешним видом: всегда подтянут, не по возрасту строен, аккуратно одет. Именно этими качествами, а также вежливостью, тактичностью снискал он уважение среди командиров и курсантов, завоевал высокий авторитет военачальника.
   Комиссар курсов Штейман был худощав, подвижен и весьма общителен. Он умел вовлечь в беседу даже человека по природе неразговорчивого, самые сложные политические вопросы излагал просто, понятно и для вчерашнего малограмотного крестьянского парня. А на митингах и собраниях Штейман выступал с такими воодушевляющими речами, что слушатели невольно проникались идеей, которую он пропагандировал. Убежденность, страстность и взволнованность комиссара органически сливались с пунктуальностью и выдержкой Лютова, дополняли их. Из других старших начальников мне особенно запомнились командир батальона Балабанов и преподаватель Картянович. Ниже я скажу о них несколько слов.
   По условиям быта, внутреннему распорядку и организации учебы курсы заметно отличались от запасного полка. Курсанты жили в благоустроенной казарме, учебные классы были хорошо оборудованы, имелись богатая библиотека и клуб, столовая. Правда, питание здесь мало чем отличалось от красноармейского.
   Встретили нас приветливо, радушно. Прежде всего рассказали, что курсы являются одним из учебных заведений, где для молодой Красной Армии готовятся командирские кадры. Напомнили содержание речи В. И. Ленина на митинге, посвященном Дню красного офицера (24 ноября 1918 года). Владимир Ильич говорил: "...Только красные офицеры будут иметь среди солдат авторитет и сумеют упрочить в нашей армии социализм. Такая армия будет непобедима"{11}.
   Затем в общих чертах нам рассказали, каким должен быть командир Красной Армии. В качестве примера назвали воспитанников наших Симбирских пехотных командных курсов, отличившихся в бою с белогвардейцами под Воронежем, у станции Лиски. Они проявляли массовый героизм, подвиг отряда курсантов отмечен орденом Красного Знамени.
   Нам выдали обмундирование. В гимнастерках, шароварах, шлеме со звездой и ботинках с обмотками курсанты преобразились. Форма делала их стройнее, обязывала быть аккуратнее, дисциплинированнее.
   К занятиям приступили сразу же, не теряя драгоценного времени: за девять месяцев предстояло освоить обширную учебную программу, совершить большой скачок - от рядового красноармейца, отвечающего лишь за свои действия и поступки, до командира взвода, а то и роты, под началом которого будет не один десяток бойцов. Честно говоря, поначалу трудно было представить, как произойдет это превращение вчерашнего лесоруба, молевщика, плотника в красного командира. Однако не зря же поется в песне: "Вышли мы все из народа..."
   Вероятно, мои слова воспримутся очень по-современному, но все-таки я скажу: нас учили тому, что необходимо на войне. Еще гремели боями фронты, и земля наша, терзаемая свирепой белогвардейщиной и алчной интервенцией, пылала в огне. Так чему же нас было учить, как не искусству вооруженной борьбы с врагами Отечества? Разумеется, сегодняшнее толкование этой фразы гораздо глубже, а ее значение намного многограннее. Но первооснова остается та же: простые люди, дети трудового народа овладевали военными знаниями, чтобы лучше защищать Родину.
   Не было у нас тогда другого оружия кроме пулемета, винтовки, сабли и гранаты. Поэтому мы стремились освоить его так, чтобы не посылать мимо цели ни одной пули, чтобы умело вести не только огневой, но и рукопашный бой.
   - Кончились патроны - действуй штыком, - учил нас преподаватель Картянович. - Сломался штык - глуши врага прикладом. Приклад раздробился души противника руками. Ранены руки - зубами вгрызайся в горло.
   Он, этот бывший царский офицер, в совершенстве владел всеми видами оружия, великолепно знал приемы одиночного и тактику группового боев, артистически подавал команды. Выйдет, бывало, перед рассредоточенным строем и громким, певучим голосом командует:
   - Вперед - коли! Назад - коли! Вперед прикладом - бей! От кавалерии закройсь!
   И курсанты действовали винтовками расчетливо, расторопно - только мелькали штыки и приклады.
   Стрелковое оружие мы, соревнуясь между собой, разбирали и собирали с завязанными глазами. Эти тренировки были не прихотью командиров, а необходимостью: мало ли в каких условиях придется воевать. Скажем, ночью. Не разжигать же костер, чтобы устранить неисправность? А бывали случаи, рассказывали нам, когда раненые бойцы с повязкой на глазах вели огонь из окопов или в цепи.
   Нередко выходили мы в поле, где совершали марш-броски с полной выкладкой, ползали по-пластунски, рыли окопы, резали проволочные заграждения, "воевали" рота с ротой - делали десятки других солдатских дел, которые могли пригодиться в настоящем бою. Если раньше, когда я служил в запасном полку, действовать приходилось за одиночного бойца, то на курсах нам постепенно прививали командирские навыки. На войне случалось, что красноармеец поднимал подразделение в атаку, а взводный водил в бой полк.
   Особое внимание уделялось изучению уставов - своду основных законов воинской службы. От нас требовалось не только формальное знание уставных положений, но и правильное, творческое их понимание. Ведь в будущем мы сами должны стать воспитателями бойцов, а наставник обязан уметь довести до сознания каждого исполнителя все требования уставов.
   Как-то зимней ночью загорелось здание городского отдела народного образования. Поднятые по тревоге, курсанты быстро ликвидировали пожар. Шкафы, столы, стулья и другое ценное имущество, вынесенное на улицу, надо было охранять. Часовым поставили меня. Прошел час, второй - нет смены. Одежда на мне была легонькая - шинелишка, обувь тоже не по сезону - ботинки с обмотками, ну и рукавицы, понятно, не меховые. А мороз такой, что даже штык заиндевел. Однако стою на часах, хотя зубы выбивают чечетку, а ноги, кажется, пристыли к ботинкам. Наконец смена пришла.
   - Жив? - спрашивает разводящий.
   - Ы-ыв... - выдавил я непослушными губами.
   За образцовое выполнение обязанностей часового мне объявили благодарность.
   Помимо практических занятий мы изучали основы военной теории, тактику, политграмоту и другие дисциплины. Нас знакомили с основными решениями партии и правительства, постоянно информировали о положении на фронтах. В свободное от занятий время, которого было не так уж много, читали газеты, книги, участники коллектива художественной самодеятельности выступали с концертами в клубе, в красноармейских госпиталях, а также в городе или окрестных селах. Не забывали и спорт.
   Почти каждую неделю, как и в запасном полку, устраивались коммунистические субботники. Чаще всего курсанты разгружали вагоны с дровами или углем, помогали железнодорожникам ремонтировать транспорт, рабочим - налаживать производство.
   В начале учебы на курсах был такой случай. Ночью наш батальон подняли по тревоге. Комбат Балабанов объяснил, что у пристани Нижняя Часовня терпит бедствие баржа с хлебом и что мы должны во что бы то ни стало ее спасти.
   - Хлеб сейчас дороже золота, - сказал он. - В нем остро нуждаются рабочие Москвы. Не допустим потери ни единого грамма!
   Среди нас не было такого человека, который бы не знал цены хлебу, ибо росли мы и воспитывались в трудное время крестьянского безземелья, нужды и голода. А теперь, во время гражданской войны, когда сотни тысяч хлебопашцев были оторваны от земли, когда кулачество и другие контрреволюционные элементы саботировали поставку и продажу хлеба, когда Республика Советов находилась в блокаде, большинство трудящихся городов испытывали особые трудности. Сознавая все это, курсанты с чувством личной ответственности за спасение "золотой баржи" устремились к пристани.
   Баржа и в самом деле находилась на грани гибели.
   - За мной, товарищи курсанты! - подал команду Балабанов и первым бросился по скользкому крутому берегу к ледяной воде.
   Одни насыпали мешки зерном, другие носили их к железнодорожному пути, третьи грузили в вагоны. Это была самоотверженная, дружная работа. Такую слаженность, такой темп мне доводилось видеть редко - разве лишь в борьбе с заторами на реке во время лесосплава да с пожарами в Звениговском затоне, Казани и Симбирске.
   Мы промокли до нитки, устали до изнеможения, но ни единого грамма хлеба не отдали воде. "Золотая баржа" была спасена, и ее поклажа отправлена московским рабочим. Заслуга в этом прежде всего комбата Балабанова, четко организовавшего ночной аврал и подавшего личный пример курсантам.
   За учебными буднями, полными напряжения, прошла зима. Курсанты заметно мужали, жадно овладевали знаниями, памятуя наказ Владимира Ильича Ленина, учились "военному делу настоящим образом". Тон во всем- в учебе, дисциплине, общественной работе - задавали коммунисты. К тому времени я еще глубже осознал, к чему обязывает звание члена РКП (б), поэтому использовал даже малейшую возможность для того, чтобы оправдать оказанное мне доверие - стать в ближайшем будущем красным командиром.
   На основе решений VIII съезда РКП (б) весной 1919 года проводилась перерегистрация коммунистов, Состоялась она и в нашей партийной ячейке. Это была борьба за чистоту большевистских рядов. Товарищи единодушно оказали мне доверие, что еще больше воодушевило меня, придало сил для успешного окончания учебы.
   Нет смысла рассказывать о других подробностях нашей девятимесячной учебы. Важно то, что к лету двадцатого года, когда основным очагом гражданской войны стал Западный фронт, когда буржуазно-помещичья Польша и барон Врангель, вдохновляемые и поддерживаемые империалистическими акулами Антанты, пытались нанести сокрушительный удар по Советской республике, на Симбирских пехотных курсах состоялся очередной выпуск краскомов.
   538-я маршевая рота, командиром которой меня назначили, входила в состав 14-го запасного полка и дислоцировалась в районе Дорогобужа. Направляясь к месту службы, я испытывал двоякое чувство. Было приятно, что мне сразу доверили сравнительно большой воинский коллектив, в то время как многие сокурсники получили должности на ранг ниже. Вместе с тем тревожила мысль, что и теперь, после окончания курсов, придется служить в запасных войсках Западного фронта, а не воевать с врагом.
   Вот с таким настроением я и прибыл в свое подразделение. В роте насчитывалось около трехсот красноармейцев, в большинстве пожилые люди. В сравнении с ними я выглядел очень молодо. "Попробуй-ка, - думалось, - заслужи доверие и командирский авторитет среди таких дядек. Каждый в отцы годится..."
   Ближайшая задача состояла в том, чтобы в кратчайший срок подготовить этих ратников второго разряда к действиям в условиях фронта. В беседе с ними я рассказал о своей крестьянской жизни, о плотницкой работе, о службе и учебе в Симбирске.
   - Чего там, - понимающе закивали бойцы, - наш, от земли.
   Отыскав вот этот ключ к мужицким сердцам, я сообщил, чем надлежит заниматься роте, что должен освоить каждый боец и какое важное дело - участие в вооруженной борьбе за родную землю и власть - предстоит впереди...
   Несколько труднее было строить взаимоотношения с двумя подчиненными мне полуротными командирами из бывших офицеров. Оба хорошо знали свое дело и, разумеется, имели более высокое образование, чем я. И вот однажды в шутку, а может и всерьез, они решили проверить нового краскома:
   - Как насчет преферанса?
   Не зная значения этого слова, я почувствовал, однако, какой-то подвох в вопросе и, не растерявшись, ответил:
   - Насчет преферанса решим чуть позже. Полуротные озадаченно переглянулись. И как только они ушли, я спросил штабного писаря, длительное время вращавшегося в офицерской среде, что такое преферанс.
   - Игра в карты, - объяснил он. - Их благородия, бывало, развлекались...
   На следующий вечер бывшие офицеры опять ко мне:
   - Так как же с преферансом?
   - А вот как, - говорю им. - Не время сейчас, товарищи командиры, перекидываться в картишки. Да и вообще не следует эту старую и дурную привычку перетаскивать в новую армию. Кстати, чем сейчас занимаются ваши люди? Не знаете? А следовало бы знать: к боям готовимся.
   Смутились мои помощники:
   - Извините, товарищ командир роты.
   - В таких случаях можно и по имени-отчеству, - напомнил я. - Зовут меня, как вы знаете, Константином Андреевичем.
   Впоследствии я сблизился с полуротными командирами. Вежливости и такту нас учили на курсах краскомов. Частенько предметные уроки этики давал сам Лютов, вращавшийся в среде лучших представителей русской армии. Был в роте и политический руководитель - политрук, много сделавший в области воспитания красноармейцев.
   Занятия мы строили примерно по такому же принципу, как в Симбирском пехотном полку. Скидок на более почтенный возраст бойцов не делали, ибо перед лицом войны все равны - и безусые юноши, и зрелые мужи. Полуротные командиры учили подчиненных на совесть. Они придерживались золотого правила: кто оружием умело владеет, тот врага одолеет.
   Следует заметить, что в период подготовки 538-й маршевой роты к отправке на фронт мы испытывали большие трудности. У нас не хватало винтовок и боеприпасов, форменного красноармейского обмундирования и постельных принадлежностей, медикаментов и продуктов питания. Люди нередко заболевали, их приходилось помещать в неблагоустроенные и переполненные госпитали. И все же основная задача была решена, и в начале октября 1920 года мы получили приказ об отправке на фронт, в район города Лида.
   Как только об этом стало известно бойцам, ко мне обратилась группа красноармейцев - уроженцев Псковщины - с просьбой разрешить им "по пути" заехать домой, чтобы повидать семьи, а заодно и "прихватить харчишек". "По пути" - это крюк в несколько сот километров. А привезут ли псковитяне "харчишек" - тоже вопрос. Но самое главное - возвратятся ли они сами?
   - Сколько же вас? - спросил я старшего из ходатаев.
   - Шестьдесят душ, - ответил тот, совершенно не обращая внимания на мою растерянность или попросту не замечая ее.