Каково ж там, у Дженкинса, ушедшим?..
Не вытерпев тиши, хлопнул в ладоши. Мгновенно вошел Яшка, servant note 66; замер вышколенно. Не уловив приказа определенного, подлил рому в бокал, проскользил по паркету тенью, присел у камина. Под тихое шуршанье сухой щепы несколько унялась непонятная, неотступная весь вечер тоска.
Завтра представляться Дибичу, подумалось некстати, дела статские принимать; больше некому…
Облегченно ощутил легкую дремоту; провалился было, но не спалось, не спалось… С досадою открыл глаза.
Да, некому больше, а хлопот немало; помощь Севастополю из Одессы пойдет, неоткуда иначе, а судов в порту, считай, нет… разве что купеческие реквизировать?..
— Яков!
Нет Яшки, вышел беззвучно.
И вновь навалилось…
And, however, is this country really doomed by thee, my Lord? note 67
Одно еще не было безразлично: кто придет брать?
Если Дибича посланцы, ладно; сие неизбежно, так сам себе определил. Но не было доверия к оставшимся. Зачем задержались? Пленив, уж не отпустят; злопамятен Николай Павлович… южанам изловленным Пестелева судьбина райскою долей покажется. Разве что выдадут, кто сообразить сумеет, Верховного — тут уж вместо петли службишку пожалуют, хоть и не ближе Урюпинска, а все ж какую-никакую…
Готов был, впрочем, и к этому. Но — не хотелось.
Часа за три до рассвета с шумом распахнулась дверь; черными пятнами заколыхались на пороге силуэты — не различить, не узнать. Замешкались, будто в последний миг оробев. Но ненадолго; один, то ли главный, то ли просто смелей прочих, вышел из сумрака, шагнул в неверное облако свечного марева.
— Именем Реституционной Комиссии Юга Империи Российской, я, обер-аудитор Боборыко…
Не вытерпев тиши, хлопнул в ладоши. Мгновенно вошел Яшка, servant note 66; замер вышколенно. Не уловив приказа определенного, подлил рому в бокал, проскользил по паркету тенью, присел у камина. Под тихое шуршанье сухой щепы несколько унялась непонятная, неотступная весь вечер тоска.
Завтра представляться Дибичу, подумалось некстати, дела статские принимать; больше некому…
Облегченно ощутил легкую дремоту; провалился было, но не спалось, не спалось… С досадою открыл глаза.
Да, некому больше, а хлопот немало; помощь Севастополю из Одессы пойдет, неоткуда иначе, а судов в порту, считай, нет… разве что купеческие реквизировать?..
— Яков!
Нет Яшки, вышел беззвучно.
И вновь навалилось…
And, however, is this country really doomed by thee, my Lord? note 67
Одно еще не было безразлично: кто придет брать?
Если Дибича посланцы, ладно; сие неизбежно, так сам себе определил. Но не было доверия к оставшимся. Зачем задержались? Пленив, уж не отпустят; злопамятен Николай Павлович… южанам изловленным Пестелева судьбина райскою долей покажется. Разве что выдадут, кто сообразить сумеет, Верховного — тут уж вместо петли службишку пожалуют, хоть и не ближе Урюпинска, а все ж какую-никакую…
Готов был, впрочем, и к этому. Но — не хотелось.
Часа за три до рассвета с шумом распахнулась дверь; черными пятнами заколыхались на пороге силуэты — не различить, не узнать. Замешкались, будто в последний миг оробев. Но ненадолго; один, то ли главный, то ли просто смелей прочих, вышел из сумрака, шагнул в неверное облако свечного марева.
— Именем Реституционной Комиссии Юга Империи Российской, я, обер-аудитор Боборыко…
ЭПИЛОГ: 1827 ГОД, МАЙ
Ночь подкралась потихоньку — и прыгнула, стремительная, промозглая не по-майски. Вжалась в траву, сгустилась так, что ни зги не увидать; лишь светится костерок, выхватывая из тьмы колесо татарской арбы, да близ огня пофыркиванье: овцы, кони ли — не различить.
Перекрестился, вышел на свет.
— К огню пустишь? — не выговорил, выстонал. Не устояв, качнулся; упал, неловко подвернув ногу, но и не заметил боли; на локтях подтянулся к теплу.
Татарин у огня вскинулся было, но тут же и успокоился, рассмотрев лохмотья мундира; так и остался на корточках, только саблю подтянул поближе.
— Зачем не пускай? Степ болшой, ты болной. Надо пускай…
— А крест-то? — скривился, выворачиваясь к теплу боком.
— Э, кырест… — татарин тоненько хихикает. — Махметка так думай: Мухамет пророк, Иса-Муса тож мало-мало пророк. Они понимай. Голодный, урус? Ашай…
Господи-Иисусе! шурпа! жирная, теплая еще, с мягким хрящом на дне пиалы. Выхлебал вмиг, через край, кусков не разгрызая.
— Хорош шурпа Фатма варыл, а, урус?
— Ага! — только и выдохнулось в ответ благодарно.
— Э! Баба Махметкин хорош, малайки хорош, барановца хорош; богатый Махметка бай, а?
Теперь, оклемавшись чуток, рассмотрел благодетеля: подборист, плосколиц, бородка реденька, а глаза веселые. Славный татарин, ей-богу!.. а руки жилистые, сильные.
— Русскому-то где выучился?
— Караблык-аул… Севастопл знай, кунак? Там жил, урус-апчер горы водил; бик якши таньга note 68 апчер давал… Куда шагай, урус?
Не стал скрывать:
— На Кубань…
— Кубан, Кубан… — забавно прижмуриваются редкие брови. — Все тепер одно знай: Кубан. И Махметка — Кубан. Зват как?
Смешок выдавил через силу, аж зубы скрипнули.
— Никак. Был да сплыл молодец…
— Зачем никак?.. йок никак! яман… Вот: стану зват Урус, а? якши имя, бик якши! Шагай вместе, Урус, а? Кубан пришли, Махмет баран паси… ты, кунак, умей баран паси? йок? ай, яман… ну, к мулла ходи, говори: Аллах верю, к мусулман хочу… мулла тебе башка брей, абрек будешь, а, Урус?
— Там поглядим. А вместе… что ж. Ты-то с какой радости тут?
Татарин разводит руками.
— Тихо сиди, Урус, малайки спат в арба. Аллах акбар… Махметка Кырым жил, яблук-алма имел, барановца имел, Фатма свой имел — что еще? Нет, умный люди приходи, так говори: газават наступай! бери, Махмет, ятаган, уруса рэжь… Аллах велел! Мудрый люди — мулла, бай… как проверяй?.. Махметка Мекка не бывай, мулла бывай. Э! Глупый Махметка, сапсем дурной башка… урус-апчер хватай, горла рубай: а, елдак-шайтан, Кырым хотел? Вот тебе Кырым…
— Ну?
— Ай! тепер в Кырым цар-султан воюй; умный люди Стамбул беги; мулла Стамбул живи, бай Стамбул живи тоже. Махметка куда беги?
— Да уж, бедолага…
Подумалось: а не ты ли, брат?.. и отступило, пропало; какой же людорез, коли так густ во рту вкус дареной шурпы? Улыбнулся; в ответ — тоже улыбка.
— Ак-Миклай яман, турк-султан яман… Махметка умный тепер; все понимай; Фатма арба сувай, малайки арба сувай, баран-овца бери… хуш, Кырым! Кубан шагай…
Пригляделся к лежащему.
— Э, Урус!
Куда там… уже не слушает гость ночной. Встал, покопался в арбе, кинул к костру кудлатую овчину.
— Дурной мой башка! Болтай, болтай… сапсем твой глаза спи, кунак. Вот тулуп, якши, а?
Помог завернуться, подоткнул полы заботливо, сберегая нежное тепло.
— Э?
— Якши, Махмет. Спасибо…
— Ай, какой дела!..
Притих, уставился в костер, напевая вполголоса что-то без слов, заунывное. Встрепенулся вдруг, вспомнив важное. Не утерпел, нагнулся, потряс за плечо.
— Урус!
— А? Что?! — не удержи татарин, вскочил бы, ошалело озираясь.
— Харош, кунак, все харош… вот скажи: ты жил, я жил, люди кыругом тоже жил. Яман, якши… жил, однако. Тепер — йок, сапсем карачун… Кырым кыров, Русистан кыров… что такой, ты знай? небо упал, а?
Спросонок не усмехнулся даже наивности степняка. Встряхнул головой, соображая.
— Революция сие, Махмет.
— Как сказал?
— Ре… волю… — и не сумел договорить, не то что растолковать; ткнулся в тулуп лицом, провалился, уж ничего не видя, не слыша. Татарин вновь было сунулся будить, потряс, подергал. Никак; вмертвую рухнул попутчик. Хмыкнул. Огладил усики. Подложил под голову шапку.
— Храпай, Урус…
Отошел, в арбу заглянул. Татарчат троих погладил осторожно, боясь разбудить. Вернулся к костру, уставился в огонь.
— Бисмилля!.. Махметка йок глупый… — опять ломаным русским, будто бы спящему, — Махметка вот как думай: адын малайка делай, два делай, тыри малайка… сапсем хорош, а? Малайка сам не шагай, Махметка бала note 69 корми. Малайка расти, расти, Махметку корми: ашай, ата. Якши! Пока малайка расти, Махмет камча бери, малайке зад в кыров секи: а, шайтан! а, матер-черт! баран паси, Аллах люби, яблук-алма кушай… Никогда рывалуция не делай!..
Клубится тьма.
Потрескивает в степи костерок.
Гаснет, затухает зарево над Новороссией…
Перекрестился, вышел на свет.
— К огню пустишь? — не выговорил, выстонал. Не устояв, качнулся; упал, неловко подвернув ногу, но и не заметил боли; на локтях подтянулся к теплу.
Татарин у огня вскинулся было, но тут же и успокоился, рассмотрев лохмотья мундира; так и остался на корточках, только саблю подтянул поближе.
— Зачем не пускай? Степ болшой, ты болной. Надо пускай…
— А крест-то? — скривился, выворачиваясь к теплу боком.
— Э, кырест… — татарин тоненько хихикает. — Махметка так думай: Мухамет пророк, Иса-Муса тож мало-мало пророк. Они понимай. Голодный, урус? Ашай…
Господи-Иисусе! шурпа! жирная, теплая еще, с мягким хрящом на дне пиалы. Выхлебал вмиг, через край, кусков не разгрызая.
— Хорош шурпа Фатма варыл, а, урус?
— Ага! — только и выдохнулось в ответ благодарно.
— Э! Баба Махметкин хорош, малайки хорош, барановца хорош; богатый Махметка бай, а?
Теперь, оклемавшись чуток, рассмотрел благодетеля: подборист, плосколиц, бородка реденька, а глаза веселые. Славный татарин, ей-богу!.. а руки жилистые, сильные.
— Русскому-то где выучился?
— Караблык-аул… Севастопл знай, кунак? Там жил, урус-апчер горы водил; бик якши таньга note 68 апчер давал… Куда шагай, урус?
Не стал скрывать:
— На Кубань…
— Кубан, Кубан… — забавно прижмуриваются редкие брови. — Все тепер одно знай: Кубан. И Махметка — Кубан. Зват как?
Смешок выдавил через силу, аж зубы скрипнули.
— Никак. Был да сплыл молодец…
— Зачем никак?.. йок никак! яман… Вот: стану зват Урус, а? якши имя, бик якши! Шагай вместе, Урус, а? Кубан пришли, Махмет баран паси… ты, кунак, умей баран паси? йок? ай, яман… ну, к мулла ходи, говори: Аллах верю, к мусулман хочу… мулла тебе башка брей, абрек будешь, а, Урус?
— Там поглядим. А вместе… что ж. Ты-то с какой радости тут?
Татарин разводит руками.
— Тихо сиди, Урус, малайки спат в арба. Аллах акбар… Махметка Кырым жил, яблук-алма имел, барановца имел, Фатма свой имел — что еще? Нет, умный люди приходи, так говори: газават наступай! бери, Махмет, ятаган, уруса рэжь… Аллах велел! Мудрый люди — мулла, бай… как проверяй?.. Махметка Мекка не бывай, мулла бывай. Э! Глупый Махметка, сапсем дурной башка… урус-апчер хватай, горла рубай: а, елдак-шайтан, Кырым хотел? Вот тебе Кырым…
— Ну?
— Ай! тепер в Кырым цар-султан воюй; умный люди Стамбул беги; мулла Стамбул живи, бай Стамбул живи тоже. Махметка куда беги?
— Да уж, бедолага…
Подумалось: а не ты ли, брат?.. и отступило, пропало; какой же людорез, коли так густ во рту вкус дареной шурпы? Улыбнулся; в ответ — тоже улыбка.
— Ак-Миклай яман, турк-султан яман… Махметка умный тепер; все понимай; Фатма арба сувай, малайки арба сувай, баран-овца бери… хуш, Кырым! Кубан шагай…
Пригляделся к лежащему.
— Э, Урус!
Куда там… уже не слушает гость ночной. Встал, покопался в арбе, кинул к костру кудлатую овчину.
— Дурной мой башка! Болтай, болтай… сапсем твой глаза спи, кунак. Вот тулуп, якши, а?
Помог завернуться, подоткнул полы заботливо, сберегая нежное тепло.
— Э?
— Якши, Махмет. Спасибо…
— Ай, какой дела!..
Притих, уставился в костер, напевая вполголоса что-то без слов, заунывное. Встрепенулся вдруг, вспомнив важное. Не утерпел, нагнулся, потряс за плечо.
— Урус!
— А? Что?! — не удержи татарин, вскочил бы, ошалело озираясь.
— Харош, кунак, все харош… вот скажи: ты жил, я жил, люди кыругом тоже жил. Яман, якши… жил, однако. Тепер — йок, сапсем карачун… Кырым кыров, Русистан кыров… что такой, ты знай? небо упал, а?
Спросонок не усмехнулся даже наивности степняка. Встряхнул головой, соображая.
— Революция сие, Махмет.
— Как сказал?
— Ре… волю… — и не сумел договорить, не то что растолковать; ткнулся в тулуп лицом, провалился, уж ничего не видя, не слыша. Татарин вновь было сунулся будить, потряс, подергал. Никак; вмертвую рухнул попутчик. Хмыкнул. Огладил усики. Подложил под голову шапку.
— Храпай, Урус…
Отошел, в арбу заглянул. Татарчат троих погладил осторожно, боясь разбудить. Вернулся к костру, уставился в огонь.
— Бисмилля!.. Махметка йок глупый… — опять ломаным русским, будто бы спящему, — Махметка вот как думай: адын малайка делай, два делай, тыри малайка… сапсем хорош, а? Малайка сам не шагай, Махметка бала note 69 корми. Малайка расти, расти, Махметку корми: ашай, ата. Якши! Пока малайка расти, Махмет камча бери, малайке зад в кыров секи: а, шайтан! а, матер-черт! баран паси, Аллах люби, яблук-алма кушай… Никогда рывалуция не делай!..
Клубится тьма.
Потрескивает в степи костерок.
Гаснет, затухает зарево над Новороссией…
ПОСЛЕДНЕЕ
Сергей МУРАВЬЕВ-АПОСТОЛ Подполковник. Член Южного общества. Глава восстания в Черниговском полку. После разгрома под Ковалевкой пленен; осужден вне разрядов.
Повешен 13 июля 1826 года.
Михаил БЕСТУЖЕВ-РЮМИН Подпоручик. Член Южного общества. Инициатор восстания в Черниговском полку. После разгрома под Ковалевкой пленен; осужден вне разрядов.
Повешен 13 июля 1826 года.
Михаил ЩЕПИЛЛО Поручик. Из «Соединенных славян». Отличился храбростью в восстании.
Убит 3 января 1826 года под Ковалевкой.
Иван СУХИНОВ Поручик. Из «Соединенных славян». Отличился храбростью в восстании. После поражения отказался от бегства за рубеж, желая разделить участь друзей. В Зерентуйских рудниках подготовил восстание ссыльных. Предан, приговорен к порке и расстрелу.
Покончил с собой накануне экзекуции 1 декабря 1828 года.
Ипполит МУРАВЬЕВ-АПОСТОЛ Штатский, 19 лет. Отличился храбростью в восстании. После разгрома под Ковалевкой пленен.
Застрелился 3 января 1826 года.
Иван ГОРБАЧЕВСКИЙ Поручик. Из «Соединенных славян». Пытался поднять колеблющиеся части в поддержку Черниговскому полку. Арестован 2 января 1826 года. Приговорен к вечной каторге.
Умер на поселении в Сибири 1 января 1869 года.
Михей ШУТОВ Унтер-офицер. Семеновец. Ветеран Отечественной войны. Член Южного общества. Отличился храбростью в восстании. После разгрома под Ковалевкой пленен.
Прогнан сквозь строй в 1000 человек 12 раз.
Даниил КЕЙЗЕР Священник села Трилесы. Из дворян. Примкнул к восстанию, благословил солдат и зачитал манифест о начале революции.
Лишен сана и дворянства. Умер в нищете.
Сергей ВОЛКОНСКИЙ Генерал-майор, князь. Один из основателей и руководителей Южного общества. Арестован за несколько дней до восстания в Черниговском полку.
После 30 лет каторги умер в Москве 28 ноября 1865 года.
Артамон МУРАВЬЕВ Полковник конной артиллерии. Отказом поддержать восставших предопределил их поражение под Ковалевкой. Несмотря на это, осужден по второму разряду. Умер на каторге.
Право же, а его-то за что?
Иван ПАСКЕВИЧ Фельдмаршал. Крупнейший военачальник николаевской эпохи. В войнах с персами, турками, поляками и венграми не знал поражений. Граф Эриванский. Князь Варшавский.
Как видим, преуспел. И не без оснований…
Иван ДИБИЧ Генерал-от-инфантерии. Граф Забалканский. Умер от холеры в 1831 году, безуспешно пытаясь подавить восстание в Польше.
Ну, не всем же везет…
Устим КАРМАЛЮК Украинский гайдамак. Больше 20 лет, как умел, боролся с панами. Бывал на каторге. Бит шпицрутенами и кнутом. Убит из засады в 1835 году.
Зато погулял.
Михаил ВОРОНЦОВ Граф. Генерал-от-инфантерии. Герой Отечественной войны. Генерал-губернатор края Новороссийского, позже — наместник Кавказа.
Англоман. Сторонник конституционного устройства.
Впрочем, на карьере сие не отразилось…
О Станиславе БОБОВИЧЕ, иных «младороссах», Кирилле МАНСУРОВЕ, гайдамаке ПАНАСЕ, татарине МАХМЕТКЕ, корнете ВАДИКЕ, обер-аудиторе БОБОРЫКО и многих других, в повести этой вскользь упомянутых, сведений История не сохранила…
Повешен 13 июля 1826 года.
Михаил БЕСТУЖЕВ-РЮМИН Подпоручик. Член Южного общества. Инициатор восстания в Черниговском полку. После разгрома под Ковалевкой пленен; осужден вне разрядов.
Повешен 13 июля 1826 года.
Михаил ЩЕПИЛЛО Поручик. Из «Соединенных славян». Отличился храбростью в восстании.
Убит 3 января 1826 года под Ковалевкой.
Иван СУХИНОВ Поручик. Из «Соединенных славян». Отличился храбростью в восстании. После поражения отказался от бегства за рубеж, желая разделить участь друзей. В Зерентуйских рудниках подготовил восстание ссыльных. Предан, приговорен к порке и расстрелу.
Покончил с собой накануне экзекуции 1 декабря 1828 года.
Ипполит МУРАВЬЕВ-АПОСТОЛ Штатский, 19 лет. Отличился храбростью в восстании. После разгрома под Ковалевкой пленен.
Застрелился 3 января 1826 года.
Иван ГОРБАЧЕВСКИЙ Поручик. Из «Соединенных славян». Пытался поднять колеблющиеся части в поддержку Черниговскому полку. Арестован 2 января 1826 года. Приговорен к вечной каторге.
Умер на поселении в Сибири 1 января 1869 года.
Михей ШУТОВ Унтер-офицер. Семеновец. Ветеран Отечественной войны. Член Южного общества. Отличился храбростью в восстании. После разгрома под Ковалевкой пленен.
Прогнан сквозь строй в 1000 человек 12 раз.
Даниил КЕЙЗЕР Священник села Трилесы. Из дворян. Примкнул к восстанию, благословил солдат и зачитал манифест о начале революции.
Лишен сана и дворянства. Умер в нищете.
Сергей ВОЛКОНСКИЙ Генерал-майор, князь. Один из основателей и руководителей Южного общества. Арестован за несколько дней до восстания в Черниговском полку.
После 30 лет каторги умер в Москве 28 ноября 1865 года.
Артамон МУРАВЬЕВ Полковник конной артиллерии. Отказом поддержать восставших предопределил их поражение под Ковалевкой. Несмотря на это, осужден по второму разряду. Умер на каторге.
Право же, а его-то за что?
Иван ПАСКЕВИЧ Фельдмаршал. Крупнейший военачальник николаевской эпохи. В войнах с персами, турками, поляками и венграми не знал поражений. Граф Эриванский. Князь Варшавский.
Как видим, преуспел. И не без оснований…
Иван ДИБИЧ Генерал-от-инфантерии. Граф Забалканский. Умер от холеры в 1831 году, безуспешно пытаясь подавить восстание в Польше.
Ну, не всем же везет…
Устим КАРМАЛЮК Украинский гайдамак. Больше 20 лет, как умел, боролся с панами. Бывал на каторге. Бит шпицрутенами и кнутом. Убит из засады в 1835 году.
Зато погулял.
Михаил ВОРОНЦОВ Граф. Генерал-от-инфантерии. Герой Отечественной войны. Генерал-губернатор края Новороссийского, позже — наместник Кавказа.
Англоман. Сторонник конституционного устройства.
Впрочем, на карьере сие не отразилось…
О Станиславе БОБОВИЧЕ, иных «младороссах», Кирилле МАНСУРОВЕ, гайдамаке ПАНАСЕ, татарине МАХМЕТКЕ, корнете ВАДИКЕ, обер-аудиторе БОБОРЫКО и многих других, в повести этой вскользь упомянутых, сведений История не сохранила…