Вертенбейкер Тимберлейк. Для блага Отечества

   ФИЛЛИП. Действительно, наша обязанность здесь надзирать за каторжниками, которые, кстати сказать, уже наказаны тем, что отправлены в далекую ссылку. Но полагаю, с нашей помощью они могут исправится.
   ТЕНЧ. Мы говорим о преступниках, закоренелых преступниках. Порок и преступление стали частью их натуры. Многие такими уродились. Природа у них такая.
   ФИЛЛИП. Руссо сказал бы, что это мы сделали их такими, Уоткин. "Человек рожден, чтобы быть свободным, но его повсюду держат в цепях".
   ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Руссо ведь был французом.
   РОСС. Француз! Только проповедей какого-то лягушатника нам здесь не хватало!
   КОЛЛИНЗ. Вообще-то Руссо был швейцарцем.
   ФИЛЛИП. Но вы, ваше преподобие, надеюсь, верите. что человек может искупить свои грехи.
   ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Милостью Божьей и с помощью веры в истинную церковь. Но Иисус Христос не предлагал своим последователям играть в пьесах. Впрочем, он этого и не запрещал. Смотря какая пьеса.
   ДЖОНСТОН. Но Он говорил, что к грешникам нужно проявлять сострадание. Большинство здешних женщин осуждены за мелкие преступления, карманные кражи...
   КОЛЛИНЗ. Нам известно, Джордж, как вы проявляете сострадание к местным грешницам.
   ТЕНЧ. Преступление есть преступление. Человек либо преступает закон, либо не преступает. Если преступил, значит, он преступник. все логично. Возьмите, к примеру, здешних дикарей. Дикарь он и есть дикарь, потом что ведет себя диким образом. И было бы глупо ожидать от него чего-либо иного. Они даже лодку толком смастерить не умеют.
   ФИЛЛИП. Их можно обучить.
   КОЛЛИНЗ. А зачем? По-моему они и так вполне счастливы, и нет у них ни малейшего желания строить лодки или дома. Им незнакомы ни жадность, ни тщеславие.
   ФЭДДИ (глядя на Ральфа). Чего не скажешь о некоторых.
   ТЕНЧ. Да, про наших каторжников этого не скажешь. Но причем здесь пьеса? Речь может идти самое большее о том, чтобы немного развлечься, заполнить, так сказать, часы досуга.
   КЭМПБЕЛЛ. Пш-кхм... Это... Каторжники... Бездельники до мозга и костей... Время-то впустую...
   ДОУЗ. По-моему, мы как раз занимаемся тем, что тратим впустую наше драгоценное время. Будет пьеса, не будет пьесы - мир от этого не изменится.
   РАЛЬФ. Но нравы местного общества могут измениться.
   ФЭДДИ. Младший лейтенант Кларк вознамерился изменить общественные нравы!
   ФИЛЛИП. Уильям!
   ТЕНЧ. Мой дорогой Ральф, кучка валяющих дурака каторжников, даже если они смогут выговорить слова, написанные каким-то придурком из Лондона, вряд ли способны что-либо изменить.
   РАЛЬФ. Джордж Фаркер не придурок. К тому же, он ирландец.
   РОСС. Ирландец! Буду я еще слушать, что там написал какой-то ирландец!
   КЭМПБЕЛЛ. Пш-кхм... Ирландцы... Дикий народ... Дикий...
   ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Надеюсь, Ральф, там нет католической ереси.
   РАЛЬФ. Джордж Фаркер был офицером, как и мы.
   ФЭДДИ. Который спал и видел, как его повысят в звании.
   РАЛЬФ. Из гренадеров.
   КЭМПБЕЛЛ. Э... Хм... Гренадеры... Наберут гранат... Швырк! Швырк! И бегом назад.
   РАЛЬФ. Пьеса называется "Офицер-вербовщик".
   КОЛЛИНЗ. Сдается мне, я ее видел в Лондоне. Да, да! Точно видел. Там еще был такой сержант, как его? Сержант Кайт! Уж как он только не изгилялся, чтобы угодить своему капитану.
   ФЭДДИ. Роль прямо для вас, Ральф.
   КОЛЛИНЗ. Уильям, если вам нечего сказать по существу дела, лучше помалкивайте.
   М о л ч а н и е .
   ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Так о чем пьеса, Ральф?
   РАЛЬФ. Офицер-вербовщик и его друг влюблены в двух дам из Шрусберри. На их пути возникают разные преграды, но они их с успехом преодолевают, и в финале две девицы становятся их женами.
   ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. То есть пьеса утверждает священность брачных уз.
   РАЛЬФ. Да, да, именно это она утверждает.
   ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Пожалуй, вреда такая пьеса не принесет. А, может, будет и польза. Мне никак не удается убедить каторжников вступать в законный брак и отказаться от преступного сожительства в пороке.
   РОСС. Узы! Пьесы! Может, нам еще бал закатить для каторжников?!
   КЭМПБЕЛЛ. Угу-угу... Кулачные бои...
   ФИЛЛИП. У некоторых из них срок каторги истекает через несколько лет. Они будут восстановлены в правах и примут участие в строительстве нового общества в этой колонии. Их надо поощрять в стремлении мыслить и действовать, как подобает свободным и сознательным членам общества.
   ТЕНЧ. Не понимаю, Артур, как вы собираетесь преуспеть в этом с помощью комедии о похождениях двух влюбленных офицеров?
   ФИЛЛИП. Театр это зеркало цивилизации. Наша страна дала миру великих авторов: Шекспир, Марло, Джонсон. А в наше время - Шеридан. Каторжники будут изъясняться высоким, изящным слогом, способным выразить тончайшие и доселе неведомые им чувства. Вся колония, а нас здесь несколько сотен, будет смотреть спектакль, и пусть хоть на несколько часов мы перестанем делиться на презренных каторжников и ненавистных тюремщиков. Кто-то будет смеяться, кто-то будет растроган, а кто-то, может, задумается. Вы, Уоткин, знаете другой способ добиться всего этого?
   ТЕНЧ. Каторжники будут смеяться над офицерами. Я не уверен, что это здорово, Артур.
   КОЛЛИНЗ. Смеяться будут только над сержантом Кайтом.
   РАЛЬФ. Что касается главного героя, то этот молодой человек благороден и хорош собою.
   ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Надеюсь, Ральф, он не развратник? Слышал я, что герои нынешних пьес все как один повесы и поощряют распущенность нравов в женщинах. Так, говорите, они женятся? Но до этого они... м-м-м... ничего такого? Это не вынужденный брак?
   РАЛЬФ. Они женятся по любви и ради приумножения достатка.
   ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Тогда все в порядке.
   ТЕНЧ. Чтобы строить новую цивилизацию, есть вещи поважнее, чем пьесы. Если уж учить чему-то каторжников, то строительству домов, обработке земли. Привейте им уважение к чужой собственности. Наконец, научите их бережливости, а то они недельный запас проедают за один вечер. Но главное ( научите каторжников трудиться. Это важнее и полезнее, чем просто сидеть и потешаться над комедией.
   ФИЛЛИП. Греки считали, что посещение театра - долг каждого гражданина. Считалось, что это тоже труд, требующий внимания, терпения и умения выносить справедливые суждения.
   ТЕНЧ. Однако, Артур, греков завоевали более практичные римляне.
   ФИЛЛИП. Действительно, римляне лучше умели строить мосты и дороги, но при этом они из века в век жалели, что они не греки. К тому же, Рим пал под натиском варваров. Но еще до того, он стал жертвой собственной мелочности и бездуховности.
   ТЕНЧ. Вы хотите сказать, что будь у римлян театр получше, Рим стоял бы и поныне?
   РАЛЬФ (громко). А почему мы нет?
   Все смотрят на него. РАЛЬФ продолжает быстро и взволнованно.
   У меня был совсем небольшой опыт. Всего несколько часов. Но даже за это время я почувствовал, как что-то стало меняться. Я попросил нескольких женщин почитать текст пьесы. Вы знаете, что это за женщины. Многие из них ведут себя хуже животных. Так вот, мне показалось, что одна или две, не все, конечно, но одна или две, произнося отточенные фразы, сочиненные мистером Фаркером, обрели какое-то достоинство. Мне показалось... показалось, что грязи, которая покрывает их души, стало меньше. Вот Мэри Бренэм, она чудесно читала. И кто знает, может, именно благодаря этой пьесе она не побежит за первым встречным матросом, который поманит ее куском хлеба.
   ФЭДДИ (сквозь зубы). Уж лучше она побежит за тобой.
   РОСС. Так вот откуда дует ветер.
   КЭМПБЕЛЛ. У-у-у... Буря... У-у-у...
   РАЛЬФ (стараясь перекричать их). Я говорю о Мэри Бренэм, но это может принести пользу, пусть малую, всем каторжникам, да и нам тоже. Хоть на время мы забудем о запасах продовольствия, о виселицах, о плетях. Мы представим себе, что мы в театре, в Лондоне, и что наши жены и дети рядом с нами, то есть мы... мы сможем...
   ФИЛЛИП. Возвыситься.
   РАЛЬФ. Возвыситься над тьмой... над...
   ДЖОНСТОН. Над жестокой...
   РАЛЬФ. Над жестокостью... и вспомним, что в каждом из нас есть крупица добра... и вспомним...
   КОЛЛИНЗ. Англию.
   РАЛЬФ. Англию.
   П а у з а .
   РОСС. Где это наш лейтенантик научился так складно говорить?
   ФЭДДИ. Не иначе ему опять кто-то приснился.
   ТЕНЧ. Ваши утверждения, Ральф, голословны. Два часа представления ( может, будет весело, а может, скучно. Дело не в этом. Дело в том, что когда каторжники репетируют, они не работают. Это расточительство. Никому не нужное расточительство!
   ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Меня по-прежнему беспокоит содержание...
   ТЕНЧ. Причем здесь содержание?
   РОСС. А если эта пьеса учит неповиновению? Неподчинению офицерам? Тут один шаг до революции.
   КОЛЛИНЗ. Поскольку мы все согласны, что вреда от пьесы не будет, а возможно, она даже принесет пользу, поскольку никто не возражает, кроме майора Росса, хотя он сам толком не может объяснить, чем вызваны его возражения, предлагаю разрешить Ральфу приступить к репетициям. Кто-нибудь против?
   РОСС. Я, я...
   КОЛЛИНЗ. Мы приняли ваши возражения к сведению, Робби.
   КЭМПБЕЛЛ. А вот я... я...
   У м о л к а е т .
   КОЛЛИНЗ. Благодарю вас, капитан Кэмпбелл. Доуз? Доуз, вернитесь, пожалуйста, на землю и удостойте нас вашим вниманием.
   ДОУЗ. Что? Нет?.. Почему нет? При условии, что я не обязан это смотреть...
   КОЛЛИНЗ. Джонстон?
   ДЖОНСТОН. Я за.
   КОЛЛИНЗ. Фэдди?
   ФЭДДИ. Я против.
   КОЛЛИНЗ. Можно узнать, почему?
   ФЭДДИ. Режиссер не вызывает у меня доверия.
   КОЛЛИНЗ. Тенч?
   ТЕНЧ. А, пустая трата времени.
   КОЛЛИНЗ. Его преподобие, наш духовный пастырь, не возражает.
   ПРЕПОДОБНЫЙ ДЖОНСОН. Я, конечно, пьесу не читал...
   ТЕНЧ. Дэйви, вы передергиваете, так нельзя. С присущим вам высокомерием...
   КОЛЛИНЗ. Не думаю, Уоткин, что вам пристало обвинять кого-либо в высокомерии.
   ФИЛЛИП. Джентельмены, прошу вас.
   КОЛЛИНЗ. Его превосходительство, насколько я понимаю, поддерживает идею пьесы. Я же со своей стороны убежден, что это будет весьма интересный эксперимент. Итак, нам остается только пожелать Ральфу удачи.
   РОСС. Я категорически против. Все эти ваши словечки заумные. Фа-фа-фа! Му-му-му! Греки, римляне, эксперимент! Вам лишь бы своего добиться. Все значительно серьезнее, чем вы думаете. Я знаю одно: эта пьеса... эта пьеса... порядку конец. Начнется бардак. Театр распространяет крамолу. А вы, господин губернатор, уполномочены Его Величеством возводить крепости, строить города, создавать армию, а в колонии поддерживать железную дисциплину. Вместо этого вы тут собираетесь устроить балаган с какой-то развратной пьеской. Я буду вынужден писать об этом в Адмиралтейство.
   У х о д и т .
   ФИЛЛИП. Сейчас не ваша очередь писать донос, Робби.
   КЭМПБЕЛЛ. А... Э-э... непорядок...
   У х о д и т .
   ДОУЗ. Не понимаю, чего это Робби так разволновался. Столько шуму из-за какой-то пьесы.
   ДЖОНСТОН. Майор Росс никогда не простит вам этого, Ральф.
   КОЛЛИНЗ. Полагаю, общее настроение присутствующих ясно. Но последнее слово за вами, Артур.
   ФИЛЛИП. Джентельмены, я думаю, последнее слово будет за спектаклем.
   СЦЕНА 7.
   ГАРРИ И ДАКЛИНГ КАТАЮТСЯ НА ЛОДКЕ.
   ГАРРИ гребет. ДАКЛИНГ сидит насупившись.
   ГАРРИ. Уже похоже на город. Даклинг, смотри, вон дом Капитана. А вот он и сам возится в саду.
   ГАРРИ машет рукой, ДАКЛИНГ не поворачивает головы.
   Сидней. Мог бы придумать название получше. Порт Придурков. Приют Кандальников. Бухта Даклинг, а?
   ГАРРИ смеется, ДАКЛИНГ продолжает хмуриться.
   Капитан говорит, город пришлось назвать в честь Министра внутренних дел. Вон здание суда. Внушительно выглядит. Кирпичное. А вон там обсерватория лейтенанта Доуза. Ну посмотри же, Даклинг.
   ДАКЛИНГ смотрит, потом снова отворачивается.
   А отсюда деревья кажутся не такими уродливыми. Ты знаешь, что эвкалипт больше нигде не растет? Мне судья Коллинз сказал. Интересно, правда? Лейтенант Кларк говорит, что три апельсиновых дерева хорошо прижились на острове. А вот репу у него постоянно воруют. Лейтенант Кларк слишком занят своей пьесой, чтобы присматривать за грядками. Хочешь взглянуть на апельсиновые деревья? Даклинг?
   ДАКЛИНГ смотрит.
   Я думал, тебя позабавит прогулка на лодке к острову Ральфа, напомнит тебе катание по Темзе. Посмотри, какая здесь синяя вода. Ну скажи же что-нибудь. Даклинг!
   ДАКЛИНГ. Будь это Темза, я была бы свободна.
   ГАРРИ. Но все же здесь получше, чем в тюрьме Нью-Гейт.
   ДАКЛИНГ. Уж лучше тюрьма.
   ГАРРИ. Даклинг!
   ДАКЛИНГ. Там по крайней мере тюремщик ко мне не приставал. И можно было поговорить с людьми.
   ГАРРИ. Кто мешаете тебе разговаривать с женщинами.
   ДАКЛИНГ (презрительно). Это с кем же? С Эстер Абрахамс? Или с Мэри Бренэм?
   ГАРРИ. Они славные женщины.
   ДАКЛИНГ. Мне не о чем говорить с ними, Гарри. Мои подруги в женском лагере.
   ГАРРИ. Не подруги там тебя ждут, а солдаты, которым охота подержать кого-нибудь за задницу. Уж я-то тебя знаю. На кого ты теперь глаз положила? Говори, кто он? Солдат? Или еще один морской пехотинец? Капрал? Говори, кто?
   П а у з а .
   Уже подцепила себе кого-нибудь? Ну и где ты с ним встречаешься? На берегу? Или в моей палатке, как с Хэнди Бейкером. Где? Под деревьями в кустах?
   ДАКЛИНГ. Ты же знаешь, что меня тошнит от одного вида этих деревьев. И перестань говорить мерзости.
   ГАРРИ. Мерзости? Это ты мерзкая! Мерзкая шлюха!
   П а у з а .
   Прости, Даклинг. Прости меня. Почему ты не можешь просто быть со мной? Не сердись. Я все готов для тебя сделать, и ты это знаешь. Чего ты хочешь, Даклинг?
   ДАКЛИНГ. Я хочу, чтобы ты перестал следить за мною. Я просыпаюсь среди ночи и вижу, что ты смотришь на меня. Что я такого могу сделать во сне? А, Гарри? Все следишь, следишь, следишь. ПРЕКРАТИ СЛЕДИТЬ ЗА МНОЙ!
   ГАРРИ. Бросить меня хочешь? Ладно. Иди! Возвращайся в женский лагерь. Можешь там спать с каторжниками за пару сухарей. Дрянь! Готова раздвинуть ноги перед первым попавшимся матросом.
   ДАКЛИНГ. Зачем ты сердишься на свою Даклинг, Гарри? Разве тебе не нравится, когда я раздвигаю ноги для тебя? Обхватываю твои бедра, как ты любишь? Что ты будешь делать без своей маленькой Даклинг? Кто будет ласкать тебя нежными пальчиками? Все, как ты любишь. Сначала левый сосок, потом правый. Гарри, твоя Даклинг не бросит тебя.
   ГАРРИ. Даклинг...
   ДАКЛИНГ. Но иногда мне нужна свобода, Гарри.
   ГАРРИ. Свободу можно заслужить хорошим поведением.
   ГАРРИ. Зря ты не дал им повесить меня, Гарри. Ты мог бы увезти с собой мой труп и держать его при себе на цепи. Жаль, что я не умерла. Мертвые свободны.
   М о л ч а н и е .
   ГАРРИ. Ты слышала про пьесу лейтенанта Кларка?
   ДАКЛИНГ не отвечает.
   Хочешь играть в ней?
   ДАКЛИНГ смеется.
   Дэбби Брайант уже получила роль. И Лиз Морден тоже. Ну как, хочешь? Ты могла бы репетировать вечерами с лейтенантом Кларком.
   ДАКЛИНГ. Чтобы он следил за мной вместо тебя?
   ГАРРИ. Я стараюсь, как лучше, чтобы ты была счастлива. Но если не хочешь...
   ДАКЛИНГ. Хочу. Я буду играть в пьесе.
   П а у з а .
   Интересно, как лейтенант Кларк собирается усмирять Лиз Морден?
   ГАРРИ. Это Капитан просил дать ей роль.
   ДАКЛИНГ. Помню, на корабле мы спорили, кто быстрее заставит лейтенанта Кларка покраснеть. Долго ждать не приходилось. Ха-ха!
   ГАРРИ. Даклинг, ты ведь не будешь ничего такого с лейтенантом Кларком?..
   ДАКЛИНГ. С этим телком? Ну уж нет!
   ГАРРИ. Ты снова разговариваешь со мной, Даклинг. Ну поцелуй же своего Гарри.
   Ц е л у ю т с я .
   Я приду посмотреть, как ты репетируешь.
   СЦЕНА 8.
   ЖЕНЩИНЫ РАЗУЧИВАЮТ РОЛИ.
   Дэбби БРАЙАНТ Сидит на земле и что-то сосредоточенно бормочет себе под нос.
   Появляется Мэри БРЕНЭМ.
   МЭРИ. Повторяешь слова, Дэбби?
   ДЭББИ. Что? Какие слова? Нет, я вспоминала Девоншир. Как раз добралась до Бигберри Бей.
   МЭРИ. Ты же обещала лейтенанту Кларку, что выучишь роль.
   ДЭББИ. Я хочу домой. Хочу снова увидеть каменную стену. Хочу услышать, как океан врывается в дельту. Я могу привести лодку в любую гавань в любую погоду. Да, могу, не хуже нашего губернатора.
   МЭРИ. Дэбби, тебе нужно учить роль.
   ДЭББИ. Я не собираюсь провести всю оставшуюся жизнь в этой мертвой, выжженной пустыне. Английский дождь, где ты?
   МЭРИ. Здесь тоже идут дожди.
   ДЭББИ. Это не то. Английский дождь я ни с чем не спутаю. А дождь в Девоншире, Мэри, самый нежный дождь в Англии. нежный, как твоя грудь. Как щечки в ямочках лейтенанта Кларка.
   МЭРИ. Перестань, Дэбби!
   ДЭББИ:, Ты зря теряешь время, девочка. Он уже созрел. По мужчине всегда видно, когда он созрел. Он начинает ходить как-то боком. И если ты...
   МЭРИ. Не заводись. Я тебя уже послушалась однажды.
   ДЭББИ. Ты должна благодарить судьбу, что тот долговязый матрос втюрился в тебя.
   МЭРИ. За что? За то, что я стала шлюхой?
   ДЭББИ. Послушай, дорогуша, невинность дается только один раз. Нельзя прийти к мужчине и сказать: знаешь, я невинна, если не считать одного любовника, который у меня был. После того как согрешишь раз, не имеет значения, сколько мужчин ты через себя пропустишь.
   МЭРИ. Этот грех мне никогда не смыть.
   ДЭББИ. Если Бог не хочет, чтобы женщины становились шлюхами, не надо было создавать мужчин, готовых платить за наши прелести. Пока ты там на палубе миловалась со своим матросиком, в трюме, в этом зловонном пекле, на некоторых женщин наваливались по три мужика сразу. Мужики с оспой, мужики с кровавым поносом, мужики, готовые грызть твое тело, как волки.
   МЭРИ. Но если ты отдаешься не по своей воле, тогда ты не шлюха, а мученица.
   ДЭББИ. Чтобы стать мученицей, Мэри, надо быть девственницей. А ты на наш корабль не девственницей пришла. "А.Г. Люблю тебя всем сердцем". Ну-ка где там наша наколочка.
   ДЭББИ приподнимает юбку Мэри, обнажая татуировку на бедре. МЭРИ отскакивает от нее.
   МЭРИ. То было другое. То была любовь.
   ДЭББИ. С мученицами есть еще одна сложность. Чтобы заслужить это звание, нужно по меньшей мере подохнуть. Ты выжила, благодаря мне и тем лишним трем фунтам говядины и двум унциям сыра, которые получала...
   МЭРИ. И которые ты с удовольствием съедала.
   ДЭББИ. Мы, женщины, должны помогать друг дружке. Давай учить слова.
   МЭРИ. Ты продала меня в первый же день, чтобы заработать на хлеб себе и своему мужику.
   ДЭББИ. Ты хочешь, чтоб я выучила роль или нет?
   МЭРИ. Как я могу играть Сильвию? Она сильная и смелая. И она никогда бы не сделала то, что сделала я.
   ДЭББИ. Ей не пришлось плыть восемь месяцев и одну неделю на корабле каторжников. В конце концов, сделай вид, что ты - это она.
   МЭРИ. Нет, я должна стать ею.
   ДЭББИ. Зачем?
   МЭРИ. Чтобы сыграть, нужно стать.
   ДЭББИ. Лично я Розой ни за что не стану, она же полная идиотка.
   МЭРИ. У тебя роль небольшая, для тебя это не так важно.
   ДЭББИ. Раньше ты мне этого не говорила.
   МЭРИ. Я тогда еще не прочла пьесу внимательно. Ладно, давай начнем со сцены Сильвии и Розы.
   Ч и т а е т .
   "Ну и скверно же я провела ночь. Боюсь, что моя подруга чувствует себя не лучше. Бедная Роза. А вот и она!..".
   ДЭББИ. Уж я бы знала, как доставить удовольствие этой Розе. Сильвию должна бы играть я!
   МЭРИ. "Здравствуй, душенька! Как ты себя чувствуешь нынче утром"? Здесь ты говоришь: "Так же, как и прошлой ночью. Ни хуже, ни лучше. Вам ли того не знать"!
   Появляется Лиз МОРДЕН.
   ЛИЗ. Что это вы тут репетируете без меня? У меня тоже роль. Где лейтенант?
   ДЭББИ. Она помогает мне выучить слова.
   ЛИЗ. А мне кто будет помогать слова учить?
   МЭРИ. Мы репетируем не твою сцену.
   ЛИЗ. Давайте репетировать мою.
   ДЭББИ. Ты умеешь читать. Учи свои слова сама.
   ЛИЗ. Одна я ничего учить не буду.
   ЛИЗ отталкивает Дэбби и усаживается рядом с Мэри.
   Ну? Я жду.
   ДЭББИ. Чего ты ждешь, Лиз Морден? Слепого, который соблазнится твоим товаром?
   МЭРИ (торопливо). Давайте прочтем первую сцену с Сильвией и Мелиндой.
   ЛИЗ. Ага. Давай первую.
   МЭРИ протягивает Лиз книгу.
   МЭРИ. Ты начинаешь.
   ЛИЗ рассматривает книгу.
   МЭРИ. Начинай: "С приездом, кузина Сильвия".
   ЛИЗ. "С приездом, кузина Сильвия".
   МЭРИ. Давай дальше: "Ах, как бы мне тоже хотелось..".
   ЛИЗ. "Ах, как бы мне тоже хотелось..". Читай сперва ты.
   МЭРИ. Зачем?
   ЛИЗ. Послушаю, как у тебя получится.
   МЭРИ. Но для чего?
   ЛИЗ. Послушаю, как ты, а потом прочту по-своему.
   МЭРИ. "Ах, как бы мне тоже хотелось пожить в деревне. Жить в каком-нибудь провинциальном городке, вроде нашего Шрусберри, совершенно невыносимо".
   ДЭББИ. А чего ты сама не читаешь? Не умеешь ты читать!
   ЛИЗ. Что?!
   Бросается на Дэбби.
   МЭРИ. Лиз, я помогу тебе выучить твои слова.
   ДЭББИ. Значит, теперь она твоя лучшая подруга, да? Ах, Мэри, святая невинность, сучка воровская!
   ЛИЗ и ДЭББИ дерутся.
   Появляется Джеймс ФРИМЭН по кличке "Палач". Он нервничает, но старается быть любезным.
   ФРИМЭН. Утро доброе, милые дамы. А что так? Почему вместо того, чтобы взяться за работу, вы решили взять друг друга за глотки?
   ЛИЗ и ДЭББИ накидываются на него.
   ЛИЗ. На твоем месте, господин палач Фримэн, я не стала бы упоминать о глотках.
   ДЭББИ. Говноед!
   ЛИЗ. Козел! Душегуб!
   МЭРИ. Вешатель!
   ФРИМЭН. Я только хотел справиться, чем вы тут занимаетесь? По-свойски...
   ЛИЗ. Иди плети свои удавки, паук! Не смей мешать актрисам.
   ФРИМЭН. Актрисам? Вы пьесу репетируете, да?
   ЛИЗ. Ага. Это поинтереснее, чем плясать джигу с твоей петлей на шее. Чего ты тут вынюхиваешь?
   ФРИМЭН. А может, я тебя вынюхиваю. Попридержи язык.
   ЛИЗ. Я лучше сама в ящик сыграю, чем соглашусь своих же вешать. Ладно, хватит нам тут мозолить глаза. Вали отсюда и не мешай нам учить роли.
   ФРИМЭН торопливо уходит. ЛИЗ и ДЭББИ плюют ему в след.
   ДЭББИ. Эй, палач, не вешай слишком много народу. А то мы без зрителей останемся.
   МЭРИ. "С приездом, кузина Сильвия...". Тут написано, что ты делаешь приветственный жест.
   ЛИЗ. "С приездом, кузина Сильвия...".
   Салютует по-военному.
   СЦЕНА 9.
   РАЛЬФ КЛАРК ПЫТАЕТСЯ ПОЦЕЛОВАТЬ ПОРТРЕТ СВОЕЙ ОБОЖАЕМОЙ ЖЕНЫ.
   Палатка Ральфа. Горит свеча. РАЛЬФ ходит взад-вперед по палатке.
   РАЛЬФ. Снилось мне, возлюбленная моя Бетси, что мы снова вместе и еще, что я почему-то жду ареста.
   Смотрит на часы.
   Я не устаю молить Бога, чтобы ничего дурного не случилось с тобой, нежная моя Алисия, и с нашим дорогим мальчиком...
   Снова смотрит на часы.
   Милая, нежная моя жена, я перечитываю Притчи Соломоновны в ожидании полуночи, когда наступит Божий день воскресенье, и я смогу, как обычно, поцеловать твой милый образ.
   Берет Библию, становится на колени, смотрит на часы.
   Патрульные задержали трех матросов и одного мальчишку в женском лагере.
   Ч и т а е т .
   "Источник твой, да будет благословен; и утешайся женою юности твоей".
   Боже, что за вертеп этот женский лагерь!
   Смотрит на часы, встает с колен и принимается расхаживать по палатке.
   Какая душная ночь.
   Капитан Шей сегодня подстрелил кенгуру. Никогда не видел более причудливого животного.
   Смотрит на часы.
   Полночь, моя Бетси, сейчас наступит воскресенье.
   Ч и т а е т .
   "И вот навстречу к нему женщина в наряде блудницы, с коварным сердцем".
   "Схватила его, целовала его и с бесстыдным лицом..".
   Сегодня, дорогая моя жена, разболелся зуб. Боже, что за боль!
   Ч и т а е т .
   "Схватила его, целовала его, и с бесстыдным лицом говорила ему"
   П а у з а .
   "Спальню моя надушил я миррой, алоэ и корицей...".
   Сару Маккормик выпороли сегодня за то, что она обозвала доктора жо...
   Сегодня воскресенье, я извлекаю твой портрет из его заточения и целую его. Родная моя, жена моя, храни тебя Господь.
   Встает на колени, подносит портрет к лицу.
   В это время входит Джеймс ФРИМЭН.
   ФРИМЭН. Простите, сэр, Бога ради, простите. Я не хотел помешать вашей молитве. Я сам каждую ночь по пятьдесят раз читаю "Аве Мария", и еще двести раз в те дни, когда... Я подожду на улице, сэр.
   РАЛЬФ. Что вам надо?
   ФРИМЭН. Я посижу тихо, как мышь, сэр. Считайте, что меня нет.
   РАЛЬФ. Почему в такой час вы не в лагере?
   ФРИМЭН. Знаю, знаю, Господи, прости меня, я должен быть в лагере. Да, должен. Но я здесь. Сэр, мне очень нужно поговорить с вами.
   РАЛЬФ. Немедленно возвращайтесь в лагерь, палач Фримэн. Завтра поговорим.
   ФРИМЭН. Не называйте меня этим именем, сэр, умоляю, не называйте меня так. Собственно, за этим я к вам и пришел.
   РАЛЬФ. Послушайте, я ложусь спать.
   ФРИМЭН. Понял, сэр. Мне недолго. Я коротко.
   РАЛЬФ. Ну?
   ФРИМЭН. Нет, вы сначала закончите вашу молитву. Помню, мать моя, упокой Господи ее душу, тоже все молилась на ночь, а я смотрел и не мешал. Каждую ночь.
   РАЛЬФ. Ближе к делу.
   ФРИМЭН. Когда я молюсь, меня все время мучит сомнение. Откуда я знаю, простил меня Господь, или еще нет? Когда-нибудь Он меня, конечно, простит. Но пока еще наверное не простил. Поэтому я боюсь умереть, сэр. Не могу я умереть, пока не буду уверен, что Господь меня простил. Вот вы уверены?
   РАЛЬФ. Я не преступник, Фримэн. И я стараюсь не грешить.
   ФРИМЭН. Да-да, разумеется, сэр, простите меня. Но если на все воля Божья, значит, это Ему угодно, чтобы мы грешили. У меня с рождения был ангел-хранитель, как у всякого доброго католика. Почему же мой ангел-хранитель не уберег меня от греха? Наверное, он не захотел покинуть Ирландию. Мать моя перебралась в Лондон, поддавшись искушению дьявола. Мы с ней уехали, а наши ангелы-хранители остались в Ирландии. Вы когда-нибудь бывали в Ирландии, сэр? Ах, какая это прекрасная страна! Будь я ангел, ни за что бы не променял ее на Лондон. Мы еще не добрались до Вестминстера, а дьявол уже начал плести свои козни. Но боюсь-то я Божьего суда. А еще я боюсь этих женщин. Почему они такие?