И тут же перевел взгляд в сторону ларька экспресс-кафе, где минуту назад ошивался Генка-Будильник. Вспотевший и злой, он вливал в себя стакан за стаканом «Фанту», громко сетуя, что пропивает здесь больше, чем зарабатывает.
Будильника на месте не было. Дима Смольский пронзительно свистнул, однако никакого ответа не последовало. Тим внимательно посмотрел на Серегу. Тот, не обращая ни на кого внимания, наклонился и выплеснул на «фольксваген» ведро чистой воды.
— Готово, — спокойным голосом произнес он.
Тем временем Квашеный уже перешел дорогу. Он двигался неспешным, упругим шагом, поворачивая ступни внутрь и загребая пыль. Походка ротвейлера. Или питбуля. Пачка торопливо семенил за ним, стреляя колючими глазками по сторонам.
— Как работается, пролетарии? — издалека поинтересовался Квашеный. — Что-то вас сегодня негусто…
«К твоему большому сожалению», — подумал Тим. Сегодня они были только вчетвером: Будильник, как назло, так и не показывался.
— Ну что молчите? — поднял брови Квашеный. — Сколько заработали, спрашиваю?
— Опять мелочи, на колу не хватает? — отозвался Барбус.
— Обижаешь, — осклабился тот, — Годы мои уже не те, чтобы колой травиться… А вот от баночки пива не откажусь.
— Так сходи и купи. — Барбус сделал каменное лицо.
— А я думал, что гостей принято угощать, — прищурился Квашеный,
— Незваный гость хуже татарина.
— А хочешь, я тебя асфальт грызть заставлю? — нахально высунулся вперед Пачка. Он был мокрый как мышь и, разговаривая, постоянно сдувал пот с верхней губы. На майке под мышками отпечатались широкие соляные разводы.
В воздухе повисло тяжелое молчание. Прямой вопрос Пачки требовал такого же прямого ответа: или ребята покорно скинутся Квашеному на пиво, или сейчас будет драка.
— Пиво пить вредно, — неожиданно для себя и всех остальных сказал Тим (по правде говоря, его папа утверждал маме как раз обратное).
Не успел он произнести последнее слово, как небольшая заасфальтированная площадка напротив бетонной эстакады превратилась в поле боя… Квашеный первым же ударом свалил с ног Димку Смольского. Димка молча рухнул на колени, схватившись дрожащей рукой за ухо. Тим мельком увидел лицо Квашеного: оно стало похожим на сжатый кулак, кровь отхлынула от щек, веснушки, словно грязно-рыжие острова, обнажившиеся во время отлива, проступили вдруг ярко и отчетливо.
— Димка! — крикнул Тим, догадываясь, какие действия последуют сейчас со стороны Квашеного.
Он метнулся вбок, уворачиваясь от тяжелого кулака Пачки; тот, оступившись, по инерции подался вперед. Тим врезался плечом в Квашеного, который уже готов был пнуть ногой Димку Смольского, и опрокинул его на спину.
— Молись, сосунок… — прорычал Квашеный.
Тим знал, что главное сейчас — не дать ему встать. Он схватил Квашеного за запястье, пробуя вывернуть ему руку, но рука оказалась жилистой, крепкой, словно морской канат.
Квашеный пнул сзади Тима коленом. Потом выдернул руку, и в ту же секунду Тим почувствовал, как его голова отлетает от кулака Квашеного, словно волейбольный мяч… А тут подоспели Пачка и еще один парень из каюк-компании. Они схватили Тима под мышки и отшвырнули к эстакаде. Тимофей врезался боком в бетонный столб и, не удержавшись, вскрикнул.
— Готов, — сказал кто-то.
В голове царил непрерывный шум и кавардак. Тим приподнялся на руках и увидел перед собой перекошенное от злобы веснушчатое лицо. Квашеный сидел перед ним на корточках. Ни слова не говоря, он накрыл лицо Тимофея своей потной ладонью и сильно сжал, словно это была мокрая мочалка. Тим выбросил вперед кулак, но ровным счетом ничего этим не добился; в ответ послышался тихий подлый смешок.
— Проси прощения, сопляк.
Тим укусил его за руку и тут же получил такую увесистую оплеуху, что тусклое небо закружилось перед ним, постепенно уменьшаясь в размерах, пока не превратилось в маленькую точку и внезапно исчезло, будто вытекло в канализацию.
Видимо, Тим потерял сознание всего на минуту, не больше. Когда он пришел в себя, то увидел, как Барбус, схватив толстый резиновый шланг, отчаянно отбивается сразу от четверых противников.
— Не подходи, гады-ы-ы-ы! — кричал он, размахивая черной кишкой.
А в дальнем уголке площадки беседовали Квашеный и Серега Светлов. В первый миг Тимофею показалось, что они и вправду тихо-мирно беседуют (и это в то время, когда остальные пацаны чуть ли не в полном вырубе!..). А потом ленивый ветерок донес до него слова:
— А тебя, боец, предупреждаю особо, — каким-то противным, мурлыкающим голосом проговорил Квашеный. — Я повторяться не люблю, ты же знаешь.
Тут Тим увидел, что он держит Серегу за ворот тенниски, нахально накручивая ее на палец.
— А мне твои предупреждения… сам знаешь, — хрипло отозвался Серега.
Квашеный сделал быстрое неуловимое движение и ударил Серегу локтем в висок. Потом, рисуясь, сделал ложный замах и провел прямой правый. Послышался неприятный звук, словно наступили на кулек с воздушной кукурузой. Серега отступил на шаг, потом еще…
— Стой, где стоял, Квашеный! — заорал Тим, с трудом поднимаясь на ноги.
Он рассчитывал, что тот оглянется на него, и тогда Серега сможет влепить ему от души. Но Серега, видно, что-то не понял. Он продолжал отступать дальше и дальше, закрыв руками лицо. Квашеный удивленно взглянул на Тима, сплюнул и вразвалку направился к нему.
Тим пригнулся и нащупал рукой короткий арматурный прут. Краем глаза он заметил, что Барбус выдохся, опустил свой шланг, и его в тот же миг опрокинули на асфальт. Пачка, который минуту назад прятался за чужими спинами, теперь старался больше всех… Димка Смольский, так и не оправившись от первого удара, отполз к траве.
— Отчаянный, да? — В пустых бесцветных глазах Квашеного отражался облупленный дорожный знак «STOP».
— Да уж неквашеный в любом случае, — как можно спокойнее сказал Тим.
— И что ты собираешься этой штукой делать? — Квашеный кивнул на арматуру.
Внезапно откуда-то донеслось:
— Эй там, полегче… оглоеды!
Тим осторожно глянул в сторону. Несколько водителей и служащих заправки все это время с интересом наблюдали за схваткой. На некоторое время даже прекратилась отгрузка бензина. Теперь публика, видно, заволновалась, почувствовав, что дело заходит слишком далеко.
— Брось железку, малец! — крикнул какой-то усатый водила. — А не то вас всех быстро к ногтю… Ну — кому говорено?
Усатый перешагнул через бензиновый шланг и направился в их сторону. Тим ругнулся про себя и швырнул арматурину как можно дальше. Квашеный улыбнулся. Он лихо цвыркнул сквозь зубы на Тимин ботинок, развернулся и пошел прочь.
— Айда. Оставьте этого заморыша, — он кивнул своим ребятам на распластанного на асфальте Барбуса, — в другой раз добьем…
Когда каюк-компания приблизилась к шоссе, Квашеный обернулся и громко сказал:
— Все-таки зря вы не скинулись на пиво, засранцы. ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ЗРЯ.
Глава 8
Часть 2
Глава 9
Глава 10
Будильника на месте не было. Дима Смольский пронзительно свистнул, однако никакого ответа не последовало. Тим внимательно посмотрел на Серегу. Тот, не обращая ни на кого внимания, наклонился и выплеснул на «фольксваген» ведро чистой воды.
— Готово, — спокойным голосом произнес он.
Тем временем Квашеный уже перешел дорогу. Он двигался неспешным, упругим шагом, поворачивая ступни внутрь и загребая пыль. Походка ротвейлера. Или питбуля. Пачка торопливо семенил за ним, стреляя колючими глазками по сторонам.
— Как работается, пролетарии? — издалека поинтересовался Квашеный. — Что-то вас сегодня негусто…
«К твоему большому сожалению», — подумал Тим. Сегодня они были только вчетвером: Будильник, как назло, так и не показывался.
— Ну что молчите? — поднял брови Квашеный. — Сколько заработали, спрашиваю?
— Опять мелочи, на колу не хватает? — отозвался Барбус.
— Обижаешь, — осклабился тот, — Годы мои уже не те, чтобы колой травиться… А вот от баночки пива не откажусь.
— Так сходи и купи. — Барбус сделал каменное лицо.
— А я думал, что гостей принято угощать, — прищурился Квашеный,
— Незваный гость хуже татарина.
— А хочешь, я тебя асфальт грызть заставлю? — нахально высунулся вперед Пачка. Он был мокрый как мышь и, разговаривая, постоянно сдувал пот с верхней губы. На майке под мышками отпечатались широкие соляные разводы.
В воздухе повисло тяжелое молчание. Прямой вопрос Пачки требовал такого же прямого ответа: или ребята покорно скинутся Квашеному на пиво, или сейчас будет драка.
— Пиво пить вредно, — неожиданно для себя и всех остальных сказал Тим (по правде говоря, его папа утверждал маме как раз обратное).
Не успел он произнести последнее слово, как небольшая заасфальтированная площадка напротив бетонной эстакады превратилась в поле боя… Квашеный первым же ударом свалил с ног Димку Смольского. Димка молча рухнул на колени, схватившись дрожащей рукой за ухо. Тим мельком увидел лицо Квашеного: оно стало похожим на сжатый кулак, кровь отхлынула от щек, веснушки, словно грязно-рыжие острова, обнажившиеся во время отлива, проступили вдруг ярко и отчетливо.
— Димка! — крикнул Тим, догадываясь, какие действия последуют сейчас со стороны Квашеного.
Он метнулся вбок, уворачиваясь от тяжелого кулака Пачки; тот, оступившись, по инерции подался вперед. Тим врезался плечом в Квашеного, который уже готов был пнуть ногой Димку Смольского, и опрокинул его на спину.
— Молись, сосунок… — прорычал Квашеный.
Тим знал, что главное сейчас — не дать ему встать. Он схватил Квашеного за запястье, пробуя вывернуть ему руку, но рука оказалась жилистой, крепкой, словно морской канат.
Квашеный пнул сзади Тима коленом. Потом выдернул руку, и в ту же секунду Тим почувствовал, как его голова отлетает от кулака Квашеного, словно волейбольный мяч… А тут подоспели Пачка и еще один парень из каюк-компании. Они схватили Тима под мышки и отшвырнули к эстакаде. Тимофей врезался боком в бетонный столб и, не удержавшись, вскрикнул.
— Готов, — сказал кто-то.
В голове царил непрерывный шум и кавардак. Тим приподнялся на руках и увидел перед собой перекошенное от злобы веснушчатое лицо. Квашеный сидел перед ним на корточках. Ни слова не говоря, он накрыл лицо Тимофея своей потной ладонью и сильно сжал, словно это была мокрая мочалка. Тим выбросил вперед кулак, но ровным счетом ничего этим не добился; в ответ послышался тихий подлый смешок.
— Проси прощения, сопляк.
Тим укусил его за руку и тут же получил такую увесистую оплеуху, что тусклое небо закружилось перед ним, постепенно уменьшаясь в размерах, пока не превратилось в маленькую точку и внезапно исчезло, будто вытекло в канализацию.
Видимо, Тим потерял сознание всего на минуту, не больше. Когда он пришел в себя, то увидел, как Барбус, схватив толстый резиновый шланг, отчаянно отбивается сразу от четверых противников.
— Не подходи, гады-ы-ы-ы! — кричал он, размахивая черной кишкой.
А в дальнем уголке площадки беседовали Квашеный и Серега Светлов. В первый миг Тимофею показалось, что они и вправду тихо-мирно беседуют (и это в то время, когда остальные пацаны чуть ли не в полном вырубе!..). А потом ленивый ветерок донес до него слова:
— А тебя, боец, предупреждаю особо, — каким-то противным, мурлыкающим голосом проговорил Квашеный. — Я повторяться не люблю, ты же знаешь.
Тут Тим увидел, что он держит Серегу за ворот тенниски, нахально накручивая ее на палец.
— А мне твои предупреждения… сам знаешь, — хрипло отозвался Серега.
Квашеный сделал быстрое неуловимое движение и ударил Серегу локтем в висок. Потом, рисуясь, сделал ложный замах и провел прямой правый. Послышался неприятный звук, словно наступили на кулек с воздушной кукурузой. Серега отступил на шаг, потом еще…
— Стой, где стоял, Квашеный! — заорал Тим, с трудом поднимаясь на ноги.
Он рассчитывал, что тот оглянется на него, и тогда Серега сможет влепить ему от души. Но Серега, видно, что-то не понял. Он продолжал отступать дальше и дальше, закрыв руками лицо. Квашеный удивленно взглянул на Тима, сплюнул и вразвалку направился к нему.
Тим пригнулся и нащупал рукой короткий арматурный прут. Краем глаза он заметил, что Барбус выдохся, опустил свой шланг, и его в тот же миг опрокинули на асфальт. Пачка, который минуту назад прятался за чужими спинами, теперь старался больше всех… Димка Смольский, так и не оправившись от первого удара, отполз к траве.
— Отчаянный, да? — В пустых бесцветных глазах Квашеного отражался облупленный дорожный знак «STOP».
— Да уж неквашеный в любом случае, — как можно спокойнее сказал Тим.
— И что ты собираешься этой штукой делать? — Квашеный кивнул на арматуру.
Внезапно откуда-то донеслось:
— Эй там, полегче… оглоеды!
Тим осторожно глянул в сторону. Несколько водителей и служащих заправки все это время с интересом наблюдали за схваткой. На некоторое время даже прекратилась отгрузка бензина. Теперь публика, видно, заволновалась, почувствовав, что дело заходит слишком далеко.
— Брось железку, малец! — крикнул какой-то усатый водила. — А не то вас всех быстро к ногтю… Ну — кому говорено?
Усатый перешагнул через бензиновый шланг и направился в их сторону. Тим ругнулся про себя и швырнул арматурину как можно дальше. Квашеный улыбнулся. Он лихо цвыркнул сквозь зубы на Тимин ботинок, развернулся и пошел прочь.
— Айда. Оставьте этого заморыша, — он кивнул своим ребятам на распластанного на асфальте Барбуса, — в другой раз добьем…
Когда каюк-компания приблизилась к шоссе, Квашеный обернулся и громко сказал:
— Все-таки зря вы не скинулись на пиво, засранцы. ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ЗРЯ.
Глава 8
Если бы случилось так, что дети сами выбирали себе мам, то Тим, естественно, выбрал бы свою маму.
Ну, а если бы его мама оказалась уже занята (Тим не сомневался, что ее акции пользовались ажиотажным спросом), то он выбрал бы Ларису Васильевну — маму Аллы Рассолько.
Лариса Васильевна — заведующая в поликлинике. Ей всего тридцать два года, а выглядит она еще моложе. Тимин папа как-то сказал, что она похожа на теледиктора Татьяну Миткову, и мама странно так посмотрела на него, и они долго после этого не разговаривали. У Ларисы Васильевны легкий характер, она не давит на психику, как остальные взрослые. Запретных тем для нее не существует, и в трудную минуту к Ларисе Васильевне можно обратиться с любым вопросом. Тим своими ушами слышал, как она произнесла в разговоре слово «пенис», причем сказала просто, не хихикая, не прикрываясь ладошкой, — она в самом деле считала, что пенис надо называть пенисом, а папу Леши Морозова (который по пьяни гоняется за сыном с электрошокером) — органическим олигофреном.
— Здравствуйте, мальчики, — сказала Лариса Васильевна, увидев Тима и Серегу.
Она была одета в спортивный костюм с каким-то сногсшибательным австралийским рисунком, — видимо, совершала вечерний моцион.
— Здравствуйте, — вяло поздоровался за обоих Тимофей.
Они с Серегой брели домой с заправки, угрюмо рассматривая асфальт под ногами, напоминающий изъеденный кратерами лунный ландшафт. За всю дорогу они не сказали друг другу ни слова.
— Подождите-ка…
Взгляд Ларисы Васильевны задержался на баклажанно-лиловой Серегиной физиономии.
— Вы подрались с кем-то?
Серега поднял на нее глаза и снова молча уткнулся в землю.
— Чепуха, Лариса Васильевна, — отмахнулся Тим. — В нашем возрасте даже полезно…
— Не говори ерунды, — сказала Лариса Васильевна.
Она подошла к Сереге, приподняла его лицо за подбородок и заставила его смотреть себе в глаза.
— Как мама себя чувствует? — неожиданно спросила она.
Серега вздрогнул.
— Спасибо, — тихим, каким-то чужим голосом ответил он.
— Мне не нужно навестить ее?
Лариса Васильевна не давала Сереге опустить глаза.
— Нет, не надо…
— Я не хотела бы, чтобы ты расстраивал ее еще больше, — негромко произнесла она.
До Тима вдруг дошло, что у нее с Серегой какой-то сугубо личный разговор и что ему следует отойти в сторонку. Тим отступил к краю тротуара и уселся прямо на траву, прислонившись спиной к боку застывшего на газоне «жигуля». Интересно, а у Роберта Планта в молодости были такие знакомые, как Квашеный? Или как Пачка?..
Лариса Васильевна что-то тихо говорила Сереге, на что он изредка и явно нехотя кивал головой. В конце концов он выдавил из себя единственную фразу, по всей видимости «до свидания», и стремительным шагом направился дальше.
— Cepera! — крикнул Тимофей, поднимаясь.
Тот даже не обернулся и только прибавил шагу.
— Дурной какой-то, честное слово…
Лариса Васильевна с улыбкой подошла к Тиму. Она медленно, с наслаждением распрямила ноги. Тим подумал, что никто из телезрителей не видел, какая фигура у Татьяны Митковой, и еще он подумал, что Лариса Васильевна в любом случае дала бы ей сто очков вперед.
— У вас междоусобный конфликт? — спросила она, показывая на вспухшую губу Тимофея. — Или был кто-то третий?
— И третий, и четвертый, и пятый…
— От мамы тебе влетит, — серьезно сказала Лариса Васильевна.
Она уже перестала улыбаться. Тим пожал плечами.
— Обязательно влетит. Будь я на ее месте — влетело бы по первое число.
— Не в первый и не в последний раз.
— Может, зайдешь к нам на минутку? — вдруг предложила Лариса Васильевна. — Я попытаюсь чем-нибудь помочь.
— Поздно уже, — скривился Тим.
— Вот еще, — она сделала вид, будто поняла его буквально. — Летом нормальные дети засыпают не раньше полуночи… К тому же Алла будет рада.
Вот еще, будет он радовать Аллу Рассолько!.. Несмотря на то что ее мама считалась самой эмансипированной женщиной во всем микрорайоне, сама Алла была тихоней из тихонь. И красотой пока что не блистала. Возможно, когда-нибудь, лет через десять, она и прорвется в «Мисс Вселенная», но многие мальчишки во дворе сомневались на этот счет.
— Я пойду, пожалуй, домой, — твердо сказал Тим.
И в тот же миг его внутренний голос завопил: «Ты последний идиот! Ведь кому, как не Ларисе Васильевне, знать о том, что происходит в семействе Светловых!.. И если мама Сереги больна, то Лариса Васильевна наверняка знает — чем именно! Соображаешь, дурья башка?..»
— Дело хозяйское, — она пожала плечами. — Приходи как-нибудь в другой раз. Я расскажу тебе, что делать, чтобы синяк рассосался за две минуты.
— Серьезно? — неожиданно заинтересовался Тим. И, помявшись, добавил: — Может… вы мне расскажете немножко сейчас?
Лариса Васильевна снова улыбнулась, будто ни на минуту не сомневалась, что Тим согласится как миленький. Кивнув ему головой, она направилась к своему подъезду.
— В первую очередь для этого необходимо заварить свежий чай, — сказала она.
А потом на кухню приплелась Алла с «Поющими в терновнике» под мышкой. За первый месяц каникул с ее лица сошла болезненная зеленоватая бледность, а волосы отрасли чуть не до середины спины и выгорели добела. Ей это шло.
— Привет. Я слышала, ты на мойке работаешь? — сказала Алла.
— Работаю, — ответил Тим, погрузив лицо в чашку.
— И много зарабатываешь?
— Страшное дело, — кивнул Тимофей.
— Не донимай гостя расспросами, — сказала Лариса Васильевна, подкладывая печенье в корзину. — Это невежливо.
— Я пытаюсь его развлечь, только и всего, — пожала плечами Алла.
Тим почувствовал, как от крепкого чая его прошиб пот. «Если бы эта Алка убралась куда-нибудь…»
— Ты не знаешь, что происходит с Сергеем? — словно прочитав его мысли, спросила Лариса Васильевна.
Тим сделал большой глоток.
— Ничего хорошего.
И, обжигаясь, глотнул еще раз.
— Возможно, он переживает из-за мамы, — осторожно добавил он.
— Так ты… знаешь? — как-то странно удивилась Лариса Васильевна.
— Все только и говорят об этом, — ни с того ни с сего ляпнул Тимофей.
— Не может быть… — Кофейные от загара щеки Ларисы Васильевны побледнели. — Откуда они узнали?
Тим промолчал.
— Евгения Львовна не хотела никому говорить об этом. Даже Сереже. Может, это он в конце концов проболтался? — Лариса Васильевна в упор посмотрела на Тимофея.
— Нет.
Она оглянулась на дочь.
— Да ты что, мама, — прощебетала Алла, — мне сто лет не нужно выдавать чужие секреты.
— Впрочем, — Лариса Васильевна махнула рукой и мягко улыбнулась, — не думаю, чтобы из этого на самом деле следовало делать страшную тайну… Заболевание костного мозга — это, простите за выражение, не гонорея. Такая история может произойти с каждым… Но, честно говоря, — добавила она минуту спустя, — я не совсем понимаю связь между болезнью Евгении Львовны и Сережиными синяками. Он что, дерется с вами?
— Нет, — замотал головой Тимофей. — Да я и сам толком не понимаю, в чем там дело.
«Заболевание костного мозга…» Тим вспомнил, как папа читал маме заметку в «Известиях», где говорилось о какой-то девчонке-чеченке, которой требовалось делать пересадку костного мозга. Теперь становилось понятным, почему их заинтересовала именно эта статья… Кстати, там говорилось о какой-то бешеной сумме долларов, необходимой для операции.
— Ей будут делать пересадку? — спросил Тим.
— Почему ты так решил? — удивилась Лариса Васильевна. — До этого дело пока не дошло. Правда, через месяц-другой может наступить резкое ухудшение… Я не знаю… — Она встала и оперлась о кухонный столик. — В хирургическом центре, куда я направила Евгению Львовну, сказали, что, если будет сделана небольшая упреждающая операция, все еще может обойтись…
Лариса Васильевна тряхнула густыми каштановыми волосами (кадр из рекламы «Пантин Про-Ви») и усмехнулась.
— Да я и сама могу разболтать что угодно, — сказала она. — Непонятно, зачем я это вам рассказываю… Одна из тяжелых форм стресса — это когда человек начинает обсуждать с посторонними свои профессиональные проблемы.
— Мы не посторонние, — зевнула Алла и, сунув под мышку «Поющих в терновнике», удалилась.
— Я пойду, пожалуй, — сказал Тимофей.
— Не оставляй Сергея, — сказала Лариса Васильевна на прощание. — Я прошу не ради него самого — ради себя. Ради меня то есть. Евгения Львовна — мой пациент, и я не хочу, чтобы у нее был лишний повод для расстройства. Тогда и у меня все будет хорошо.
— Я понял.
— Будь рядом с Сергеем. Вы как-никак друзья.
Лариса Васильевна улыбнулась. Улыбка у нее получилась какой-то усталой.
Ну, а если бы его мама оказалась уже занята (Тим не сомневался, что ее акции пользовались ажиотажным спросом), то он выбрал бы Ларису Васильевну — маму Аллы Рассолько.
Лариса Васильевна — заведующая в поликлинике. Ей всего тридцать два года, а выглядит она еще моложе. Тимин папа как-то сказал, что она похожа на теледиктора Татьяну Миткову, и мама странно так посмотрела на него, и они долго после этого не разговаривали. У Ларисы Васильевны легкий характер, она не давит на психику, как остальные взрослые. Запретных тем для нее не существует, и в трудную минуту к Ларисе Васильевне можно обратиться с любым вопросом. Тим своими ушами слышал, как она произнесла в разговоре слово «пенис», причем сказала просто, не хихикая, не прикрываясь ладошкой, — она в самом деле считала, что пенис надо называть пенисом, а папу Леши Морозова (который по пьяни гоняется за сыном с электрошокером) — органическим олигофреном.
— Здравствуйте, мальчики, — сказала Лариса Васильевна, увидев Тима и Серегу.
Она была одета в спортивный костюм с каким-то сногсшибательным австралийским рисунком, — видимо, совершала вечерний моцион.
— Здравствуйте, — вяло поздоровался за обоих Тимофей.
Они с Серегой брели домой с заправки, угрюмо рассматривая асфальт под ногами, напоминающий изъеденный кратерами лунный ландшафт. За всю дорогу они не сказали друг другу ни слова.
— Подождите-ка…
Взгляд Ларисы Васильевны задержался на баклажанно-лиловой Серегиной физиономии.
— Вы подрались с кем-то?
Серега поднял на нее глаза и снова молча уткнулся в землю.
— Чепуха, Лариса Васильевна, — отмахнулся Тим. — В нашем возрасте даже полезно…
— Не говори ерунды, — сказала Лариса Васильевна.
Она подошла к Сереге, приподняла его лицо за подбородок и заставила его смотреть себе в глаза.
— Как мама себя чувствует? — неожиданно спросила она.
Серега вздрогнул.
— Спасибо, — тихим, каким-то чужим голосом ответил он.
— Мне не нужно навестить ее?
Лариса Васильевна не давала Сереге опустить глаза.
— Нет, не надо…
— Я не хотела бы, чтобы ты расстраивал ее еще больше, — негромко произнесла она.
До Тима вдруг дошло, что у нее с Серегой какой-то сугубо личный разговор и что ему следует отойти в сторонку. Тим отступил к краю тротуара и уселся прямо на траву, прислонившись спиной к боку застывшего на газоне «жигуля». Интересно, а у Роберта Планта в молодости были такие знакомые, как Квашеный? Или как Пачка?..
Лариса Васильевна что-то тихо говорила Сереге, на что он изредка и явно нехотя кивал головой. В конце концов он выдавил из себя единственную фразу, по всей видимости «до свидания», и стремительным шагом направился дальше.
— Cepera! — крикнул Тимофей, поднимаясь.
Тот даже не обернулся и только прибавил шагу.
— Дурной какой-то, честное слово…
Лариса Васильевна с улыбкой подошла к Тиму. Она медленно, с наслаждением распрямила ноги. Тим подумал, что никто из телезрителей не видел, какая фигура у Татьяны Митковой, и еще он подумал, что Лариса Васильевна в любом случае дала бы ей сто очков вперед.
— У вас междоусобный конфликт? — спросила она, показывая на вспухшую губу Тимофея. — Или был кто-то третий?
— И третий, и четвертый, и пятый…
— От мамы тебе влетит, — серьезно сказала Лариса Васильевна.
Она уже перестала улыбаться. Тим пожал плечами.
— Обязательно влетит. Будь я на ее месте — влетело бы по первое число.
— Не в первый и не в последний раз.
— Может, зайдешь к нам на минутку? — вдруг предложила Лариса Васильевна. — Я попытаюсь чем-нибудь помочь.
— Поздно уже, — скривился Тим.
— Вот еще, — она сделала вид, будто поняла его буквально. — Летом нормальные дети засыпают не раньше полуночи… К тому же Алла будет рада.
Вот еще, будет он радовать Аллу Рассолько!.. Несмотря на то что ее мама считалась самой эмансипированной женщиной во всем микрорайоне, сама Алла была тихоней из тихонь. И красотой пока что не блистала. Возможно, когда-нибудь, лет через десять, она и прорвется в «Мисс Вселенная», но многие мальчишки во дворе сомневались на этот счет.
— Я пойду, пожалуй, домой, — твердо сказал Тим.
И в тот же миг его внутренний голос завопил: «Ты последний идиот! Ведь кому, как не Ларисе Васильевне, знать о том, что происходит в семействе Светловых!.. И если мама Сереги больна, то Лариса Васильевна наверняка знает — чем именно! Соображаешь, дурья башка?..»
— Дело хозяйское, — она пожала плечами. — Приходи как-нибудь в другой раз. Я расскажу тебе, что делать, чтобы синяк рассосался за две минуты.
— Серьезно? — неожиданно заинтересовался Тим. И, помявшись, добавил: — Может… вы мне расскажете немножко сейчас?
Лариса Васильевна снова улыбнулась, будто ни на минуту не сомневалась, что Тим согласится как миленький. Кивнув ему головой, она направилась к своему подъезду.
— В первую очередь для этого необходимо заварить свежий чай, — сказала она.
* * *
Она действительно заварила чай, а потом достала свежее печенье с корицей и вишней, а еще миланский шоколадный пирог фабричной выпечки.А потом на кухню приплелась Алла с «Поющими в терновнике» под мышкой. За первый месяц каникул с ее лица сошла болезненная зеленоватая бледность, а волосы отрасли чуть не до середины спины и выгорели добела. Ей это шло.
— Привет. Я слышала, ты на мойке работаешь? — сказала Алла.
— Работаю, — ответил Тим, погрузив лицо в чашку.
— И много зарабатываешь?
— Страшное дело, — кивнул Тимофей.
— Не донимай гостя расспросами, — сказала Лариса Васильевна, подкладывая печенье в корзину. — Это невежливо.
— Я пытаюсь его развлечь, только и всего, — пожала плечами Алла.
Тим почувствовал, как от крепкого чая его прошиб пот. «Если бы эта Алка убралась куда-нибудь…»
— Ты не знаешь, что происходит с Сергеем? — словно прочитав его мысли, спросила Лариса Васильевна.
Тим сделал большой глоток.
— Ничего хорошего.
И, обжигаясь, глотнул еще раз.
— Возможно, он переживает из-за мамы, — осторожно добавил он.
— Так ты… знаешь? — как-то странно удивилась Лариса Васильевна.
— Все только и говорят об этом, — ни с того ни с сего ляпнул Тимофей.
— Не может быть… — Кофейные от загара щеки Ларисы Васильевны побледнели. — Откуда они узнали?
Тим промолчал.
— Евгения Львовна не хотела никому говорить об этом. Даже Сереже. Может, это он в конце концов проболтался? — Лариса Васильевна в упор посмотрела на Тимофея.
— Нет.
Она оглянулась на дочь.
— Да ты что, мама, — прощебетала Алла, — мне сто лет не нужно выдавать чужие секреты.
— Впрочем, — Лариса Васильевна махнула рукой и мягко улыбнулась, — не думаю, чтобы из этого на самом деле следовало делать страшную тайну… Заболевание костного мозга — это, простите за выражение, не гонорея. Такая история может произойти с каждым… Но, честно говоря, — добавила она минуту спустя, — я не совсем понимаю связь между болезнью Евгении Львовны и Сережиными синяками. Он что, дерется с вами?
— Нет, — замотал головой Тимофей. — Да я и сам толком не понимаю, в чем там дело.
«Заболевание костного мозга…» Тим вспомнил, как папа читал маме заметку в «Известиях», где говорилось о какой-то девчонке-чеченке, которой требовалось делать пересадку костного мозга. Теперь становилось понятным, почему их заинтересовала именно эта статья… Кстати, там говорилось о какой-то бешеной сумме долларов, необходимой для операции.
— Ей будут делать пересадку? — спросил Тим.
— Почему ты так решил? — удивилась Лариса Васильевна. — До этого дело пока не дошло. Правда, через месяц-другой может наступить резкое ухудшение… Я не знаю… — Она встала и оперлась о кухонный столик. — В хирургическом центре, куда я направила Евгению Львовну, сказали, что, если будет сделана небольшая упреждающая операция, все еще может обойтись…
Лариса Васильевна тряхнула густыми каштановыми волосами (кадр из рекламы «Пантин Про-Ви») и усмехнулась.
— Да я и сама могу разболтать что угодно, — сказала она. — Непонятно, зачем я это вам рассказываю… Одна из тяжелых форм стресса — это когда человек начинает обсуждать с посторонними свои профессиональные проблемы.
— Мы не посторонние, — зевнула Алла и, сунув под мышку «Поющих в терновнике», удалилась.
— Я пойду, пожалуй, — сказал Тимофей.
— Не оставляй Сергея, — сказала Лариса Васильевна на прощание. — Я прошу не ради него самого — ради себя. Ради меня то есть. Евгения Львовна — мой пациент, и я не хочу, чтобы у нее был лишний повод для расстройства. Тогда и у меня все будет хорошо.
— Я понял.
— Будь рядом с Сергеем. Вы как-никак друзья.
Лариса Васильевна улыбнулась. Улыбка у нее получилась какой-то усталой.
Часть 2
ИГРА НАЧИНАЕТСЯ
Глава 9
Папаша Зельнов отгрохал этот особняк меньше года назад. Сколько стоило это удовольствие — никто вам не скажет. Но некоторые особо информированные люди утверждают, что на деньги, которые он сюда ухлопал, вполне можно было бы купить небольшой городок на западном побережье США.
Проект был заказан у набирающего в ту пору известность московского архитектора по фамилии Цигельбаум. Этот Цигельбаум был помешан на компьютерах и виртуальной реальности; в Качалове и Битце ходили легенды, что проект особняка Зельнова родился под впечатлением одной из компьютерных игр (о какой именно игре идет тут речь, опять-таки неизвестно).
О внутреннем убранстве резиденции судить было трудно, так как никто из местного бомонда сюда приглашен не был. Легендарную славу Самого Понтового Дома поддерживает подземный гараж на шесть машин, откуда периодически выруливают то «олдс-мобил», то «альфа-ромео», а то и коллекционный «мазерати»; местных зевак также впечатляют две летние террасы, украшенные фонтанами с подсветкой. Летними вечерами, когда Зельнов с сыном ужинают на террасе, жители Качалова глазеют на эти фонтаны, как раньше глазели на салют в честь Дня космонавтики.
Зельнов-старший занимает видный пост в одном из коммерческих банков Москвы. Кроме того, он является учредителем и президентом нескольких промышленных и торговых ассоциаций, вторым лицом во влиятельной политической партии, а также участником воровских сходок, где сливки воровского общества присуждают друг другу звания «заслуженных воров в законе» и выдают денежные премии… Дома Зельнов-старший бывает редко, уезжая по делам на месяц, на два, порой даже на полгода.
У него есть сын — Ростислав Зельнов, Ростик. С его матерью Зельнов-старший развелся, когда Ростику было четыре года. Сейчас Зельнову-младшему четырнадцать лет, он учится во Флориде, в привилегированной школе для детей российских дипломатов и бизнесменов. Во время рождественских и летних каникул Ростик живет в отцовском роскошном особняке.
Во Флориде скучно. Прошлой зимой кубинцы навели шмон — сбили два американских прогулочных самолета, и курортный сезон на Ист-Кейпе, похоже, полетел кобыле под хвост. Ист-Кейп — крохотный мыс на южной оконечности полуострова, без особых достопримечательностей — если не считать военный гарнизон и русскую школу-пансион с тремя десятками задолбаных интенсивной программой учащихся. Львиную же долю населения здесь составляют пенсионеры, приезжающие со своими семействами на Ист-Кейп погреть пузо. У этих стариканов бывают смазливые внучки — и это единственное развлечение, которое можно придумать… Только в этом году курортного сезона не будет. Ни одна смазливая (да хотя бы и самая страшная) американская внучка не сунется сюда: янки боятся кубинцев примерно так же, как россияне — чеченцев.
Именно по этой причине Ростик Зельнов сознательно завалил на весенних экзаменах биологию и английский — чтобы его отправили домой готовиться к переэкзаменовке. Но в доме отца Ростик тоже быстро заскучал. Зельнов-старший подарил ему новенький мотоцикл «харли-дэвидсон», мощный, как бульдозер, однако пробыл с сыном от силы неделю, после чего в очередной раз смылся по своим делам.
Когда же он вернулся, нагруженный фруктами и дорогими подарками (чтобы через день исчезнуть опять), Ростик поставил перед ним следующие условия:
во-первых — убрать к чертовой бабушке туповатых охранников, рассредоточенных вокруг дома; Ростик сам наберет себе охрану;
во-вторых — рассчитать к чертовой бабушке гувернера, нанятого Зельновым-старшим в начале мая (а это был старый школьной учитель Михаил Борисович, который учил Ростика в первом и втором классе, пока его папаша не стал «новым русским» и не увез сына во Флориду);
в-третьих — оставить в полное распоряжение Ростика необходимую сумму (ее размер оговаривался особо) для самостоятельной организации досуга, учебы и охраны дома.
Папаша-Зельнов внимательно изучил страховой полис на дом, кое-что подсчитал на калькуляторе и… согласился.
Спустя несколько дней в распоряжении Ростика имелась собственная каюк-компания охранников-головорезов, нанятых им из числа качаловских и битцевских трудных подростков. О, с ними юный отпрыск не скучал!
Они играли в сицилийскую «каморру», разбившись на две команды и истребляя друг друга при помощи водяных пистолетов; играли в вооруженный налет, в масонскую ложу, в разгон Государственной думы, в сербов и боснийцев…
Они установили «государственную границу» вокруг особняка, наказывая «нарушителей» по законам военного времени — выбитый зуб котировался наравне со скальпом; они даже предприняли настоящую операцию по захвату овощного ларька в Виларе, напугав до полусмерти пожилую продавщицу.
Потом объедались молочным шоколадом и «шеллеровским» мороженым — до горькой отрыжки, до опьянения. Два видеомагнитофона работали сутками, без перерыва. Телефонные счета, приходящие на адрес Зельнова-старшего, были испещрены семизначными цифрами, потому что некоторые ребята, вроде Квашеного и Стиморола, накручивали номера, указанные в газетных объявлениях типа «Твои самые смелые фантазии».
Так длилось до тех пор, пока…
…пока Ростик Зельнов не объявил начало Главной Игры.
Квашеный отложил полевой бинокль и нашарил на подоконнике оставленный кем-то окурок.
— Значит, бизнес у малыша идет в гору, — веско заметил Стиморол. — В этот раз на Червонец у него ушло каких-то два дня.
Квашеный растянул бледный бескровный рот в хищной усмешке, явно копируя Де Ниро из просмотренного вчера по видео «Франкенштейна».
Они сидели у огромного, во всю стену, окна, выходящего в сторону города, затерянного где-то за зарослями пырея и дикого овса. Сегодня они были наблюдателями. Наблюдателями, ха!.. Чертова работа. Скукотищ-ща. Однако денежки (и немалые денежки), которые выплачивал им Ростик Зельнов за охрану, нужно было как-то отрабатывать.
— А тот придурок — он с ним? — поинтересовался Стиморол.
— Крадется, — хохотнул Квашеный, приставив бинокль к глазам. — Следопыт, елы-палы…
В окуляре бинокля виднелась подпрыгивающая при ходьбе фигура Сереги Светлова. Он торопился сюда, словно влюбленный на свидание, словно наркоман к заветному тайнику с героином. В нескольких метрах позади него крался, прячась в складках местности, Тимофей Медведев.
— Кто его встретит? — равнодушно поинтересовался Квашеный.
— Подгузник встретит, — сказал Стиморол. — С Пашкой Немировым.
— А что со вторым будем делать? Я в прошлый раз сказал ему, чтобы белые тапки заказывал, чуть что… Нехорошо обманывать парня.
— А-а… Сейчас у шефа поинтересуемся.
Стиморол поднял с пола засыпанный шелухой подсолнуха радиотелефон и, смахнув рукавом мусор, нажал на зеленую кнопку.
— Ростик, — сказал он в трубку. — Боец наш, похоже, опять сыграть желает… Ага… Живой. И за ним снова тот красный следопыт крадется. Помнишь?.. Может, зуб у него стребовать за нарушение государственной границы?.. Или сразу — всю челюсть?
Проект был заказан у набирающего в ту пору известность московского архитектора по фамилии Цигельбаум. Этот Цигельбаум был помешан на компьютерах и виртуальной реальности; в Качалове и Битце ходили легенды, что проект особняка Зельнова родился под впечатлением одной из компьютерных игр (о какой именно игре идет тут речь, опять-таки неизвестно).
О внутреннем убранстве резиденции судить было трудно, так как никто из местного бомонда сюда приглашен не был. Легендарную славу Самого Понтового Дома поддерживает подземный гараж на шесть машин, откуда периодически выруливают то «олдс-мобил», то «альфа-ромео», а то и коллекционный «мазерати»; местных зевак также впечатляют две летние террасы, украшенные фонтанами с подсветкой. Летними вечерами, когда Зельнов с сыном ужинают на террасе, жители Качалова глазеют на эти фонтаны, как раньше глазели на салют в честь Дня космонавтики.
Зельнов-старший занимает видный пост в одном из коммерческих банков Москвы. Кроме того, он является учредителем и президентом нескольких промышленных и торговых ассоциаций, вторым лицом во влиятельной политической партии, а также участником воровских сходок, где сливки воровского общества присуждают друг другу звания «заслуженных воров в законе» и выдают денежные премии… Дома Зельнов-старший бывает редко, уезжая по делам на месяц, на два, порой даже на полгода.
У него есть сын — Ростислав Зельнов, Ростик. С его матерью Зельнов-старший развелся, когда Ростику было четыре года. Сейчас Зельнову-младшему четырнадцать лет, он учится во Флориде, в привилегированной школе для детей российских дипломатов и бизнесменов. Во время рождественских и летних каникул Ростик живет в отцовском роскошном особняке.
Во Флориде скучно. Прошлой зимой кубинцы навели шмон — сбили два американских прогулочных самолета, и курортный сезон на Ист-Кейпе, похоже, полетел кобыле под хвост. Ист-Кейп — крохотный мыс на южной оконечности полуострова, без особых достопримечательностей — если не считать военный гарнизон и русскую школу-пансион с тремя десятками задолбаных интенсивной программой учащихся. Львиную же долю населения здесь составляют пенсионеры, приезжающие со своими семействами на Ист-Кейп погреть пузо. У этих стариканов бывают смазливые внучки — и это единственное развлечение, которое можно придумать… Только в этом году курортного сезона не будет. Ни одна смазливая (да хотя бы и самая страшная) американская внучка не сунется сюда: янки боятся кубинцев примерно так же, как россияне — чеченцев.
Именно по этой причине Ростик Зельнов сознательно завалил на весенних экзаменах биологию и английский — чтобы его отправили домой готовиться к переэкзаменовке. Но в доме отца Ростик тоже быстро заскучал. Зельнов-старший подарил ему новенький мотоцикл «харли-дэвидсон», мощный, как бульдозер, однако пробыл с сыном от силы неделю, после чего в очередной раз смылся по своим делам.
Когда же он вернулся, нагруженный фруктами и дорогими подарками (чтобы через день исчезнуть опять), Ростик поставил перед ним следующие условия:
во-первых — убрать к чертовой бабушке туповатых охранников, рассредоточенных вокруг дома; Ростик сам наберет себе охрану;
во-вторых — рассчитать к чертовой бабушке гувернера, нанятого Зельновым-старшим в начале мая (а это был старый школьной учитель Михаил Борисович, который учил Ростика в первом и втором классе, пока его папаша не стал «новым русским» и не увез сына во Флориду);
в-третьих — оставить в полное распоряжение Ростика необходимую сумму (ее размер оговаривался особо) для самостоятельной организации досуга, учебы и охраны дома.
Папаша-Зельнов внимательно изучил страховой полис на дом, кое-что подсчитал на калькуляторе и… согласился.
Спустя несколько дней в распоряжении Ростика имелась собственная каюк-компания охранников-головорезов, нанятых им из числа качаловских и битцевских трудных подростков. О, с ними юный отпрыск не скучал!
Они играли в сицилийскую «каморру», разбившись на две команды и истребляя друг друга при помощи водяных пистолетов; играли в вооруженный налет, в масонскую ложу, в разгон Государственной думы, в сербов и боснийцев…
Они установили «государственную границу» вокруг особняка, наказывая «нарушителей» по законам военного времени — выбитый зуб котировался наравне со скальпом; они даже предприняли настоящую операцию по захвату овощного ларька в Виларе, напугав до полусмерти пожилую продавщицу.
Потом объедались молочным шоколадом и «шеллеровским» мороженым — до горькой отрыжки, до опьянения. Два видеомагнитофона работали сутками, без перерыва. Телефонные счета, приходящие на адрес Зельнова-старшего, были испещрены семизначными цифрами, потому что некоторые ребята, вроде Квашеного и Стиморола, накручивали номера, указанные в газетных объявлениях типа «Твои самые смелые фантазии».
Так длилось до тех пор, пока…
…пока Ростик Зельнов не объявил начало Главной Игры.
* * *
— Топает, голубец.Квашеный отложил полевой бинокль и нашарил на подоконнике оставленный кем-то окурок.
— Значит, бизнес у малыша идет в гору, — веско заметил Стиморол. — В этот раз на Червонец у него ушло каких-то два дня.
Квашеный растянул бледный бескровный рот в хищной усмешке, явно копируя Де Ниро из просмотренного вчера по видео «Франкенштейна».
Они сидели у огромного, во всю стену, окна, выходящего в сторону города, затерянного где-то за зарослями пырея и дикого овса. Сегодня они были наблюдателями. Наблюдателями, ха!.. Чертова работа. Скукотищ-ща. Однако денежки (и немалые денежки), которые выплачивал им Ростик Зельнов за охрану, нужно было как-то отрабатывать.
— А тот придурок — он с ним? — поинтересовался Стиморол.
— Крадется, — хохотнул Квашеный, приставив бинокль к глазам. — Следопыт, елы-палы…
В окуляре бинокля виднелась подпрыгивающая при ходьбе фигура Сереги Светлова. Он торопился сюда, словно влюбленный на свидание, словно наркоман к заветному тайнику с героином. В нескольких метрах позади него крался, прячась в складках местности, Тимофей Медведев.
— Кто его встретит? — равнодушно поинтересовался Квашеный.
— Подгузник встретит, — сказал Стиморол. — С Пашкой Немировым.
— А что со вторым будем делать? Я в прошлый раз сказал ему, чтобы белые тапки заказывал, чуть что… Нехорошо обманывать парня.
— А-а… Сейчас у шефа поинтересуемся.
Стиморол поднял с пола засыпанный шелухой подсолнуха радиотелефон и, смахнув рукавом мусор, нажал на зеленую кнопку.
— Ростик, — сказал он в трубку. — Боец наш, похоже, опять сыграть желает… Ага… Живой. И за ним снова тот красный следопыт крадется. Помнишь?.. Может, зуб у него стребовать за нарушение государственной границы?.. Или сразу — всю челюсть?
Глава 10
Бесконечные травяные джунгли оглашались воплями, гудением и стрекотом представителей насекомого мира. Потому Тим не сразу выделил этот низкий звук среди беспокойной луговой какофонии. И только когда он увидел плывущую вниз створку подземного гаража, живописно разрисованную нитрокраской из баллончика, слух уловил рассерженное «ур-ур-ур-ур»… Впереди показалось рваное сизое облачко выхлопного газа.
Мотоциклисты в черных блестящих шлемах и черных куртках (как они только таскают их на себе в такую жару?) показались Тимофею до странности похожими на каких-то жесткокрылых членистоногих. Так легко было представить, что под куртками на спине у них спрятаны яркие крылышки, а в шлемах томятся без дела острые, страшные челюсти…
Стрекот стих. Мотоциклисты развернулись рядом с Серегой и остановились. Они сняли шлемы, обнажив на удивление маленькие, словно у богомолов, стриженые головы. Серега снова первый протянул им руку… Но не для приветствия, как оказалось. Теперь Тим видел, что в руке у него были узкие зеленоватые полоски бумаги.
Деньги.
Доллары.
Тим приподнялся. Ему вдруг показалось, что один из мотоциклистов смотрит, в его сторону. И даже головой зачем-то кивнул. Неужели вправду заметили?.. Тим снова спрятался в траве.
— Ладно ваньку валять. Вставай.
Чья-то рука схватила Тимофея за шею, не давая повернуть голову назад. В затылке вспыхнула острая как бритва боль. Тим ожесточенно мотнул головой и стремительно перевернулся на спину.
Его встретило дружное ржание.
— Поднимайся, поднимайся, следопыт, — улыбаясь во весь рот, сказал Пачка. Чтобы стало понятнее, он небрежно пнул Тима ногой в бок. — Помнишь, о чем тебя предупреждали?
Как же, забудешь тут… Тим попробовал, не вставая, лягнуть его ногой, но Пачка на этот раз оказался да высоте. Он перехватил ногу и вывернул ее назад. Тимофей с криком крутнулся на траве.
— Будешь рыпаться — к мотоциклу привяжем, — сказал Пачка.
В тот же миг на Тима набросились человека четыре из каюк-компании, связали ему руки крепкой бечевой и заставили подняться.
— А теперь — вперед…
Ни мотоциклистов, ни Сереги уже видно не было. Тим сплюнул себе под ноги.
— Я не по форме одет, — зло прищурившись, сказал он. — Белые тапки забыл прихватить.
Мотоциклисты в черных блестящих шлемах и черных куртках (как они только таскают их на себе в такую жару?) показались Тимофею до странности похожими на каких-то жесткокрылых членистоногих. Так легко было представить, что под куртками на спине у них спрятаны яркие крылышки, а в шлемах томятся без дела острые, страшные челюсти…
Стрекот стих. Мотоциклисты развернулись рядом с Серегой и остановились. Они сняли шлемы, обнажив на удивление маленькие, словно у богомолов, стриженые головы. Серега снова первый протянул им руку… Но не для приветствия, как оказалось. Теперь Тим видел, что в руке у него были узкие зеленоватые полоски бумаги.
Деньги.
Доллары.
Тим приподнялся. Ему вдруг показалось, что один из мотоциклистов смотрит, в его сторону. И даже головой зачем-то кивнул. Неужели вправду заметили?.. Тим снова спрятался в траве.
— Ладно ваньку валять. Вставай.
Чья-то рука схватила Тимофея за шею, не давая повернуть голову назад. В затылке вспыхнула острая как бритва боль. Тим ожесточенно мотнул головой и стремительно перевернулся на спину.
Его встретило дружное ржание.
— Поднимайся, поднимайся, следопыт, — улыбаясь во весь рот, сказал Пачка. Чтобы стало понятнее, он небрежно пнул Тима ногой в бок. — Помнишь, о чем тебя предупреждали?
Как же, забудешь тут… Тим попробовал, не вставая, лягнуть его ногой, но Пачка на этот раз оказался да высоте. Он перехватил ногу и вывернул ее назад. Тимофей с криком крутнулся на траве.
— Будешь рыпаться — к мотоциклу привяжем, — сказал Пачка.
В тот же миг на Тима набросились человека четыре из каюк-компании, связали ему руки крепкой бечевой и заставили подняться.
— А теперь — вперед…
Ни мотоциклистов, ни Сереги уже видно не было. Тим сплюнул себе под ноги.
— Я не по форме одет, — зло прищурившись, сказал он. — Белые тапки забыл прихватить.