Ветер Андрей. Белый Дух

Андрей Ветер
Белый Дух

   И тогда ваятель схватил ещё совсем сырую глиняную фигурку и безжалостно смял её, превратив в бесформенный ком.
   А потом вылепил её заново, наполнив новым смыслом.

Книга больших и малых слов

Отдел реконструкций

   В просторном зале было гулко. Громкие щелчки переключателей многочисленных электрических установок, водружённых на нескольких столах, эхом отдавались под потолком. Люди в белых халатах внимательно смотрели на освещённые крохотными лампочками панели измерительных приборов и что-то обсуждали. Вдоль тёмно-коричневых стен стояло около десятка ярко раскрашенных терракотовых изваяний с демоническими лицами, квадратными клювами, причудливыми резными головными уборами. Некогда они служили идолами южно-американским дикарям, им поклонялись, им доверяли тайны, им приносили жертвы. Две фигуры были высечены из грубого серого камня, они напоминали столбы с прорисованными на них руками и ногами, а на лицах лежали зелёно-голубые маски, сделанные из мелкой обсидиановой мозаики. Ещё к стенам было прислонено несколько крупных известняковых барельефов, спиленных, вероятно, с древних юкатанских пирамид.
   Почти всё пространство зала лежало в полумраке, только в самом центре низко свисали с потолка два ослепительно-ярких фонаря, освещая на полу пять голых мёртвых тел, залитых кровью. В двух шагах от покойников возвышался прямоугольный камень не более метра в вышину – тольтекский алтарь, на его боках отчётливо виднелись выпуклые изображения головы то ли птицы, то ли ящера. В радиусе двух метров от жертвенного камня стояла по кругу стеклянная стена. Чуть дальше виднелся фаянсовый умывальник, о который размеренно постукивали капли воды, падавшие из плохо закрытого крана.
   – Тридцать минут прошло! – Молодой мужчина раздражённо поднялся из-за стола. В руках он держал раскрытую толстую тетрадь и делал там какие-то пометки карандашом.
   Это был гауптштурмфюрер СС Людвиг Брегер. Из-под небрежно наброшенного на плечи белого халата выглядывала чёрная форма.
   – Давайте повторим ещё раз! – Он швырнул тетрадь на стол возле своей фуражки, украшенной серебряным орлом, и сделал несколько шагов взад-вперёд.
   Из дальнего тёмного угла выдвинулся полуголый человек. Его бёдра были обёрнуты длинной красной повязкой, испачканной бурыми пятнами. На голове величественно покачивался огромный головной убор из длинных многоцветных перьев, они вздымались высоко вверх и, выгибаясь необъятной копной, склонялись почти к полу. Убор, размером больше его владельца, похоже, должен был своей массой опрокинуть человека, но человек твёрдо стоял на ногах. Казалось, он соткан из ткани глубокой древности и вот-вот заговорит на языке Тольтеков.
   – Давайте ещё одного. – Людвиг звонко хлопнул ладонью по столу. – И закончим на сегодня.
   Эхо мутно колыхнулось вдоль стен.
   Две фигуры в белых халатах, поверх которых были надеты прорезиненные фартуки, измазанные кровью, быстро вышли в боковую дверь. Над дверью тускло мигала зеленоватая лампочка. Через минуту они вернулись, придерживая за плечи какого-то мужчину в мятой одежде.
   – Что вы всякий раз тащите их сюда в таком виде?! – воскликнул Людвиг со злостью и опёрся обеими руками о стол, приняв угрожающую позу. – Почему не раздеваете?
   – Прошу простить, гауптштурмфюрер.
   – Готовьте их заранее! Мы не первый день работаем, чёрт возьми!
   – Людвиг, ты сегодня не в духе, – негромко проговорила сидевшая возле Брегера женщина и накрыла его руку своей ладонью.
   – Что? – Он посмотрел на неё. – Герда, давай выйдем. – Он повернулся к остальным и дважды быстро взмахнул рукой, подгоняя их. – Подготовьте всё как следует. Через минуту я вернусь.
   Он поправил белый халат и направился к главной двери. Герда последовала за ним.
   – Что с тобой? – спросила она, когда они очутились вдвоём в коридоре. – Ты едва сдерживаешь себя. Так нельзя работать! Откуда такое раздражение, Людвиг? Я не узнаю тебя!
   – Я устал! – процедил он и прислонился спиной к стене.
   Женщина достала сигарету и закурила. Она была молода, эффектна, серьёзна. Под расстёгнутым сверху халатом виднелась белая рубашка и чёрная полоска галстука, на котором красной пуговкой выделялся значок СС.
   – Устал от работы в лаборатории? – уточнила она.
   – От всего. – Его губы сжались в тонкую полоску.
   Герда внимательно посмотрела на него. Людвиг тоже закурил.
   – Хорошо бы ты больше не произносил этих слов. – Она слабо улыбнулась и погладила его по щеке. – Мы находимся в самом начале пути, дорогой. Возьми себя в руки, собери волю в кулак.
   – Я устал от обилия крови. Чувствую себя банальным мясником. – Он глубоко затянулся и запустил руку в карман чёрных галифе.
   – Ты возглавляешь лабораторию, Людвиг. А мясником у нас работает Генрих. Это его призвание, у него душа мясника. Он, правда, гордо называет себя жрецом… Кстати, хочу довести до твоего сведения, что я направила запрос в архив Института, чтобы нам предоставили какие-нибудь тексты южно-американских индейцев. Генрих не может резать людей молча. Ему необходимо зазубрить какие-нибудь слова. Жрецы не могут быть бессловесными, они непременно произносили заклятия, священные фразы. Без этого наши реконструкции неполноценны. Если мы занимаемся воссозданием церемоний, нам необходимо иметь тексты. Для начала это может быть любой из сохранившихся первобытных языков – пусть на кечуа, пусть на ацтекском или каком-нибудь ещё. К сожалению, я в этом не специалист.
   Людвиг с любопытством посмотрел на стоявшую возле него женщину.
   – Ты отличаешься завидным рвением. – Он выпустил дым через ноздри и достал из кармана плоскую фляжку.
   – Тебе тоже не мешало бы проявить усердие. Нужно уметь показать себя руководству. А ты только и делаешь, что пьёшь.
   – Я должен взбодриться, – он отхлебнул из фляжки и поморщился, – иначе я сойду с ума. Бесконечная кровь, трупы, вырезанные сердца…
   – Возьми себя в руки, дорогой, – твёрдо произнесла она. – Не забывай, что ты принадлежишь к великой организации СС.
   Он сделал ещё один глоток и спрятал фляжку обратно в карман.
   – Герда, мы занимаемся этими… экспериментами уже чёрт знает сколько, но никаких результатов не имеем! Мы просто уничтожаем людей!
   – Это не должно тревожить тебя, дорогой. Чего-чего, а человеческого материала в мире хватает сполна, – уверенно проговорила она.
   – Не понимаю, откуда вообще взялась мысль, что можно получить какие-то энергетические выплески смерти?
   – Не задавай лишних вопросов. Давай вернёмся и закончим сегодняшнюю работу. И прошу тебя: будь активнее. – Герда шутливо щёлкнула пальцем по петлице Людвига, на которой красовались две «S» в виде рунических молний. – Когда-нибудь здесь у тебя будет другой узор. Только будь понапористее. – Она взглянула на наручные часы. – Пора идти.
   Они вернулись в зал.
   – Готово? – строго спросил Людвиг.
   На жертвенном камне лежал, выгнувшись в спине и свесившись головой вниз, голый мужчина. Лицо его было красным, глаза дико выпучились. Три лаборанта в прорезиненных фартуках крепко прижимали его к камню: двое держали за руки, третий стискивал ноги несчастного. «Жрец» стоял рядом, ожидая приказа гауптштурмфюрера. Перья его пышного головного убора играли многоцветием на фоне белоснежных халатов лаборантов.
   Людвиг Брегер сел за стол, свёл брови, прислушался. К громкому дыханию брошенного на алтарь человека примешивался стук капель.
   – Кто последний умывался? Почему не привернули кран до конца? – Людвиг насупился. – Генрих, это вы всё время оставляете воду?
   – Нет, гауптштурмфюрер! Я лишь ополаскиваю руки и всегда иду первым, поскольку у меня такое одеяние. После меня приводят себя в порядок остальные.
   – Кто-нибудь, заверните кран покрепче! – рявкнул Людвиг. – Нам не нужны посторонние звуки!
   Герда почти бегом направилась к умывальнику, закрыла кран и быстро вернулась.
   – Можно начинать, – сказала она.
   – Спасибо, – кивнул Брегер и взмахнул рукой.
   Мужчина в жреческом наряде шагнул к распростёртому человеку, и тот истошно закричал:
   – Нет! Нет!
   «Жрец» упёрся левой рукой в грудь жертве, неторопливо примерившись, нанёс острым обсидиановым ножом мощный удар в солнечное сплетение. По обнажённому телу, освещённому сверху ослепительными фонарями, яркими красными струями хлынула кровь. Голый человек опять закричал и забился, насколько позволяла крепкая хватка палачей, задёргал бёдрами, но «жрец» уже проник вглубь его тела. Острое лезвие легко рассекало ткани, и через минуту кисти рук «жреца» целиком скрылись внутри. Кровь била ключом, забрызгивая фартуки ассистентов и фигуру в огромном головном уборе.
   – Есть! – воскликнул «жрец» и рывком извлёк наружу пульсирующее сердце.
   Сидевшие за столом сотрудники лаборатории внимательно смотрели на приборы.
   Вырезанное сердце, издав мокрый резиновый звук, шлёпнулось на металлический стол и скользнуло по его блестящей поверхности к краю, где возле высокого алюминиевого бортика лежали пять других сердец, уже успевших подсохнуть и похожих на комочки глины.
   В эту минуту лязгнула входная дверь, и в лабораторию решительным шагом вошёл Карл Рейтер, штандартенфюрер СС и начальник Отдела исторических реконструкций Института древностей. При его появлении все резко вскочили, выпрямились и вскинули в приветствии правые руки.
   – Хайль-айль-ль… – разнеслось по залу.
   – Вы могли бы и не отдавать сейчас честь, Генрих, – усмехнулся штандартенфюрер Рейтер, глядя на стоящего навытяжку человека в жреческом облачении, и шагнул к Людвигу. – Как продвигаются дела, Брегер? Что нового? Я давно не заглядывал к вам.
   – Штандартенфюрер, мы выяснили, что раньше наши лаборанты не должным образом вскрывали грудь.
   – Вот как? И в чём же была ошибка?
   – Мы не успевали вырвать сердце за то короткое время, о котором сообщают реляции испанцев. При старом подходе, когда резали грудь прямо над соском, очень долго не удавалось добраться до сердца. Когда его извлекали, оно уже не билось. Если, конечно, резать старинным обсидиановым ножом, как требуют условия эксперимента. С помощью современных инструментов это сделать просто.
   – Но если сердце не бьётся, то оно не выделяет никакой энергии, – заметил Рейтер, оглядывая стоявших перед ним сотрудников, и его глаза задержались на Герде.
   – Да. Поэтому мы нашли способ, как добираться до него скорее, – продолжал Людвиг.
   – Какая здесь всё-таки ужасная акустика. – Рейтер поморщился. – Итак, что вам удалось выяснить?
   – Мы укладываем жертву на алтарь таким образом, чтобы верхняя часть туловища была запрокинута как можно дальше. Грудина выгибается, и надрез делается под рёбрами. Через такое отверстие легко достать сердце. Хотите взглянуть, штандартенфюрер?
   – Мне сегодня не до зрелищ. – Карл Рейтер чуть дёрнул щекой. – А что с излучениями? Какие результаты?
   – Штандартенфюрер, у нас нет подходящей аппаратуры, – неуверенно сказал Брегер. – Боюсь, наши приборы не способны обнаружить энергию, которую мы пытаемся зафиксировать. Это слишком тонкая материя. Мы ничего не добьёмся, если будем продолжать в том же духе.
   – Приборы, приборы… Всё бы вам на приборы валить.
   Рейтер медленно прошёл к центру зала и остановился перед металлическим столиком на колёсиках, где лежали вырезанные сердца. Его брови выразительно поднялись.
   – Это что такое, гауптштурмфюрер?
   – Простите, штандартенфюрер, я не понимаю, о чём речь, – растерялся Людвиг Брегер.
   – Что за преступная расточительность? Вы просто выбрасываете материал! Почему не заспиртовываете? Это всё может пригодиться для самых разных нужд, Брегер! Что вы позволяете себе, гауптштурмфюрер! О несовершенстве нашего оснащения можно говорить без конца, для этого не требуется большого ума! А вот о деле подумать у вас, как я вижу, не хватает ума! Разве вы не видите, что у вас зазря пропадает материал? – Рейтер снова указал пальцем на столик с вырезанными сердцами.
   – Но я не получал никаких распоряжений на этот счёт, штандартенфюрер! – Людвиг вытянулся в струнку, глаза его заметались.
   – А собственной головы у вас нет? Вы уже третью неделю проводите эксперименты. Страшно подумать, сколько ценного материала отправлено по вашей милости в мусор! О чём вы думаете?
   – Простите, штандартенфюрер. Ничего подобного больше не повторится.
   Карл Рейтер посмотрел на гауптштурмфюрера и едва уловимо шевельнул ноздрями, уловив запах коньяка. Он хмыкнул, повернулся и прошёл мимо лаборантов к алтарю. Внимательным взглядом он долго смотрел на лица убитых, чуть склонившись над ними. Высокая чёрная фуражка блеснула серебряным орлом и черепом, козырёк отбросил густую тень на глаза штандартенфюрера. Он оглянулся на лаборантов и опять нагнулся к трупам.
   – Они боятся, – проговорил он негромко, но все услышали его слова. – Они боятся! – повторил он, удивлённо повысив голос, и медленно отошёл от алтаря. – Вы понимаете, о чём я говорю? Фройляйн Хольман!
   Герда быстрым шагом приблизилась к Рейтеру.
   – Слушаю вас.
   – Сделайте пометку, что надо подумать о душевном состоянии жертв. Они не должны бояться. Вы меня понимаете?
   – Нет, штандартенфюрер. – Герда отрицательно качнула головой. – Они не могут не бояться. Их же ведут на казнь.
   – Да, да, – кивнул Рейтер, – на казнь. А должны вести к дверям будущей жизни! Чёрт возьми, это ведь совсем другое дело! Я сегодня же переговорю об этом с обершурмбанфюрером Дитрихом, дам ему соответствующие указания. А вы, фройляйн Хольман, составьте заявку на предоставление нам дополнительно другого материала. Нам нужны люди нордической расы, а не второсортные виды. Вы меня понимаете?
   – Приносить в жертву арийцев? – не сдержался изумлённый Людвиг.
   – Именно! Пока, разумеется, будем продолжать работать с человеческой массой низшего сорта, чтобы добиться главного – зафиксировать эманации смерти. Но как только добьёмся первых результатов, сразу перейдём на более качественный материал.
   – Но для чего, штандартенфюрер? Да и кто нам позволит?
   – Для чего? Я объясню. – Он обвёл собравшихся тяжёлым взглядом своих синих глаз. – Никто из вас ещё не догадался? Что ж… Истинный ариец должен умирать с гордостью и радостью, потому что для него не существует смерти. Члены СС живут не для себя, а для Германии, для Великого Рейха! Отдавая свою жизнь, они должны быть в экстазе и выделять энергию энтузиазма! Задумайтесь, какая сила окажется в наших руках, когда мы научимся аккумулировать эту энергию и направлять её в нужное русло… А что до разрешения, то, уверяю вас, мы его получим. Доктор Хирт уже проводит опыты по глубокой заморозке людей. Поначалу он работал только с неполноценными экземплярами, но теперь, когда накопились первичные результаты, он приступил к экспериментам с представителями арийской расы. Это естественно, закономерно. Сначала мы занимаемся крысами, затем берёмся за обезьян, а потом апробируем наши достижения на людях…
   Рейтер помолчал, повернулся и зашагал к двери. Затем он остановился и посмотрел через плечо на Людвига.
   – Да, я забыл сказать: мы получили указание отделять головы у отработанных экземпляров от туловища и отправлять их в Страсбург в Анатомический институт доктору Августу Хирту. На днях нам должны прислать формулу консервирующего состава, куда следует помещать головы. Для этого я и зашёл к вам. Так что, гауптштурмфюрер, позаботьтесь о том, чтобы использованный материал не пропадал зря. – Рейтер улыбнулся, его взгляд смягчился. – Я распоряжусь, чтобы вашей лаборатории выделили две холодильные камеры. Чёрт его знает, что и кому ещё может потребоваться.
   Он постоял ещё несколько мгновений, обдумывая что-то, и посмотрел на Герду.
   – Фройляйн Хольман, – он сделал по направлению к ней два шага, громко скрипнув сапогами, – чем вы заняты завтра вечером?
   – Ничем, штандартенфюрер. – Герда выпрямилась и подняла подбородок. Её невысокая, исключительно пропорционально сложенная фигурка будто напружинилась. – Завтра суббота, и я абсолютно свободна.
   Рейтер заметил, как лицо Людвига заострилось.
   – Я приглашён в чилийское посольство. Мне нужна спутница на завтрашний вечер, приятной наружности и политически грамотная. Не согласитесь ли вы сопровождать меня?
   – С удовольствием! – Её серые глаза смотрели с откровенной расчётливостью. – Как мне одеться?
   – Не слишком вызывающе. – Он приблизился к Герде ещё на шаг. – Напишите мне ваш адрес, я заеду за вами в пять часов.
   Она быстро написала несколько слов в раскрытой тетради и, согнув листок и тщательно прогладив место сгиба, оторвала ровную полоску бумаги. Протягивая адрес, она впервые взглянула на Карла Рейтера как на мужчину. Он обладал идеальной эсэсовской внешностью: аккуратный овал лица, прямой нос, выразительные синие глаза, красивые тонкие губы. Чёрная форма сидела на его атлетической фигуре безукоризненно, подчёркивая узкие бёдра и широкие плечи.
   – Что ж, до завтра.
   Едва он скрылся за дверью, Людвиг Брегер быстро приблизился к Герде и вцепился ей в локоть.
   – Что это значит? – сурово спросил он, понизив голос до едва слышного. – Почему ты сказала, что свободна завтра?
   – А что?
   – Мы же собирались отпраздновать мой день рождения.
   – Прости, у меня просто вылетело из головы. Не побегу же я за Рейтером отказываться. И вообще… – Она не докончила и отвернулась, недовольно наморщив носик.
   – Ты просто сучка! – прошипел Людвиг ей в самое ухо.
 
   На следующее утро Герда Хольман записала в своём дневнике: «6 января 1940 года. Сегодня иду со штандартенфюрером Рейтером на бал в чилийское посольство. Сгораю от любопытства, не терпится узнать, что представляет собой пресловутый высший свет и чем же все эти “благородные господа” отличаются от нас».
   Уже за час до приезда Рейтера она была готова и ждала, потягивая чёрный кофе из миниатюрной фарфоровой чашки. Из включённого радиоприёмника, стоявшего в углу комнаты возле серванта, доносился чеканный голос диктора: «Мы, немцы, требуем от самих себя того, чего никто не ожидает – мы хотим большего! Мы хотим всего! Если ныне мы видим молодёжь, с энтузиазмом марширующую под знамёнами, на которых изображена свастика, мы радуемся, что новое поколение не стоит в стороне, как это было вначале, и выражаем надежду, что нынешнее государство вполне открыто для молодёжи. А когда кричим, обращаясь к ней: “Хайль Гитлер!” – мы одновременно славим Ницше, учившего нас чувствовать гордость за свои деяния и не делать ничего с сожалением…»
   Услышав рокот подъехавшего «мерседеса», Герда быстро поднялась, огладила тёмно-синее платье с высоко поднятыми плечиками, проверяя, нет ли где неаккуратных складок, бросила беглый взгляд в зеркало, в порядке ли волосы, и твёрдым шагом прошла в коридор.
   Как только раздался стук в дверь, она отперла замок.
   – Здравствуйте. Вы чудесно выглядите, фройляйн Хольман, – сказал Карл, не успев войти внутрь. На плечах его длинного серого плаща темнели следы нескольких упавших только что дождевых капель. На его голове не было фуражки, и Герда решила, что начальник был одет в штатское, а не в привычную форму.
   – Благодарю за комплимент, штандартенфюрер.
   – Это не комплимент, а констатация факта.
   Он прошёл в комнату и повернулся к Герде. Она стояла в двух шагах от него.
   – У вас великолепное тело, фройляйн. – Его голос звучал официально. – Насколько я помню, вам двадцать три года. Вы когда-нибудь рожали?
   – Да, два года назад.
   – По вашей фигуре не скажешь.
   Он оглядел комнату, но не увидел ни малейшего намёка на присутствие малыша.
   – Не похоже, что здесь есть ребёнок.
   – Он на воспитании у государства. Я родила его в «Лебенсборне».^[1]
   – В «Лебенсборне»? Похвально. Вы стараетесь всюду внести свою лепту.
   – Мне радостно сознавать, что я вношу реальный вклад в развитие Германии, штандартенфюрер! – громко ответила она.
   – Ну-ну. – Он небрежно махнул рукой. – Мы с вами не на собрании, Герда. Вы позволите называть вас по имени?
   – Разумеется. Буду польщена.
   – Скажите, Герда, а гауптшурмфюрер Брегер часто балуется коньяком в рабочее время?
   – Случается. Он плохо переносит наши эксперименты. – Она смотрела прямо в глаза Рейтеру.
   – Да, – кивнул Карл, – многие наши товарищи страдают недостатком мужества. Все мы воспитаны излишне чувствительными. Надо подумать… Может, ввести официальную норму шнапса для тех, кто участвует в экспериментах такого рода? Знаете, в лагерях, где из числа заключённых производится отбор близнецов для Института расовой гигиены, эсэсовцам выдают в качестве поощрения по сто граммов колбасы и двести пятьдесят граммов шнапса.
   – Неужели? – изобразила удивление Герда.
   – Значит, вы утверждаете, что Брегер близок к нервному расстройству?
   – Я ничего такого не говорила, штандартенфюрер. Я лишь заметила, что руководитель лаборатории нелегко переносит наши эксперименты. Но никаких выводов я не делаю. Людвиг Брегер – честный член партии и предан делу национал-социализма…
   – Он ваш любовник? Жених?
   – Мы встречаемся иногда.
   – У него хорошая внешность. Но характер слабоват, вы не находите? – Рейтер взглянул на часы. – Я освободился раньше, чем предполагал, – сказал он и прошёл в комнату, расстёгивая плащ. – У нас с вами почти час в запасе. Вижу, вы пили кофе. Угостите?
   – Сию минуту.
   – Обождите.
   Карл поманил её пальцем. Она приблизилась, и он взял её за руку.
   – Хочу ещё полюбоваться вами. Мне на редкость повезло, что я заполучил такую привлекательную спутницу. Повернитесь-ка кругом.
   Она повиновалась. Тяжёлая ткань платья лениво колыхнулась, подол плавно приподнялся и опустился.
   На губах Герды застыло подобие улыбки, за которым легко угадывались и удовлетворённое тщеславие, и рабская готовность услужить.
   Карл Рейтер придержал женщину ладонью за плечо. Внезапно он оказался вплотную к ней и привлёк её к себе. Она увидела прямо перед собой его синие глаза.
   – Я хочу вас, – властно произнёс он. – Надеюсь, вы не сочтёте моё желание неприличным.
   – Женщины Германии не вправе отказывать воинам СС. – Улыбка на её лице стала шире, обнажились ровные белые зубы, между раскрывшимися губами блеснула тонкая нить слюны.
   Карл прикоснулся ртом к её губам, скользнул по ним языком. Она мгновенно ответила ему так же, затем отстранилась слегка и сказала:
   – Вам нужно раздеться.
   Он ухмыльнулся и снял плащ. Как Герда и ожидала, Рейтер был в костюме. На сером лацкане ядовито выделялась пуговка красного значка СС с золотистой свастикой. Никаких других значков не было.
   Герда помогла ему раздеться.
   Штандартенфюрер был великолепно сложён и напоминал одно из тех символизировавших мощь Рейха мраморных изваяний, которые в последние годы появились в культурных центрах по всей Германии. В первую очередь в глаза бросались рельефные мышцы живота и груди. И конечно, половой орган Рейтера – крупный, твёрдый, готовый к беспощадной атаке на женскую плоть.
   Герда невольно сглотнула при виде налитого силой члена. В её постели побывало немало мужчин, но такого – выразительной анатомической формы – ей не доводилось видеть. Обычно высокопоставленные партийные чиновники и офицеры, с которыми она сходилась, не имели ничего общего с провозглашаемыми ими идеалами арийской расы. Они были вялые, дряблые, спившиеся, их приходилось подолгу разогревать, перед тем как они приобретали способность к соитию.
   – Вы всегда так быстро включаетесь в дело, штандартенфюрер?
   – Есть вещи, которые заряжают меня мгновенно.
   – Похоже, я отношусь к этой категории. – В её глазах зажёгся циничный огонёк.
   Герда провела пальцами по направленной на неё мужской тверди, сначала сверху от основания до блестящей круглой головки, затем обратно. Её глаза закрылись, она стиснула руку, и ей почудилось, что она сжимала камень. Её колени подкосились от нахлынувших эмоций, и она едва не упала. Рейтер подхватил её, перевернул, прижав спиной к своей груди, и принялся расстёгивать застёжку платья.
   – Я долго укладывала волосы. Мне бы не хотелось испортить причёску, снимая платье через голову, штандартенфюрер, – прошептала Герда.
   – Карл, зови меня просто Карл.
   Он на руках донёс её до постели.
   – Если не снимешь платье, то я тебя не увижу… – начал было он.
   – Мы вернёмся после бала. Вы увидите меня всю. А сейчас…
   Она непослушными руками подняла подол и обнажила ноги. На ней были чёрные чулки с плотной полосой кружев наверху. Рейтер без труда стащил с Герды широкие шёлковые штанишки и сразу погрузил пальцы в её густо заросшую промежность. Его лицо приобрело сосредоточенное выражение, будто он проводил какое-то исследование, что-то искал, осмысливая малейшее движение своей настойчивой руки.