В качестве фараона и «сына бога» Эхнатон принимал соответствующие почести, но он никогда не забывал о том, что по сути он всего лишь человек. Он искренне желал, чтобы его личная жизнь служила достойным примером для его подданных и чтобы все видели в ней образец естественности и простоты.
Демонстрируя миру в качестве идеала собственную семейную жизнь, Эхнатон всячески подчеркивал важнейшую роль женщины и святость семейных уз. Он публично проявлял нежные чувства по отношению к своей жене, на глазах у всех обнимая ее за плечи. На небольшом украшении, сегодня находящемся в частной коллекции полковника Андерсона, показано, как Эхнатон целует свою супругу, их губы сомкнуты.
В клятве своей он говорил, что в сердце его живет любовь к царице и ее детям. Он называл свою жену «хозяйкой своего счастья… слыша голос которой царь преисполняется радости». Она была также «грациозной дамой», «величайшей любовницей» и «самой красивой из всех женщин».
Как заявлял Эхнатон, любое ее желание становилось для него приказом. Даже во время самых торжественных церемоний царица сидела рядом со своим мужем и держала его за руку. Их дети резвились вокруг. Подобные вещи забавляли нежного отца всего живого гораздо больше, чем запах жертвоприношений.
Редко случалось так, чтобы фараона изображали на рельефах одного, без его семьи, причем вопреки всем традициям фигура царицы имела те же размеры, что и фигура ее мужа, что указывало на их равный статус.
Особого внимания заслуживает привязанность Эхнатона к собственным детям; он учил своих последователей, что бог является отцом, матерью, нянькой и другом юных. Так, несмотря на то что формально он считался «сыном бога», Эхнатон превозносил красоту обыкновенной семьи и подчеркивал святость семейных уз и отцовства.
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Часть пятая
Глава 1
Глава 2
Демонстрируя миру в качестве идеала собственную семейную жизнь, Эхнатон всячески подчеркивал важнейшую роль женщины и святость семейных уз. Он публично проявлял нежные чувства по отношению к своей жене, на глазах у всех обнимая ее за плечи. На небольшом украшении, сегодня находящемся в частной коллекции полковника Андерсона, показано, как Эхнатон целует свою супругу, их губы сомкнуты.
В клятве своей он говорил, что в сердце его живет любовь к царице и ее детям. Он называл свою жену «хозяйкой своего счастья… слыша голос которой царь преисполняется радости». Она была также «грациозной дамой», «величайшей любовницей» и «самой красивой из всех женщин».
Как заявлял Эхнатон, любое ее желание становилось для него приказом. Даже во время самых торжественных церемоний царица сидела рядом со своим мужем и держала его за руку. Их дети резвились вокруг. Подобные вещи забавляли нежного отца всего живого гораздо больше, чем запах жертвоприношений.
Редко случалось так, чтобы фараона изображали на рельефах одного, без его семьи, причем вопреки всем традициям фигура царицы имела те же размеры, что и фигура ее мужа, что указывало на их равный статус.
Особого внимания заслуживает привязанность Эхнатона к собственным детям; он учил своих последователей, что бог является отцом, матерью, нянькой и другом юных. Так, несмотря на то что формально он считался «сыном бога», Эхнатон превозносил красоту обыкновенной семьи и подчеркивал святость семейных уз и отцовства.
Глава 6
ВЗАИМООТНОШЕНИЯ КУЛЬТА АТОНАС ДРЕВНИМИ ВЕРОВАНИЯМИ
Развивая свое учение, Эхнатон ежедневно вступал в конфликты со жрецами, представлявшими культы старых египетских богов, и даже с гелиопольскими жрецами Ра-Хорахти, у которых он первоначально заимствовал свою веру. Но теперь она казалась ему слишком ограниченной. Ему пока не удавалось ни ввести поклонение Атону в провинциях, ни начать преследование жрецов других культов. Без сомнения, Эхнатон надеялся, что, сформировав окончательно новый культ, он сможет убедить всю страну следовать его учению. Чувствуя себя в безопасности в своем новом городе, он попытался уточнить собственную доктрину, прежде чем объявлять все другие верования неверными.
Возможно, уже на раннем этапе Эхнатон отказался от церемоний с участием священного быка Мневиса, поскольку гробница для него не была построена, и ни о каких священных животных не упоминается после шестого года правления фараона.
Гелиопольские жрецы с трудом могли узнать свои доктрины в идеализированном учении Эхнатона, хотя отдельные их положения все еще оставались в силе. Некоторые моменты роднили новую веру с сирийским культом Адониса, от которого вел свое происхождение Атон.
Реально влияние этого культа оказалось настолько сильным, что его следы можно найти во множестве других религий. В псалмах слышится отзвук древних языческих мифов, посвященных этому божеству. Возьмем, например, строчки из восемнадцатого псалма:
В религии Эхнатона присутствуют отсылки к Адонису. Один из царских придворных по имени Май занимал должность «смотрителя дома для отдыха Атона». В одной из надписей в гробнице Аи царица именуется своеобразным титулом: «Та, что провожает Атона на отдых своим сладким голосом, чьи прекрасные руки держат две сестры».
Без сомнения, таким «домом» был храм, где на закате произносились молитвы Атону; упомянутый выше титул царицы свидетельствует о том, что она исполняла особую роль в этих вечерних церемониях. В том факте, что женщина главенствовала на церемонии, во время которой собравшиеся оплакивали уход солнца, вполне можно усмотреть некоторую, пусть и отдаленную связь с историей Венеры и Адониса.
Ежевечернее оплакивание смерти Адониса, то есть заката солнца, было основным компонентом всех средиземноморских культов. Это сходство Эхнатон, несомненно, видел и постарался избавиться от него. Можно предположить, что все заимствования из более ранних верований были выброшены по мере того, как юный царь развивал свое учение.
Вскоре в его культе не осталось ничего от прежних первобытных верований и предрассудков. И мы не можем не отдать должное той свободе, с которой юный фараон три тысячи лет назад вырвался из пут суеверий, явив достойный пример самым прогрессивным деятелям нашего времени.
Возможно, уже на раннем этапе Эхнатон отказался от церемоний с участием священного быка Мневиса, поскольку гробница для него не была построена, и ни о каких священных животных не упоминается после шестого года правления фараона.
Гелиопольские жрецы с трудом могли узнать свои доктрины в идеализированном учении Эхнатона, хотя отдельные их положения все еще оставались в силе. Некоторые моменты роднили новую веру с сирийским культом Адониса, от которого вел свое происхождение Атон.
Реально влияние этого культа оказалось настолько сильным, что его следы можно найти во множестве других религий. В псалмах слышится отзвук древних языческих мифов, посвященных этому божеству. Возьмем, например, строчки из восемнадцатого псалма:
Небеса проповедуют славу Божию, и о делах рук Его вещает твердь…Совершенно отчетливо здесь можно узнать юного Адониса, жениха Венеры. Точно так же и в гелиопольском культе в начальный период правления Эхнатона к солнцу, Ра, обращаются: «Ты прекрасен и юн как Атон перед твоей матерью Хатхор»(Венерой).
Он поставил в них жилище Солнцу,
И оно выходит, как жених из брачного чертога своего,
Радуется как исполин, пробежать поприще
От края небес исход его, и шествие его до края их, и ничто не укрыто от теплоты его
(Пс., 18: 2, 5).
В религии Эхнатона присутствуют отсылки к Адонису. Один из царских придворных по имени Май занимал должность «смотрителя дома для отдыха Атона». В одной из надписей в гробнице Аи царица именуется своеобразным титулом: «Та, что провожает Атона на отдых своим сладким голосом, чьи прекрасные руки держат две сестры».
Без сомнения, таким «домом» был храм, где на закате произносились молитвы Атону; упомянутый выше титул царицы свидетельствует о том, что она исполняла особую роль в этих вечерних церемониях. В том факте, что женщина главенствовала на церемонии, во время которой собравшиеся оплакивали уход солнца, вполне можно усмотреть некоторую, пусть и отдаленную связь с историей Венеры и Адониса.
Ежевечернее оплакивание смерти Адониса, то есть заката солнца, было основным компонентом всех средиземноморских культов. Это сходство Эхнатон, несомненно, видел и постарался избавиться от него. Можно предположить, что все заимствования из более ранних верований были выброшены по мере того, как юный царь развивал свое учение.
Вскоре в его культе не осталось ничего от прежних первобытных верований и предрассудков. И мы не можем не отдать должное той свободе, с которой юный фараон три тысячи лет назад вырвался из пут суеверий, явив достойный пример самым прогрессивным деятелям нашего времени.
Глава 7
ДУХОВНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ ЧЕЛОВЕКА ПОСЛЕ СМЕРТИ
«Сладок свет и приятно для глаз видеть солнце», – говорит Экклесиаст, но эти же слова вполне могли принадлежать и Эхнатону: «Если человек проживет и много лет, то пусть веселится он в продолжение всех их, и пусть помнит о днях темных, которых будет много…»
Одновременно с тем, как Эхнатон трансформировал представления египтян о боге, он переработал и систему воззрений, связанных с существованием человека после смерти.
В соответствии со старыми верованиями, душа умершего должна была пройти по неким ужасным местам и предстать перед троном судьи – Осириса, который взвешивал души на весах. Если пороки перевешивали, душу пожирало злобное чудовище, если же соотношение оказывалось благоприятным, то душа отправлялась в поля вечного блаженства.
На длинном пути к заветной цели умерший мог встретить множество духов, призраков и полубогов, которых он должен был остановить соответствующим пространным заклинанием; только правильное повторение заговоров и соответствующие магические действия могли обеспечить благополучный исход его путешествия по загробному миру.
Эхнатон отправил все эти формулы в огонь. Призраки, духи, чудовища, полубоги, демоны, да и сам Осирис с его помощниками были сожжены и обращены в пепел. Фараон верил в то, что когда человек умирает, то его душа продолжает существовать в астральном виде, как дух, иногда отдыхающий в небесных чертогах, а временами посещающий землю в виде тени или призрака.
Некоторые надписи позволяют усмотреть сходство между четвертым пунктом христианского Символа веры[23] и учением Эхнатона о том, что после смерти тело снова может обрести «плоть, кости и все прочее, что свойственно совершенной природе человека».
Интересно, что, как и христианские мыслители, испытывавшие некие сомнения при толковании данного догмата, Эхнатон так и не смог решить, превращалось ли тело полностью в дух или некоторым образом материализовалось во время своего пребывания в Западных горах. Лишенная тела душа по-прежнему жаждала земных удовольствий и могла страдать; она все еще хотела есть и пить, наслаждалась глотком воды или вкусным лакомством, грелась на солнышке и искала прохладу в тени.
Ничего не известно об аде, поскольку обладавший чувствительным сердцем Эхнатон не мог поверить в то, что бог позволит страдать какому-либо из своих созданий, сколь бы греховно оно ни было. В надписях прочитывается скорее мысль о том, что у грешников нет загробной жизни, они просто перестают существовать. Впрочем, почти в каждом человеке остается что-то доброе, поэтому он может рассчитывать на милость столь добросердечного бога, каковым является Атон.
Больше всего на свете умершие хотели каждый день покидать сумрачный подземный мир, чтобы увидеть свет солнца над землей. Это желание с незапамятных времен звучит в молитвах египтян, слова которых были лишь слегка изменены, чтобы приспособить их к культу Атона. Сторонники Эхнатона молились о том, чтобы им позволили «утром выбираться из подземного мира, чтобы увидеть восходящего Атона».
Они просили постоянно и страстно, чтобы после смерти их души могли «подняться и узреть солнце», чтобы «очи их были открыты и могли увидеть солнечные лучи», чтобы «лик солнца не был сокрыт от них», чтобы им даровано было «видеть красоту каждого восхода» и чтобы «солнечные лучи всегда согревали их тело».
Конкретные боги, к которым стремилась душа, менялись, иногда это был Атон, иногда Ра, солнце, но всегда речь шла о реальном солнечном свете и тепле. Абстрактные представления о будущей жизни могли быть осознаны только в терминах земного человеческого существования.
Столкнувшись с холодным, сумрачным таинством смерти, Эхнатон не придумал ничего лучше, чем молиться о возможности лицезреть благословенный дневной свет. Но человек, просивший, чтобы его душа могла увидеть солнечный свет, просил, по сути, о том, чтобы ему позволили по-прежнему наслаждаться присутствием бога, ибо бог был светочем мира.
Второе желание умершего заключалось в том, чтобы фараон и его жена не оставили его после смерти своей милостью и чтобы его душа могла служить их душам в чертогах мертвых. Он просил о «возможности служить царю», исполняя его повеления, о праве входить во дворец, чтобы он мог «посещать царя каждый день» и «удостаиваться почестей своего правителя».
Ради своего благополучия в подземном мире египтянин искренне хотел, чтобы «его имя помнили и повторяли на земле», чтобы о нем сохранилась «добрая память при дворе фараона» и «придворные повторяли с благодарностью его имя».
«И пусть мое имя повторяется в моей гробнице, – просил человек. – Пусть мое имя не ищут в моем доме. Пусть его славят вовеки». В наши дни имена умерших поминают в церквях, а желание оставить по себе память в последующих поколениях – вполне понятное человеческое стремление.
Одновременно с тем, как Эхнатон трансформировал представления египтян о боге, он переработал и систему воззрений, связанных с существованием человека после смерти.
В соответствии со старыми верованиями, душа умершего должна была пройти по неким ужасным местам и предстать перед троном судьи – Осириса, который взвешивал души на весах. Если пороки перевешивали, душу пожирало злобное чудовище, если же соотношение оказывалось благоприятным, то душа отправлялась в поля вечного блаженства.
На длинном пути к заветной цели умерший мог встретить множество духов, призраков и полубогов, которых он должен был остановить соответствующим пространным заклинанием; только правильное повторение заговоров и соответствующие магические действия могли обеспечить благополучный исход его путешествия по загробному миру.
Эхнатон отправил все эти формулы в огонь. Призраки, духи, чудовища, полубоги, демоны, да и сам Осирис с его помощниками были сожжены и обращены в пепел. Фараон верил в то, что когда человек умирает, то его душа продолжает существовать в астральном виде, как дух, иногда отдыхающий в небесных чертогах, а временами посещающий землю в виде тени или призрака.
Некоторые надписи позволяют усмотреть сходство между четвертым пунктом христианского Символа веры[23] и учением Эхнатона о том, что после смерти тело снова может обрести «плоть, кости и все прочее, что свойственно совершенной природе человека».
Интересно, что, как и христианские мыслители, испытывавшие некие сомнения при толковании данного догмата, Эхнатон так и не смог решить, превращалось ли тело полностью в дух или некоторым образом материализовалось во время своего пребывания в Западных горах. Лишенная тела душа по-прежнему жаждала земных удовольствий и могла страдать; она все еще хотела есть и пить, наслаждалась глотком воды или вкусным лакомством, грелась на солнышке и искала прохладу в тени.
Ничего не известно об аде, поскольку обладавший чувствительным сердцем Эхнатон не мог поверить в то, что бог позволит страдать какому-либо из своих созданий, сколь бы греховно оно ни было. В надписях прочитывается скорее мысль о том, что у грешников нет загробной жизни, они просто перестают существовать. Впрочем, почти в каждом человеке остается что-то доброе, поэтому он может рассчитывать на милость столь добросердечного бога, каковым является Атон.
Больше всего на свете умершие хотели каждый день покидать сумрачный подземный мир, чтобы увидеть свет солнца над землей. Это желание с незапамятных времен звучит в молитвах египтян, слова которых были лишь слегка изменены, чтобы приспособить их к культу Атона. Сторонники Эхнатона молились о том, чтобы им позволили «утром выбираться из подземного мира, чтобы увидеть восходящего Атона».
Они просили постоянно и страстно, чтобы после смерти их души могли «подняться и узреть солнце», чтобы «очи их были открыты и могли увидеть солнечные лучи», чтобы «лик солнца не был сокрыт от них», чтобы им даровано было «видеть красоту каждого восхода» и чтобы «солнечные лучи всегда согревали их тело».
Конкретные боги, к которым стремилась душа, менялись, иногда это был Атон, иногда Ра, солнце, но всегда речь шла о реальном солнечном свете и тепле. Абстрактные представления о будущей жизни могли быть осознаны только в терминах земного человеческого существования.
Столкнувшись с холодным, сумрачным таинством смерти, Эхнатон не придумал ничего лучше, чем молиться о возможности лицезреть благословенный дневной свет. Но человек, просивший, чтобы его душа могла увидеть солнечный свет, просил, по сути, о том, чтобы ему позволили по-прежнему наслаждаться присутствием бога, ибо бог был светочем мира.
Второе желание умершего заключалось в том, чтобы фараон и его жена не оставили его после смерти своей милостью и чтобы его душа могла служить их душам в чертогах мертвых. Он просил о «возможности служить царю», исполняя его повеления, о праве входить во дворец, чтобы он мог «посещать царя каждый день» и «удостаиваться почестей своего правителя».
Ради своего благополучия в подземном мире египтянин искренне хотел, чтобы «его имя помнили и повторяли на земле», чтобы о нем сохранилась «добрая память при дворе фараона» и «придворные повторяли с благодарностью его имя».
«И пусть мое имя повторяется в моей гробнице, – просил человек. – Пусть мое имя не ищут в моем доме. Пусть его славят вовеки». В наши дни имена умерших поминают в церквях, а желание оставить по себе память в последующих поколениях – вполне понятное человеческое стремление.
Глава 8
МАТЕРИАЛЬНЫЕ ПОТРЕБНОСТИ ЧЕЛОВЕКА ПОСЛЕ СМЕРТИ
Чтобы душа не теряла связи с земной жизнью, приверженцы культа Атона молились о том, чтобы их мумии оставалась «твердыми» и неповрежденными, чтобы «кости были покрыты плотью», чтобы их члены были «связаны вместе». В прежние дни египтяне верили в то, что тело умершего вновь оживет и будет жить, поэтому они так старались сохранить его. Эхнатон вроде бы не изменил этой концепции. Так и в христианском вероучении присутствует мысль о том, что в день Страшного суда все умершие «восстанут из могил».
Духовное тело сохраняло форму и индивидуальные особенности материального тела, соответственно, в неявном виде предполагалось, что потребности души не очень отличаются от тех, которые испытывало тело на земле. После своего воскрешения Христос просил есть, а картины райских пиршеств многим христианам отнюдь не кажутся аллегорией.
Точно так же и последователи Эхнатона верили в то, что материальная еда или ее духовный эквивалент нужны душе, живущей в загробном мире. «И пусть меня назовут по имени, – просит умерший, – и я приду на зов, чтобы вкусить те прекрасные яства, что разложены в храме на алтаре».
Похоже, что верность учению Атона давала умершему право вкушать от тех приношений, которые делались во время больших церемоний в храме; после завершения церемонии еду, скорее всего, распределяли между жрецами и теми, кто обслуживал гробницы и представлял интересы умерших.
Умерший просит, чтобы ему позволили наслаждаться «дарами, принесенными в храм», «дарами, принесенными царем к каждой гробнице», «вином, принесенным в храм Атона», «едой, что выставляется каждый день на алтарь» и «всем тем, что приносится в святилище Атона в городе Атона». Потом он просит, чтобы «вино было пролито» за него и чтобы «дети из его дома совершили возлияние при входе в его гробницу».
Пока продолжалась земная жизнь, бог являлся всем, кто желал узреть его. Сияло солнце, зрели посевы, текла река, цвели сады, во всем виделось присутствие бога, ибо бог был счастьем, красотой, любовью.
Но когда смерть касалась человека своей холодной рукой и не оставалось больше ни весны, ни цветения, где мог он найти радость? Поэтому Эхнатон призывал своих последователей молиться богу, чтобы он сделал их счастливыми и после смерти, хотя эта просьба выражалась самыми обыденными словами.
Едва ли душе требовались сладкие ароматы и запах благовоний, но как выразить иначе радостную легкость, наполняющую сердце. В затхлом воздухе гробницы умерший мечтал о свежем ветерке, о «дыхании благоуханного северного ветра». Он надеялся в виде призрака навестить все те места, которые он любил в земной жизни. «Пусть я встану и забуду слабость, – просит умерший. – Пусть откроется мне мой дом. Да не будет душе моей отказано в ее желаниях. Да позволено будет мне войти в ту рощу, что я вырастил на земле. Да позволено будет мне пить воду из моего озера изо дня в день. Да будет мне даровано вкусить плоды с моих деревьев». Всякий человек просил, чтобы бог позволил ему смочить губы холодной водой. Он хотел получить «глоток прозрачной речной воды», «глоток бурлящей воды из водоворота». Пока он вдыхал запах ветра, напоенного ароматами «букета Атона», и пока протекала около него «прохладная река», он не боялся смерти. Получив «все доброе и приятное», он мог надеяться на «здоровье и процветание» в горах и долинах Запада, на «счастливую жизнь, наполненную удовольствиями и радостью», и «ежедневное веселье» в чертогах вечности.
Можно согласиться, что столь конкретно-материальная концепция жизни после смерти не совсем соответствовала по своей тональности возвышенной религии Атона. Но разве вера в то, что на небесах вечно царят радость и смех, благоухание цветов и освежающее дыхание северного ветра, более банальна и нелепа, чем убежденность в том, что там же, на небесах, улицы вымощены золотом.
Едва ли найдется в мире религия более близкая к христианству, чем религия Эхнатона, и если доктрина, разработанная фараоном, не всегда последовательна в том, что касается бессмертия, то и христианские догмы в их современной интерпретации не лишены недостатков.
Проведенное выше сравнение учения Эхнатона с христианским представляется вполне правомерным, поскольку между двумя религиями много общего. Вместе с тем это сравнение по необходимости оказывается не в пользу учения фараона, обнажая все его недостатки.
Напомним, однако, читателю, что Эхнатон жил примерно за тринадцать веков до рождения Христа, в то время, когда весь мир был во власти суеверий и идолопоклонства. Воспитанный в тех же предрассудках, юный фараон, тем не менее, смог увидеть в образе нежного, любящего отца того самого Бога, которому мы поклоняемся теперь; тем самым наглядно подтвердил правильность речения: «Пути Господни неисповедимы».
Духовное тело сохраняло форму и индивидуальные особенности материального тела, соответственно, в неявном виде предполагалось, что потребности души не очень отличаются от тех, которые испытывало тело на земле. После своего воскрешения Христос просил есть, а картины райских пиршеств многим христианам отнюдь не кажутся аллегорией.
Точно так же и последователи Эхнатона верили в то, что материальная еда или ее духовный эквивалент нужны душе, живущей в загробном мире. «И пусть меня назовут по имени, – просит умерший, – и я приду на зов, чтобы вкусить те прекрасные яства, что разложены в храме на алтаре».
Похоже, что верность учению Атона давала умершему право вкушать от тех приношений, которые делались во время больших церемоний в храме; после завершения церемонии еду, скорее всего, распределяли между жрецами и теми, кто обслуживал гробницы и представлял интересы умерших.
Умерший просит, чтобы ему позволили наслаждаться «дарами, принесенными в храм», «дарами, принесенными царем к каждой гробнице», «вином, принесенным в храм Атона», «едой, что выставляется каждый день на алтарь» и «всем тем, что приносится в святилище Атона в городе Атона». Потом он просит, чтобы «вино было пролито» за него и чтобы «дети из его дома совершили возлияние при входе в его гробницу».
Пока продолжалась земная жизнь, бог являлся всем, кто желал узреть его. Сияло солнце, зрели посевы, текла река, цвели сады, во всем виделось присутствие бога, ибо бог был счастьем, красотой, любовью.
Но когда смерть касалась человека своей холодной рукой и не оставалось больше ни весны, ни цветения, где мог он найти радость? Поэтому Эхнатон призывал своих последователей молиться богу, чтобы он сделал их счастливыми и после смерти, хотя эта просьба выражалась самыми обыденными словами.
Едва ли душе требовались сладкие ароматы и запах благовоний, но как выразить иначе радостную легкость, наполняющую сердце. В затхлом воздухе гробницы умерший мечтал о свежем ветерке, о «дыхании благоуханного северного ветра». Он надеялся в виде призрака навестить все те места, которые он любил в земной жизни. «Пусть я встану и забуду слабость, – просит умерший. – Пусть откроется мне мой дом. Да не будет душе моей отказано в ее желаниях. Да позволено будет мне войти в ту рощу, что я вырастил на земле. Да позволено будет мне пить воду из моего озера изо дня в день. Да будет мне даровано вкусить плоды с моих деревьев». Всякий человек просил, чтобы бог позволил ему смочить губы холодной водой. Он хотел получить «глоток прозрачной речной воды», «глоток бурлящей воды из водоворота». Пока он вдыхал запах ветра, напоенного ароматами «букета Атона», и пока протекала около него «прохладная река», он не боялся смерти. Получив «все доброе и приятное», он мог надеяться на «здоровье и процветание» в горах и долинах Запада, на «счастливую жизнь, наполненную удовольствиями и радостью», и «ежедневное веселье» в чертогах вечности.
Можно согласиться, что столь конкретно-материальная концепция жизни после смерти не совсем соответствовала по своей тональности возвышенной религии Атона. Но разве вера в то, что на небесах вечно царят радость и смех, благоухание цветов и освежающее дыхание северного ветра, более банальна и нелепа, чем убежденность в том, что там же, на небесах, улицы вымощены золотом.
Едва ли найдется в мире религия более близкая к христианству, чем религия Эхнатона, и если доктрина, разработанная фараоном, не всегда последовательна в том, что касается бессмертия, то и христианские догмы в их современной интерпретации не лишены недостатков.
Проведенное выше сравнение учения Эхнатона с христианским представляется вполне правомерным, поскольку между двумя религиями много общего. Вместе с тем это сравнение по необходимости оказывается не в пользу учения фараона, обнажая все его недостатки.
Напомним, однако, читателю, что Эхнатон жил примерно за тринадцать веков до рождения Христа, в то время, когда весь мир был во власти суеверий и идолопоклонства. Воспитанный в тех же предрассудках, юный фараон, тем не менее, смог увидеть в образе нежного, любящего отца того самого Бога, которому мы поклоняемся теперь; тем самым наглядно подтвердил правильность речения: «Пути Господни неисповедимы».
Часть пятая
ОТ ДЕСЯТОГО ДО ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА ПРАВЛЕНИЯ ЭХНАТОНА
Юный царь, отличавшейся такой глубиной мысли, вызывает невольное восхищение.
Брестед. История Египта
Глава 1
ГИМНЫ ПРИВЕРЖЕНЦЕВ КУЛЬТА АТОНА
В гробницах богатых людей, которые жили и умерли до правления Эхнатона, большая часть стен покрыта надписями религиозного содержания. Возводя свои усыпальницы, вельможи города Атона должны были чем-то заменить эти запрещенные заклинания. Наиболее простым выходом оказалось использование отрывков из гимнов, посвященных Атону.
В некоторых случаях эти надписи, несмотря на их краткость, представляют собой не фрагмент, а полный текст гимна. В гробнице Аи приводится более длинный гимн. Похоже, что перед нами два основных варианта песнопения, которые обычно исполнялись в храмах, короткая и более пространная версии одного и того же текста.
Сочинение гимнов в честь богов было традицией в Египте, и некоторые подобные тексты сохранились на стенах древних храмов. Как и еврейские псалмы, относящиеся к более позднему времени, они по содержанию не слишком возвышенны. Чаще всего они представляли собой воинственные песни, воспевавшие шум битвы, громовые раскаты, неистовство бури и величие божественного гнева.
Длинный вариант гимна Атону, который мы приводим здесь полностью, разительно отличается от них и своей выразительностью, и чистотой чувств, ни в чем не уступая поэтическим шедеврам античности.
В некоторых случаях эти надписи, несмотря на их краткость, представляют собой не фрагмент, а полный текст гимна. В гробнице Аи приводится более длинный гимн. Похоже, что перед нами два основных варианта песнопения, которые обычно исполнялись в храмах, короткая и более пространная версии одного и того же текста.
Сочинение гимнов в честь богов было традицией в Египте, и некоторые подобные тексты сохранились на стенах древних храмов. Как и еврейские псалмы, относящиеся к более позднему времени, они по содержанию не слишком возвышенны. Чаще всего они представляли собой воинственные песни, воспевавшие шум битвы, громовые раскаты, неистовство бури и величие божественного гнева.
Длинный вариант гимна Атону, который мы приводим здесь полностью, разительно отличается от них и своей выразительностью, и чистотой чувств, ни в чем не уступая поэтическим шедеврам античности.
О прекраснейший!
Ты сияешь на небосклоне, о вечно живой Атон, податель жизни!
Ты взошел на восточном склоне неба и всю землю наполнил своею красотою.
Ты прекрасен, велик, светозарен!
Ты высоко над всей землею! Лучи твои объемлют все страны, до пределов того, что создано тобою.
Ты Ра, ты достигаешь пределов(мира).
Ты подчиняешь дальние земли сыну, любимому тобою.
Ты далек, но лучи твои на земле, ты – пред людьми, (по небу) твое движение.
Ты заходишь на западном склоне неба – и земля( замирает) во мраке, наподобие застигнутого смертью.
Спят люди в домах, и головы их покрыты, и не видит один глаз другого, и похищено имущество их, скрытое под изголовьем их, – а они не ведают.
Львы покидают свои логова,
Змеи жалят людей во мраке, когда приходит ночь и земля погружается в молчание, ибо создатель всего покинул небосвод.
Озаряется земля, когда ты восходишь на небосклоне;
Ты сияешь, как солнечный диск,
Ты разгоняешь мрак, щедро посылая лучи свои, и
Обе Земли просыпаются, ликуя, и поднимаются на ноги.
Ты разбудил их – и они омывают тела свои и берут одежду свою.
Руки их протянуты к тебе, они прославляют тебя, когда ты сияешь надо всею землей, и трудятся они, выполняя свои работы.
Скот радуется на лугах своих, деревья и травы зеленеют, птицы вылетают из гнезд своих, и крылья их славят тебя.
Все животные прыгают на ногах своих, все крылатое летает на крыльях своих – все оживают, когда озаришь ты их сиянием своим.
Суда плывут на север и на юг, все пути открыты, когда ты сияешь.
Рыбы в реке резвятся пред ликом твоим, лучи твои(проникают) в глубь моря, ты созидаешь жемчужину в раковине,
Ты сотворяешь семя в мужчине, ты даешь жизнь сыну во чреве матери его,
Ты успокаиваешь дитя – и оно не плачет,
Ты питаешь его во чреве,
Ты даруешь дыхание тому, что ты сотворил, в миг, когда выходит дитя из чрева в день своего рождения,
Ты отверзаешь уста его, ты создаешь все, что потребно ему.
Когда птенец в яйце и послышался голос его,
Ты посылаешь ему дыхание сквозь скорлупу и даешь ему жизнь.
Ты назначаешь ему срок разбить яйцо, и вот выходит он из яйца, чтобы подать голос в назначенный тобою срок. И он идет на лапках своих, когда покинет свое яйцо.
О, сколь многочисленно творимое тобою и скрытое от мира людей, бог единственный, нет другого, кроме тебя!
Ты был один – и сотворил землю по желанию сердца твоего, землю с людьми, скотом и всеми животными, которые ступают ногами своими внизу и летают на крыльях своих вверху. Чужеземные страны, Сирия, Куш, Египет – каждому человеку отведено тобою место его.
Ты создаешь все, что потребно им. У каждого своя пища, и каждому отмерено время жизни его. Языки людей различаются меж собою, несхожи и образы их, и цвет кожи их, ибо отличил ты одну страну от другой.
Ты создал Нил в преисподней и вывел его на землю по желанию своему, чтобы продлить жизнь людей, – подобно тому как даровал ты им жизнь, сотворив их для себя, о всеобщий Владыка, утомленный трудами своими.
Владыка всех земель, восходящий ради них, диск солнца дневного, великий, почитаемый!
Все чужеземные, далекие страны созданы тобою и живут милостью твоею, – ведь это ты даровал небесам их Нил, чтобы падал он наземь, – и вот на горах волны, подобные волнам морским, и они напоят поле каждого в местности его.
Как прекрасны предначертания твои, владыка вечности!
Нил на небе – для чужестранцев и для диких животных о четырех ногах, а Нил, выходящий из преисподней, – для Земли Возлюбленной(тобою).
Лучи твои кормят все пашни: ты восходишь – и они живут и цветут.
Ты установил ход времени, чтобы вновь и вновь рождалось сотворенное тобою, – установил зиму, чтобы охладить пашни свои, жару, чтобы(…)
Ты создал далекое небо, чтобы восходить на нем, чтобы видеть все, сотворенное тобой.
Ты единственный, ты восходишь в образе своем, о Атон, – живой, сияющий и блестящий, далекий и близкий!
Из себя, единого, творишь ты миллионы образов своих.
Города и селения, поля и дороги и Река созерцают тебя, каждое око устремлено к тебе, когда ты, диск дневного солнца, поднимаешься на небо.
Ты в сердце моем, и нет другого, познавшего тебя, кроме сына твоего Эхнатона, ты даешь сыну своему постигнуть предначертания твои и мощь твою.
Вся земля во власти твоей десницы, ибо ты создал людей;
Ты восходишь – и они живут, ты заходишь – и они умирают.
Ты время их жизни, они живут в тебе.
До самого захода твоего все глаза обращены к красоте твоей.
Останавливаются все работы, когда заходишь ты на западе.
Когда же восходишь, то велишь процветать(…) для царя.
Спешат все ноги с тех пор, как ты основал земную твердь.
Ты пробуждаешь всех ради сына твоего, исшедшего из плоти твоей, для царя Верхнего и Нижнего Египта, живущего праведно, Владыки Обеих Земель, Эхнатона, да продлятся дни его! – и ради великой царицы, любимой царем, Владычицы Обеих Земель Нефертити, – да живет она, да будет молода она во веки веков![24]
Глава 2
СОПОСТАВЛЕНИЕ ГИМНА ЭХНАТОНА СО 103-М ПСАЛМОМ
Знакомясь с этим действительно красивым гимном, нельзя не поразиться сходству его со 103-м псалмом. Приведем соответствующие примеры:
Гимн: Львы покидают в свои логова, Змеи жалят людей во мраке, когда приходит ночь и земля погружается в молчание, ибо создатель всего покинул небосвод.
Псалом: Ты простираешь тьму – и бывает ночь: во время нее бродят все лесные звери, Львы с рыком выходят на охоту и Бог дает им пищу.
Гимн: Озаряется земля, когда ты восходишь на небосклоне; Ты сияешь, как солнечный диск, Ты разгоняешь мрак, щедро посылая лучи свои, и
Обе Земли просыпаются, ликуя, и поднимаются на ноги. Ты разбудил их – и они омывают тела свои и берут одежду свою.
Руки их протянуты к тебе, они прославляют тебя, когда ты сияешь надо всей землей, и трудятся они, выполняя свои работы.
Псалом: Восходит солнце, и они собираются и ложатся в свои логовища; Выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера.
Гимн: Скот радуется на лугах своих, деревья и травы зеленеют, птицы вылетают из гнезд своих, и крылья их славят тебя.
Все животные прыгают на ногах своих, все крылатое летает на крыльях своих – все оживают, когда озаришь ты их сияньем своим.
Псалом: Насыщаются древа Господа, кедры ливанские, которые он насадил. На них гнездятся птицы… Высокие горы – сернам…
Гимн: Суда плывут на север и на юг, все пути открыты, когда ты сияешь. Рыбы в реке резвятся пред ликом твоим, лучи твои проницают глубь морскую.
Псалом: Это – море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые и большие, там плавают корабли и играет Левиафан.
Гимн: Ты был один – и сотворил землю по желанию сердца твоего, землю с людьми, скотом и всеми животными, которые ступают ногами своими внизу и летают на крыльях своих вверху.
Псалом: Как многочисленны дела Твои, Господи! Все сотворил ты премудро; земля полна произведений твоих.
Гимн: Ты даровал небесам их Нил, чтобы падал он наземь, – и вот на горах волны, подобные волнам морским, и они напоят поле каждого в местности его. Как прекрасны предначертания твои, владыка вечности! Нил на небе – для чужестранцев и для диких животных о четырех ногах, а Нил, выходящий из преисподней, – для Земли Возлюбленной.
Псалом: Ты наполняешь горы с высот Твоих, плодами дел твоих насыщается земля. Ты произращаешь траву для скота и зелень на пользу человека, чтобы произвести из земли пищу…
Гимн: Ты установил ход времени, чтобы вновь и вновь рождалось сотворенное тобою, – установил зиму, чтобы охладить пашни свои, жару, чтобы(зрели посевы).
Псалом: Ты сотворил луну для указания времени, солнце знает свой запад…
Гимн: Города и селения, поля и дороги и Река созерцают тебя, каждое око устремлено к тебе, когда ты, диск дневного солнца, поднимаешься на небо.
Псалом: Все они от тебя ожидают, чтобы ты дал им пищу их в свое время. Дашь им – принимают, отверзаешь руку твою – насыщаются благом. Сокроешь лицо твое – мятутся, отнимешь дух их – умирают, и в персть свою возвращается (Пс, 103: 13 – 27).
Отмечая подобные совпадения, трудно избавиться от мысли, что существует прямая связь между двумя сочинениями, и возникает невольный вопрос, не было ли у гимна Эхнатона и этого иудейского псалма некоего общего сирийского источника или же 103-й псалом создан под влиянием оригинального стихотворения фараона.
Гимн: Львы покидают в свои логова, Змеи жалят людей во мраке, когда приходит ночь и земля погружается в молчание, ибо создатель всего покинул небосвод.
Псалом: Ты простираешь тьму – и бывает ночь: во время нее бродят все лесные звери, Львы с рыком выходят на охоту и Бог дает им пищу.
Гимн: Озаряется земля, когда ты восходишь на небосклоне; Ты сияешь, как солнечный диск, Ты разгоняешь мрак, щедро посылая лучи свои, и
Обе Земли просыпаются, ликуя, и поднимаются на ноги. Ты разбудил их – и они омывают тела свои и берут одежду свою.
Руки их протянуты к тебе, они прославляют тебя, когда ты сияешь надо всей землей, и трудятся они, выполняя свои работы.
Псалом: Восходит солнце, и они собираются и ложатся в свои логовища; Выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера.
Гимн: Скот радуется на лугах своих, деревья и травы зеленеют, птицы вылетают из гнезд своих, и крылья их славят тебя.
Все животные прыгают на ногах своих, все крылатое летает на крыльях своих – все оживают, когда озаришь ты их сияньем своим.
Псалом: Насыщаются древа Господа, кедры ливанские, которые он насадил. На них гнездятся птицы… Высокие горы – сернам…
Гимн: Суда плывут на север и на юг, все пути открыты, когда ты сияешь. Рыбы в реке резвятся пред ликом твоим, лучи твои проницают глубь морскую.
Псалом: Это – море великое и пространное: там пресмыкающиеся, которым нет числа, животные малые и большие, там плавают корабли и играет Левиафан.
Гимн: Ты был один – и сотворил землю по желанию сердца твоего, землю с людьми, скотом и всеми животными, которые ступают ногами своими внизу и летают на крыльях своих вверху.
Псалом: Как многочисленны дела Твои, Господи! Все сотворил ты премудро; земля полна произведений твоих.
Гимн: Ты даровал небесам их Нил, чтобы падал он наземь, – и вот на горах волны, подобные волнам морским, и они напоят поле каждого в местности его. Как прекрасны предначертания твои, владыка вечности! Нил на небе – для чужестранцев и для диких животных о четырех ногах, а Нил, выходящий из преисподней, – для Земли Возлюбленной.
Псалом: Ты наполняешь горы с высот Твоих, плодами дел твоих насыщается земля. Ты произращаешь траву для скота и зелень на пользу человека, чтобы произвести из земли пищу…
Гимн: Ты установил ход времени, чтобы вновь и вновь рождалось сотворенное тобою, – установил зиму, чтобы охладить пашни свои, жару, чтобы(зрели посевы).
Псалом: Ты сотворил луну для указания времени, солнце знает свой запад…
Гимн: Города и селения, поля и дороги и Река созерцают тебя, каждое око устремлено к тебе, когда ты, диск дневного солнца, поднимаешься на небо.
Псалом: Все они от тебя ожидают, чтобы ты дал им пищу их в свое время. Дашь им – принимают, отверзаешь руку твою – насыщаются благом. Сокроешь лицо твое – мятутся, отнимешь дух их – умирают, и в персть свою возвращается (Пс, 103: 13 – 27).
Отмечая подобные совпадения, трудно избавиться от мысли, что существует прямая связь между двумя сочинениями, и возникает невольный вопрос, не было ли у гимна Эхнатона и этого иудейского псалма некоего общего сирийского источника или же 103-й псалом создан под влиянием оригинального стихотворения фараона.