Дэвис и Мэри-Джейн вместе пили и делали много других разных вещей, но однажды он ей надоел и она его выставила за порог с ботинками в руках. Дэвис хотел повеситься, но веревка оборвалась, и он ударился в религию.
Следующим по списку шел Хэнк Митчелл — этот человек довольно долго жил у нее в доме, потому что у него был бульдозер, а ей непременно хотелось выкорчевать все деревья на участке.
Когда Хэнки вывел растительность и вместо нее посеял кормовую траву, Мэри-Джейн выгнала его пинком под зад. А ведь бедняга Хэнки мечтал сначала жениться на ней, а потом продать ее землю.
Натан с ужасом вспомнил, что и Адам Трент не обошел ее своим вниманием.
При всем при этом следовало учитывать и то обстоятельство, что Натана здесь не любили, потому что в его новациях многие видели угрозу для себя. Возможно, что тело Мэри-Джейн для того и бросили в его пруд, чтобы он оказался в глазах местных жителей опасным сумасшедшим, от которого надо избавиться любой ценой.
И, наконец, последний вариант заключался в том, что это он сам убил Мэри-Джейн.
Ларк не почувствовала его приближения и, только когда тень упала на страницу ее блокнота, подняла голову.
С усталым вздохом Сенатра опустился с ней рядом в тени клена и вытянул ноги. Штанина его брезентового комбинезона была надорвана, и сквозь дыру светило острое голое колено. Он снял кепку, повесил ее на сучок и ладонью убрал волосы со лба. Под комбинезон он в этот раз надел выцветшую футболку, которая не скрывала его мощную мускулатуру. На этот раз он был чисто выбрит, и на его лицо было приятно посмотреть.
Она тут же вспомнила о том, что говорил ей Адам Трент, и насторожилась.
— Видите, у коров между рогами чубчики? — сказал он, указывая рукой на стадо.
Она пригляделась. Действительно, на лбу ближайшей коровы, над самыми глазами, виднелся завиток волос.
— Вот по этому самому хохолку можно определить темперамент коровы, — сказал он.
— Только не надо меня дурачить, — фыркнула Ларк.
Сейчас он ей расскажет, что видел кролика с рогами или еще какое-нибудь диво.
— Это чистая правда, — сказал он и кивнул, видимо, для подтверждения своих слов. — Чем выше этот хохолок, тем животное более возбудимо.
— А что вы скажете вон про ту корову. — Она показала ему, какую именно она имеет в виду. — У нее вообще нет никакого хохолка.
— Эта? — ответил он, ничуть не смутившись. — Эта смирная, как ягненок.
— Я не такая дура, чтобы верить в ваши сказки, — сказала Ларк.
Он пожал плечами:
— В городе теперь весело, все рассказывают друг другу, что вы сантиметром меряете быкам яйца.
— Мне неинтересно знать, что они там говорят, — ответила она и сразу уткнулась в свой блокнот.
— Ну, так и какие выводы? “Господи, ну неужели нельзя поговорить на какую-нибудь другую тему?” — с досадой подумала Ларк.
— Я имею в виду, что вы выяснили — мои коровы удовлетворены или нет?
Поразительно! Он что, пришел над ней издеваться?
— Послушайте, мистер Сенатра, — начала она, решив наконец поставить его на место.
— Зовите меня Натан или лучше просто Нат, — лениво предложил он.
— Так вот, я понимаю, что вы считаете блистательной шуткой то, что вы только что сказали, но проблема гуманного обращения с животными не кажется мне такой уж забавной. Я установила наблюдение за пятью фермами, и только на вашей животные постоянно находятся под открытым небом, не имея хотя бы даже временного укрытия. Знаете, мне трудно оставаться только лишь беспристрастным наблюдателем. А что, если вдруг польет дождь, наступят холода? Куда подевалась его вальяжность?! Он выпрямился и заговорил холодно и резко:
— Сразу видать, что там, откуда вы к нам свалились на голову, вы просто обсмотрелись телевизора. Я не настолько темен, чтобы позволять поучать себя девицам, чьи мысли витают бог знает где!
Вот оно — всего одно ее слово, и он уже взбесился.
— Почему ваши конторские теоретики не следят за теми, кто не кормит свою скотину в холода, кто не поит ее и не укрывает от солнца в жару, кто не зовет ветеринара, когда животные болеют? То есть за теми, кто действительно плохо обращается со своим скотом?
Он грубо вырвал у нее из рук карандаш и блокнот и начал что-то рисовать, яростно нажимая на карандаш.
— Поймите же, животные — не люди, они требуют совсем иного обращения.
За словами последовали резкие движения руки, карандаш быстро бегал по бумаге. Закончив рисунок, он сунул ей блокнот и карандаш и вскочил на ноги.
— Вас послали следить не за тем человеком, — сказал он.
— Меня не посылали ни за кем следить, — ответила она срывающимся голосом.
На странице блокнота, под надписью большими печатными буквами, гласящей АЗБУКА ОБРАЩЕНИЯ С КОРОВАМИ, была нарисована длинноногая женщина в огромных ботинках, подносящая пучок сена к коровьему заду.
— Нахал! — закричала Ларк вслед невозмутимо удаляющемуся Натану. Он не обернулся.
Рисунок между тем был совсем неплохой — корова смотрела назад с таким выражением, словно спрашивала: “Ну что там еще за идиот?” “Вот только волосы у меня не такие всклокоченные, и ноги не такие страусиные, и коленки не такие острые, и ступни не такие огромные, — подумала Ларк и посмотрела на свои ноги. — Или я ошибаюсь?”
Глава 5
Глава 6
Следующим по списку шел Хэнк Митчелл — этот человек довольно долго жил у нее в доме, потому что у него был бульдозер, а ей непременно хотелось выкорчевать все деревья на участке.
Когда Хэнки вывел растительность и вместо нее посеял кормовую траву, Мэри-Джейн выгнала его пинком под зад. А ведь бедняга Хэнки мечтал сначала жениться на ней, а потом продать ее землю.
Натан с ужасом вспомнил, что и Адам Трент не обошел ее своим вниманием.
При всем при этом следовало учитывать и то обстоятельство, что Натана здесь не любили, потому что в его новациях многие видели угрозу для себя. Возможно, что тело Мэри-Джейн для того и бросили в его пруд, чтобы он оказался в глазах местных жителей опасным сумасшедшим, от которого надо избавиться любой ценой.
И, наконец, последний вариант заключался в том, что это он сам убил Мэри-Джейн.
* * *
Увидев Ларк, Натан не смог сдержать усмешки. День был теплый. Даже больше, чем теплый, и она, одетая в шорты и майку без рукавов и в белые кроссовки, сидела на траве. Ее пропитанные солнцем волосы волновались, точно поле спелой пшеницы, — для него это было настолько необыкновенно, что Натану показалось мало только видеть это и сразу захотелось запустить в них пальцы и смотреть, как волосы струятся сквозь них.Ларк не почувствовала его приближения и, только когда тень упала на страницу ее блокнота, подняла голову.
С усталым вздохом Сенатра опустился с ней рядом в тени клена и вытянул ноги. Штанина его брезентового комбинезона была надорвана, и сквозь дыру светило острое голое колено. Он снял кепку, повесил ее на сучок и ладонью убрал волосы со лба. Под комбинезон он в этот раз надел выцветшую футболку, которая не скрывала его мощную мускулатуру. На этот раз он был чисто выбрит, и на его лицо было приятно посмотреть.
Она тут же вспомнила о том, что говорил ей Адам Трент, и насторожилась.
— Видите, у коров между рогами чубчики? — сказал он, указывая рукой на стадо.
Она пригляделась. Действительно, на лбу ближайшей коровы, над самыми глазами, виднелся завиток волос.
— Вот по этому самому хохолку можно определить темперамент коровы, — сказал он.
— Только не надо меня дурачить, — фыркнула Ларк.
Сейчас он ей расскажет, что видел кролика с рогами или еще какое-нибудь диво.
— Это чистая правда, — сказал он и кивнул, видимо, для подтверждения своих слов. — Чем выше этот хохолок, тем животное более возбудимо.
— А что вы скажете вон про ту корову. — Она показала ему, какую именно она имеет в виду. — У нее вообще нет никакого хохолка.
— Эта? — ответил он, ничуть не смутившись. — Эта смирная, как ягненок.
— Я не такая дура, чтобы верить в ваши сказки, — сказала Ларк.
Он пожал плечами:
— В городе теперь весело, все рассказывают друг другу, что вы сантиметром меряете быкам яйца.
— Мне неинтересно знать, что они там говорят, — ответила она и сразу уткнулась в свой блокнот.
— Ну, так и какие выводы? “Господи, ну неужели нельзя поговорить на какую-нибудь другую тему?” — с досадой подумала Ларк.
— Я имею в виду, что вы выяснили — мои коровы удовлетворены или нет?
Поразительно! Он что, пришел над ней издеваться?
— Послушайте, мистер Сенатра, — начала она, решив наконец поставить его на место.
— Зовите меня Натан или лучше просто Нат, — лениво предложил он.
— Так вот, я понимаю, что вы считаете блистательной шуткой то, что вы только что сказали, но проблема гуманного обращения с животными не кажется мне такой уж забавной. Я установила наблюдение за пятью фермами, и только на вашей животные постоянно находятся под открытым небом, не имея хотя бы даже временного укрытия. Знаете, мне трудно оставаться только лишь беспристрастным наблюдателем. А что, если вдруг польет дождь, наступят холода? Куда подевалась его вальяжность?! Он выпрямился и заговорил холодно и резко:
— Сразу видать, что там, откуда вы к нам свалились на голову, вы просто обсмотрелись телевизора. Я не настолько темен, чтобы позволять поучать себя девицам, чьи мысли витают бог знает где!
Вот оно — всего одно ее слово, и он уже взбесился.
— Почему ваши конторские теоретики не следят за теми, кто не кормит свою скотину в холода, кто не поит ее и не укрывает от солнца в жару, кто не зовет ветеринара, когда животные болеют? То есть за теми, кто действительно плохо обращается со своим скотом?
Он грубо вырвал у нее из рук карандаш и блокнот и начал что-то рисовать, яростно нажимая на карандаш.
— Поймите же, животные — не люди, они требуют совсем иного обращения.
За словами последовали резкие движения руки, карандаш быстро бегал по бумаге. Закончив рисунок, он сунул ей блокнот и карандаш и вскочил на ноги.
— Вас послали следить не за тем человеком, — сказал он.
— Меня не посылали ни за кем следить, — ответила она срывающимся голосом.
На странице блокнота, под надписью большими печатными буквами, гласящей АЗБУКА ОБРАЩЕНИЯ С КОРОВАМИ, была нарисована длинноногая женщина в огромных ботинках, подносящая пучок сена к коровьему заду.
— Нахал! — закричала Ларк вслед невозмутимо удаляющемуся Натану. Он не обернулся.
Рисунок между тем был совсем неплохой — корова смотрела назад с таким выражением, словно спрашивала: “Ну что там еще за идиот?” “Вот только волосы у меня не такие всклокоченные, и ноги не такие страусиные, и коленки не такие острые, и ступни не такие огромные, — подумала Ларк и посмотрела на свои ноги. — Или я ошибаюсь?”
Глава 5
Натан добавил в бак кипятка так, чтобы вода стала чуть теплой. Потом он наполнил пластиковую бутылку до красной отметки, обозначающей объем в две кварты, насыпал туда же порошкового заменителя молока и плотно натянул на горлышко резиновую соску. Когда приспособление для кормления молочного теленка было таким образом готово, он вышел за дверь, направляясь к пастбищу, и у порога своего дома, можно сказать, столкнулся с подъезжающей полицейской машиной.
“Вот еще один подарок судьбы с доставкой на дом”, — подумал Натан.
Стоя на крыльце, он наблюдал, как полицейская машина остановилась перед крыльцом и из нее вышел Адам Трент, освещенный косыми лучами утреннего солнца, весь увешанный оружием и сверкающими бляхами, так что Натану даже показалось, что Трент, словно огромный магнит, притягивает металл.
Трент.
Но почему именно Трент? Почему вышло так, что расследованием по этому делу занимается человек, с которым они, мягко говоря, не были друзьями еще со школьных времен, с тех времен, когда Натан дружил с его сестрой. Должно быть, судьба. Злая судьба.
Иначе не скажешь.
В то время сестра Трента еще была нормальной или казалась такой, но и тогда уже вела себя странно — то была абсолютно раскованна, весела, то, наоборот, уходила в себя, и вытащить из нее хотя бы слово было сущей мукой. Он перестал с ней встречаться, решив, что так будет лучше для них обоих, тем более что их отношения не успели зайти далеко.
Однако все вышло ему боком. Она начала следить за ним, записывала в блокнот каждый его шаг — потом в ящике ее шкафа нашли больше десятка исписанных блокнотов. Потом она заявила всем, что он обещал на ней жениться и что она от него беременна.
До этого случая жизнь Натана Сенатры была легкой и беззаботной, словно летние каникулы или вечеринка в теплой компании, но Нэнси Трент научила его тому, что все твои слова и поступки имеют значение и за них придется рано или поздно отвечать.
Он предпринял попытку поговорить с Нэнси, напомнив ей, что между ними не было близости, но она ответила, что он лжет, и зарыдала. При этом она выглядела настолько убедительно, что он сам чуть было не поверил ей.
— Я беременна! — всхлипывая, повторяла она. — И ты отец моего будущего ребенка!
Он посоветовал ей обратиться к психиатру и ушел. Через час она попыталась покончить с собой.
С того времени и до сих пор ее рассудок так и не прояснился. Последние пятнадцать лет своей жизни она не выходила из разных психиатрических больниц. Думая об этом, Натан всегда спрашивал себя, виноват ли он. Если бы он сразу понял, в чем дело, догадался бы, что ей нужна помощь, и, соответственно, повел себя иначе в тот день, то все могло бы быть по-другому, не так печально.
Но Адам Трент за все, что произошло с его сестрой, винил только Натана и с тех пор возненавидел его на всю жизнь. Трента, конечно, можно было понять, но кому от этого легче?
Вот почему Натану Сенатре было очень неприятно, что расследование поручено Тренту, который, конечно, постарается сделать все, чтобы навсегда упрятать его за решетку. Сейчас Трент, вероятно, жалеет, что в штате Айова отменена смертная казнь.
Пока Трент приближался, его форменные ботинки и низ его синих отутюженных брюк намокли от густой росы, покрывавшей траву. Подойдя к крыльцу, он огляделся вокруг.
— Вижу, у тебя старенький “Томсон”, — сказал Трент, заметив трактор Сенатры, стоящий под навесом возле амбара, — “Трактор-убийца”. Сейчас уже ни у кого такого больше не найдешь.
Это была реплика, типичная для обитателя маленького городка, которому просто необходимо было потрепаться ни о чем, прежде чем перейти к сути дела. Но Сенатра ничего не ответил. Совершенно ясно, то, что жена обобрала его после развода, оставив без всего, в данном случае нисколько не облегчит его положения.
— Я не — хочу быть как все, — ответил Натан. Это вдруг оживило в его мозгу воспоминание, давно погребенное в глубине памяти: отец Трента погиб, когда именно такой трактор перевернулся. Причем, если он не ошибался, это случилось на глазах у Адама и его сестры. От такого, конечно, крыша могла поехать у кого угодно.
— Я разговаривал с Беверли Бейкер из бара “Фло и Эдди”, — сказал Трент, объясняя причину своего визита.
У Натана упало сердце. В глубине души он знал, что события бурно проведенной ночи когда-нибудь вызовут интерес полиции. Не знал только, как скоро это случится.
— Она сказала, что в ту ночь, когда была убита Мэри-Джейн, ты был у них.
— Так оно и было, — признался Натан, так как все равно не было смысла этого отрицать. Но только он сам хотел бы знать, в каких еще местах он успел побывать в ту ночь.
— Она еще сказала, что Мэри-Джейн тоже была у них в тот вечер.
Натан пожал плечами, пытаясь выглядеть невозмутимым. Он поставил бутылку с молоком для теленка на пол и обеими руками уперся в перила крыльца.
— Ну и что? — как можно равнодушнее спросил он.
Все, что он помнил про тот вечер, — это что он сидел в этом баре и пил виски в компании каких-то пьяниц. Он помнил, как Мэри-Джейн вошла в зал, но не больше.
— И еще она говорит, что уже часам к восьми вечера ты здорово набрался, а когда появилась
Мэри-Джейн, вы стали с ней о чем-то спорить. Когда она ушла, ты ушел вслед за ней.
“Плохи мои дела”, — подумал Сенатра. Все это больно уж смахивало на блеф. На ловушку, которую пытался подстроить ему Трент. Разве они спорили тогда с Мэри-Джейн — ведь между ними все давно уже было решено? Действительно ли он тогда пошел вслед за ней? Боже мой! А если он и вправду пошел? Способен ли он на убийство? И так ли хорошо он знает сам себя? Может быть, он именно потому ничего и не помнит, что тут сработали защитные механизмы самосохранения и он забыл именно тот эпизод, который хотел, причем совершенно искренне и начисто. Говорят, так бывает.
— Мне надо идти, — сказал Натан, беря с пола приготовленную для кормления бутылку с соской и стараясь сделать это так, чтобы Трент не заметил, как у него задрожали руки. — Мне надо работать.
— Куда ты пошел из бара? — спросил Трент, не двигаясь и не меняя позы, тем самым показывая, что разговор еще не закончен.
“Если Трент поймет, что он не в состоянии ничего вспомнить, то, несомненно, сочтет это достаточным основанием для ареста, — подумал Сенатра. — Пожалуй, придется позаботиться об адвокате, а может быть, лучше просто бежать отсюда со всех ног”.
— Я должен опросить не меньше восьмисот человек, каждый из которых в принципе мог бы видеть, куда ты тогда пошел из бара. Но пока что никто из тех, кого я уже успел опросить, не сказал, что видел тебя тогда.
— Послушай, ты, Лисий Нюх, я ее не убивал, — сказал Сенатра, стараясь придать голосу уверенность, которую в душе совсем не чувствовал.
— И еще я побывал в суде. И знаешь, что я там выяснил? Что поскольку у вас не было совместных детей, то все, что отошло к ней при разделе имущества, после ее смерти будет возвращено тебе, — сказал Трент, глядя куда-то за спину Сенатре. — И дом, и земля, и сельскохозяйственная техника.
Натан понял, что его приперли к стенке. Даже если он и не убивал Мэри-Джейн, при таком раскладе дел ему мало кто поверит.
— Давай-давай, Трент. Я ее убил, а потом сам же бросил труп в свой пруд, прямо под окнами своего дома?
— Не исключаю, что в этом и состоял расчет. “Проклятье, — подумал Сенатра, — может быть, он прав — я сам теперь не знаю, что думать и кому верить. Я не уверен даже в себе самом”.
Последняя фраза Трента было одновременно и прощанием — такова манера вести разговоры, привычная для глубинки. Через секунду он, развернувшись, уже шел к своей машине, уселся в нее, завел мотор и уехал.
В возбужденном сознании Натана Сенатры реальность смешалась с воспоминаниями. Пятнадцать лет назад, спустя несколько дней после того, как Нэнси Трент попыталась покончить с собой, Адам однажды ранним утром вот точно так же пришел сюда. Тогда, не зная, что случилось с Нэнси, Натан ожидал упреков за то, что послал сестру Трента к психиатру, но вместо этого обычно спокойный Трент вдруг ударил его по лицу. Натан упал, из носа у него потекла кровь. Разъяренный внезапным нападением, Натан вскочил на ноги, готовый вышибить из Трента душу, несмотря на то, что тот был старше и крупнее его, как вдруг Трент, весь красный от гнева, объяснил, а точнее, выплюнул Натану в лицо причину своего нападения. Представший перед внутренним взором Натана вид Нэнси, лежащей в ванне с перерезанными запястьями, был настолько яркой и впечатляющей картиной, что его руки опустились и боевой пыл разом иссяк.
Сейчас, глядя вслед удаляющейся машине Трента, Сенатра чувствовал то же, что и тогда, пятнадцать лет назад, — он разбит и унижен. Непонятно за какие грехи жизнь повернулась к нему черной стороной.
Кружка пива, которую он едва был способен удержать двумя руками, такая огромная, словно бадья, из которой он поил свой скот, была чьим-то тайным знаком. Каким-то намеком, который ему делал некто неизвестный. Это было так невероятно, нереально, что могло быть только во сне. Лучше сказать — в кошмарном сне.
Натан сидел у “Фло и Эдди”, поглощая пиво пополам с виски порцию за порцией. Мэри-Джейн тоже была здесь — громко хохотала у стойки, заказывала напитки, сорила деньгами, то есть на широкую ногу отдыхала. Рядом с ней торчал какой-то парень, но Натан не мог рассмотреть его лицо. Он вгляделся более пристально — и понял, что это Трент. Трент! Что за чертовщина!
Голос Мэри-Джейн долетал до ушей Натана, словно звон стеклянных рюмок, отдельные слова он не мог разобрать, но его мутило от ее голоса, а от злобы темнело в глазах. Все, кто был вокруг Мэри-Джейн, включая Трента, растаяли в воздухе и исчезли.
— У-у-у сука-а-а! — закричал Натан своей бывшей жене.
Она вышла из зала. Он пошел за ней следом. Он шел за ней по полутемному коридору, которому, казалось, нет конца, но вдруг он кончился глухой стенкой. Мэри-Джейн повернулась, и впервые за все то время, что он знал ее, он увидел страх в ее глазах. Она вдруг дико захохотала. Натан обеими руками схватил ее за горло, за шею, которую когда-то целовал, и сжал что было силы.
В коридоре стало темно. Он приподнял с пола ее обмякшее тело, которое казалось тяжелым, как мешок с песком, и потащил, понес, покатил его к пруду и спихнул в воду. Послышался всплеск, и тело стало погружаться на дно, провожая его из-под воды взглядом остановившихся глаз.
Натан вскочил с постели, ничего не видя в полной темноте, весь покрытый холодным потом. Пульс молотом стучал в ушах, и единственным звуком, который он мог слышать во мраке ночи, был звук его же собственного хриплого дыхания.
Он вспомнил — он сам убил ее! Это он убил Мэри-Джейн!
Примерно через час, когда вместе с дневным светом к нему вернулась способность нормально рассуждать, этот сон показался ему бредом. Для того чтобы избавиться от кошмара раз и навсегда, надо было раз по-настоящему пережить его. Так он словно бы сам промыл себе мозги.
“Вот еще один подарок судьбы с доставкой на дом”, — подумал Натан.
Стоя на крыльце, он наблюдал, как полицейская машина остановилась перед крыльцом и из нее вышел Адам Трент, освещенный косыми лучами утреннего солнца, весь увешанный оружием и сверкающими бляхами, так что Натану даже показалось, что Трент, словно огромный магнит, притягивает металл.
Трент.
Но почему именно Трент? Почему вышло так, что расследованием по этому делу занимается человек, с которым они, мягко говоря, не были друзьями еще со школьных времен, с тех времен, когда Натан дружил с его сестрой. Должно быть, судьба. Злая судьба.
Иначе не скажешь.
В то время сестра Трента еще была нормальной или казалась такой, но и тогда уже вела себя странно — то была абсолютно раскованна, весела, то, наоборот, уходила в себя, и вытащить из нее хотя бы слово было сущей мукой. Он перестал с ней встречаться, решив, что так будет лучше для них обоих, тем более что их отношения не успели зайти далеко.
Однако все вышло ему боком. Она начала следить за ним, записывала в блокнот каждый его шаг — потом в ящике ее шкафа нашли больше десятка исписанных блокнотов. Потом она заявила всем, что он обещал на ней жениться и что она от него беременна.
До этого случая жизнь Натана Сенатры была легкой и беззаботной, словно летние каникулы или вечеринка в теплой компании, но Нэнси Трент научила его тому, что все твои слова и поступки имеют значение и за них придется рано или поздно отвечать.
Он предпринял попытку поговорить с Нэнси, напомнив ей, что между ними не было близости, но она ответила, что он лжет, и зарыдала. При этом она выглядела настолько убедительно, что он сам чуть было не поверил ей.
— Я беременна! — всхлипывая, повторяла она. — И ты отец моего будущего ребенка!
Он посоветовал ей обратиться к психиатру и ушел. Через час она попыталась покончить с собой.
С того времени и до сих пор ее рассудок так и не прояснился. Последние пятнадцать лет своей жизни она не выходила из разных психиатрических больниц. Думая об этом, Натан всегда спрашивал себя, виноват ли он. Если бы он сразу понял, в чем дело, догадался бы, что ей нужна помощь, и, соответственно, повел себя иначе в тот день, то все могло бы быть по-другому, не так печально.
Но Адам Трент за все, что произошло с его сестрой, винил только Натана и с тех пор возненавидел его на всю жизнь. Трента, конечно, можно было понять, но кому от этого легче?
Вот почему Натану Сенатре было очень неприятно, что расследование поручено Тренту, который, конечно, постарается сделать все, чтобы навсегда упрятать его за решетку. Сейчас Трент, вероятно, жалеет, что в штате Айова отменена смертная казнь.
Пока Трент приближался, его форменные ботинки и низ его синих отутюженных брюк намокли от густой росы, покрывавшей траву. Подойдя к крыльцу, он огляделся вокруг.
— Вижу, у тебя старенький “Томсон”, — сказал Трент, заметив трактор Сенатры, стоящий под навесом возле амбара, — “Трактор-убийца”. Сейчас уже ни у кого такого больше не найдешь.
Это была реплика, типичная для обитателя маленького городка, которому просто необходимо было потрепаться ни о чем, прежде чем перейти к сути дела. Но Сенатра ничего не ответил. Совершенно ясно, то, что жена обобрала его после развода, оставив без всего, в данном случае нисколько не облегчит его положения.
— Я не — хочу быть как все, — ответил Натан. Это вдруг оживило в его мозгу воспоминание, давно погребенное в глубине памяти: отец Трента погиб, когда именно такой трактор перевернулся. Причем, если он не ошибался, это случилось на глазах у Адама и его сестры. От такого, конечно, крыша могла поехать у кого угодно.
— Я разговаривал с Беверли Бейкер из бара “Фло и Эдди”, — сказал Трент, объясняя причину своего визита.
У Натана упало сердце. В глубине души он знал, что события бурно проведенной ночи когда-нибудь вызовут интерес полиции. Не знал только, как скоро это случится.
— Она сказала, что в ту ночь, когда была убита Мэри-Джейн, ты был у них.
— Так оно и было, — признался Натан, так как все равно не было смысла этого отрицать. Но только он сам хотел бы знать, в каких еще местах он успел побывать в ту ночь.
— Она еще сказала, что Мэри-Джейн тоже была у них в тот вечер.
Натан пожал плечами, пытаясь выглядеть невозмутимым. Он поставил бутылку с молоком для теленка на пол и обеими руками уперся в перила крыльца.
— Ну и что? — как можно равнодушнее спросил он.
Все, что он помнил про тот вечер, — это что он сидел в этом баре и пил виски в компании каких-то пьяниц. Он помнил, как Мэри-Джейн вошла в зал, но не больше.
— И еще она говорит, что уже часам к восьми вечера ты здорово набрался, а когда появилась
Мэри-Джейн, вы стали с ней о чем-то спорить. Когда она ушла, ты ушел вслед за ней.
“Плохи мои дела”, — подумал Сенатра. Все это больно уж смахивало на блеф. На ловушку, которую пытался подстроить ему Трент. Разве они спорили тогда с Мэри-Джейн — ведь между ними все давно уже было решено? Действительно ли он тогда пошел вслед за ней? Боже мой! А если он и вправду пошел? Способен ли он на убийство? И так ли хорошо он знает сам себя? Может быть, он именно потому ничего и не помнит, что тут сработали защитные механизмы самосохранения и он забыл именно тот эпизод, который хотел, причем совершенно искренне и начисто. Говорят, так бывает.
— Мне надо идти, — сказал Натан, беря с пола приготовленную для кормления бутылку с соской и стараясь сделать это так, чтобы Трент не заметил, как у него задрожали руки. — Мне надо работать.
— Куда ты пошел из бара? — спросил Трент, не двигаясь и не меняя позы, тем самым показывая, что разговор еще не закончен.
“Если Трент поймет, что он не в состоянии ничего вспомнить, то, несомненно, сочтет это достаточным основанием для ареста, — подумал Сенатра. — Пожалуй, придется позаботиться об адвокате, а может быть, лучше просто бежать отсюда со всех ног”.
— Я должен опросить не меньше восьмисот человек, каждый из которых в принципе мог бы видеть, куда ты тогда пошел из бара. Но пока что никто из тех, кого я уже успел опросить, не сказал, что видел тебя тогда.
— Послушай, ты, Лисий Нюх, я ее не убивал, — сказал Сенатра, стараясь придать голосу уверенность, которую в душе совсем не чувствовал.
— И еще я побывал в суде. И знаешь, что я там выяснил? Что поскольку у вас не было совместных детей, то все, что отошло к ней при разделе имущества, после ее смерти будет возвращено тебе, — сказал Трент, глядя куда-то за спину Сенатре. — И дом, и земля, и сельскохозяйственная техника.
Натан понял, что его приперли к стенке. Даже если он и не убивал Мэри-Джейн, при таком раскладе дел ему мало кто поверит.
— Давай-давай, Трент. Я ее убил, а потом сам же бросил труп в свой пруд, прямо под окнами своего дома?
— Не исключаю, что в этом и состоял расчет. “Проклятье, — подумал Сенатра, — может быть, он прав — я сам теперь не знаю, что думать и кому верить. Я не уверен даже в себе самом”.
Последняя фраза Трента было одновременно и прощанием — такова манера вести разговоры, привычная для глубинки. Через секунду он, развернувшись, уже шел к своей машине, уселся в нее, завел мотор и уехал.
В возбужденном сознании Натана Сенатры реальность смешалась с воспоминаниями. Пятнадцать лет назад, спустя несколько дней после того, как Нэнси Трент попыталась покончить с собой, Адам однажды ранним утром вот точно так же пришел сюда. Тогда, не зная, что случилось с Нэнси, Натан ожидал упреков за то, что послал сестру Трента к психиатру, но вместо этого обычно спокойный Трент вдруг ударил его по лицу. Натан упал, из носа у него потекла кровь. Разъяренный внезапным нападением, Натан вскочил на ноги, готовый вышибить из Трента душу, несмотря на то, что тот был старше и крупнее его, как вдруг Трент, весь красный от гнева, объяснил, а точнее, выплюнул Натану в лицо причину своего нападения. Представший перед внутренним взором Натана вид Нэнси, лежащей в ванне с перерезанными запястьями, был настолько яркой и впечатляющей картиной, что его руки опустились и боевой пыл разом иссяк.
Сейчас, глядя вслед удаляющейся машине Трента, Сенатра чувствовал то же, что и тогда, пятнадцать лет назад, — он разбит и унижен. Непонятно за какие грехи жизнь повернулась к нему черной стороной.
Кружка пива, которую он едва был способен удержать двумя руками, такая огромная, словно бадья, из которой он поил свой скот, была чьим-то тайным знаком. Каким-то намеком, который ему делал некто неизвестный. Это было так невероятно, нереально, что могло быть только во сне. Лучше сказать — в кошмарном сне.
Натан сидел у “Фло и Эдди”, поглощая пиво пополам с виски порцию за порцией. Мэри-Джейн тоже была здесь — громко хохотала у стойки, заказывала напитки, сорила деньгами, то есть на широкую ногу отдыхала. Рядом с ней торчал какой-то парень, но Натан не мог рассмотреть его лицо. Он вгляделся более пристально — и понял, что это Трент. Трент! Что за чертовщина!
Голос Мэри-Джейн долетал до ушей Натана, словно звон стеклянных рюмок, отдельные слова он не мог разобрать, но его мутило от ее голоса, а от злобы темнело в глазах. Все, кто был вокруг Мэри-Джейн, включая Трента, растаяли в воздухе и исчезли.
— У-у-у сука-а-а! — закричал Натан своей бывшей жене.
Она вышла из зала. Он пошел за ней следом. Он шел за ней по полутемному коридору, которому, казалось, нет конца, но вдруг он кончился глухой стенкой. Мэри-Джейн повернулась, и впервые за все то время, что он знал ее, он увидел страх в ее глазах. Она вдруг дико захохотала. Натан обеими руками схватил ее за горло, за шею, которую когда-то целовал, и сжал что было силы.
В коридоре стало темно. Он приподнял с пола ее обмякшее тело, которое казалось тяжелым, как мешок с песком, и потащил, понес, покатил его к пруду и спихнул в воду. Послышался всплеск, и тело стало погружаться на дно, провожая его из-под воды взглядом остановившихся глаз.
Натан вскочил с постели, ничего не видя в полной темноте, весь покрытый холодным потом. Пульс молотом стучал в ушах, и единственным звуком, который он мог слышать во мраке ночи, был звук его же собственного хриплого дыхания.
Он вспомнил — он сам убил ее! Это он убил Мэри-Джейн!
Примерно через час, когда вместе с дневным светом к нему вернулась способность нормально рассуждать, этот сон показался ему бредом. Для того чтобы избавиться от кошмара раз и навсегда, надо было раз по-настоящему пережить его. Так он словно бы сам промыл себе мозги.
Глава 6
Двумя днями позже Ларк снова оказалась на пастбище Натана Сенатры, но только погода сегодня была совсем другая — с утра шел холодный дождь. Крупные капли барабанили по капюшону прозрачного полиэтиленового плаща, который Ларк накануне купила в лавке хозяйственных товаров в Елизавете.
Блокнот промок, и писать на его влажных страницах было невозможно. Смирившись с этим,
Ларк запихнула шариковую ручку за проволочную спираль, которой были сшиты листки блокнота, размышляя, не стоит ли ей возвратиться домой. Дилемма заключалась в том, что сегодня были как раз те самые “крайне неблагоприятные погодные условия”, наступления которых она так долго дожидалась. Сейчас ей представлялась долгожданная возможность пронаблюдать, как стадо Натана Сенатры ведет себя под непосредственным воздействием этих самых “крайне неблагоприятных погодных условий”. В общем, именно сегодня можно было проделать ту работу, которую рано или поздно ей все равно пришлось бы проделать.
Реакция животных на непогоду заключалась в отсутствии всякой реакции. Как и прежде, они спокойно паслись, не обращая ровно никакого внимания на ледяной дождь.
Ларк смотрела на них, восхищаясь их закалкой. Или, может быть, эти коровы просто не знали, что бывает лучшая жизнь. Тот самый случай, когда неведение бывает лучше божьего благословения.
Кто-то легонько похлопал ее по плечу, и она вскочила на ноги, испуганно вскрикнув.
Рядом с ней стоял Натан Сенатра, улыбаясь и протягивая ей чашку кофе. Было невозможно понять, улыбался ли он ей благожелательно или же с насмешкой, как и большинство местной публики, забавляясь тем, как глупо выглядит она здесь под дождем в этом нелепом плаще со слишком короткими рукавами и тесными проймами. Он-то на этот раз принарядился — был в зеленом пончо и высоких коричневых сапогах. Капюшон пончо оставлял лицо открытым дождю. Пряди волос на лбу насквозь промокли. Капли воды сбегали по щекам, падая с подбородка.
Ладно, пусть будет кофе — почему бы нет? Но откуда такая странная перемена в его отношении к ней? Возможно, из двух предыдущих встреч он сделал вывод, что в его интересах теперь, когда она дает показания полиции по его делу, вести себя с ней получше.
Но, безотносительно к любым соображениям, она была сейчас безумно рада горячему кофе — ее пальцы так задубели от холода, что она едва смогла согнуть их, чтобы взять кружку. С трудом шевеля посиневшими губами, она поблагодарила Натана Сенатру за его любезность.
— Не знал, что вам так нравится кофе. Извините, молока не захватил.
— Н-н-ичего, черный тоже хорошо.
Капли дождя падали в кружку, на которой была надпись, рекламирующая обогреватель для хлева. При ближайшем рассмотрении кофе показался ей действительно очень черным. Хорошо хоть с сахаром. А может, он и сахар не положил. Это было бы грустно.
Ларк осторожно отхлебнула из чашки.
— Слишком крепкий? — спросил он и добавил, не дожидаясь ответа: — Я приготовил его вчера. Или нет — позавчера!
Она отхлебнула еще раз, отчасти из вежливости, отчасти из-за того, что просто не могла поверить в существование на земле такой ужасной бурды, такого отвратительного пойла. Чтобы приготовить такое, надо иметь особый талант.
Повторная попытка убедила ее в том, что в первый раз она не ошиблась. Вкус действительно был чудовищный — это даже нельзя было назвать кофе, скорее это был какой-то отстой со дна пруда.
Она в растерянности посмотрела на чашку, не зная, как теперь поступить, не могла просто так выплеснуть ее содержимое хотя бы даже из благодарности за заботу, да к тому же ее замерзшие пальцы начали приятно согреваться от этой теплой керамической чашки. Но он все понял сам, взял чашку у нее из рук и выплеснул так называемый кофе на землю.
— Пойдемте в дом, немного обсушимся. Я сделаю новый кофе.
Не садиться в автомобиль с незнакомым человеком.
Не носить одежду вызывающих цветов.
Не показывать, где держишь наличные деньги.
И не пить кофе в доме подозреваемого в убийстве”, — мелькнули в голове Ларк главные заповеди безопасности.
— Ах, н-нет, спасибо, в другой раз.
— Да у вас же зуб на зуб не попадает!
Она постаралась сдержать предательскую дрожь.
— И нос у вас красный.
Не только красный, он от холода почти потерял чувствительность.
— И губы синие.
— Сейчас это модно.
Он рассмеялся. Ей понравился его смех — открытый и естественный. За их спинами в небе блеснула вспышка, и через секунду удар грома потряс землю. Затем хляби небесные разверзлись и дождь хлынул потоком. Больше не было времени думать, Натан схватил ее за руку и потащил вслед за собой.
Они побежали, оскользаясь в размокшей земле. Когда они наконец достигли спасительного крыльца, Натан выпустил ее руку, и только тогда она заметила, какой теплой была его ладонь. Прислонившись к крашеному столбу, она постаралась отдышаться. Ее обувь, носки и нижняя часть джинсов были мокрыми насквозь.
Натан через голову стянул свое пончо, его зеленая футболка тоже насквозь промокла и облепила торс. “До чего все-таки у него скульптурные формы, — в очередной раз заметила Ларк, — хоть сейчас в натурщики”. Он бросил пончо в угол крыльца и стряхнул с ног сапоги. В таком виде — босой, мокрый и веселый — он показался ей просто неотразимым красавцем.
— Снимайте ваш плащ, — сказал он.
— Нет уж, я лучше пойду, — ответила она.
За пеленой дождя едва можно было разглядеть ее автомобиль, сиротливо стоящий прямо посреди быстро разрастающейся лужи.
— Ну хоть переждите дождь. Это предложение имело смысл.
Она медленно сняла плащ, повесила его на перила крыльца. Потом с трудом развязала намокшие шнурки своих кроссовок, сбросила кроссовки на пол, сняла носки, выжала их и повесила на перила рядом с плащом.
Дождь между тем нисколько не утихал, из водосточной трубы на углу дома хлестало, как из пожарного гидранта.
Раздался звонкий удар по жестяной крыше, потом еще и еще. Вот напасть! Град, да какой!
Барабанная дробь постепенно перешла в оглушающий сплошной гул.
Вцепившись в перила обеими руками, Ларк изумленно взирала на разгул стихии.
— Никогда в жизни не видела такой грозы! — крикнула она.
Град прекратился так же внезапно, как и начался, перейдя в обыкновенный дождь. Теперь не надо было больше кричать, чтобы услышать друг друга.
— Сейчас вокруг ничего не видно из-за дождя, — сказал Сенатра. — Но когда-то вон гам, — он указал направление, — стоял дом. Однажды появился торнадо, подхватил этот дом и целым опустил его в полумиле отсюда.
— Словно ураган в “Волшебнике из страны Оз”, — восхитилась Ларк, вспомнив любимую книгу детства.
— Причем внутри оставался парень, так он совсем не пострадал. Пойдемте в дом, я приготовлю кофе.
Натан стоял рядом с ней, и, если бы она сейчас повернулась, они бы столкнулись взглядами глаза в глаза. Поэтому она продолжала смотреть прямо перед собой в колеблющуюся завесу дождя.
— Дождь стихает, — сказал он.
Было по-прежнему сумрачно, но поднимался ветер. Так не хотелось тащиться по грязи к автомобилю. Дождь не заливал на крытое крыльцо, и так заманчиво было совсем забыть об осторожности.
— Думаю, скоро я уже смогу добраться до машины, — ответила она.
Ларк чувствовала, что Натан смотрит на нее. Не надо поворачиваться. Если она сейчас обернется, то мгновенно попадет в чарующую ловушку его голубых глаз. Он дотронулся до ее волос.
Ларк отступила чуть в сторону и все-таки обернулась — теперь она смотрела ему прямо в лицо.
— Вы меня боитесь?
Такой прямой вопрос обезоружил ее. Конечно, она боится. Ну и что? Страх — вещь полезная, он способствует выживанию индивида.
— Скорее я проявляю разумную осторожность. — Натан Сенатра шагнул к ней, неотрывно глядя ей в глаза.
— Вы здесь уже две недели?
— Да.
— Полагаю, вы слышали, — произнес он вкрадчивым шепотом.
— Слышала — что?
— Что я сумасшедший.
— Вы явно хотите меня напугать — но зачем? Зачем вы принесли мне кофе? Только для того, чтобы потом завести этот странный, нелепый разговор?
— Ну, это вы точно подметили, — действительно, такой уж у меня характер. Должен признаться — вы мне интересны, но вы представляете угрозу для меня. Вы можете дать показания против меня, и потом эти ваши дурацкие наблюдения — вы безо всяких усилий можете сделать так, что мою лавочку закроют. Достаточно только написать несколько слов на клочке бумаги.
Блокнот промок, и писать на его влажных страницах было невозможно. Смирившись с этим,
Ларк запихнула шариковую ручку за проволочную спираль, которой были сшиты листки блокнота, размышляя, не стоит ли ей возвратиться домой. Дилемма заключалась в том, что сегодня были как раз те самые “крайне неблагоприятные погодные условия”, наступления которых она так долго дожидалась. Сейчас ей представлялась долгожданная возможность пронаблюдать, как стадо Натана Сенатры ведет себя под непосредственным воздействием этих самых “крайне неблагоприятных погодных условий”. В общем, именно сегодня можно было проделать ту работу, которую рано или поздно ей все равно пришлось бы проделать.
Реакция животных на непогоду заключалась в отсутствии всякой реакции. Как и прежде, они спокойно паслись, не обращая ровно никакого внимания на ледяной дождь.
Ларк смотрела на них, восхищаясь их закалкой. Или, может быть, эти коровы просто не знали, что бывает лучшая жизнь. Тот самый случай, когда неведение бывает лучше божьего благословения.
Кто-то легонько похлопал ее по плечу, и она вскочила на ноги, испуганно вскрикнув.
Рядом с ней стоял Натан Сенатра, улыбаясь и протягивая ей чашку кофе. Было невозможно понять, улыбался ли он ей благожелательно или же с насмешкой, как и большинство местной публики, забавляясь тем, как глупо выглядит она здесь под дождем в этом нелепом плаще со слишком короткими рукавами и тесными проймами. Он-то на этот раз принарядился — был в зеленом пончо и высоких коричневых сапогах. Капюшон пончо оставлял лицо открытым дождю. Пряди волос на лбу насквозь промокли. Капли воды сбегали по щекам, падая с подбородка.
Ладно, пусть будет кофе — почему бы нет? Но откуда такая странная перемена в его отношении к ней? Возможно, из двух предыдущих встреч он сделал вывод, что в его интересах теперь, когда она дает показания полиции по его делу, вести себя с ней получше.
Но, безотносительно к любым соображениям, она была сейчас безумно рада горячему кофе — ее пальцы так задубели от холода, что она едва смогла согнуть их, чтобы взять кружку. С трудом шевеля посиневшими губами, она поблагодарила Натана Сенатру за его любезность.
— Не знал, что вам так нравится кофе. Извините, молока не захватил.
— Н-н-ичего, черный тоже хорошо.
Капли дождя падали в кружку, на которой была надпись, рекламирующая обогреватель для хлева. При ближайшем рассмотрении кофе показался ей действительно очень черным. Хорошо хоть с сахаром. А может, он и сахар не положил. Это было бы грустно.
Ларк осторожно отхлебнула из чашки.
— Слишком крепкий? — спросил он и добавил, не дожидаясь ответа: — Я приготовил его вчера. Или нет — позавчера!
Она отхлебнула еще раз, отчасти из вежливости, отчасти из-за того, что просто не могла поверить в существование на земле такой ужасной бурды, такого отвратительного пойла. Чтобы приготовить такое, надо иметь особый талант.
Повторная попытка убедила ее в том, что в первый раз она не ошиблась. Вкус действительно был чудовищный — это даже нельзя было назвать кофе, скорее это был какой-то отстой со дна пруда.
Она в растерянности посмотрела на чашку, не зная, как теперь поступить, не могла просто так выплеснуть ее содержимое хотя бы даже из благодарности за заботу, да к тому же ее замерзшие пальцы начали приятно согреваться от этой теплой керамической чашки. Но он все понял сам, взял чашку у нее из рук и выплеснул так называемый кофе на землю.
— Пойдемте в дом, немного обсушимся. Я сделаю новый кофе.
* * *
“Не ездить автостопом.Не садиться в автомобиль с незнакомым человеком.
Не носить одежду вызывающих цветов.
Не показывать, где держишь наличные деньги.
И не пить кофе в доме подозреваемого в убийстве”, — мелькнули в голове Ларк главные заповеди безопасности.
— Ах, н-нет, спасибо, в другой раз.
— Да у вас же зуб на зуб не попадает!
Она постаралась сдержать предательскую дрожь.
— И нос у вас красный.
Не только красный, он от холода почти потерял чувствительность.
— И губы синие.
— Сейчас это модно.
Он рассмеялся. Ей понравился его смех — открытый и естественный. За их спинами в небе блеснула вспышка, и через секунду удар грома потряс землю. Затем хляби небесные разверзлись и дождь хлынул потоком. Больше не было времени думать, Натан схватил ее за руку и потащил вслед за собой.
Они побежали, оскользаясь в размокшей земле. Когда они наконец достигли спасительного крыльца, Натан выпустил ее руку, и только тогда она заметила, какой теплой была его ладонь. Прислонившись к крашеному столбу, она постаралась отдышаться. Ее обувь, носки и нижняя часть джинсов были мокрыми насквозь.
Натан через голову стянул свое пончо, его зеленая футболка тоже насквозь промокла и облепила торс. “До чего все-таки у него скульптурные формы, — в очередной раз заметила Ларк, — хоть сейчас в натурщики”. Он бросил пончо в угол крыльца и стряхнул с ног сапоги. В таком виде — босой, мокрый и веселый — он показался ей просто неотразимым красавцем.
— Снимайте ваш плащ, — сказал он.
— Нет уж, я лучше пойду, — ответила она.
За пеленой дождя едва можно было разглядеть ее автомобиль, сиротливо стоящий прямо посреди быстро разрастающейся лужи.
— Ну хоть переждите дождь. Это предложение имело смысл.
Она медленно сняла плащ, повесила его на перила крыльца. Потом с трудом развязала намокшие шнурки своих кроссовок, сбросила кроссовки на пол, сняла носки, выжала их и повесила на перила рядом с плащом.
Дождь между тем нисколько не утихал, из водосточной трубы на углу дома хлестало, как из пожарного гидранта.
Раздался звонкий удар по жестяной крыше, потом еще и еще. Вот напасть! Град, да какой!
Барабанная дробь постепенно перешла в оглушающий сплошной гул.
Вцепившись в перила обеими руками, Ларк изумленно взирала на разгул стихии.
— Никогда в жизни не видела такой грозы! — крикнула она.
Град прекратился так же внезапно, как и начался, перейдя в обыкновенный дождь. Теперь не надо было больше кричать, чтобы услышать друг друга.
— Сейчас вокруг ничего не видно из-за дождя, — сказал Сенатра. — Но когда-то вон гам, — он указал направление, — стоял дом. Однажды появился торнадо, подхватил этот дом и целым опустил его в полумиле отсюда.
— Словно ураган в “Волшебнике из страны Оз”, — восхитилась Ларк, вспомнив любимую книгу детства.
— Причем внутри оставался парень, так он совсем не пострадал. Пойдемте в дом, я приготовлю кофе.
Натан стоял рядом с ней, и, если бы она сейчас повернулась, они бы столкнулись взглядами глаза в глаза. Поэтому она продолжала смотреть прямо перед собой в колеблющуюся завесу дождя.
— Дождь стихает, — сказал он.
Было по-прежнему сумрачно, но поднимался ветер. Так не хотелось тащиться по грязи к автомобилю. Дождь не заливал на крытое крыльцо, и так заманчиво было совсем забыть об осторожности.
— Думаю, скоро я уже смогу добраться до машины, — ответила она.
Ларк чувствовала, что Натан смотрит на нее. Не надо поворачиваться. Если она сейчас обернется, то мгновенно попадет в чарующую ловушку его голубых глаз. Он дотронулся до ее волос.
Ларк отступила чуть в сторону и все-таки обернулась — теперь она смотрела ему прямо в лицо.
— Вы меня боитесь?
Такой прямой вопрос обезоружил ее. Конечно, она боится. Ну и что? Страх — вещь полезная, он способствует выживанию индивида.
— Скорее я проявляю разумную осторожность. — Натан Сенатра шагнул к ней, неотрывно глядя ей в глаза.
— Вы здесь уже две недели?
— Да.
— Полагаю, вы слышали, — произнес он вкрадчивым шепотом.
— Слышала — что?
— Что я сумасшедший.
— Вы явно хотите меня напугать — но зачем? Зачем вы принесли мне кофе? Только для того, чтобы потом завести этот странный, нелепый разговор?
— Ну, это вы точно подметили, — действительно, такой уж у меня характер. Должен признаться — вы мне интересны, но вы представляете угрозу для меня. Вы можете дать показания против меня, и потом эти ваши дурацкие наблюдения — вы безо всяких усилий можете сделать так, что мою лавочку закроют. Достаточно только написать несколько слов на клочке бумаги.