Страница:
Идеи безынициативны, душа не энергична, взгляды приходится скрывать под чёрными очками, а мышцы можно не прятать, им уже никто не позавидует. Молодость церемонно и нудно прощается. И на календаре первое апреля круглый год. Каждый год. Общество шутит со мной ту же шутку, что с каждым. Над которой никто давно не смеётся.
Годы уходят. А я так и не дал ничего полезного тому же обществу. И то же общество не дало ничего полезного мне. Мы так и живём: я в обществе, общество вокруг меня. И каждый живёт сам за себя. Потому, что общество принимает моё тело, и не принимает мою душу. Без которой я обществу не отдамся. С которой я обществу не нужен.
Посмотрим, что будет дальше?
P.S. Кстати, пока восточные европейцы интересовались, западные европейцы мучились, а отечественное население унижалось, я задавался вопросом. И, кажется, нашёл к нему ответ. Я - полезное ископаемое. В ушах моих сера, под кожей - соли, в животе - газы. И в таком количестве, что любая арабская страна сделала бы на этом деньги.
7 апреля 2003-го года.
Книга - лучший подарок.
Все пишут. Все публикуют. Все печатаются. И так увлеклись этим непростым занятием, что никто не читает. Некогда. Да и незачем. Народ пошёл шибко грамотный и не признаёт ничьих мыслей, кроме своих. Поэтому книги не покупаются. Они только продаются. При этом у каждого дома не скудная библиотека, созданная из подношений всевозможных авторов, с которыми когда-то сводила судьба. Пересекались пути-дороги. Интересы.
И, порой, читая тёплые пожелания в свой адрес, написанные размашистым почерком на титульном листе самим родителем жидкого произведения в твёрдом переплёте, пытаешься вспомнить, откуда этот набор не всегда дешёвой бумаги оказался в моей переполненной подобным полке? Кто он, этот загадочный обладатель столь ограниченного кругозора и мировоззрения? Что он хочет оставить после себя, кроме макулатуры? И не находишь ответа.
Количество их всё возрастает. Увеличивается. Мозги постепенно отказываются переваривать такой объём ненужной информации, откровенной глупости, говоря простым языком. Чепухи. И книга, как ни жаль, перестаёт быть лучшим подарком. А полку, кстати, жалко. Она очень скоро не выдержит, сорвётся с петель. И полетит вниз под тяжестью. Улик. Которых предостаточно в наличии. Ибо все пишут, все публикуют, все печатаются.
Раньше говорили: "Рукописи не горят". В огне, в смысле. Теперь выясняется, что рукописи ещё и не тонут. В воде, то есть. А что не тонет в воде - Вы сами знаете.
8 апреля 2003-го года.
Ополченец.
В армии есть такое понятие, как дедовщина. Это когда старослужащие солдаты (деды) издеваются над новобранцами (молодыми). На официальном языке это явление называют неуставными взаимоотношениями. И пытаются с ним бороться различными способами. То есть, наказывают. Через взыскания устные и с занесением в личное дело, наряды вне очереди и аресты. Гауптвахту. Где желание мучить молодых отбивают теми же неуставными взаимоотношениями, применяемыми конвоем по отношению к самим дедам. Кулаками, сапогами и прикладами. Автоматов. И те, после небольшой отсидки возвращаются в казарму успокоенными внешне, но злыми внутренне. И устраивают козни всё тем же молодым, но уже осторожно. В безлюдном месте в поздний час. Бороться с этим процессом невозможно. Потому, что вечно битые молодые становясь дедами, сами начинают бить новых молодых. Беспощадно. Забивая их, чтобы выбить из себя тем самым память. И обиду за жестокие унижения. А на деле - комплекс неполноценности.
Однако оставим армию военным и вернёмся к делам нашим. Гражданским. Где есть точно такая же дедовщина, возможно гораздо хуже. Но никто о ней не говорит, никто не пишет. А заключается она в том, что любой, кто хоть на одну ступеньку поднимается по служебной лестнице, начинает страшно важничать и мучить подчинённых, кстати, тоже страшно. Своих вчерашних сослуживцев и, как любили говорить раньше, товарищей по работе. Не по-товарищески. Зато все принимают такое за должное и даже дают повод унизить себя. С удовольствием. Придумав для подобного случая негласный закон, по которому живут: "Ты начальник - я дурак, я начальник - ты дурак" (где же самолюбие?) Внутренне ненавидя, они выжидают часа своего выдвижения. И сочиняют такие ужасные сцены "публичной казни" отдельных лиц, что не хочется, чтобы их выдвигали. Они есть. Они среди нас. Они ждут. И какая разница, как именно они будут издеваться над людьми: физически или духовно? Они садисты. А их угодники мазохисты. И вместе им хорошо. Потому, что всем плохо.
Не разберу, что-то, где же лучше: в армии или на гражданке?
9 апреля 2003-го года.
Дом, который построил...
(почти по Свифту)
Вот тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, с которых вымогают те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, у которых отнимают те, с которых вымогают те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот этот, у которого совсем нечего взять, отчего его не трогают даже те, у которых отнимают те, с которых вымогают те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех.
Получается следующее: у этого совсем нечего взять потому, что тот избрал себя сам от имени всех.
Свифту такое и не снилось.
16 апреля 2003-го года.
Социалист-утопист.
Когда я стану большим, настолько, что перестану быть, я хочу, чтоб меня почитали, почитав мои мысли в рассказах. И чтобы когда-нибудь кто-нибудь мог привести в пример примеры, описанные доселе моей рукой. Оценив каждое слово ни только как слово, а как целую мысль, в которой много идей. Но претворить их в жизнь не представляется возможным даже сейчас. Когда прошло много лет с момента их написания. Тогда они слышались полным абсурдом. Теперь они слушаются вчерашним авангардом. Потому, что короткие и быстрые. И легко уяснить для себя, что жизнь в достатке была нелёгкой, когда достаток был в достатке. А душа таки мучилась кислородным голоданием и хрипела. Искренне удивляя окружающих, что легко дышали углекислым газом, не догадываясь о наличии в воздухе кислорода...
Когда я стану большим, я хочу, чтоб меня почитали. Почитав, перечитали. И перечитав, предложили почитать соседу.
Сен-Симон, Фурье, Оуэн... Они верили в то, чего не знали.
И я поверю.
17 апреля 2003-го года.
Хорошего понемножку.
Давно такого не было, чтобы кому-то вдруг стало плохо. И это не говорит о том, что всем хорошо. Всем плохо, это перманентное состояние каждого. И так как всем плохо, все переносят "плохо" не так уж и плохо, как могло бы быть, если плохо было бы одному, когда всем вокруг хорошо. Плохо всем, поэтому никому не становится хуже.
Наоборот, все делают вид, что им хорошо, не боясь сглаза и зависти тех, кто так же делает вид, что им хорошо, надеясь, что кто-нибудь им всё-таки поверит. Но никто не верит. Ни тем, кто делает вид, что им хорошо, обманывая тем самым себя самого, ни тому, что когда-нибудь что-нибудь будет лучше, чем плохо. Что есть неплохо.
А на то, что будет хорошо, никто просто не надеется. Надежда, как известно, умирает последней, оставляя после себя безнадёжность. И умирать вместе с ней совсем не обязательно, жизнь без надежды и так подобна смерти. А жить после смерти неприкаянным всё тот же ад. Но уже на этом свете, не на том. Как всё смешалось...
"Надежда надеждой, а как же вера и любовь?" - возможно, спросят меня. Отвечу: вера, надежда, любовь - это всего лишь человеческие имена, написанные с маленькой буквы. Такие, как Слава, например. Но ни кому-нибудь, а в смысле Вячеслав, то есть Славик. А в остальном - всё та же безнадёжность. И страх перед завтрашним днём.
Неотложку жалко. Раньше её вызывали, когда кому-то вдруг становилось плохо. Теперь она приезжает, когда кому-то вдруг становится хорошо. Это значит, что тот, которому вдруг стало хорошо или сошёл с ума и перестал понимать действительность, или просто поменял местожительства и умер (зачем только жил, мучился?)
А о мёртвом или хорошо, или никак.
21 апреля 2003-го года.
Яма.
Совсем недавно я был уверен, что в жизни нет смысла. Теперь же, переговорив с местной публикой, я стал понимать, что смысл у жизни всё-таки есть. Только он, этот смысл, мне не нравится. И если бы жизнь была книгой, я просто перестал бы её читать.
К сожалению, жизнь не книга. Её нельзя перестать читать, конспектировать или перелистывать. Её можно, конечно, добровольно прекратить, но это большой грех, а жить в аду и после смерти тоже захочет не каждый. Приходится терпеть.
А зол я потому, что меня опять хотели купить. Всё те же, кто обычно покупает. А я опять не купился. Тогда меня продали. И не те, кто обычно продаёт. А человек, которого я считал себе другом. И я опять ошибся в людях. В их чести и порядочности.
Нет никакой уверенности в завтрашнем дне. Дно есть дно, будь оно завтрашнее или послезавтрашнее.
Не опуститься бы глубже.
22 апреля 2003-го года.
Весна.
Весна. Собачий холод, несмотря на то, что конец апреля. Самый его конец. Через пару дней апрель покинет этот год. Навсегда. Оставив нас наедине с маем, месяцем зелёным и тёплым... Но пока собачий холод, а выть собакой всё равно не хочется. Потому, что весна, даже если холодно и кости пока не прогрелись. Зато есть серьёзные основания надеяться сделать это в ближайшем будущем.
С жизнью немалые трудности, всё ещё не живём, существуем. Но сейчас это не имеет такого заострённого значения, как зимой. Весна на дворе, половодье в деревнях и сёлах. Дождь и ветер. А на деревьях уже распускаются почки и ранние птицы дают первые сольные концерты. Кстати, бесплатно. Отчего существование наше начинает отдалённо отдавать жизнью.
И мы в своём существовании начинаем искать сосуществования. Успокоенно обсуждая то, что осуждали совсем недавно. И судить хочется лишь товарищеский матч футбольных команд, которые начали сезон и ещё не разыгрались. Весна готовит почву для жаркого лета. Нужно просто подождать. Ведь самое страшное позади. Перезимовали. А авитаминоз залечим фруктами.
Весна.
28 апреля 2003-го года.
Контрольные весы.
Когда дела, которые пусть не всегда ровно, но всё-таки шли, перестают идти вообще и то, что считалось твёрдым "будет" становится очевидным "могло бы быть" с продолжением через "но" или "если бы не...", душевному равновесию приходит конец. Но этот конец ещё не означает конец окончательный. Потеряно всего лишь равновесие, и самое время переметнуться в чашу с наименьшим вредом и наибольшей пользой. На данный момент. Что делают все и выигрывают, в результате, плотские слабости, проиграв духовные ценности. Зато живут сыто, как в раю, аж до самой глубокой, если повезёт, старости. А вот тут-то и начинается сущий ад в преддверии неминуемого ада в лучшем мире раскаяние. Перерастающее в покаяние. И за все прожитые и пережитые слабости приходится нести ответ с полной ответственностью перед самим Всевышним. И, что ещё страшнее, перед самим собой. А лгать самому себе, да ещё в преклонном возрасте, несерьёзно. Приходит время расплачиваться за все грехи, которые были ведь. И никакой склероз или частичная потеря памяти не помогут от них отказаться.
Мне часто говорят: "Измени себя". А по мне изменить себя означает изменить себе.
А я так не умею.
3 мая 2003-го года.
25-й кадр.
Я не долгожитель. И года мои не преклонны. И пожилым меня назвать пока ещё нельзя. Но мне уже столько лет, что я смело могу начинать свои повествования со слов: "Лет, этак, 10 - 15 назад..." И никто не удивится. Потому, что лет, этак, 10 - 15 назад я был уже не ребёнком, а отслужившим в армии молодым человеком... Кстати, я увлёкся, отвлёкся и отошёл от главной темы.
Так вот, мне уже столько лет, что есть что вспомнить из своей биографии. Точнее, есть кого вспомнить из неё же. Я всегда отличался общительностью и умением ладить с людьми. То есть, с теми, кто хотел, чтобы с ними ладили. Соответственно меня всегда окружало не малое количество приятелей, некоторые из которых в последствии стали настоящими друзьями.
А иные постепенно отсеялись, хотя претендовали на звание лучшего друга. Но не смогли ими стать. Их подвели глаза, их выражение. Постараюсь объяснить: глаза, не в смысле разрез, веки, ресницы, цвет и так далее, а глаза, в смысле глаза. Зрачки. Я научился читать людей с глаз. И как бы хороши в поведении, поступках и словах они не были, глаза говорили другое. Правду. Истину. Суть.
Я глядел им в душу через глаза и понимал, что эти люди способны плюнуть в душу. Не свою. В глазах их я видел пустоту. Да такую, что отчётливо просматривался затылок. Глаза были точно стеклянные, хотя от деяний остального тела веяло не деланной теплотой. Я самоотстранялся от них, как только мог. Умел. И не ошибся. Они плевали в душу всем подряд. Но со слезами на глазах. Сочувствуя.
Глаза - 25-й кадр. Нужно уметь его увидеть.
6 мая 2003-го года.
Историческая фальсификация.
(или фальсификация истории)
Все люди на земле любят говорить готовыми фразами, искусно придуманными неизвестными авторами неизвестное количество лет тому назад. И все люди на земле произносят эти фразы с таким важным выражением анфаса, точно они и есть те самые неизвестные авторы известных фраз, которых пора бы узнавать уже широким массам. Другими словами, "Страна должна знать своих героев!" (ну вот Вам ещё одна готовая фраза, точнее домашняя заготовка, хотя, простите, "домашняя заготовка" тоже есть готовая фраза).
Одна из самых старых и полюбившихся готовых фраз, используемых народонаселением в обиходе, звучит следующим образом: "В старые добрые времена..." Я хорошо помню старые времена (старые настолько, насколько может позволить мой средний возраст). И с полной ответственностью могу сказать, что старыми они, конечно, были, но вот добрыми их назвать я не возьмусь. Нет. Я также не возьмусь сказать, что новые времена сделались добрее. Отнюдь. Они намного злее стали. И довольно заметно пахнут повторением старых ошибок.
Но вот что обидно: пройдёт совсем немного времени, лет, этак, десять пятнадцать, и какими бы злыми сегодня времена не были, как бы не повторились и не продолжали повторяться на регулярной основе старые ошибки, перерастающие в новые, более изощрённые, кто-то где-то кому-то, рассказывая о сегодняшней жуткой действительности, обязательно употребит пресловутое "В старые добрые времена..." С ностальгией и грустью. В глазах. Значит, ложь останется жить. А народ врал, врёт, и будет врать. И народу, кстати, тоже.
О какой истории тут может идти речь?
20 мая 2003-го года.
Ограниченная свобода.
(на свободу с чистой совестью)
Тотальное наступление демократии западного образца на одну шестую часть суши застало обладателей советских мозгов, напичканных словами, лишёнными смысловой нагрузки и (самое страшное) идеи врасплох. Столь очевидный, что демократию импортную стали внедрять в обиход отечественные анархисты сомнительного толка, придав ей, возможно по неопытности своей, нечеловеческое лицо. Которое после не раз пытались подпудрить, подрумянить и подкрасить. Но, увы, всё оказалось тщетным. Перенесённая в юности оспа оставила свои неизгладимые... впечатления.
Но тогда народ опять поверил (тоже, возможно, по неопытности) в очередное освобождение от прежних освободителей. И не взирая на угнетающий голод, хлынул на площади перед зданиями законодательных и исполнительных органов с целью заставить былых повелителей повиноваться. А ещё потребовать своих прав. И свобод. Свободы слова, например. Или свободы выбора. Или даже свободы передвижения. В пространстве. В общем, свобод свободам, разрешённым основным Законом красного цвета в недорогом переплёте, изданным многотысячным тиражом.
И демократия восторжествовала. Как торжествовала некогда победа коммунистического труда. Народ теперь хорошо знает свои права (точнее то, что он не имеет права делать). И пользуется предоставленными свободами. Свободой слова, например: народ свободно ругает тех, кого в прежние времена ругать побоялся бы. Или свободой выбора: народ свободно выбирает то (или того), что (или кого) ему выбирать позволено. Или даже свободой передвижения: народ свободно передвигается в пространстве в поисках работы. Или вот ещё: свободой голоса (это - особая свобода).
Дело в том, что у нас её восприняли, внедрили и продолжают трактовать совсем неправильно. Народ запел. Запел в буквальном смысле этого слова. И это массовое пение принимает характер массового заболевания. Поют все. И в подавляющем большинстве те, кто опозорил бы своим, мягко говоря, неумением петь самый многолюдный хор. Они же поют соло. И дают концерты, раздавая автографы. На эти концерты ходят. Их слушают, у них есть поклонники. Им стараются подражать. Они востребованы... Но разве о такой свободе голоса шла речь в начале славного пути на свободу?
Иметь свободу голоса и иметь голос - совершенно разные вещи. Особенно, когда голоса нет.
21 мая 2003-го года.
Закон вне закона.
Любил сказки в детстве. Особенно когда читали мне их родители на ночь. Я засыпал тогда крепким сном и просыпался лишь утром и в хорошем расположении духа, как бывает каждый раз, когда выспишься. Мне нравилась их простота и правдивость. Обязательное присутствие положительного героя, который восстановит справедливость и накажет зло. Отчего победит добро всегда. И утвердится навсегда.
В армии любил устав. Особенно когда читал мне его сержант на ночь. Я засыпал тогда крепким сном и просыпался лишь утром и в хорошем расположении духа, как бывает каждый раз, когда выспишься. Мне нравилась его простота и правдивость. Обязательное присутствие положительного героя, который восстановит справедливость и накажет зло. Отчего победит добро всегда. И утвердится навсегда.
Повзрослев, полюбил свод законов. Особенно когда читал его на ночь. Я засыпал тогда крепким сном и просыпался лишь утром и в хорошем расположении духа, как бывает каждый раз, когда выспишься. Мне нравилась его простота и правдивость. Обязательное присутствие положительного героя, который восстановит справедливость и накажет зло. Отчего победит добро всегда. И утвердится навсегда.
Но жизненный опыт доказывал, что на деле и устав воинской службы, и общий свод законов, и даже основной закон - всё те же сказки, после которых засыпаешь крепким сном, но просыпаешься, когда уже поздно. И больше не можешь уснуть. А положительный герой, который восстановит справедливость и накажет зло, присутствует только на листе. Бумаги. Где приютились вышеназванные сказки для каждого возраста.
В любом законе во главу угла поставлен человек. В жизни человек поставлен в угол, если он живёт по закону.
Так где же закон?
22 мая 2003-го года.
Правила игры.
Ах, если б правому возможно было дать права. Не на вождение авто, имуществом владение. А право избираться, право выбирать. За нас, для нас, от имени, во благо. Тогда бы правда правдою была. А слово чести - честным словом бравого мужчины. Который верит правому. Мужчине. И все кругом правы. Ведь все - мужчины. За что их ценят женщины и дети почитают. Ах, если б правому возможно было дать права.
Но нынче прав не тот, кто прав по сути. А у кого права, большие полномочия. Тот правит бал, тот давит правого неправдой. Лишая права правым быть, мешая правде жить и матку резать. Сегодня правому дают... но не права. По морде. И долгих жизни лет без права переписки. Туда, где правым трудно быть. И левым тоже, и центристом. А ориентацию сменить не сложно. Тебе всегда помочь готовы. Люди?
Поэтому, чтоб правым быть у нас, достаточно лишь правому сказать: "Не прав ты!" А дальше жить попробовать, как прежде. И если сможется - не плохо. А если нет - пеняйте на себя. Ведь все живут так. И живут ведь. Долго. А Вы, чем лучше них? Или чем хуже? Так живите тоже. Только сначала правому скажите: "Ты не прав". Скажите, ну же. Смелее, всё равно придётся. Иначе будете не правы. И только потому, что правы.
Такие правила игры, в которую давно играют с нами.
27 мая 2003-го года.
Отпечатки пальцев.
Сколько нас есть в настоящее продолженное время? Нас, то есть людей. Ну, сколько? Несколько миллиардов? Да? Пусть. Но если эти самые несколько миллиардов переложить на пальцы из расчёта по миллиарду на каждый и посчитать, останется ещё несколько невостребованных пальцев на одной из двух возможных рук.
Хорошо. А сколько нас было в прошлом прошедшем времени? Ну, сколько? Плюс ещё несколько миллиардов? Так? Так. Следовательно, можно смело досчитать оставшиеся несколько пальцев на второй из двух возможных рук и, при необходимости, продолжить счёт посредством пальцев ног. И опять останутся невостребованные пальцы.
Предположим. Ну, а сколько нас будет в будущем бесконечном времени? Ну, сколько? Несколько миллиардов умноженные на несколько миллиардов? Может быть? Быть может. И мы будем считать нас на пальцах обеих рук, обеих ног, и, за неимением более пальцев на конечностях, привлечём, возможно, зубы здоровой ротовой полости.
Теперь вот о чём. Точнее, вот о ком. Ещё точнее, о тех из нас, которые оставили свой след в истории нас же. Наследили, так сказать. Они насчитываются сотнями. Или тысячами. Но никак не сотнями тысяч. И тем более не миллиардами. Их не нужно считать на пальцах рук и досчитывать на пальцах ног. Их надо знать поимённо.
Их мало. Их совсем немного. И если сравнить их с теми миллиардами, что были и будут, не сложно догадаться, что от общей массы они составляют единицы. Остальные же люди жили, живут и будут, к сожалению, жить и умирать, так и не оставив о себе никакой памяти. Никакого следа. Как опытные преступники, "работающие" в перчатках.
Хотя, может лучше так, чем оставлять после себя грязные пятна.
Как некоторые.
30 мая 2003-го года.
Без названия.
У каждого из нас есть своя звезда. В небе. Она горит, освещая наш путь. Дорогу. И продолжает быть, пока мы живы. Пока мы дышим. А когда мы перестаём это делать, наша звезда стремительно падает. Радуя тем самым случайного очевидца, который тут же загадывает желание. Выражаясь другими словами, пытается построить своё счастье на чужом горе.
Говорят, что эти желания сбываются.
3 июня 2003-го года.
Словесный портрет.
Было время. Были люди. Были вопросы. В то время те люди решали те вопросы одним словом. Одним рукопожатием. И слово то, данное единожды в одном экземпляре, работало честнее парафированного соглашения на нескольких языках, ратифицированного законодательным органом отдельно взятой страны. Рукопожатие заменяло печать, подтверждающую подлинность соглашения. И никто после подобного договора не осмелился бы отказаться от своих полномочий, оговорённых соглашением. То было время. То были люди. То были вопросы.
Теперь тоже время. Теперь тоже люди. Теперь тоже вопросы. А от былой честности осталось лишь не обязывающее ни к чему рукопожатие ослабевших рук. Время стало времечком. Люди доросли до людишек. Вопросы превратились в сплошные проблемы, которые людишкам за неимением времечка решить не под силу. И ни одно соглашение, будь оно парафировано на нескольких языках и ратифицировано законодательным органом отдельно взятой страны и подтверждено печатью, не работает. Потому, что люди превратились в людишек.
Раньше говорили: "Слово не птица, вылетит - не поймаешь". И очень следили за своими словами. Теперь все стали, как всем кажется, культурнее. Скажут глупость, или, того хуже, гадость. А потом заявляют: "Беру свои слова обратно". Будто мы на рынке и проданный товар обратно принимается. Продавцом - спекулянтом. Нет, я предпочитаю то, что говорили раньше. На счёт птицы. И руку жать тому, у которого слово есть закон. Для такого человека я готов даже шляпу надеть специально, чтобы перед ним её демонстративно снять.
Пожалуйста, отзовись (если таковой ещё сохранился).
4 июня 2003-го года.
Мужское достоинство.
Он не курил. Вообще. С самого своего рождения на свет. Запах горящего никотина был ему, конечно же, знаком. Но безвкусный вкус сигарет оставался чуждым и рот никогда не обжигал вонючий дым бесполезного подарка заокеанских индейцев.
Он и не пил. Много. И то малое, что он употреблял, попадало в организм крайне редко и в столь ничтожных количествах, что не имело физической способности расширять сосуды. Хоть на чуть-чуть. И он всегда был трезвым. Особенно когда употреблял.
Он и не ел особо. Толком. Так, перекусывал слегка чего-нибудь и запивал не газированной водой, лишённой минералов в пластмассовой бутылке неопределённой формы и цвета. И путь к его сердцу лежал через что угодно, только не через желудок.
Годы уходят. А я так и не дал ничего полезного тому же обществу. И то же общество не дало ничего полезного мне. Мы так и живём: я в обществе, общество вокруг меня. И каждый живёт сам за себя. Потому, что общество принимает моё тело, и не принимает мою душу. Без которой я обществу не отдамся. С которой я обществу не нужен.
Посмотрим, что будет дальше?
P.S. Кстати, пока восточные европейцы интересовались, западные европейцы мучились, а отечественное население унижалось, я задавался вопросом. И, кажется, нашёл к нему ответ. Я - полезное ископаемое. В ушах моих сера, под кожей - соли, в животе - газы. И в таком количестве, что любая арабская страна сделала бы на этом деньги.
7 апреля 2003-го года.
Книга - лучший подарок.
Все пишут. Все публикуют. Все печатаются. И так увлеклись этим непростым занятием, что никто не читает. Некогда. Да и незачем. Народ пошёл шибко грамотный и не признаёт ничьих мыслей, кроме своих. Поэтому книги не покупаются. Они только продаются. При этом у каждого дома не скудная библиотека, созданная из подношений всевозможных авторов, с которыми когда-то сводила судьба. Пересекались пути-дороги. Интересы.
И, порой, читая тёплые пожелания в свой адрес, написанные размашистым почерком на титульном листе самим родителем жидкого произведения в твёрдом переплёте, пытаешься вспомнить, откуда этот набор не всегда дешёвой бумаги оказался в моей переполненной подобным полке? Кто он, этот загадочный обладатель столь ограниченного кругозора и мировоззрения? Что он хочет оставить после себя, кроме макулатуры? И не находишь ответа.
Количество их всё возрастает. Увеличивается. Мозги постепенно отказываются переваривать такой объём ненужной информации, откровенной глупости, говоря простым языком. Чепухи. И книга, как ни жаль, перестаёт быть лучшим подарком. А полку, кстати, жалко. Она очень скоро не выдержит, сорвётся с петель. И полетит вниз под тяжестью. Улик. Которых предостаточно в наличии. Ибо все пишут, все публикуют, все печатаются.
Раньше говорили: "Рукописи не горят". В огне, в смысле. Теперь выясняется, что рукописи ещё и не тонут. В воде, то есть. А что не тонет в воде - Вы сами знаете.
8 апреля 2003-го года.
Ополченец.
В армии есть такое понятие, как дедовщина. Это когда старослужащие солдаты (деды) издеваются над новобранцами (молодыми). На официальном языке это явление называют неуставными взаимоотношениями. И пытаются с ним бороться различными способами. То есть, наказывают. Через взыскания устные и с занесением в личное дело, наряды вне очереди и аресты. Гауптвахту. Где желание мучить молодых отбивают теми же неуставными взаимоотношениями, применяемыми конвоем по отношению к самим дедам. Кулаками, сапогами и прикладами. Автоматов. И те, после небольшой отсидки возвращаются в казарму успокоенными внешне, но злыми внутренне. И устраивают козни всё тем же молодым, но уже осторожно. В безлюдном месте в поздний час. Бороться с этим процессом невозможно. Потому, что вечно битые молодые становясь дедами, сами начинают бить новых молодых. Беспощадно. Забивая их, чтобы выбить из себя тем самым память. И обиду за жестокие унижения. А на деле - комплекс неполноценности.
Однако оставим армию военным и вернёмся к делам нашим. Гражданским. Где есть точно такая же дедовщина, возможно гораздо хуже. Но никто о ней не говорит, никто не пишет. А заключается она в том, что любой, кто хоть на одну ступеньку поднимается по служебной лестнице, начинает страшно важничать и мучить подчинённых, кстати, тоже страшно. Своих вчерашних сослуживцев и, как любили говорить раньше, товарищей по работе. Не по-товарищески. Зато все принимают такое за должное и даже дают повод унизить себя. С удовольствием. Придумав для подобного случая негласный закон, по которому живут: "Ты начальник - я дурак, я начальник - ты дурак" (где же самолюбие?) Внутренне ненавидя, они выжидают часа своего выдвижения. И сочиняют такие ужасные сцены "публичной казни" отдельных лиц, что не хочется, чтобы их выдвигали. Они есть. Они среди нас. Они ждут. И какая разница, как именно они будут издеваться над людьми: физически или духовно? Они садисты. А их угодники мазохисты. И вместе им хорошо. Потому, что всем плохо.
Не разберу, что-то, где же лучше: в армии или на гражданке?
9 апреля 2003-го года.
Дом, который построил...
(почти по Свифту)
Вот тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, с которых вымогают те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот те, у которых отнимают те, с которых вымогают те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех. А вот этот, у которого совсем нечего взять, отчего его не трогают даже те, у которых отнимают те, с которых вымогают те, которых заставляют платить те, которым приходится платить тем, которые заплатили, за что назначили их те, которые свои, за что собрал их вокруг себя тот, что избрал себя сам от имени всех.
Получается следующее: у этого совсем нечего взять потому, что тот избрал себя сам от имени всех.
Свифту такое и не снилось.
16 апреля 2003-го года.
Социалист-утопист.
Когда я стану большим, настолько, что перестану быть, я хочу, чтоб меня почитали, почитав мои мысли в рассказах. И чтобы когда-нибудь кто-нибудь мог привести в пример примеры, описанные доселе моей рукой. Оценив каждое слово ни только как слово, а как целую мысль, в которой много идей. Но претворить их в жизнь не представляется возможным даже сейчас. Когда прошло много лет с момента их написания. Тогда они слышались полным абсурдом. Теперь они слушаются вчерашним авангардом. Потому, что короткие и быстрые. И легко уяснить для себя, что жизнь в достатке была нелёгкой, когда достаток был в достатке. А душа таки мучилась кислородным голоданием и хрипела. Искренне удивляя окружающих, что легко дышали углекислым газом, не догадываясь о наличии в воздухе кислорода...
Когда я стану большим, я хочу, чтоб меня почитали. Почитав, перечитали. И перечитав, предложили почитать соседу.
Сен-Симон, Фурье, Оуэн... Они верили в то, чего не знали.
И я поверю.
17 апреля 2003-го года.
Хорошего понемножку.
Давно такого не было, чтобы кому-то вдруг стало плохо. И это не говорит о том, что всем хорошо. Всем плохо, это перманентное состояние каждого. И так как всем плохо, все переносят "плохо" не так уж и плохо, как могло бы быть, если плохо было бы одному, когда всем вокруг хорошо. Плохо всем, поэтому никому не становится хуже.
Наоборот, все делают вид, что им хорошо, не боясь сглаза и зависти тех, кто так же делает вид, что им хорошо, надеясь, что кто-нибудь им всё-таки поверит. Но никто не верит. Ни тем, кто делает вид, что им хорошо, обманывая тем самым себя самого, ни тому, что когда-нибудь что-нибудь будет лучше, чем плохо. Что есть неплохо.
А на то, что будет хорошо, никто просто не надеется. Надежда, как известно, умирает последней, оставляя после себя безнадёжность. И умирать вместе с ней совсем не обязательно, жизнь без надежды и так подобна смерти. А жить после смерти неприкаянным всё тот же ад. Но уже на этом свете, не на том. Как всё смешалось...
"Надежда надеждой, а как же вера и любовь?" - возможно, спросят меня. Отвечу: вера, надежда, любовь - это всего лишь человеческие имена, написанные с маленькой буквы. Такие, как Слава, например. Но ни кому-нибудь, а в смысле Вячеслав, то есть Славик. А в остальном - всё та же безнадёжность. И страх перед завтрашним днём.
Неотложку жалко. Раньше её вызывали, когда кому-то вдруг становилось плохо. Теперь она приезжает, когда кому-то вдруг становится хорошо. Это значит, что тот, которому вдруг стало хорошо или сошёл с ума и перестал понимать действительность, или просто поменял местожительства и умер (зачем только жил, мучился?)
А о мёртвом или хорошо, или никак.
21 апреля 2003-го года.
Яма.
Совсем недавно я был уверен, что в жизни нет смысла. Теперь же, переговорив с местной публикой, я стал понимать, что смысл у жизни всё-таки есть. Только он, этот смысл, мне не нравится. И если бы жизнь была книгой, я просто перестал бы её читать.
К сожалению, жизнь не книга. Её нельзя перестать читать, конспектировать или перелистывать. Её можно, конечно, добровольно прекратить, но это большой грех, а жить в аду и после смерти тоже захочет не каждый. Приходится терпеть.
А зол я потому, что меня опять хотели купить. Всё те же, кто обычно покупает. А я опять не купился. Тогда меня продали. И не те, кто обычно продаёт. А человек, которого я считал себе другом. И я опять ошибся в людях. В их чести и порядочности.
Нет никакой уверенности в завтрашнем дне. Дно есть дно, будь оно завтрашнее или послезавтрашнее.
Не опуститься бы глубже.
22 апреля 2003-го года.
Весна.
Весна. Собачий холод, несмотря на то, что конец апреля. Самый его конец. Через пару дней апрель покинет этот год. Навсегда. Оставив нас наедине с маем, месяцем зелёным и тёплым... Но пока собачий холод, а выть собакой всё равно не хочется. Потому, что весна, даже если холодно и кости пока не прогрелись. Зато есть серьёзные основания надеяться сделать это в ближайшем будущем.
С жизнью немалые трудности, всё ещё не живём, существуем. Но сейчас это не имеет такого заострённого значения, как зимой. Весна на дворе, половодье в деревнях и сёлах. Дождь и ветер. А на деревьях уже распускаются почки и ранние птицы дают первые сольные концерты. Кстати, бесплатно. Отчего существование наше начинает отдалённо отдавать жизнью.
И мы в своём существовании начинаем искать сосуществования. Успокоенно обсуждая то, что осуждали совсем недавно. И судить хочется лишь товарищеский матч футбольных команд, которые начали сезон и ещё не разыгрались. Весна готовит почву для жаркого лета. Нужно просто подождать. Ведь самое страшное позади. Перезимовали. А авитаминоз залечим фруктами.
Весна.
28 апреля 2003-го года.
Контрольные весы.
Когда дела, которые пусть не всегда ровно, но всё-таки шли, перестают идти вообще и то, что считалось твёрдым "будет" становится очевидным "могло бы быть" с продолжением через "но" или "если бы не...", душевному равновесию приходит конец. Но этот конец ещё не означает конец окончательный. Потеряно всего лишь равновесие, и самое время переметнуться в чашу с наименьшим вредом и наибольшей пользой. На данный момент. Что делают все и выигрывают, в результате, плотские слабости, проиграв духовные ценности. Зато живут сыто, как в раю, аж до самой глубокой, если повезёт, старости. А вот тут-то и начинается сущий ад в преддверии неминуемого ада в лучшем мире раскаяние. Перерастающее в покаяние. И за все прожитые и пережитые слабости приходится нести ответ с полной ответственностью перед самим Всевышним. И, что ещё страшнее, перед самим собой. А лгать самому себе, да ещё в преклонном возрасте, несерьёзно. Приходит время расплачиваться за все грехи, которые были ведь. И никакой склероз или частичная потеря памяти не помогут от них отказаться.
Мне часто говорят: "Измени себя". А по мне изменить себя означает изменить себе.
А я так не умею.
3 мая 2003-го года.
25-й кадр.
Я не долгожитель. И года мои не преклонны. И пожилым меня назвать пока ещё нельзя. Но мне уже столько лет, что я смело могу начинать свои повествования со слов: "Лет, этак, 10 - 15 назад..." И никто не удивится. Потому, что лет, этак, 10 - 15 назад я был уже не ребёнком, а отслужившим в армии молодым человеком... Кстати, я увлёкся, отвлёкся и отошёл от главной темы.
Так вот, мне уже столько лет, что есть что вспомнить из своей биографии. Точнее, есть кого вспомнить из неё же. Я всегда отличался общительностью и умением ладить с людьми. То есть, с теми, кто хотел, чтобы с ними ладили. Соответственно меня всегда окружало не малое количество приятелей, некоторые из которых в последствии стали настоящими друзьями.
А иные постепенно отсеялись, хотя претендовали на звание лучшего друга. Но не смогли ими стать. Их подвели глаза, их выражение. Постараюсь объяснить: глаза, не в смысле разрез, веки, ресницы, цвет и так далее, а глаза, в смысле глаза. Зрачки. Я научился читать людей с глаз. И как бы хороши в поведении, поступках и словах они не были, глаза говорили другое. Правду. Истину. Суть.
Я глядел им в душу через глаза и понимал, что эти люди способны плюнуть в душу. Не свою. В глазах их я видел пустоту. Да такую, что отчётливо просматривался затылок. Глаза были точно стеклянные, хотя от деяний остального тела веяло не деланной теплотой. Я самоотстранялся от них, как только мог. Умел. И не ошибся. Они плевали в душу всем подряд. Но со слезами на глазах. Сочувствуя.
Глаза - 25-й кадр. Нужно уметь его увидеть.
6 мая 2003-го года.
Историческая фальсификация.
(или фальсификация истории)
Все люди на земле любят говорить готовыми фразами, искусно придуманными неизвестными авторами неизвестное количество лет тому назад. И все люди на земле произносят эти фразы с таким важным выражением анфаса, точно они и есть те самые неизвестные авторы известных фраз, которых пора бы узнавать уже широким массам. Другими словами, "Страна должна знать своих героев!" (ну вот Вам ещё одна готовая фраза, точнее домашняя заготовка, хотя, простите, "домашняя заготовка" тоже есть готовая фраза).
Одна из самых старых и полюбившихся готовых фраз, используемых народонаселением в обиходе, звучит следующим образом: "В старые добрые времена..." Я хорошо помню старые времена (старые настолько, насколько может позволить мой средний возраст). И с полной ответственностью могу сказать, что старыми они, конечно, были, но вот добрыми их назвать я не возьмусь. Нет. Я также не возьмусь сказать, что новые времена сделались добрее. Отнюдь. Они намного злее стали. И довольно заметно пахнут повторением старых ошибок.
Но вот что обидно: пройдёт совсем немного времени, лет, этак, десять пятнадцать, и какими бы злыми сегодня времена не были, как бы не повторились и не продолжали повторяться на регулярной основе старые ошибки, перерастающие в новые, более изощрённые, кто-то где-то кому-то, рассказывая о сегодняшней жуткой действительности, обязательно употребит пресловутое "В старые добрые времена..." С ностальгией и грустью. В глазах. Значит, ложь останется жить. А народ врал, врёт, и будет врать. И народу, кстати, тоже.
О какой истории тут может идти речь?
20 мая 2003-го года.
Ограниченная свобода.
(на свободу с чистой совестью)
Тотальное наступление демократии западного образца на одну шестую часть суши застало обладателей советских мозгов, напичканных словами, лишёнными смысловой нагрузки и (самое страшное) идеи врасплох. Столь очевидный, что демократию импортную стали внедрять в обиход отечественные анархисты сомнительного толка, придав ей, возможно по неопытности своей, нечеловеческое лицо. Которое после не раз пытались подпудрить, подрумянить и подкрасить. Но, увы, всё оказалось тщетным. Перенесённая в юности оспа оставила свои неизгладимые... впечатления.
Но тогда народ опять поверил (тоже, возможно, по неопытности) в очередное освобождение от прежних освободителей. И не взирая на угнетающий голод, хлынул на площади перед зданиями законодательных и исполнительных органов с целью заставить былых повелителей повиноваться. А ещё потребовать своих прав. И свобод. Свободы слова, например. Или свободы выбора. Или даже свободы передвижения. В пространстве. В общем, свобод свободам, разрешённым основным Законом красного цвета в недорогом переплёте, изданным многотысячным тиражом.
И демократия восторжествовала. Как торжествовала некогда победа коммунистического труда. Народ теперь хорошо знает свои права (точнее то, что он не имеет права делать). И пользуется предоставленными свободами. Свободой слова, например: народ свободно ругает тех, кого в прежние времена ругать побоялся бы. Или свободой выбора: народ свободно выбирает то (или того), что (или кого) ему выбирать позволено. Или даже свободой передвижения: народ свободно передвигается в пространстве в поисках работы. Или вот ещё: свободой голоса (это - особая свобода).
Дело в том, что у нас её восприняли, внедрили и продолжают трактовать совсем неправильно. Народ запел. Запел в буквальном смысле этого слова. И это массовое пение принимает характер массового заболевания. Поют все. И в подавляющем большинстве те, кто опозорил бы своим, мягко говоря, неумением петь самый многолюдный хор. Они же поют соло. И дают концерты, раздавая автографы. На эти концерты ходят. Их слушают, у них есть поклонники. Им стараются подражать. Они востребованы... Но разве о такой свободе голоса шла речь в начале славного пути на свободу?
Иметь свободу голоса и иметь голос - совершенно разные вещи. Особенно, когда голоса нет.
21 мая 2003-го года.
Закон вне закона.
Любил сказки в детстве. Особенно когда читали мне их родители на ночь. Я засыпал тогда крепким сном и просыпался лишь утром и в хорошем расположении духа, как бывает каждый раз, когда выспишься. Мне нравилась их простота и правдивость. Обязательное присутствие положительного героя, который восстановит справедливость и накажет зло. Отчего победит добро всегда. И утвердится навсегда.
В армии любил устав. Особенно когда читал мне его сержант на ночь. Я засыпал тогда крепким сном и просыпался лишь утром и в хорошем расположении духа, как бывает каждый раз, когда выспишься. Мне нравилась его простота и правдивость. Обязательное присутствие положительного героя, который восстановит справедливость и накажет зло. Отчего победит добро всегда. И утвердится навсегда.
Повзрослев, полюбил свод законов. Особенно когда читал его на ночь. Я засыпал тогда крепким сном и просыпался лишь утром и в хорошем расположении духа, как бывает каждый раз, когда выспишься. Мне нравилась его простота и правдивость. Обязательное присутствие положительного героя, который восстановит справедливость и накажет зло. Отчего победит добро всегда. И утвердится навсегда.
Но жизненный опыт доказывал, что на деле и устав воинской службы, и общий свод законов, и даже основной закон - всё те же сказки, после которых засыпаешь крепким сном, но просыпаешься, когда уже поздно. И больше не можешь уснуть. А положительный герой, который восстановит справедливость и накажет зло, присутствует только на листе. Бумаги. Где приютились вышеназванные сказки для каждого возраста.
В любом законе во главу угла поставлен человек. В жизни человек поставлен в угол, если он живёт по закону.
Так где же закон?
22 мая 2003-го года.
Правила игры.
Ах, если б правому возможно было дать права. Не на вождение авто, имуществом владение. А право избираться, право выбирать. За нас, для нас, от имени, во благо. Тогда бы правда правдою была. А слово чести - честным словом бравого мужчины. Который верит правому. Мужчине. И все кругом правы. Ведь все - мужчины. За что их ценят женщины и дети почитают. Ах, если б правому возможно было дать права.
Но нынче прав не тот, кто прав по сути. А у кого права, большие полномочия. Тот правит бал, тот давит правого неправдой. Лишая права правым быть, мешая правде жить и матку резать. Сегодня правому дают... но не права. По морде. И долгих жизни лет без права переписки. Туда, где правым трудно быть. И левым тоже, и центристом. А ориентацию сменить не сложно. Тебе всегда помочь готовы. Люди?
Поэтому, чтоб правым быть у нас, достаточно лишь правому сказать: "Не прав ты!" А дальше жить попробовать, как прежде. И если сможется - не плохо. А если нет - пеняйте на себя. Ведь все живут так. И живут ведь. Долго. А Вы, чем лучше них? Или чем хуже? Так живите тоже. Только сначала правому скажите: "Ты не прав". Скажите, ну же. Смелее, всё равно придётся. Иначе будете не правы. И только потому, что правы.
Такие правила игры, в которую давно играют с нами.
27 мая 2003-го года.
Отпечатки пальцев.
Сколько нас есть в настоящее продолженное время? Нас, то есть людей. Ну, сколько? Несколько миллиардов? Да? Пусть. Но если эти самые несколько миллиардов переложить на пальцы из расчёта по миллиарду на каждый и посчитать, останется ещё несколько невостребованных пальцев на одной из двух возможных рук.
Хорошо. А сколько нас было в прошлом прошедшем времени? Ну, сколько? Плюс ещё несколько миллиардов? Так? Так. Следовательно, можно смело досчитать оставшиеся несколько пальцев на второй из двух возможных рук и, при необходимости, продолжить счёт посредством пальцев ног. И опять останутся невостребованные пальцы.
Предположим. Ну, а сколько нас будет в будущем бесконечном времени? Ну, сколько? Несколько миллиардов умноженные на несколько миллиардов? Может быть? Быть может. И мы будем считать нас на пальцах обеих рук, обеих ног, и, за неимением более пальцев на конечностях, привлечём, возможно, зубы здоровой ротовой полости.
Теперь вот о чём. Точнее, вот о ком. Ещё точнее, о тех из нас, которые оставили свой след в истории нас же. Наследили, так сказать. Они насчитываются сотнями. Или тысячами. Но никак не сотнями тысяч. И тем более не миллиардами. Их не нужно считать на пальцах рук и досчитывать на пальцах ног. Их надо знать поимённо.
Их мало. Их совсем немного. И если сравнить их с теми миллиардами, что были и будут, не сложно догадаться, что от общей массы они составляют единицы. Остальные же люди жили, живут и будут, к сожалению, жить и умирать, так и не оставив о себе никакой памяти. Никакого следа. Как опытные преступники, "работающие" в перчатках.
Хотя, может лучше так, чем оставлять после себя грязные пятна.
Как некоторые.
30 мая 2003-го года.
Без названия.
У каждого из нас есть своя звезда. В небе. Она горит, освещая наш путь. Дорогу. И продолжает быть, пока мы живы. Пока мы дышим. А когда мы перестаём это делать, наша звезда стремительно падает. Радуя тем самым случайного очевидца, который тут же загадывает желание. Выражаясь другими словами, пытается построить своё счастье на чужом горе.
Говорят, что эти желания сбываются.
3 июня 2003-го года.
Словесный портрет.
Было время. Были люди. Были вопросы. В то время те люди решали те вопросы одним словом. Одним рукопожатием. И слово то, данное единожды в одном экземпляре, работало честнее парафированного соглашения на нескольких языках, ратифицированного законодательным органом отдельно взятой страны. Рукопожатие заменяло печать, подтверждающую подлинность соглашения. И никто после подобного договора не осмелился бы отказаться от своих полномочий, оговорённых соглашением. То было время. То были люди. То были вопросы.
Теперь тоже время. Теперь тоже люди. Теперь тоже вопросы. А от былой честности осталось лишь не обязывающее ни к чему рукопожатие ослабевших рук. Время стало времечком. Люди доросли до людишек. Вопросы превратились в сплошные проблемы, которые людишкам за неимением времечка решить не под силу. И ни одно соглашение, будь оно парафировано на нескольких языках и ратифицировано законодательным органом отдельно взятой страны и подтверждено печатью, не работает. Потому, что люди превратились в людишек.
Раньше говорили: "Слово не птица, вылетит - не поймаешь". И очень следили за своими словами. Теперь все стали, как всем кажется, культурнее. Скажут глупость, или, того хуже, гадость. А потом заявляют: "Беру свои слова обратно". Будто мы на рынке и проданный товар обратно принимается. Продавцом - спекулянтом. Нет, я предпочитаю то, что говорили раньше. На счёт птицы. И руку жать тому, у которого слово есть закон. Для такого человека я готов даже шляпу надеть специально, чтобы перед ним её демонстративно снять.
Пожалуйста, отзовись (если таковой ещё сохранился).
4 июня 2003-го года.
Мужское достоинство.
Он не курил. Вообще. С самого своего рождения на свет. Запах горящего никотина был ему, конечно же, знаком. Но безвкусный вкус сигарет оставался чуждым и рот никогда не обжигал вонючий дым бесполезного подарка заокеанских индейцев.
Он и не пил. Много. И то малое, что он употреблял, попадало в организм крайне редко и в столь ничтожных количествах, что не имело физической способности расширять сосуды. Хоть на чуть-чуть. И он всегда был трезвым. Особенно когда употреблял.
Он и не ел особо. Толком. Так, перекусывал слегка чего-нибудь и запивал не газированной водой, лишённой минералов в пластмассовой бутылке неопределённой формы и цвета. И путь к его сердцу лежал через что угодно, только не через желудок.