Конечно, все это началось с моего поколения (хронологически, не идейно). В пятидесятые годы можно была наблюдать, как дзэн-буддизм становился массовым увлечением. Поведение наших битников и их отношение к жизни нельзя было назвать пассивным. Они всегда к чему-то стремились, хотя, увы, никогда ничего не достигали. Мы с Майроном не разделяли ни их удовольствий, ни их отношения к жизни, ибо, несмотря на нашу молодость, мы все же принадлежали к сороковым, к тому последнему периоду человеческой истории, когда люди были способны ощущать свою полную ответственность за все, что происходило вокруг. Разумеется, я имею в виду войну и необходимость противостоять Гитлеру, Муссолини и Того. И я нисколько не преувеличиваю, когда утверждаю, что отдала бы десять лет жизни за то, чтобы перенестись во времени и хотя бы на час оказаться на голливудской площадке в то самое время, когда там снимался Дэйн Кларк, и увидеть его и всех великих звезд на вершине их славы и даже, может быть, подобно однополчанину Дэйна Бобу Хаттону завести роман с Джоан Лесли, звездой, в которую я безнадежно влюбилась, когда смотрела «Сержанта Йорка». Но где сейчас Джоан? Где все эти прекрасные годы войны, жертвенности и фильмов Пандро С. Бермана? Ничего из этого никогда не вернется, разве что в невыразительных декорациях «Вечернего шоу» да, молю бога, в яркой прозе Майры Брекинридж, за которую она возьмется, как только завершит несомненный шедевр своего мужа «Паркер Тайлер и кино сороковых».
Как отнесется нынешнее поколение к моим усилиям? Не знаю. Я обнаружила, что любое упоминание о звездах сороковых вызывает у них скуку. «Кто такой Гэри Купер?» – спросила одна юная штучка вчера вечером, на что другая девушка ответила: «Это тот с большими ушами», – имея в виду Кларка Гейбла! Однако все они считают, что Хамфри Богарт очарователен, и это может проложить дорогу к пониманию между нами.
Вчерашний разговор.
– Опыт – это как бы еще не все, Майра. Я имею в виду, что это как бы глубоко внутри вас.
– Что это?
– Это – это то, что находится в глубине вас. Это вы сами.
– Но разве то, что мы собой представляем, это не результат нашего жизненного опыта?
– Нет, это то, что вы как бы ощущаете…
Как бы. Как бы. Как бы! Эта жвачка просто убивает меня! Хотя мой собеседник принадлежал к тому типу длинноногих молодых людей, к которому я неравнодушна, я просто отшила его и стала смотреть на танцующих в середине комнаты, десяток юношей и девушек, которые извивались, не касаясь друг друга, каждый в своем собственном мире… и это главный принцип сегодняшнего дня: не трогай меня, и я тебя не трону. Как в игре: «Холодно, холодно». Как в игре? Нет, то не игра. Это безумие!
Расти Годовски был самым привлекательным среди танцующих и, конечно же, самым сексапильным в своих выцветших джинсах и ковбойке, верхние пуговицы которой были расстегнуты и открывали смуглую мускулистую шею и грудь, на которой сразу под ключичной впадиной курчавились бронзовые волосы, шелковистые на вид в отличие от мужских персонажей Брилло. Скоро я точно буду знать, каковы они на самом деле. Бедная Мэри-Энн!
– Он хорошо танцует, правда? – Мэри-Энн уселась в кресло, которое мой собеседник-метафизик покинул, боюсь, совершенно незаметно для меня. Без сомнения, она видела, что я наблюдаю за Расти. Она не совсем глупа.
– Я изучаю его пластику, – мой голос прозвучал более холодно, чем я того хотела, но она застала меня врасплох, а я не люблю, когда за мной наблюдают незаметно для меня. – Должна сказать, он очень хорошо двигается, когда танцует, – добавила я уже теплее, тем самым вызвав у нее робкую улыбку.
– Он очень хорошо развит. Он неуклюж, только когда ходит.
– Ну что ж, в ближайшее время надо этим заняться, – быстро сказала я, а я действительно займусь им, бедная глупышка!
Мэри-Энн продолжала болтать, не замечая моего состояния.
– Мы думаем пожениться в июне после окончания учебы. Это в том случае, если оба получим работу. Конечно, я могу заработать немного денег как модель. Знаете ли, я не помешана на карьере. Честно говоря, я записалась на музыкальный курс только для того, чтобы быть с Расти, чтобы присматривать за ним. Иначе со всеми этими западающими на него красотками у меня не было бы ни единого шанса.
– Вы будете очаровательной парой.
Я снова отметила, как необыкновенно привлекательна эта девушка с ее чистым свежим личиком, которое вызывало у меня восхищение и зависть, потому что кожа на моем собственном лице вряд ли снискала бы одобрение Елены Рубинштейн. В свое время я слишком сильно поклонялась солнцу, и, чтобы как-то освежить тело после долгих лежаний на Джонс-Бич, я пользовалась лосьонами на спирту, за что и поплатилась своей кожей.
Теперь Расти танцевал спиной к нам, и я не могла отвести взгляд от его небольших почти квадратных ягодиц, ритмично двигающихся в такт электронной гитаре. Я попыталась представить себе, как они выглядят без одежды, но на этот раз воображение меня подвело. К счастью, я скоро все узнаю!
– Конечно, денег у нас нет. Мне присылает кое-что семья из Виннипега, но у бедного Расти только эти тетка и дядя в Детройте, которые не любят его, потому что в детстве с ним почти не было сладу…
– Настолько, что он был осужден за кражу автомобиля.
В тот день, когда я впервые увидела Расти в классе, я пошла в офис Бака, где хранились дела всех студентов. На удивление, все бумаги были в полном порядке. Соответствующая запись гласила, что Расти был приговорен судом к трем годам условно; из той же записи неоспоримо следовало, что, если у него снова возникнут противоречия с законом, он может попасть в тюрьму на срок до двадцати лет. Мэри-Энн выглядела ошеломленной.
– Я не думала, что кто-либо еще знает об этом.
– Только Дядюшка Бак и я, – я похлопала ее по руке. – Не беспокойтесь, мы никому не собираемся рассказывать.
– Он совершенно переменился с тех пор, в самом деле. Знаете, вокруг него тогда вертелась куча девиц. Он спал с кем попало. Вы бы видели эти фотографии у него! Но когда мы познакомились, он все это бросил, и сейчас его не интересует ничего, кроме работы, он хочет стать звездой, и я уверена, он ею станет.
– Он в самом деле не хуже любого на телевидении, – я нисколько не кривила душой. – Конечно, он не очень хорошо говорит, но и все они не лучше.
– Ой, что вы! Он ужасно хорошо говорит. Ему просто не хватает выразительности, но это дело наживное. Как бы там ни было, у него есть главное – он настоящий. И конечно, он очень сексуальный. Вы бы видели его весной по нашему внутреннему ТВ, он играл одного из этих сумасшедших убийц. Это было нечто!
На этом самом месте мне и дал марихуану то ли Клем, то ли Клинт, и остаток вечера прошел в мистическом духе.
Мне стало лучше, и подготовиться ко второму занятию по перевоплощению я смогла как следует; и, хотя я чувствую себя совершенно измученной, мне по крайней мере удалось преодолеть похмелье.
Письмо от доктора Монтага меня подбодрило. Он предостерегает меня насчет депрессии, в которую я впала после смерти Майрона, и считает, что вместо того, чтобы копаться в себе, мне следует загрузить себя работой; все это слишком очевидно. Я так загружена, что он мог бы только мечтать об этом! В промежутках между осуществлением плана по заманиванию в ловушку Расти и попытками заполучить свою законную часть Академии я едва выкраиваю минуты для настоящего дела моей жизни, для завершения книги Майрона. К счастью, мысли, которые возникли у меня во время посещения «Метро-Голдвин-Майер», многое добавили к тексту Майрона. Между тем у меня появилась замечательная идея статьи о Пандро С. Бермане, которую «Кайе дю синема» [16] должен просто проглотить. В конце концов, если не считать Орсона Уэллеса и Самюэля Фуллера, Берман – самый значительный постановщик сороковых годов.
Сегодня я говорила с Расти резко. Он не подает никаких признаков улучшения, и боюсь, я была груба.
– Вы просто не в состоянии ходить прямо, – я изобразила его неуклюжую походку, которая хоть и была по-своему необыкновенно чувственной, но мало подходили для экрана.
Похоже, он сильно рассердился и что-то пробормотал себе под нос, я не могла расслышать, что именно, но явно нечто некомплиментарное. Мэри-Энн выглядела еще более растерянной, чем всегда, и глазами умоляла меня прекратить это.
– Я хочу поговорить с вами после занятий, Годовски, – твердо произнесла я и зловеще добавила: – Так дальше не может продолжаться.
Потом я провела с классом несколько упражнений, показывая, как надо сидеть, что для некоторых из них было делом непростым. Все это время я краем глаза наблюдала за мрачной физиономией Расти. Мой прием сработал великолепно.
После занятий Расти зашел ко мне в кабинет и уселся в прямое кресло возле стола, склонившись на одну сторону и широко раскинув ноги. Он был совершенно спокоен. Вид у него был откровенно вызывающим, даже несколько презрительным. Сознание собственного мужского превосходства позволяло ему чувствовать себя в полной безопасности.
Как всегда, на нем была спортивная рубашка, расстегнутая на две верхние пуговицы. Сегодня, однако, майка скрывала грудную клетку. Выцветшие синие джинсы и нечищеные башмаки дополняли костюм – как я уже давно заметила, именно так одевались сейчас молодые люди, стараясь выйти за рамки нормального поведения и создавая вымышленный мир в попытке игнорировать тот непреложный факт, что они всего лишь винтики машин и компьютеров, строительный материал общества, оперирующего исключительно категориями полезности и выгодности. В сегодняшней жизни для мужчины в прежнем понимании этого слова нет места, больше не нужны ритуальные проявления его мужественности, внутренней силы, инициативности, нет физической борьбы за жизнь или за самку. Ему ничего не остается, как только облачиться в одежды, напоминающие о прежних временах. Только в виде пародии сегодня может быть сыгран классический герой, непринужденно пересекающий пространство, заполненное восхищенными дамами. Будем снисходительны, то время прошло. Марлон Брандо был последним из традиционных героев, и, заметим, даже он неизменно терпел поражение в конце… жертва общества, в котором нет места прежним идеалам мужественности. После Брандо не было уже никого, кроме никчемного О'Тула, вечно сбитого с толку Мастроянни и радостного невежи Бельмондо. Да, время мужчин кончилось, начинается эра Женщины-Триумфатора, эра Майры Брекинридж!
Я начала вежливо, мирно:
– Недавно Мэри-Энн упрекнула меня в том, что слишком придирчива к тебе, Расти…
– Это точно…
– Пожалуйста, не перебивай, – я была твердой, но корректной, как Ева Арден. – Если это действительно так, то только потому, что я пытаюсь помочь тебе. Я думаю, в тебе заложен огромный потенциальный талант. Насколько большой, я пока не могу определить, но ясно, что, если ты не научишься как следует ходить, не будет ни единого шанса, что когда-либо ты станешь настоящей звездой.
Упоминание о таланте польстило ему, пророчество напугало.
– Как, мисс Майра, разве я так плохо двигаюсь?
– Боюсь, что да. Посмотри, даже сейчас ты склонился на один бок. Впечатление такое, что ты вот-вот вывалишься из кресла.
Он выпрямился и заложил ногу за ногу.
– Так лучше?
Явная ухмылка в его голосе взволновала меня. Нужно усилить давление, посильнее унизить его.
– Да. Теперь я знаю, что у тебя физический недостаток. Мэри-Энн рассказала мне о твоей спине.
– Я сломал четыре ребра, но я все равно отыграл второй тайм, – он необыкновенно гордился собой, в этом не было никакого сомнения. Весьма самоуверенный молодой человек.
– Восхитительно. А сейчас я хочу, чтобы ты встал и прошел до двери и обратно.
Я услышала, как, поднимаясь, он пробормотал: «О черт». Медленно и довольно неуклюже он пошел к двери, вернулся и стал прямо напротив меня, заложив большие пальцы за пояс. Я только сейчас заметила, какие крупные и сильные у него руки. На необыкновенно длинных пальцах совсем не было волос.
– Нормально?
– Не нормально. – Мгновение я изучала его. Он стоял так близко ко мне, что мои глаза были на уровне пряжки на его поясе. – А теперь вот что, Расти. Я заметила, что все твои трудности улетучиваются во время танца. Так вот, я хочу, чтобы в качестве упражнения ты станцевал один из этих танцев, которые вы танцуете на одном месте, не знаю, как вы там его называете. Что-то вроде того, что вы проделывали на вечеринке.
– Танцевать? Здесь? Сейчас? – Он был в замешательстве. – Но здесь нет музыки.
– Строго говоря, то, подо что вы танцуете, никогда не называлось музыкой, так, электронный шум. Ничего похожего на великую музыку Гленна Миллера. Все, что тебе нужно, – это ритм. Ты можешь отбивать такт пальцами.
– Я чувствую себя идиотом, – он нахмурился, в нем вдруг появилась агрессивность, но я знала, что делаю.
– Давай-давай! Мы не можем потратить на это весь день. Начинай.
Я щелкнула пальцами. Все еще находясь в нерешительности, он сделал тоже самое и начал медленно вращать бедрами. Это оказало на меня почти нестерпимое эротическое впечатление. Сексуально покачиваясь, его таз двигался всего в трех футах от меня. Какое-то время он продолжал так извиваться, руки у него, по-видимому, вспотели, так что щелчки раздавались все менее четко. Я велела ему повернуться, чтобы я могла посмотреть на него со всех сторон. Он сделал, как я сказала. Его сильные, резко очерченные ягодицы медленно двигались. Подвергались ли они когда-либо насилию? Волны возбуждения накатывались на меня, я чувствовала головокружение.
Наконец я сказала, что он может остановиться. Он сделал это с явным облегчением. Когда он повернулся ко мне, я увидела капли пота на его верхней губе. Во всем его мускулистом теле чувствовалось напряжение; возможно, он инстинктивно подозревал, с чем это связано, и испытывал вполне понятный страх.
– Я не могу танцевать так же хорошо без музыки, – пробормотал он, словно ощущая неловкость из-за того, в каком виде он был вынужден предстать.
– У тебя очень хорошо получилось, – живо, даже с воодушевлением произнесла я. – Думаю, я смогу найти решение наших проблем. Что-то должно все время напоминать тебе о необходимости держаться прямо. В каком месте ты сломал ребра?
Он коснулся левого бока, ниже сердца.
– Вот здесь. Четыре ребра. Поэтому я и клонюсь на эту сторону.
– Я хочу посмотреть.
Впервые было видно, что он не понял вопроса.
– Примерно так, – он показал, каким именно образом нарушается его осанка.
– Нет, нет, – бесцеремонно сказала я. – Дай мне посмотреть твою спину. Сними рубашку.
Он был потрясен.
– Но там нечего смотреть… Я хочу сказать, что сломанные ребра… они внутри.
– Я знаю, где ребра, Расти, – я была настойчива, – но я хочу посмотреть то место, где мышцы тянут тебя на одну сторону.
На это нечего было возразить. Он было попытался что-то придумать, но тут же бросил. Медленно расстегнул ремень и верхнюю пуговицу джинсов. Потом расстегнул рубашку и снял. Его майка была мокрой в подмышках – результат его импровизированного танца или, быть может (не фантазирую ли я?), страха.
В первые минуты я рассматривала его руки. Кожа была очень белой (в январе никто не ходит на пляж, даже в очень солнечную погоду); бицепсы развиты хорошо, но не чрезмерно; крупные вены пролегали от предплечья к кисти – хороший признак, это не портило его, поскольку вены были не синими, а белыми, указывая на необычную толщину кожи – еще один хороший признак. На предплечьях росли рыжеватые прямые волосы. Он замер, не зная толком, что делать дальше. Я помогла:
– Майку тоже. У меня нет рентгеновского аппарата.
Он мрачно стал стягивать майку через голову. Я зачарованно смотрела на открывавшееся моим глазам тело. Первое, что я увидела, был небольшой, слегка выступающий пупок. От него вниз, в видневшиеся из-под джинсов трусы, уходила полоска темных слегка вьющихся волос. Двумя дюймами выше пупка начиналась полоса более густой растительности (верхнюю часть кроны этого дерева жизни я видела на вечеринке; сейчас я наблюдала, как дерево, разветвляясь, поднимается от корней вверх, к шее). Когда его грудь полностью обнажилась, лицо оказалось на мгновение скрыто под майкой, и я могла незаметно рассмотреть его маленькие розово-коричневые соски, в тот момент впалые и невозбужденные. Наконец майка была стянута и брошена на пол.
Заметив мой заинтересованный взгляд, он покраснел. Восхитительная розовая краска залила его лицо от основания крепкой шеи до самых глаз. Подобно очень многим склонным любоваться собой мужчинам, он, как это ни парадоксально, был стеснителен: ему нравилось открывать тело, но только тогда, когда он делал это по своей воле.
Необходимо было что-то сказать по поводу его внешности, и я это сделала.
– Ты в прекрасной форме…
– Да, я немного занимаюсь; не то чтобы я себя заставляю… я привык просто… – большими пальцами он подцепил брюки за пояс, при этом движении по его смуглой груди пробежала легкая волна, продемонстрировав полное отсутствие жира и упругость кожи.
– А теперь, пожалуйста, стань лицом к стене, расставь рукав стороны, а ладони прижми к стене как можно сильнее.
Молча он сделал все, что было сказано. Сзади он был столь же привлекателен, как и спереди (волос на плечах не было, в отличие от бедного Майрона, которому приходилось удалять их с помощью электроэпилятора). Его синие джинсы начали сползать и теперь висели на несколько дюймов ниже узкой талии, открывая поношенные спортивные трусы. Почувствовав, что джинсы вот-вот свалятся, он попытался удержать их одной рукой, но я пресекла это.
– Держи руки на стене! – я произнесла это жестким, не терпящим возражения голосом.
– Но мисс Майра… – его голос зазвучал вдруг совсем не так, как прежде: по-мальчишески жалобно и неуверенно – юный Лон Маккаллистер.
– Делай, как я сказала!
Он что-то пробормотал – что именно, я не смогла расслышать – и выполнил приказание. Во время танца его синие джинсы очень хорошо обрисовывали ягодицы, сейчас же они весьма ненадежно удерживались на верхней части бедер, открывая их для обозрения на добрых два дюйма. Это был чудесный момент, подарок судьбы, минута ликования. Его замешательство было очевидным, и это превращало ситуацию в истинную драму, ибо с самого начала мне было ясно, что в сексуальном плане я его абсолютно не интересую. А раз так, я могла гордиться одержанной мною важной победой.
Некоторое время я изучала своего пленника (позвоночник действительно выписывал s-образную кривую, и толстая белая трапецеидальная связка была скошена на одну сторону). Больший интерес, однако, для меня представляли трусы и то, что было в них. Но я знала, что дальше мне надо быть очень осторожной. Я пересекла комнату и подошла к нему. Я была так близко от него, что могла почувствовать тот запах, похожий на запах лошадиного пота, который исходит от мужчин, когда они напуганы или испытывают половое возбуждение. В данном случае это был страх.
Осторожно я провела рукой вдоль позвоночника. При моем прикосновении он вздрогнул, но промолчал. Между тем я заговорила с ним тихо и спокойно, как обычно делают, желая успокоить нервное животное.
– Да, теперь я вижу, где проблема. Это здесь, прямо под лопаткой, – я погладила теплую смуглую кожу, и снова он вздрогнул и ничего не сказал, в то время как я продолжала выдавать «анализ» его состояния. – Возможно, здесь могла бы помочь подтяжка.
Теперь мои руки были у него на талии. Он прерывисто дышал, ладони были так сильно прижаты к стене, что трехглавые мышцы выгнулись и напоминали напружинившихся перед ударом белых змей.
Я почувствовала что-то теплое на тыльной стороне руки: капля пота упала из его подмышки.
– Но может, все и несколько ниже. В районе поясницы. Да, конечно! Именно в поясничной области – вот где это!
Тихо и вкрадчиво произнося эти слова, как бы гипнотизируя, я осторожно просунула руки под эластичный пояс его трусов и, прежде чем он смог понять, что происходит, спустила их до колен. Он сдавленно вскрикнул и обернулся через плечо ко мне; лицо его пылало, рот был открыт, но он не издал ни единого звука. Расти дернулся было в сторону, потом сообразил, что он практически голый, и прилип к стене, этой последней защите его скромности.
Тем временем я продолжала мурлыкать.
– Да, мы можем начать подтягивать здесь, – я касалась его позвоночника на самом конце у копчика, где косточки слегка выступали между сходящимися линиями ягодиц, открытых сейчас для меня во всей своей прелести… именно прелести, только это слово может описать то, что я видела! Гладкие, белые, они были лишены растительности, за исключением самого копчика, где виднелись редкие рыжеватые волосы, исчезавшие в глубокой впадине между ягодицами, настолько плотно сжатыми, что раздвинуть их можно было бы только с помощью рычага.
Я осторожно провела рукой по гладкой и слегка влажной поверхности. Мне показалось, что чудесным средиземноморским днем я тронула согретый солнцем отполированный кусок мрамора. Я позволила моему указательному пальцу нескромность поиграть рыжими волосками на копчике и в густой растительности на задней стороне бедра. Несмотря на почти голый торс, у него были довольно волосатые ноги. То же самое у Майрона, да и у многих других молодых людей. С возрастом, однако, волос на ногах становится меньше, а верхняя часть туловища, наоборот, зарастает.
В своем исследовании я зашла так далеко, как только можно было себе позволить. В конце концов я еще не добилась полной власти. Но начала положено хорошее: половина тайны уже открыта, другую следует оставить для более подходящего времени. Поэтому, в последний раз коснувшись его ягодиц (я попыталась было слегка их раздвинуть, но безуспешно), я сказала:
– На сегодня все, Расти. Думаю, мы почти добрались до корня проблемы.
Не сгибая туловища, он наклонился набок и сгреб упавшие штаны. Должно быть, он испытывал легкое потрясение – нормальное состояние для человека в его положении. Хорошо было бы посмотреть на все происходящее со стороны, незаинтересованным и ничего не приукрашивающим взглядом; может, это покажется странным, но такой взгляд всегда возбуждал меня, возможно потому, что в определенном смысле это напоминает ощущения, возникающие у того, кто находится за кулисами и наблюдает совершающееся на сцене волшебство с необычной, привилегированной точки. Держа ноги вместе так плотно, как только можно, он с удивительной быстротой натянул джинсы; небольшая заминка возникла, когда трусы зацепились за что-то спереди, вызвав недовольный возглас. Приведя все в порядок, он наконец повернулся ко мне, его ремень был плотно затянут. Лицо его было достаточно бледным и взволнованным.
Я была полностью сосредоточена на деле.
– Думаю, это было очень полезно… да, ты можешь надеть рубашку.
Его руки дрожали, застегивая пуговицы.
– Я поговорю с хиропрактиком, который пользует Дядюшку Бака (слова «Дядюшка Бак» всегда производили магическое действие в Академии), и мы посмотрим, что можно сделать для тебя.
– Хорошо, мисс Майра, – почти неслышно произнес он. Явно нервничая, он вытирал лицо платком.
– Здесь душно, да? Я всегда выключаю кондиционер. Я из-за него простужаюсь. Ну, я больше не хочу отрывать тебя от Мэри-Энн. Чудесная девушка! Надеюсь, ты понимаешь, как тебе повезло.
– О да, конечно, мисс Майра, – пробормотал он. После этого с заверениями, что я думаю исключительно о его интересах, я выпроводила его из комнаты. Это был во всех отношениях самый волнующий, сладострастный момент моей жизни. Пока. Но все лучшее впереди, и я собираюсь раз и навсегда доказать доктору Монтагу, что можно поставить себе самую фантастическую задачу в жизни и получить все целиком.
Не успел Расти выйти за дверь, как я заметила, что он забыл надеть майку. Я зарылась лицом в ее теплые мягкие складки. Запах был довольно резким, но не скажу, что неприятным; свежий запах пота – это самое сильное, возбуждающее средство, такое же, как и запах собственной смазки.
ДНЕВНИКИ БАКА ЛОНЕРА
Запись № 721, 18 февраля
Не знаю доводилось ли мне когда-либо раньше иметь дело с такой ужасной женщиной как Майра Брекинридж она вызывает настоящую панику на курсе заявляя студентам что у них нет таланта и нет шансов на успех это похоже на правду только зачем об этом говорить она подрывает бизнес так что мне пришлось поговорить с ней в сторонке в аудитории во время ее занятий по перевоплощению ее класс непонятно по каким соображениям вдвое больше других детки зачарованы ею и тем что она говорит она злоязычная сука в этом нет сомнений редко в ее классах кто-нибудь не выскакивает рыдая в полный голос потом они возвращаются чтобы получить от нее очередную порцию яда которая сделает их уже совершенно несчастными я сказал ей в недвусмысленных выражениях ты подрываешь всю нашу работу здесь в Академии с таким трудом выстроенную конфиденциально с заглавной буквы восклицательный знак с новой строки ну она только взглянула на меня своими широко раскрытыми глазами и сказала ты что считаешь что лучше говорить людям неправду ты думаешь это правильно сказать больному раком что у него все в порядке и в операции нет необходимости нет конечно отвечаю но если ему сделали операцию и он безнадежный то думаю нужно приложить все усилия чтобы в сложившейся ситуации он чувствовал себя как можно лучше и спокойнее ладно сказала она так громко что студенты которые на сцене пытались изобразить афишные тумбы могли ее слышать ты должен хотя бы признать что эти кретины безнадежны и им ничего не светит нет не так сказал я испытывая желание треснуть ее по голове только чтобы сбить с ее лица эту самодовольную улыбку нет все они прошли тщательный отбор как возможные кандидаты в будущие звезды все до последнего тут она перебила меня односложным ругательством от которого клянусь у меня мурашки пошли по телу как будто я увидел в траве огромную гремучую змею готовую вонзить свои ядовитые зубы мне в ногу я не собираюсь терпеть чтобы мне затыкали рот в моей собственной Академии не пытаясь больше сдерживать злость я сказал не смей говорить со мной подобным образом брось эти свои штучки и считай что я тебя предупредил ты вылетишь отсюда так быстро что не успеешь оглянуться она ласково улыбнулась и склонив свою прелестную головку сказала попробуй только мать твою и я заберу у тебя все это целиком не думаю чтобы другая женщина когда-либо со мной так разговаривала ни один мужчина не станет терпеть подобные угрозы и я сказал ей поосторожней не зарывайся а что касается отобрать то мне похоже стоит побольше разузнать о тебе ведь я даже не знаю действительно ли вы были женаты с этим ничтожеством Майроном полагаю тут я зашел слишком далеко потому что она замахнулась и саданула мне прямо по губам так что у меня искры из глаз посыпались это отнюдь не было девичьей пощечиной я едва не опрокинулся такой был удар а звук был похож на выстрел дети перестали изображать афишную тумбу и уставились на нас будто мы разыгрывали шоу собственно так она все это и представила спокойно обратилась к студентам я цитирую это классическая сценическая пощечина и она разыграна таким образом что хотя зрителю кажется что пострадавшему нанесен очень сильный удар на самом деле это имитация потом я подробно покажу вам как это делается этот трюк впервые был применен на сцене мисс Патрицией Коллиндж в «Лисичках» благодарю вас Дядюшка Бак за демонстрацию конец цитаты и с этими словами эта сука вернулась к уроку а я пошел прямо сюда в офис и отменил все сегодняшние встречи я был потрясен потом я позвонил Флеглеру и Флеглеру чтобы узнать не пришел ли отчет от детектива из Нью-Йорка они сказали что единственное что они пока выяснили это ничтожество Майрон действительно был довольно хорошо известен в той сфере которую они называют кино андерграунда по их мнению он покончил с собой из-за Майры в отношении которой они ничего не нашли за исключением того что ни в Нью-Йорке ни в Нью-Джерси ни в Коннектикуте нет записи о ее браке с ним они намереваются проверить регистрацию в остальных сорока семи штатах это будет счастливейшим днем в моей жизни если обнаружится что их брак не зарегистрирован и я смогу засунуть ее в каталажку за обман с другой стороны все три завещания в порядке и это хуже всего так что все зависит теперь от брачного свидетельства не забыть про йогурт с черносливом.
Как отнесется нынешнее поколение к моим усилиям? Не знаю. Я обнаружила, что любое упоминание о звездах сороковых вызывает у них скуку. «Кто такой Гэри Купер?» – спросила одна юная штучка вчера вечером, на что другая девушка ответила: «Это тот с большими ушами», – имея в виду Кларка Гейбла! Однако все они считают, что Хамфри Богарт очарователен, и это может проложить дорогу к пониманию между нами.
Вчерашний разговор.
– Опыт – это как бы еще не все, Майра. Я имею в виду, что это как бы глубоко внутри вас.
– Что это?
– Это – это то, что находится в глубине вас. Это вы сами.
– Но разве то, что мы собой представляем, это не результат нашего жизненного опыта?
– Нет, это то, что вы как бы ощущаете…
Как бы. Как бы. Как бы! Эта жвачка просто убивает меня! Хотя мой собеседник принадлежал к тому типу длинноногих молодых людей, к которому я неравнодушна, я просто отшила его и стала смотреть на танцующих в середине комнаты, десяток юношей и девушек, которые извивались, не касаясь друг друга, каждый в своем собственном мире… и это главный принцип сегодняшнего дня: не трогай меня, и я тебя не трону. Как в игре: «Холодно, холодно». Как в игре? Нет, то не игра. Это безумие!
Расти Годовски был самым привлекательным среди танцующих и, конечно же, самым сексапильным в своих выцветших джинсах и ковбойке, верхние пуговицы которой были расстегнуты и открывали смуглую мускулистую шею и грудь, на которой сразу под ключичной впадиной курчавились бронзовые волосы, шелковистые на вид в отличие от мужских персонажей Брилло. Скоро я точно буду знать, каковы они на самом деле. Бедная Мэри-Энн!
– Он хорошо танцует, правда? – Мэри-Энн уселась в кресло, которое мой собеседник-метафизик покинул, боюсь, совершенно незаметно для меня. Без сомнения, она видела, что я наблюдаю за Расти. Она не совсем глупа.
– Я изучаю его пластику, – мой голос прозвучал более холодно, чем я того хотела, но она застала меня врасплох, а я не люблю, когда за мной наблюдают незаметно для меня. – Должна сказать, он очень хорошо двигается, когда танцует, – добавила я уже теплее, тем самым вызвав у нее робкую улыбку.
– Он очень хорошо развит. Он неуклюж, только когда ходит.
– Ну что ж, в ближайшее время надо этим заняться, – быстро сказала я, а я действительно займусь им, бедная глупышка!
Мэри-Энн продолжала болтать, не замечая моего состояния.
– Мы думаем пожениться в июне после окончания учебы. Это в том случае, если оба получим работу. Конечно, я могу заработать немного денег как модель. Знаете ли, я не помешана на карьере. Честно говоря, я записалась на музыкальный курс только для того, чтобы быть с Расти, чтобы присматривать за ним. Иначе со всеми этими западающими на него красотками у меня не было бы ни единого шанса.
– Вы будете очаровательной парой.
Я снова отметила, как необыкновенно привлекательна эта девушка с ее чистым свежим личиком, которое вызывало у меня восхищение и зависть, потому что кожа на моем собственном лице вряд ли снискала бы одобрение Елены Рубинштейн. В свое время я слишком сильно поклонялась солнцу, и, чтобы как-то освежить тело после долгих лежаний на Джонс-Бич, я пользовалась лосьонами на спирту, за что и поплатилась своей кожей.
Теперь Расти танцевал спиной к нам, и я не могла отвести взгляд от его небольших почти квадратных ягодиц, ритмично двигающихся в такт электронной гитаре. Я попыталась представить себе, как они выглядят без одежды, но на этот раз воображение меня подвело. К счастью, я скоро все узнаю!
– Конечно, денег у нас нет. Мне присылает кое-что семья из Виннипега, но у бедного Расти только эти тетка и дядя в Детройте, которые не любят его, потому что в детстве с ним почти не было сладу…
– Настолько, что он был осужден за кражу автомобиля.
В тот день, когда я впервые увидела Расти в классе, я пошла в офис Бака, где хранились дела всех студентов. На удивление, все бумаги были в полном порядке. Соответствующая запись гласила, что Расти был приговорен судом к трем годам условно; из той же записи неоспоримо следовало, что, если у него снова возникнут противоречия с законом, он может попасть в тюрьму на срок до двадцати лет. Мэри-Энн выглядела ошеломленной.
– Я не думала, что кто-либо еще знает об этом.
– Только Дядюшка Бак и я, – я похлопала ее по руке. – Не беспокойтесь, мы никому не собираемся рассказывать.
– Он совершенно переменился с тех пор, в самом деле. Знаете, вокруг него тогда вертелась куча девиц. Он спал с кем попало. Вы бы видели эти фотографии у него! Но когда мы познакомились, он все это бросил, и сейчас его не интересует ничего, кроме работы, он хочет стать звездой, и я уверена, он ею станет.
– Он в самом деле не хуже любого на телевидении, – я нисколько не кривила душой. – Конечно, он не очень хорошо говорит, но и все они не лучше.
– Ой, что вы! Он ужасно хорошо говорит. Ему просто не хватает выразительности, но это дело наживное. Как бы там ни было, у него есть главное – он настоящий. И конечно, он очень сексуальный. Вы бы видели его весной по нашему внутреннему ТВ, он играл одного из этих сумасшедших убийц. Это было нечто!
На этом самом месте мне и дал марихуану то ли Клем, то ли Клинт, и остаток вечера прошел в мистическом духе.
15
Мне стало лучше, и подготовиться ко второму занятию по перевоплощению я смогла как следует; и, хотя я чувствую себя совершенно измученной, мне по крайней мере удалось преодолеть похмелье.
Письмо от доктора Монтага меня подбодрило. Он предостерегает меня насчет депрессии, в которую я впала после смерти Майрона, и считает, что вместо того, чтобы копаться в себе, мне следует загрузить себя работой; все это слишком очевидно. Я так загружена, что он мог бы только мечтать об этом! В промежутках между осуществлением плана по заманиванию в ловушку Расти и попытками заполучить свою законную часть Академии я едва выкраиваю минуты для настоящего дела моей жизни, для завершения книги Майрона. К счастью, мысли, которые возникли у меня во время посещения «Метро-Голдвин-Майер», многое добавили к тексту Майрона. Между тем у меня появилась замечательная идея статьи о Пандро С. Бермане, которую «Кайе дю синема» [16] должен просто проглотить. В конце концов, если не считать Орсона Уэллеса и Самюэля Фуллера, Берман – самый значительный постановщик сороковых годов.
16
Сегодня я говорила с Расти резко. Он не подает никаких признаков улучшения, и боюсь, я была груба.
– Вы просто не в состоянии ходить прямо, – я изобразила его неуклюжую походку, которая хоть и была по-своему необыкновенно чувственной, но мало подходили для экрана.
Похоже, он сильно рассердился и что-то пробормотал себе под нос, я не могла расслышать, что именно, но явно нечто некомплиментарное. Мэри-Энн выглядела еще более растерянной, чем всегда, и глазами умоляла меня прекратить это.
– Я хочу поговорить с вами после занятий, Годовски, – твердо произнесла я и зловеще добавила: – Так дальше не может продолжаться.
Потом я провела с классом несколько упражнений, показывая, как надо сидеть, что для некоторых из них было делом непростым. Все это время я краем глаза наблюдала за мрачной физиономией Расти. Мой прием сработал великолепно.
После занятий Расти зашел ко мне в кабинет и уселся в прямое кресло возле стола, склонившись на одну сторону и широко раскинув ноги. Он был совершенно спокоен. Вид у него был откровенно вызывающим, даже несколько презрительным. Сознание собственного мужского превосходства позволяло ему чувствовать себя в полной безопасности.
Как всегда, на нем была спортивная рубашка, расстегнутая на две верхние пуговицы. Сегодня, однако, майка скрывала грудную клетку. Выцветшие синие джинсы и нечищеные башмаки дополняли костюм – как я уже давно заметила, именно так одевались сейчас молодые люди, стараясь выйти за рамки нормального поведения и создавая вымышленный мир в попытке игнорировать тот непреложный факт, что они всего лишь винтики машин и компьютеров, строительный материал общества, оперирующего исключительно категориями полезности и выгодности. В сегодняшней жизни для мужчины в прежнем понимании этого слова нет места, больше не нужны ритуальные проявления его мужественности, внутренней силы, инициативности, нет физической борьбы за жизнь или за самку. Ему ничего не остается, как только облачиться в одежды, напоминающие о прежних временах. Только в виде пародии сегодня может быть сыгран классический герой, непринужденно пересекающий пространство, заполненное восхищенными дамами. Будем снисходительны, то время прошло. Марлон Брандо был последним из традиционных героев, и, заметим, даже он неизменно терпел поражение в конце… жертва общества, в котором нет места прежним идеалам мужественности. После Брандо не было уже никого, кроме никчемного О'Тула, вечно сбитого с толку Мастроянни и радостного невежи Бельмондо. Да, время мужчин кончилось, начинается эра Женщины-Триумфатора, эра Майры Брекинридж!
Я начала вежливо, мирно:
– Недавно Мэри-Энн упрекнула меня в том, что слишком придирчива к тебе, Расти…
– Это точно…
– Пожалуйста, не перебивай, – я была твердой, но корректной, как Ева Арден. – Если это действительно так, то только потому, что я пытаюсь помочь тебе. Я думаю, в тебе заложен огромный потенциальный талант. Насколько большой, я пока не могу определить, но ясно, что, если ты не научишься как следует ходить, не будет ни единого шанса, что когда-либо ты станешь настоящей звездой.
Упоминание о таланте польстило ему, пророчество напугало.
– Как, мисс Майра, разве я так плохо двигаюсь?
– Боюсь, что да. Посмотри, даже сейчас ты склонился на один бок. Впечатление такое, что ты вот-вот вывалишься из кресла.
Он выпрямился и заложил ногу за ногу.
– Так лучше?
Явная ухмылка в его голосе взволновала меня. Нужно усилить давление, посильнее унизить его.
– Да. Теперь я знаю, что у тебя физический недостаток. Мэри-Энн рассказала мне о твоей спине.
– Я сломал четыре ребра, но я все равно отыграл второй тайм, – он необыкновенно гордился собой, в этом не было никакого сомнения. Весьма самоуверенный молодой человек.
– Восхитительно. А сейчас я хочу, чтобы ты встал и прошел до двери и обратно.
Я услышала, как, поднимаясь, он пробормотал: «О черт». Медленно и довольно неуклюже он пошел к двери, вернулся и стал прямо напротив меня, заложив большие пальцы за пояс. Я только сейчас заметила, какие крупные и сильные у него руки. На необыкновенно длинных пальцах совсем не было волос.
– Нормально?
– Не нормально. – Мгновение я изучала его. Он стоял так близко ко мне, что мои глаза были на уровне пряжки на его поясе. – А теперь вот что, Расти. Я заметила, что все твои трудности улетучиваются во время танца. Так вот, я хочу, чтобы в качестве упражнения ты станцевал один из этих танцев, которые вы танцуете на одном месте, не знаю, как вы там его называете. Что-то вроде того, что вы проделывали на вечеринке.
– Танцевать? Здесь? Сейчас? – Он был в замешательстве. – Но здесь нет музыки.
– Строго говоря, то, подо что вы танцуете, никогда не называлось музыкой, так, электронный шум. Ничего похожего на великую музыку Гленна Миллера. Все, что тебе нужно, – это ритм. Ты можешь отбивать такт пальцами.
– Я чувствую себя идиотом, – он нахмурился, в нем вдруг появилась агрессивность, но я знала, что делаю.
– Давай-давай! Мы не можем потратить на это весь день. Начинай.
Я щелкнула пальцами. Все еще находясь в нерешительности, он сделал тоже самое и начал медленно вращать бедрами. Это оказало на меня почти нестерпимое эротическое впечатление. Сексуально покачиваясь, его таз двигался всего в трех футах от меня. Какое-то время он продолжал так извиваться, руки у него, по-видимому, вспотели, так что щелчки раздавались все менее четко. Я велела ему повернуться, чтобы я могла посмотреть на него со всех сторон. Он сделал, как я сказала. Его сильные, резко очерченные ягодицы медленно двигались. Подвергались ли они когда-либо насилию? Волны возбуждения накатывались на меня, я чувствовала головокружение.
Наконец я сказала, что он может остановиться. Он сделал это с явным облегчением. Когда он повернулся ко мне, я увидела капли пота на его верхней губе. Во всем его мускулистом теле чувствовалось напряжение; возможно, он инстинктивно подозревал, с чем это связано, и испытывал вполне понятный страх.
– Я не могу танцевать так же хорошо без музыки, – пробормотал он, словно ощущая неловкость из-за того, в каком виде он был вынужден предстать.
– У тебя очень хорошо получилось, – живо, даже с воодушевлением произнесла я. – Думаю, я смогу найти решение наших проблем. Что-то должно все время напоминать тебе о необходимости держаться прямо. В каком месте ты сломал ребра?
Он коснулся левого бока, ниже сердца.
– Вот здесь. Четыре ребра. Поэтому я и клонюсь на эту сторону.
– Я хочу посмотреть.
Впервые было видно, что он не понял вопроса.
– Примерно так, – он показал, каким именно образом нарушается его осанка.
– Нет, нет, – бесцеремонно сказала я. – Дай мне посмотреть твою спину. Сними рубашку.
Он был потрясен.
– Но там нечего смотреть… Я хочу сказать, что сломанные ребра… они внутри.
– Я знаю, где ребра, Расти, – я была настойчива, – но я хочу посмотреть то место, где мышцы тянут тебя на одну сторону.
На это нечего было возразить. Он было попытался что-то придумать, но тут же бросил. Медленно расстегнул ремень и верхнюю пуговицу джинсов. Потом расстегнул рубашку и снял. Его майка была мокрой в подмышках – результат его импровизированного танца или, быть может (не фантазирую ли я?), страха.
В первые минуты я рассматривала его руки. Кожа была очень белой (в январе никто не ходит на пляж, даже в очень солнечную погоду); бицепсы развиты хорошо, но не чрезмерно; крупные вены пролегали от предплечья к кисти – хороший признак, это не портило его, поскольку вены были не синими, а белыми, указывая на необычную толщину кожи – еще один хороший признак. На предплечьях росли рыжеватые прямые волосы. Он замер, не зная толком, что делать дальше. Я помогла:
– Майку тоже. У меня нет рентгеновского аппарата.
Он мрачно стал стягивать майку через голову. Я зачарованно смотрела на открывавшееся моим глазам тело. Первое, что я увидела, был небольшой, слегка выступающий пупок. От него вниз, в видневшиеся из-под джинсов трусы, уходила полоска темных слегка вьющихся волос. Двумя дюймами выше пупка начиналась полоса более густой растительности (верхнюю часть кроны этого дерева жизни я видела на вечеринке; сейчас я наблюдала, как дерево, разветвляясь, поднимается от корней вверх, к шее). Когда его грудь полностью обнажилась, лицо оказалось на мгновение скрыто под майкой, и я могла незаметно рассмотреть его маленькие розово-коричневые соски, в тот момент впалые и невозбужденные. Наконец майка была стянута и брошена на пол.
Заметив мой заинтересованный взгляд, он покраснел. Восхитительная розовая краска залила его лицо от основания крепкой шеи до самых глаз. Подобно очень многим склонным любоваться собой мужчинам, он, как это ни парадоксально, был стеснителен: ему нравилось открывать тело, но только тогда, когда он делал это по своей воле.
Необходимо было что-то сказать по поводу его внешности, и я это сделала.
– Ты в прекрасной форме…
– Да, я немного занимаюсь; не то чтобы я себя заставляю… я привык просто… – большими пальцами он подцепил брюки за пояс, при этом движении по его смуглой груди пробежала легкая волна, продемонстрировав полное отсутствие жира и упругость кожи.
– А теперь, пожалуйста, стань лицом к стене, расставь рукав стороны, а ладони прижми к стене как можно сильнее.
Молча он сделал все, что было сказано. Сзади он был столь же привлекателен, как и спереди (волос на плечах не было, в отличие от бедного Майрона, которому приходилось удалять их с помощью электроэпилятора). Его синие джинсы начали сползать и теперь висели на несколько дюймов ниже узкой талии, открывая поношенные спортивные трусы. Почувствовав, что джинсы вот-вот свалятся, он попытался удержать их одной рукой, но я пресекла это.
– Держи руки на стене! – я произнесла это жестким, не терпящим возражения голосом.
– Но мисс Майра… – его голос зазвучал вдруг совсем не так, как прежде: по-мальчишески жалобно и неуверенно – юный Лон Маккаллистер.
– Делай, как я сказала!
Он что-то пробормотал – что именно, я не смогла расслышать – и выполнил приказание. Во время танца его синие джинсы очень хорошо обрисовывали ягодицы, сейчас же они весьма ненадежно удерживались на верхней части бедер, открывая их для обозрения на добрых два дюйма. Это был чудесный момент, подарок судьбы, минута ликования. Его замешательство было очевидным, и это превращало ситуацию в истинную драму, ибо с самого начала мне было ясно, что в сексуальном плане я его абсолютно не интересую. А раз так, я могла гордиться одержанной мною важной победой.
Некоторое время я изучала своего пленника (позвоночник действительно выписывал s-образную кривую, и толстая белая трапецеидальная связка была скошена на одну сторону). Больший интерес, однако, для меня представляли трусы и то, что было в них. Но я знала, что дальше мне надо быть очень осторожной. Я пересекла комнату и подошла к нему. Я была так близко от него, что могла почувствовать тот запах, похожий на запах лошадиного пота, который исходит от мужчин, когда они напуганы или испытывают половое возбуждение. В данном случае это был страх.
Осторожно я провела рукой вдоль позвоночника. При моем прикосновении он вздрогнул, но промолчал. Между тем я заговорила с ним тихо и спокойно, как обычно делают, желая успокоить нервное животное.
– Да, теперь я вижу, где проблема. Это здесь, прямо под лопаткой, – я погладила теплую смуглую кожу, и снова он вздрогнул и ничего не сказал, в то время как я продолжала выдавать «анализ» его состояния. – Возможно, здесь могла бы помочь подтяжка.
Теперь мои руки были у него на талии. Он прерывисто дышал, ладони были так сильно прижаты к стене, что трехглавые мышцы выгнулись и напоминали напружинившихся перед ударом белых змей.
Я почувствовала что-то теплое на тыльной стороне руки: капля пота упала из его подмышки.
– Но может, все и несколько ниже. В районе поясницы. Да, конечно! Именно в поясничной области – вот где это!
Тихо и вкрадчиво произнося эти слова, как бы гипнотизируя, я осторожно просунула руки под эластичный пояс его трусов и, прежде чем он смог понять, что происходит, спустила их до колен. Он сдавленно вскрикнул и обернулся через плечо ко мне; лицо его пылало, рот был открыт, но он не издал ни единого звука. Расти дернулся было в сторону, потом сообразил, что он практически голый, и прилип к стене, этой последней защите его скромности.
Тем временем я продолжала мурлыкать.
– Да, мы можем начать подтягивать здесь, – я касалась его позвоночника на самом конце у копчика, где косточки слегка выступали между сходящимися линиями ягодиц, открытых сейчас для меня во всей своей прелести… именно прелести, только это слово может описать то, что я видела! Гладкие, белые, они были лишены растительности, за исключением самого копчика, где виднелись редкие рыжеватые волосы, исчезавшие в глубокой впадине между ягодицами, настолько плотно сжатыми, что раздвинуть их можно было бы только с помощью рычага.
Я осторожно провела рукой по гладкой и слегка влажной поверхности. Мне показалось, что чудесным средиземноморским днем я тронула согретый солнцем отполированный кусок мрамора. Я позволила моему указательному пальцу нескромность поиграть рыжими волосками на копчике и в густой растительности на задней стороне бедра. Несмотря на почти голый торс, у него были довольно волосатые ноги. То же самое у Майрона, да и у многих других молодых людей. С возрастом, однако, волос на ногах становится меньше, а верхняя часть туловища, наоборот, зарастает.
В своем исследовании я зашла так далеко, как только можно было себе позволить. В конце концов я еще не добилась полной власти. Но начала положено хорошее: половина тайны уже открыта, другую следует оставить для более подходящего времени. Поэтому, в последний раз коснувшись его ягодиц (я попыталась было слегка их раздвинуть, но безуспешно), я сказала:
– На сегодня все, Расти. Думаю, мы почти добрались до корня проблемы.
Не сгибая туловища, он наклонился набок и сгреб упавшие штаны. Должно быть, он испытывал легкое потрясение – нормальное состояние для человека в его положении. Хорошо было бы посмотреть на все происходящее со стороны, незаинтересованным и ничего не приукрашивающим взглядом; может, это покажется странным, но такой взгляд всегда возбуждал меня, возможно потому, что в определенном смысле это напоминает ощущения, возникающие у того, кто находится за кулисами и наблюдает совершающееся на сцене волшебство с необычной, привилегированной точки. Держа ноги вместе так плотно, как только можно, он с удивительной быстротой натянул джинсы; небольшая заминка возникла, когда трусы зацепились за что-то спереди, вызвав недовольный возглас. Приведя все в порядок, он наконец повернулся ко мне, его ремень был плотно затянут. Лицо его было достаточно бледным и взволнованным.
Я была полностью сосредоточена на деле.
– Думаю, это было очень полезно… да, ты можешь надеть рубашку.
Его руки дрожали, застегивая пуговицы.
– Я поговорю с хиропрактиком, который пользует Дядюшку Бака (слова «Дядюшка Бак» всегда производили магическое действие в Академии), и мы посмотрим, что можно сделать для тебя.
– Хорошо, мисс Майра, – почти неслышно произнес он. Явно нервничая, он вытирал лицо платком.
– Здесь душно, да? Я всегда выключаю кондиционер. Я из-за него простужаюсь. Ну, я больше не хочу отрывать тебя от Мэри-Энн. Чудесная девушка! Надеюсь, ты понимаешь, как тебе повезло.
– О да, конечно, мисс Майра, – пробормотал он. После этого с заверениями, что я думаю исключительно о его интересах, я выпроводила его из комнаты. Это был во всех отношениях самый волнующий, сладострастный момент моей жизни. Пока. Но все лучшее впереди, и я собираюсь раз и навсегда доказать доктору Монтагу, что можно поставить себе самую фантастическую задачу в жизни и получить все целиком.
Не успел Расти выйти за дверь, как я заметила, что он забыл надеть майку. Я зарылась лицом в ее теплые мягкие складки. Запах был довольно резким, но не скажу, что неприятным; свежий запах пота – это самое сильное, возбуждающее средство, такое же, как и запах собственной смазки.
ДНЕВНИКИ БАКА ЛОНЕРА
Запись № 721, 18 февраля
Не знаю доводилось ли мне когда-либо раньше иметь дело с такой ужасной женщиной как Майра Брекинридж она вызывает настоящую панику на курсе заявляя студентам что у них нет таланта и нет шансов на успех это похоже на правду только зачем об этом говорить она подрывает бизнес так что мне пришлось поговорить с ней в сторонке в аудитории во время ее занятий по перевоплощению ее класс непонятно по каким соображениям вдвое больше других детки зачарованы ею и тем что она говорит она злоязычная сука в этом нет сомнений редко в ее классах кто-нибудь не выскакивает рыдая в полный голос потом они возвращаются чтобы получить от нее очередную порцию яда которая сделает их уже совершенно несчастными я сказал ей в недвусмысленных выражениях ты подрываешь всю нашу работу здесь в Академии с таким трудом выстроенную конфиденциально с заглавной буквы восклицательный знак с новой строки ну она только взглянула на меня своими широко раскрытыми глазами и сказала ты что считаешь что лучше говорить людям неправду ты думаешь это правильно сказать больному раком что у него все в порядке и в операции нет необходимости нет конечно отвечаю но если ему сделали операцию и он безнадежный то думаю нужно приложить все усилия чтобы в сложившейся ситуации он чувствовал себя как можно лучше и спокойнее ладно сказала она так громко что студенты которые на сцене пытались изобразить афишные тумбы могли ее слышать ты должен хотя бы признать что эти кретины безнадежны и им ничего не светит нет не так сказал я испытывая желание треснуть ее по голове только чтобы сбить с ее лица эту самодовольную улыбку нет все они прошли тщательный отбор как возможные кандидаты в будущие звезды все до последнего тут она перебила меня односложным ругательством от которого клянусь у меня мурашки пошли по телу как будто я увидел в траве огромную гремучую змею готовую вонзить свои ядовитые зубы мне в ногу я не собираюсь терпеть чтобы мне затыкали рот в моей собственной Академии не пытаясь больше сдерживать злость я сказал не смей говорить со мной подобным образом брось эти свои штучки и считай что я тебя предупредил ты вылетишь отсюда так быстро что не успеешь оглянуться она ласково улыбнулась и склонив свою прелестную головку сказала попробуй только мать твою и я заберу у тебя все это целиком не думаю чтобы другая женщина когда-либо со мной так разговаривала ни один мужчина не станет терпеть подобные угрозы и я сказал ей поосторожней не зарывайся а что касается отобрать то мне похоже стоит побольше разузнать о тебе ведь я даже не знаю действительно ли вы были женаты с этим ничтожеством Майроном полагаю тут я зашел слишком далеко потому что она замахнулась и саданула мне прямо по губам так что у меня искры из глаз посыпались это отнюдь не было девичьей пощечиной я едва не опрокинулся такой был удар а звук был похож на выстрел дети перестали изображать афишную тумбу и уставились на нас будто мы разыгрывали шоу собственно так она все это и представила спокойно обратилась к студентам я цитирую это классическая сценическая пощечина и она разыграна таким образом что хотя зрителю кажется что пострадавшему нанесен очень сильный удар на самом деле это имитация потом я подробно покажу вам как это делается этот трюк впервые был применен на сцене мисс Патрицией Коллиндж в «Лисичках» благодарю вас Дядюшка Бак за демонстрацию конец цитаты и с этими словами эта сука вернулась к уроку а я пошел прямо сюда в офис и отменил все сегодняшние встречи я был потрясен потом я позвонил Флеглеру и Флеглеру чтобы узнать не пришел ли отчет от детектива из Нью-Йорка они сказали что единственное что они пока выяснили это ничтожество Майрон действительно был довольно хорошо известен в той сфере которую они называют кино андерграунда по их мнению он покончил с собой из-за Майры в отношении которой они ничего не нашли за исключением того что ни в Нью-Йорке ни в Нью-Джерси ни в Коннектикуте нет записи о ее браке с ним они намереваются проверить регистрацию в остальных сорока семи штатах это будет счастливейшим днем в моей жизни если обнаружится что их брак не зарегистрирован и я смогу засунуть ее в каталажку за обман с другой стороны все три завещания в порядке и это хуже всего так что все зависит теперь от брачного свидетельства не забыть про йогурт с черносливом.