– И что же в этом плохого? – нахально усмехнулся Расти.
– Ничего, – я была невозмутима, – за исключением того, что современные мужчины не столь уверены в себе, а что касается любви с девушками, то это только одна сторона их натуры…
– У меня и есть только одна эта сторона. От одной мысли, что я могу поиметь кого-либо из этих волосатых парней, у меня начинает все болеть.
– Не все молодые люди такие волосатые, как вы, – с улыбкой произнесла я, не подумав. Мэри-Энн была удивлена, а Расти явно испытал неловкость при воспоминании о давнем своем разоблачении. Я повернулась к Мэри-Энн: – Две верхние пуговицы на его рубашке всегда кокетливо расстегнуты.
– Мужчины такие тщеславные, – с облегчением произнесла она, ласково глядя на Расти.
– Но в Америке только женщины озабочены своей внешностью. Настоящий мужчина никогда не смотрит в зеркало. Это женственно… – я дразнила их.
– Ну, я думаю, все меняется, – Мэри-Энн поднесла руку Расти к своим губам. – И я рада. Мне кажется, мужчины прекрасны.
– Расти в том числе, – я могла лишь смотреть на него.
– Глупости, мисс Майра, – по-мальчишески отмахнулся он.
Скоро, скоро, скоро!
ДНЕВНИКИ БАКА ЛОНЕРА
Запись № 777, 18 марта
Флеглер и Флеглер появились с бомбой или с тем что они считают может быть бомбой хотя ничего нельзя загадывать имея дело с этой женщиной по-видимому удостоверение о регистрации брака в Монтеррее на чем мы обожглись раньше фальшивка никаких записей они не могли найти где ни искали я сказал Флеглеру-младшему он работает по этому делу допустим все так но она докажет что записи потеряны или что-то в этом роде а потом этот ее дружок доктор присягнет что был свидетелем как можно было понять из подслушанного разговора и что мы тогда будем делать я вас спрашиваю вопросительный знак Флеглер-младший считает что у них хорошие связи среди мексиканцев но он признает что эти наши маленькие смуглые друзья в отделе записей отнюдь не ангелы и если Майра позаботится а она сука наверняка позаботится о том чтобы подкупить их дать ложные показания что брак был хотя на самом деле его не было то многоточие я решил до завтра больше об этом не думать пока не получу окончательный ответ из Мексики есть там запись о браке или нет новый абзац агент Флеглера-младшего в Нью-Йорке уже встретился с доктором Монтагом и его отчет лежит на моем столе сейчас когда я диктую а Милли делает мне массаж Милли лучшая в своем деле я хочу сказать Милли вы маленький ангел это правда трете мнете и бьете вы великолепно с новой строки интересный разговор с Летицией которая считает что если с Мэри-Энн Прингл как следует поработать из нее можно сделать звезду Летиция намерена организовать для нее несколько нужных встреч все это Майрины штучки она везде сует свой нос и пытается выдавить деток в бездушный мир в то время как их место здесь под моей защитой где о них позаботятся я прекрасно знаю шоу-бизнес и знаю чем все это кончается и то же самое будет с Мэри-Энн которая работает где-то официанткой и не очень верит в удачу и хочет выйти замуж за славного парня который будет о ней заботиться и лелеять ее так же как это делает Академия Бака Лонера этим парнем конечно не должен быть Расти у того нелады с полицией люди шерифа меня только что попросили присматривать за ним и я ему сказал об этом вчера я сказал что он должен следить за каждым своим шагом иначе попадет в кутузку он был просто в шоке и просил меня никому не рассказывать о его аресте в Мексике я сказал никто об этом не знает кроме меня и Майры которая смотрела его личное дело и прочитала последнее письмо шерифа эта женщина лезет повсюду похоже Расти сильно расстроился мне кажется он думает что Майра расскажет Мэри-Энн ну это не мое дело Милли вы лучше всех совершенно очевидно если вы и дальше будете продолжать в том же духе о этот шлепок просто замечательно абзац Майра попросила разрешения занять на вечер медкабинет бог знает зачем полагаю она готовит там какую-то отраву которую принимает Господи Милли Милли не останавливайтесь Господи Милли.
Я сижу в медкабинете, маленькой белой стерильной комнате со стеклянным шкафом, заполненным всевозможными лекарствами и страшноватого вида инструментами. Возле одной из стен – смотровой стол, который можно поднимать и опускать. Сейчас он установлен на высоте четырех футов и слегка наклонен. Рядом с ним приспособления для измерения роста, веса и т. д. Я устроилась за маленьким столиком и в ожидании Расти делаю кой-какие заметки.
Десять часов вечера. Здание Академии погрузилось в темноту. Студенты разошлись. Никто нам не помешает. Я поражена собственным спокойствием. Еще немного, и я утолю голод всей моей жизни. Я чувствую себя так, словно получила сигнал, что все готово к операции и осталось сделать только необходимый надрез, который разрешит все проблемы.
Этим утром, после занятий по пластике, я дотронулась сбоку до Расти. С того самого обеда в «Быке и петухе» он проявлял дружелюбие, неизменно улыбаясь при встрече, и сейчас держал себя в своей обычной самоуверенно-снисходительной манере, как обычный юноша с обычной девушкой.
Я быстро положила этому конец. Его ухмыляющаяся физиономия стала бледной, когда я холодно произнесла:
– Тут никаких улучшений, Расти. Абсолютно. Ты даже не пытаешься ходить ровно.
– Клянусь богом, мисс Майра, я стараюсь, я даже занимался вчера вечером с Мэри-Энн, спросите ее. Я действительно стараюсь, – его огорчение из-за того, что я не заметила его усилий, было совершенно искренним.
На этот раз я была несколько добрее, чем обычно. Строга, но в стиле Евы Арден.
– Я уверена, что ты стараешься. Но здесь нужен особый подход, и мне кажется, я знаю, что к чему. Жду тебя сегодня в десять в медкабинете.
– В медкабинете? – он выглядел почти таким же озадаченным, как Джеймс Крейг в шестой серии «Судьбы».
– Я обо всем договорилась с Дядюшкой Баком. Он признает, что тебе нужна срочная помощь.
– Какая помощь? – он по-прежнему был в замешательстве, но все еще ничего не подозревал.
– Увидишь, – я собралась уходить.
Он остановил меня:
– Послушайте, я обещал Мэри-Энн, что мы с ней пообедаем.
– Отмени. В конце концов ты каждый вечер встречаешься с ней после обеда.
– Хорошо, пусть так, но мы приглашены в одно место к десяти.
– Пойдете в одиннадцать. Извини, но это важнее, чем ваша светская жизнь. Ты же хочешь стать звездой, разве нет?
Это всегда было решающим аргументом в разговоре с любым из студентов. Они с детства были приучены к мысли, что для того, чтобы стать звездой, от них может потребоваться все, что угодно, и разумеется, они были готовы к любым испытаниям, потому что звезда – это все и стоит любых унижений или страданий. Так святые во времена первых христиан шли на костер и умирали, устремив глаза к небесам, где светили огни небесные.
Вторая половина дня у меня ушла на приготовления. Я продумала всю процедуру целиком, до самой последней детали. Когда я закончу, я исполню все свои мечты и
Сейчас я должна все записать. В точности так, как все произошло. Пока это еще свежо в моей памяти. Но мои руки дрожат. Почему? Дважды я роняла свою желтую ручку. Я сижу за докторским столом, прилагая неимоверные усилия, чтобы успокоиться и постараться зафиксировать все на бумаге – не только для себя, но и для вас, Рандольф, для вас, для того, кто никогда не верил, что можно полностью осуществить свои фантазии… и уцелеть. Конечно, ваше собственное преступное желание удалить нерв в каждом из двадцати с лишком зубов президента Линдона Джонсона без анестезии совершенно невыполнимо, так что ваши мечты могут воплотиться в этой жизни только в бледные суррогаты, в то время как мои стали реальностью.
Расти появился вскоре после десяти. На нем, как обычно, была рубашка с двумя расстегнутыми пуговицами (майки не было видно), джинсы и до блеска отполированные ковбойские сапоги.
– Я никогда не был здесь, – сказал он неуверенно.
– Тогда понятно, почему в твоей медицинской карте нет никаких записей.
– Никогда в жизни я не проболел ни одного дня.
Да, он горд! В этом не было сомнений.
– Даже если так, правила Академии требуют, чтобы в карте были записаны результаты медосмотра. Это одно из обязательных условий Дядюшки Бака.
– Знаю. Я все время собирался заскочить сюда и показаться доктору.
– Возможно, в этом и нет необходимости. – Я положила карту точно на середину стола.
– Садись, – мягко сказала я.
Он сел в кресло напротив и был так близко, что наши колени соприкоснулись. Мгновенно он развел свои ноги, и дальнейший контакт оказался невозможен. Было ясно, что я его абсолютно не волную.
Мы немного поговорили о Мэри-Энн и о том интересе, который проявила Летиция к ее карьере. Я обратила внимание, что Расти был рад за нее и одновременно испытывал зависть. Нормальное отношение. Затем я осторожно стала подбираться к событиям в Мексике; Расти явно занервничал. В конце концов я призналась ему, что в курсе настоящих событий.
– Вы ведь не расскажете Мэри-Энн, правда? – Такова была его первая реакция. – Это просто убьет ее.
– Разумеется, нет. И конечно, я дам хороший отзыв мистеру Мартинсону, офицеру, который осуществляет надзор за тобой.
Он был потрясен:
– Вы его знаете?
– О да, – солгала я. Мне всего лишь удалось случайно взглянуть на его письмо, адресованное Баку. – По сути, он попросил меня присмотреть за тобой, и я согласилась.
– Надеюсь, вы сказали ему, что я теперь не такой, как раньше? – резко произнес он.
– Обязательно скажу, если ты на самом деле переменился, и докажешь это своим поведением, и позволишь мне помочь тебе с твоими проблемами.
– Конечно, мисс Майра, вы это знаете, – он выглядел совершенно искренним. Этакий голубоглазый честный мальчик. В конце концов, возможно, что он и вправду актер.
– А теперь насчет твоей спины. Я говорила о тебе с врачом, который занимается мануальной терапией, он владеет методикой подтяжки. Он не смог прийти сегодня, но попросил меня сделать все необходимые промеры твоей спины, тогда он скажет, что делать дальше. Так что, если ты сейчас снимешь эту рубашку, мы сможем приступить к делу.
Он покорно поднялся, автоматически потянулся рукой к пряжке на ремне, с тем чтобы ослабить ее, но тут же, очевидно вспомнив прошлый случай, отвел руку и с высокомерной легкостью просто стянул рубашку.
Пояс все еще прикрывал его пупок, но полагаю, что он выглядел точно так же, как в начале нашей предыдущей встречи. Мне было приятно, что моя визуальная память так точно все сохранила. Я помнила во всех деталях завитки бронзовых волос на груди и маленькие розовые соски.
– Стань к линейке, пожалуйста, – я подражала повадкам опытной медсестры. – Лицом к стене, мы будем тебя измерять.
Когда он ступил одной ногой на подставку, я остановила его:
– Надо снять эти ужасные ковбойские сапоги. Ты раздавишь оборудование.
– Зачем, ничего не случится, я думаю… – он попытался спорить.
– Расти! – строго сказала я. – Делай в точности то, что тебе говорят. Ты же не хочешь, чтобы я сказала Мартинсону, что ты не идешь навстречу, не так ли?
– Нет… нет, – стоя сначала на одной, затем на другой ноге, он стащил сапоги. У него были белые носки; на одном красовалась большая дырка, из которой выглядывал палец. Он дурашливо ухмыльнулся:
– Надо же, тут куча дыр.
– Ничего страшного.
Маленькая комната заполнилась вполне приятным запахом теплой кожи.
Он послушно встал на подставку лицом к стене, так, как я велела. С самым профессиональным видом я измерила объем груди, а затем с удовольствием провела рукой вдоль его смуглой теплой спины, отслеживая линию позвоночника вплоть до того места, где он скрылся под белыми джинсами, преградившими моим рукам путь к замечательно невинным ягодицам.
– Отлично, – сказала я, сделав запись в антропометрической карте. – Теперь измерим вес… сто семьдесят четыре фунта… и рост – шесть с четвертью. Хорошо, ты можешь выйти.
Он сошел с подставки. К моему удивлению, он все выполнял с легкостью – очевидно, наш обед в «Быке и петухе» придал ему уверенности.
– Этот доктор действительно может мне что-то подтянуть, и это сработает? – Расти был явно заинтригован.
– Он так думает. Конечно, он должен будет посмотреть тебя сам. Это только предварительное обследование, которое, уж если мы заговорили об этом, Дядюшка Бак приказал оформить как обычный осмотр и таким образом убить двух зайцев сразу, если следовать его манере красочно выражаться.
– Вы имеете в виду рост, вес и тому подобное? – Он по-прежнему не выказывал никакого беспокойства.
– Совершенно верно, – ответила я, уже готовясь поколебать его самоуверенность. Я взяла со стола маленькую бутылочку. – Это для анализа мочи.
На его лице был написано удивление, но бутылочку он взял.
– Зайди за ширму, – я показала на белую загородку в углу комнаты.
– Но… – начал он.
– Что? – ласково переспросила я.
Не произнеся больше ни слова, он зашел за ширму, недостаточно высокую, чтобы скрыть его. Он повернулся к стене; потом стал возиться со своими брюками. Затем была долгая пауза в полной тишине.
– В чем дело?
– Я… не знаю. Мне кажется, у меня задержка мочеиспускания, или как там это называется.
– С чего это? Расслабься. У нас масса времени.
Слова «масса времени» произвели наилучший эффект.
Жидкость с журчанием потекла в бутылочку. Затем он
привел свою одежду в порядок и протянул мне свою «пробу», которую я взяла (пораженная теплом стекла – внутри у нас действительно огонь!) и осторожно наклеила на нее этикетку с его именем. Вся процедура была проведена без единой фальшивой ноты.
– Теперь нам осталось только сделать рисунок позвоночника. Расстегни пояс и ложись лицом вниз на стол.
Похоже, только сейчас он почувствовал, что история может повториться. Он замялся:
– Может, лучше подождать, пока я увижусь с доктором?
– Расти, – я говорила спокойно, но твердо. – Я просто следую указаниям доктора, ты тоже должен следовать моим указаниям, и ничего больше. Что тут непонятного?
– Да, но…
– Какие могут быть «но» при испытательном сроке?
– Да, мэм! – Он понял. Он, быстро ослабил ремень и расстегнул брюки, затем, стараясь удержать их на месте, лег на стол лицом вниз. Это было сладостное зрелище: стройное, мускулистое тело, вытянувшееся во всю длину, как только что принесенная жертва одному из древних жестоких богов. Руки были раздвинуты в стороны, и я с некоторым удивлением заметила, что он крепко прижимает ладони к столу, очевидно, инстинктивно вспоминая прошлый случай.
Я накрыла его спину большим листом бумаги. После этого карандашом для ресниц я медленно провела по линии позвоночника от основания шеи до границы брюк.
– Все идет очень, очень хорошо, – в моих собственных ушах мой голос звучал в точности как у популярной во все времена Лоран Дэй.
– Немного щекотно, – донесся глухой возглас. Трицепсы подрагивали под тонкой шелковистой кожей.
– Ты боишься щекотки? – передо мной открывалась неожиданная перспектива. Замечательно. Моя программа была организована таким образом, что включала возможность неожиданных импровизаций.
– Ну, не очень…
Но я уже взяла в руку большую аппетитную ступню (снова удивившись теплу тела, ощущаемому через носки) и тихонько провела пальцем по ступне. Результат был как при электрошоке. Все тело внезапно содрогнулось. Рефлекторно он резко выдернул ступню из моих рук.
– Пусти, черт! – гневно крикнул он, совершенно забыв, где находится.
Я рассвирепела:
– Если ты еще раз так сделаешь, я тебя накажу.
– Прошу прощения, мисс Майра, – он растерялся. Он смотрел на меня через плечо (бумага, на которой я чертила, упала на пол). – Похоже, я боюсь щекотки сильней, чем думал.
– Гораздо сильнее. Или, может, я сделала тебе больно. У тебя не очень-то накачанные ноги, согласен?
– Да, да. Я мало тренируюсь… так, летом, иногда…
– Давай взглянем, – с некоторым трудом я стянула с его ног носки. Будь мне свойствен фетишизм по отношению к мужским ступням, как бедному Майрону, я была бы на седьмом небе. Что меня, однако, взволновало в нем, так это был присущий всем представителям сильной половины Америки страх по поводу того, не исходит ли от них дурной запах. На самом же деле запах почти не чувствовался.
– Ты, должно быть, только что из душа, – сказала я.
Он уткнулся лицом вниз.
– Да… только что.
Я тщательно обследовала все пальцы, крепко держа их, словно опасаясь, что какой-нибудь из этих маленьких розовых поросяток вдруг решит сбежать и увлечет за собой всех остальных. Расти, впрочем, не проявлял признаков смущения, разве что тело его несколько напряжено.
– Хорошо, – сказала я, отпуская его ногу. – Ты уже учишься держать себя в руках. Щекотка – это признак сексуальных страхов, ты знал об этом?
Неясное «нет» с конца стола.
– Поэтому-то я и удивилась твоей реакции на мое прикосновение к ступне. После того, что ты говорил в «Быке и петухе», я не могла и вообразить, чтобы ты чувствовал себя скованно с женщиной.
– Я думаю, это от неожиданности, – лучшее, что он мог сказать в ответ. В том положении, в котором он находился, ему было явно не до обычной манеры хорохориться.
– Извини, – проговорила я спокойно, спустив его брюки до колен.
Как я и рассчитывала, он слегка ахнул, но не попытался встать, а только ухватился руками за край брюк в надежде удержать фронт на последнем рубеже.
Передо мной на процедурном столе, словно на пиршестве каннибалов, возвышались хорошо очерченные под скрывавшими их спортивными трусами ягодицы. Сквозь две дырочки, похожие на зрачки, просвечивало тело. Чтобы подразнить его, я просунула палец в одну из дыр.
– Разве Мэри-Энн не чинит тебе одежду?
– Она… не умеет… шить… – голос его звучал неровно, будто запыхавшись после долгого бега. Он, однако, уже был достаточно закален, чтобы встретить последующие мои действия.
Окончательное разоблачение ягодиц проходило в абсолютном, почти религиозном молчании. Они выглядели впечатляюще. Верхний свет был очень ярким, что давало мне возможность рассмотреть некоторые детали, которые я упустила в первый раз у себя в офисе. Крошечная темная родинка сбоку. Красный прыщ между ягодицами, где начиналась растительность. Очень гладкая кожа, покрытая нежным бледным пушком, заметным только при хорошем освещении. Выступившие вдруг капли пота, поблескивающие под сильной лампой. Я могла чувствовать источаемый им запах страха. Он пьянил.
Еще я заметила, что, хотя я стянула его трусы на бедра сзади, он продолжал крепко держаться за них спереди, не давая им опуститься и полагая, что таким образом его честь страдает только наполовину.
Я положила руку на его твердые ягодицы, сомкнувшиеся для противодействия любым посягательствам, и в соответствии со своим планом заметила:
– У тебя нет температуры?
– Нет… я в порядке… – голос звучал едва слышно.
Свободной рукой я потрогала ему лоб; он был покрыт испариной.
– Ты горячий. Давай лучше смеряем температуру. Кроме всего прочего, это нужно для медосмотра.
Пока я обходила стол, чтобы взять термометр, он смотрел на меня дикими глазами, как плененное животное. Я вернулась на свою позицию и, положив руки на ягодицы там, где начинались бедра, сказала:
– А теперь расслабься.
Он резко приподнялся на руках и посмотрел на меня с тревогой:
– Что?
– Я собираюсь измерить тебе температуру, Расти.
– Что… там! – Его голос дрожал, как у подростка.
– Конечно. Давай…
– Но почему вы не можете поставить в другом месте, вы понимаете… в рот, например…
Тыльной стороной левой руки я крепко шлепнула его по спине. Он дернулся и сник.
– Так быстрее, – холодно произнесла я, с удовольствием наблюдая, как покраснела кожа в том месте, где я приложилась рукой.
– Да, мэм. – Пораженный, он вновь лежал на столе, и я снова положила руки на его твердые ягодицы.
– Так, – сказала я. – Расслабь мышцы, – я чувствовала, как ягодицы медленно и неохотно расслабляются.
От волнения меня охватила дрожь. Признаюсь, это так. Мягко и осторожно я раздвинула ягодицы настолько, что стал виден сфинктер и все остальное.
Когда человек одерживает большую победу и получает, наконец, то, к чему стремился, он часто испытывает разочарование. К данному случаю это не относится. Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, я боялась, что он окажется не чист – в отличие от многих любителей анального секса меня не привлекали фекалии, совсем наоборот. С другой стороны, если у него не все окажется в порядке, то унижение его будет полным. Как выяснилось, он мылся в душе достаточно тщательно. Сфинктер был похож на маленький бледно-розовый бутон чайной розы или, возможно, на мордочку котенка. Бронзовые волосы вокруг него отражали верхний свет, как перистые облака – лучи солнца на утренней заре. Единственное, что принесло разочарование, – это факт, что Расти оказался достаточно ловким, чтобы скрыть от моих глаз мошонку, и только густой пучок волос в области паха указывал направление, в котором она должна была находиться. Впрочем, достаточно того, что было видно.
Я вытащила из футляра термометр и деликатно прикоснулась к тому месту, которое до сих пор сохраняло невинность. Он вздрогнул всем телом – я подумала, что так, должно быть, содрогнулась Атлантида, прежде чем уйти под воду. Я приложила конец термометра к сморщенной коже. Он снова напрягся и, казалось, не дышал.
Теперь я действовала более стремительно. Я засунула палец в горячее плотное отверстие так глубоко, как только смогла. Должно быть, я достала до простаты, потому что он вдруг глухо вскрикнул, но ничего не сказал. Затем, намеренно или рефлекторно, он со всей своей молодой силой напряг мышцы и сжал сфинктер так, что на мгновение мне показалось, что он раздавит мой палец.
Свободной рукой я ласково пошлепала его по правой ягодице и скомандовала:
– Расслабься!
Он что-то пробормотал, что – я не расслышала, и снова ослабил сфинктер. Произведя таким образом первое насилие над девственным отверстием и заставив Расти корчиться от стыда, я убрала палец и поставила термометр. Тот сразу исчез из виду, поглощенный ягодицами, которые – хотя ноги и оставались слегка расставлены – сомкнулись тут же, как только я их отпустила.
Я снова взяла карту и стала заполнять список детских болезней. Ветрянка, корь, коклюш… Он шептал в ответ «да» или «нет» или «не помню». Закончив, я подвела итог:
– Вполне здоровый молодой человек.
Холодно-поощрительная манера, с которой я произнесла эти слова, была рассчитана на то, чтобы усилить его беспокойство; очевидно, это удалось, поскольку он так ни разу и не взглянул на меня, упорно предпочитая смотреть в стену напротив; он продолжал лежать в одном положении, плотно прижавшись подбородком к столу.
– Посмотрим, что там у нас, – я раздвинула ягодицы и медленно вытащила термометр. Разумеется, температура была нормальной, но я предпочла солгать:
– Я была права – у тебя жар. Ну, этим мы скоро займемся. А пока перевернись на спину.
Он повиновался, быстро подтянув спереди брюки и трусы; тем не менее пояс оказался дюйма на два ниже пупка: в том положении, в котором он находился, он не мог подтянуть штаны выше. В результате этих телодвижений на короткое время открылась опушка лобковых зарослей; короткое – потому что он тут же положил сверху обе руки, пытаясь спрятать добычу от глаз охотника.
Теперь, когда он лежал на спине, с голыми ступнями, грудь в испарине, он казался меньше, чем был на самом деле. Скорее юноша, чем мужчина, несмотря на хорошо развитый торс. Процесс унижения начался успешно. Он смотрел на меня с явной опаской.
– Разве еще не все?
– Мы должны следовать медицинской карте, – с загадочным видом я взяла из стаканчика деревянную ложку. – Открой рот.
Он открыл. Я прижала его язык, пока он не закашлялся, обратив внимание, в своей обычной манере, на белизну зубов и неестественно сильное слюноотделение, которое иногда сопутствует страху.
– Ты хорошо ухаживаешь за зубами.
Скупая похвала в стиле строгой няни, разговаривающей с ребенком.
– Твое тело тоже в хорошем состоянии. Я была приятно удивлена, обнаружив, что ты следишь за чистотой в тех местах, которые твои сверстники обычно оставляют без должного внимания, – незаметно я понизила его статус от мужчины к юноше и дальше к ребенку. Это триумф! Он был настолько ошеломлен таким переходом, что не смог ничего сказать в ответ, и только растерянно моргал.
– Ничего, – я была невозмутима, – за исключением того, что современные мужчины не столь уверены в себе, а что касается любви с девушками, то это только одна сторона их натуры…
– У меня и есть только одна эта сторона. От одной мысли, что я могу поиметь кого-либо из этих волосатых парней, у меня начинает все болеть.
– Не все молодые люди такие волосатые, как вы, – с улыбкой произнесла я, не подумав. Мэри-Энн была удивлена, а Расти явно испытал неловкость при воспоминании о давнем своем разоблачении. Я повернулась к Мэри-Энн: – Две верхние пуговицы на его рубашке всегда кокетливо расстегнуты.
– Мужчины такие тщеславные, – с облегчением произнесла она, ласково глядя на Расти.
– Но в Америке только женщины озабочены своей внешностью. Настоящий мужчина никогда не смотрит в зеркало. Это женственно… – я дразнила их.
– Ну, я думаю, все меняется, – Мэри-Энн поднесла руку Расти к своим губам. – И я рада. Мне кажется, мужчины прекрасны.
– Расти в том числе, – я могла лишь смотреть на него.
– Глупости, мисс Майра, – по-мальчишески отмахнулся он.
Скоро, скоро, скоро!
ДНЕВНИКИ БАКА ЛОНЕРА
Запись № 777, 18 марта
Флеглер и Флеглер появились с бомбой или с тем что они считают может быть бомбой хотя ничего нельзя загадывать имея дело с этой женщиной по-видимому удостоверение о регистрации брака в Монтеррее на чем мы обожглись раньше фальшивка никаких записей они не могли найти где ни искали я сказал Флеглеру-младшему он работает по этому делу допустим все так но она докажет что записи потеряны или что-то в этом роде а потом этот ее дружок доктор присягнет что был свидетелем как можно было понять из подслушанного разговора и что мы тогда будем делать я вас спрашиваю вопросительный знак Флеглер-младший считает что у них хорошие связи среди мексиканцев но он признает что эти наши маленькие смуглые друзья в отделе записей отнюдь не ангелы и если Майра позаботится а она сука наверняка позаботится о том чтобы подкупить их дать ложные показания что брак был хотя на самом деле его не было то многоточие я решил до завтра больше об этом не думать пока не получу окончательный ответ из Мексики есть там запись о браке или нет новый абзац агент Флеглера-младшего в Нью-Йорке уже встретился с доктором Монтагом и его отчет лежит на моем столе сейчас когда я диктую а Милли делает мне массаж Милли лучшая в своем деле я хочу сказать Милли вы маленький ангел это правда трете мнете и бьете вы великолепно с новой строки интересный разговор с Летицией которая считает что если с Мэри-Энн Прингл как следует поработать из нее можно сделать звезду Летиция намерена организовать для нее несколько нужных встреч все это Майрины штучки она везде сует свой нос и пытается выдавить деток в бездушный мир в то время как их место здесь под моей защитой где о них позаботятся я прекрасно знаю шоу-бизнес и знаю чем все это кончается и то же самое будет с Мэри-Энн которая работает где-то официанткой и не очень верит в удачу и хочет выйти замуж за славного парня который будет о ней заботиться и лелеять ее так же как это делает Академия Бака Лонера этим парнем конечно не должен быть Расти у того нелады с полицией люди шерифа меня только что попросили присматривать за ним и я ему сказал об этом вчера я сказал что он должен следить за каждым своим шагом иначе попадет в кутузку он был просто в шоке и просил меня никому не рассказывать о его аресте в Мексике я сказал никто об этом не знает кроме меня и Майры которая смотрела его личное дело и прочитала последнее письмо шерифа эта женщина лезет повсюду похоже Расти сильно расстроился мне кажется он думает что Майра расскажет Мэри-Энн ну это не мое дело Милли вы лучше всех совершенно очевидно если вы и дальше будете продолжать в том же духе о этот шлепок просто замечательно абзац Майра попросила разрешения занять на вечер медкабинет бог знает зачем полагаю она готовит там какую-то отраву которую принимает Господи Милли Милли не останавливайтесь Господи Милли.
28
Я сижу в медкабинете, маленькой белой стерильной комнате со стеклянным шкафом, заполненным всевозможными лекарствами и страшноватого вида инструментами. Возле одной из стен – смотровой стол, который можно поднимать и опускать. Сейчас он установлен на высоте четырех футов и слегка наклонен. Рядом с ним приспособления для измерения роста, веса и т. д. Я устроилась за маленьким столиком и в ожидании Расти делаю кой-какие заметки.
Десять часов вечера. Здание Академии погрузилось в темноту. Студенты разошлись. Никто нам не помешает. Я поражена собственным спокойствием. Еще немного, и я утолю голод всей моей жизни. Я чувствую себя так, словно получила сигнал, что все готово к операции и осталось сделать только необходимый надрез, который разрешит все проблемы.
Этим утром, после занятий по пластике, я дотронулась сбоку до Расти. С того самого обеда в «Быке и петухе» он проявлял дружелюбие, неизменно улыбаясь при встрече, и сейчас держал себя в своей обычной самоуверенно-снисходительной манере, как обычный юноша с обычной девушкой.
Я быстро положила этому конец. Его ухмыляющаяся физиономия стала бледной, когда я холодно произнесла:
– Тут никаких улучшений, Расти. Абсолютно. Ты даже не пытаешься ходить ровно.
– Клянусь богом, мисс Майра, я стараюсь, я даже занимался вчера вечером с Мэри-Энн, спросите ее. Я действительно стараюсь, – его огорчение из-за того, что я не заметила его усилий, было совершенно искренним.
На этот раз я была несколько добрее, чем обычно. Строга, но в стиле Евы Арден.
– Я уверена, что ты стараешься. Но здесь нужен особый подход, и мне кажется, я знаю, что к чему. Жду тебя сегодня в десять в медкабинете.
– В медкабинете? – он выглядел почти таким же озадаченным, как Джеймс Крейг в шестой серии «Судьбы».
– Я обо всем договорилась с Дядюшкой Баком. Он признает, что тебе нужна срочная помощь.
– Какая помощь? – он по-прежнему был в замешательстве, но все еще ничего не подозревал.
– Увидишь, – я собралась уходить.
Он остановил меня:
– Послушайте, я обещал Мэри-Энн, что мы с ней пообедаем.
– Отмени. В конце концов ты каждый вечер встречаешься с ней после обеда.
– Хорошо, пусть так, но мы приглашены в одно место к десяти.
– Пойдете в одиннадцать. Извини, но это важнее, чем ваша светская жизнь. Ты же хочешь стать звездой, разве нет?
Это всегда было решающим аргументом в разговоре с любым из студентов. Они с детства были приучены к мысли, что для того, чтобы стать звездой, от них может потребоваться все, что угодно, и разумеется, они были готовы к любым испытаниям, потому что звезда – это все и стоит любых унижений или страданий. Так святые во времена первых христиан шли на костер и умирали, устремив глаза к небесам, где светили огни небесные.
Вторая половина дня у меня ушла на приготовления. Я продумала всю процедуру целиком, до самой последней детали. Когда я закончу, я исполню все свои мечты и
29
Сейчас я должна все записать. В точности так, как все произошло. Пока это еще свежо в моей памяти. Но мои руки дрожат. Почему? Дважды я роняла свою желтую ручку. Я сижу за докторским столом, прилагая неимоверные усилия, чтобы успокоиться и постараться зафиксировать все на бумаге – не только для себя, но и для вас, Рандольф, для вас, для того, кто никогда не верил, что можно полностью осуществить свои фантазии… и уцелеть. Конечно, ваше собственное преступное желание удалить нерв в каждом из двадцати с лишком зубов президента Линдона Джонсона без анестезии совершенно невыполнимо, так что ваши мечты могут воплотиться в этой жизни только в бледные суррогаты, в то время как мои стали реальностью.
Расти появился вскоре после десяти. На нем, как обычно, была рубашка с двумя расстегнутыми пуговицами (майки не было видно), джинсы и до блеска отполированные ковбойские сапоги.
– Я никогда не был здесь, – сказал он неуверенно.
– Тогда понятно, почему в твоей медицинской карте нет никаких записей.
– Никогда в жизни я не проболел ни одного дня.
Да, он горд! В этом не было сомнений.
– Даже если так, правила Академии требуют, чтобы в карте были записаны результаты медосмотра. Это одно из обязательных условий Дядюшки Бака.
– Знаю. Я все время собирался заскочить сюда и показаться доктору.
– Возможно, в этом и нет необходимости. – Я положила карту точно на середину стола.
– Садись, – мягко сказала я.
Он сел в кресло напротив и был так близко, что наши колени соприкоснулись. Мгновенно он развел свои ноги, и дальнейший контакт оказался невозможен. Было ясно, что я его абсолютно не волную.
Мы немного поговорили о Мэри-Энн и о том интересе, который проявила Летиция к ее карьере. Я обратила внимание, что Расти был рад за нее и одновременно испытывал зависть. Нормальное отношение. Затем я осторожно стала подбираться к событиям в Мексике; Расти явно занервничал. В конце концов я призналась ему, что в курсе настоящих событий.
– Вы ведь не расскажете Мэри-Энн, правда? – Такова была его первая реакция. – Это просто убьет ее.
– Разумеется, нет. И конечно, я дам хороший отзыв мистеру Мартинсону, офицеру, который осуществляет надзор за тобой.
Он был потрясен:
– Вы его знаете?
– О да, – солгала я. Мне всего лишь удалось случайно взглянуть на его письмо, адресованное Баку. – По сути, он попросил меня присмотреть за тобой, и я согласилась.
– Надеюсь, вы сказали ему, что я теперь не такой, как раньше? – резко произнес он.
– Обязательно скажу, если ты на самом деле переменился, и докажешь это своим поведением, и позволишь мне помочь тебе с твоими проблемами.
– Конечно, мисс Майра, вы это знаете, – он выглядел совершенно искренним. Этакий голубоглазый честный мальчик. В конце концов, возможно, что он и вправду актер.
– А теперь насчет твоей спины. Я говорила о тебе с врачом, который занимается мануальной терапией, он владеет методикой подтяжки. Он не смог прийти сегодня, но попросил меня сделать все необходимые промеры твоей спины, тогда он скажет, что делать дальше. Так что, если ты сейчас снимешь эту рубашку, мы сможем приступить к делу.
Он покорно поднялся, автоматически потянулся рукой к пряжке на ремне, с тем чтобы ослабить ее, но тут же, очевидно вспомнив прошлый случай, отвел руку и с высокомерной легкостью просто стянул рубашку.
Пояс все еще прикрывал его пупок, но полагаю, что он выглядел точно так же, как в начале нашей предыдущей встречи. Мне было приятно, что моя визуальная память так точно все сохранила. Я помнила во всех деталях завитки бронзовых волос на груди и маленькие розовые соски.
– Стань к линейке, пожалуйста, – я подражала повадкам опытной медсестры. – Лицом к стене, мы будем тебя измерять.
Когда он ступил одной ногой на подставку, я остановила его:
– Надо снять эти ужасные ковбойские сапоги. Ты раздавишь оборудование.
– Зачем, ничего не случится, я думаю… – он попытался спорить.
– Расти! – строго сказала я. – Делай в точности то, что тебе говорят. Ты же не хочешь, чтобы я сказала Мартинсону, что ты не идешь навстречу, не так ли?
– Нет… нет, – стоя сначала на одной, затем на другой ноге, он стащил сапоги. У него были белые носки; на одном красовалась большая дырка, из которой выглядывал палец. Он дурашливо ухмыльнулся:
– Надо же, тут куча дыр.
– Ничего страшного.
Маленькая комната заполнилась вполне приятным запахом теплой кожи.
Он послушно встал на подставку лицом к стене, так, как я велела. С самым профессиональным видом я измерила объем груди, а затем с удовольствием провела рукой вдоль его смуглой теплой спины, отслеживая линию позвоночника вплоть до того места, где он скрылся под белыми джинсами, преградившими моим рукам путь к замечательно невинным ягодицам.
– Отлично, – сказала я, сделав запись в антропометрической карте. – Теперь измерим вес… сто семьдесят четыре фунта… и рост – шесть с четвертью. Хорошо, ты можешь выйти.
Он сошел с подставки. К моему удивлению, он все выполнял с легкостью – очевидно, наш обед в «Быке и петухе» придал ему уверенности.
– Этот доктор действительно может мне что-то подтянуть, и это сработает? – Расти был явно заинтригован.
– Он так думает. Конечно, он должен будет посмотреть тебя сам. Это только предварительное обследование, которое, уж если мы заговорили об этом, Дядюшка Бак приказал оформить как обычный осмотр и таким образом убить двух зайцев сразу, если следовать его манере красочно выражаться.
– Вы имеете в виду рост, вес и тому подобное? – Он по-прежнему не выказывал никакого беспокойства.
– Совершенно верно, – ответила я, уже готовясь поколебать его самоуверенность. Я взяла со стола маленькую бутылочку. – Это для анализа мочи.
На его лице был написано удивление, но бутылочку он взял.
– Зайди за ширму, – я показала на белую загородку в углу комнаты.
– Но… – начал он.
– Что? – ласково переспросила я.
Не произнеся больше ни слова, он зашел за ширму, недостаточно высокую, чтобы скрыть его. Он повернулся к стене; потом стал возиться со своими брюками. Затем была долгая пауза в полной тишине.
– В чем дело?
– Я… не знаю. Мне кажется, у меня задержка мочеиспускания, или как там это называется.
– С чего это? Расслабься. У нас масса времени.
Слова «масса времени» произвели наилучший эффект.
Жидкость с журчанием потекла в бутылочку. Затем он
привел свою одежду в порядок и протянул мне свою «пробу», которую я взяла (пораженная теплом стекла – внутри у нас действительно огонь!) и осторожно наклеила на нее этикетку с его именем. Вся процедура была проведена без единой фальшивой ноты.
– Теперь нам осталось только сделать рисунок позвоночника. Расстегни пояс и ложись лицом вниз на стол.
Похоже, только сейчас он почувствовал, что история может повториться. Он замялся:
– Может, лучше подождать, пока я увижусь с доктором?
– Расти, – я говорила спокойно, но твердо. – Я просто следую указаниям доктора, ты тоже должен следовать моим указаниям, и ничего больше. Что тут непонятного?
– Да, но…
– Какие могут быть «но» при испытательном сроке?
– Да, мэм! – Он понял. Он, быстро ослабил ремень и расстегнул брюки, затем, стараясь удержать их на месте, лег на стол лицом вниз. Это было сладостное зрелище: стройное, мускулистое тело, вытянувшееся во всю длину, как только что принесенная жертва одному из древних жестоких богов. Руки были раздвинуты в стороны, и я с некоторым удивлением заметила, что он крепко прижимает ладони к столу, очевидно, инстинктивно вспоминая прошлый случай.
Я накрыла его спину большим листом бумаги. После этого карандашом для ресниц я медленно провела по линии позвоночника от основания шеи до границы брюк.
– Все идет очень, очень хорошо, – в моих собственных ушах мой голос звучал в точности как у популярной во все времена Лоран Дэй.
– Немного щекотно, – донесся глухой возглас. Трицепсы подрагивали под тонкой шелковистой кожей.
– Ты боишься щекотки? – передо мной открывалась неожиданная перспектива. Замечательно. Моя программа была организована таким образом, что включала возможность неожиданных импровизаций.
– Ну, не очень…
Но я уже взяла в руку большую аппетитную ступню (снова удивившись теплу тела, ощущаемому через носки) и тихонько провела пальцем по ступне. Результат был как при электрошоке. Все тело внезапно содрогнулось. Рефлекторно он резко выдернул ступню из моих рук.
– Пусти, черт! – гневно крикнул он, совершенно забыв, где находится.
Я рассвирепела:
– Если ты еще раз так сделаешь, я тебя накажу.
– Прошу прощения, мисс Майра, – он растерялся. Он смотрел на меня через плечо (бумага, на которой я чертила, упала на пол). – Похоже, я боюсь щекотки сильней, чем думал.
– Гораздо сильнее. Или, может, я сделала тебе больно. У тебя не очень-то накачанные ноги, согласен?
– Да, да. Я мало тренируюсь… так, летом, иногда…
– Давай взглянем, – с некоторым трудом я стянула с его ног носки. Будь мне свойствен фетишизм по отношению к мужским ступням, как бедному Майрону, я была бы на седьмом небе. Что меня, однако, взволновало в нем, так это был присущий всем представителям сильной половины Америки страх по поводу того, не исходит ли от них дурной запах. На самом же деле запах почти не чувствовался.
– Ты, должно быть, только что из душа, – сказала я.
Он уткнулся лицом вниз.
– Да… только что.
Я тщательно обследовала все пальцы, крепко держа их, словно опасаясь, что какой-нибудь из этих маленьких розовых поросяток вдруг решит сбежать и увлечет за собой всех остальных. Расти, впрочем, не проявлял признаков смущения, разве что тело его несколько напряжено.
– Хорошо, – сказала я, отпуская его ногу. – Ты уже учишься держать себя в руках. Щекотка – это признак сексуальных страхов, ты знал об этом?
Неясное «нет» с конца стола.
– Поэтому-то я и удивилась твоей реакции на мое прикосновение к ступне. После того, что ты говорил в «Быке и петухе», я не могла и вообразить, чтобы ты чувствовал себя скованно с женщиной.
– Я думаю, это от неожиданности, – лучшее, что он мог сказать в ответ. В том положении, в котором он находился, ему было явно не до обычной манеры хорохориться.
– Извини, – проговорила я спокойно, спустив его брюки до колен.
Как я и рассчитывала, он слегка ахнул, но не попытался встать, а только ухватился руками за край брюк в надежде удержать фронт на последнем рубеже.
Передо мной на процедурном столе, словно на пиршестве каннибалов, возвышались хорошо очерченные под скрывавшими их спортивными трусами ягодицы. Сквозь две дырочки, похожие на зрачки, просвечивало тело. Чтобы подразнить его, я просунула палец в одну из дыр.
– Разве Мэри-Энн не чинит тебе одежду?
– Она… не умеет… шить… – голос его звучал неровно, будто запыхавшись после долгого бега. Он, однако, уже был достаточно закален, чтобы встретить последующие мои действия.
Окончательное разоблачение ягодиц проходило в абсолютном, почти религиозном молчании. Они выглядели впечатляюще. Верхний свет был очень ярким, что давало мне возможность рассмотреть некоторые детали, которые я упустила в первый раз у себя в офисе. Крошечная темная родинка сбоку. Красный прыщ между ягодицами, где начиналась растительность. Очень гладкая кожа, покрытая нежным бледным пушком, заметным только при хорошем освещении. Выступившие вдруг капли пота, поблескивающие под сильной лампой. Я могла чувствовать источаемый им запах страха. Он пьянил.
Еще я заметила, что, хотя я стянула его трусы на бедра сзади, он продолжал крепко держаться за них спереди, не давая им опуститься и полагая, что таким образом его честь страдает только наполовину.
Я положила руку на его твердые ягодицы, сомкнувшиеся для противодействия любым посягательствам, и в соответствии со своим планом заметила:
– У тебя нет температуры?
– Нет… я в порядке… – голос звучал едва слышно.
Свободной рукой я потрогала ему лоб; он был покрыт испариной.
– Ты горячий. Давай лучше смеряем температуру. Кроме всего прочего, это нужно для медосмотра.
Пока я обходила стол, чтобы взять термометр, он смотрел на меня дикими глазами, как плененное животное. Я вернулась на свою позицию и, положив руки на ягодицы там, где начинались бедра, сказала:
– А теперь расслабься.
Он резко приподнялся на руках и посмотрел на меня с тревогой:
– Что?
– Я собираюсь измерить тебе температуру, Расти.
– Что… там! – Его голос дрожал, как у подростка.
– Конечно. Давай…
– Но почему вы не можете поставить в другом месте, вы понимаете… в рот, например…
Тыльной стороной левой руки я крепко шлепнула его по спине. Он дернулся и сник.
– Так быстрее, – холодно произнесла я, с удовольствием наблюдая, как покраснела кожа в том месте, где я приложилась рукой.
– Да, мэм. – Пораженный, он вновь лежал на столе, и я снова положила руки на его твердые ягодицы.
– Так, – сказала я. – Расслабь мышцы, – я чувствовала, как ягодицы медленно и неохотно расслабляются.
От волнения меня охватила дрожь. Признаюсь, это так. Мягко и осторожно я раздвинула ягодицы настолько, что стал виден сфинктер и все остальное.
Когда человек одерживает большую победу и получает, наконец, то, к чему стремился, он часто испытывает разочарование. К данному случаю это не относится. Меня раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, я боялась, что он окажется не чист – в отличие от многих любителей анального секса меня не привлекали фекалии, совсем наоборот. С другой стороны, если у него не все окажется в порядке, то унижение его будет полным. Как выяснилось, он мылся в душе достаточно тщательно. Сфинктер был похож на маленький бледно-розовый бутон чайной розы или, возможно, на мордочку котенка. Бронзовые волосы вокруг него отражали верхний свет, как перистые облака – лучи солнца на утренней заре. Единственное, что принесло разочарование, – это факт, что Расти оказался достаточно ловким, чтобы скрыть от моих глаз мошонку, и только густой пучок волос в области паха указывал направление, в котором она должна была находиться. Впрочем, достаточно того, что было видно.
Я вытащила из футляра термометр и деликатно прикоснулась к тому месту, которое до сих пор сохраняло невинность. Он вздрогнул всем телом – я подумала, что так, должно быть, содрогнулась Атлантида, прежде чем уйти под воду. Я приложила конец термометра к сморщенной коже. Он снова напрягся и, казалось, не дышал.
Теперь я действовала более стремительно. Я засунула палец в горячее плотное отверстие так глубоко, как только смогла. Должно быть, я достала до простаты, потому что он вдруг глухо вскрикнул, но ничего не сказал. Затем, намеренно или рефлекторно, он со всей своей молодой силой напряг мышцы и сжал сфинктер так, что на мгновение мне показалось, что он раздавит мой палец.
Свободной рукой я ласково пошлепала его по правой ягодице и скомандовала:
– Расслабься!
Он что-то пробормотал, что – я не расслышала, и снова ослабил сфинктер. Произведя таким образом первое насилие над девственным отверстием и заставив Расти корчиться от стыда, я убрала палец и поставила термометр. Тот сразу исчез из виду, поглощенный ягодицами, которые – хотя ноги и оставались слегка расставлены – сомкнулись тут же, как только я их отпустила.
Я снова взяла карту и стала заполнять список детских болезней. Ветрянка, корь, коклюш… Он шептал в ответ «да» или «нет» или «не помню». Закончив, я подвела итог:
– Вполне здоровый молодой человек.
Холодно-поощрительная манера, с которой я произнесла эти слова, была рассчитана на то, чтобы усилить его беспокойство; очевидно, это удалось, поскольку он так ни разу и не взглянул на меня, упорно предпочитая смотреть в стену напротив; он продолжал лежать в одном положении, плотно прижавшись подбородком к столу.
– Посмотрим, что там у нас, – я раздвинула ягодицы и медленно вытащила термометр. Разумеется, температура была нормальной, но я предпочла солгать:
– Я была права – у тебя жар. Ну, этим мы скоро займемся. А пока перевернись на спину.
Он повиновался, быстро подтянув спереди брюки и трусы; тем не менее пояс оказался дюйма на два ниже пупка: в том положении, в котором он находился, он не мог подтянуть штаны выше. В результате этих телодвижений на короткое время открылась опушка лобковых зарослей; короткое – потому что он тут же положил сверху обе руки, пытаясь спрятать добычу от глаз охотника.
Теперь, когда он лежал на спине, с голыми ступнями, грудь в испарине, он казался меньше, чем был на самом деле. Скорее юноша, чем мужчина, несмотря на хорошо развитый торс. Процесс унижения начался успешно. Он смотрел на меня с явной опаской.
– Разве еще не все?
– Мы должны следовать медицинской карте, – с загадочным видом я взяла из стаканчика деревянную ложку. – Открой рот.
Он открыл. Я прижала его язык, пока он не закашлялся, обратив внимание, в своей обычной манере, на белизну зубов и неестественно сильное слюноотделение, которое иногда сопутствует страху.
– Ты хорошо ухаживаешь за зубами.
Скупая похвала в стиле строгой няни, разговаривающей с ребенком.
– Твое тело тоже в хорошем состоянии. Я была приятно удивлена, обнаружив, что ты следишь за чистотой в тех местах, которые твои сверстники обычно оставляют без должного внимания, – незаметно я понизила его статус от мужчины к юноше и дальше к ребенку. Это триумф! Он был настолько ошеломлен таким переходом, что не смог ничего сказать в ответ, и только растерянно моргал.