Теперь, когда значение творчества Высоцкого для культуры и истории страны определено многими ее видными представителями, Куняеву не хочется слыть «белой вороной». Его некоторые высказывания о Высоцком на уровне панегириков: «Высоцкий сгребал под себя все болевые точки, определяющие его время, и оформлял в своем артистическом ключе… <…> Я очень люблю молодого Высоцкого. Именно молодого Высоцкого. Например: «У меня гитара есть – расступитесь стены! Век свободы не видать из-за злой фортуны. Перережьте горло мне, перережьте вены – Только не порвите серебряные струны!» Эта лихость молодого юноши послевоенной эпохи, к которой и я отношусь, мне близка. <…> Он удивительно талантливый актер, умевший играть роль русского человека. И во многих своих лучших песнях он сыграл этого русского человека блистательно… <…> Он был выразителем своего поколения. Он был слишком умен и талантлив, чтобы запрягать себя в шоры неомарксистского шестидесятничества».
Однако лицо не потеряно: «Я считаю, что актерский и поэтический дар – это что-то противоположное. Поэтому я считаю, что в русской поэтической классике он не останется, а в русской памяти останется навсегда».
Время покажет… Но скорее всего Куняев в нашей памяти останется только как современник Высоцкого.
Марк Дейч
«Таганка» – театр драмы и трагедии
Посмертную судьбу Высоцкого нельзя рассматривать вне истории театра, в котором он проработал 16 лет, в котором сыграл свои лучшие роли. Театр стимулировал его литературное творчество при жизни…
Он продолжал жить в этом театре, где сцена помнит его шаги и голос, где на стенах его фотографии, в гримерной – его столик, на котором всегда стоят цветы, а дважды в год их собственноручно ставит Учитель, Мастер, «Шеф» – Юрий Любимов, в костюмерной – его костюмы, он продолжает жить, здесь осталась его душа. Это чувствуют и об этом говорят все, кто дружил и работал с актером, все, кто знал его, здесь играют спектакль о нем и по его стихам и песням, во внутреннем дворике стоит он – Гамлет…
Ю. Любимов: «Мне так повезло, что, все-таки, в этом театре был Высоцкий – сам поэт. И вокруг театра всегда была целая группа прекрасных поэтов: и Ахмадулина, и Окуджава, и Вознесенский, и Евтушенко, Самойлов, Слуцкий, и Высоцкий внутри театра. И это помогло Высоцкому так раскрыться, и взлететь, и мощно прозвучать на всю Россию. Театр, конечно, помог ему: он постоянно вращался в кругу очень одаренных людей – писателей, лучших философов, музыкантов, театральных деятелей. Думаю, что Владимир Высоцкий мог родиться и встать на ноги только в этом театре. Театр очень сильно переживал его смерть. Это был шок. Все почувствовали, что ушло из театра то, что нельзя ничем заменить».
Слова Любимова подтверждает О. Ефремов: «Высоцкому действительно повезло, что он попал именно к Любимову, потому что тот имел определенный вкус не только к поэзии, но и к музыкальному строю. Поэтому Володя сразу стал там самой необходимой единицей в эстетическом направлении этого театра… Актер и поэт – это было в нем, в Высоцком, почти едино. Мы с ним, может, не часто, но встречались, и я его знал только как очень хорошего человека. Он был очень крупный человек – внутренне. Я могу сказать, что сейчас не хватает – не только в искусстве, в театре, а вообще у нас не хватает – личностей человеческих, настоящих. А Высоцкий был настоящим. Вот почему я очень жалею, что он так рано ушел из жизни».
За три месяца до смерти Высоцкого, 22 апреля 1980 года, был торжественно открыт новый зал Театра на Таганке, ставший одной из примет архитектуры 70-х в Москве. Это был долгострой, растянутый на долгих семь лет. Первый кирпич в строительство нового здания театра был заложен 27 декабря 1973 года. В своем «Театрально-тюремном этюде…», посвященном 10-летию театра, Высоцкий почти предугадал этот долгострой:
Разрабатывали проект нового здания тогда еще молодые, а впоследствии ставшие известными архитекторы Александр Анисимов, Юрий Гнедовский и Борис Таранцев. В основу концепции, согласованной с руководством театра, архитекторы положили сохранность «дома», в котором коллектив добился признания. Предполагалось поставить новые несущие конструкции, построить перекрытия над уже существующим театром, а также снести ветхие дома, расположенные за зданием театра, и на их месте соорудить пристройку, представляющую собой новое здание театра с большим зрительным залом на 770 мест. Сложность осуществления проекта обусловливалась тем, что строительство велось на небольшом неудобном участке вблизи шумной транспортной магистрали – Садового кольца, к тому же не прекращая работы театра на расположенной здесь же старой сцене.
Какое-то время строительство шло быстрыми темпами. Затем несколько раз прекращалось финансирование, и строительство консервировалось. В те годы, подчинив всю экономику страны оборонному комплексу, было принято решение заморозить все стройки, кроме стратегических. Финансирование строительства объектов культуры было полностью прекращено. Как мог в таких условиях, строительству нового здания «Таганки» помогал первый секретарь Московского горкома КПСС В. Гришин.
Кроме того, задерживалась стройка из-за «капризов» Любимова.
Неожиданно Любимов предложил сохранить старый зал театра. А по утвержденному проекту этот бывший зал кинотеатра превращался в фойе. Пришлось переделывать проект. К зданию пристроили треугольное фойе с косой стеклянной стеной. Старый зал «Таганки» стал второй сценой.
Вспоминает архитектор А. Анисимов: «Мы полагали, что не имеем права не считаться с мнением Любимова, и старались по возможности выполнять его просьбы. Хотя подобное, конечно, возможно было только в Советском Союзе. Нигде в мире театры не строились в соответствии с пожеланиями режиссеров. Пусть и гениальных… Но когда в большом зрительном зале начали возводить стену из красного кирпича, Любимов устроил целый спектакль прямо на стройке. “На сцене должна быть стена плохая, – повторял он. – Ее нужно побелить. Соберите стену как попало”. Не знаю, может, это, конечно, дань какой-то театральной примете… А строители и рады стараться. В общем, через неделю на сцене появилась стена из плохого кирпича, которую еще и побелили по просьбе Любимова».
Титанические усилия в организации строительства проявил директор театра Н. Дупак: «Мы выстояли. Особенно помогали мне Владимир Высоцкий и Валерий Золотухин. Вместе добывали кирпич, цемент, металл, давали концерты, наносили визиты, требовали, приглашали на премьеры – ублажали как могли. Приходит однажды ко мне Володя и говорит: “У мамы на работе меняют двери. Старинные снимают, новые вешают. Поехали, посмотрим для театра”. Потом эти двери сыграли свою роль в “Преступлении и наказании” и в “Мастере и Маргарите”. Когда строилось новое здание театра, основная несущая балка, которую привезли два крана, не подошла по размерам. Это же трагедия была. Я попросил помочь Володю, который мог уже тогда, в конце 70-х, обратиться к кому угодно с чем угодно, и он поехал со мной на завод в город Видное. Дал там концерт. После встречи выходим – и видим огромный плакат: «Заказу Театра на Таганке – зеленую улицу». И действительно быстро нам ту балку сделали. Другой случай. Новое здание «Таганки» сложено из уникального кирпича. Поехали мы с Высоцким на Загорский кирпичный завод. Спел он там. И сразу после концерта в лаборатории образец для нас проанализировали: какой песок, какая глина, при какой температуре обжигался… И вынесли вердикт – глину надо из Эстонии везти. Восемнадцать вагонов. Высоцкий выступает в Министерстве путей сообщений – нам дают вагоны! И завод в Эстонии делает для «Таганки» эти уникальные кирпичи… Поверьте, я могу еще два десятка подобных историй рассказать о том, как Высоцкий в буквальном смысле по кирпичику новое здание театра строил. Жаль, сыграть на новой сцене ему не довелось…»
В целом получился красивый комплекс, соединяющий здания разных эпох и сохранивший уютную среду старой московской улицы. Три сцены, три зала, разные по масштабу и характеру (новый – 770 мест, старый – 500 мест и малый —100 мест), позволяют режиссеру использовать различные художественные решения. Представление может переместиться с одной площадки на другую, сосредоточиться в пределах традиционной глубинной сцены или охватить зрителей с трех сторон широкой панорамой. Кроме того, справа сценический эффект: вдруг поднимается стена и в действие вступает сам город, с машинами, мчащимися по Садовому кольцу. Но это не все – первые шесть рядов зрительных мест установлены на съемных платформах и могут быть преобразованы в арену, окруженную зрителями со всех сторон. Артисты, шестнадцать лет ютящиеся в узких коридорчиках, получили удобные гримерные, постановщики – бутафорский цех… Другого такого театра в Москве нет.
Авторы уникального театрального комплекса были выдвинуты на соискание Государственной премии СССР. А на архитектурном Квадринале в Праге создатели комплекса были удостоены серебряной медали.
Высоцкий не успеет сыграть на новой сцене, но, как вечная память о нем, в маленьком дворике, образованном зданиями комплекса, будет стоять его скульптура.
Кто мог предвидеть тогда, в 80-м году, что перестройка здания театра, организация нескольких сцен и зрительных залов будут способствовать развалу этого театра…
26 июля 1980 года В. Золотухин записывает в своем дневнике: «У театра парни собирают подписи, чтобы Театр на Таганке назвать Театром имени Высоцкого…
– Кто это допустит? О чем вы говорите?
– Кто бы ни допустил, а соберем… Мы хоть попробуем…»
Его именем назовут совсем другой театр, и сложно представить себе, что было бы с этим театром, если бы Высоцкий был жив. Но он умер, а с Театром на Таганке произошло то, что, очевидно, должно было произойти. Сменилось время, в стране изменился политический строй… И театр, который всегда был самым чувствительным ко всему новому, не мог остаться прежним, его главный режиссер уже не мог играть прежнюю роль разрешенного диссидента. Ведь не секрет, что Любимову в самые суровые годы застоя разрешалось открыто говорить то, о чем другие и думать не могли. А сейчас цензуры нет, властям не до театров.
В СССР «Таганку» иначе как политическим театром никто не называл. Отдельные критики пытались выдать Любимова за обычного деятеля искусства, который всегда был заряжен на благое дело – на смелую критику отдельных недостатков режима, а жестокие власти постоянно били его за это по рукам.
На самом деле все было иначе. Когда в апреле 1964 года чиновники сажали Ю. Любимова в кресло главы полуразрушенного Театра драмы на Таганской площади, никто не предвидел, что от первого красавца вахтанговской сцены, от героя-любовника советских патриотических комедий можно ждать эстетических и политических провокаций, такого моментального превращения лояльного гражданина в антисоветчика, беспечного артиста в диссидента. Начиная с «Доброго человека…» Любимов в каждом спектакле, даже, казалось бы, самом просоветском, обязательно держал «фигу в кармане», направленную против действующей власти, которая стала отличительной чертой именно этого театра. В итоге зритель стал ходить на спектакли «Таганки» исключительно для того, чтобы в мельтешении множества мизансцен отыскать именно ту, где спрятана пресловутая «фига». Язвительный А. Зиновьев в «Зияющих высотах» вывел убогий Театр на Ибанке, где интеллигенция вперемежку со стукачами следит за подкусываниями властей со сцены и безумно уважает себя: «…это – явление в рамках ибанской официальности, желающее, чтобы его воспринимали как нечто выходящее за эти рамки, но не желающее из-за этого страдать и лишаться благ жизни». Любимов советскую власть ненавидел и всю свою деятельность на посту главного режиссера «Таганки» поставил на то, чтобы способствовать уничтожению этой власти. Другое дело – он не имел возможности сказать об этом в лоб, прямо, поэтому вынужден был прятать свои чувства в многочисленные «фиги», которые содержались в каждом его спектакле. Парадоксально и то, что «Таганка», при всем своем антимещанском пафосе, стала любимым театром советской буржуазии: дубленка, машина, дача, кооперативная квартирка… и билеты на «Таганку» были составляющими престижа советской «элиты», а театр иногда называли «большой московской кухней».
Пришло время, когда театр исчерпал себя изнутри, окутывавший его миф сильно поблек, «фига в кармане» перестала быть интересной публике, а внешнее неблагополучие в стране привело к трагическому этапу «Таганки» – его развалу…
Ю. Любимов в эмиграции
Однако лицо не потеряно: «Я считаю, что актерский и поэтический дар – это что-то противоположное. Поэтому я считаю, что в русской поэтической классике он не останется, а в русской памяти останется навсегда».
Время покажет… Но скорее всего Куняев в нашей памяти останется только как современник Высоцкого.
Марк Дейч
При жизни Высоцкого и после его смерти появлялись журналисты, бравшие у него интервью или на основании чужих воспоминаний пытавшиеся «нарисовать портрет» поэта и актера. Близость такого «рисунка» к реальному портрету определялась собственным видением, а иногда и порядочностью журналиста. Среди многих имен выделяется своим специфическим взглядом на творчество и личность Высоцкого продолжатель «дела Куняева» журналист Марк Дейч.
Впервые они встретились в конце 1974 года – 27 декабря газета «Литературная Россия» публикует интервью М. Дейча с Высоцким. Вопросы интервьюер задает как бы не от себя, а от читателей газеты. Получилась вполне благопристойная беседа, в которой Высоцкий в своей обычной раскованной манере рассказал о своей работе в театре, любимых ролях в кино, о планах на будущее…
В 1986 году в результате объявленной Горбачевым гласности после многолетнего замалчивания развертывается и крепнет феномен посмертной славы Владимира Высоцкого. Самые высокие оценки творчества поэта стали появляться в самых различных изданиях. М. Дейчу захотелось внести свою «ложку дегтя» в общий поток публикаций о Высоцком. Последовательно – в 86, 91 и 95-м годах – Дейч пытается принизить как творчество Высоцкого, так и его самого как личность.
Так, в журнале «Я» (январь 1991 года) Марк Дейч напишет: «… Почти каждый год Высоцкий ездил с концертами на золотые прииски Дальнего Востока и Сахалина. Эти поездки он очень любил и время для них выбирал всегда одно и то же – в конце приискового сезона. Выбирал не случайно: старатели как раз получали заработанное и, перед тем как разъехаться до начала следующего сезона, начинали «гулять». Народ на приисках, конечно, разный, но преобладают здесь люди совершенно определенного склада: блатные песни для них – наиболее доступный вид искусства. Песен таких у Высоцкого вполне достаточно, пел он их для старателей без устали, за что и награждался последними так щедро: подгулявшие золотоискатели буквально осыпали своего любимца пачками купюр, достоинство которых не могло не радовать сердце истинно народного барда».
У Высоцкого будут оппоненты, которые попытаются создать хотя бы видимость беспристрастности суждений, но М. Дейч демонстрирует личную неприязнь и даже злобу, и не к творчеству, а к Высоцкому лично, не зная ни фактов его биографии, ни степени порядочности этого человека. Высоцкий на приисках был один-единственный раз в 1976 году по приглашению своего друга В. Туманова, а на Сахалине не был вовсе…
2 сентября 1995 года газета «Вечерний клуб» публикует статью Дейча «Феномен Высоцкого». В статье журналист разбирает творчество и личность Высоцкого со всех сторон:
– как актер он умеренно талантлив: все роли в исполнении Высоцкого одинаковы, причем одинаковость эта от его внутренней пустоты;
– как поэт он весьма слабый: аритмичность, нарушение размера, неумелая рифмовка, множество необязательных или неточно используемых слов, небрежность;
– как композитор – вовсе никакой;
– Высоцкий не тянет ни на философскую простоту Окуджавы, ни на высокую зрелость Галича. Он мельче. Содержание его песен слишком примитивно: чтобы внимать ему, не требуется ни знаний, ни активной работы мысли, ни душевного напряжения. Его военные песни отличаются жестокостью и бравадой, спортивные – представление о нравах нашего спорта дают не слишком верное, а те, которые считаются лучшими, вовсе далеки от реальности;
– хриплый, без обертонов, хотя и хорошо поставленный голос очень скоро начинает утомлять;
– Высоцкий был очень благополучным человеком. Нашему высокому начальству просто не за что было гневаться на него, потому что он никому и ничему не мешал. Концерты его никем не ограничивались, даже зарубежные;
– смелость Высоцкого была строго дозированной и существующего у нас порядка вещей практически не затрагивала. Кое-какая практика в его песнях присутствовала, но больше – так по мелочи, и все намеками да аллегориями: козлы разные с медведями, жирафы с попугаями.
Вот так… Вот такое мнение, такое своеобразное понимание творчества и личности поэта и актера Владимира Высоцкого.
Исходя из принципа «все познается в сравнении», попробуем проанализировать измышления этого журналиста, сопоставляя их с мнением известных авторитетных оппонентов.
В других главах этой книги читатель встретит много высказываний коллег и искусствоведов, характеризующих многогранное творчество Высоцкого. Здесь приведены лишь несколько в качестве отповеди на статьи М. Дейча.
Итак, Высоцкий – актер. Каким он был в оценке компетентных в этом вопросе людей?
Послушаем главного режиссера Нового драматического театра, народного артиста РСФСР Бориса Львова-Анохина: «Мне кажется, что феномен Высоцкого заключается в том, что в его личности соединились актер, поэт и музыкант. Это определило уникальность и своеобразие артистической личности.
Мне более всего хочется сказать о Высоцком-актере. Потому что как исполнитель своих собственных песен он очень популярен, любим, и поэтому очень часто отходит как бы в тень его деятельность артиста. А актером, мне кажется, он был чрезвычайно интересным, крупным. По своему огромному темпераменту он повторяет, как бы продолжает линию знаменитых русских актеров-трагиков. И сам его голос даже, чуть хрипловатый в отличие от них, потому что тогда ценились голоса красивые, бархатные, а у него был голос хрипловатый, но тоже очень красивый по-своему и мощный. И вот этот могучий его темперамент, он где-то продолжал линию замечательного русского актера-трагика.
И больше всего, надо сказать, я любил его в ролях стихотворных. Потому что он как поэт необыкновенно чувствовал стихи. Вот, скажем, в роли Хлопуши в «Пугачеве» Есенина он был так погружен в стихию есенинского стиха, что это было поистине необыкновенное исполнение. Он произносил эти стихи так, словно это были его собственные стихи. Он в хорошем смысле их присваивал себе на сцене, он был автором этих стихов. Поэтому это было необыкновенно интересно. И все его стихотворные роли были очень захватывающими.
И даже в такой роли, как Лопахин Чехова, он тоже чувствовал музыкальность чеховской прозы, чеховского диалога, чеховского слога. И тоже поэтому слушать его было очень интересно.
А Гамлет! Как он читал стихотворение Пастернака в этом спектакле! Это было замечательно!
И в песнях своих он всегда был актером, потому что он почти никогда не пел «от себя», хотя и от себя, но всегда через какой-то образ, через какую-то другую судьбу, через какое-то перевоплощение. Так, если в песне он всегда был актер, то на сцене он всегда был поэт. Это придавало, мне кажется, особое обаяние его творчеству.
Помню, когда я часами слушал его песни – это уже после его смерти – вот тогда, пожалуй, до меня по-настоящему дошло, и я по-настоящему познакомился с его песнями, погрузился в эту стихию отчаянья, бунта, стона, вопля, проклятия, в это неистовство тоски, ярости, насмешки… Высоцкий пел беду, стон и бунт русской земли. Поэтому он и находил отклик даже в самых загрубелых и простых сердцах…»
А вот Ю. Любимов не разглядел дейчевскую «внутреннюю пустоту» Высоцкого, сделал ставку на «посредственного актера», и «глупый» зритель все ломится именно на «Таганку» и именно на Высоцкого. Не соображает зритель, что «все роли у него одинаковы и одинаковость эта – от его внутренней пустоты».
Поэт Валентин Берестов не был лично знаком с Высоцким. А Высоцкого интересовало мнение о его текстах таких известных поэтов, как Б. Заходер и В. Берестов.
В. Берестов: «Через нашу общую знакомую актрису он и задал этот вопрос. Тогда мы сказали: «Какие «тексты»?! Это великолепные стихи, это замечательный поэт, продолжающий классику». Актриса передала наш ответ Высоцкому, он был растроган, чем очень нас удивил. Сомнений, что слова
О месте поэта Высоцкого в мировой культуре можно судить по словам художественного руководителя стокгольмского театра «Фриа прутеатерн» («Свободный театр») Стефана Бема, поставившего спектакль «Песни Высоцкого»: «Я думаю, что успех Высоцкого в нашей стране можно объяснить тем, что он по-настоящему большой поэт. Он нашел какую-то очень важную правду о человеческой жизни и шел с ней к людям… В мире не много поэтов, которые находят отклик у всех людей, и Высоцкий, несомненно, один из них…»
Кто может высказаться более компетентно о композиторских способностях феноменального Высоцкого, чем известный композитор? Предоставим слово одному из величайших современных композиторов А. Шнитке: «Большая часть песен Высоцкого отличается величайшей тонкостью и нестандартностью – по количеству тактов во фразе и ритмикой, как бы создающей свой пульс рядом с пульсом метрической основы его песен, идущей от стихов и – вопреки этому стихотворному ритму – следующей внутреннему дыханию.
Очень много тонких подробностей и в гармонизации, и в мелодике, и в кадансах – в отказе от трафаретных кадансов или в нарочито дурацком их исполнении, отчего они немедленно попадают в смысловые кавычки.
Замечательный слух Высоцкого, проявлявшийся не только в том, как он чисто пел и интонировал. Высоцкий чисто интонировал не только звуковысотно: поразительна точность интонирования согласных – распевание на «р», на «л». Может, такое и встречалось уже. Но в столь яркой осознанной форме это было только у Высоцкого. И я считаю, что это его вклад в музыку».
Ну, а что Дейч? О журналисте Марке Дейче будут вспоминать только лишь в связи с Высоцким…
К 2008 году, к году 70-летия Владимира Высоцкого, казалось, что все утряслось в душах и умах о месте творчества Высоцкого в культуре России, да и в мировой культуре. Однако есть (и очевидно будут в дальнейшем) персоналии, желающие, вопреки большинству, воспользоваться правом быть неправыми – этакий комплекс Герострата. Главный эксперт по геополитике Александр Дугин на вопрос «Русского журнала» «Владимир Высоцкий – это целая эпоха. Какую роль в формировании общества в свое время сыграло его творчество?» ответил следующим образом: «Я думаю, что фактически, если внимательно посмотреть на его творчество, бессмысленное, бездарное, предельное и идиотское в высшей степени, лишенное какой бы то ни было эстетической привлекательности, реальной энергии, то мы увидим беснование на пустом месте, обширное, широкое, хихикающее. По сути дела, это разложение ментальности, души, эстетического чувства, социальных моделей, идеологии, политики – вот что такое Высоцкий».
Какие тут могут быть комментарии?!
Впервые они встретились в конце 1974 года – 27 декабря газета «Литературная Россия» публикует интервью М. Дейча с Высоцким. Вопросы интервьюер задает как бы не от себя, а от читателей газеты. Получилась вполне благопристойная беседа, в которой Высоцкий в своей обычной раскованной манере рассказал о своей работе в театре, любимых ролях в кино, о планах на будущее…
В 1986 году в результате объявленной Горбачевым гласности после многолетнего замалчивания развертывается и крепнет феномен посмертной славы Владимира Высоцкого. Самые высокие оценки творчества поэта стали появляться в самых различных изданиях. М. Дейчу захотелось внести свою «ложку дегтя» в общий поток публикаций о Высоцком. Последовательно – в 86, 91 и 95-м годах – Дейч пытается принизить как творчество Высоцкого, так и его самого как личность.
Так, в журнале «Я» (январь 1991 года) Марк Дейч напишет: «… Почти каждый год Высоцкий ездил с концертами на золотые прииски Дальнего Востока и Сахалина. Эти поездки он очень любил и время для них выбирал всегда одно и то же – в конце приискового сезона. Выбирал не случайно: старатели как раз получали заработанное и, перед тем как разъехаться до начала следующего сезона, начинали «гулять». Народ на приисках, конечно, разный, но преобладают здесь люди совершенно определенного склада: блатные песни для них – наиболее доступный вид искусства. Песен таких у Высоцкого вполне достаточно, пел он их для старателей без устали, за что и награждался последними так щедро: подгулявшие золотоискатели буквально осыпали своего любимца пачками купюр, достоинство которых не могло не радовать сердце истинно народного барда».
У Высоцкого будут оппоненты, которые попытаются создать хотя бы видимость беспристрастности суждений, но М. Дейч демонстрирует личную неприязнь и даже злобу, и не к творчеству, а к Высоцкому лично, не зная ни фактов его биографии, ни степени порядочности этого человека. Высоцкий на приисках был один-единственный раз в 1976 году по приглашению своего друга В. Туманова, а на Сахалине не был вовсе…
2 сентября 1995 года газета «Вечерний клуб» публикует статью Дейча «Феномен Высоцкого». В статье журналист разбирает творчество и личность Высоцкого со всех сторон:
– как актер он умеренно талантлив: все роли в исполнении Высоцкого одинаковы, причем одинаковость эта от его внутренней пустоты;
– как поэт он весьма слабый: аритмичность, нарушение размера, неумелая рифмовка, множество необязательных или неточно используемых слов, небрежность;
– как композитор – вовсе никакой;
– Высоцкий не тянет ни на философскую простоту Окуджавы, ни на высокую зрелость Галича. Он мельче. Содержание его песен слишком примитивно: чтобы внимать ему, не требуется ни знаний, ни активной работы мысли, ни душевного напряжения. Его военные песни отличаются жестокостью и бравадой, спортивные – представление о нравах нашего спорта дают не слишком верное, а те, которые считаются лучшими, вовсе далеки от реальности;
– хриплый, без обертонов, хотя и хорошо поставленный голос очень скоро начинает утомлять;
– Высоцкий был очень благополучным человеком. Нашему высокому начальству просто не за что было гневаться на него, потому что он никому и ничему не мешал. Концерты его никем не ограничивались, даже зарубежные;
– смелость Высоцкого была строго дозированной и существующего у нас порядка вещей практически не затрагивала. Кое-какая практика в его песнях присутствовала, но больше – так по мелочи, и все намеками да аллегориями: козлы разные с медведями, жирафы с попугаями.
Вот так… Вот такое мнение, такое своеобразное понимание творчества и личности поэта и актера Владимира Высоцкого.
Исходя из принципа «все познается в сравнении», попробуем проанализировать измышления этого журналиста, сопоставляя их с мнением известных авторитетных оппонентов.
В других главах этой книги читатель встретит много высказываний коллег и искусствоведов, характеризующих многогранное творчество Высоцкого. Здесь приведены лишь несколько в качестве отповеди на статьи М. Дейча.
Итак, Высоцкий – актер. Каким он был в оценке компетентных в этом вопросе людей?
Послушаем главного режиссера Нового драматического театра, народного артиста РСФСР Бориса Львова-Анохина: «Мне кажется, что феномен Высоцкого заключается в том, что в его личности соединились актер, поэт и музыкант. Это определило уникальность и своеобразие артистической личности.
Мне более всего хочется сказать о Высоцком-актере. Потому что как исполнитель своих собственных песен он очень популярен, любим, и поэтому очень часто отходит как бы в тень его деятельность артиста. А актером, мне кажется, он был чрезвычайно интересным, крупным. По своему огромному темпераменту он повторяет, как бы продолжает линию знаменитых русских актеров-трагиков. И сам его голос даже, чуть хрипловатый в отличие от них, потому что тогда ценились голоса красивые, бархатные, а у него был голос хрипловатый, но тоже очень красивый по-своему и мощный. И вот этот могучий его темперамент, он где-то продолжал линию замечательного русского актера-трагика.
И больше всего, надо сказать, я любил его в ролях стихотворных. Потому что он как поэт необыкновенно чувствовал стихи. Вот, скажем, в роли Хлопуши в «Пугачеве» Есенина он был так погружен в стихию есенинского стиха, что это было поистине необыкновенное исполнение. Он произносил эти стихи так, словно это были его собственные стихи. Он в хорошем смысле их присваивал себе на сцене, он был автором этих стихов. Поэтому это было необыкновенно интересно. И все его стихотворные роли были очень захватывающими.
И даже в такой роли, как Лопахин Чехова, он тоже чувствовал музыкальность чеховской прозы, чеховского диалога, чеховского слога. И тоже поэтому слушать его было очень интересно.
А Гамлет! Как он читал стихотворение Пастернака в этом спектакле! Это было замечательно!
И в песнях своих он всегда был актером, потому что он почти никогда не пел «от себя», хотя и от себя, но всегда через какой-то образ, через какую-то другую судьбу, через какое-то перевоплощение. Так, если в песне он всегда был актер, то на сцене он всегда был поэт. Это придавало, мне кажется, особое обаяние его творчеству.
Помню, когда я часами слушал его песни – это уже после его смерти – вот тогда, пожалуй, до меня по-настоящему дошло, и я по-настоящему познакомился с его песнями, погрузился в эту стихию отчаянья, бунта, стона, вопля, проклятия, в это неистовство тоски, ярости, насмешки… Высоцкий пел беду, стон и бунт русской земли. Поэтому он и находил отклик даже в самых загрубелых и простых сердцах…»
А вот Ю. Любимов не разглядел дейчевскую «внутреннюю пустоту» Высоцкого, сделал ставку на «посредственного актера», и «глупый» зритель все ломится именно на «Таганку» и именно на Высоцкого. Не соображает зритель, что «все роли у него одинаковы и одинаковость эта – от его внутренней пустоты».
Поэт Валентин Берестов не был лично знаком с Высоцким. А Высоцкого интересовало мнение о его текстах таких известных поэтов, как Б. Заходер и В. Берестов.
В. Берестов: «Через нашу общую знакомую актрису он и задал этот вопрос. Тогда мы сказали: «Какие «тексты»?! Это великолепные стихи, это замечательный поэт, продолжающий классику». Актриса передала наш ответ Высоцкому, он был растроган, чем очень нас удивил. Сомнений, что слова
написал большой поэт, у нас не было. Он, вместе с другими бардами, вернул в нашу поэзию сюжет, он вернул множество героев в каждом стихотворении, силу и огромную нагрузку на каждую строку и был понятен всем – от академика до подмастерья».
Ты идешь по кромке ледника,
Взгляд не отрывая от вершины.
Горы спят, вдыхая облака,
Выдыхая снежные лавины…—
О месте поэта Высоцкого в мировой культуре можно судить по словам художественного руководителя стокгольмского театра «Фриа прутеатерн» («Свободный театр») Стефана Бема, поставившего спектакль «Песни Высоцкого»: «Я думаю, что успех Высоцкого в нашей стране можно объяснить тем, что он по-настоящему большой поэт. Он нашел какую-то очень важную правду о человеческой жизни и шел с ней к людям… В мире не много поэтов, которые находят отклик у всех людей, и Высоцкий, несомненно, один из них…»
Кто может высказаться более компетентно о композиторских способностях феноменального Высоцкого, чем известный композитор? Предоставим слово одному из величайших современных композиторов А. Шнитке: «Большая часть песен Высоцкого отличается величайшей тонкостью и нестандартностью – по количеству тактов во фразе и ритмикой, как бы создающей свой пульс рядом с пульсом метрической основы его песен, идущей от стихов и – вопреки этому стихотворному ритму – следующей внутреннему дыханию.
Очень много тонких подробностей и в гармонизации, и в мелодике, и в кадансах – в отказе от трафаретных кадансов или в нарочито дурацком их исполнении, отчего они немедленно попадают в смысловые кавычки.
Замечательный слух Высоцкого, проявлявшийся не только в том, как он чисто пел и интонировал. Высоцкий чисто интонировал не только звуковысотно: поразительна точность интонирования согласных – распевание на «р», на «л». Может, такое и встречалось уже. Но в столь яркой осознанной форме это было только у Высоцкого. И я считаю, что это его вклад в музыку».
Ну, а что Дейч? О журналисте Марке Дейче будут вспоминать только лишь в связи с Высоцким…
К 2008 году, к году 70-летия Владимира Высоцкого, казалось, что все утряслось в душах и умах о месте творчества Высоцкого в культуре России, да и в мировой культуре. Однако есть (и очевидно будут в дальнейшем) персоналии, желающие, вопреки большинству, воспользоваться правом быть неправыми – этакий комплекс Герострата. Главный эксперт по геополитике Александр Дугин на вопрос «Русского журнала» «Владимир Высоцкий – это целая эпоха. Какую роль в формировании общества в свое время сыграло его творчество?» ответил следующим образом: «Я думаю, что фактически, если внимательно посмотреть на его творчество, бессмысленное, бездарное, предельное и идиотское в высшей степени, лишенное какой бы то ни было эстетической привлекательности, реальной энергии, то мы увидим беснование на пустом месте, обширное, широкое, хихикающее. По сути дела, это разложение ментальности, души, эстетического чувства, социальных моделей, идеологии, политики – вот что такое Высоцкий».
Какие тут могут быть комментарии?!
«Таганка» – театр драмы и трагедии
Театр драмы и комедии на Таганке уже по жизни будет оправдывать свое название: в нем разыграются такие драма – до смеха и комедия – до слез, такой жизненный спектакль, что черти будут аплодировать стоя. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь монолитный кулак «Таганки» сначала разожмется, а затем и вовсе распадется на ампутированные злым роком пальцы?
Владимир Качан
Может, вообще нельзя назвать Театром на Таганке то, что творится теперь напротив метро «Таганская». Метро пусть зовется, как звалось, а театра того же имени нет с 1984 года…
Вениамин Смехов
Посмертную судьбу Высоцкого нельзя рассматривать вне истории театра, в котором он проработал 16 лет, в котором сыграл свои лучшие роли. Театр стимулировал его литературное творчество при жизни…
Он продолжал жить в этом театре, где сцена помнит его шаги и голос, где на стенах его фотографии, в гримерной – его столик, на котором всегда стоят цветы, а дважды в год их собственноручно ставит Учитель, Мастер, «Шеф» – Юрий Любимов, в костюмерной – его костюмы, он продолжает жить, здесь осталась его душа. Это чувствуют и об этом говорят все, кто дружил и работал с актером, все, кто знал его, здесь играют спектакль о нем и по его стихам и песням, во внутреннем дворике стоит он – Гамлет…
Ю. Любимов: «Мне так повезло, что, все-таки, в этом театре был Высоцкий – сам поэт. И вокруг театра всегда была целая группа прекрасных поэтов: и Ахмадулина, и Окуджава, и Вознесенский, и Евтушенко, Самойлов, Слуцкий, и Высоцкий внутри театра. И это помогло Высоцкому так раскрыться, и взлететь, и мощно прозвучать на всю Россию. Театр, конечно, помог ему: он постоянно вращался в кругу очень одаренных людей – писателей, лучших философов, музыкантов, театральных деятелей. Думаю, что Владимир Высоцкий мог родиться и встать на ноги только в этом театре. Театр очень сильно переживал его смерть. Это был шок. Все почувствовали, что ушло из театра то, что нельзя ничем заменить».
Слова Любимова подтверждает О. Ефремов: «Высоцкому действительно повезло, что он попал именно к Любимову, потому что тот имел определенный вкус не только к поэзии, но и к музыкальному строю. Поэтому Володя сразу стал там самой необходимой единицей в эстетическом направлении этого театра… Актер и поэт – это было в нем, в Высоцком, почти едино. Мы с ним, может, не часто, но встречались, и я его знал только как очень хорошего человека. Он был очень крупный человек – внутренне. Я могу сказать, что сейчас не хватает – не только в искусстве, в театре, а вообще у нас не хватает – личностей человеческих, настоящих. А Высоцкий был настоящим. Вот почему я очень жалею, что он так рано ушел из жизни».
За три месяца до смерти Высоцкого, 22 апреля 1980 года, был торжественно открыт новый зал Театра на Таганке, ставший одной из примет архитектуры 70-х в Москве. Это был долгострой, растянутый на долгих семь лет. Первый кирпич в строительство нового здания театра был заложен 27 декабря 1973 года. В своем «Театрально-тюремном этюде…», посвященном 10-летию театра, Высоцкий почти предугадал этот долгострой:
В то время Театр на Таганке занимал несколько кое-как соединенных между собой мелких зданий: три в прошлом жилых дома, бывший кинотеатр, банковское здание и гараж. Там постоянно протекала крыша, выходило из строя инженерное оборудование сцены, так что практически каждый год в театре приходилось делать серьезный ремонт.
Тюрьму сломали – мусор на помойку!
Но будет, где головку прислонить.
Затеяли на площади годков на десять стройку,
Чтоб равновесье вновь восстановить.
Разрабатывали проект нового здания тогда еще молодые, а впоследствии ставшие известными архитекторы Александр Анисимов, Юрий Гнедовский и Борис Таранцев. В основу концепции, согласованной с руководством театра, архитекторы положили сохранность «дома», в котором коллектив добился признания. Предполагалось поставить новые несущие конструкции, построить перекрытия над уже существующим театром, а также снести ветхие дома, расположенные за зданием театра, и на их месте соорудить пристройку, представляющую собой новое здание театра с большим зрительным залом на 770 мест. Сложность осуществления проекта обусловливалась тем, что строительство велось на небольшом неудобном участке вблизи шумной транспортной магистрали – Садового кольца, к тому же не прекращая работы театра на расположенной здесь же старой сцене.
Какое-то время строительство шло быстрыми темпами. Затем несколько раз прекращалось финансирование, и строительство консервировалось. В те годы, подчинив всю экономику страны оборонному комплексу, было принято решение заморозить все стройки, кроме стратегических. Финансирование строительства объектов культуры было полностью прекращено. Как мог в таких условиях, строительству нового здания «Таганки» помогал первый секретарь Московского горкома КПСС В. Гришин.
Кроме того, задерживалась стройка из-за «капризов» Любимова.
Неожиданно Любимов предложил сохранить старый зал театра. А по утвержденному проекту этот бывший зал кинотеатра превращался в фойе. Пришлось переделывать проект. К зданию пристроили треугольное фойе с косой стеклянной стеной. Старый зал «Таганки» стал второй сценой.
Вспоминает архитектор А. Анисимов: «Мы полагали, что не имеем права не считаться с мнением Любимова, и старались по возможности выполнять его просьбы. Хотя подобное, конечно, возможно было только в Советском Союзе. Нигде в мире театры не строились в соответствии с пожеланиями режиссеров. Пусть и гениальных… Но когда в большом зрительном зале начали возводить стену из красного кирпича, Любимов устроил целый спектакль прямо на стройке. “На сцене должна быть стена плохая, – повторял он. – Ее нужно побелить. Соберите стену как попало”. Не знаю, может, это, конечно, дань какой-то театральной примете… А строители и рады стараться. В общем, через неделю на сцене появилась стена из плохого кирпича, которую еще и побелили по просьбе Любимова».
Титанические усилия в организации строительства проявил директор театра Н. Дупак: «Мы выстояли. Особенно помогали мне Владимир Высоцкий и Валерий Золотухин. Вместе добывали кирпич, цемент, металл, давали концерты, наносили визиты, требовали, приглашали на премьеры – ублажали как могли. Приходит однажды ко мне Володя и говорит: “У мамы на работе меняют двери. Старинные снимают, новые вешают. Поехали, посмотрим для театра”. Потом эти двери сыграли свою роль в “Преступлении и наказании” и в “Мастере и Маргарите”. Когда строилось новое здание театра, основная несущая балка, которую привезли два крана, не подошла по размерам. Это же трагедия была. Я попросил помочь Володю, который мог уже тогда, в конце 70-х, обратиться к кому угодно с чем угодно, и он поехал со мной на завод в город Видное. Дал там концерт. После встречи выходим – и видим огромный плакат: «Заказу Театра на Таганке – зеленую улицу». И действительно быстро нам ту балку сделали. Другой случай. Новое здание «Таганки» сложено из уникального кирпича. Поехали мы с Высоцким на Загорский кирпичный завод. Спел он там. И сразу после концерта в лаборатории образец для нас проанализировали: какой песок, какая глина, при какой температуре обжигался… И вынесли вердикт – глину надо из Эстонии везти. Восемнадцать вагонов. Высоцкий выступает в Министерстве путей сообщений – нам дают вагоны! И завод в Эстонии делает для «Таганки» эти уникальные кирпичи… Поверьте, я могу еще два десятка подобных историй рассказать о том, как Высоцкий в буквальном смысле по кирпичику новое здание театра строил. Жаль, сыграть на новой сцене ему не довелось…»
В целом получился красивый комплекс, соединяющий здания разных эпох и сохранивший уютную среду старой московской улицы. Три сцены, три зала, разные по масштабу и характеру (новый – 770 мест, старый – 500 мест и малый —100 мест), позволяют режиссеру использовать различные художественные решения. Представление может переместиться с одной площадки на другую, сосредоточиться в пределах традиционной глубинной сцены или охватить зрителей с трех сторон широкой панорамой. Кроме того, справа сценический эффект: вдруг поднимается стена и в действие вступает сам город, с машинами, мчащимися по Садовому кольцу. Но это не все – первые шесть рядов зрительных мест установлены на съемных платформах и могут быть преобразованы в арену, окруженную зрителями со всех сторон. Артисты, шестнадцать лет ютящиеся в узких коридорчиках, получили удобные гримерные, постановщики – бутафорский цех… Другого такого театра в Москве нет.
Авторы уникального театрального комплекса были выдвинуты на соискание Государственной премии СССР. А на архитектурном Квадринале в Праге создатели комплекса были удостоены серебряной медали.
Высоцкий не успеет сыграть на новой сцене, но, как вечная память о нем, в маленьком дворике, образованном зданиями комплекса, будет стоять его скульптура.
Кто мог предвидеть тогда, в 80-м году, что перестройка здания театра, организация нескольких сцен и зрительных залов будут способствовать развалу этого театра…
26 июля 1980 года В. Золотухин записывает в своем дневнике: «У театра парни собирают подписи, чтобы Театр на Таганке назвать Театром имени Высоцкого…
– Кто это допустит? О чем вы говорите?
– Кто бы ни допустил, а соберем… Мы хоть попробуем…»
Его именем назовут совсем другой театр, и сложно представить себе, что было бы с этим театром, если бы Высоцкий был жив. Но он умер, а с Театром на Таганке произошло то, что, очевидно, должно было произойти. Сменилось время, в стране изменился политический строй… И театр, который всегда был самым чувствительным ко всему новому, не мог остаться прежним, его главный режиссер уже не мог играть прежнюю роль разрешенного диссидента. Ведь не секрет, что Любимову в самые суровые годы застоя разрешалось открыто говорить то, о чем другие и думать не могли. А сейчас цензуры нет, властям не до театров.
В СССР «Таганку» иначе как политическим театром никто не называл. Отдельные критики пытались выдать Любимова за обычного деятеля искусства, который всегда был заряжен на благое дело – на смелую критику отдельных недостатков режима, а жестокие власти постоянно били его за это по рукам.
На самом деле все было иначе. Когда в апреле 1964 года чиновники сажали Ю. Любимова в кресло главы полуразрушенного Театра драмы на Таганской площади, никто не предвидел, что от первого красавца вахтанговской сцены, от героя-любовника советских патриотических комедий можно ждать эстетических и политических провокаций, такого моментального превращения лояльного гражданина в антисоветчика, беспечного артиста в диссидента. Начиная с «Доброго человека…» Любимов в каждом спектакле, даже, казалось бы, самом просоветском, обязательно держал «фигу в кармане», направленную против действующей власти, которая стала отличительной чертой именно этого театра. В итоге зритель стал ходить на спектакли «Таганки» исключительно для того, чтобы в мельтешении множества мизансцен отыскать именно ту, где спрятана пресловутая «фига». Язвительный А. Зиновьев в «Зияющих высотах» вывел убогий Театр на Ибанке, где интеллигенция вперемежку со стукачами следит за подкусываниями властей со сцены и безумно уважает себя: «…это – явление в рамках ибанской официальности, желающее, чтобы его воспринимали как нечто выходящее за эти рамки, но не желающее из-за этого страдать и лишаться благ жизни». Любимов советскую власть ненавидел и всю свою деятельность на посту главного режиссера «Таганки» поставил на то, чтобы способствовать уничтожению этой власти. Другое дело – он не имел возможности сказать об этом в лоб, прямо, поэтому вынужден был прятать свои чувства в многочисленные «фиги», которые содержались в каждом его спектакле. Парадоксально и то, что «Таганка», при всем своем антимещанском пафосе, стала любимым театром советской буржуазии: дубленка, машина, дача, кооперативная квартирка… и билеты на «Таганку» были составляющими престижа советской «элиты», а театр иногда называли «большой московской кухней».
Пришло время, когда театр исчерпал себя изнутри, окутывавший его миф сильно поблек, «фига в кармане» перестала быть интересной публике, а внешнее неблагополучие в стране привело к трагическому этапу «Таганки» – его развалу…
Ю. Любимов в эмиграции
«Я не уезжал, меня выдворили и пр.». Состряпал себе легенду, ею живет…
Валерий Золотухин
Неужели вы не понимаете, что, давая все эти интервью, он не понимал, чем все это может кончиться. Значит, он пошел на лишение гражданства сознательно. Он свой выбор сделал! Но какого хрена вам – нищим советским комедиантам – ломать свою жизнь ради чужой биографии.
Леонид Филатов
Любимову Россия не нужна. Он не думает о судьбе русского народа, русской души. Россия ему нужна как реклама… для звездочки, для языка – это проституция. Он смеется, издевается над русской Россией.