Отец много рассказывал о своем участии в Первой мировой и Гражданской войнах. Особенно любил он вспоминать свою службу на красном бронепоезде, своего комиссара, рекомендовавшего ему вступить в партию большевиков: «Человеком будешь... Пошлем учиться, как только победим беляков». Отец написал маме, что он хочет вступить в партию. И тут же получил ответ: «Вася, в партию не вступай, говорят, большаков будут расстреливать или вешать, а у нас трое детей...» Вернулся с фронта, стал крестьянствовать. Вспоминаю один из рассказов сестры Анны: «Как-то побежали мы с сестрой Моней встречать отца с работы, встретили, он посадил нас на телегу, вытащил яичко, очистил его и ножом разделил его на две половинки и вручил со смехом нам. Вот вам гостинцы...» Не раз отец рассказывал, как в 1921 году, в голодный год, несколько крестьян села Хавертово поехали за хлебом в город Ташкент, каждый купил по нескольку мешков муки. А перевозили очень просто: отнесет один мешок, поставит, бежит за другим, потом за третьим... Так поездка в Ташкент спасла от голода не одну крестьянскую семью. Мама вспоминала, с какими трудностями вступали в колхоз, так жалко было расставаться с любимой лошадью, так трудно было заниматься коллективной работой, а тут маленькие дети держатся за подол. Рассказывала один тяжелый эпизод в своей колхозной жизни... Отец был активным участником коллективизации, колхозники выбрали его бригадиром, но вскоре он разочаровался, приходилось с нагайкой выгонять колхозников на работу, отказался от бригадирства после того, как мама не вышла на работу, он прискакал к дому на взмыленном коне и, увидев вышедшую из дома маму, взмахнул на нее плеткой. Естественно, плетку он не опустил, мама под ноги его коня толкнула маленьких детей, а сама с грудным ребенком закричала на него... Наступило горькое разочарование отца, он разочаровался в своем бригадирстве, вскоре сложил свои полномочия. А в это время у родителей было восемь детей, от шестнадцати до годика. Какая уж тут работа в колхозе, управиться бы в доме, покопаться бы в огороде. Особенно после одного случая, явно показавшего всю тщетность погони за коллективной удачей. Родителям, чтобы уплатить налоги, пришлось продать корову. И когда отец вел корову на базар, ему встретился председатель правления колхоза, который с удивлением спросил отца, почему он продает корову, ведь у него маленькие дети. Отец сказал про налог. А тот с недоумением сказал: «Ведь у тебя дочь Мария работает на складе. Неужели она не могла взять сколько нужно зерна, чтобы тебе помочь...» Нет, не могла... Родители были православными, по православным канонам нельзя воровать, просто вспомним Нагорную проповедь... А после продажи коровы родители задумали уехать в Москву. Так и сделали.
Судьбы шолоховских героев и судьбы моих родителей в чем-то весьма существенном были близки, это судьба поколения русских людей, переживших две войны и коллективизацию, сначала активных участников этих исторических процессов, а потом испытавших горечь, разочарование, крушение надежд.
К сожалению, книга «Гуманизм Шолохова» вышла с навязанными автору фразами, пустыми, риторическими, но без этих фраз ни одна книга в то время не выходила в свет. Особенно коробит фраза в аннотации: «Говоря о произведениях М. Шолохова, блестяще подтверждающих плодотворность метода социалистического реализма, В. Петелин...» Ведь только несколько лет тому назад в докладе я отказывался от этого метода, считал его вредным для советской литературы, а тут – пожалуйста...
И еще в книге есть несколько дежурных фраз, о появлении которых автор узнал после ее выхода в свет. Но это, естественно, не уменьшает мою вину за их появление в книге; эти горькие переживания – плата за ее выход в свет вообще. И на это обратили внимание мои друзья и коллеги, о чем речь будет еще впереди.
8. Тени исчезают в полдень
Судьбы шолоховских героев и судьбы моих родителей в чем-то весьма существенном были близки, это судьба поколения русских людей, переживших две войны и коллективизацию, сначала активных участников этих исторических процессов, а потом испытавших горечь, разочарование, крушение надежд.
К сожалению, книга «Гуманизм Шолохова» вышла с навязанными автору фразами, пустыми, риторическими, но без этих фраз ни одна книга в то время не выходила в свет. Особенно коробит фраза в аннотации: «Говоря о произведениях М. Шолохова, блестяще подтверждающих плодотворность метода социалистического реализма, В. Петелин...» Ведь только несколько лет тому назад в докладе я отказывался от этого метода, считал его вредным для советской литературы, а тут – пожалуйста...
И еще в книге есть несколько дежурных фраз, о появлении которых автор узнал после ее выхода в свет. Но это, естественно, не уменьшает мою вину за их появление в книге; эти горькие переживания – плата за ее выход в свет вообще. И на это обратили внимание мои друзья и коллеги, о чем речь будет еще впереди.
8. Тени исчезают в полдень
К этому времени у меня появился немалый опыт редакторской работы, и заведующий редакцией Николай Иванович Родичев, ставший моим другом, предложил мне занять должность его заместителя. И еще одна писательская судьба возникла в моей жизни – судьба Анатолия Иванова, с которым я познакомился в Иноиздате.
Анатолий Иванов привез из Новосибирска рукопись нового романа после доработки, первый вариант под названием «Изуверы», насчитывавший более тысячи страниц, прочитал член правления Александр Макаров, знаменитый критик того времени, высказал автору немало замечаний. Автор почти год работал. После новой рецензии Александра Макарова – роман уже в то время назывался «Тени исчезают в полдень» – прочитал его я как будущий редактор, и в этом варианте Анатолию Иванову не все удалось в равной степени, были нелепые эпизоды, лишние рассуждения, мало влияющие на развитие сюжета, на характеристики действующих лиц. Особенно яростное неприятие у меня вызвали страницы, на которых появляется ЛУНА как персонаж романа, и от имени Луны автор дает оценки некогда происходившим и происходящим событиям. Вот Луна видит с высоты своего положения мальчика и размышляет о его будущей судьбе, вот еще кто-то возникает в поле зрения Луны, и она опять, как и живой человек, раздумывает о том, что ждет его впереди. Как говорится, эти страницы поражали своей нелепостью, своеволием художника, которому кажется, что он все может. Может, но только нужно дать мотивы возникновения той или иной картины, того или иного поступка, действия или события.
Кажется, мне удалось убедить упрямого автора «Теней». Причем я соглашался оставить и эти страницы, но вместе с тем приводил аргументы за то, что необходимо их снять, будет умнее, глубже, естественнее, правдивее.
Последние страницы обсуждены, на полях рукописи – мои деликатные заметки. Автор готов взять с собой в Новосибирск и без помехи и московской суеты доработать рукопись. Что еще нужно для того, чтобы по-доброму попрощаться на несколько месяцев? Правильно! Пойти в ресторан.
И вот мы в «Арагви» за богато накрытым столом, пьем и закусываем, увлеченные продолжением нашего разговора, общего дела, которым теперь связаны еще на несколько месяцев. Рукопись торжественно водрузили на отдельный стул, любуясь итогами почти законченного труда.
Обсудив литературные, политические события, отдав должное вопросам международного положения, мы наконец расплатились и, величаво сохраняя равновесие, удалились из ресторана.
– Пойдем ко мне, – пригласил Анатолий Степанович. – У меня прекрасный коньяк, не везти же его в Новосибирск.
Последний аргумент неотразимо подействовал на меня, и я отбросил малодушные колебания.
И в гостинице «Москва» у нас нашлись темы для обсуждения, но и этому увлеченному разговору подошел конец, и я стал прощаться.
Вдруг Анатолий Степанович уставился на меня и надолго замолчал, увидев наконец, что я ухожу с пустыми руками, а в ресторан входил с рукописью, чтобы торжественно, под первую рюмку, передать ее автору, что я и сделал, не закусывая.
Мы обошли весь номер, осмотрели все стулья и стол, зачем-то заглянули в ванную и даже в туалет. Но рукописи не было.
– Мы забыли ее в ресторане, – спохватился Анатолий Степанович.
Мы выскочили из гостиницы, сгоряча Анатолий Степанович даже хотел уговорить таксиста, но тот, как только узнал, что нужно в «Арагви», тут же отказался, также второй и третий.
– Да мы быстрее дойдем, – предложил я. – Тут рукой подать. Бежим.
О господи, как мы были молоды... Через несколько минут мы были у «Арагви» и стучались в массивную дверь. На стук вышел метрдотель и внимательно выслушал наш озабоченный лепет. Прошли к нашему месту и с нескрываемой радостью узрели толстенную рукопись будущего романа «Тени исчезают в полдень».
За эти несколько минут мы протрезвели, потрясение было слишком велико и неожиданно. С вожделением вспомнили, что коньяк-то мы все-таки не допили, действительно, не везти же его в Новосибирск, и вернулись в гостиницу «Москва»...
А многое другое, подробности нашего знакомства и общения, – в письмах Анатолия Степановича Иванова, в нашей переписке.
«Уважаемый тов. Петелин!
Простите, что обращаюсь так – не знаю Вашего отчества. Напишите, пожалуйста.
Рассказ Зеленова прочитал – очень понравился. Видимо, этот Зеленов человек талантливый. Да не видимо, а бесспорно.
Рассказ близок мне и по теме и по духу. Буду рекомендовать его редколлегии обязательно. Как сложится его судьба – боюсь сказать. Дураков везде хватает, откровенно-то говоря, достаточно и у нас их, в редколлегии, очень уж «идейных» и «принципиальных». Поглядим, в общем.
Что еще есть у Зеленова, не знаете? Если есть – пусть подошлет.
Мои дела вроде бы складываются ничего. Роман переделал – очень помогла умная рецензия Макарова и толковые заключения издательства. Все сделал в одной книге. Получилось много – 1000 стр.
Буквально на днях высылаю вам в издательство. В журнале у нас будет, вероятно, печататься с № 7. Раньше не получается, потому что идет очень тусклый и примитивный по мысли роман А. Коптелова о Ленине, который вам так горячо, кажется, рекомендует Г. Марков. После вещей о Ленине Казакевича сей «роман» огромный скачок назад в Ленинской теме. Так писали о Ленине 10 – 15 лет назад. Но...
Что касается издания моего романа, то, конечно, мне очень важно, просто необходимо, чтобы он попал в план 1964 года. Если не попадет, я буду просить у издательства разрешения издать его где-нибудь в другом месте, – иного выхода у меня, к сожалению, не будет.
На французском языке «Повитель» еще не вышла. Все жду. На днях выходит в Гослитиздате. Желаю Вам здоровья и успехов.
Привет большой Валентине Михайловне, Алек. Алек. Ланде.
Жму руку».
<20.02.63 г.> (Датируется по штемпелю на конверте.)
«Дорогой Виктор Васильевич! (кажется, так? Не перепутал отчество? А то со мной это бывает.)
Получил Ваше письмо. Очень и очень рад, что начинается работа над романом. Для меня тоже сейчас важно побыстрее закончить это дело и начать новую работу, к которой я сейчас примериваюсь с разных сторон. В Москву могу выехать или вылететь в любое время. Вроде так складывается обстановка. Так что сообщайте – письмом, телеграммой, по телефону – как будет удобнее, и я сразу же тронусь.
Телефон, на всякий случай: домашний 2-43-46, служебный 2-19-41 (с 2-х ч. дня и до 6, т. е. по московскому с 10 до 2-х дня).
Письмо с просьбой изменить заглавие – прикладываю. Не знаю, так ли написал.
А вот рассказов А. Зеленова не видел. Он что, новые прислал? Чего же не сообщили лично мне на редакцию или на квартирный адрес. Видимо, они прошли мимо меня сразу в отдел. Я ведь не все поступающие рукописи просматриваю. Сегодня же наведу справки в отделе прозы и попытаюсь сделать все, что смогу.
Значит, я жду к началу ноября известий. Хорошо бы с самого начала и начать работу.
Желаю здоровья и успехов,
С прив. А. Иванов».
<15.10.63> (Датируется по штемпелю на конверте.)
«Уважаемый Виктор Васильевич!
Кажется, наступила уже середина ноября. Как обстоят мои дела с изданием романа? В последнем письме Вы обещали закончить чтение к началу ноября и тут же вызвать меня в Москву для окончательной работы над рукописью. Я ждал письма или телеграммы, но не последовало ни того, ни другого.
К тому же меня смущает еще одно обстоятельство. Во всех предварительных планах издание романа было намечено на начало 1964 года. Об этом же неоднократно мне писала и говорила В.М. Карпова. Но когда вышел проспект издательства на 1964 год, там помечено, что роман выйдет только в третьем квартале. Почему так решило издательство? Или это ошибка?
Очень прошу, дорогой Виктор Васильевич, ответить мне на это письмо. Ясность в издательских делах для автора очень важна.
Вернулась ли из отпуска Валентина Михайловна? Желаю Вам здоровья, хорошего настроения и больших успехов. С приветом, г. Новосибирск, 13 ноября 1963 г.».
«Дорогой Виктор Васильевич!
Очень рад, что замечаний по роману у Вас немного. Хотел бы сегодня же сесть в самолет и лететь в Москву, но пишу из больницы. Лежу уже больше недели и глотаю всякую дрянь. Что-то сдает сердце и, кажется, нервы.
Вот таковы у меня дела, не очень веселые, конечно.
Сегодня 24 ноября. В больнице меня продержат, видимо, еще недели две. Я думаю, не больше. Ну, а затем, я думаю, можно будет выбраться в Москву. Если для Вас это удобно и приемлемо, я сразу же вылечу по выходу из больницы. Если чем-либо будете неотложным заняты – дайте знать. Но я просил бы Вас к этому времени выкроить необходимое количество дней для меня. И Вам и особенно мне важно сделать все до конца и освободиться от этой заботы для других дел.
Итак, если я ничего от Вас не получаю – недели через две прибываю в Москву!
Желаю здоровья, хорошего настроения и больших успехов. 4.11.63 г. С приветом А. Иванов».
«Дорогой Виктор Васильевич!
Высылаю 2 экз. романа. Текст более или менее отредактирован, хотя, видимо, требуется еще кое-какая работа.
Многое, очень многое я в этом варианте учел из хороших советов А. Макарова. Но, разумеется, кое-что как-то не легло в замысел. Возможно, кое-что я еще не додумал. Будем думать, говорить, спорить, т. е. искать истину вместе. Возможно, кое в чем Вы меня убедите, а кое в чем я Вас.
Читайте, думайте и решайте, сколько времени потребуется Вам на редактуру, когда можно будет сдать рукопись в производство. Валентина Михайловна мне пишет, что хорошо бы в сентябре – октябре. В сентябре не успеем, видимо, а октябрь, как мне кажется, вполне приемлемый срок.
Желаю здоровья и счастья. Крепко жму руку.
С приветом Л. Иванов». <16.03.64 г. > (Датируется по штемпелю на конверте.)
«Дорогой Витя.
Посылаю тебе то, что ты просил – это издание моей книги.
Как ты живешь, что нового? Видимо, давно вернулся из отпуска. Как отдохнулось на Кавказе? Как «Тени» – сданы ли в производство? Или все еще лежат у тебя на столе? Напиши, пожалуйста, 2 – 3 строчки. Желаю тебе всего доброго. До встречи.
А. Иванов».
(Предполагаю: это середина 1964 г., конверт не сохранился.)
«Дорогой Виктор! Я получил твое поздравление и все мои бумажки. За все спасибо.
Очень рад, что рукопись сдана в производство, что из твоей груди вырвался вздох облегчения. Рад и завидую, потому что я такого вздоха испустить не могу. Как прилетел – так и кручусь, как в колесе. В связи с моим отсутствием запоздали со сдачей очередного номера журнала, стали наверстывать, а тут еще один большой материал оказался неудачным, срочно пришлось его переделывать, самому редактировать, в буквальном смысле писать за автора. Редактора нашего не было, приехал под Новый год, но на днях собирается в отпуск и ни за что не берется. Короче – я запурхался и в связи с этим не дошли пока руки ни до Зеленова, ни до Проскурина. Проскурина я сумел прочитать пока 200 страниц. Знаешь, вроде ничего. Во всяком случае, эти страницы – настоящая проза.
В общем, в ближайшие дни дочитаю того и другого, напишу тебе, как и что.
Насчет статьи – используй все, что хочешь. Буду очень и очень рад, если получится все хорошо, если начнешь сотрудничать в этих 2-х газетах.
Если известно, в какой типографии будет печататься мой роман – напиши. И вообще – о новостях.
Желаю успехов. Крепко жму руку.
6 янв. 64 г. А. Иванов».
«Дорогой Витя, здравствуй! Не ожидал, не ожидал, что издательство так развернется. Думал, что верстку получу где-нибудь в апреле.
Ну что же, честь вам и слава. Очень, конечно, рад.
Послезавтра начну читать. Почему послезавтра? Понимаешь, Витя, очень закрутился со всякими делами, прямо хоть плачь.
Но ничего, зато сильно править не буду.
Вообще же – все вроде хорошо, в смысле оформления, кроме, м. б., титульного листа. Очень уж эти домики примитивные. Далее – эпиграф надо в любом случае оставить, не под словом «пролог», а над словом «пролог». Поглядите, как это сделать. Но, кажется, в конце последнего листа есть свободная страница?! Не будете же вы ее выдирать из всего тиража? Это, насколько я разбираюсь, говорит о том, что для эпиграфа можно выделить отдельную страницу и поставить сразу за посвящением – на этой самой отдельной странице. Так? Не жалейте, ради бога! Если же пожалеете – простит вам господь, но уж ни в коем случае не ставьте посвящение и эпиграф на одной странице. А само посвящение просил бы, если это возможно, набрать шрифтом чуточку покрупнее – кеглем 10, что ли, а не петитом, как это сделано.
Ну, короче говоря, я рад, спасибо тебе, Витя, за все!
В отношении статьи Дорофеева – как тебе сказать. Мне она не понравилась. Мелковато, пересказ романа сплошной, выводы и оценка не очень точны. А в общем – ладно. Насчет «ужастей» и «пужания» – это он тоже зря. Я знаю, что меня еще за это будут ругать. А все – зря. Что сделаешь, если я такой упрямый.
Проскурин сидит у нас пока, работает. Говорит – очень доволен всем – и что роман собираемся печатать, и что маленько доработать заставили. В общем, дело у него идет, у нас тоже, вроде. Я очень рад, что удалось как-то все сделать с его романом в журнале, помочь человеку.
Роман будет хорошим.
Издательству он привезет новый экземпляр. Я ему дал 2 машинистки – сейчас они печатают ему в 4 руки – 1 экз. для нас, 2-й для вас. Привет ему твой передал. Он тебе отвечает тем же.
Неудобно мне одно – как-то не нашел еще время посидеть с ним в ресторане – ей-богу же никак не могу найти свободного вечера. Ведь я, в дополнение ко всему, вожусь тут с пьесой по одному своему рассказу, на днях – премьера. Ну ничего, он не обидится, я думаю. Да и посидим как-нибудь.
Привет тебе сердечный, Витя.
Обнимаю.
16 марта 1964 г. А. Иванов».
«Дорогой Витя!
Прости, пожалуйста, что долго держал корректуру. Так уж получилось. Несколько дней крутился с постановкой своей пьесы, а потом заболел. Да Петр Лукич тебе, наверное, рассказывал, я просил его.
Сегодня кончил, наконец, вычитку. Высылаю корректуру авиапочтой на издательство, на твое имя.
Что же, я очень рад и удовлетворен тем, в каком виде выходит роман. Все, что я хотел сказать, – тут сказано. А как там критики будут рассуждать – их дело.
Жалею только об одном – зря мы сократили с тобой кусок о Луне. Ей-богу зря!
Витенька, напиши мне, как будет продвигаться роман дальше, когда выйдет. 25 апреля, если пришлют путевки, я уеду на 3 – 4 месяца лечиться. Ну, да я напишу тебе, где я буду.
Правок делал совсем-совсем немного, только самые необходимые. В основном исправлял типографские опечатки.
Будь здоров и счастлив. Привет Петру Лукичу, если увидишь.
Не женился еще? Обнимаю.
23.03.64. А. Иванов».
«Дорогой Витя!
С нетерпением жду выхода книги. Как там, все в порядке? Ждал от тебя письма, но ты что-то молчишь. 22 апреля я уезжаю на лечение. Дальнейшие мои координаты будут такие:
С 28 апреля по 20 мая – Крымская обл., Мисхор, санаторий «Сосновая роща», корпус 1.
С 20 мая по 6 июля – Крымская обл., почт. отд. «Планерское», Дом творчества писателей.
Если роман выйдет до моего возвращения в Новосибирск, сориентируйся, где я буду в то время находиться, и вышли, пожалуйста, все авторские экземпляры (их, кажется, положено 10 штук) по одному из этих адресов.
Вообще же, если будет возможность, позвони мне до отъезда. Я бы сам позвонил, да где тебя найдешь?
Желаю тебе счастья и успехов.
До встречи.
16.04.64 г. Твой А. Иванов».
«Дорогой Витя!
Очень рад, что получил от тебя до отъезда письмо. Сверку, я думаю, посылать не стоит. Зачем тратиться на марки? Да и все равно прочитать мне все сейчас будет трудно.
Уезжаю 23-го утром. Поеду, вероятно, через Москву, но ведь тебе не позвонишь, на работе ты бываешь редко. А буду в Москве всего-то, видимо, несколько часов. После Крыма я думаю возвращаться тоже через Москву (вероятнее всего). Тогда и встретимся.
За поздравления спасибо. Но, Витя, чего все это стоило! Вот, отправляют к врачам.
Как там Лито, не читал еще роман? Сейчас там драконовские порядки, ох и измучило оно нас! У вас, вероятно, тоже.
Если по этой части что будет – немедленно, Витя, сообщи мне. Где я буду находиться, ты знаешь. Еще раз напоминаю: с 28 апр. до 20 мая – Мисхор, санаторий «Сосновая роща», корпус 1. С 20 мая по 6 июня – Коктебель, дом творчества писателей.
Книгу по выходе (авторские) пришлите в Крым, если выйдет до июля.
Вот таковы дела. Обнимаю, Витя.
Желаю всего доброго.
21 апр. 64 г. С прив. А. Иванов».
«Дорогой Витя!
По-прежнему очень интересуюсь, в каком состоянии моя книга. Я просил тебя сообщить об этом в Крым, но ты что-то молчишь. Если лень писать, дай хоть телеграмму. Можно за государственный счет.
Напиши мне, дорогой, сюда, по адресу: Крым, Планерское, Литфонд, Иванову А.С.
По всем данным, книга должна уже выйти, а ее все нет.
Жду от тебя сообщения.
В Крыму пока не жарко, не холодно. Во всяком случае, самое теплое место здесь по-прежнему в ванной. Будь здоров. Жму руку.
20.06.64 г.».
«Дорогой Витя!
Письмо получил. Спасибо за всю информацию. Выхода романа подождем, лишь бы он вышел. Роман Б. Можаева присылай, мы же договорились. Если еще что есть стоящего – тоже присылай, поглядим. По секрету скажу, что портфель на будущий год в журнале почти пустой.
Насчет рецензирования. Мне уже звонили из издательства, насчет этого дела, я думал, по твоему распоряжению, я согласился, мне прислали роман А. Вальцевой «Время собирать камни». Получил я его только сегодня, т. е. 13 августа, т. к. все это время я был за городом. Буду читать. Рецензию смогу выслать недели через две, не раньше, ты сообщи тем товарищам, которые высылали.
А ты не об этом романе ведешь речь?
Если о другом, то давай договоримся так. Когда прочитаю этот, вместе с ним напишу тебе, смогу ли прочитать и когда тот. Дело в том, что у меня ничего не ясно с работой. Я прошу меня уволить, обком КПСС не отпускает, т. к. хочет увольняться наш гл. редактор. Пока все утрясется – будет карусель, мне будет не до рецензирования. Кроме того, после 22 августа просит меня обком съездить на село на неделю-полторы. Но при малейшей возможности, если тебе очень нужна эта рецензия (только тебе!), я рукопись прочитаю.
Извини, что пишу открытку, позвонить не смог, снова уезжаю за город. «Р. Г.» сегодня выслал. Будь здоров. Жму руку. С прив. А. Иванов.
Кстати, сообщи там в вашем секретариате мой точный адрес. А то адресуют все письма на Совнархозовскую, 38, кв. 72 (на открытке: кв. 36).
13 авг. 64 г.».
«Дорогой Витя!
Высылаю рецензию и роман Вальцевой. Написал как мог. Не знаю – удовлетворит ли вас. Насчет новой рукописи на рецензию – давай подождем. Запоролся я, дорогой. В.В. Лаврентьев с работы уходит, сейчас на бюллетене. За время моего отпуска он уже ничего не делал. Я пришел – не знаю, за что сейчас браться и как мне быть. Просил в обкоме освободить меня от работы, мне говорят: «Мы думаем наоборот». Что значит наоборот?
В общем сижу сейчас, читаю горы рукописей, ищу, что давать в очередные номера.
Если у тебя есть что-либо стоящее – пришли посмотреть.
Как моя книга? Говорят, первые 100 тысяч отпечатаны. Почему мне не высылаете авторские? Если есть экземпляры – прошу срочно, авиапочтой, выслать хоть 2 – 3 экз. Ну, желаю всего доброго. До встречи. Крепко жму руку.
26.08.64 г. А. Иванов».
«Дорогой Витя!
Высылаю тебе рецензию на повесть «Свадебные колокола». Рукопись немножко задержу – я дал ее в редакцию почитать. Не знаю, какое она произведет впечатление, но мне она понравилась, о чем я пишу в своей небольшой рецензии.
У нас тут продолжается смутное время. Что происходит, никто ничего не разберет. Смердов месяц работал, я его «обучал». Потом обком решил не освобождать ни меня, ни Лаврентьева. Смердова вызвали в обком, сообщили о новом решении – и тут же стали отпаивать водой.
Сейчас снова «поворот» – пока ничего не предпринимать, будет бюро обкома, которое все решит. Как решит? Когда? Неизвестно.
А я сижу в редакции, не зная, что делать, за что браться.
В общем, если в ближайшее время не хватит кого-нибудь инфаркт, это будет, по меньшей мере, удивительно.
Вот так мы весело живем.
Ну где, где мои авторские экземпляры???!!!
Ты же обещал выслать 2 недели назад?
Обнимаю, дорогой!
16 окт. 64 г. А. Иванов.
P. S. Насчет заявки. Спасибо, Витя, но что я имею сейчас заявить? Я пустой, как та бочка после смерти Диогена. М. б., вы захотите переиздать «Повитель»? Я бы не возражал. В продаже ее нигде давным-давно нет.
Пиши, звони. А. Ив.».
«Дорогой Витя! Сердечно поздравляю тебя с праздником! Как твои дела, что нового?
Почему до сих пор не выслали мне авторские экземпляры? До тех пор, пока не вышлют, я не имею возможности подарить тебе экземпляр с надписью. В Новосибирскую область прислали всего 504 экз. книги, из которых я сумел поймать всего несколько штук.
Желаю тебе добра и счастья.
А. Иванов».
<3.11.64 г> (Датируется по штемпелю на открытке.)
«Дорогой Витя!
Возвращаю рукопись «Свадебные колокола». Новое руководство «Сибирских огней» почему-то отнеслось к ней прохладно, хотя с моей оценкой в общем-то согласилось. Оно, это руководство, сказало следующее: пусть автор доработает повесть, а потом снова присылает в журнал. Что я и передаю тебе слово в слово, а ты можешь передать автору.
Крепко жму руку, желаю успехов.
Анатолий Иванов привез из Новосибирска рукопись нового романа после доработки, первый вариант под названием «Изуверы», насчитывавший более тысячи страниц, прочитал член правления Александр Макаров, знаменитый критик того времени, высказал автору немало замечаний. Автор почти год работал. После новой рецензии Александра Макарова – роман уже в то время назывался «Тени исчезают в полдень» – прочитал его я как будущий редактор, и в этом варианте Анатолию Иванову не все удалось в равной степени, были нелепые эпизоды, лишние рассуждения, мало влияющие на развитие сюжета, на характеристики действующих лиц. Особенно яростное неприятие у меня вызвали страницы, на которых появляется ЛУНА как персонаж романа, и от имени Луны автор дает оценки некогда происходившим и происходящим событиям. Вот Луна видит с высоты своего положения мальчика и размышляет о его будущей судьбе, вот еще кто-то возникает в поле зрения Луны, и она опять, как и живой человек, раздумывает о том, что ждет его впереди. Как говорится, эти страницы поражали своей нелепостью, своеволием художника, которому кажется, что он все может. Может, но только нужно дать мотивы возникновения той или иной картины, того или иного поступка, действия или события.
Кажется, мне удалось убедить упрямого автора «Теней». Причем я соглашался оставить и эти страницы, но вместе с тем приводил аргументы за то, что необходимо их снять, будет умнее, глубже, естественнее, правдивее.
Последние страницы обсуждены, на полях рукописи – мои деликатные заметки. Автор готов взять с собой в Новосибирск и без помехи и московской суеты доработать рукопись. Что еще нужно для того, чтобы по-доброму попрощаться на несколько месяцев? Правильно! Пойти в ресторан.
И вот мы в «Арагви» за богато накрытым столом, пьем и закусываем, увлеченные продолжением нашего разговора, общего дела, которым теперь связаны еще на несколько месяцев. Рукопись торжественно водрузили на отдельный стул, любуясь итогами почти законченного труда.
Обсудив литературные, политические события, отдав должное вопросам международного положения, мы наконец расплатились и, величаво сохраняя равновесие, удалились из ресторана.
– Пойдем ко мне, – пригласил Анатолий Степанович. – У меня прекрасный коньяк, не везти же его в Новосибирск.
Последний аргумент неотразимо подействовал на меня, и я отбросил малодушные колебания.
И в гостинице «Москва» у нас нашлись темы для обсуждения, но и этому увлеченному разговору подошел конец, и я стал прощаться.
Вдруг Анатолий Степанович уставился на меня и надолго замолчал, увидев наконец, что я ухожу с пустыми руками, а в ресторан входил с рукописью, чтобы торжественно, под первую рюмку, передать ее автору, что я и сделал, не закусывая.
Мы обошли весь номер, осмотрели все стулья и стол, зачем-то заглянули в ванную и даже в туалет. Но рукописи не было.
– Мы забыли ее в ресторане, – спохватился Анатолий Степанович.
Мы выскочили из гостиницы, сгоряча Анатолий Степанович даже хотел уговорить таксиста, но тот, как только узнал, что нужно в «Арагви», тут же отказался, также второй и третий.
– Да мы быстрее дойдем, – предложил я. – Тут рукой подать. Бежим.
О господи, как мы были молоды... Через несколько минут мы были у «Арагви» и стучались в массивную дверь. На стук вышел метрдотель и внимательно выслушал наш озабоченный лепет. Прошли к нашему месту и с нескрываемой радостью узрели толстенную рукопись будущего романа «Тени исчезают в полдень».
За эти несколько минут мы протрезвели, потрясение было слишком велико и неожиданно. С вожделением вспомнили, что коньяк-то мы все-таки не допили, действительно, не везти же его в Новосибирск, и вернулись в гостиницу «Москва»...
А многое другое, подробности нашего знакомства и общения, – в письмах Анатолия Степановича Иванова, в нашей переписке.
«Уважаемый тов. Петелин!
Простите, что обращаюсь так – не знаю Вашего отчества. Напишите, пожалуйста.
Рассказ Зеленова прочитал – очень понравился. Видимо, этот Зеленов человек талантливый. Да не видимо, а бесспорно.
Рассказ близок мне и по теме и по духу. Буду рекомендовать его редколлегии обязательно. Как сложится его судьба – боюсь сказать. Дураков везде хватает, откровенно-то говоря, достаточно и у нас их, в редколлегии, очень уж «идейных» и «принципиальных». Поглядим, в общем.
Что еще есть у Зеленова, не знаете? Если есть – пусть подошлет.
Мои дела вроде бы складываются ничего. Роман переделал – очень помогла умная рецензия Макарова и толковые заключения издательства. Все сделал в одной книге. Получилось много – 1000 стр.
Буквально на днях высылаю вам в издательство. В журнале у нас будет, вероятно, печататься с № 7. Раньше не получается, потому что идет очень тусклый и примитивный по мысли роман А. Коптелова о Ленине, который вам так горячо, кажется, рекомендует Г. Марков. После вещей о Ленине Казакевича сей «роман» огромный скачок назад в Ленинской теме. Так писали о Ленине 10 – 15 лет назад. Но...
Что касается издания моего романа, то, конечно, мне очень важно, просто необходимо, чтобы он попал в план 1964 года. Если не попадет, я буду просить у издательства разрешения издать его где-нибудь в другом месте, – иного выхода у меня, к сожалению, не будет.
На французском языке «Повитель» еще не вышла. Все жду. На днях выходит в Гослитиздате. Желаю Вам здоровья и успехов.
Привет большой Валентине Михайловне, Алек. Алек. Ланде.
Жму руку».
<20.02.63 г.> (Датируется по штемпелю на конверте.)
«Дорогой Виктор Васильевич! (кажется, так? Не перепутал отчество? А то со мной это бывает.)
Получил Ваше письмо. Очень и очень рад, что начинается работа над романом. Для меня тоже сейчас важно побыстрее закончить это дело и начать новую работу, к которой я сейчас примериваюсь с разных сторон. В Москву могу выехать или вылететь в любое время. Вроде так складывается обстановка. Так что сообщайте – письмом, телеграммой, по телефону – как будет удобнее, и я сразу же тронусь.
Телефон, на всякий случай: домашний 2-43-46, служебный 2-19-41 (с 2-х ч. дня и до 6, т. е. по московскому с 10 до 2-х дня).
Письмо с просьбой изменить заглавие – прикладываю. Не знаю, так ли написал.
А вот рассказов А. Зеленова не видел. Он что, новые прислал? Чего же не сообщили лично мне на редакцию или на квартирный адрес. Видимо, они прошли мимо меня сразу в отдел. Я ведь не все поступающие рукописи просматриваю. Сегодня же наведу справки в отделе прозы и попытаюсь сделать все, что смогу.
Значит, я жду к началу ноября известий. Хорошо бы с самого начала и начать работу.
Желаю здоровья и успехов,
С прив. А. Иванов».
<15.10.63> (Датируется по штемпелю на конверте.)
«Уважаемый Виктор Васильевич!
Кажется, наступила уже середина ноября. Как обстоят мои дела с изданием романа? В последнем письме Вы обещали закончить чтение к началу ноября и тут же вызвать меня в Москву для окончательной работы над рукописью. Я ждал письма или телеграммы, но не последовало ни того, ни другого.
К тому же меня смущает еще одно обстоятельство. Во всех предварительных планах издание романа было намечено на начало 1964 года. Об этом же неоднократно мне писала и говорила В.М. Карпова. Но когда вышел проспект издательства на 1964 год, там помечено, что роман выйдет только в третьем квартале. Почему так решило издательство? Или это ошибка?
Очень прошу, дорогой Виктор Васильевич, ответить мне на это письмо. Ясность в издательских делах для автора очень важна.
Вернулась ли из отпуска Валентина Михайловна? Желаю Вам здоровья, хорошего настроения и больших успехов. С приветом, г. Новосибирск, 13 ноября 1963 г.».
«Дорогой Виктор Васильевич!
Очень рад, что замечаний по роману у Вас немного. Хотел бы сегодня же сесть в самолет и лететь в Москву, но пишу из больницы. Лежу уже больше недели и глотаю всякую дрянь. Что-то сдает сердце и, кажется, нервы.
Вот таковы у меня дела, не очень веселые, конечно.
Сегодня 24 ноября. В больнице меня продержат, видимо, еще недели две. Я думаю, не больше. Ну, а затем, я думаю, можно будет выбраться в Москву. Если для Вас это удобно и приемлемо, я сразу же вылечу по выходу из больницы. Если чем-либо будете неотложным заняты – дайте знать. Но я просил бы Вас к этому времени выкроить необходимое количество дней для меня. И Вам и особенно мне важно сделать все до конца и освободиться от этой заботы для других дел.
Итак, если я ничего от Вас не получаю – недели через две прибываю в Москву!
Желаю здоровья, хорошего настроения и больших успехов. 4.11.63 г. С приветом А. Иванов».
«Дорогой Виктор Васильевич!
Высылаю 2 экз. романа. Текст более или менее отредактирован, хотя, видимо, требуется еще кое-какая работа.
Многое, очень многое я в этом варианте учел из хороших советов А. Макарова. Но, разумеется, кое-что как-то не легло в замысел. Возможно, кое-что я еще не додумал. Будем думать, говорить, спорить, т. е. искать истину вместе. Возможно, кое в чем Вы меня убедите, а кое в чем я Вас.
Читайте, думайте и решайте, сколько времени потребуется Вам на редактуру, когда можно будет сдать рукопись в производство. Валентина Михайловна мне пишет, что хорошо бы в сентябре – октябре. В сентябре не успеем, видимо, а октябрь, как мне кажется, вполне приемлемый срок.
Желаю здоровья и счастья. Крепко жму руку.
С приветом Л. Иванов». <16.03.64 г. > (Датируется по штемпелю на конверте.)
«Дорогой Витя.
Посылаю тебе то, что ты просил – это издание моей книги.
Как ты живешь, что нового? Видимо, давно вернулся из отпуска. Как отдохнулось на Кавказе? Как «Тени» – сданы ли в производство? Или все еще лежат у тебя на столе? Напиши, пожалуйста, 2 – 3 строчки. Желаю тебе всего доброго. До встречи.
А. Иванов».
(Предполагаю: это середина 1964 г., конверт не сохранился.)
«Дорогой Виктор! Я получил твое поздравление и все мои бумажки. За все спасибо.
Очень рад, что рукопись сдана в производство, что из твоей груди вырвался вздох облегчения. Рад и завидую, потому что я такого вздоха испустить не могу. Как прилетел – так и кручусь, как в колесе. В связи с моим отсутствием запоздали со сдачей очередного номера журнала, стали наверстывать, а тут еще один большой материал оказался неудачным, срочно пришлось его переделывать, самому редактировать, в буквальном смысле писать за автора. Редактора нашего не было, приехал под Новый год, но на днях собирается в отпуск и ни за что не берется. Короче – я запурхался и в связи с этим не дошли пока руки ни до Зеленова, ни до Проскурина. Проскурина я сумел прочитать пока 200 страниц. Знаешь, вроде ничего. Во всяком случае, эти страницы – настоящая проза.
В общем, в ближайшие дни дочитаю того и другого, напишу тебе, как и что.
Насчет статьи – используй все, что хочешь. Буду очень и очень рад, если получится все хорошо, если начнешь сотрудничать в этих 2-х газетах.
Если известно, в какой типографии будет печататься мой роман – напиши. И вообще – о новостях.
Желаю успехов. Крепко жму руку.
6 янв. 64 г. А. Иванов».
«Дорогой Витя, здравствуй! Не ожидал, не ожидал, что издательство так развернется. Думал, что верстку получу где-нибудь в апреле.
Ну что же, честь вам и слава. Очень, конечно, рад.
Послезавтра начну читать. Почему послезавтра? Понимаешь, Витя, очень закрутился со всякими делами, прямо хоть плачь.
Но ничего, зато сильно править не буду.
Вообще же – все вроде хорошо, в смысле оформления, кроме, м. б., титульного листа. Очень уж эти домики примитивные. Далее – эпиграф надо в любом случае оставить, не под словом «пролог», а над словом «пролог». Поглядите, как это сделать. Но, кажется, в конце последнего листа есть свободная страница?! Не будете же вы ее выдирать из всего тиража? Это, насколько я разбираюсь, говорит о том, что для эпиграфа можно выделить отдельную страницу и поставить сразу за посвящением – на этой самой отдельной странице. Так? Не жалейте, ради бога! Если же пожалеете – простит вам господь, но уж ни в коем случае не ставьте посвящение и эпиграф на одной странице. А само посвящение просил бы, если это возможно, набрать шрифтом чуточку покрупнее – кеглем 10, что ли, а не петитом, как это сделано.
Ну, короче говоря, я рад, спасибо тебе, Витя, за все!
В отношении статьи Дорофеева – как тебе сказать. Мне она не понравилась. Мелковато, пересказ романа сплошной, выводы и оценка не очень точны. А в общем – ладно. Насчет «ужастей» и «пужания» – это он тоже зря. Я знаю, что меня еще за это будут ругать. А все – зря. Что сделаешь, если я такой упрямый.
Проскурин сидит у нас пока, работает. Говорит – очень доволен всем – и что роман собираемся печатать, и что маленько доработать заставили. В общем, дело у него идет, у нас тоже, вроде. Я очень рад, что удалось как-то все сделать с его романом в журнале, помочь человеку.
Роман будет хорошим.
Издательству он привезет новый экземпляр. Я ему дал 2 машинистки – сейчас они печатают ему в 4 руки – 1 экз. для нас, 2-й для вас. Привет ему твой передал. Он тебе отвечает тем же.
Неудобно мне одно – как-то не нашел еще время посидеть с ним в ресторане – ей-богу же никак не могу найти свободного вечера. Ведь я, в дополнение ко всему, вожусь тут с пьесой по одному своему рассказу, на днях – премьера. Ну ничего, он не обидится, я думаю. Да и посидим как-нибудь.
Привет тебе сердечный, Витя.
Обнимаю.
16 марта 1964 г. А. Иванов».
«Дорогой Витя!
Прости, пожалуйста, что долго держал корректуру. Так уж получилось. Несколько дней крутился с постановкой своей пьесы, а потом заболел. Да Петр Лукич тебе, наверное, рассказывал, я просил его.
Сегодня кончил, наконец, вычитку. Высылаю корректуру авиапочтой на издательство, на твое имя.
Что же, я очень рад и удовлетворен тем, в каком виде выходит роман. Все, что я хотел сказать, – тут сказано. А как там критики будут рассуждать – их дело.
Жалею только об одном – зря мы сократили с тобой кусок о Луне. Ей-богу зря!
Витенька, напиши мне, как будет продвигаться роман дальше, когда выйдет. 25 апреля, если пришлют путевки, я уеду на 3 – 4 месяца лечиться. Ну, да я напишу тебе, где я буду.
Правок делал совсем-совсем немного, только самые необходимые. В основном исправлял типографские опечатки.
Будь здоров и счастлив. Привет Петру Лукичу, если увидишь.
Не женился еще? Обнимаю.
23.03.64. А. Иванов».
«Дорогой Витя!
С нетерпением жду выхода книги. Как там, все в порядке? Ждал от тебя письма, но ты что-то молчишь. 22 апреля я уезжаю на лечение. Дальнейшие мои координаты будут такие:
С 28 апреля по 20 мая – Крымская обл., Мисхор, санаторий «Сосновая роща», корпус 1.
С 20 мая по 6 июля – Крымская обл., почт. отд. «Планерское», Дом творчества писателей.
Если роман выйдет до моего возвращения в Новосибирск, сориентируйся, где я буду в то время находиться, и вышли, пожалуйста, все авторские экземпляры (их, кажется, положено 10 штук) по одному из этих адресов.
Вообще же, если будет возможность, позвони мне до отъезда. Я бы сам позвонил, да где тебя найдешь?
Желаю тебе счастья и успехов.
До встречи.
16.04.64 г. Твой А. Иванов».
«Дорогой Витя!
Очень рад, что получил от тебя до отъезда письмо. Сверку, я думаю, посылать не стоит. Зачем тратиться на марки? Да и все равно прочитать мне все сейчас будет трудно.
Уезжаю 23-го утром. Поеду, вероятно, через Москву, но ведь тебе не позвонишь, на работе ты бываешь редко. А буду в Москве всего-то, видимо, несколько часов. После Крыма я думаю возвращаться тоже через Москву (вероятнее всего). Тогда и встретимся.
За поздравления спасибо. Но, Витя, чего все это стоило! Вот, отправляют к врачам.
Как там Лито, не читал еще роман? Сейчас там драконовские порядки, ох и измучило оно нас! У вас, вероятно, тоже.
Если по этой части что будет – немедленно, Витя, сообщи мне. Где я буду находиться, ты знаешь. Еще раз напоминаю: с 28 апр. до 20 мая – Мисхор, санаторий «Сосновая роща», корпус 1. С 20 мая по 6 июня – Коктебель, дом творчества писателей.
Книгу по выходе (авторские) пришлите в Крым, если выйдет до июля.
Вот таковы дела. Обнимаю, Витя.
Желаю всего доброго.
21 апр. 64 г. С прив. А. Иванов».
«Дорогой Витя!
По-прежнему очень интересуюсь, в каком состоянии моя книга. Я просил тебя сообщить об этом в Крым, но ты что-то молчишь. Если лень писать, дай хоть телеграмму. Можно за государственный счет.
Напиши мне, дорогой, сюда, по адресу: Крым, Планерское, Литфонд, Иванову А.С.
По всем данным, книга должна уже выйти, а ее все нет.
Жду от тебя сообщения.
В Крыму пока не жарко, не холодно. Во всяком случае, самое теплое место здесь по-прежнему в ванной. Будь здоров. Жму руку.
20.06.64 г.».
«Дорогой Витя!
Письмо получил. Спасибо за всю информацию. Выхода романа подождем, лишь бы он вышел. Роман Б. Можаева присылай, мы же договорились. Если еще что есть стоящего – тоже присылай, поглядим. По секрету скажу, что портфель на будущий год в журнале почти пустой.
Насчет рецензирования. Мне уже звонили из издательства, насчет этого дела, я думал, по твоему распоряжению, я согласился, мне прислали роман А. Вальцевой «Время собирать камни». Получил я его только сегодня, т. е. 13 августа, т. к. все это время я был за городом. Буду читать. Рецензию смогу выслать недели через две, не раньше, ты сообщи тем товарищам, которые высылали.
А ты не об этом романе ведешь речь?
Если о другом, то давай договоримся так. Когда прочитаю этот, вместе с ним напишу тебе, смогу ли прочитать и когда тот. Дело в том, что у меня ничего не ясно с работой. Я прошу меня уволить, обком КПСС не отпускает, т. к. хочет увольняться наш гл. редактор. Пока все утрясется – будет карусель, мне будет не до рецензирования. Кроме того, после 22 августа просит меня обком съездить на село на неделю-полторы. Но при малейшей возможности, если тебе очень нужна эта рецензия (только тебе!), я рукопись прочитаю.
Извини, что пишу открытку, позвонить не смог, снова уезжаю за город. «Р. Г.» сегодня выслал. Будь здоров. Жму руку. С прив. А. Иванов.
Кстати, сообщи там в вашем секретариате мой точный адрес. А то адресуют все письма на Совнархозовскую, 38, кв. 72 (на открытке: кв. 36).
13 авг. 64 г.».
«Дорогой Витя!
Высылаю рецензию и роман Вальцевой. Написал как мог. Не знаю – удовлетворит ли вас. Насчет новой рукописи на рецензию – давай подождем. Запоролся я, дорогой. В.В. Лаврентьев с работы уходит, сейчас на бюллетене. За время моего отпуска он уже ничего не делал. Я пришел – не знаю, за что сейчас браться и как мне быть. Просил в обкоме освободить меня от работы, мне говорят: «Мы думаем наоборот». Что значит наоборот?
В общем сижу сейчас, читаю горы рукописей, ищу, что давать в очередные номера.
Если у тебя есть что-либо стоящее – пришли посмотреть.
Как моя книга? Говорят, первые 100 тысяч отпечатаны. Почему мне не высылаете авторские? Если есть экземпляры – прошу срочно, авиапочтой, выслать хоть 2 – 3 экз. Ну, желаю всего доброго. До встречи. Крепко жму руку.
26.08.64 г. А. Иванов».
«Дорогой Витя!
Высылаю тебе рецензию на повесть «Свадебные колокола». Рукопись немножко задержу – я дал ее в редакцию почитать. Не знаю, какое она произведет впечатление, но мне она понравилась, о чем я пишу в своей небольшой рецензии.
У нас тут продолжается смутное время. Что происходит, никто ничего не разберет. Смердов месяц работал, я его «обучал». Потом обком решил не освобождать ни меня, ни Лаврентьева. Смердова вызвали в обком, сообщили о новом решении – и тут же стали отпаивать водой.
Сейчас снова «поворот» – пока ничего не предпринимать, будет бюро обкома, которое все решит. Как решит? Когда? Неизвестно.
А я сижу в редакции, не зная, что делать, за что браться.
В общем, если в ближайшее время не хватит кого-нибудь инфаркт, это будет, по меньшей мере, удивительно.
Вот так мы весело живем.
Ну где, где мои авторские экземпляры???!!!
Ты же обещал выслать 2 недели назад?
Обнимаю, дорогой!
16 окт. 64 г. А. Иванов.
P. S. Насчет заявки. Спасибо, Витя, но что я имею сейчас заявить? Я пустой, как та бочка после смерти Диогена. М. б., вы захотите переиздать «Повитель»? Я бы не возражал. В продаже ее нигде давным-давно нет.
Пиши, звони. А. Ив.».
«Дорогой Витя! Сердечно поздравляю тебя с праздником! Как твои дела, что нового?
Почему до сих пор не выслали мне авторские экземпляры? До тех пор, пока не вышлют, я не имею возможности подарить тебе экземпляр с надписью. В Новосибирскую область прислали всего 504 экз. книги, из которых я сумел поймать всего несколько штук.
Желаю тебе добра и счастья.
А. Иванов».
<3.11.64 г> (Датируется по штемпелю на открытке.)
«Дорогой Витя!
Возвращаю рукопись «Свадебные колокола». Новое руководство «Сибирских огней» почему-то отнеслось к ней прохладно, хотя с моей оценкой в общем-то согласилось. Оно, это руководство, сказало следующее: пусть автор доработает повесть, а потом снова присылает в журнал. Что я и передаю тебе слово в слово, а ты можешь передать автору.
Крепко жму руку, желаю успехов.