Виктор Пронин. Все они почему-то умирали

   – В чем же выразилась дерзость?
   – Дерзость выразилась в том, что он подошел со своим орудием преступления к жертве вплотную, поднес пистолет к голове, расчетливо выбрав самую уязвимую точку. И спустил курок. Обратите внимание, у него возле уха обожжены волосы. Значит, стрелял злодей с расстояния в двадцать-тридцать сантиметров. Как вы понимаете, – Худолей всех обвел пристальным взглядом, – с такого расстояния промахнуться трудно. – Он уронил голову на грудь, как это делают знаменитые скрипачи, исполнив нечто умопомрачительное. – Кстати, след пули в стене позволяет достаточно точно представить, в каком положении находился гражданин Объячев в момент убийства.
   – В каком же положении он находился?
   – Лежал вдоль кровати, лицом кверху, головой на подушке, ногами к двери.
   – Надо же, – пробормотал Пафнутьев, – он, оказывается, заранее лег ногами к выходу.
   – Да нет! Просто на этой кровати невозможно лечь иначе. – Худолей подошел к Пафнутьеву, присевшему на стул у окна, сел рядом. – Могу поделиться еще одним соображением, – негромко сказал он.
   – Ну?
   – Объячев на этой кровати спал один.
   – В каком смысле?
   – Без бабы. Не спала здесь с ним ни жена, ни любовница. Он всегда здесь был один.
   – Из чего ты заключил?
   – Кровать большая, просторная, двуспальная. Две подушки, два одеяла. Обрати, Паша, внимание – одна подушка измятая, замусоленная, несвежая, в общем-то, подушка. А вторая – чистенькая, взбитая, и рисунок на ней другой. Так бывает, когда мужик долго спит один, на своей стороне кровати, и ему время от времени меняют наволочки, простыню, пододеяльник. Вначале кровать была застелена одним комплектом белья, а когда его наволочка замусолилась, ее заменили. Менять и вторую не было смысла, она оставалась чистой. Все эти постельные подробности тебе, Паша, вряд ли пригодятся, но знать их, может быть, и нелишне. Авось где-то что-то всплывет.
   – Нет, почему же, – поднявшись, Пафнутьев подошел к кровати – все оказалось так, как рассказал Худолей. – Это может оказаться забавным.
   – Да?! – восхитился Худолей собственной проницательностью. – Паша! Я правильно тебя понял? Ты хочешь сказать, что время я здесь провел не зря?
   – С пользой провел.
   – И мне воздастся?!
   – А разве бывали в нашей с тобой жизни случаи, когда...
   – Паша! Да я сейчас такое здесь увижу! – Худолей вскочил и начал судорожно осматриваться по сторонам в поисках потрясающего следа, доказательства, улики. – Ты просто за голову схватишься и тут же скажешь Шаланде, которого я очень уважаю, тут же скажешь ему, кого надо задержать!
   – А вот этого уже не надо, – усмехнулся Пафнутьев и только сейчас, повернувшись к двери, увидел, что все это время, прислонившись к косяку, молча, насупленно глядя на происходящее, стоял телохранитель Объячева. Естественно, он все слышал, естественно, делал какие-то свои телохранительские выводы. – Вы еще здесь? – растерянно спросил Пафнутьев.
   – А где же мне быть? Я при вас. Вдруг возникнет какое поручение, просьба, – Вохмянин усмехнулся, осознав промашку следователя – не должен он был все слышать, видеть, не должен.
   – Хорошо... – Пафнутьев помолчал. – Так сколько, вы говорите, человек живет в доме?
   – Не считал, но можно прикинуть... – Вохмянин приготовился загибать пальцы, начиная с мизинца. – Сам хозяин... Его считать?
   – Уже не надо.
   – Начнем с меня... Я, секретарша, два строителя, подзадержавшийся гость, этот, как его... Вьюев. Уже пятеро, да?
   – Пятеро, – кивнул Пафнутьев. – Кто еще?
   – Домработница... Она, правда, бывает не всегда.
   – Но вчера была?
   – Кажется, была.
   – И в момент смерти тоже оставалась дома?
   – Вполне возможно, надо уточнить.
   – В таком случае вопрос – что это за домработница, которая остается на ночь?
   – Она остается не только на ночь. Она остается дней на пять, только на выходные уезжает, и то не всегда, – усмехнулся Вохмянин. – Утром завтрак приготовит, вечером – ужин, посуду уберет, постель застелит...
   – И в постели может задержаться?
   Вохмянин уставился себе под ноги и погрузился в долгое, глубокое размышление. Казалось, такая мысль ему раньше в голову не приходила, и, только услышав вопрос, он задумался: а, в самом деле, может быть, она того, действительно озорничает по ночам?
   – Так как же с постелью-то? – напомнил Пафнутьев. – Физические данные позволяют?
   – Физические данные ей много чего позволяют.
   – Значит, не исключаете?
   Вохмянин поднял голову и, кажется, впервые за весь вечер посмотрел Пафнутьеву в глаза. И тот поразился, насколько может измениться человек за несколько секунд. Теперь на него смотрел твердый, жесткий человек, который ни перед кем не спасует, ни перед кем не дрогнет. Холодные глаза, плотно сжатые маленькие губы, низкий тяжелый лоб с глубокими молодыми морщинами.
   – Не исключаю, – почти неслышно проговорил Вохмянин. – Хотя эта домработница... В некоторой степени... Моя жена.
   – В какой степени? – спросил Пафнутьев.
   – По документам, по жизни, по детям.
   – Как я понимаю, вы сами и привели ее сюда?
   – Привел.
   – А уводить не хочется?
   – Пробовал.
   – Даже так... – Пафнутьев растерялся от неожиданного признания телохранителя. – Но теперь-то все наладится?
   – Трудно сказать, – Вохмянин смотрел все с той же твердостью, даже требовательностью, будто от него, от Пафнутьева, зависело, как дальше сложится семейная жизнь Вохмяниных, и ему предстояло прямо сейчас, немедленно предпринять что-то существенное.
   – Бог даст, – ответил Пафнутьев несколько бестолково, но, похоже, Вохмянин именно этих слов и ждал – он перевел дыхание, весь как-то сник и вышел в коридор, давая понять, что секреты следствия его нисколько не интересуют. – Гражданин Худолей, – окликнул эксперта Пафнутьев, заметив, что тот выглядит более озадаченным, чем обычно. – Что-то тревожит? Мысли? Сомнения? Догадки?
   – Если бы, Паша, я поделился сейчас своими мыслями и догадками... Вы все тут закричали бы от ужаса.
   – Все-таки, я вижу, ты чем-то недоволен, а?
   – Крови мало.
   – Не понял?
   – Открытым текстом говорю – мало крови.
   – Сколько же тебе ее нужно?
   – Обычно бывает больше.
   – Ну, знаешь... По-моему, тут и так все в кровище.
   – И все-таки маловато.
   – Кому тут крови мало? – гневно вмешался Шаланда. – Тебе?! – он ткнул толстым пальцем в тощеватую грудь Худолея.
   – Как скажете, гражданин начальник, – смиренно ответил эксперт, но была, была в его словах дерзость, и Шаланда прекрасно это почувствовал.
   – Паша! – обернулся он к Пафнутьеву. – Как ты его терпишь? Откуда берешь столько сил, чтобы переносить этого отвратительного типа?
   – Сам удивляюсь, – Пафнутьев беспомощно развел руки. – Все собираюсь выгнать, но он не соглашается.
   – Отдай его мне! Я с ним разберусь!
   – Чуть попозже, Шаланда, чуть попозже.
   – Смотри, а то передумаю!
   – У меня такое ощущение, – задумчиво проговорил Пафнутьев, – что кровь еще будет. Слышишь? – повернулся он к Худолею.
   – Да, Паша, я все слышу. Спасибо. Ты меня успокоил. Только не отдавай Шаланде. Я подозреваю, что он хочет сделать со мной что-то нехорошее. Может быть, даже непристойное.
   Шаланда рванулся было к Худолею, но в дверях появился Андрей, и все невольно повернулись к нему. Только сейчас Пафнутьев обратил внимание, что все это время Андрея не было в комнате.
   – Я, Павел Николаевич, осмотрел дом.
   – И что?
   – Знаете, ощущение какой-то бесконечности. Здесь надо прожить не меньше месяца, чтобы не опасаться заблудиться.
   – Люди-то есть в доме?
   – Изредка попадаются. Публика сложная.
   – В каком смысле?
   – Нервные, самолюбивые, с ярко выраженным чувством собственного достоинства. Но, мне кажется, в таком доме других быть и не может.
   – Разберемся, – сказал Пафнутьев. – Может быть, нам так поступить. Андрей... занимай позицию внизу и никого не выпускай.
   – Мудрость руководителя в том, чтобы не давать невыполнимых заданий, – усмехнулся Андрей.
   – Я дал именно такое задание?
   – Да, Павел Николаевич. Помимо главного выхода, есть еще один – через застекленный зимний сад.
   – Тут есть зимний сад?
   – А из сауны дверь ведет на обзорную площадку, а с нее гранитные ступени спускаются к бассейну. Не говоря уже о том, что с крыши по вертикальной лестнице можно напрямую спуститься во двор.
   – Какой кошмар! – ужаснулся Пафнутьев.
   – Я еще не сказал об отдельном выходе из подвала. Кроме того, из дома легко выбраться и через гараж.
   – Это как? – не понял Шаланда.
   – В гараж можно пройти из прихожей. Три-четыре ступеньки вниз – и узкая дверь. На воротах нет никакого замка, они запираются изнутри. Хорошими такими коваными штырями.
   Пафнутьев постоял молча, обвел всех взглядом, словно предлагая подивиться необычности дома, в котором они оказались, повернулся к Андрею.
   – Надо, чтобы хозяйка провела нас по дому.
   – Это невозможно, – сказал Андрей.
   – Почему?
   – Пьяная. Вдребезги. Бросается предметами первой необходимости.
   – Тапочками?
   – В основном стеклянными предметами, Павел Николаевич.
   – Какой кошмар, – повторил Пафнутьев.
   – Бутылки, стаканы, рюмки...
   – Какой кошмар.
   Чем дольше ходил Пафнутьев по объячевскому дому в сопровождении Вохмянина, тем больше охватывало его какое-то странное состояние, в котором он и сам не мог разобраться.
   Изумление, озадаченность?
   Были, но не они, не эти чувства, определяли его впечатление.
   Скорее подавленность, угнетенность. Да, дом давил и не только тем, что в одной из его многочисленных комнат лежал труп хозяина с продырявленной головой, – нет. И не своей недостроенностью – в углах стояли свернутые ковры, по дому были разбросаны обрезки плинтусов, вагонки, древесная пыль лежала на подоконниках, к ногам липли опилки и стружки, кое-где в углах можно было увидеть стопки кирпичей, мешки с цементом, но и этого всего Пафнутьев почти не видел.
   Подавляли размеры.
   Было совершенно ясно, что никогда этому дому не быть наполненным голосами, людьми, музыкой и светом, невозможно было себе представить семью, которая жила бы здесь в мире и согласии. Неожиданно появились большие деньги, им нужно было найти применение, и Объячев вложил их в дом, приобретя участок в самом заветном, самом дорогом месте пригорода. Деньги он вкладывал, похоже, по принципу – чем больше, тем лучше. Дубовые ступени, мраморный камин, гранитные подоконники, гараж, выложенный итальянской плиткой, которая спокойно могла принять на себя гусеницы мощного танка, сауна и бассейн, уже выложенный испанской голубоватой плиткой с переливами, круглая башня с винтовой лестницей, комнаты, расположенные не только на этажах, но и по странному капризу архитектора – как бы в междуэтажных пространствах...
   – Крутовато, – бормотал время от времени Пафнутьев. – Крутовато, – повторял он, столкнувшись еще с какой-либо особенностью этого громадного, но достаточно бестолкового сооружения. – И сколько же земли при этом домике?
   – Сорок соток, – ответил Вохмянин.
   – Ничего. Терпеть можно. А это... Люди?
   – Что люди? – не понял телохранитель.
   – Сколько людей предполагалось сюда поместить?
   – Костя не любил об этом говорить.
   – Костя – это кто?
   – Объячев.
   – Он был для вас просто Костя?
   – Да, – помолчав, ответил Вохмянин. – Чаще всего именно так – Костя. При чужих людях я его называл по имени-отчеству, а чаще вообще никак не называл, мне не положено было возникать при посторонних, меня как бы и не было.
   – Так сколько людей собирается жить в этих хоромах?
   – Точно сказать не могу, но все шло к тому, что человек пять, может быть, семь.
   – Нормально, – кивнул Пафнутьев, но Вохмянин уловил насмешку в его голосе.
   – Знаете, поначалу меня это тоже сбивало с толку, я имею в виду размер дома. Но потом привык и согласился с Объячевым. Он – человек большой, ему нужен кабинет, нужна спальня. Жене тоже нужна спальня. Он может задержаться в городе, в своем кабинете засидеться с друзьями... Жена должна иметь возможность от всего этого отдохнуть.
   – Разумно, – кивнул Пафнутьев.
   – Каминный зал – место общего сбора, столовая – сами понимаете. Две-три комнаты нужно всегда иметь для гостей. Согласны?
   – Вполне.
   – Дальше... Домработница, секретарша, телохранитель... Все должны иметь свой угол.
   – Я смотрю, тесновато вам здесь было?
   – Случалось – усмехнулся Вохмянин, скривив маленькие свои губки. – С кого начнем?
   – С жены, мне кажется, будет уместнее.
   – С чьей жены?
   – Объячевской. К вашей заглянем попозже. Не возражаете?
   – Послушайте, Павел Николаевич... Я правильно назвал ваше имя? Так вот, этот вопрос вы мне не задавайте. Никогда. Потому что я никогда не возражаю. Такая у меня здесь была роль. И я ее хорошо усвоил.
   – Вы же сами говорите, что эта роль у вас была... Ее больше нет. Нравится это вам или не нравится.
   – Понял, – кивнул Вохмянин. – Вот ее комната.
   Пафнутьев подошел к двери, прислушался. Из комнаты доносились стоны, вскрики, хрипы, какие-то причитания. Он недоуменно посмотрел на Вохмянина.
   – Кажется, там идет бурная жизнь?
   – Порнуху крутит. Она как поддаст, всегда порнуху включает.
   – Через два часа после убийства мужа?
   – Она смотрела порнуху уже через полчаса после убийства.
   – Вам точно известно, когда произошло убийство? – Пафнутьев удивленно посмотрел на своего сопровождающего.
   – Ему стало плохо за столом. Он поднялся и сказал, что хочет прилечь. Через час я к нему заглянул. Он был уже мертв.
   – Когда Объячев поднялся, все остались за столом?
   – Да.
   – Кто-нибудь отлучался?
   – За этот час отлучались все. Кто-то пошел в туалет, кому-то вдруг приспичило позвонить, кто-то в подвал за бутылкой смотался... И так далее. Ваша задача усложняется, да?
   – На то они и задачи, чтобы усложняться. – Пафнутьев снова прислушался, замерев у двери, – стоны, хрипы и бессвязные причитания продолжались. – Как быть? Вдруг некстати окажемся, вдруг она принимает непосредственное участие в этих экранных игрищах? Так тоже бывает...
   Вохмянин отодвинул Пафнутьева в сторону и несколько раз громко, вызывающе громко постучал. И, не ожидая ответа, приоткрыв дверь, просунул голову в комнату.
   – Разрешите?
   – Входи, Вася, – услышал Пафнутьев сипловатый голос и вошел в комнату вслед за Вохмяниным.
   Комната была освещена слабо, только маленькое бра было включено – как раз над небольшим диванчиком, на котором сидела тощеватая женщина в халате. Основной свет шел от большого полыхающего экрана телевизора. Происходящие там события оказались куда круче, чем мог вообразить себе Пафнутьев по тем стонам и хрипам, которые доносились из-за двери. Он поспешно отвернулся от экрана, и женщина заметила это его движение. Не торопясь, она взяла пульт управления и, протянув руку в направлении экрана, выключила телевизор.
   – Я вижу, вас несколько смущают эти забавные картинки, – сказала она с хмельной улыбкой.
   – Ничуть! – весело ответил Пафнутьев. Его вдруг охватила легкость, он понял эту женщину, понял ее состояние, ее истеричный вызов.
   – Снова включить? – спросила она, протянув руку к пульту.
   – Чуть попозже, – сказал Пафнутьев. – Все-таки мы с Васей живые люди, да, Вася? – обратился он в Вохмянину, который чувствовал себя куда растеряннее, нежели Пафнутьев. – Возьмем да и потеряем самообладание, да? Нам это запросто – впасть в неистовство, да, Вася?
   – Этот товарищ – из милиции, – ответил Вохмянин на немой вопрос Объячевой.
   – Из прокуратуры, – поправил Пафнутьев.
   – Что же вас всех так взволновало, что вас растревожило? – спросила женщина.
   – Ваш муж был заметной фигурой в городе. Мне кажется, это не простое преступление.
   – Да? – удивилась женщина. – Надо же... Простите, как вас зовут?
   – Павел Николаевич, с вашего позволения, Пафнутьев.
   – Пафнутьев? Не слышала.
   – А вас, простите?
   – Зовите Маргаритой. Хотя по отчеству Анатольевна, но я не люблю свое отчество. Вы в самом деле не хотите, чтобы я включила телевизор? Это «Красная шапочка». Очень милый фильм, наивный такой, даже невинный... Выпить хотите? – она взяла со столика бутылку виски.
   – С удовольствием! – неожиданно для себя сказал Пафнутьев, но, когда спохватился, было уже поздно – Маргарита протягивала ему стакан из толстого граненого стекла, на треть наполненный золотистым виски.
   «Из дорогих, – заметил Пафнутьев. – Бутылка явно тянет на мою зарплату». Но стакан взял легко, уверенно, даже охотно, чем несколько озадачил Маргариту – у нее, видимо, о работниках прокуратуры было другое представление.
   – А ты, Вася? – спросил она у Вохмянина.
   – Придется, наверно.
   – Конечно, придется, – женщина оживилась – проводить эту ночь в полном одиночестве с бутылкой виски под стоны похотливых жеребиц и жеребцов было достаточно тягостно. – За упокой! – почти весело сказала она. – Царство небесное, мир праху, земля пухом... Ну и все, что полагается в таких случаях.
   Пафнутьев выпил виски до дна, чем опять приятно удивил Маргариту, вернул стакан на столик, оглянулся, куда бы присесть.
   – Садитесь, – женщина похлопала узкой ладошкой по диванчику рядом с собой.
   – Не помешаю? – уточнил Пафнутьев.
   – Наоборот, – словцо прозвучало странное, объяснить и понять его Пафнутьев сразу не смог, решив, в конце концов, что это было просто первое из подвернувшихся. Но, уже сев, он вдруг обнаружил, что полы халата мило так соскользнули с колен Маргариты и, похоже, кроме этого халата, на ней ничего не было. Она сидела, закинув ногу на ногу, и тощеватые ее коленки светились в полумраке несколько вызывающе. Но Вохмянин, похоже, привык к подобным зрелищам, и уходящая куда-то в глубь халата Маргаритина нагота нисколько его не трогала. – Закусывайте, – Маргарита придвинула поближе к Пафнутьеву небольшое блюдце с подсохшими маслинами. – Вы любите с косточками или без? – спросила женщина, видимо намереваясь затеять светский разговор.
   – Никогда об этом не думал, но, наверное, все-таки с косточками, – сказал Пафнутьев, неожиданно вспомнив, что Халандовский когда-то угощал его маслинами с косточками.
   – Правильно, – одобрила Маргарита. – У вас прекрасный вкус.
   – Во мне все прекрасно, – отчаянно сказал Пафнутьев, впрочем, вполне возможно, что это уже виски подало свой хмельной голос из глубин его организма.
   – Похоже на то, – согласилась Маргарита.
   – Видите ли, – Пафнутьев решил, что вежливое вступление пора заканчивать и надо переходить к делу. – Я сегодня у вас по довольно печальному поводу... Ваш муж, Объячев Константин Александрович, некоторое время назад... убит.
   – Может, не будем сегодня о нем? – капризно спросила Маргарита. – Нельзя же постоянно думать, говорить об одном человеке!
   – Но человека-то нет! – ошарашенно произнес Пафнутьев. – Убили бедолагу.
   – Убить-то убили, – протянула Маргарита, опять наполняя свой стакан. – Да вот человека ли... А? Вам добавить?
   – Чуть попозже, – привычно ответил Пафнутьев, чтобы не огорчать женщину резким отказом. Вроде и согласился, а вроде и отверг столь лестное в других обстоятельствах предложение.
   – Как хотите, – и Маргарита одним глотком опорожнила четверть стакана.
   – Видите ли, Маргарита, – Пафнутьев опять начал осторожно подбираться к причине своего появления в доме, – убит человек, ваш муж. Моя задача – найти убийцу.
   – Найти убийцу? – удивилась Маргарита. – И все?! И в этом вся ваша проблема! Вася! – обернулась она к Вохмянину. – Поможем человеку, найдем ему убийцу, а?
   – Отчего же, можно.
   – Я гожусь? – спросила Маргарита, чем повергла Пафнутьева в полное оцепенение.
   – Вы хотите сказать, что сами убили своего мужа?
   – Упаси боже! Как вы могли подумать такое! Я просто предложила себя на роль убийцы. Чтобы в эту ночь мы все чувствовали себя свободными, раскрепощенными...
   – Но вы его не убивали?
   – Костю? Нет. Сегодня я его не убивала.
   – А раньше?
   – Раньше убивала. Каждый день с утра до вечера. А он убивал меня. Мне кажется, только этим мы и занимались в жизни. А, Вася?
   – Вполне возможно, – Вохмянин неизменно вел свою линию – со всем соглашался, ничего не отрицал, но и ничего не подтверждал. Видимо, Маргарита иного от него не ожидала, поскольку ни разу не переспросила, не потребовала более ясного отношения к своим словам.
   – Маргарита, – Пафнутьев снова попытался вернуть разговор на нужное направление. Он уже почти не надеялся на успех и потому спросил напрямую: – Маргарита, как вы думаете, кто мог убить вашего мужа?
   – Костю? Да кто угодно. Вася, ты бы мог убить Костю?
   – Отчего же... Если бы стояла такая задача...
   – И знал бы за что, да? – Маргарита проявила вдруг неожиданную цепкость мысли.
   – Нашел бы, – усмехнулся Вохмянин маленьким своим, почти женским ртом.
   – А что, долго пришлось бы искать причину?
   – Да нет... Она всегда под рукой.
   – Но это не ты его убил? – продолжала терзать телохранителя Маргарита.
   – Нет, не я.
   – И жалеешь об этом?
   – Не то чтобы жалею, – опять начал юлить Вохмянин, но Маргарита выручила его, перебила жестко и резко:
   – А я жалею.
   – О чем? – у Пафнутьева, кажется, голова пошла кругом.
   – Что не я убила его на этот раз.
   – Объячева и раньше убивали?
   – Вася, сколько на него было покушений?
   – Не то три, не то четыре... Я участвовал в двух.
   – В покушениях? – в голосе Пафнутьева явно прозвучала беспомощность.
   – Нет, в предотвращении покушений. Я же телохранитель, а не киллер.
   – И за что вам хотелось убить Объячева? – спросил Пафнутьев у Вохмянина.
   – Разве я в этом уже признался? – он широко открыл маленькие свои глазки и посмотрел на Пафнутьева с явным торжеством. – Нет. Я просто беседую с женщиной, которая потрясена смертью любимого мужа, держится из последних сил и старается хоть как-то ответить на ваши вопросы. Да, чтобы выжить в эту страшную ночь, она выпила виски, может быть, сделала лишний глоток или два... И когда завтра вы скажете ей об ее же словах, она их не вспомнит.
   – Наверняка не вспомню, – Маргарита смотрела на Пафнутьева насмешливо и совершенно трезво.
   – Ну вы даете, ребята! – растерялся Пафнутьев. – Так много знать о жизни в этом доме, так легко и свободно говорить обо всем... Может быть, вы просто назовете имя убийцы?
   – Ищущий да обрящет, – нараспев протянула Маргарита библейские слова и потянулась к бутылке. Почти не глядя, она плеснула виски во все три стакана и, отставив бутылку, повернулась к Пафнутьеву с широкой радушной улыбкой. Зубы у нее были свои, хорошие зубы, правильной формы, но великоваты. Какая-то легкая, едва уловимая хищноватость проглядывала в Маргаритиной улыбке. – Выпьем? – спросила она. – За ваш успех! Или слабо?
   – Нет, не слабо, – сказал Пафнутьев. – Простите, в доме труп... Чокаться вроде неловко.
   – Не будем! – азартно произнесла женщина и опять одним большим глотком опрокинула виски в себя.
   Вохмянин выпил медленно, как бы отцеживая зубами посторонние примеси. А встретившись взглядом с Пафнутьевым, моргнул в сторону двери: дескать, уходим, больше мы здесь ничего не добьемся – баба пьяная и вот-вот отключится.
   – Спасибо за угощение, – церемонно произнес Пафнутьев, поднимаясь с диванчика. – Было очень приятно познакомиться с вами. Надеюсь, мы еще встретимся, причем в самое ближайшее время.
   – Не возражаю, – сказала Маргарита, протягивая руку к пульту управления.
   – До скорой встречи! – сказал Пафнутьев на прощание и, не успев дойти до двери, снова услышал стенания, стоны и вскрики – Маргарита вернулась к «Красной шапочке».
   Оглянувшись, Пафнутьев в последний момент, перед тем как закрыть дверь, увидел, как по лицу Маргариты носятся красноватые сполохи соблазнительно-запретных картин. Глаза женщины горели, рот был полуоткрыт, а рука снова тянулась к прекрасному виски, вкус которого Пафнутьев до сих пор чувствовал на губах.
   – Вопросы есть? – спросил Вохмянин, когда они остались вдвоем.
   – Одни ответы!
   – Тогда идем к секретарше. Света ее зовут, Светлана Юшкова.
   – Что пьет Светлана Юшкова?
   – Красное сухое. Предпочитает грузинское.
   – Она мне начинает нравиться, – сказал Пафнутьев.
   – Она всем нравится. И вы, Павел Николаевич, тоже ей понравитесь.
   – Вы в этом уверены?
   – Не сомневайтесь.
   – Чем же я ей понравлюсь?
   – Самим фактом своего существования.
   – Неужели бывают такие люди?
   – Не знаю, как в других местах, но в этом доме такое существо завелось. И до сих пор прекрасно себя чувствовало.
   – Смерть Объячева потрясла хотя бы ее?
   – Потрясение настигло ее несколько раньше, еще при жизни хозяина.
   – Почему?
   – Костя сказал ей открытым текстом, что мир и согласие в доме для него важнее, нежели любовь красотки, какой бы обалденной она ни была. Светка должна была уйти отсюда – это был вопрос времени, одной или двух недель.
   – Вы сказали, что она нравится всем... Маргарите в том числе?
   – Нет. Маргарите она не нравится. Маргарите нравлюсь я.
   – Чем?
   – Вы же сказали, что у вас полная голова ответов! – рассмеялся Вохмянин.
   – Виноват, – Пафнутьев прижал руку к груди. – Скажите, Вася... А какой ваш любимый напиток?
   – Водка. Но хорошая.
   Пафнутьев с чувством пожал руку Вохмянину, и тот прекрасно его понял – хоть одна родная душа нашлась на весь дом.