Виктория Токарева. Джентльмены удачи (сборник)

   – Всего доброго, – улыбнулся Бейсембаеву и Трошкин. Он был уже без парика, в обычном костюме, в своем прежнем трошкинском обличье. – Извините, что напрасно потревожили.
   – Это вы извините, – улыбнулся Бейсембаев.
   Славин и Трошкин поднялись по трапу последними, и стюардесса закрыла дверь самолета. Трап отъехал.
   – …время нашего полета – четыре часа сорок минут, – объявляла в самолете синеглазая стюардесса. – А сейчас я попрошу всех пристегнуть ремни и не курить!
   – А какая разница во времени с московским? – спросил Трошкин у Славина.
   – Три часа. – Славин удобнее устроился в кресле и откинул спинку.
   – Так, выходит, мы в Москве будем в двенадцать? – обрадовался Трошкин. – Я еще на работу успею.
   Шум моторов внезапно прекратился. В проходе снова показалась стюардесса.
   – Товарищи, кто здесь Трошкин? – спросила она.
   – Мы, – сказал Трошкин.
   – Вас просят выйти.
   Трошкин и Славин, недоумевая, двинулись следом за стюардессой. Она открыла дверь, и они увидели подъезжающий к самолету автотрап. А на трапе, как памятник на пьедестале, величественно стоял профессор Мальцев в светлой дубленке.
 
   Официантка поставила на столик, за которым сидели Мальцев, Трошкин и Бейсембаев, четыре дымящиеся пиалы. За стеклянными стенами ресторана были видны летное поле, самолеты, поблескивающие на солнце.
   Все с удовольствием принялись за еду, кроме Трошкина – он отодвинул от себя пиалу, сказал:
   – Я дома пообедаю.
   Профессор перестал жевать и уставился на Трошкина.
   – Следующим рейсом я улетаю! – твердо сказал тот.
   – Какая безответственность! – воскликнул Мальцев. – Какое наплевательское отношение к своему делу!
   – Мое дело – воспитывать детей, – сдержанно напомнил Трошкин, – а не бегагь с жуликами по всему Советскому Союзу.
   Мальцев бросил ложку.
   – Меня вызывает полковник, – он повернулся к Бейсембаеву, – и говорит: операцию прекращаем. Почему? – говорю я. – Если эти двое не москвичи и не знают названия улиц, они могут показать их на месте! Устроим им ложный побег, и они помогут нам определить все возможные места нахождения шлема! А он мне говорит: нельзя…
   – Правильно, – сказал Трошкин.
   Профессор молча царапнул по нему глазами.
   – Ладно, думаю, – продолжал он. – Беру нашего вице-президента, отрываю его от работы, едем в ваше министерство. Ну то, се – наконец получаю разрешение. – Профессор вытащил из папки бумагу, потряс ею в воздухе. – Представляете, как все это сложно!
   – Представляю, – сказал Бейсембаев. – Я двадцать пять лет работаю в системе и первый раз слышу, чтоб мы сами устраивали побег.
   – А шлем, между прочим, тысячу шестьсот лет искали и тоже первый раз нашли!
   – А я что? – сдался Бейсембаев. – Приказ есть, я подчиняюсь!
   – Я бросаю все дела, беру это разрешение, – продолжал Мальцев, – лечу сюда, хватаю такси, мчусь к вам в Ахбулах, отпускаю такси, бегу в тюрьму, мне говорят: «Они уехали на аэродром». Лечу обратно с преступной скоростью, останавливаю самолет в воздухе, а он говорит: не хочу!
   – Не хочу! – подтвердил Трошкин.
   – Видите? – с мрачным удовлетворением проговорил Мальцев, впиваясь глазами в Бейсембаева. – Не страшен враг – он может только убить! Не страшен друг – он может только предать. Страшен равнодушный! С его молчаливого согласия происходят и убийство, и предательство!
   – И я б на его месте боялся! – вступился за Трошкина Славин. – Они могут разбежаться, своровать, убить…
   – Не в этом дело, – сказал Трошкин. – У меня сто детей каждый год, и у каждого мамы, папы, дедушки, бабушки. Меня весь Черемушкинский район знает, а я буду разгуливать с такой рожей да еще в такой компании!
   – Кстати, о бабушках, – вдруг спохватился Мальцев. – Где у меня тут был пакетик? – забеспокоился он. – Ну только сейчас я держал в руках такой целлофановый пакетик…
   – Вы на нем сидите, – подсказал Бейсембаев.
   Мальцев приподнялся, вытащил из-под себя сплющенный пакет, протянул его Трошкину.
   – Бабушка прислала вам пирожков, – сказал он. – Сегодня утром я забегал к вашим.
   – Спасибо, – вздохнул Трошкин.
 
   На стене цементного завода в строительной зоне исправительно-трудовой колонии висел лозунг:

«ЗАПОМНИ САМ, СКАЖИ ДРУГОМУ,

ЧТО ЧЕСТНЫЙ ТРУД – ДОРОГА К ДОМУ».

   А под лозунгом в составе своей бригады трудились Хмырь и Косой, укладывая шлакоблоки в штабеля.
   – О! Появился! – сказал вдруг Косой.
   Хмырь обернулся: по двору от проходной понуро шел Трошкин-Доцент.
   – Ты где был? – подозрительно спросил Хмырь подошедшего Трошкина.
   – В больнице.
   Хмырь многозначительно посмотрел на Косого.
   – Понятно, – сказал он и принялся за свои шлакоблоки.
   – Что тебе понятно? – спросил Трошкин.
   – Все понятно… Золото со шлема врачу на зубы толкал, вот чего! – выкрикнул Хмырь.
   – Не по-воровски поступаешь, Доцент, – упрекнул Косой.
   – Ну вот что, – спокойно сказал Трошкин. – В 10.00 у арматурного склада нас будет ждать автоцистерна. Шофер – мой человек. Возле чайной в стоге сена для нас спрятаны деньги и все остальное…
   – Бежать?! – спросил Хмырь. – Я не согласный. Поймают.
   – И я, – сказал Косой. – Как пить дать застукают!
 
   Лейтенант Славин заглянул в пустую автоцистерну с надписью «Цемент». Там было темно, уныло, пахло сыростью.
   – Н-да… – сказал он. – Неудобный вагончик.
   – Тут недалеко, потерпят, – отозвался снизу шофер.
   – Повторите задание! – сказал Славин, спрыгивая на землю.
   – Занять позицию, чтоб меня было не заметно. Когда увижу, что трое залезли в цистерну, – выехать, не заправляясь цементом, к Али-Бакану. На развилке возле чайной остановиться и идти пить чай, пока эти не вылезут. А дальше…
   – А дальше разбегутся они все к чертовой матери! А кто будет отвечать? Славин!.. Выполняйте!
 
   – Нет, – сказал Хмырь.
   – Нет, – сказал Косой.
   – Ну бывайте! – попрощался Трошкин. – Деньги ваши стали наши… – Зайдя за угол, он облегченно и с наслаждением потянулся, засунул руки в карманы и, насвистывая песенку трех поросят, зашагал к проходной.
   Когда работавший Али-Баба случайно оглянулся, он увидел острый зад Косого, мелькнувший за недостроенным домом…
   – Эй, постой! – за спиной Трошкина раздался шепот.
   Трошкин оглянулся: за ним следом по-пластунски ползли Косой и Хмырь.
 
   Они залегли в канаве за зданием цементного завода. Перед ними метрах в пятидесяти виднелся глухой щитовой барак, крытый шифером.
   Трошкин посмотрел на часы, спросил:
   – А это точно арматурный склад?
   – Я ж говорю – это слесарный! – раздраженно зашипел Хмырь. – Арматурный там – за конторой, – показал он большим пальцем назад.
   – Во придурок! – возмутился Косой. – Чего свистишь-то? Я сам видел, как отсюда арматуру брали… Во!
   Из цемзавода выехала автоцистерна с прицепом и остановилась возле барака. Из машины вылез шофер и скрылся за углом здания.
   – Вперед! – скомандовал Трошкин и выскочил из канавы, как из окопа.
   Пригибаясь, они подбежали к автоцистерне. Трошкин взобрался по лесенке, откинул крышку люка и протиснулся внутрь. За ним легко попрыгали в цистерну более худые Хмырь и Косой.
   А из-за груды железных бочек за беглецами внимательно следил Али-Баба.
   Из-за сарая появился шофер. Но это был не тот, с которым говорил Славин, а другой – постарше и поплотнее. Он стукнул сапогом по баллону, неторопливо залез в кабину, включил мотор.
   – Пронесло! – перекрестился в темноте цистерны Косой. Машина подъехала под погрузочный люк цемзавода.
   – А чего стали? – удивился Косой.
   – Проходная, наверное, – прошептал Трошкин, с ужасом глядя на шланг, повисший над люком цистерны.
   – Давай! – крикнул шофер, и в цистерну под давлением хлынул цементный раствор. Минуту спустя шофер махнул рукой: – Порядок! Полна коробочка!
   Он проехал немного вперед, подвинув под шланг прицеп.
   По дороге мчалась автоцистерна с прицепом, а в ней по горло в цементе стояли Трошкин, Хмырь и Косой, упираясь макушками в свод. Когда машину встряхивало на ухабах, тяжелая волна накрывала Хмыря с головой – он был ниже других ростом.
   – А говорил: шофер свой человек, порожним пойдет, – упрекнул Хмырь отплевываясь.
   Тут машину тряхнуло, и цемент окатил всех троих с головой.
   – Как в Турции… – сказал Трошкин.
 
   Машина остановилась. Шофер неторопливо выбрался из кабины и пошел к голубому домику с надписью «Пиво-воды». Трошкин откинул люк и, как танкист, высунул голову. Осмотрелся.
   – Вылезай! – скомандовал он.
   Хмырь и Косой вылезли следом и побежали к лесу.
   – Эй! – закричали сзади. – Подожди!..
   Беглецы обернулись и застыли: из люка прицепа торчал цементный бюст Али-Бабы!..
 
   Лейтенант Славин в полной форме шел по пояс в цементном растворе, ощупывая багром дно цементной ямы. А по сторонам ямы (на суше) в скорбном и напряженном молчании стояло все тюремное и строительное начальство. Впереди – профессор Мальцев.
   – Вон там! Там, в углу, проверьте! – истерично требовал он.
   – Николай Георгиевич. – Славин остановился и укоризненно посмотрел на профессора. – Ну неужели вы не понимаете, что это бессмысленно? Что же они, по-вашему, сквозь шланг проскочили? У шланга автоцистерны диаметр двенадцать сантиметров, а у этого Али-Бабы один только нос – два метра!
   – А где же они тогда? – чуть не плача, спросил Мальцев.
 
   Зашелестели желтые листья кустарника, и на выжженную солнцем поляну вылезли взмыленные и исцарапанные Трошкин, Косой, Хмырь и Али-Баба. Беглецы были в трусах и майках, в руках держали окаменевшую от цемента одежду.
   – Вон еще сено, – тяжело дыша, показал Косой.
   Неподалеку виднелось несколько аккуратных стогов.
   – За мной! – скомандовал Трошкин.
 
   – И в этом нет, – сказал Косой. Все поле вокруг них было покрыто разбросанными клочками сена.
   – А может, ты опять что-то забыл? – сказал Хмырь Трошкину. – Может, не в сене, а еще где?
   – Отстань, – отмахнулся Трошкин. – Сюда! – крикнул он. И вся команда с остервенением накинулась на последний оставшийся стог.
   – Стой! – раздался вдруг окрик. – Зачем сено воруешь!
   На поляне появился старик сторож с берданкой.
   – Шухер! Обрыв! – завопил Косой и первым устремился к кустам. Остальные за ним.
   – Стой! – раздалось им вслед, и тут же прогремел выстрел.
   – Не попал! – радовался Косой, продираясь сквозь кусты.
   Хлопнул еще выстрел.
   – Попал! – констатировал Трошкин, хватаясь за зад.
 
   Хмырь, Косой и Али-Баба сидели на корточках возле ручья в трусах и в майках, стирали свою одежду. Трошкин чуть поодаль сидел по горло в ручье, кряхтел.
   – Больно? – с сочувствием спросил Хмырь.
   – Не больно, – раздраженно сказал Трошкин. – Жжет…
   – Поваренная соль, – констатировал Хмырь и научно объяснил: – Натрий хлор.
   – Ай-ай-ай! – зацокал языком Али-Баба. – Какой хороший цемент, не отмывается совсем…
   – Ты зачем бежал? – строго спросил Трошкин.
   – Все побежали, и я побежал, – объяснил Али-Баба.
   – У тебя какой срок был? – спросил Косой.
   – Год, – сказал Али-Баба.
   – А теперь еще три припаяют, – радостно хихикнул Косой. – Побег. Статья 188-я.
   – Ай-ай-ай! – укоризненно зацокал языком Али-Баба. – Нехороший ты человек, Косой. Злой, как собака.
   Хмырь вытащил из воды свои окаменевшие брюки, встал.
   – Что делать будем, Доцент? – Он показал Трошкину брюки.
   – Так побежим! – угрюмо сказал Трошкин.
   – Прямо так? – поразился Хмырь. – Голые?
   – Да! Прямо так и прямо по шоссе. И прямо в гостиницу. Пусть думают, что мы спортсмены.
   – Да ты что, в гостиницу! – испуганно вскричал Хмырь. – Нас же сразу заметут! Можно пока и в канавке переспать!
   – Буду я с вами в канаве валяться, – зло сказал Трошкин. – Сказано в гостиницу, значит, в гостиницу!
   Он вылез на берег, присел пару раз, разминаясь, потом согнул руки в локтях и затрусил в сторону дороги.
   Стрелочник, сидя на табурете, дремал на солнышке возле вверенного ему железнодорожного переезда, когда его разбудил бодрый окрик:
   – Открывай дорогу, дядя!
   По шоссе к переезду бегом приближались четверо в трусах и майках.
   Стрелочник покорно закрутил рукоятку. Шлагбаум поднялся, и мимо гуськом пробежали: толстяк, руки, плечи и даже ноги которого были изукрашены узорами татуировок, черный, как жук, волосатый дядя с длинным носом, тощий парень лет двадцати пяти и лысый мужчина лет сорока.
   – Физкультпривет, дядя! Салям алейкум! – крикнул худой малый. И спортсмены, не сбавляя темпа, скрылись за холмом.
 
   Голодные, измученные марафонцы вбежали в маленький белый городок, пересекли площадь у мечети и вошли в подъезд Дома колхозников.
   В вестибюле Трошкин, кивком указав подчиненным на диван, подтянул трусы, пригладил челку и подошел к дежурному администратору – молодой женщине, сидевшей за деревянным барьером.
   – Мы марафонцы, – задыхаясь, выговорил он.
   – Сколько вас? – спросила дежурная, пытаясь прочитать надписи на трошкинской груди.
   – Четверо. Один лишний.
   – Всем места хватит, – сказала дежурная.
   – Вы из какого общества, ребята? – Перед замершими от страха Хмырем, Косым и Али-Бабой остановился скучающий командированный.
   – «Трудовые резервы», – сообщил Косой.
   – А «Динамо» бежит?
   – Все бегут, – пробурчал Хмырь.
   – За мной, – позвал Трошкин. И спортсмены организованно затрусили на второй этаж.
   Команда подошла к двери, Косой присел на корточки, заглянул в замочную скважину, потом привалился спиной к правому косяку, а в левый уперся ногой и сильно потянул дверь на себя. Хмырь толкнул дверь, и она распахнулась.
   – Ключ же есть! – возмутился Трошкин.
   – Привычка, – сказал Хмырь.
   «Марафонцы», голодные и обессиленные, рухнули на кровати.
   – Жрать охота, – простонал Косой.
   – Очень охота, – поддержал Али-Баба. – А у нас в тюрьме ужин сейчас… макароны…
   – Вот что, – приказал Трошкин. – Отсюда ни шагу, понятно? Я сейчас вернусь! – Он вышел в коридор. – Товарищ, – робко попросил он сидящего возле дежурной командированного. – Вы не могли бы мне на несколько минут одолжить какие-нибудь брюки? А то наши вещи еще не подвезли…
   – Может, козла забьем? – оживился командированный вставая.
   – Потом, – пообещал Трошкин.
 
   На улице Трошкин вошел в телефонную будку, снял трубку и набрал 02.
   – Милиция, – отозвались с другого конца.
   – Можно лейтенанта Славина?
   – У нас такого нет.
   – Как нет?
   – Так. Нет и не было.
   – Я – Доцент! – закричал Трошкин.
   – Поздравляем!
   – Вас разве не предупредили?
   – О чем?
   Евгений Иванович посмотрел на бестолковую телефонную трубку и положил ее на рычаг. Медленно вышел из автоматной будки.
   – А какой это город? – спросил он у пионера.
   – Новокасимск, – сказал пионер, с восхищением разглядывая татуированного босого дядю в узких джинсах.
   – А Али-Бакан далеко?
   – Тридцать километров.
   Трошкин задумался.
 
   Детский сад в Новокасимске был такой же, как в Москве, – двухэтажный, белый, штукатуренный.
   Трошкин пригладил набок челку и пошел в подъезд.
   – Здравствуйте! – вежливо поздоровался он, войдя в кабинет заведующей.
   – Здравствуйте, здравствуйте… – отозвалась заведующая, глядя на робкого посетителя. – Садитесь.
   – С вашего разрешения, я постою. – Трошкин хотел скомпенсировать свою внешность хорошими манерами. – Понимаете, в чем дело… – начал Трошкин. – Я из Москвы. Ваш коллега. Заведую 83-м детсадом.
   Она понимающе покивала.
   – Нас четверо, – продолжал Трошкин.
   – И все заведующие?
   – Вроде… – смутился он.
   – Ну-ну…
   – И вот, понимаете… в цистерне, где мы ехали, случайно оказался цемент, и наша верхняя одежда пришла в негодность.
   – Бывает, – сказала заведующая.
   – Мне очень неловко… – У Трошкина от унижения выступили пятна на лице. – Не могли бы вы мне одолжить на два дня 19 рублей 40 копеек?
   – А хватит на четверых-то? – весело спросила заведующая.
   – Хватит! – серьезно сказал Трошкин. Заведующая встала и взяла Трошкина за руку.
   – Пошли! – сказала она и повела его за собой, высокая, статная и решительная, как боевой генерал.
   Они вышли из детского сада к одноэтажному кирпичному зданию с забитыми окнами.
   Заведующая отворила дверь, и они оказались в небольшой комнате, совершенно пустой, если не считать старой тумбочки.
   – Здесь у нас будет игротека, – сказала она. – А вот здесь… – она отворила дверь в смежную комнату, – здесь у нас будет спортзал.
   Где будет спортзал, Трошкин не увидел: комната до потолка была забита ржавыми радиаторами парового отопления.
   – Так что вот вы с вашими заведующими очистите эту комнату от радиаторов и сложите их там, – она указала на навес во дворе. – Я вам за это плачу 20 рублей. Идет?
   Трошкин задумался, глядя на бесконечные радиаторы.
   – Идет, – сказал он. – Только знаете что: работать мы будем ночью. – Он подошел к тумбочке. – Положите наши 20 рублей вот сюда, в ящик. А на дверь повесьте замок. – Он показал на другой конец здания. – Когда все вынесем, эта дверь освободится. Мы войдем и заберем нашу зарплату.
   Заведующая помолчала, обдумывая предложение.
   – Хорошо, – наконец сказала она. – Только учтите, майн либер коллега: замок будет крепкий!
 
   Командированный сидел по одну сторону стола, а Хмырь по другую. Между ними лежала шахматная доска, играющие сосредоточенно глядели на поле битвы. Хмырь был целиком и полностью одет в одежду командированного: костюм, рубашка с галстуком, ботинки. А командированный сидел раздетый – в трусах и в майке. Но на голове его была шляпа.
   Али-Баба и Косой «болели» за спиной товарища. Али-Баба молчал, он ничего не понимал в шахматах. Косой тоже не понимал, но поминутно подсказывал:
   – Ходи лошадью… лошадью ходи, дурак!
   – Отстань. – Хмырь переставил ферзя и объявил: – Мат!
   Али-Баба, как бы иллюстрируя сказанное, снял с головы командированного шляпу и плавно перенес ее на голову Хмыря.
   – Все! – Хмырь встал. Он был при полном параде, хотя все ему было заметно велико: рукава свисали ниже кистей, а шляпа сползала на глаза.
   – Не все! – запротестовал командированный. Он вытащил из чемодана электрическую бритву и положил на стол. – Против бритвы – пиджак и брюки, – потребовал он.
   – Один пиджак! – отозвался Косой.
   Хмырь в торговле не участвовал, он был уверен в своих силах. Сел за шахматы.
   Некоторое время играли молча.
   – А вот так? – пошел конем командированный.
   Хмырь задумался.
   – Лошадью ходи, – нервно посоветовал Косой.
   – Отвались! – раздраженно сказал Хмырь.
   – Лошадью ходи, век воли не видать!.. А мы – вот так! – заорал Косой и, не выдержав, передвинул пешку.
   – Пошел? – вопросительно посмотрел командированный.
   – Ну пошел, пошел… – с раздражением сказал Хмырь.
   – Мат! – торжественно объявил его противник.
   Хмырь посмотрел на доску, убеждаясь в проигрыше, перевел глаза на недоуменную физиономию Косого и, не выдержав этого зрелища, сгреб с доски фигуры и швырнул их в советчика.
   – Ты что делаешь? – У Косого от обиды и гнева задрожали губы. Он не терпел унижения при посторонних. – Ты кого бьешь?..
   Он схватил шахматную доску и треснул Хмыря по лысине.
   – Товарищи! Товарищи! – заметался командированный. – Прекратите! Вы что, с ума сошли?
   – Отставить! – вдруг раздался резкий, повелительный окрик.
   В дверях стоял Трошкин. Одним прыжком оказавшись на середине комнаты, он схватил Хмыря и понес из номера, как щенка.
   Косой и Али-Баба последовали за ними. Проигравшийся и перепуганный командированный снова остался в одиночестве.
   – Раздевайся сейчас же! Верни вещи! – с тихой яростью приказал Хмырю Трошкин.
   – А это не видел? – Хмырь выкинул к носу Трошкина фигу: ему не хотелось расставаться с честно выигранными вещами.
   Трошкин не выдержал и, размахнувшись, с наслаждением дал Хмырю по уху. Легкий Хмырь отлетел в противоположный угол комнаты. Туда же подбежал Косой и, воспользовавшись лежачим положением товарища, добавил ему от себя лично ногой в бок.
   – Вот тебе… – И в следующее мгновение сам отлетел в другой угол: Трошкин, не балуя разнообразием, съездил по уху и ему.
   Али-Баба, полагая, что и его будут бить, присел на корточки и замахал над головой руками.
   – Снимай! – Трошкин поставил Хмыря на ноги. Тот не заставил себя ждать, стал судорожно стягивать все выигранное имущество.
   Трошкин сгреб вещи в охапку и пошел к командированному.
   – Вот! – Он бросил все ему на постель, снял с себя джинсы и приобщил к возвращаемой одежде. – Стыдно, товарищ!
   И вышел, хлопнув дверью.
   Хмырь и Али-Баба лежали на постелях лицом к стене. А Косой стоял и смотрел в окно.
   Трошкин вошел в номер, прошелся по комнате и, немного успокоившись, сказал:
   – Ну вот что, если мы не хотим снова за решетку, если хотим до шлема добраться – с сегодняшнего дня склоки прекратить. Второе: не играть, не пить без меня, не воровать, жаргон и клички отставить, обращаться друг к другу по именам, даже когда мы одни. Тебя как зовут? – Он обернулся к Хмырю.
   – Гарик… Гаврила Петрович.
   – Тебя?
   – Федя… – сказал Косой.
   – Тебя?
   – Али-Баба.
   – Я кому сказал, клички отставить!
   – Это фамилия! – обиделся Али-Баба. – А имя – Василий Алибабаевич, Вася.
   – Как верблюда, – отозвался Косой.
   – А меня… Александр Александрович. Все ясно? – спросил Трошкин.
   – Ясно… – нестройным хором отозвались Федор, Гаврила Петрович и Василий Алибабаевич.
   Трошкин обвел их усталым взглядом.
   – Как стемнеет, кассу будем брать, – объявил он.
   – И он пойдет? – Косой кивнул на Али-Бабу.
   – И он…
   – Так он же на этом скачке расколется, падла, при первом шухере! – скандально закричал Косой.
   Али-Баба насупился, но промолчал.
   – Пойди-ка сюда, Федя. – Трошкин поманил Косого пальцем. – Вот тебе бумага. – Он подвинул листок бумаги в линейку, лежащий на столе, чернила, ручку с пером. – Пиши.
   Трошкин встал из-за стола и, шагая из угла в угол, стал диктовать:
   – Падла… поставь тире… нехороший человек. Раскалываться – предавать, сознаваться. Шухер – опасность. Скачок – ограбление… Записал?
   – Записал, – сказал Косой.
   – А теперь, Федя, повтори Васе то, что ты ему сказал, на гражданском языке.
   – Хе-хе, – заржал Косой и, заглядывая в листок, как в шпаргалку, медленно перевел: – «Так этот нехороший человек… предаст нас при первой же опасности».
 
   Ночью на задворках детского сада трудилась «команда», освобождая помещение будущего спортзала.
   Работали по двое: Хмырь в паре с Трошкиным, а Косой с Али-Бабой. Производительность была неодинаковая: гора из батарей у первой пары была вдвое выше, чем у второй.
   – Семьдесят первая. – Хмырь опустил очередную секцию.
   – Сорок шестая… – так же шепотом отсчитал у себя Косой.
   – Не сорок шестая, а тридцать вторая! – прошипел Хмырь, державший под контролем работу товарищей. – Филонишь, гад!
   – Александр Александрович! – громким шепотом позвал Косой. – А Гаврила Петрович по фене ругается!
   – Отставить разговоры! – приказал Трошкин и вдруг заорал на весь город Новокасимск: – А-а!! Ой, нога, нога!!
   – Тише ты! – Хмырь в темноте зажал ему рот.
   – Этот Василий Алибабаевич… – простонал Трошкин, – этот нехороший человек… на ногу мне батарею сбросил, падла!
 
   У двери лежала последняя батарея, ее оттащили в сторону. Хмырь потянул дверь, она легко поддалась. Все вошли в игротеку.
   – Здесь! – простонал Трошкин, указывая на тумбочку.
   Хмырь присел на корточки и потянул на себя ящичек.
   Косой нервно чиркал спичкой. Дрожащее пламя осветило пачку трехрублевок, рядом лежала брошюра «Алкоголизм и семья»…
 
   Наступило утро.
   Али-Баба и два разбойника мирно похрапывали на своих постелях.
   Трошкин вытащил из-под подушки честно сворованные деньги, вышел из номера и заковылял вниз по лестнице.
   – Товарищ марафонец, – обратилась к нему дежурная, – вас просили позвонить по этому телефону. – Она протянула ему записку.
 
   – Ну где же он? – нетерпеливо спрашивал профессор Мальцев Славина, бегая по кабинету новокасимской милиции. – Может, они его убили?..
   – В восемь тридцать вышел из гостиницы, в девять ноль-ноль приобрел в универмаге четыре тренировочных костюма. В девять пятнадцать переоделся в общественном туалете. В данный момент очень медленной скоростью направляется к нам…
 
   Хмырь нервно шагал по номеру из угла в угол.
   – За шмотками, говоришь, пошел? – сердито спросил он, останавливаясь перед лежащим в постели Косым.
   – Ага, – зевнул Косой. – Жрать охота, – пожаловался он.
   – Да? – Хмырь снова забегал по комнате. – А если он вовсе ушел? А если он вовсе не вернется, а?
   За окном послышалась далекая трель милицейского свистка, Хмырь вздрогнул, на цыпочках подбежав к своей кровати, юркнул под одеяло.
   – Ай-яй-яй! – вдруг зацокал языком на своей кровати Али-Баба. – Тьфу!
   – Что плюешься, Вася? – спросил Косой.
   – Шакал я паршивый! У детей деньги отнял, детский сад ограбил!