Страница:
Столкнувшись впервые с незнакомым постояльцем, Гитлер физически ощутил, что его судьба связана с судьбой этого чернявого человека. Он испугался: чувство было невероятно сильным и реальным. Пытаясь разобраться в природе феноменального по силе воздействия, молодой Адольф увлекся эзотерической литературой. Тогда же познакомился с работами оккультиста Гвидо фон Листа, погрузился в изучение древних германских культов, предполагавших передачу своим адептам тайных знаний. Остается догадываться, не перепутал ли он чего, посчитав «страшного» Иосифа евреем, и не здесь ли кроются причины его животного антисемитизма.
Как только в ставке получили отчет Фегеляйна, он был немедленно вызван в Берлин и лично представлен Гитлеру. Ловкий кавалерист шанса не упустил. В скором времени он женился на сестре Евы Браун – Гретель и стал приближенным фюрера.
Пока «негодяй Фегеляйн» вел светскую жизнь в Берлине, в Москве наступила суровая зима. Трудно даже представить, что случилось бы, если бы пришлось наступать в декабре. (Чтобы запустить двигатель танка в сорокаградусный мороз, под ним нужно разводить костер.)
Макс получил все необходимые доказательства и направил Шелленбергу. Сталин был мертв. Большая часть архивов, в том числе и касавшаяся советской агентуры в Германии, Англии и остальном мире, оказалась в руках СД. Однако отсутствовали все финансовые документы. И самое главное, – это казалось Максу связанными вещами, – не нашлось достоверных свидетельств о судьбе Берии. Берия исчез.
Новый 1942 год Германия встречала в эйфории. Максу пора было возвращаться в Берлин.
Просторная лестница вела на второй этаж музея. Продолжение основной экспозиции «1942–1945. Дорога к миру».
– Может, пора уходить? – с надеждой спросил Умберто.
Макс строго взглянул на итальянца.
– Надо любить историю, мой друг.
Они вошли в портретную галерею.
Длинный узкий проход украшали фотографии героев военных действий. Макс с удовольствием разглядывал изображения людей, многих из которых знал лично.
– Можем ли мы с уверенностью сказать, что художник выразил внутренний мир данного конкретного человека? – рассуждал Макс, глядя на портрет Розенберга. – Поверьте на слово, Умберто, чтобы понять, как замечательно обманывают фотографии, нужно было знать этих людей в реальной жизни. Кто может подумать, что смотрящий на вас элегантный мужчина, Розенберг, похожий на члена футуристического движения, являлся вдохновителем борьбы против «вырождения искусства» и вообще не имел художественного вкуса.
А вот генеральный секретарь общества по изучению древней германской истории и наследия предков – Аненербе, управляющий совета директоров научно-исследовательского совета Рейха, садист Вольфрам Зиверс. С этой бородой и в смешном наряде он похож на героя средневекового романа.
– Скорее, на автора… если судить по имени, – деликатно уточнил Умберто.
Макс зачем-то строго посмотрел на знатока средневековой литературы и продолжил:
– Кальтенбруннер может сойти за мужа Голды Мейер. Мюллера я бы, пожалуй, счел провинциальным куплетистом. У Листа действительно шикарная лысина, но от такой лысины следовало бы ожидать решений не хуже тех, которые принимал фон Бок. А он, кстати, выглядит размазней. Джованни Мессе – компетентный и гуманный командующий. Судя по фото, мог бы торговать оливковым маслом где-нибудь в Бари. Борман, заснятый в лыжной шапочке у костра, похож на сочинителя лирических песенок. Авангардист танковых прорывов Гудериан кажется денщиком бездаря Кейтеля. Менгеле, самый ужасный человек, которого только можно себе представить, напоминает Модильяни. Геббельс – вылитый Аль Пачино в роли Корлеоне. Гиммлер – член РСДРП минимум с 1903 года. Геринг – звезда первых лет звукового кино. Шпеер – продавец матрасов. Гитлер – удачливый беллетрист. Скорцени… – Макс заткнулся.
Скорцени был похож на самого себя. Известный дуэлянт 20-х годов, о чем напоминал шрам на левой щеке, руководил частями особого назначения, призванными проводить разведывательно-диверсионные операции в тылу противника. Решение поручить Скорцени операцию по ликвидации Берии принял Шелленберг, но подготовил все документы и подвел его к этому решению Макс.
Берия появился в Тбилиси в конце 1941 года. Используя свои возможности в регионе, он быстро взял Закавказье под контроль. В «советское правительство на юге России» вошли опытные подручные новоявленного диктатора – Кобулов, Деканозов и другие не менее одиозные сотрудники. Стратегическая игра вокруг ключевой проблемы 1942 года: кто будет отдавать приказы Закавказскому военному округу – началась.
Портретная галерея упиралась в небольшой темный зал. По периметру телевизоры, поставленные на простые канцелярские столы. На экранах эпизоды знаменитых художественных и документальных фильмов о войне. Голос диктора читал: «23 октября после блестящей танковой операции и тяжелых уличных боев пала Москва; в ноябре, оказавшись после Тихвинского прорыва в глубоком тылу немецкого наступления, сдался Ленинград; на юге перед самым Новым годом Манштейн и Гот сломили отчаянное сопротивление защитников Севастополя. К январю 42-го фронт проходил по линии полуостров Рыбачий, Петрозаводск, Череповец, Калязин, Владимир, Липецк, Ростов-на-Дону и далее по берегу Черного моря к Керченскому проливу».
Зимнюю передышку руководители Рейха использовали по-разному. Геринг прибыл в Ленинград, возглавив комиссию по изучению и оценке художественного наследия Российской империи. Фон Бок, рискуя навлечь на себя гнев Гитлера, фактически выставил из Москвы явившегося туда с целью проведения этнических чисток Геббельса. Гиммлер носился между Берлином и Симферополем, одержимый идеей создания Готского государства в Крыму и на Дону. «Имейте в виду, мы рассматриваем казаков как восточную ветвь готской культуры», – твердил он на каждом шагу, осматривая переименованный в Готенбург Симферополь. «Новому государству предстоит стать плацдармом для решающего броска на юг. Фюрер наметил главную цель грядущего наступления: захват источников сырья, от которых зависит немецкая промышленность». Основные силы сосредоточивались на южном участке фронта. Уничтожив врага на Дону, Манштейн должен был повернуть на север и овладеть Сталинградом, а Гот – начать наступление на Кавказе и обеспечить выход к Среднему и Ближнему Востоку. Казалось, война вступает в завершающую фазу.
События развивались быстро. Берии не удалось заручиться поддержкой англичан. Попытка выйти на переговоры с немцами также провалилась. В то же время, консультации советского посла Литвинова с американцами шли полным ходом. Литвинов и его заместитель Громыко безоговорочно выступали от имени правительства, возглавляемого начальником Генштаба маршалом Шапошниковым. 10 января российских дипломатов пригласили на проходившую в Вашингтоне конференцию «Аркадия», где они встречались с Рузвельтом и Черчиллем. В ходе переговоров были достигнуты следующие договоренности:
1) Союзники признают правительство Шапошникова при условии снятия с руководящих постов старых членов сталинского Политбюро.
2) Союзники поддержат любые, в том числе специальные, меры по смещению Берии и ликвидации тбилисского правительства при условии предоставления независимости закавказским республикам после окончания войны.
3) Главные усилия Соединенные Штаты сосредоточат в первую очередь на противодействии Германии. Америка вступит в военные действия против немцев при условии, что Россия объявит войну Японии и нанесет удар по Квантунской армии на Дальнем Востоке. В этом случае англо-американские силы откроют второй фронт на Кавказе и не допустят выхода немцев к Каспию и Волге.
15 января Шапошников своим указом снял со всех постов Молотова, Маленкова, Кагановича, Хрущева. Маршалу Буденному, напротив, было предложено возглавить Кавказский фронт и предпринять все необходимые шаги для нейтрализации Берии.
Посещение знаменитой Третьяковки входило в обязательную программу. Умберто поразил этот суперсовременный музейный комплекс. Собрание, включавшее в себя и русскую иконопись, и классический модернизм начала века, и поразительный русский поп-арт нового времени, произвело впечатление разнообразием и качеством. Но более всего удивило само здание, шедевр современной архитектуры, ставший безусловным символом восточного города.
Было ясное утро начала июня. Ночью прошел дождь, но не сильный. Туристы шли по кривому переулку. Вдруг здание появилось перед ними. Умберто восхитила не высота сооружения, – высокими современные здания часто строили и на Западе, – а громадность постройки. Это и была Третьяковка. Многоугольное сооружение сбоку выглядело четырехугольником (совершеннейшая из фигур, словно квадрат Малевича, символизировала необъятность искусства). Южные грани возвышались над площадью музея, а северные подходили вплотную к реке. Витрины опоясывали здание, создавая ощущение, что куб-многогранник парит над землей.
– Богатый музей, – сказал кто-то по-русски. – Москвичи любят выставлять напоказ свое богатство.
– Богатство, которое перед вами, и то, что вы еще увидите внутри, – многовековое наследие, а также доказательство славы и могущества нашей страны, – пояснил экскурсовод.
– Несомненно, – ответил неизвестный. – Но я имел в виду богатства, припаркованные у входа.
Умберто взглянул на говорившего. Тот оказался молодым человеком ростом выше обыкновенного, но казавшимся еще выше из-за худобы. Взгляд острый, проницательный. Тонкий, чуть крючковатый нос сообщал лицу настороженность. Подбородок демонстрировал сильную волю, хотя длиннота лица, усыпанного веснушками, могла означать и неуверенность в себе.
– Вы, я вижу, хорошо разбираетесь в москвичах.
– Я во всем хорошо разбираюсь. А уж в «Москвичах» тем более.
Умберто не настолько хорошо знал русский, чтобы почувствовать подвох.
– Разрешите представиться, – сказал он. – Я из Италии. Меня зовут Умберто.
– Вильгельм Зон, – ответил молодой человек.
– Вильгельмзон? – переспросил Умберто.
– Вильгельм Зон! – с некоторым раздражением повторил тот.
– Вы сами – москвич?
– Нет, скорее запорожец – я родом из Готенбурга. Вон стоит «Москвич», это совсем другое дело – очень красивый. И солидный, и спортивный. Смотрите, какой мускулистый. А вместо сердца – пламенный шестилитровый мотор. Уж никак не меньше трехсот сил. «Москвич ГТО»! Для чего, вы, итальянцы, передрали эту великую аббревиатуру, прицепив к своему недоделанному «Феррари»?! Сомневаюсь, что вам известно, как она расшифровывается, – готов к труду и о бороне – система физкультурных нормативов в довоенном СССР. Разогнался до сотни за шесть секунд – и молодец, вот тебе значок ГТО. Сами на чем ездите?
– На мотороллере, – признался Умберто, он был несколько смущен напором «запорожца».
– Вот-вот, и в Германии то же самое. Эти ужасные шестисотки – тот же мотороллер, только на четырех колесах. В России совсем другое дело, – не унимался знаток москвичей, – страна богатая, бензин дешевый, могут себе позволить. «Волга Галактика» вообще семьсот сил жмет. От Москвы до Владивостока как на самолете долетишь.
Умберто вдруг вспомнил, на кого похож его новый знакомый.
– Вы случайно в фильме «Берегись автомобиля» не снимались?
– Да вы что, – удивился Вильгельм. – Я же не Смоктуновский.
– Да, да, именно… Но вы похожи. Вильгельм пожал плечами.
Обход галереи требовал от гостей Восточной столицы многих часов упорного труда. Принято было прочитать подписи под каждой работой, пометить что-нибудь на плане, затем постоять неподвижно перед полотном… Долгое, трудное и утомительное дело. Но не для Вильгельма. Он бегал от картины к картине и испускал восторженные возгласы. От возбуждения и любопытства он почти не владел собой. Не успев осмотреть один зал, новый приятель Умберто гнал итальянца осматривать следующий. Экскурсовод остался далеко позади, но его нудные комментарии Вильгельму и не требовались.
– Посмотри, что там! – от восторга Вильгельм перешел на «ты». – Спас Эммануил с архангелами. Владимиро-Суздальская Русь. Домонгольский период. А сюда погляди! Святой Георгий. Новгород. ХII век. 40-е годы. Девятьсот лет прошло, – и Новгород с Владимиром снова враги. А это? Дмитрий Солунский. Небесный покровитель Всеволода Большое Гнездо. Дмитров. Начало ХIII века. Дмитров, кстати, тоже основал Юрий Долгорукий. Теперь, как и Москва, пограничный город. Псков и Вологда в разных странах. Тверь и Ростов – тоже.
Вильгельм остановился перед иконой святой Варвары.
– Боже! Как они рисовали. Трудно поверить глазам… Какие краски! Вторая половина ХIV века. Углич. Кстати, через двести лет в этом городке раз и навсегда изменится русская история.
– Почему раз и навсегда?
– Потому что в Угличе зарезали маленького царевича Димитрия, и род Рюриковичей пресекся.
– Это мне известно, но почему «раз и навсегда»? Разве история не меняется вот так «раз и навсегда» каждый день?
– Лишь на первый взгляд. На самом деле большинство событий, какими бы важными они ни казались, не способны повлиять на ход истории. Она как паровоз. Есть только некоторые особенные маленькие камушки, способные пустить ее под откос.
– Но откуда вам знать, где тот самый камушек. Человек не может знать, где развилка.
– Современник не может. А историк, исследующий прошлое, может. Возьмите Тита Ливия. Он же описал возможный сценарий борьбы Рима с Александром Македонским, если бы тот не умер.
– Домыслы! Проверить невозможно. И в этом случае Тит Ливий мало чем отличается от всех этих псевдоисториков и бумагомарателей, сочиняющих жалкую фантастику в духе «Сталин наносит ответный удар». Не о чем спорить. Пойдемте лучше дальше. Перед парсуной Скопина-Шуйского разговор снова повернул к развилкам истории.
– Вот Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Мог бы стать русским Наполеоном ХVII века, если бы не отравили.
– Не стал, значит, не мог, – уже злился Умберто.
– Выходит, вы не верите в предначертание и в судьбу. Вы не верите в то, что будущее существует и его можно увидеть.
– Нет. Зато я верю в то, что будущее можно изменить. Я верю в Прогресс и Просвещение.
– А как же предсказатели?!
– Что касается предсказателей, не сомневаюсь, что это одна из самых доходных профессий, а также и самых легких.
– Значит, и в чудеса не верите?
– Нет.
– Ну а Винфилд?[2]
– Что Винфилд?
– Его проповеди, его книги?
– Книги пишутся не для того, чтобы в них верили, а для того, чтобы их обдумывали. – Умберто помолчал. – Но вам-то зачем знать будущее, мой юный мыслитель?
– На бегах хочу выиграть, – резко закончил беседу Вильгельм.
Они миновали трехметровую копию Медного всадника, установленную перед входом в залы искусства XVIII–XIX веков.
Осмотрели передвижников и подошли к ХХ веку. Нет ничего лучше русского супрематизма, конструктивизма, кубизма и футуризма; неплох также лучизм и аналитизм.
Умберто был потрясен. Само собой, он понимал, что итальянский фашизм – это диктаторский режим, но, как и многим другим европейским интеллектуалам 60-х, ему казалось, что по сравнению с советской диктатурой их система плюралистична.
В Италии архитекторы наряду с псевдоколизеями проектировали новаторские здания. Считалось, что в СССР такого не было. Кроме неореалистической живописи с названиями вроде: «Ментальные состояния, называемые фашизмом» или «У радиоприемника. Слушая выступление дуче» – в Италии существовало искусство для искусства. Пропаганда внушала, что при Сталине оно подлежало немедленному уничтожению. «В Совдепии авангардистов ставили к стенке, поэтому фашизм все-таки лучше» – вот главный миф 60-х, рассыпавшийся сейчас на глазах Умберто. Он устал и был подавлен.
– Пойдемте в графический кабинет – там спокойно, – попросил он.
– График, пошел на фиг, – изрек Вильгельм и двинулся по направлению к современному искусству.
Послевоенный реализм в основном носил исторический характер. Вот «Тост за победу» – работа классика еще советской живописи Герасимова. Тбилиси, февраль 42-го. Щедрый грузинский стол. В центре Буденный. В руках отнюдь не кавказский кубок, а простой граненый стакан. Вокруг офицеры Закавказского военного округа. Рядом с маршалом соратники по Первой конной – бравый рубака Городовиков, только что назначенный командовать Закавказским фронтом Тюленев, еще молодой Гречко, нынешний министр обороны Восточной России. Нет только старого друга Ворошилова. Нет и Лаврентия Павловича…
Переворот, проведенный людьми Буденного в Тбилиси, по оголтелости напоминал погромы, которыми прославились конармейцы еще в Гражданскую. Несостоявшийся диктатор Кавказа, тем не менее, опять сумел сбежать. Поимка и ликвидация Берии, осуществленная чуть позже группой Скорцени, остается одним из загадочных эпизодов Второй мировой войны. Зачем руководству СД понадобилась эта операция, неизвестно. Некоторые говорят, что сыграли роль деньги партии, которые, возможно, контролировал Берия, другие полагают, что это был своего рода подарок новому русскому правительству, кто-то просто считает, что «он слишком много знал».
А вот и знаменитая картина Александра Дейнеки «Шах и мат». На полотне – плечистый русский офицер играет в шахматы с небритым немецким военнопленным. Великодушное довольное лицо русского, да и вся его фигура, скорее похожая на фигуру атлета, чем шахматиста, демонстрирует полную уверенность в великолепном ходе, неотражаемой атаке, неминуемо ведущей к победе в партии. Немец напротив – грустен. Серое лицо почти сливается с серым мундиром. Кажется, что перед нами как раз шахматист, но шахматист, внезапно осознавший, что проиграл. Ссутулившись, он как будто размышляет не над ответным ходом, которого нет, а над своей горькой, постылой судьбой. Играющих окружают веселые наблюдатели. Американцы и англичане в диковинных пилотках и сетчатых касках смеются, перемигиваются, что-то шепчут друг другу – одним словом, очень довольны. Экскурсоводы любят эту картину, потому что здесь есть что порассказать. Весна 1942-го выдалась многообещающей для Вермахта. Решив в основном свои задачи на севере и в центре, германская армия начала наступление на юге. Форсировав Керченский пролив и выйдя на Таманский полуостров, она готовилась к битве за Кавказ.
Неожиданно для многих 10 марта части Закавказского военного округа под командованием Тюленева, вместо того чтобы готовиться к обороне, вошли в Иран. Шаха Пехлеви свергли через 12 дней после начала вторжения. Новый премьер отдал приказ о прекращении сопротивления, и 24 марта вооруженные силы Ирана сложили оружие перед союзниками. В течение нескольких дней Иран утратил суверенитет и превратился в гигантский плацдарм для подготовки англо-американского вторжения на Кавказе.
Гитлер был шокирован внезапностью изменения ситуации. Руководитель абвера Канарис и несколько других офицеров разведки оказались в гестапо. Чтобы находиться ближе к действующей армии в изменившихся условиях, Гитлер перенес ставку в Винницу. Пытаясь выиграть время и опередить союзников, он отдал приказ о «величайшем наступлении». Все силы – на завоевание Кавказа и Сталинграда. Это главное!
Русская армия усиливала сопротивление. Счет шел на дни, так необходимые для концентрации англо-американских дивизий в Иране. «Настал момент прекратить отступление – ни шагу назад», – этот приказ генерального штаба стал главным в то ужасное лето. Отчаянное сопротивление продолжалось день и ночь. 9 августа 1942 года, под звуки Седьмой симфонии Шостаковича, транслируемой с утра по российскому радио, с плацдармов в районе Джульфа – Тебриз массированная переброска англо-американских войск к театру военных действий, известная в истории как операция «Шах и мат», началась. В тот же день 17-я армия Гота при поддержке 3-й румынской армии взяла Краснодар, одновременно пал город нефтяников Майкоп. Гитлер мечтал о первой кавказской нефти. Но нет – нефтяные промыслы Майкопа успели уничтожить. Разрушения оказались столь значительными, что добыча нефти там возобновится только в начале 50-х.
Потрясение от вступления англо-американских войск в войну на Кавказе было сильным. И хотя 21 августа подразделения элитных горно-стрелковых полков водрузили флаг со свастикой на вершине Эльбруса, это стало последним успехом Вермахта на юге.
6-я армия генерала Паулюса, поддерживаемая танками Манштейна, вышла к берегу Волги 23 августа. Невзирая на отчаянные контратаки защитников города, Паулюсу удалось укрепиться на подступах к Сталинграду. Ночью Сталинград был разбомблен, теперь его предстояло взять штурмом. С самых первых ожесточенных стычек на улицах стало ясно – боевой дух русских силен как никогда. Катастрофа, которую никто не ждал, началась 19 ноября. Когда уставшие солдаты Вермахта отдыхали после шестого безуспешного штурма, русская армия на севере и англо-американская на юге ударили во фланги Паулюса. Ахиллесовой пятой германского фронта стали слабые итальянские части, расположенные именно на флангах. Паулюс полагал, что держит защитников города за горло, но сокрушительные удары танков и авиации поставили крест на его надеждах. Союзникам удалось достигнуть практически полной внезапности. В результате – к 23 ноября кольцо окружения замкнулось. 300 000 немецких и итальянских солдат оказались в чудовищном котле. Быстро наступала зима. 6-я армия погибала.
В полной мере осознав ситуацию, Гитлер направил Паулюсу известие, что назначает его фельдмаршалом. Это было равносильно приказу о самоубийстве. Никогда ни один немецкий фельдмаршал не попадал в плен живым. 30 января Паулюс застрелился. Эпоха стремительных блицкригов закончилась. После головокружительных успехов немцы впервые потерпели поражение. Новая Россия и ее союзники готовились к контрнаступлению.
Наращивать, наращивать и наращивать военную мощь требовал Гитлер от Шпеера: «Мы должны отстоять завоеванные позиции и развить успех». Программа военной мобилизации промышленности набирала обороты. Русские также быстро увеличивали потенциал. Гонка вооружений, на долгие годы ставшая главным фактором экономической политики врагов, нарастала. Америка, как и обещала, отдавала все силы своей промышленности фронту. Для России наступила пора возвращать союзнический долг.
9 мая 1943 года части дальневосточного фронта под командованием Иосифа Апанасенко пересекли границу с Маньчжурией. Старый конармеец Апанасенко оказался еще одним соратником Буденного, сыгравшим решающую роль.
Главный удар в направлении Харбина нанесла 58-я танковая дивизия Котлярова. Одновременно из юго-восточной части Монгольской народной республики на территорию Китая вошла механизированная группа Забайкальского фронта при поддержке монгольской кавалерии. Героические действия русской армии на Дальнем Востоке и полная неспособность Японии воевать на два фронта делали ее поражение неизбежным. В июне американцы овладели Марианскими островами, спустя месяц освободили Филиппины. В августе Япония потеряла Индонезию, а к осени оставила Индокитай. Сокрушительное поражение потерпела и Квантунская армия в Маньчжурии, где 5 августа, всего за несколько недель до победы, был смертельно ранен и в тот же день скончался герой Японской войны генерал Апанасенко.
Исторические события часто находили отражение в полотнах русских реалистов. «Следы войны» Коржева, «Фашист пролетел» Пластова, «Хороший человек был генерал Апанасенко» Попкова, «Купание в Амуре» Жилинского.
Как только в ставке получили отчет Фегеляйна, он был немедленно вызван в Берлин и лично представлен Гитлеру. Ловкий кавалерист шанса не упустил. В скором времени он женился на сестре Евы Браун – Гретель и стал приближенным фюрера.
Пока «негодяй Фегеляйн» вел светскую жизнь в Берлине, в Москве наступила суровая зима. Трудно даже представить, что случилось бы, если бы пришлось наступать в декабре. (Чтобы запустить двигатель танка в сорокаградусный мороз, под ним нужно разводить костер.)
Макс получил все необходимые доказательства и направил Шелленбергу. Сталин был мертв. Большая часть архивов, в том числе и касавшаяся советской агентуры в Германии, Англии и остальном мире, оказалась в руках СД. Однако отсутствовали все финансовые документы. И самое главное, – это казалось Максу связанными вещами, – не нашлось достоверных свидетельств о судьбе Берии. Берия исчез.
Новый 1942 год Германия встречала в эйфории. Максу пора было возвращаться в Берлин.
Просторная лестница вела на второй этаж музея. Продолжение основной экспозиции «1942–1945. Дорога к миру».
– Может, пора уходить? – с надеждой спросил Умберто.
Макс строго взглянул на итальянца.
– Надо любить историю, мой друг.
Они вошли в портретную галерею.
Длинный узкий проход украшали фотографии героев военных действий. Макс с удовольствием разглядывал изображения людей, многих из которых знал лично.
– Можем ли мы с уверенностью сказать, что художник выразил внутренний мир данного конкретного человека? – рассуждал Макс, глядя на портрет Розенберга. – Поверьте на слово, Умберто, чтобы понять, как замечательно обманывают фотографии, нужно было знать этих людей в реальной жизни. Кто может подумать, что смотрящий на вас элегантный мужчина, Розенберг, похожий на члена футуристического движения, являлся вдохновителем борьбы против «вырождения искусства» и вообще не имел художественного вкуса.
А вот генеральный секретарь общества по изучению древней германской истории и наследия предков – Аненербе, управляющий совета директоров научно-исследовательского совета Рейха, садист Вольфрам Зиверс. С этой бородой и в смешном наряде он похож на героя средневекового романа.
– Скорее, на автора… если судить по имени, – деликатно уточнил Умберто.
Макс зачем-то строго посмотрел на знатока средневековой литературы и продолжил:
– Кальтенбруннер может сойти за мужа Голды Мейер. Мюллера я бы, пожалуй, счел провинциальным куплетистом. У Листа действительно шикарная лысина, но от такой лысины следовало бы ожидать решений не хуже тех, которые принимал фон Бок. А он, кстати, выглядит размазней. Джованни Мессе – компетентный и гуманный командующий. Судя по фото, мог бы торговать оливковым маслом где-нибудь в Бари. Борман, заснятый в лыжной шапочке у костра, похож на сочинителя лирических песенок. Авангардист танковых прорывов Гудериан кажется денщиком бездаря Кейтеля. Менгеле, самый ужасный человек, которого только можно себе представить, напоминает Модильяни. Геббельс – вылитый Аль Пачино в роли Корлеоне. Гиммлер – член РСДРП минимум с 1903 года. Геринг – звезда первых лет звукового кино. Шпеер – продавец матрасов. Гитлер – удачливый беллетрист. Скорцени… – Макс заткнулся.
Скорцени был похож на самого себя. Известный дуэлянт 20-х годов, о чем напоминал шрам на левой щеке, руководил частями особого назначения, призванными проводить разведывательно-диверсионные операции в тылу противника. Решение поручить Скорцени операцию по ликвидации Берии принял Шелленберг, но подготовил все документы и подвел его к этому решению Макс.
Берия появился в Тбилиси в конце 1941 года. Используя свои возможности в регионе, он быстро взял Закавказье под контроль. В «советское правительство на юге России» вошли опытные подручные новоявленного диктатора – Кобулов, Деканозов и другие не менее одиозные сотрудники. Стратегическая игра вокруг ключевой проблемы 1942 года: кто будет отдавать приказы Закавказскому военному округу – началась.
Портретная галерея упиралась в небольшой темный зал. По периметру телевизоры, поставленные на простые канцелярские столы. На экранах эпизоды знаменитых художественных и документальных фильмов о войне. Голос диктора читал: «23 октября после блестящей танковой операции и тяжелых уличных боев пала Москва; в ноябре, оказавшись после Тихвинского прорыва в глубоком тылу немецкого наступления, сдался Ленинград; на юге перед самым Новым годом Манштейн и Гот сломили отчаянное сопротивление защитников Севастополя. К январю 42-го фронт проходил по линии полуостров Рыбачий, Петрозаводск, Череповец, Калязин, Владимир, Липецк, Ростов-на-Дону и далее по берегу Черного моря к Керченскому проливу».
Зимнюю передышку руководители Рейха использовали по-разному. Геринг прибыл в Ленинград, возглавив комиссию по изучению и оценке художественного наследия Российской империи. Фон Бок, рискуя навлечь на себя гнев Гитлера, фактически выставил из Москвы явившегося туда с целью проведения этнических чисток Геббельса. Гиммлер носился между Берлином и Симферополем, одержимый идеей создания Готского государства в Крыму и на Дону. «Имейте в виду, мы рассматриваем казаков как восточную ветвь готской культуры», – твердил он на каждом шагу, осматривая переименованный в Готенбург Симферополь. «Новому государству предстоит стать плацдармом для решающего броска на юг. Фюрер наметил главную цель грядущего наступления: захват источников сырья, от которых зависит немецкая промышленность». Основные силы сосредоточивались на южном участке фронта. Уничтожив врага на Дону, Манштейн должен был повернуть на север и овладеть Сталинградом, а Гот – начать наступление на Кавказе и обеспечить выход к Среднему и Ближнему Востоку. Казалось, война вступает в завершающую фазу.
События развивались быстро. Берии не удалось заручиться поддержкой англичан. Попытка выйти на переговоры с немцами также провалилась. В то же время, консультации советского посла Литвинова с американцами шли полным ходом. Литвинов и его заместитель Громыко безоговорочно выступали от имени правительства, возглавляемого начальником Генштаба маршалом Шапошниковым. 10 января российских дипломатов пригласили на проходившую в Вашингтоне конференцию «Аркадия», где они встречались с Рузвельтом и Черчиллем. В ходе переговоров были достигнуты следующие договоренности:
1) Союзники признают правительство Шапошникова при условии снятия с руководящих постов старых членов сталинского Политбюро.
2) Союзники поддержат любые, в том числе специальные, меры по смещению Берии и ликвидации тбилисского правительства при условии предоставления независимости закавказским республикам после окончания войны.
3) Главные усилия Соединенные Штаты сосредоточат в первую очередь на противодействии Германии. Америка вступит в военные действия против немцев при условии, что Россия объявит войну Японии и нанесет удар по Квантунской армии на Дальнем Востоке. В этом случае англо-американские силы откроют второй фронт на Кавказе и не допустят выхода немцев к Каспию и Волге.
15 января Шапошников своим указом снял со всех постов Молотова, Маленкова, Кагановича, Хрущева. Маршалу Буденному, напротив, было предложено возглавить Кавказский фронт и предпринять все необходимые шаги для нейтрализации Берии.
* * *
В 1967 году Умберто посчастливилось побывать в Восточной Москве. Он участвовал в международном семиотическом конгрессе. Редкая удача для итальянца – посетить Россию. Не ту мрачную Западную, которая под управлением Бронислава Каминского превратилась в один из худших углов Европы, а настоящую процветающую Восточную Россию. Чудесные прогулки по Яузе вдоль расписанной художниками ненавистной Стены, настоящий воздух свободы, принесенный прямо с Тихого океана, хорошие люди, приятные рестораны.Посещение знаменитой Третьяковки входило в обязательную программу. Умберто поразил этот суперсовременный музейный комплекс. Собрание, включавшее в себя и русскую иконопись, и классический модернизм начала века, и поразительный русский поп-арт нового времени, произвело впечатление разнообразием и качеством. Но более всего удивило само здание, шедевр современной архитектуры, ставший безусловным символом восточного города.
Было ясное утро начала июня. Ночью прошел дождь, но не сильный. Туристы шли по кривому переулку. Вдруг здание появилось перед ними. Умберто восхитила не высота сооружения, – высокими современные здания часто строили и на Западе, – а громадность постройки. Это и была Третьяковка. Многоугольное сооружение сбоку выглядело четырехугольником (совершеннейшая из фигур, словно квадрат Малевича, символизировала необъятность искусства). Южные грани возвышались над площадью музея, а северные подходили вплотную к реке. Витрины опоясывали здание, создавая ощущение, что куб-многогранник парит над землей.
– Богатый музей, – сказал кто-то по-русски. – Москвичи любят выставлять напоказ свое богатство.
– Богатство, которое перед вами, и то, что вы еще увидите внутри, – многовековое наследие, а также доказательство славы и могущества нашей страны, – пояснил экскурсовод.
– Несомненно, – ответил неизвестный. – Но я имел в виду богатства, припаркованные у входа.
Умберто взглянул на говорившего. Тот оказался молодым человеком ростом выше обыкновенного, но казавшимся еще выше из-за худобы. Взгляд острый, проницательный. Тонкий, чуть крючковатый нос сообщал лицу настороженность. Подбородок демонстрировал сильную волю, хотя длиннота лица, усыпанного веснушками, могла означать и неуверенность в себе.
– Вы, я вижу, хорошо разбираетесь в москвичах.
– Я во всем хорошо разбираюсь. А уж в «Москвичах» тем более.
Умберто не настолько хорошо знал русский, чтобы почувствовать подвох.
– Разрешите представиться, – сказал он. – Я из Италии. Меня зовут Умберто.
– Вильгельм Зон, – ответил молодой человек.
– Вильгельмзон? – переспросил Умберто.
– Вильгельм Зон! – с некоторым раздражением повторил тот.
– Вы сами – москвич?
– Нет, скорее запорожец – я родом из Готенбурга. Вон стоит «Москвич», это совсем другое дело – очень красивый. И солидный, и спортивный. Смотрите, какой мускулистый. А вместо сердца – пламенный шестилитровый мотор. Уж никак не меньше трехсот сил. «Москвич ГТО»! Для чего, вы, итальянцы, передрали эту великую аббревиатуру, прицепив к своему недоделанному «Феррари»?! Сомневаюсь, что вам известно, как она расшифровывается, – готов к труду и о бороне – система физкультурных нормативов в довоенном СССР. Разогнался до сотни за шесть секунд – и молодец, вот тебе значок ГТО. Сами на чем ездите?
– На мотороллере, – признался Умберто, он был несколько смущен напором «запорожца».
– Вот-вот, и в Германии то же самое. Эти ужасные шестисотки – тот же мотороллер, только на четырех колесах. В России совсем другое дело, – не унимался знаток москвичей, – страна богатая, бензин дешевый, могут себе позволить. «Волга Галактика» вообще семьсот сил жмет. От Москвы до Владивостока как на самолете долетишь.
Умберто вдруг вспомнил, на кого похож его новый знакомый.
– Вы случайно в фильме «Берегись автомобиля» не снимались?
– Да вы что, – удивился Вильгельм. – Я же не Смоктуновский.
– Да, да, именно… Но вы похожи. Вильгельм пожал плечами.
Обход галереи требовал от гостей Восточной столицы многих часов упорного труда. Принято было прочитать подписи под каждой работой, пометить что-нибудь на плане, затем постоять неподвижно перед полотном… Долгое, трудное и утомительное дело. Но не для Вильгельма. Он бегал от картины к картине и испускал восторженные возгласы. От возбуждения и любопытства он почти не владел собой. Не успев осмотреть один зал, новый приятель Умберто гнал итальянца осматривать следующий. Экскурсовод остался далеко позади, но его нудные комментарии Вильгельму и не требовались.
– Посмотри, что там! – от восторга Вильгельм перешел на «ты». – Спас Эммануил с архангелами. Владимиро-Суздальская Русь. Домонгольский период. А сюда погляди! Святой Георгий. Новгород. ХII век. 40-е годы. Девятьсот лет прошло, – и Новгород с Владимиром снова враги. А это? Дмитрий Солунский. Небесный покровитель Всеволода Большое Гнездо. Дмитров. Начало ХIII века. Дмитров, кстати, тоже основал Юрий Долгорукий. Теперь, как и Москва, пограничный город. Псков и Вологда в разных странах. Тверь и Ростов – тоже.
Вильгельм остановился перед иконой святой Варвары.
– Боже! Как они рисовали. Трудно поверить глазам… Какие краски! Вторая половина ХIV века. Углич. Кстати, через двести лет в этом городке раз и навсегда изменится русская история.
– Почему раз и навсегда?
– Потому что в Угличе зарезали маленького царевича Димитрия, и род Рюриковичей пресекся.
– Это мне известно, но почему «раз и навсегда»? Разве история не меняется вот так «раз и навсегда» каждый день?
– Лишь на первый взгляд. На самом деле большинство событий, какими бы важными они ни казались, не способны повлиять на ход истории. Она как паровоз. Есть только некоторые особенные маленькие камушки, способные пустить ее под откос.
– Но откуда вам знать, где тот самый камушек. Человек не может знать, где развилка.
– Современник не может. А историк, исследующий прошлое, может. Возьмите Тита Ливия. Он же описал возможный сценарий борьбы Рима с Александром Македонским, если бы тот не умер.
– Домыслы! Проверить невозможно. И в этом случае Тит Ливий мало чем отличается от всех этих псевдоисториков и бумагомарателей, сочиняющих жалкую фантастику в духе «Сталин наносит ответный удар». Не о чем спорить. Пойдемте лучше дальше. Перед парсуной Скопина-Шуйского разговор снова повернул к развилкам истории.
– Вот Михаил Васильевич Скопин-Шуйский. Мог бы стать русским Наполеоном ХVII века, если бы не отравили.
– Не стал, значит, не мог, – уже злился Умберто.
– Выходит, вы не верите в предначертание и в судьбу. Вы не верите в то, что будущее существует и его можно увидеть.
– Нет. Зато я верю в то, что будущее можно изменить. Я верю в Прогресс и Просвещение.
– А как же предсказатели?!
– Что касается предсказателей, не сомневаюсь, что это одна из самых доходных профессий, а также и самых легких.
– Значит, и в чудеса не верите?
– Нет.
– Ну а Винфилд?[2]
– Что Винфилд?
– Его проповеди, его книги?
– Книги пишутся не для того, чтобы в них верили, а для того, чтобы их обдумывали. – Умберто помолчал. – Но вам-то зачем знать будущее, мой юный мыслитель?
– На бегах хочу выиграть, – резко закончил беседу Вильгельм.
Они миновали трехметровую копию Медного всадника, установленную перед входом в залы искусства XVIII–XIX веков.
Осмотрели передвижников и подошли к ХХ веку. Нет ничего лучше русского супрематизма, конструктивизма, кубизма и футуризма; неплох также лучизм и аналитизм.
Умберто был потрясен. Само собой, он понимал, что итальянский фашизм – это диктаторский режим, но, как и многим другим европейским интеллектуалам 60-х, ему казалось, что по сравнению с советской диктатурой их система плюралистична.
В Италии архитекторы наряду с псевдоколизеями проектировали новаторские здания. Считалось, что в СССР такого не было. Кроме неореалистической живописи с названиями вроде: «Ментальные состояния, называемые фашизмом» или «У радиоприемника. Слушая выступление дуче» – в Италии существовало искусство для искусства. Пропаганда внушала, что при Сталине оно подлежало немедленному уничтожению. «В Совдепии авангардистов ставили к стенке, поэтому фашизм все-таки лучше» – вот главный миф 60-х, рассыпавшийся сейчас на глазах Умберто. Он устал и был подавлен.
– Пойдемте в графический кабинет – там спокойно, – попросил он.
– График, пошел на фиг, – изрек Вильгельм и двинулся по направлению к современному искусству.
Создатели экспозиции современного искусства могли бы взять эти строки поэта в качестве эпиграфа к своему необычному решению: посетитель оказывался перед двумя входами. В некотором смысле их правильнее было бы назвать выходами. Выбрав один из двух входов-выходов и познакомившись с современными авторами, вы покидали Третьяковку. В левом проходе любители искусства осматривали одну экспозицию, а в правом выходе – другую. Выбрав, уже нельзя было вернуться назад, не купив новый билет и не пройдя все залы музея с самого начала. Таким образом, озадаченный посетитель стоял перед нелегким выбором. Левая дверь открывала возможность для знакомства с восточнорусским поп-артом, который, несомненно, являлся одним из важнейших художественных течений послевоенного мира. Правая дверь приглашала продолжить осмотр русской реалистической живописи, с невероятной мощью расширяющей и углубляющей вековые традиции. Договорившись встретиться на улице, Вильгельм пошел налево, Умберто двинулся направо.
Спросил Глазунов Кабакова: Илья,
Кто лучше работает – ты или я?
Господь их услышал, сказал тихо:
Братцы, зачем вам, великим, друг с другом тягаться?
Послевоенный реализм в основном носил исторический характер. Вот «Тост за победу» – работа классика еще советской живописи Герасимова. Тбилиси, февраль 42-го. Щедрый грузинский стол. В центре Буденный. В руках отнюдь не кавказский кубок, а простой граненый стакан. Вокруг офицеры Закавказского военного округа. Рядом с маршалом соратники по Первой конной – бравый рубака Городовиков, только что назначенный командовать Закавказским фронтом Тюленев, еще молодой Гречко, нынешний министр обороны Восточной России. Нет только старого друга Ворошилова. Нет и Лаврентия Павловича…
Переворот, проведенный людьми Буденного в Тбилиси, по оголтелости напоминал погромы, которыми прославились конармейцы еще в Гражданскую. Несостоявшийся диктатор Кавказа, тем не менее, опять сумел сбежать. Поимка и ликвидация Берии, осуществленная чуть позже группой Скорцени, остается одним из загадочных эпизодов Второй мировой войны. Зачем руководству СД понадобилась эта операция, неизвестно. Некоторые говорят, что сыграли роль деньги партии, которые, возможно, контролировал Берия, другие полагают, что это был своего рода подарок новому русскому правительству, кто-то просто считает, что «он слишком много знал».
А вот и знаменитая картина Александра Дейнеки «Шах и мат». На полотне – плечистый русский офицер играет в шахматы с небритым немецким военнопленным. Великодушное довольное лицо русского, да и вся его фигура, скорее похожая на фигуру атлета, чем шахматиста, демонстрирует полную уверенность в великолепном ходе, неотражаемой атаке, неминуемо ведущей к победе в партии. Немец напротив – грустен. Серое лицо почти сливается с серым мундиром. Кажется, что перед нами как раз шахматист, но шахматист, внезапно осознавший, что проиграл. Ссутулившись, он как будто размышляет не над ответным ходом, которого нет, а над своей горькой, постылой судьбой. Играющих окружают веселые наблюдатели. Американцы и англичане в диковинных пилотках и сетчатых касках смеются, перемигиваются, что-то шепчут друг другу – одним словом, очень довольны. Экскурсоводы любят эту картину, потому что здесь есть что порассказать. Весна 1942-го выдалась многообещающей для Вермахта. Решив в основном свои задачи на севере и в центре, германская армия начала наступление на юге. Форсировав Керченский пролив и выйдя на Таманский полуостров, она готовилась к битве за Кавказ.
Неожиданно для многих 10 марта части Закавказского военного округа под командованием Тюленева, вместо того чтобы готовиться к обороне, вошли в Иран. Шаха Пехлеви свергли через 12 дней после начала вторжения. Новый премьер отдал приказ о прекращении сопротивления, и 24 марта вооруженные силы Ирана сложили оружие перед союзниками. В течение нескольких дней Иран утратил суверенитет и превратился в гигантский плацдарм для подготовки англо-американского вторжения на Кавказе.
Гитлер был шокирован внезапностью изменения ситуации. Руководитель абвера Канарис и несколько других офицеров разведки оказались в гестапо. Чтобы находиться ближе к действующей армии в изменившихся условиях, Гитлер перенес ставку в Винницу. Пытаясь выиграть время и опередить союзников, он отдал приказ о «величайшем наступлении». Все силы – на завоевание Кавказа и Сталинграда. Это главное!
Русская армия усиливала сопротивление. Счет шел на дни, так необходимые для концентрации англо-американских дивизий в Иране. «Настал момент прекратить отступление – ни шагу назад», – этот приказ генерального штаба стал главным в то ужасное лето. Отчаянное сопротивление продолжалось день и ночь. 9 августа 1942 года, под звуки Седьмой симфонии Шостаковича, транслируемой с утра по российскому радио, с плацдармов в районе Джульфа – Тебриз массированная переброска англо-американских войск к театру военных действий, известная в истории как операция «Шах и мат», началась. В тот же день 17-я армия Гота при поддержке 3-й румынской армии взяла Краснодар, одновременно пал город нефтяников Майкоп. Гитлер мечтал о первой кавказской нефти. Но нет – нефтяные промыслы Майкопа успели уничтожить. Разрушения оказались столь значительными, что добыча нефти там возобновится только в начале 50-х.
Потрясение от вступления англо-американских войск в войну на Кавказе было сильным. И хотя 21 августа подразделения элитных горно-стрелковых полков водрузили флаг со свастикой на вершине Эльбруса, это стало последним успехом Вермахта на юге.
6-я армия генерала Паулюса, поддерживаемая танками Манштейна, вышла к берегу Волги 23 августа. Невзирая на отчаянные контратаки защитников города, Паулюсу удалось укрепиться на подступах к Сталинграду. Ночью Сталинград был разбомблен, теперь его предстояло взять штурмом. С самых первых ожесточенных стычек на улицах стало ясно – боевой дух русских силен как никогда. Катастрофа, которую никто не ждал, началась 19 ноября. Когда уставшие солдаты Вермахта отдыхали после шестого безуспешного штурма, русская армия на севере и англо-американская на юге ударили во фланги Паулюса. Ахиллесовой пятой германского фронта стали слабые итальянские части, расположенные именно на флангах. Паулюс полагал, что держит защитников города за горло, но сокрушительные удары танков и авиации поставили крест на его надеждах. Союзникам удалось достигнуть практически полной внезапности. В результате – к 23 ноября кольцо окружения замкнулось. 300 000 немецких и итальянских солдат оказались в чудовищном котле. Быстро наступала зима. 6-я армия погибала.
В полной мере осознав ситуацию, Гитлер направил Паулюсу известие, что назначает его фельдмаршалом. Это было равносильно приказу о самоубийстве. Никогда ни один немецкий фельдмаршал не попадал в плен живым. 30 января Паулюс застрелился. Эпоха стремительных блицкригов закончилась. После головокружительных успехов немцы впервые потерпели поражение. Новая Россия и ее союзники готовились к контрнаступлению.
Наращивать, наращивать и наращивать военную мощь требовал Гитлер от Шпеера: «Мы должны отстоять завоеванные позиции и развить успех». Программа военной мобилизации промышленности набирала обороты. Русские также быстро увеличивали потенциал. Гонка вооружений, на долгие годы ставшая главным фактором экономической политики врагов, нарастала. Америка, как и обещала, отдавала все силы своей промышленности фронту. Для России наступила пора возвращать союзнический долг.
9 мая 1943 года части дальневосточного фронта под командованием Иосифа Апанасенко пересекли границу с Маньчжурией. Старый конармеец Апанасенко оказался еще одним соратником Буденного, сыгравшим решающую роль.
Главный удар в направлении Харбина нанесла 58-я танковая дивизия Котлярова. Одновременно из юго-восточной части Монгольской народной республики на территорию Китая вошла механизированная группа Забайкальского фронта при поддержке монгольской кавалерии. Героические действия русской армии на Дальнем Востоке и полная неспособность Японии воевать на два фронта делали ее поражение неизбежным. В июне американцы овладели Марианскими островами, спустя месяц освободили Филиппины. В августе Япония потеряла Индонезию, а к осени оставила Индокитай. Сокрушительное поражение потерпела и Квантунская армия в Маньчжурии, где 5 августа, всего за несколько недель до победы, был смертельно ранен и в тот же день скончался герой Японской войны генерал Апанасенко.
Исторические события часто находили отражение в полотнах русских реалистов. «Следы войны» Коржева, «Фашист пролетел» Пластова, «Хороший человек был генерал Апанасенко» Попкова, «Купание в Амуре» Жилинского.