Одну ночь. Всего одну спокойную ночь!.."
 
   Воскресенье, 27 апреля.
   Наступило утро. Такое, каким и должно быть утро настоящего воскресного дня - ясное и солнечное. Ворманн заснул прямо на стуле и с рассветом проснулся совершенно разбитый. С трудом разлепив глаза, он понял, что этой ночью его не будили ни крики, ни выстрелы. Он торопливо оделся и выбежал во двор, чтобы удостовериться, что число живых людей сегодня точно такое же, как было вчера вечером. Справившись у ближайшего часового, он понял, что оказался прав: ни о каких смертях доложено не было.
   Ворманн почувствовал себя на десять лет моложе. Он победил! Значит, был все-таки способ справиться с этим убийцей, и он нашел его. Но только что "сброшенный" десяток лет очень быстро вернулся к нему, когда он увидел, что через двор ему навстречу спешит солдат с озабоченным и испуганным выражением лица.
   - Господин капитан! - закричал рядовой, совсем не по-уставному подбегая к начальнику. - Что-то случилось с Францем. То есть я хочу сказать, с рядовым Гентом. Он не проснулся.
   Конечности у Ворманна вдруг стали слабыми и тяжелыми, будто из них в одно мгновение выкачали всю кровь.
   - Ты его проверял? - сквозь зубы спросил он.
   - Нет, господин капитан, я… - Солдат смущенно замолк.
   - Проводи меня.
   Ворманн последовал за рядовым в южную половину казарм. Гент лежал на новенькой койке, повернувшись спиной к двери.
   - Франц! - крикнул его товарищ, первым вбегая в комнату. - К тебе пришел господин капитан!
   Спящий не шевелился.
   "Ну пожалуйста, Боже, сделай так, чтобы он заболел или пусть даже умер, но от сердечного приступа, - думал Ворманн, подходя к кровати. - Только бы горло у него было целым! Все, что угодно, только не это".
   - Рядовой Гент! - громко позвал он.
   Но никакого движения не последовало, даже после того как со спящего солдата было сдернуто одеяло. Пугаясь того, что предстояло увидеть, Ворманн через силу склонился над койкой и осторожно приподнял край простыни у подбородка Гента. Ему не надо было снимать ее полностью. Стеклянные глаза, бледная кожа и бурые пятна на постельном белье подсказали ему, что можно увидеть дальше.
 
   - Солдаты на грани паники, господин капитан, - мрачно доложил сержант Остер.
   Ворманн быстрыми энергичными движениями кидал краску на холст. Свет падал на деревню именно так, как ему хотелось, и надо было успеть воспользоваться моментом. Он был уверен, что Остер считает его сумасшедшим. И может быть, так оно и есть. Ведь несмотря на сплошную кровавую бойню вокруг, Ворманн стал просто одержим рисованием.
   - Я их не виню. Вероятно, они захотят пойти в деревню и убить несколько местных жителей. Но это не…
   - Извините, господин капитан, - перебил Остер. - Но они думают не об этом. Ворманн опустил кисть.
   - Да? А о чем же?
   - Они считают, что люди, которых убили, кровоточат не так сильно, как следовало бы. И еще они думают, что смерть Лютца - это не случайность. Ведь его убили точно так же, как и всех остальных…
   - Не кровоточат? А, понимаю… Опять эти разговоры о вампирах?
   Остер кивнул.
   - Да, господин капитан. И они говорят, будто именно Лютц его и выпустил, когда открыл ту шахту, ведущую в нижний подвал из замурованной комнаты.
   - А я склонен не согласиться, - внятно и медленно сказал Ворманн, отворачиваясь от холста. Он понимал, что при любых обстоятельствах должен быть твердым, оставаясь как бы якорем для своих людей. А для этого надо прежде всего придерживаться простых и естественных объяснений. - Я склонен думать, что Лютц погиб от упавшего камня. Я также уверен, что четыре последующих смерти не имеют к этому ни малейшего отношения. И я лично видел, что трупы кровоточили достаточно сильно. Никто здесь ночью кровь не пьет, сержант!
   - Но их шеи…
   Ворманн задумался. Да, их шеи… Они ведь не были перерезаны - не оставалось никаких следов ножа или проволоки. Их просто разорвали. Злобно и яростно. Но как? Зубами?
   - Кто бы ни был этот самый убийца, он явно пытается нас запугать. И ему это пока удается. Поэтому мы сделаем вот что: сегодня ночью в караул пойдут все до единого, в том числе и я. Часовые будут нести службу парами. Мы будем патрулировать этот замок так, чтобы ни одна ночная бабочка не смогла незаметно пролететь мимо нас.
   - Но мы же не сможем делать так каждую ночь, господин капитан.
   - Нет, но сегодня сможем, и завтра тоже. И послезавтра, если понадобится. И тогда мы поймаем его, кем бы он ни был.
   Остер заметно повеселел:
   - Да, вы правы, господин капитан!
   - А скажите мне вот что, сержант, - помолчав, спросил Ворманн, когда Остер уже отдал честь и собрался уходить.
   - Да?
   - У вас не было никаких странных снов с тех пор, как мы здесь разместились? Молодой человек нахмурился:
   - Нет, господин капитан. Не могу сказать, чтобы такое случалось.
   - А кто-нибудь из солдат не упоминал о кошмарах? - Нет. У вас плохие сны, господин капитан? - Нет. - Ворманн покачал головой, давая понять, что разговор окончен. "Никаких кошмаров, - подумал он. - Зато действительность хуже любого кошмара". - Я свяжусь с Плоешти, - сказал Остер и вышел. Ворманн подумал, что, может быть, пятая смерть заставит, наконец, начальство пошевелиться. Остер каждый день сообщал о новых потерях, но никакой реакции пока не было. Ни предложений помощи, ни приказов покинуть замок. Никто не запросил даже подробного доклада. Очевидно, их мало заботило все, что здесь происходит - ведь застава на перевале нужна была просто "для галочки". Скоро Ворманну предстояло решать, что делать с трупами. Но прежде чем отправлять их на родину, он очень хотел убедиться, что новых больше не будет. А для этого хотя бы одна ночь должна была пройти без убийства. Хотя бы одна.
   Капитан в задумчивости повернулся к картине, но заметил, что освещение уже изменилось. Тогда он не спеша вымыл кисти, мысленно прикидывая расстановку постов предстоящего усиленного караула. Ворманн не очень-то надеялся, что сегодня ему посчастливится схватить преступника, но все равно эта ночь должна была стать переломным моментом. Ведь если все будут стоять на постах и ходить только парами, то, возможно, им удастся хотя бы избежать новых жертв. А это будет настоящей панацеей от уныния и отчаяния. Но потом, когда Ворманн убирал уже в ящик тюбики с краской, ему в голову вдруг пришла отвратительная мысль: а что если один из его солдат и есть этот самый убийца?..
 
   Понедельник, 28 апреля.
   Полночь наступила и прошла, и пока все было тихо, сержант Остер развернул в центре двора полевой командный пункт и постоянно следил за тем, чтобы все часовые были на своих местах. Во дворе и на башне повесили дополнительные лампы, которые немного укрепили уверенность солдат, хотя тени, образовавшиеся при таком освещении, стали еще длиннее. Конечно, выставлять в караул всех людей было крайней мерой, но пока ока оправдывала себя, и Ворманн верил в успех.
   В который раз уже выглядывая во двор, он видел Остера, неизменно сидящего за столом, и часовых, расхаживающих парами по периметру двора и по верху стен. Генераторы монотонно гудели позади припаркованных автомобилей. Несколько прожекторов направили на скалу, чтобы никто не смог попасть в замок, спустившись на крышу задней секции. Часовые верхних постов непрерывно осматривали снаружи стены в поисках лестниц или веревок. Входные ворота были заперты на засов, и целое отделение охраняло вход в подвал. Крепость была в безопасности. Стоя у окна, Ворманн вдруг понял, что он сейчас единственный на заставе человек, не имеющий под рукой напарника и оружия. Осознав это, он с содроганием оглядел темные углы своей комнаты. Но такова уж была плата за его офицерский чин.
   Посмотрев еще раз в окно, он заметил, что тени на стыке башни и южной стены заметно сгустились. Лампочка, висевшая там, стала вдруг гаснуть и вскоре потухла совсем. Сперва он подумал, что где-то оборвалась проводка, но тут же отбросил эту мысль, поскольку все остальные лампы исправно горели. Значит, эта просто перегорела. Вот и все. Но как странно она погасла! Обычно они ярко вспыхивают, прежде чем перегореть. А эта померкла как-то медленно и постепенно.
   Один из часовых на стене тоже заметил это и поспешил на место происшествия. Ворманн хотел было крикнуть, чтобы он взял туда и своего напарника, но потом передумал. Второй часовой был отчетливо виден на парапете стены в ярком свете прожекторов. В любом случае, верхняя галерея кончалась тупиком. Опасности ждать неоткуда.
   Он продолжал наблюдать, пока солдат не скрылся в темноте. И темнота эта показалась ему какой-то особенно плотной и мрачной. Секунд через десять капитан отвернулся и вдруг услышал приглушенный вскрик и звук лязгнувшего о камень металла - это упал автомат.
   Он всем телом подался вперед, чувствуя, как ладони становятся мокрыми и холодными, и по пояс высунулся из окна. Но все равно ничего не смог разглядеть в кромешной тьме, прилипшей к краю стены.
   Напарник исчезнувшего во мраке часового, видно, тоже услышал этот звук, так как сразу же бросился в ту сторону, чтобы выяснить, что там случилось.
   И вдруг Ворманн увидел, как в темноте зажглась тусклая красная точка и стала быстро расти. Секунду спустя он понял, что это вернулась к жизни перегоревшая лампочка. Разогнав густой мрак, она осветила первого часового. Тот лежал на спине с нелепо подогнутыми ногами, широко раскинув руки, а вместо горла зияла жуткая кровавая дыра. Безжизненные глаза смотрели прямо на Ворманна, словно обвиняя его.
   Второй солдат, увидев эту картину, начал истошно кричать и стрелять в воздух. Ворманн в ужасе отпрянул от окна, прислонился к стене и глубоко задышал. Ему стало невыносимо плохо. Он не мог сейчас ни двигаться, ни говорить. "Боже мой! Боже мой!.." - беззвучно шептал капитан трясущимися губами.
   Но уже через минуту, сделав над собой нечеловеческое усилие, он шатающейся походкой подошел к раскладному столу и схватился за карандаш. Надо срочно спасать людей и уводить их отсюда, из этого замка, и вообще с перевала Дину, если потребуется. Ибо нет спасения от того, что он только что видел. И он больше не будет обращаться в Плоешти. Он напишет прямо в Берлин, в Генеральный штаб сухопутных войск.
   Но что он им скажет? Ворманн беспомощно взглянул на кресты, будто они могли подсказать ему выход. Он не знал, как заставить верховное командование поверить ему, и в то же время говорить разумно. Как объяснить им, что он и его люди должны немедленно покинуть заставу, так как им угрожает нечто такое, с чем не в силах бороться немецкая армия?..
   Он начал торопливо набрасывать на листке короткие фразы, то и дело зачеркивая их и заменяя новыми, более удачными. Ворманн презирал саму мысль о возможности отступления, но пробыть здесь еще одну ночь значило добровольно согласиться на ужас и смерть. Люди почти уже вышли из-под контроля. А если и дальше смерти будут повторяться с той же периодичностью, то скоро ему просто некем будет командовать.
   Командовать… Рот капитана скривился в горькой усмешке. Не он теперь командовал в этом замке. А что-то другое - темное и зловещее.
 

Глава седьмая

 
   Дарданеллы.
   Понедельник, 28 апреля.
   Время: 02.44
   Они миновали уже половину пролива, когда стало ясно, что лодочник что-то задумал.
   Путешествие было не из легких. Под парусом рыжеволосый прошел Гибралтар и холодной ветреной ночью причалил в предместье Марбельи. Там он наутро нанял потрепанную длинную и узкую лодку с двумя старыми дизелями. Владелец судна оказался далеко не безобидным дельцом, катающим туристов по выходным. Рыжеволосый за милю чуял контрабандистов.
   Хозяин долго набивал цену, пока не узнал, что его труд будет вознагражден золотыми американскими долларами: половину в задаток, другую половину - после прибытия к северным берегам Мраморного моря. Еще он хотел набрать команду для плавания по Средиземному морю, но рыжеволосый наотрез отказался. Он считал, что вся команда может состоять из него одного.
   Они плыли уже шестой день, по очереди стоя у руля по восемь часов, что позволяло им двигаться круглые сутки со скоростью почти двадцать узлов в час. На протяжении всего пути они лишь несколько раз заходили в крошечные бухты, где владельца лодки - старого испанца по имени Карлос - хорошо знали местные жители, которые помогали им заправиться горючим и пополнить запасы пресной воды. Все расходы оплачивал рыжеволосый.
   Теперь же, заметив, что судно сбавило ход, он ждал, Когда Карлос попытается убить его. Испанец искал удобного случая с того самого момента, как они отплыли из Марбельи, но он все никак не представлялся. Теперь же, когда путешествие подходило к концу, он не мог больше думать ни о чем, кроме пояса с золотыми монетами. Рыжеволосый отлично понимал, что он замышляет. Несколько раз уже Карлос как бы случайно прижимался к нему, желая удостовериться, что пояс все еще с ним. Испанец знал, что в поясе хранится золото, и, судя по толщине этого "кошелька", золота там довольно много. А кроме того, ему мучительно хотелось узнать, что находится в длинном узком чемоданчике, с которым пассажир никогда не расстается.
   Дело плохо. Конечно, в течение последних шести дней Карлос был неплохим компаньоном. И прекрасным моряком. Правда, он изрядно выпивал, ел больше, чем следовало и, наверное, давно уже не мылся. Но рыжеволосый не особенно удивлялся этому. Бывали времена, когда он и сам не имел возможности помыться довольно долго. И наверное, даже дольше, чем Карлос.
   Дверь рубки тихо открылась, и на пороге показалась фигура Карлоса с продолговатым предметом в руке. Подул ветерок. Испанец осторожно закрыл за собой дверь.
   Все оборачивается как нельзя хуже, подумал рыжеволосый, услышав звук стали, вытаскиваемой из ножен. Приятное путешествие может закончиться весьма плачевно. Хотя без Карлоса оно и вообще вряд ли было бы возможным. Испанец мастерски провел лодку южнее Сардинии, затем, миновав Тунис и Сицилию, обогнул с севера Крит и через Циклады проложил курс в Эгейское море. Теперь они находились в Дарданеллах - узком проливе, соединяющем Эгейское и Мраморное моря.
   Хуже не придумаешь.
   Увидев, как сталь клинка сверкнула прямо над его головой, рыжеволосый молниеносным движением перехватил занесенную над ним руку, прежде чем нож успел коснуться его груди.
   - Зачем ты это делаешь? - с удивительным спокойствием спросил он.
   - Отдавай золото! - прошипел старый контрабандист.
   - Я бы дал тебе больше, если бы ты просто попросил у меня. Зачем же убивать?
   Оценив силу противника, Карлос решил изменить тактику.
   - Я хотел только перерезать пояс. Я не собирался вас убивать.
   - Пояс у меня на талии, а твой нож у груди.
   - Здесь темно.
   - Но не настолько. Ну, хорошо… - Рыжеволосый ослабил хватку. - Так сколько ты хочешь?
   Но испанец вырвал руку с ножом и замахнулся опять.
   - Все!
   Рыжеволосому вновь удалось перехватить удар.
   - Жаль, что ты это сделал, Карлос, - разочарованно вздохнул он.
   Без видимого усилия обладатель пояса согнул руку лодочника так, что клинок теперь был направлен в его собственную грудь. Мышцы и связки напряглись, и Карлос отчаянно закричал, когда послышался хруст кости и звук рвущихся сухожилий. Теперь кинжал почти касался его груди.
   - Нет! Прошу вас… Нет!
   - Я ведь дал тебе шанс, Карлос. - Голос стал чужим и далеким, полным холода и решимости. - А ты отверг его.
   Испанец вскрикнул и сразу затих, когда нож вонзился ему прямо в сердце. Тело судорожно напряглось, а потом разом обмякло. Рыжеволосый отпустил его, и тот рухнул на палубу.
   Некоторое время победитель прислушивался к стуку собственного сердца. Он не испытывал жалости. Но как много уже времени прошло с тех пор, как он убивал последний раз!.. Он просто обязан был что-то почувствовать. Но не чувствовал ничего. Карлос был хладнокровным убийцей, и его постигло лишь то, что он сам хотел совершить. Никакой жалости у рыжеволосого не было, а было лишь страстное желание поскорее попасть в Румынию.
   Он взял свой увесистый длинный футляр и прошел к рулю. Моторы безмолвствовали. Рыжеволосый завел их и вывел на полную мощность.
   Дарданеллы. Он и раньше бывал в этих местах, но только не в военное время. И никогда еще так не спешил. Перед ним сверкала водная гладь, освещенная одними лишь звездами, а справа и слева в темноте проглядывались берега. Он плыл сейчас по одному из самых узких мест пролива - ширина его была здесь не больше мили. Но даже в самой широкой части Европу от Азии отделяло не более четырех миль воды. Одинокий путешественник шел по компасу и по наитию, не включая огней, в полной темноте.
   Нельзя было предвидеть всего, с чем можно столкнуться сейчас в этих водах. Еще возле Крита по радио передали, что пала Греция. И это могло быть правдой, а могло и не быть. Сейчас в Дарданеллах можно встретить и немцев, и англичан, и даже русских. А ему надо избегать всего этого. Поездка не была официально оформлена, и не было никаких документов, объясняющих его присутствие здесь. И время сейчас работало против него. Поэтому он должен выжимать из моторов всю мощность, на какую они только способны.
   В Мраморном море, которое немного пошире и откроется через двадцать миль, у него будет возможность маневрировать, и он постарается проплыть, сколько сможет, без дозаправки. А когда горючее кончится, придется бросить лодку на берегу и дальше двигаться к Черному морю уже по суше. Конечно, это займет больше времени, но другого выхода нет. Даже если бы топливо было в достатке, он не рискнул бы идти через Босфор. Там уж наверняка полно русских.
   Рыжеволосый подошел к двигателям, чтобы проверить, нельзя ли как-нибудь прибавить им оборотов. Но это оказалось невозможным.
   Как ему хотелось бы иметь сейчас крылья!..
 

Глава восьмая

 
   Бухарест, Румыния.
   Понедельник, 28 апреля.
   Время: 09.50
   Магда держала мандолину легко и привычно, инструмент нежно вибрировал в ее руках, а пальцы легко переходили от струны к струне, от лада к ладу. Она внимательно смотрела в нотный текст: это была одна из самых приятных цыганских мелодий, которые ей когда-либо удавалось записать
   Девушка сидела в ярко раскрашенной кибитке в пригороде Бухареста. Внутри было множество полочек с экзотическими специями и травами, по углам валялись цветастые подушки, а с потолка свисали косички чеснока и гирлянды разноцветных лампочек. Ногами она поддерживала мандолину, но даже в такой позе длинная шерстяная юбка лишь слегка обнажала ее лодыжки. Мешковатая, серая кофта, застегнутая на груди, закрывала простенькую белую блузку. Старый шарф пря-тал ее роскошные волосы. Но монотонность одежды не могла скрыть яркий блеск глаз и удивительный цвет лица.
   Магда была поглощена музыкой. Она на время уносила ее из этого мира, который день ото дня становился к ней все более жестоким. Пришли те, кто ненавидел евреев. Они лишили папу работы в университете, потом отобрали их дом, сместили ее короля… Не то чтобы она была очень предана королю Карлу, но все же это был законный монарх, а они заменили его генералом Антонеску и Железной Гвардией. Но никто не мог отнять у нее музыку.
   - Я правильно играю? - спросила она, когда смолк последний аккорд, и в кибитке вновь наступила тишина.
   Старая женщина, сидевшая рядом за низеньким круглым дубовым столом, улыбнулась, и вокруг черных цыганских глаз появилось множество мелких морщинок.
   - Почти. Но в середине это звучит не так.
   Она положила на стол тщательно перемешанную колоду карт и взяла инструмент, напоминавший волынку. Как старенький сморщенный Пан, цыганка прижала трубки к губам и начала дуть. Магда стала подыгрывать и вскоре почувствовала, что ее мелодия действительно слегка отличается. Она тут же внесла в ноты поправки.
   - Теперь, я думаю, все правильно. Большое тебе спасибо, Джозефа.
   Старуха протянула руку.
   - Дай-ка мне посмотреть.
   Магда передала ей листки и стала наблюдать, как цыганка с интересом рассматривает неровные строчки причудливых символов. Джозефа слыла мудрейшей женщиной в своем таборе. Папа любил рассказывать, какой красавицей она была раньше, но теперь ее кожа иссохла, лицо сморщилось, а черные волосы рассекли широкие серебряные пряди. Однако ум оставался по-прежнему ясным.
   - Так вот, значит, какая она, моя песня. - Джозефа не понимала нот.
   - Да. Сохраненная навеки. Цыганка вернула записи.
   - Но я же не буду вечно играть ее так. Просто сейчас я хочу именно так, а через месяц мне захочется что-нибудь изменить. Я уже много раз кое-что в ней меняла.
   Магда кивнула и положила листочки в папку вместе с другими записями. Она знала, что в цыганской музыке много импровизации. И это было неудивительно - вся жизнь цыган состоит из импровизаций; у них нет дома, не считая кибиток, нет письменности, нет ничего, что заставило бы их осесть в одном месте. Может быть, поэтому ей так и хотелось забрать у них какую-то часть их кипучей энергии, чтобы навечно сохранить ее в музыкальной форме.
   - Мне и сейчас уже нравится эта песня, - ответила Магда. - А через год посмотрим, что ты еще сюда добавишь.
   - А разве к тому времени твоя книга еще не выйдет?
   Магда почувствовала, что ей больно говорить.
   - Боюсь, что нет.
   - Но почему? - удивилась Джозефа.
   Девушка сделала вид, что занята с мандолиной, хотя и понимала, что ей так просто не уйти от ответа. И тогда она тихо сказала, не поднимая глаз:
   - Мне придется искать нового издателя.
   - А что случилось со старым?
   Магда не подняла глаз и теперь. Она была в смятении. Это оказалось одним из самых тяжелых ударов в ее жизни - недавно она узнала, что издатель трусливо предал ее и разорвал договор. И ей до сих пор было очень больно.
   - Он передумал. Он сказал, что сейчас не время выпускать сборник цыганской музыки.
   - Особенно, когда составительница - еврейка, - понимающе добавила Джозефа.
   Магда взглянула на нее и снова опустила глаза. Как она права!..
   - Возможно. - Девушка чувствовала, как в горле растет горький ком. Она не хотела больше говорить об этом. - А как у тебя идут дела?
   - Хуже некуда. - Джозефа сокрушенно вздохнула, отложила инструмент в сторону и снова взяла в руки гадальные карты. Она была одета в старую разноцветную цыганскую одежду: цветастую блузку, полосатую юбку, ситцевую косынку. От такой пестроты начинала кружиться голова. А пальцы старухи как бы сами собой стали мешать потрепанную колоду. - Я теперь почти не гадаю и никого не вижу с тех пор, как с меня взяли подписку.
   Магда догадалась об этом, когда подходила сегодня к кибитке. Табличку с надписью "Доамна Джозефа, предсказательница" сняли, куда-то исчезла и диаграмма для чтения линии руки с левого окна, и кабалистические символы с правого. Она слышала, что Железная Гвардия приказала всем цыганам оставаться на постоянных местах и не "дурачить" граждан.
   - И цыгане тоже попали в немилость?
   - Да мы и всегда были в немилости, независимо от места и времени. Мы к этому уже привыкли. Но вот вы, евреи… - Она озабоченно покачала головой. - Мы такое слышим!.. Страшные вещи творятся в Польше.
   - Мы тоже слышим, - вздохнула Магда, едва сдерживая гримасу отчаяния. - Но и мы привыкли к гонениям.
   Да, действительно многие уже привыкли. Конечно, не она. Она к этому никогда не сможет привыкнуть.
   - Боюсь, как бы не стало еще хуже, - добавила Джозефа.
   - Это уж точно… - Магда вдруг поняла, что начинает озлобляться, но не в силах сдержать себя. Окружающий мир с каждым днем становился для нее все более чужим, и, пытаясь защититься, она инстинктивно отталкивала его от себя еще дальше. И это был какой-то безвыходный замкнутый круг, с которым она ничего не могла поделать. Но не может же быть, чтобы все, о чем она слышала, оказалось правдой - все эти рассказы насчет евреев или о том, что делают с цыганами в сельской местности солдаты Железной Гвардии… Рабский труд, лагеря смерти, насильственная стерилизация… Нет; это, должно быть, пустые слухи, чьи-то страшные сказки. Такое просто не может происходить на самом деле. Все это выдумки.
   Но это, увы, происходило, и то, о чем слышала Магда, было далеко не самой страшной правдой о вещах, творящихся за колючей проволокой многочисленных "закрытых районов".
   - А я не особенно тревожусь, - улыбнулась Джозефа. - Разрежь цыгана на десять частей, и ты не убьешь его, а только сделаешь десять цыган.
   Магда же была уверена, что в ее случае получился бы просто мертвый еврей. И снова ей захотелось сменить тему разговора.
   - Это гадальные карты? - Она узнала их сразу. Джозефа кивнула.
   - Хочешь узнать будущее?
   - Нет. Я в это не верю.
   - Честно говоря, я тоже не всегда верю в это. В основном карты ничего не говорят, потому что им, большей частью, просто нечего сказать. Поэтому мы начинаем импровизировать - точно так же, как в музыке. Но какой от этого вред? Я просто говорю наивным молоденьким девушкам, что скоро они встретят красивого юношу, а молодым людям - что скоро дела у них пойдут на лад. Никакого вреда.
   - И никакого будущего… Джозефа пожала плечами.
   - Но иногда карты раскрывают большие секреты. Хочешь попробовать?
   - Нет. Спасибо, я действительно не хочу. - Ей и правда не хотелось знать, что ждет ее впереди. У нее было такое чувство, что ничего хорошего там уже нет.
   - Ну, пожалуйста! Это будет мой подарок. Магда колебалась. Ей не хотелось обижать Джозефу. Но ведь ей только что сказали, что в большинстве случаев карты просто молчат. Так, может быть, она хоть наболтает ей приятных сказок?..