Страница:
* * *
– Думаю, мы это все-таки получим, – с порога заявила Венеция, влетая в их с Адель гостиную. – Ну разве это не здорово?– Давай без сказок!
– Я тебе серьезно говорю. Я слышала разговор мамы с Брансоном. Мама сказала ему, чтобы сегодня пространство перед домом оставалось свободным.
– Вообще-то, звучит заманчиво, правда? – оживилась Адель. – Как это чудесно. Поверь мне, нам уже пора. Я имела в виду…
– Знаю. И для нее тоже. Как раз чтобы самой кататься в Оксфорд и обратно.
– Ну а нам, как всегда, одну на двоих? Интересно какую? Нам бы с тобой очень понравился маленький приятненький «остин». Как ты думаешь?
– Это было бы ужасно замечательно. Конечно, спортивная машина может… гонять быстрее. Представляешь, Банти Вэланс подарили «астон-мартин». Как думаешь, а вдруг нам…
– Размечталась, – отрезвила сестру Адель. – Нам подарят что-нибудь более дрессированное, чтобы мы научились водить. Наверное, это не так уж и трудно?
– Конечно нет. Банти говорила, что главное – это научиться ехать по прямой и запомнить, где педаль тормоза, а где – газа.
– Ну, это-то мы запомним. Просто фантастика, вот что я тебе скажу. Жду не дождусь сегодняшнего вечера.
– Я тоже, – призналась Венеция.
Адель посмотрела на сестру:
– Особенно встречи…
– Ну… да. Я хотела сказать «да». Адель, ты всерьез думаешь…
– Естественно. Это уже настолько очевидно, что очевиднее и быть не может.
– Правда?
– Правда. А Бэбс говорит, что он уехал.
– Но ты не сказала?..
– Конечно нет. Потому что она бы тогда…
– Сама? Я так и думала.
– Но ты-то не идешь ни в какое сравнение.
– Ты так думаешь?
– Не только думаю, – ответила Адель. – Знаю.
– Лицемерка, – сказала Венеция, испытывая большое удовлетворение.
Подобные разговоры у близняшек происходили постоянно. Это было что-то вроде вербальной стенографии. Сокращенные фразы, когда и так понятно, о ком речь, а потому произносить имена нет необходимости. Этот язык сестер восхищал их подруг, раздражал братьев и доводил до бешенства мать, которая не выносила того, чего была не в силах понять.
– Интересно, а что сейчас поделывает Мод? – вдруг спросила Адель.
– Думаю, в данный момент просто дрыхнет. Там еще шесть утра.
Мод Литтон была их двоюродной сестрой, родившейся (поди разберись в причудах человеческой биологии) ровно через год после рождения близняшек. Виделись они с Мод крайне редко, но были от нее без ума.
– Да, шесть – рановато. Нужно будет как-нибудь отпраздновать день рождения втроем. Она такая забавная.
– Далековато ехать на праздничный чай. Но вообще-то, да. Пора Мод снова навестить Лондон. Предложим родителям. Правда, маме она не очень нравится. Согласна?
– Только потому, что Мод – американка. Мама считает всех американцев вульгарными.
– До чего же она смешная, – хихикнула Венеция. – Я про нашу маму. Ей бы социалисткой быть… Слушай, нам пора. Как думаешь, стоит нам сделать прически в стиле «марсельской волны»? – Она задумалась и сама же ответила на вопрос: – Нет, не сегодня. Нам самим это может не понравиться, и весь вечер будет испорчен. Может, в следующий раз?
– В следующий раз.
* * *
Они вернулись почти перед самым ланчем. Поскольку утро не было целиком потрачено на парикмахеров, сестры отправились в универмаг «Харви Николс» и купили друг другу подарок ко дню рождения. Эта традиция соблюдалась вот уже десять лет подряд с тех самых пор, как у сестер впервые появились карманные деньги.Сегодня они подарили друг другу по заколке со стразами. Заколка Адели имела форму стрелы, Венеции – полумесяца. Сестры условились, что этим же вечером украсят свои волосы новыми заколками.
Их ланч проходил в детской столовой, в обществе Нэнни. Сестры обожали ее и сочувствовали, что теперь, когда Кит начал ходить в школу, днем она оставалась не у дел. Киту было восемь. В отличие от Джайлза, он не познал на себе ужасов и уныния подготовительной школы. Селия, до безумия обожавшая своего младшего ребенка, отказывалась расставаться с ним. Она хорошо знала, что́ пришлось выдержать Джайлзу. Киту некуда торопиться. Селия уже подобрала для него школу, куда он начнет ходить лет с тринадцати, – небольшое учебное заведение в Хэмпстеде, пользовавшееся популярностью у интеллигенции. Директор школы выражал полную уверенность, что обучение Кит продолжит в Винчестерском колледже, и даже прочил ему карьеру ученого. Джайлз недолюбливал младшего брата, и одним из многочисленных источников его недовольства и возмущения как раз и было блистательное будущее Кита.
* * *
– Нэнни, дорогая, какой красивый подарок, – сказала Венеция.– Абсолютно замечательный, – согласилась Адель.
Они обе сидели в детской на диване и улыбались Нэнни, державшей в руках подарок: небольшую, но очень изящную стеклянную вазу. Нэнни любила дарить им один подарок на двоих, что и делала в каждый их день рождения (но только не на Рождество). Родители сестер очень часто тоже ограничивались одним подарком на двоих: один кукольный домик, одна кукольная коляска (хотя и рассчитанная на пару кукол), один мольберт и один набор красок.
– В этом есть смысл, – всегда повторяла Нэнни. – Ведь и день рождения у них один.
Близняшки не возражали против такого «слияния воедино». Себя они считали если не одним целым, то уж точно двумя частями целого. Они до сих пор любили одеваться одинаково, делая это отчасти ради забавы, а отчасти потому, что (говоря словами Венеции) «мы всегда точно знаем, как выглядим. И в зеркало не нужно смотреться».
Обычно они ходили по магазинам вместе. Если же по каким-то причинам это не получалось, каждая покупала понравившуюся вещь в двойном количестве. Адель объясняла это так: «Дело не в том, чтобы у нас была одинаковая одежда. Просто если у одной из нас появится какой-то наряд, другой захочется точно такой же».
Заколки для волос, купленные сегодня, были исключением, сделанным намеренно. На протяжении вечера они будут незаметно обмениваться заколками, забавляясь сами и ставя в тупик окружающих. Подобные забавы начались у них еще в детстве. В школу сестер отправляли, вплетая им в волосы ленты разных цветов. Удивительно, как это взрослым не приходило в голову, что этими лентами можно меняться столько раз, сколько понадобится. Так продолжалось целую четверть, пока не обнаружилось, что сестры показали одинаково высокие результаты на экзамене по фортепиано. И дело было вовсе не в том, что менее одаренная Венеция дополнительно упражнялась. Просто Адель сдавала экзамен дважды. За эту проделку и аналогичные прегрешения сестер наказывали, но они продолжали использовать полное внешнее сходство в своих целях, категорически не желая думать о последствиях.
Единственным, чего они боялись и что могло заставить их вести себя подобающим образом, была угроза разлуки.
* * *
– Ну и чем вы намерены заниматься весь день? – спросила Нэнни, накладывая им на тарелки пастушью запеканку (еще одна традиция их дня рождения). – Полагаю, болтаться по магазинам?В голосе Нэнни сквозило легкое недовольство. Она считала, что сестрам предоставлено слишком много свободы. И в этом Нэнни была не одинока. Селия втайне ожидала, что дочери продолжат учебу в университете или, на худой конец, пойдут на секретарские курсы, а затем проявят определенный интерес к работе в издательстве. Увы, пока что ее ожидания не оправдывались.
– Меня это весьма угнетает, – жаловалась она Оливеру не менее одного раза в неделю. – Девчонки только и делают, что покупают себе тряпки, а потом наряжаются. Мы столько потратили на их образование. Получается, что впустую.
Оливер на сетования жены обычно отвечал, что цель образования – обогащать ум, а не натаскивать его с упорством дрессировщика на какой-то один вид деятельности.
– Чем бы девочки ни занялись, образование им пригодится. Даже, – добавлял Оливер, лукаво поглядывая на жену поверх очков, – если они изберут своей карьерой замужество. Они еще очень молоды. Пусть порезвятся. Если захотят строить карьеру, времени у них на это предостаточно.
Произнеся что-то в этом роде, Оливер старался сменить тему разговора.
* * *
– Нет, дорогая Нэнни, болтаться по магазинам мы не будем, – возразила Адель. – Мы там уже побывали. Даже успели сделать себе прически. Так что остаток дня мы проведем дома и будем готовиться к вечеру. – Адель посмотрела на Нэнни. – Скажи, а до тебя не доходили какие-нибудь слухи насчет того, что будет днем?– Какие еще слухи? – взволнованно переспросила Нэнни. – И потом, вы же знаете, обо всем, что происходит в этом доме, я узнаю последней… Адель, посмотри! Еще немного – и ты запачкаешь подливой свое красивое платье.
Сестры переглянулись. Неспособность Нэнни обмануть даже в мелочах давно превратилась в домашнюю легенду.
* * *
Сестры не особо удивились, но испытали приятное волнение, когда в разгар дня Бранстон позвал их вниз, сказав, что для них есть послание. Сестры открыли дверь и увидели ярко-красный «остин-севен». По обе стороны от машины стояли родители, держа транспарант с надписью: «С днем рождения!» Целых два часа сестры катались по набережной, и шофер Дэниелз давал им первый урок вождения. Домой сестры вернулись в шесть, раскрасневшиеся от собственных успехов и утверждающие, что водить машину – это совсем просто.– Мы подумали, что завтра самостоятельно поедем в Сассекс, – беспечно заявила матери Адель. – Избавим других от лишних хлопот.
Селия ответила, что Адель ошибается. Хлопот будет гораздо больше, поскольку они непременно во что-нибудь врежутся. Говорить о самостоятельном вождении можно будет лишь через несколько недель.
– Но это несправедливо! Барти в прошлом семестре самостоятельна ездила в Оксфорд.
– Барти взяла достаточно уроков вождения и продемонстрировала нам с отцом, что вполне освоила шоферские премудрости. Только тогда мы разрешили ей ездить одной. Кстати, не пора ли вам обеим принять ванну и одеться? Не пройдет и часа, как начнут собираться ваши друзья, не говоря уже… В чем дело, Брансон?
– Леди Селия, вас к телефону. Мистер Брук.
– А-а, благодарю вас, Брансон. Я поднимусь к себе в кабинет и поговорю оттуда.
* * *
Селия схватила тяжелую серебряную щетку для волос и швырнула через всю спальню. Щетка ударилась в стену над кроватью и до бесстыдного тихо упала на подушку. Селия встала и побрела к окну, выходившему на набережную Темзы. Слезы мешали ей смотреть. Она что, плачет? Это открытие разозлило ее еще сильнее.– Дрянь, – прошептала она. – Дрянь, дрянь, дрянь! С грязными, кровожадными манерами. Себастьян, ты не имеешь права так обращаться с людьми. У тебя нет на это никакого права.
Резким, злобным движением она открыла дверцу туалетного столика, достала портсигар, а затем принялась ходить взад-вперед по комнате, остервенело глотая сигаретный дым и пытаясь успокоиться. Селия и сама понимала: абсурдно расстраиваться из-за подобных вещей. Но она расстроилась. Да и девочки расстроятся, когда узнают, что он запоздает к их торжественному обеду. Очень запоздает, возможно, настолько, что приедет, когда все уже закончится. И по какой причине? Да просто потому, что он, видите ли, задержался в Оксфорде из-за дурацкого публичного чтения, на которое согласился в последнюю минуту.
– Мерзавец. Мерзавец.
Селия и не замечала, что говорит это вслух, причем очень громко… пока Кит не заглянул в спальню и не спросил:
– Мамочка, тебе что, плохо?
– Нет. Нет. Мне очень хорошо. Спасибо за заботу, дорогой.
– Мне показалось, что ты кричала. И выглядишь ты как-то не так.
– Пустяки, дорогой. Немного устала на работе. Как прошел твой день в школе? Хорошо?
– Да, очень. А где близняшки?
– Готовятся к торжеству.
– А что за волшебная машина стоит у нашего дома?
– Маленькая красная? Это подарок им на день рождения.
– Так вы подарили им машину? Ну и повезло девчонкам. Можно, я пойду и посижу внутри? А когда я на ней поеду, я хочу отправиться…
Селия засмеялась. Кит одним своим присутствием умел поднять ей настроение. Так было и сейчас. Сила ее чувств к Киту – ее самому младшему и самому любимому ребенку – была настолько велика, что заслоняла в ней все остальные чувства. И не только потому, что ребенок был на редкость красив: золотистые волосы, синие глаза. И не только из-за его редких способностей. В четыре года Кит уже умел читать, а в семь начал писать рассказы и стихи. В те годы, когда сверстники Кита были способны говорить лишь о крикете, заводных поездах и о том, как над ними издеваются в школе, Кит любил порассуждать о книгах, о людях (включая взрослых и его друзей) и о событиях дня. Каждое утро, за завтраком, он читал газету, а на свой минувший день рождения попросил у родителей ламповый радиоприемник «Гекофон» в красивом деревянном корпусе и с рупором. Кит объяснил, что ламповые приемники намного удобнее детекторных, а ему давно хотелось слушать у себя в комнате выпуски новостей и концерты.
Сестры всем этим были просто ошеломлены. Их любимым и, по сути, единственным видом домашнего развлечения оставался граммофон, на котором они крутили пластинки с танцевальной музыкой, вместе разучивая движения новых танцев или упражняясь перед очередным балом или походом в ночной клуб. Их литературные запросы полностью удовлетворялись журналами мод и светской хроники.
– Ты вырастешь таким же скучным и нудным, как Джайлз, – предостерегали близняшки Кита. – Или даже как Барти.
На это Кит отвечал, что считает Барти самой веселой девушкой, а Джайлз совсем не зануда. Вообще-то, Кит ни в коем случае не считал себя серьезным. Он любил сидеть в комнате сестер (обычно на кровати одной из них) и слушать, как они болтают и хихикают. Кит расспрашивал близняшек про их друзей и подруг. Те его просто обожали и с удовольствием возились с ним, приходя к сестрам в гости. Такая же порция внимания ожидала его и нынешним вечером.
– Ты бы поостерегся, братик, – как-то сказала ему Венеция. – Маме не понравится, что ты интересуешься такими вещами. Да ты и сам знаешь. Не детского это ума дело.
– Маме нравится все, что я делаю, – с потрясающей самоуверенностью ответил Кит, и хотя он улыбался, так оно и было.
* * *
– Кит, дорогой, хватит бегать, – сказала сыну Селия. – Иди и переоденься к обеду.– О’кей.
– И прошу тебя, не говори «о’кей» в бабушкином присутствии. Пожалуйста.
– О’кей.
– Кит! – Селия сердито посмотрела на сына.
Его лицо было сама невинность. Затем он улыбнулся:
– Обещаю, что не буду… А, привет, папа. Все, ухожу.
Вошедший Оливер хмуро взглянул на Селию:
– Селия, я просил бы тебя не курить в нашей спальне.
– Извини, Оливер. – Селия так редко извинялась, что удивилась, услышав себя произносящий эти слова. – Я была… Меня очень рассердило одно известие.
– Лучше бы ты перешла сердиться в свой кабинет. И что это за известие?
– Себастьян сегодня сильно запоздает. Появится, наверное, только в десятом часу.
– Неужели? И что у него приключилось?
– Его попросили еще раз выступить с публичным чтением. В Бодлианской библиотеке. Первое чтение прошло на ура. Полный зал. Раскупили все книги.
– Ну, так это приятная новость для всех нас.
– Ты прекрасно знаешь, что дело не в этом. Это грубо и на редкость пренебрежительно по отношению к нам. Как же! Он самый популярный детский писатель Англии. Слава ударила ему в голову. Представляю, как расстроятся девочки.
– Селия, я очень сомневаюсь, что они вообще обратят на это внимание. К ним придут их друзья и подруги. Потом они всей компанией отправятся в ночной клуб. Вряд ли отсутствие одного пожилого джентльмена…
– Оливер, Себастьян вовсе не пожилой. Вы с ним одного возраста.
– А близняшкам он наверняка кажется пожилым. Конечно, это свинство с его стороны, но я не сомневаюсь: Себастьян обязательно постарается быть у нас. Просто у него профессиональные интересы стоят на первом месте. По-моему, ты больше, чем кто-либо, должна уважать его за это.
Селия помолчала, потом сказала:
– Пойду приму ванну. Нельзя портить девочкам торжество.
Годы нелегкого жизненного опыта научили Селию, когда разумнее отступить. Это бывало лишь в тех случаях, когда следующий ход Оливера на шахматной доске их жизни грозил ей поражением.
Глава 2
– Селия, дорогая, ты выглядишь усталой.
– Благодарю за комплимент, ММ, – несколько холодно отозвалась Селия. После коктейлей они направлялись в столовую. – Ты сказала именно то, что хочется услышать в самом начале вечера. Фактически я ни капельки не устала.
– Что ж, приятно слышать, – отозвалась ММ. – Завидую тебе. А я вот очень устала.
Селия посмотрела на нее. ММ не преувеличивала. Она выглядела если не изможденной, то измотанной. Она очень много и напряженно работала. Того требовала занимаемая ею должность управляющего директора в издательстве «Литтонс». И потом, ММ была не так уж и молода: старшей сестре Оливера, как она всегда представлялась, было пятьдесят четыре года. Инициалы ММ обозначали «маленькую Маргарет». Так когда-то называла ее мать. Но об этом уже мало кто помнил, а сейчас это вообще полностью расходилось с ее обликом. А облик у ММ был впечатляющий. Она была высокой, даже очень высокой (более шести футов), худощавой, с глубоким голосом и сверлящими темными глазами на бледном лице. Одевалась ММ очень строго и почти эксцентрично. Даже сейчас она продолжала носить форменную одежду ее девичества: длинные юбки, строгие рубашки и галстуки и такие же строгие жакеты. Ее темные, начинавшие седеть волосы были зачесаны назад и убраны в аккуратный узел. При всем этом ММ отличалась необычайной привлекательностью, умела мгновенно расположить к себе неожиданной теплотой и резковатым остроумием. Мужчины по-прежнему находили ее сексапильной. Женщинам она тоже нравилась своей прямотой и отсутствием лицемерия. Селия часто называла ММ своей лучшей подругой.
– Как Джей? – спросил Кит, когда женщины уселись.
Селия предложила сыну сесть рядом с ММ.
– Спасибо, у него все замечательно. Учится с удовольствием. Изо всех сил старается войти в число «Одиннадцати лучших» среди юниоров. Как ты помнишь, он играет в теннис и выступает за юношескую команду. У него еще находится время, чтобы петь в хоре…
Голос ММ потеплел. Ее горячая любовь к единственному сыну была одной из семейных легенд. Когда несколько месяцев назад Джей отправился учиться в Вестминстерский колледж, ММ впервые видели плачущей. Гордон, муж ММ и отчим Джея, часто шутил, что если он надумает разводиться с женой, то причиной развода обязательно назовет ее сына.
– Нет никаких сомнений, кого ММ любит больше всего, – весело говорил он, подмигивая жене своими бледно-голубыми глазами. – Увы, не меня.
Более мелочный и обидчивый мужчина наверняка приревновал бы Джея к ММ, а ее обвинил бы в непомерной любви к сыну. Но Гордона Робинсона это ничуть не огорчало и не раздражало. Всего шесть лет назад он влюбился в ММ и женился на ней. Джей уже тогда был не только частью жизни ММ, но и частью ее самой. Любовь к Гордону была жизненно необходимой для ее щедрой и страстной натуры. Гордона не огорчало, что в силу возраста ММ у них не может быть общих детей. Джей, крепкий, жизнерадостный, обожающий жизнь за городом, среди природы, казался Гордону идеальным ребенком, которого он легко принял в свой мир.
Продолжая оживленный разговор с Оливером, Гордон вошел в столовую. Он был самым высоким из собравшихся: шесть футов семь дюймов. Единственный мужчина, говоря с которым ММ была вынуждена задирать голову. Селия его обожала.
– Моя дорогая Селия, позволь в очередной раз сказать тебе: ты замечательно выглядишь. Просто не верится, что ты мать всех этих взрослых детей.
– Я еще не взрослый, – встрял в разговор Кит. – Я помогаю маме ощущать себя молодой. Правда, мамочка?
– Особенно сейчас. Хотя мне не хочется, чтобы ты и дальше взрослел.
– Постараюсь, – улыбнулся матери Кит.
– Если у тебя получится, надеюсь, ты поделишься своим секретом со всеми нами, – сказал сыну Оливер. – А теперь, Гордон, думаю, ты не против, чтобы сесть рядом с Селией. Себастьян сегодня сильно запоздает. Ты, Венеция, сядешь рядом со мной, а затем вы, молодой человек, и…
Младший брат Оливера Джек и прекрасная Лили – когда они познакомились, ее имя украшало театральные афиши – словно случайно оказались за столом рядом. Похоже, даже сейчас, после семи лет брака, они были влюблены друг в друга. Джайлз сам был наполовину влюблен в Лили. С рыжими волосами и необычайно полной белой грудью она была необычайно хороша. А Бой Уорвик, конечно же, очаровывал всех, кто находился рядом. «Вот проныра», – подумал Джайлз. Надо же, он завидовал Бою. Почти вся его дружба с Боем строилась на зависти. Джайлз так до конца и не понимал, почему они дружат. Но по каким-то причинам Бой симпатизировал Джайлзу; симпатизировал всегда, с самых первых дней их пребывания в Итоне, когда Бой казался таким лощеным и взрослым, а Джайлз выглядел младше своих лет и тосковал по дому. Их дружба продолжилась и в Оксфорде. Бой приехал туда с личным слугой, занял несколько лучших комнат и окружил себя самыми блистательными и талантливыми друзьями, в число которых странным образом вошел и Джайлз. Они продолжали дружить и сейчас, когда Бой практически не появлялся в отцовском банке и лишь усердно тратил отцовские денежки, тогда как Джайлз напряженно и с интересом работал в издательском доме «Литтонс», почти всегда отклоняя приглашения Боя на обеды, бесконечные походы в ночные клубы и загородные уик-энды, растягивающиеся на четыре дня.
На самом деле причина их продолжающейся дружбы была весьма проста: при всем своем изнеженном, почти гедонистическом образе жизни Бой был очень приятным парнем, удивительно верным своим друзьям мужского пола, хотя и менее верным своим женщинам. Джайлз несколько раз выручал его из неприятных ситуаций как в Итоне, так и в Оксфорде. Более того, он ввел Боя в свой семейный круг, где были иные ценности и великолепие иного сорта. Однако Бою этот новый мир очень понравился, и он стал бывать у Литтонов.
Когда Бою было четырнадцать лет, Селия уже тогда находила его чересчур рафинированным и несколько раз говорила, что мальчик на всех парах движется к точному повторению образа жизни своего отца, успевшего дважды развестись и имевшего множество любовниц. И в то же время Бой ее очаровал. Он был остроумен, и его поведение отличалось тонким налетом кокетливой лести, которой не могла противостоять даже Селия, хотя и видела все это насквозь. По ее мнению, самым ужасным преступлением этого человека был не его образ жизни, не его распутные наклонности и даже не периодически наблюдаемая вульгарность в одежде, а его праздность. Бой был виновен в том, что заполнял свои дни одними лишь удовольствиями, был виновен в полном отсутствии каких-либо амбиций. Позор – иным словом это не назовешь. Селия часто говорила ему об этом со всей своей суровой прямотой, поскольку Бой обладал блестящим интеллектом и на выпускных экзаменах в Оксфорде показал наилучший результат.
Близняшки обожали Боя. Он был таким обаятельным, с темными, вечно изумленными глазами и черными блестящими волосами. Они восхищались его обширным гардеробом, парком автомобилей и его сверхфешенебельной квартирой в Олбани. Такой веселый, богатый и при этом не интересующийся ничем серьезным. Ближайшая вечеринка, скачки, последняя сплетня. А вот Джайлз считал, что Бой слишком давит на него, однако все равно гордился дружбой с этим повесой.
– Благодарю за комплимент, ММ, – несколько холодно отозвалась Селия. После коктейлей они направлялись в столовую. – Ты сказала именно то, что хочется услышать в самом начале вечера. Фактически я ни капельки не устала.
– Что ж, приятно слышать, – отозвалась ММ. – Завидую тебе. А я вот очень устала.
Селия посмотрела на нее. ММ не преувеличивала. Она выглядела если не изможденной, то измотанной. Она очень много и напряженно работала. Того требовала занимаемая ею должность управляющего директора в издательстве «Литтонс». И потом, ММ была не так уж и молода: старшей сестре Оливера, как она всегда представлялась, было пятьдесят четыре года. Инициалы ММ обозначали «маленькую Маргарет». Так когда-то называла ее мать. Но об этом уже мало кто помнил, а сейчас это вообще полностью расходилось с ее обликом. А облик у ММ был впечатляющий. Она была высокой, даже очень высокой (более шести футов), худощавой, с глубоким голосом и сверлящими темными глазами на бледном лице. Одевалась ММ очень строго и почти эксцентрично. Даже сейчас она продолжала носить форменную одежду ее девичества: длинные юбки, строгие рубашки и галстуки и такие же строгие жакеты. Ее темные, начинавшие седеть волосы были зачесаны назад и убраны в аккуратный узел. При всем этом ММ отличалась необычайной привлекательностью, умела мгновенно расположить к себе неожиданной теплотой и резковатым остроумием. Мужчины по-прежнему находили ее сексапильной. Женщинам она тоже нравилась своей прямотой и отсутствием лицемерия. Селия часто называла ММ своей лучшей подругой.
– Как Джей? – спросил Кит, когда женщины уселись.
Селия предложила сыну сесть рядом с ММ.
– Спасибо, у него все замечательно. Учится с удовольствием. Изо всех сил старается войти в число «Одиннадцати лучших» среди юниоров. Как ты помнишь, он играет в теннис и выступает за юношескую команду. У него еще находится время, чтобы петь в хоре…
Голос ММ потеплел. Ее горячая любовь к единственному сыну была одной из семейных легенд. Когда несколько месяцев назад Джей отправился учиться в Вестминстерский колледж, ММ впервые видели плачущей. Гордон, муж ММ и отчим Джея, часто шутил, что если он надумает разводиться с женой, то причиной развода обязательно назовет ее сына.
– Нет никаких сомнений, кого ММ любит больше всего, – весело говорил он, подмигивая жене своими бледно-голубыми глазами. – Увы, не меня.
Более мелочный и обидчивый мужчина наверняка приревновал бы Джея к ММ, а ее обвинил бы в непомерной любви к сыну. Но Гордона Робинсона это ничуть не огорчало и не раздражало. Всего шесть лет назад он влюбился в ММ и женился на ней. Джей уже тогда был не только частью жизни ММ, но и частью ее самой. Любовь к Гордону была жизненно необходимой для ее щедрой и страстной натуры. Гордона не огорчало, что в силу возраста ММ у них не может быть общих детей. Джей, крепкий, жизнерадостный, обожающий жизнь за городом, среди природы, казался Гордону идеальным ребенком, которого он легко принял в свой мир.
Продолжая оживленный разговор с Оливером, Гордон вошел в столовую. Он был самым высоким из собравшихся: шесть футов семь дюймов. Единственный мужчина, говоря с которым ММ была вынуждена задирать голову. Селия его обожала.
– Моя дорогая Селия, позволь в очередной раз сказать тебе: ты замечательно выглядишь. Просто не верится, что ты мать всех этих взрослых детей.
– Я еще не взрослый, – встрял в разговор Кит. – Я помогаю маме ощущать себя молодой. Правда, мамочка?
– Особенно сейчас. Хотя мне не хочется, чтобы ты и дальше взрослел.
– Постараюсь, – улыбнулся матери Кит.
– Если у тебя получится, надеюсь, ты поделишься своим секретом со всеми нами, – сказал сыну Оливер. – А теперь, Гордон, думаю, ты не против, чтобы сесть рядом с Селией. Себастьян сегодня сильно запоздает. Ты, Венеция, сядешь рядом со мной, а затем вы, молодой человек, и…
* * *
По мнению Джайлза, торжество удалось на славу. Все весело переговаривались, никто не сидел в угрюмом молчании. Кроме него самого, разумеется. В компаниях он привык скучать и чувствовать себя не в своей тарелке. Даже сейчас. Но тут уж ничего не поделаешь. Бабушка Джайлза, графиня Бекенхем, читала всем желающим ее слушать весьма профессиональную лекцию о том, как важно у скаковых лошадей сохранять чистоту кровей. Дедушка тоже не скучал. Сидя рядом с одной из наиболее симпатичных подруг близнецов, он делал вид, что внимательно слушает ее рассказ обо всех балах, на которых она успела побывать в этом сезоне. Однако Джайлз знал: все внимание деда было устремлено на пышный бюст девицы, считавшийся по нынешним меркам немодным. Сестры заранее решили, что у их подруги хватит характера и жизненных сил, чтобы выдержать «глазной натиск» деда.Младший брат Оливера Джек и прекрасная Лили – когда они познакомились, ее имя украшало театральные афиши – словно случайно оказались за столом рядом. Похоже, даже сейчас, после семи лет брака, они были влюблены друг в друга. Джайлз сам был наполовину влюблен в Лили. С рыжими волосами и необычайно полной белой грудью она была необычайно хороша. А Бой Уорвик, конечно же, очаровывал всех, кто находился рядом. «Вот проныра», – подумал Джайлз. Надо же, он завидовал Бою. Почти вся его дружба с Боем строилась на зависти. Джайлз так до конца и не понимал, почему они дружат. Но по каким-то причинам Бой симпатизировал Джайлзу; симпатизировал всегда, с самых первых дней их пребывания в Итоне, когда Бой казался таким лощеным и взрослым, а Джайлз выглядел младше своих лет и тосковал по дому. Их дружба продолжилась и в Оксфорде. Бой приехал туда с личным слугой, занял несколько лучших комнат и окружил себя самыми блистательными и талантливыми друзьями, в число которых странным образом вошел и Джайлз. Они продолжали дружить и сейчас, когда Бой практически не появлялся в отцовском банке и лишь усердно тратил отцовские денежки, тогда как Джайлз напряженно и с интересом работал в издательском доме «Литтонс», почти всегда отклоняя приглашения Боя на обеды, бесконечные походы в ночные клубы и загородные уик-энды, растягивающиеся на четыре дня.
На самом деле причина их продолжающейся дружбы была весьма проста: при всем своем изнеженном, почти гедонистическом образе жизни Бой был очень приятным парнем, удивительно верным своим друзьям мужского пола, хотя и менее верным своим женщинам. Джайлз несколько раз выручал его из неприятных ситуаций как в Итоне, так и в Оксфорде. Более того, он ввел Боя в свой семейный круг, где были иные ценности и великолепие иного сорта. Однако Бою этот новый мир очень понравился, и он стал бывать у Литтонов.
Когда Бою было четырнадцать лет, Селия уже тогда находила его чересчур рафинированным и несколько раз говорила, что мальчик на всех парах движется к точному повторению образа жизни своего отца, успевшего дважды развестись и имевшего множество любовниц. И в то же время Бой ее очаровал. Он был остроумен, и его поведение отличалось тонким налетом кокетливой лести, которой не могла противостоять даже Селия, хотя и видела все это насквозь. По ее мнению, самым ужасным преступлением этого человека был не его образ жизни, не его распутные наклонности и даже не периодически наблюдаемая вульгарность в одежде, а его праздность. Бой был виновен в том, что заполнял свои дни одними лишь удовольствиями, был виновен в полном отсутствии каких-либо амбиций. Позор – иным словом это не назовешь. Селия часто говорила ему об этом со всей своей суровой прямотой, поскольку Бой обладал блестящим интеллектом и на выпускных экзаменах в Оксфорде показал наилучший результат.
Близняшки обожали Боя. Он был таким обаятельным, с темными, вечно изумленными глазами и черными блестящими волосами. Они восхищались его обширным гардеробом, парком автомобилей и его сверхфешенебельной квартирой в Олбани. Такой веселый, богатый и при этом не интересующийся ничем серьезным. Ближайшая вечеринка, скачки, последняя сплетня. А вот Джайлз считал, что Бой слишком давит на него, однако все равно гордился дружбой с этим повесой.