Виндж Джоан. Псион

   Некоторые пытались, протянув руку, поймать манящее изображение сквозь экран. Не для меня одного это было в новинку.
   Но когда я попытался сделать то же самое, моя рука уперлась в экран, мягкий и эластичный, но он не пропускал внутрь. Я отдернул руку, опасаясь, что мой неумелый жест выдает меня. Целую минуту я стоял неподвижно с колотящимся сердцем. Но ничего не произошло, на меня никто не обратил внимания. Была, по крайней мере, одна причина, по которой я никак не вписывался в окружающее: у меня не было электронного датчика на руке. Это не принижало меня в глазах жителей Куарро, это лишь демонстрировало мою недостаточную кредитоспособность.
   Я обратил внимание на надпись, нацарапанную маркером кем-то на стене под дисплеем, — одно короткое слово. Я знал все буквы, из которых оно состояло. Я прочел его вслух и рассмеялся, вспомнив стены Старого города, до крыш разукрашенные подобными словами. Автором некоторых надписей был я сам, но я лишь копировал буквы, и мне никогда не приходило в голову узнать, что они означают: мне было наплевать. Хотелось лишь оставить какой-то след в том мире, который даже не знал, что я жил в нем. Для меня стало открытием, что здесь тоже были люди с подобными мыслями; на секунду я почему-то вспомнил Джули.
   Я продолжал разгуливать по улицам, держа руки в карманах и думая, как раздобыть кредитный маркер, что-то вроде кредитной карты, или таблетку камфоры, хоть что-нибудь, как никогда ощущая пустоту своих карманов. Внезапно мои пальцы что-то нащупали. Я вытащил руку из кармана: леденец. Я имел привычку отправлять себе в карман все, что мог, посещая кафетерий института. Остался лишь один леденец. Я сжал пальцы, затем вновь разжал их и отправил леденец в рот; он тотчас растаял, и маслянистая горькая сладость обволокла язык.
   Это длилось недолго. Я стал обращать внимание на запахи вокруг. Как и в Старом городе, улица кишела забегаловками. Даже богам нужна еда. Большинство запахов были превосходными и не шли ни в какое сравнение с тем, что я помнил.
   Конечно, к здешним ароматам не примешивался тошнотворный запах Старого города, а может быть, я просто проголодался. Голод. Я судорожно проглотил слюну.
   Насколько легко забыть, что значит… Нет, это всегда очень легко вспоминается.
   Однако без идентификационного датчика я боялся даже приблизиться к лифту или дверям — они как будто отторгали меня.
   День клонился к вечеру, на улицах появилось больше людей, детей и взрослых. Интересно, где они проводили свои дни? Наверное, в каком-нибудь прохладном местечке. Увеличившаяся толпа путала и затрудняла движение, голова гудела от такой концентрации чужих мыслей. Я захлопнул «приемник» и через некоторое время даже позабыл, что недавно был псионом.
   Зажглось уличное освещение, и я представил себе, что это очередная ночь в Старом городе. Но не было слышно музыки. Музыка — вот чего не хватало здесь и что было лишь в Старом городе. Иногда по трансляции в институте передавали какие-то песенки, но они были бесцветными, без изюминки, как если бы вместо крепкой выпивки предложили воду. Интересно, иду ли я по поверхности земли или как раз над Старым городом с его грохотом, темнотой и шумом?
   Я подумал: почему бы не позаимствовать датчик у кого-нибудь из этой толпы?
   Но нет, это не Старый город. Я не знал, куда бежать, а если бы и знал, то меня не ждал делец в условленном месте, чтобы обменять товар на несколько кредиток.
   И мне ни за что не расшифровать защитный код датчика, пока хозяин не хватится его и через общую систему не уничтожит данные. Этот мир был не для меня. Я здесь не более чем привидение, мое место в Старом городе. И если я хочу остаться на свободе, надо хорошенько подумать, как попасть туда, пока еще не поздно.
   Повсюду светились указатели, но я не мог прочитать надписей. Стараясь вести себя как турист, я приблизился к прохожему и спросил:
   — Простите… Могу ли я… уф, как мне добраться до Старого города?
   Незнакомец как-то косо посмотрел на меня; я почувствовал, что он хотя и удивлен, но не подозревает ничего дурного.
   — Так возьмите воздушное такси! — Он указал холеной рукой на ближайший телефон.
   Я покачал головой:
   — Нет… я хотел бы пройти туда пешком.
   — Пешком? — У незнакомца округлились глаза. — Но это невозможно. — Он пожал плечами. От этих слов у меня отвисла челюсть; нахмурившись, я пошел дальше. — Воспользуйтесь воздушным такси! — крикнул он мне вдогонку.
   Я шел по улице, спрашивая встречных, и получал все тот же проклятый ответ, пока не уверился в том, что все вокруг как сговорились; я начал ненавидеть их.
   Паршивые эгоисты, уроды! Но ничего не оставалось, как продолжать попытки. Я должен верить, что если мне удастся добраться хотя бы до Висячих Садов, тогда…
   — Извините. — Нечаянно толкнув пожилую женщину, я поддержал ее. Она что-то невнятно пробормотала.
   — Что-что? — переспросил я.
   — С тобой все в порядке, сынок? — Она похлопала меня по руке.
   — Со мной? — Я почти рассмеялся. — Разумеется. Мне, собственно, нужны Висячие Сады.
   — Висячие Сады? — Она поправила свой шелковый платок скрюченными пальцами.
   На ней было много украшений, большинство подделки, да и одежда выглядела старой. — О, это очень далеко. — Она протянула руку, указывая на что-то слева от меня. — Возьмите такси!
   — Я хотел бы прогуляться пешком, — мрачно проговорил я. — То есть… — Вдруг я проник в ее взгляд и увидел неожиданную симпатию по отношению ко мне. — Видите ли, я… у меня не хватает кредиток. Не нашлось бы у вас несколько лишних? — Я протянул руку, заставляя себя не отдергивать ее.
   Ее симпатия не исчезла мгновенно, как это постоянно происходило в Старом городе. Казалось, она только глубже ушла в морщины на лице женщины.
   — Ах ты, бедняжка. Я не ношу с собой кредиток. Но… открой свой счет, — она потянулась к моему запястью, — я переведу тебе немного.
   — О нет. — Я дернулся назад. — Не стоит… Все нормально, я лучше прогуляюсь.
   Я нагнулся и сделал вид, что только что нашел ее заколку, украшенную крошечным драгоценным камнем. Когда я толкнул старушку, мне удалось стянуть ее, единственную мало-мальски ценную безделушку.
   — Вот! Думаю, вы это обронили.
   — О, спасибо, благодарю! Я… но подождите же!
   Я прибавил ходу, почти бегом спасаясь от ее признательности. Я следовал причудливым изгибам улиц, придерживаясь того направления, которое она указала, еще и еще спрашивая про Висячие Сады. Я то приближался к ним, то удалялся, пока, наконец, около полуночи не нашел их. К тому времени мои ноги превратились в сплошную мозоль, как будто я прошагал половину пути до ближайшей звезды. Сады словно парили в воздухе, взбегая вверх и обрушиваясь вниз по разным сторонам от меня, ярус на ярусе в своем сверхъестественном величии — шелестящая жизнь, собранная из сотен разных миров здесь, в самом сердце Федерации. Однако большинство растений было погружено в тень, и даже мои глаза не могли разглядеть все это великолепие, пока я шел по извилистым, тускло освещенным дорожкам, проложенным между ярусами. Да тогда мне было ровным счетом наплевать на всю эту красоту. Единственное, к чему я стремился, — это вернуться в родные места и забыть, что я вообще когда-то видел Куарро. Наконец я достиг самого нижнего уровня, того самого, который окружал просвет, ведущий вниз, к площади Божественного Дома. Я несколько раз обследовал этот ярус, тщетно пытаясь обнаружить какой-нибудь запасной ход, лестницу, скобы — что-нибудь, что дало бы мне возможность спуститься по отвесной стене, поддерживающей верхний ярус конструкции, и преодолеть огромную воздушную пропасть внизу. Но никакой лазейки не было. Путь вниз и назад был отрезан.
   Перегнувшись через тонкие перила и глядя вниз, я мог различить шпиль Божественного Дома, смутно отсвечивающий далеко внизу, и даже людей, снующих по площади. Модули воздушного такси, поднимаясь, росли, как пузырь, и, промелькнув, исчезали в ночной темноте. Снизу доносились крики огромной толпы и звуки музыки, до меня долетало зловоние Старого города, поднимавшееся в жарком воздухе, от этого мне чуть не стало дурно. Я нагнулся еще ниже и, не отдавая себе отчет в том, что делаю, закричал:
   — Помогите! Я здесь! — Как будто меня мог кто-нибудь услышать, словно кому-то было до этого дело. Мой слабый голос растворился в огромной пропасти внизу. Для Старого города я был несуществующим привидением, впрочем, как и здесь, наверху, — еще одна тень в океане теней Висячих Садов. Ограда, на которую я налег, продавилась и подалась вниз. Я отпрыгнул, все же не желая отправляться домой таким способом, и повернулся спиной к резервуару-накопителю для рыб, питательному резервуару… Я был как та рыбка, выброшенная из воды и гибнущая на открытом воздухе. Бросившись на мягкую примятую траву на склоне холма, я лежал, глядя в черную даль неба и на бесчисленную россыпь звезд… И почувствовал почти облегчение, когда патрульный сотрудник Службы Безопасности разбудил меня на рассвете и задержал за бродяжничество.
   Ребята из Службы Безопасности в считанные минуты без труда подняли данные обо мне и теперь знали всю историю моей жизни. Столько же времени потребовалось, чтобы получить подтверждение, что Зибелинг отказывается принять меня в стены института и что черные вороны Контрактного Труда ждут меня с распростертыми объятиями. Во второй половине дня, перед тем как они явились за мной, предоставилась возможность еще раз совершить полет над Куарро и полюбоваться верхушками небоскребов, окрашенных пламенем заката. Пролетев над зелеными водами залива, модуль достиг комплекса космического порта и заживо похоронил нас в темном чреве терминала Контрактного Труда.
   Затем было много коридоров, даже больше, чем в здании Службы Безопасности, со стенами цвета грязного цемента. Интересно, почему все официальные учреждения выглядят как тюрьма? Наверное, потому что именно в этом выражается их сущность.
   Охранники бросили меня в камеру и, сменяясь, немного поработали надо мной.
   Уходя, один из них пообещал:
   — Мы приготовили для тебя нечто особое, уличный мальчишка, за ту головную боль, которую ты нам причинил. Сейчас ты увидишь, для чего ты здесь. Мы тебе устроим шоу!
   Они вышли, недобро скалясь.
   — С вас станется, вороны! — крикнул я. — Мне плевать. Всего-то десять лет. — Я осекся: десять лет это больше половины моей жизни!
   — Тебе это покажется вечностью! — Они загоготали, и этот смех долго стоял у меня в ушах, когда они, наконец, ушли.
   Я вытер нос, из которого шла кровь, и подвигал руками и ногами. Ничего не сломано, мне повезло, что им нужен был товар в рабочем состоянии. Я огляделся: камера была не больше чулана и пуста. Коврик, окно и умывальник. По крайней мере, пока они оставили меня в покое. Я доковылял до умывальника, выпил воды из пригоршни, затем сел, прислонившись к стене и, чтобы не вспоминать о Джули, Кортелью и обо всем, что я потерял, стал думать о том, чем меня собираются «угостить» еще. Внезапно свет в камере погас, а стена напротив меня зажглась подобно экрану. Скучный голос монотонно забубнил:
   — Планета номер пять в системе бело-синего солнца, спектральный тип Би-Три-Ви, приведенныйОтчетодин-три-девять-шесть. Эс-один-три-девять-шесть-дробь пять не имеет названия, потому что адекватного названия не нашлось. Климат пригоден для обитания, зона в неустойчивом состоянии.
   Нудный голос продолжал бубнить, но я слушал эту белиберду вполуха.
   Внезапно в камере стало невыносимо душно, а воздух наполнился зловонием гниющих растений. Я почувствовал, что по мне поползли какие-то кусачие насекомые, и вскочил… Передо мной на голографическом экране вереница измазанных грязью потных людей преодолевала заболоченную просеку среди джунглей, по щиколотку утопая в исходящей паром хлюпающей грязи. У большинства на спинах было привязано что-то вроде тяжелых бурдюков, вдавливающих их в почву; у двоих в руках я увидел парализующие карабины. Один из рабочих споткнулся. К нему подбежал охранник, и нечто похожее на брызги желтого ила, отделившегося от засохшего дерева, обрушилось на его голову. Вслед за этим из-за спины бедняги взвился целый дождь искр, и я вскрикнул, когда они упали на его ногу, увязшую в грязи. На нем не было никакой защиты. Я заткнул уши руками, но продолжал слышать предсмертный вопль.
   Декорация поменялась. Другого несчастного тащили вдоль берега какой-то грязной реки, красный след извивался по бурой воде. Один из рабочих попытался прийти ему на помощь — охранник обрушил приклад карабина на его лицо. Тот полетел в грязь, лицо залила кровь, обагрившая руки; она стала брызгать и на меня! Я заорал, чтобы кто-нибудь прекратил этот кошмар, но кровь продолжала лить через экран, и я решил, что это никогда не кончится. Все новые немыслимые ужасы происходили на экране при моем непосредственном участии, благодаря совершенной технике, пока я не забился в угол, колотя рукой в стену, затыкая уши и закрыв глаза…
   Спустя долгое время я вновь обнаружил себя в светлой и прохладной камере.
   Однако мой статус оставался прежним. Неважно, что я видел лишь видеозапись, — достаточно того, что все это происходило на самом деле при съемке и там мне суждено в скором времени оказаться. Будь проклят Зибелинг и иже с ним! Только вчера я занимался с ними веселыми упражнениями, а сегодня меня отправляют в ад, а они даже не вспомнили обо мне. Когда вновь погас свет, я бросился к двери, колотя в нее изо всех сил и крича:
   — Выпустите меня отсюда, слышите вы, грязные ублюдки, выпустите!
   Моих воплей никто не слышал. Далее ничего не последовало — лишь кромешный мрак, наверное, все-таки наступила ночь. Какое-то время я стоял, прислонившись к прохладной стене, затем сел в своем углу и сказал, скорее самому себе, потому что услышать меня было некому:
   — Я хочу умереть.
   На следующее утро я готов был на что угодно, только бы вырваться скорее из этой камеры.
   Пришедший охранник криво усмехнулся и заметил:
   — Проблемы со сном?
   Я молчал, и он сам порадовался своей шутке. В продолжение нашего пути в большое помещение, где хранились файлы с информацией, он пытался добиться от меня какой-то реакции.
   — Мальчик готов для маленьких каникул. Эс-один-три-девять-шесть. — Он положил на стол кассету. — Повезло же парню!
   — Пошел ты! — сказал я, чтобы прекратить его излияния. Охранник оскалился и заломил мне руку. Сидящая за столом женщина с узким лицом открыла файл на своем компьютере.
   — Вы уверены? Туда нет прямого сообщения, едва ли затраты на транспортировку оправданны, — задрав нос, она посмотрела на охранника.
   Выражение его лица изменилось. Я подумал, что теперь мой черед торжествовать. — Но если вы настаиваете… — Внутри у меня все оборвалось. — Можно отправить его через сектор Тиллинга. Вы можете послать его туда, а они позаботятся о дальнейшей транспортировке.
   — Сектор Тиллинга? — Охранник выглядел удивленным, но кивнул. — Хорошо, давайте сделаем так.
   На лице женщины появилась странная улыбка, что немного удивило меня. Она включила экран с большим объемом мелкого текста.
   — Подпиши здесь, — она ткнула пальцем в линию под текстом. — Это твой контракт, означающий согласие на работу. По прошествии десяти лет ты получаешь по данному контракту пять тысяч кредиток. Если захочешь выкупить контракт до его истечения, ты выплачиваешь нам эту сумму.
   — Черта с два! Я не подпишу этот…
   Охранник схватил со стола маркер и сунул мне:
   — Или ты подписываешь, или я ломаю твою руку.
   Я поставил свою подпись, состоящую лишь из одного знака — X. Женщина кивнула, однако тут же схватила мой большой палец и надавила им на сканирующее устройство. Я увидел его отпечаток в синих тонах на экране.
   — Для подстраховки.
   Она впечатала мои данные в устройство, напоминающее степлер, затем схватила мою руку и вложила ее в это устройство. Я пытался вырваться, но хватка у женщины была железная. Я ощутил жгучую острую боль, моя рука была изуродована, и к тому же я потерял нечто большее — свободу. Взамен я получил красную полосу на руке примерно в два пальца толщиной. Я прикоснулся к ней дрожащей рукой. Клеймо было твердое, еще сохраняло тепло и накрепко впечаталось в кожу моего запястья, что причиняло невыносимую боль. До сегодняшнего дня я ожидал увидеть на своей руке браслет с несколько иной базой данных.
   — Благодарю за украшение.
   — Он готов. Отправьте его в обработку.
   И я прошел обработку. С меня сняли мою хорошую одежду и выдали изношенный грязный комбинезон, похоже, снятый с покойника. Меня спросили, не страдаю ли я слепотой, глухотой и вообще, жив ли я… Я ответил, что уже нет, но сотрудник задавал чисто риторические вопросы. Он послал меня за очередной порцией издевательств, прививок и унижений, пока я снова не попал в камеру, где на этот раз проблем со сном не возникало. На следующий день, а может, через два дня, меня отправили в терминал космического порта для погрузки на транспорт, несущий оглушенный и не способный к действию человеческий груз.
   Мне никогда прежде не приходилось бывать в космическом порту, да и сейчас я его почти не увидел. Однако странное возбуждение овладело мной, когда я мельком успел разглядеть механические решетки, огромные силуэты пилонов, здания терминалов, порталы кранов и — самое главное — космические корабли. Я пытался сбросить с себя гнетущее ощущение беспросветного отчаяния и прочувствовать то, что открывалось передо мной: звездолеты, достигающие дальних миров, не прикованные к одному месту или даже к одной системе звезд, способные пересекать сотни и тысячи световых лет, от солнца к солнцу… Корабли, как поблескивающие диски с опознавательными знаками Транспорта Созвездия Центавра, ждущие где-то впереди, чтобы унести меня из тюрьмы Старого города, Куарро и Ардатеи в мир, во сто крат худший, чем что-либо, что я видел здесь!
   На борту меня усадили в кресло и стянули взлетными ремнями. Казалось, прошли часы в ожидании, пока наконец корабль не ожил и не начал подъем. Я не знал, чего ожидать в следующее мгновение, когда мы стали взлетать. Может быть, это в какой-то мере помогло, потому что сопровождающие не утруждали себя попытками сделать наш полет легким. Мое тело напряглось, и я закричал, когда корабль вырвался из железных тисков притяжения, ворвавшись в ледяной вакуум, подчиняясь воле более сильной, чем законы вселенной. Я никогда не представлял себе, что значит покидать Ардатею, оставлять позади всю свою жизнь. Но сейчас это не имело никакого значения, потому что было поздно что-либо изменить. И ничего не оставалось делать, как ждать.
   Я понятия не имел, где находился сектор Тиллинга и что он собой представляет. Федеральное Транспортное Управление, подразделением которого является Департамент Контрактного Труда, с его помощью удовлетворяло потребность в неквалифицированной дешевой рабочей силе, которая использовалась во всех уголках Федерации. Когда корабль наконец прервал свой сверхсветовой прыжок, мы оказались даже не в какой-нибудь планетной колонии, а на орбитальной станции, вращающейся вокруг безжизненной мертвой планеты. Но, в общем-то, это было не важно. Главное — то, что произошло после моего прибытия в пункт назначения.
   Целыми днями мне пришлось ожидать своей участи в серой грязной комнате вместе с остальными; они лежали вповалку, уставившись в потолок, потому что у них не оставалось ни надежды, ни даже сожаления. В иллюминатор заглядывало испуганное и злобное лицо планеты без названия, уставившееся на нас снизу. Сидя на полу у иллюминатора, я часами смотрел туда. Мое душевное состояние было таким же блеклым и безжизненным, как ее вид; я думал о красной полосе на запястье, и надежда была так же невозможна, как попытка спрятать мой новый знак отличия.
   Наконец в дверях появился охранник, позвал меня и взглянул на мое клеймо.
   — Отлично, клейменыш, — сказал он, — теперь наверх.
   И он показал направление большим пальцем.
   — Прямо сейчас? — Мой голос дрогнул.
   Он хохотнул:
   — А ты думал?
   За дверью ожидал еще один ворон, у которого был более официальный вид.
   — Ты Кот? — спросил он.
   Я кивнул. Странно, что это им известно. Неужели они издеваются так над каждым, кто дал вербовщику бутылкой по голове?
   — Прекрасно. У нас на тебя особая заявка, клейменыш.
   Я прикоснулся к красному рубцу на руке, ощущая ползущих по шее насекомых и представляя желтую липкую жидкость, обрушивающуюся с дерева…
   Охранник прокашлялся:
   — Так ты водишь снегоходные машины?
   — Что? — уставился я на него.
   — У нас спецзаявка на водителя. Согласно нашим данным, ты для этого подходишь… (Кто-то заплатил ему за то, чтобы он спросил меня об этом. Я должен ответить «да».)
   Я не разочаровал охранника:
   — Всю жизнь только и делаю, что вожу снегоходы. Конечно, подхожу.
   Он наверняка почувствовал, что ложь, словно брызги, слетает с моих мыслей, как вода сквозь решето. Но ему-то какое дело?
   — Для тебя уже имеется разнарядка. — Он посмотрел на мой рубец с удивлением или даже замешательством: это явно не вязалось с планом. У меня перехватило дыхание. — Я вызову трансфер.
   Почему-то мне стало легче дышать. Мы молча шли по коридору. Заявка на меня. Я ломал голову: у кого связи в ФТУ были настолько сильны, что он мог изменить их записи… Кто мог знать обо мне? Зибелинг — а что, если он передумал? Ну, Зибелингу такая головная боль ни к чему. Я попытался вкрасться в мысли официального представителя, но он понятия не имел, почему его послали за мной, он лишь следовал чьему-то распоряжению.
   Человека, который нас ожидал, я видел впервые. Его звали Кильхода, и он работал в Федеральном Департаменте Шахт. Это мне ни о чем не говорило. Я посмотрел ему прямо в глаза, но не нашел там ни единого объяснения, как не нашел и в его мыслях, куда я заглянул. Кильхода, однако, существовал так же реально, как и рубец у меня на руке. Мне пришло в голову, что, возможно, все это чудовищная ошибка и что, может быть, существует еще один клейменый по кличке Кот. Надеюсь, они не отправили беднягу вместо меня на С-1396.
   Челюсть Кильходы напоминала стальной капкан, а седые волосы — утро в Старом городе. Он обращался со мной, как с уличной крысой, и явно сомневался, что я способен водить снегоходы. Он задал мне несколько вопросов о принципах их работы, создав для меня немалые проблемы, но я считывал ответы с его сознания и преподнес их в словесной форме. Наконец телепатия пригодилась мне. Я пытался прочитать также, куда мы направляемся, но его мысли были забиты расписаниями, задержками, крайними сроками, встречами и всякими вроде меня, с которыми Кильхода вынужден был возиться. Он подозвал охранника:
   — Этот подойдет. Подготовьте его.
   Охранник увел меня. Я пожалел, что у меня не хватило времени узнать правду, но в Старом городе говорят: «Кто задает вопросы, тот нарывается на неприятности». Куда бы меня ни привели, это будет все равно не хуже, чем С-1396. Я молча ожидал своей участи.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ТУМАННОСТЬ РАКА

Глава 6

   Звезды были повсюду. Я не мог их счесть, красивые яркие звезды и вечная ночь кругом. Я двинулся в холодной темноте, мои пальцы нащупали гладкую поверхность. Потолок примерно в полуметре над моим лицом. Глаза у меня затуманились, а когда зрение вновь прояснилось, я понял, что звезды — это лишь отражение на стенах отсека, где я находился. Я вспомнил, что я на корабле и куда он направляется. В темноте меня будто вновь обожгло клеймо, я попытался улыбнуться, но лицо как онемело.
   Я понял, что мне дали что-то вроде наркотика, который вырубил меня еще на перевалочной станции; таким образом меня подготовили к долгому перелету, превратив в груз. Я совершенно не помнил погрузку на корабль и явно не должен был просыпаться сейчас: как и остальные, лежащие подо мной в ярусных койках, подобно покойникам в морге. Но меня угораздило проснуться раньше всех. Я помню, как бесконечно смотрел на неподвижные звезды, пока громада корабля готовилась к следующему сверхсветовому прыжку. Где-то в прошлой жизни Дир Кортелью однажды сказал мне, что длина перелета зависит от формы пространства, которое пересекает звездолет, и, если расчет неверен, никто не может сказать точно, где закончится полет. О том, что наш перелет начался, я понял по тому, как звезды поблекли, исчезли и вернулись вновь в другом обличье за доли секунды, я даже не успел задержать дыхание. Интересно, в нужном ли направлении мы летим? Я представил себе, что каждый перелет на сотни световых лет удаляет меня от дома и всего, что я знал.
   Трудно сказать, как далеко и как долго мы летели. Одна моя рука была привязана, и в вену периодически вводилась какая-то субстанция. Я не чувствовал ни голода, ни жажды, ни чего-либо еще; я просто лежал на своей койке в длинном темном отсеке и смотрел на звезды или на их отражение на корпусе звездолета.
   Моя голова была как в тумане, и я не задумывался, как именно звезды отражаются там, где я их вижу. Иногда до меня долетали голоса членов экипажа. Когда один из них шел по рядам между коек с проверкой и поравнялся со мной, я, как будто во сне, выпрямил руку и хлопнул его по лицу, он отскочил, едва не пробив стенку. Остальное время я лежал в полной ночной темноте, считая звезды, пока окончательно не сбился.
   Я вновь принялся считать, когда картина поменялась — прежнее созвездие поблекло, уступив место новому. Моим глазам предстала новая планета. Я разглядывал отражение на стене, прежде чем понять, что именно я вижу.