Винник Александр Яковлевич. Тайна доктора Хента

   Пользуясь этим, Улисс пытался объяснить Лайге свои опыты:
   – Одним обезьянам мы вводили кофеин, действующий на участки возбуждения. Помнишь, я объяснял тебе эту теорию?
   – Да, да, – рассеянно ответила Лайга.
   – Ну вот. А другим давали бром, возбуждающий участки торможения. Эти стали более тонко различать звук, малейшие колебания, которых раньше не воспринимали. Вводили бром и кофеин одновременно в разных дозах. Применяли и много других препаратов: эфедрин, фенамин, пантокрин, новокаин… Сначала воздействовали на всю кору полушарий мозга в целом, потом – на отдельные участки. А теперь вводим совсем новый препарат, открытый профессором Милоти…
   – Да хватит вам, Хент, – прервала его Лиси. – Это ведь так скучно.
   – Ты дома мне расскажешь. Хорошо, Улли? Это интересно. Но нам сейчас надо ехать, – сказала Лайга.
   У двери их встретила вошедшая Эли. Хент познакомил их. Лайга свысока взглянула на девушку и, капризно дернув плечом, сказала:
   – Вы простите, мы должны вас оставить… Спешим на регби.
   Улиссу показалось, что знакомство пришлось ей не по душе.
   …Дела у Хента складывались неблагоприятно. После смерти Милоти университет перестал интересоваться его лабораторией. Помещение было обещано преемнику Милоти, и Хент с трудом договорился об аренде его на три месяца. Наконец, университет отказался оплачивать труд двух лаборантов, работавших с профессором Милоти, и ветеринара, наблюдавшего за животными.
   Надо было искать выхода из создавшегося положения.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

   Узнав, что к Улиссу в лабораторию ходит молоденькая женщина, Лайга пришла в неистовство.
   – Мало того, что деньги на обезьян уходят, так ты еще любовниц заводишь! – кричала она.
   Но когда Улисс объяснил, что Эли вызвалась помогать ему в опытах, Лайга успокоилась и даже проявила некоторый интерес к «странной» девушке.
   – А кто она такая?
   – Дочь профессора Милоти. Я же тебе говорил. Перед смертью он передал мне свои научные материалы, я смогу продолжать его работу. Требуется немного денег, чтобы снять помещение для лаборатории… ну, и еще немного… Я думаю, мы могли бы выкроить из своего бюджета.
   – А зачем это тебе?
   – Как зачем? Это очень важное открытие. Милоти нашел препарат, с помощью которого можно обыкновенного ребенка сделать гениальным музыкантом.
   – Ну так что?
   – Ты ведь знаешь, как редки у нас настоящие музыканты, а я впоследствии смогу любого человека сделать талантливым.
   – Это выгодно?
   – Я сейчас думаю не об этом. Важно закончить опыты.
   Лайга пожала плечами.
   – Мой папа никогда ничего не делал без выгоды. И он стал миллионером.
   – Моя работа тоже, наверное, принесет деньги, – поспешил Улисс утешить ее, хотя не представлял себе, какую пользу можно извлечь из открытия профессора Милоти. – Может быть, со временем препарат будут покупать.
   – Ты откроешь магазин? – обрадовалась Лайга.
   – Не знаю, любимая. Я еще как следует не про­думал. Сейчас мне надо продолжать опыты. Эли поможет, пока нет лаборанта… Ты не ревнуешь меня к Эли?
   Улисс привлек Лайгу к себе.
   – Ах, оставь, Улисс. Ну что ты вдруг вздумал целоваться? Я же с тобою серьезно разговариваю. И как тебе могло взбрести в голову, что я буду ревновать к этой… Как ее?
   – Эли Милоти.
   – Да, Эли. Она же такая… Ну, в общем совсем другая… Не такая, как я. Да?
   – Ну, конечно! – согласился Улисс. – Она хорошая, умная, добрая… Но ты… самая лучшая, ты моя любимая!..
   – Оставь, Улисс… Я пойду к Лиси, у нее сегодня бал.
   …С Лайгой о деньгах так и не удалось договориться. Что же делать? Улисс не знал, где искать выход из затруднения. А тут, как назло, заболела одна обезьяна. Держать ее со всеми вместе было опасно, от нее могли заразиться другие. Улисс решил взять больную обезьяну домой. Он поместил ее в коридоре, отгородив угол у двери.
   Появление в доме животного вызвало у Лайги истерику.
   – Боже мой, что делает этот сумасшедший! Обезьяна в моем доме! Ужас! Каждый день новое. То все комнаты завалил книгами, потом начал приводить, студентов. Теперь обезьяны. Нет, он меня погубит. Я больше не в силах терпеть. Бедная, несчастная Лайга! Это тебе плата за непослушание родителей. Это бог тебя наказал… Книги и обезьяны ему дороже жены.
   Улисс совсем растерялся. После скандала, устроенного Лайгой, Улисс поклялся, что снесет книги в свой кабинет, причем согласился сам приводить в порядок книжные шкафы, так как прислуга Петли, освоившаяся с мыслью, что важно угождать хозяйке и тогда можно не считаться с хозяином, наотрез отказалась иметь дело с книгами.
   – Вы правы, госпожа, – сказала она Лайге. – Дом не библиотека. Книги отравляют воздух пылью.
   Книги свалили в кабинет Улисса. Но что делать с обезьяной?
   Когда Улисс заговорил об этом с Эли, она сказала:
   – В коридоре, действительно, нельзя держать больное животное.
   – А что же делать?
   – Надо быстрее нанять лаборанта и прислугу, которая бы ухаживала за животными. Я не понимаю, почему вы медлите?
   Улисс печально покачал головой.
   – На это требуются деньги.
   – У вас нет денег? – удивилась Эли. – Отец говорил, что вы богаты.
   Улисс густо покраснел и опустил голову.
   – Лайга вышла замуж против воли отца, и он выделил нам небольшую сумму… Сравнительно небольшую… Денег хватило бы на все. Но… – Он еще гуще покраснел. – Лайга бывает в высшем свете, ей нужно хорошо одеваться…
   Эли прикусила губу. Морщинки сбежались к ее переносице. Избегая взгляда Улисса, она сказала:
   – Я дам деньги на лаборанта и прислугу.
   Улисс пробовал возражать. Но Эли решительным жестом остановила его.
   – Того, что оставил отец, я не трачу… К тому же, по-моему, лабораторию можно перевести в наш дом. Он большой, а я там одна с прислугой… Найдется помещение и для обезьян.
   Она повеселела, морщинки на лбу разбежались.
   – Это будет очень удобно. Днем вы сможете там работать. А вечерами и ночью моя прислуга присмотрит за животными.
   Глаза Улисса повлажнели, он поцеловал руку Эли. Она опустила глаза и покраснела.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

   Немного времени понадобилось для того, чтобы увлечение прошло, и дочь миллионера Моунта поняла, что не бедный врач Хент должен был стать ее мужем.
   – Я не понимаю тебя, – говорила Лиси Барви Лайге, когда подруги оставались наедине. – Хент нищ и неизвестен. Вдобавок, эти обезьяны и собаки. Возится целый день с животными, как простой фер­мер. А потом идет к тебе – чистой и прекрасной.
   – Да, ты права, я сама так думаю. Это ужасно, Я так ошиблась, так ошиблась! Не послушалась моего милого папу.
   – Но еще не поздно, можно разойтись.
   – Ты думаешь?
   – Сейчас можно уйти от него, а со временем оформить развод и составить себе новую партию. Такую, какой достойна прекрасная Лайга.
   – Ах, милая Лиси, ты права, но я не знаю, как это сделать?
   – Уходи от него и все. Отец с радостью примет тебя.
   – Конечно. Я уверена.
   Лайга уже готова была прислушаться к совету подруги, но случайное знакомство нарушило ее планы. Собственно, это знакомство заставило ее на время позабыть об Улиссе, о его обезьянах и о многом дру­гом.
   Она увлеклась Смаем Чёрчем – театральным администратором, с которым познакомилась на ежегодном банкете Общества благонравия и трезвости.
   Внешность Смая Чёрча отнюдь не отвечала представлениям Лайги о мужской красоте. Худое, вытянутое, прыщеватое лицо, разбегающиеся в стороны огромные уши, искривленный в презрительной улыбке рот с узенькими синевато-серыми губами…
   Смай Чёрч был явно некрасив. Но в нем оказалось то, чего так не хватало Лайге в робком, покорном Хенте. Смай Чёрч был нахален, решителен. И хи­тер.
   Чёрч не начал с обычных комплиментов, которые от частого повторения потеряли для Лайги свою остроту и прелесть.
   – Госпожа Хент? Урожденная Моунт? – переспросил он, когда Лиси Барви представила их друг другу. Чёрч причмокнул губами и эффектно помолчал, словно размышляя.
   Сердце Лайги быстро забилось. «Что скажет этот человек о ней? – мелькнула мысль. – Почему он молчит?»
   – Лайга Моунт, – повторил Чёрч задумчиво. – В вашем имени есть что-то сильное, покоряющее… Я по именам стараюсь угадать характер человека. И редко ошибаюсь.
   – Интересно!
   – Вы не верите?.. С научной точки зрения это, пожалуй, необъяснимо, это скорее от интуиции. Мне ведь по роду деятельности приходится иметь дело с душой человека – я театрал. А профессия многому учит.
   Он подал Лайге рюмку коньяка.
   – Давайте выпьем, – сказал он. – Я преувеличил несколько. О характере человека я сужу не только по имени, но и глядя на того, кто его носит. Лайга, Лайга… Ваше имя и… ваше лицо вызывают желание покориться. Но простите, я вынужден вас покинуть, меня ждут дела.
   Он коснулся губами руки Лайги. Блеснули смазанные кремом гладко причесанные волосы, источавшие тонкий возбуждающий запах дорогих духов. Чёрч снова взглянул на Лайгу, в глазах его скользнули лучи, заставившие ее потупить взор. И ушел.
   Осталось ощущение чего-то недосказанного, едва уловимого, непонятного, интригующего.
   – Он женат? – спросила Лайга у Лиси.
   – Да. Но жена у него старая, противная.
   – Он тоже не особенно красив.
   – Ну что ты! Разве о мужской красоте судят по лицу? Он энергичен. Люблю таких! Настоящий мужчина!
   Лиси даже прищелкнула пальцами.
   «Настоящий мужчина!» – с каким восхищением это было сказано. А ведь Лиси, конечно, знает толк в мужчинах. Она не смогла бы даже временно увлечься этим несчастным Хентом.
   Лиси вышла замуж за немощного шестидесятилетнего барона и с его молчаливого согласия ведет себя так, как ей подсказывает сердце. А сердечко у нее не выносит однообразия и постоянства.
   – Он настоящий бизнесонец! – продолжала Лиси о Чёрче. – Ты присмотрись к нему. Прелесть! В моем вкусе, но, к сожалению, ко мне он совсем рав­нодушен. А ты ему понравилась. Я уверена, не отнекивайся. Я это сразу увидела. Стоит тебе только пальчиком поманить, и он у твоих ног.
   Но, как это ни странно, Лиси на этот раз ошиблась. Так, по крайней мере, казалось Лайге.
   Она начала ежедневно навещать Лиси. Каждый день, ровно в два часа туда являлся и Чёрч. Можно было подумать, что Чёрч ищет встреч с Лайгой. Но как же в таком случае понять его холодность в обращении с ней? Он разговаривал с Лайгой обо всем, но только не о том, чего она с трепетом ожидала.
   Лайга удивилась: это был первый мужчина, не говоривший о ее неотразимой красоте, не добивавшийся ее расположения.
   И Лайга влюбилась в Чёрча.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   Однажды Чёрч пришел к ним домой.
   Когда после обеда мужчины закурили, Лайга поднялась.
   – Я вас оставлю, мне нужно подготовиться к вечеру. Улисс, развлекай гостя. Господин Чёрч заинтересовался твоими обезьянами. Это так смешно. Ха-ха-ха! Ну, я ухожу.
   Когда Лайга вышла, Чёрч подсел ближе к Улиссу и сказал:
   – Мы люди деловые, и, я надеюсь, можно отбросить всякие условности. Не так ли, господин Хент?
   – Пожалуйста, прошу.
   – Так вот. От госпожи Хент я случайно узнал о вашем открытии.
   – Это не мое открытие.
   – А чье же?
   – Профессора Милоти.
   – Но ваша супруга сказала, что он умер.
   – Это не меняет дела. Честь открытия принадлежит ему.
   – Позволю себе заметить, что смерть профессора меняет дело. Насколько я понял из рассказа Лайги, Милоти официально завещал открытие вам.
   – Да.
   – И нет других лиц, которые могли бы претендовать на наследство Милоти?
   – Есть дочь профессора, Эли.
   – Отец поручил ей вместе с вами продолжать работу над открытием и распоряжаться его последствиями?
   – Нет. Она балерина. Помогать мне взялась добровольно. Отец ей не поручал этого.
   Чёрч энергично потер руки.
   – Итак, установлено, что вы вправе самостоятельно, единолично работать над изобретением и поступать с ним как заблагорассудится.
   Улисс насторожился:
   – Да, но я не понимаю, почему это вас интересует?
   – Я сейчас все объясню. Из рассказа вашей супруги я понял, что вы изготовляете какой-то препарат, который позволяет делать людей музыкально одаренными.
   – Не совсем так.
   – Я понимаю, что госпожа Хент не могла точно изложить такую сложную проблему. Признаться, меня и самого этот вопрос интересует лишь в общих чертах. Я не ученый и, конечно, не сумею разобраться во всех тонкостях. Меня эта проблема интересует с деловой точки зрения.
   – В таком случае моя работа вряд ли представит для вас интерес.
   – Почему? – удивился Чёрч.
   – Да потому, что никакого отношения к финансовым делам она не имеет, – решительно сказал Улисс. – А вас, насколько я догадываюсь, привлекает именно эта сторона дела.
   – Совершенно верно. Поэтому я и пришел к вам. У меня есть к вам практическое предложение.
   – Какое?
   Чёрч с удовольствием затянулся и, выпустив несколько тонких колец дыма, сказал, задумчиво глядя на них:
   – Я просил бы вас в самых общих чертах изложить суть своего открытия. Научные детали меня, разумеется, не интересуют. Мне важно главное: у вас в руках есть или вскоре будет препарат, способный обыкновенного ребенка сделать вундеркиндом, на редкость музыкальным ребенком. Так?
   Улисс вспомнил предупреждение профессора Милоти: быть осторожным, держать пока все в тайне.
   – Я предпочел бы пока об этом не говорить, – сказал он решительно.
   – Я ведь не требую, чтобы вы раскрыли секрет препарата. Мне хотелось бы из ваших уст узнать: есть такой препарат или нет?
   «От Лайги он все равно уже знает. Какой смысл скрывать?» – подумал Хент и неуверенно сказал:
   – Да, такой препарат может быть создан.
   – Это всего лишь предположение?
   Улисс медлил с ответом. Чёрч взял его руку своими холодными пальцами и доверительным голосом сказал:
   – Напрасно вы меня чуждаетесь. Как деловой че­ловек я могу быть вам очень полезным. Скажите прямо: вы произвели уже опыты, чтобы проверить правильность предположений Милоти?
   – Да.
   – На людях?
   – Нет, на обезьянах.
   – Удачно?
   – Да, удачно.
   – Тогда переходите к опытам над людьми.
   Улисс отрицательно покачал головой.
   – Нельзя. Надо еще и еще проверять. Нельзя идти на риск.
   – Какой же риск, когда вы говорите, что опыты на обезьянах оказались удачными? Когда-нибудь надо же переходить к опытам над людьми. Мы найдем детей для опытов, вам ни о чем не нужно беспокоиться. За последствия вы не отвечаете.
   Улисс хотел возразить, но Чёрч не дал ему и слова сказать.
   – Я предлагаю такой договор: мы создаем вам условия для продолжения опытов – лабораторию, аппаратуру. Будут животные, дети. В общем, все, что требуется. Раз. Мы выплачиваем вам определенный гонорар за открытие и труды. О сумме, надеюсь, мы договоримся. Два. А ваша продукция… прошу прощения, – поспешил он поправиться, заметив, что Улисс недовольно поморщился, – то есть дети, у которых после опыта появится талант, поступают в наше распоряжение.
   – Но, как же…
   – Простите, я еще не закончил. Мы – деловые люди и должны разговаривать по-деловому. Сумму, необходимую для продолжения опытов, мы выплачиваем немедленно. Но вы сразу же произведете опыты на детях. Сами понимаете, капитал должен приносить доход… Что касается гонорара за открытие, то он будет выдан, как только вы продемонстрируете одаренность первого ребенка.
   – Я считаю разговор преждевременным.
   – Ничего подобного, – поспешно возразил Чёрч. – Рано или поздно вам придется обратиться ко мне… или в другое театральное бюро. Вы сами сейчас это поймете. Представим себе, что у ребенка действительно необычные музыкальные способности. Так что же родители будут держать его взаперти? Они пожелают обучить ребенка, подготовить его к сценической деятельности. Вы представляете себе, как это будет звучать?
   Чёрч вскочил с кресла и, отчаянно жестикулируя, как на арене цирка, произнес:
   – Гастроли вундеркинда Мило Горва или Кипи Бетсон. Феноменальный слух! Невиданная музыкальная одаренность! Чудо природы!! Естественно, – продолжал он уже более спокойным тоном, снова усевшись в кресло, – ребенок должен выступать в лучших концертных залах. А это возможно только с нашей помощью. Итак…
   Он протянул Улиссу руку, но тот решительно отстранил ее.
   – Таких детей еще нет. Говорить не о чем… Да если бы они и появились, судьбой их могут распоряжаться только родители.
   – О, не беспокойтесь! – воскликнул Чёрч. – С родителями мы договоримся сами. Мне кажется, что условия вам подойдут. Назовите только сумму.
   – Я считаю разговор бесполезным, – отрезал Улисс.
   Но это нисколько не смутило Чёрча.
   – Я не тороплю вас с ответом, – сказал он. – Одно условие: с сегодняшнего дня никто не должен знать о ваших опытах и наших переговорах. Абсолютная и безусловная тайна. И второе: я предлагаю вам любую сумму под отчет для продолжения опытов – и сто тысяч бульгенов гонорара за открытие.
   Чёрч ожидал, что цифра ошеломит Хента. Его поразил спокойный ответ Улисса:
   – Деньги ни при чем.
   В это время вошла Лайга. Находясь в соседней комнате, она слышала все.
   – Ты должен согласиться, Улисс, – сказала она, подойдя к нему. – Господин Чёрч – мой друг и зла нам не желает. Раз он советует, надо соглашаться. Он деловой человек и лучше тебя разбирается в таких вещах.
   Улисс стиснул зубы, желваки забегали у него на щеках.
   – Пойми, Лайга, этого нельзя делать, я не имею права. Еще неизвестно, какое действие может оказать препарат на людей. Профессор Милоти предупреждал меня: могут быть самые неожиданные последствия, которые предугадать трудно. Дети могут заболеть, например, гиперакузией – это бывает при обострении слуха: больной воспринимает звуки с необычной силой, ему все время слышатся шумы, потрескивание, свист, гудение. У него могут начаться слуховые галлюцинации.
   Чёрч раскатисто засмеялся.
   – Не пугайте, ради бога, себя и нас. Ну, что за страхи вы выдумали. Все страшно, пока нет денег. Если даже случится беда, мы наймем для этого самого гиперакузника лучших врачей, и его вылечат. Ему уплотнят барабанные перепонки каким-нибудь новейшим химическим веществом, и он перестанет так сильно слышать.
   Чёрч вновь захохотал, довольный своей шуткой. Лайга тоже рассмеялась звонко, весело. Так смеются дети, не познавшие горечи разочарований и житейских невзгод. Один Улисс сидел мрачный, тревожно поглядывая на Лайгу.
   – Это не мое открытие, – упорно возражал он.
   Чёрч с досадой махнул рукой.
   – Ну какой вы, в самом деле, щепетильный! – воскликнул он, с презрением глядя на Улисса. – Кто докажет, что это – работа Милоти? Ведь все документы у вас?
   – У меня. Но документы его. Я как честный че­ловек…
   – Оставьте, господин Хент, детские рассуждения. Профессор Милоти умер, кости его догнивают в земле. Ему уже все равно – останется слава за ним или за вами… Вы говорите, у него есть дочь… Кстати, в каком театре она выступает?
   – В «Жюль-сен Опера», – нерешительно ответил Улисс.
   – Вот и прекрасно. С дочерью мы легко договоримся. Это же наш театр. Дайте только согласие, и мы все сделаем.
   – Нет. Не могу идти против совести, – упрямо твердил Улисс.
   Чёрч распрощался, Лайга пошла проводить его.
   Улисс отправился в свой кабинет и сел на диван. «Нет! Нет! Нет! – стучало в мозгу. – Не соглашаться, ни в коем случае! Пока еще рано».
   Он не слышал, как открылась дверь, но почувствовал знакомый запах духов. Лайга села к нему на колени. От одного прикосновения к скользкому холодному платью, туго обтянувшему фигуру Лайги, Улисса бросило в жар. Он вдохнул в себя запах ее дыхания и закрыл глаза. Лайга провела мягкой теплой ладонью по его волосам.
   – Послушай Чёрча, он наш друг, – прошептала она и приблизила свои губы к его губам. – Ты же говоришь, что любишь меня…
   Улиссу хотелось отстранить ее. Но мягкие, теплые руки Лайги властно потянули его к себе.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Улисс боялся разговора с Эли. Но, сверх ожидания, она, почти не колеблясь, согласилась с его доводами. Скажем прямо: и здесь сердце взяло верх над рассудком. Эли, как и Улисс, хорошо помнила предостережение отца: не спешить. Но как часто улыбка или взгляд любимого человека заглушают голос рассудка. В устах Улисса доводы Чёрча казались такими убедительными, что Эли сразу согласилась.
   – Если вы считаете, что можно приступать к опытам над людьми, действуйте. Вы сами должны решать. Что я понимаю в этом деле!
   Улисс совсем не подозревал о чувствах Эли и принимал ее слова за мнение рассудительного человека. Одобрение Эли решило исход дела в пользу Чёрча. Тем более, что этого добивалась и Лайга.
   Трижды заходил Чёрч к Улиссу, каждый раз предлагая все более высокую сумму гонорара. Когда он зашел четвертый раз, Улисс сказал:
   – Я согласен.
   Был заключен договор, по которому Хент получил от акционерного Общества покровительства талантам средства, необходимые для научной работы. Общество обязалось выплатить Хенту двести тысяч бульгенов гонорара за открытие, как только на одном ребенке будет доказана эффективность препарата, и по пятьдесят тысяч бульгенов за каждого следующего ребенка. Общество брало на себя музыкальное воспитание детей и, с согласия родителей, организацию их концертов. Особый пункт оговаривал ответственность Общества за здоровье детей и обязательство лечить их в случае возникновения какой-нибудь болезни от введения препарата. Был также пункт, строго обязывающий стороны хранить в абсолютной тайне научные работы Хента и его отношения с Обществом. Хент настоял также, чтобы в договоре был специальный пункт, дающий ему право не информировать акционеров и создателей Общества о научной стороне открытия и ходе дальнейших исследований. Таким образом, никто, кроме него, не мог воспользоваться препаратом.
   Чёрч долго, но безуспешно оспаривал этот пункт.
   – Вы сами должны понимать, – убеждал он Улисса, – что мы, деловые люди, не сумеем, конечно, разобраться в сложных научных проблемах. Но нам небезынтересно знать, какими средствами вам удается достигнуть таких удивительных результатов. Я не вижу оснований, почему вы должны хранить это в тайне от двух-трех учредителей Общества, людей, столь заинтересованных в судьбе вашего открытия.
   На это Улисс отвечал своими претензиями:
   – По непонятным мне причинам вы настаиваете на том, чтобы никто не знал о наших взаимоотноше­ниях.
   – Поверьте, у нас есть для этого веские основания, – говорил Чёрч. – Одно дело, когда широкая публика знает о том, что Общество покровительствует талантам. Это придает всему характер благородства, естественности, романтики. Другое дело, если широкая публика узнает, что дело связано с искусственным возбуждением талантов. Получится совсем иное. Поблекнет романтика, пойдут нежелательные толки, к вам хлынет стая репортеров, которая зальет потоком клеветы и вас и нас.
   – Да. Я согласен с этим. Но у меня есть основания, по крайней мере, до определенной поры, никому не говорить о составе препарата. Исключение я сделал бы для ученых, фамилии которых готов назвать. Вот их список. С этими людьми я хотел бы посоветоваться.
   Чёрч взял бумажку и ушел.
   Спустя два часа он вернулся с этим списком и категорическим тоном заявил:
   – Не может быть и речи. Мы, – я имею в виду учредителей Общества, – не верим в лояльность этих ученых.
   – Тогда пусть это остается тайной для всех, – сказал Улисс. – Я никому ничего не скажу.
   Обернувшись к сидевшей в кресле Лайге, он сказал:
   – Все это я сделал для тебя.
   – Ваша супруга достойна уважения, – заметил Чёрч. – Больше того, будь мое право, я назвал бы препарат ее именем – лайгамицин. Прекрасное название!
   Лайга благодарно улыбнулась Чёрчу и выжидательно взглянула на мужа.
   Необычайная суровость сковала лицо Улисса.
   – Нет! – сказал он решительно. – Препарат, который должен сделать людей талантливыми и счастливыми, я назову милотицин.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

   О первых месяцах жизни Люо лаконично, но точно рассказывают странички из дневника, который вел доктор Улисс Хент.
   О языке ученых часто говорят со снисходительным пренебрежением, как о скупом, бесцветном, лишенном образов и ярких эпитетов…
   Ну, что ж, нежным словам о цветущей магнолии и бледно-зеленых лунных ночах не дружить с математическими формулами и с предельно сжатыми, на тем не менее очень длинными и нелегко воспринимаемыми фразами философского трактата. Каждому произведению – свой стиль. Стиль ученого не заслуживает осуждения. Он краток, сух, но сколько подлинной страсти, какие чувства скрываются подчас в скупых строках труда ученого и, главным образом, между строк. То, что написано между строк, познаешь, только изучив жизнь и труд ученого, зная его быт, его радости и печали, успехи и неудачи.
   Наука отнюдь не бесстрастна. Она не может быть бесстрастной, ибо наука – это творчество, горение, буря страстей, бездна человеческих чувств. Но, в отличие от писателей, призванных покорять души людей, люди науки обращаются к мозгу человека. Их язык должен быть как можно более краток и безусловно точен.
   Поэтому мы и обращаемся сейчас к дневнику ученого.