– Да, сосредоточенность в музыке отвлекала мальчика от всего остального. Возбуждение одних участков мозга вызвало торможение других.
– У мальчика были звуковые галлюцинации. Ему все время слышались шумы, звук пара, вырывающегося из узкого горлышка, и прочее. У него ведь такой острый слух!
Райс задумался. Он мял в руках уголок скатерти, точно пробуя ее качество.
– Я был на концерте Люо. Вы знаете, о чем я думал? – спросил он.
– О чем?
– Нельзя было разрешать ребенку каждый день выступать.
– Но миллионы людей хотят его слушать. Как можно лишать их этого удовольствия? Со всех концов земного шара идут телеграммы: Люо приглашают на гастроли.
– Вы думаете, дело только в этом?
Взглянув в открытые, доверчивые глаза Райса, Хент сказал:
– Вы правы. Главную роль играли деньги. Хозяева не хотели терять доходов. Я возражал, но… к сожалению, оказался бессильным.
Райс вздохнул.
– Простите, что я заговорил о таких вещах, вы, по-видимому, не этого ждали от моего визита.
– И этого тоже, – решительно сказал Улисс. – Раньше мне казалось важным поразить людей искусством трехлетнего мальчика, делающего то, что по силам не каждому взрослому. Теперь я понимаю, что ошибся. Надо было заботиться о сохранении таланта… о развитии его.
Райс взял со столика фотографию Люо, снятого у дирижерского пульта в день первого концерта. Он несколько минут молча рассматривал снимок.
– Вы думали в тот вечер о будущем Люо?
– Конечно, думал, – живо ответил Улисс. – Я сидел в первом ряду и не сводил глаз с мальчика. Аплодисменты были такие, что зал дрожал. И мне в ту минуту показалось…
Он умолк, смущенно глядя на Райса.
– Я понимаю вас, – мягко сказал Райс. – В такие минуты все кажется хорошим и достижимым. Но как часто лестница обрывается прежде, чем человек достигнет вершины… Люо хорош, как вундеркинд, но что будет с ним, когда он станет взрослым? Талантливых музыкантов в двадцать, тридцать, сорок лет много. Люо в эти годы перестанет быть исключительностью.
Улисс внимательно слушал Райса, но одна мысль тяготела над всем: «Мальчика загнали концертами. Нельзя было разрешать ему так часто выступать».
– Вы убеждены, что его переутомили концертами? – спросил Улисс взволнованно.
– Не могу достоверно говорить, так как не знаю всего, что следовало бы знать о ребенке. Но мне кажется, что мозг его устал и требовал отдыха. Этого… простите, не заметили. И мозг ответил защитной реакцией.
Райс прошелся по комнате.
– Коль скоро мы заговорили с вами о научных проблемах, я хотел бы сказать еще вот что: природа помогает людям, когда они делают то, что соответствует ее законам. И природа мстит людям, когда они идут против нее напролом.
– Но как же тогда понимать борьбу человека с природой?
Райс подумал.
– Мы, конечно, не должны подчиняться капризам природы. Но бороться с ней надо, используя ее же законы. Для этого их надо изучать.
Он снова взял в руки фотографию Люо и, точно обращаясь к ней, продолжал:
– Способности – достояние всех людей. Некоторые ученые говорят об исключительности таланта, способностей. А мы говорим, что бездарность – редкая вещь. Это патология, когда дети рождаются круглыми идиотами. За очень малым исключением люди от рождения одарены определенными задатками. И если создать условия для развития этих задатков, способности человека расцветают.
Улисс колебался: спросить или не спрашивать. Не вызовет ли это подозрение? Наконец он решился:
– А как вы относитесь к препаратам, которые могли бы возбуждать воображение, творческие возможности человека?
– Вам известны такие препараты? – быстро спросил Райс.
– Не-ет, – смущаясь, ответил Улисс. – Меня это интересует теоретически.
Райс снова изучающе взглянул на Улисса.
– А я вам отвечу языком практика. У меня в лаборатории разработан ряд новых препаратов. Они повышают тонус организма. Мы применяем их тогда, когда человек устал, для борьбы со старческим угасанием умственной деятельности… Но не для возбуждения таланта. Надо, конечно, искать препараты, которые усиливали бы тонус организма, делали человека более жизнерадостным, работоспособным, активным, обостряли его творческое воображение. Но не в ущерб здоровью, а для укрепления его. И… не на это надо делать основную ставку. Главное – это условия, в которых живет человек. Условия, дающие человеку возможность гармонически, всесторонне развиваться… Но мы увлеклись… Сейчас о Люо.
– Такое состояние может долго продолжаться?
– Это зависит прежде всего от того, какая сила воздействовала на нервную систему и от степени ослабления ее.
– Какое лечение вы считаете целесообразным?
– Лекарства, мне кажется, подобраны правильно. Но главное – надо убрать все, что когда-то послужило источником болезни. Подумайте об этом, господин Хент. Вы наблюдали ребенка и легче других обнаружите этот источник.
– А вы не могли бы взяться лечить ребенка? – с надеждой спросил Улисс.
Райс отрицательно покачал головой.
– К сожалению, не могу… Как вам сказать… У меня не совсем надежное положение. Моя общественная деятельность кое-кому не по вкусу. Не исключена возможность, что мне придется переменить образ жизни. Боюсь этого. Но готовым надо быть. Если у вас возникнет желание посоветоваться, прошу написать. Вот мой адрес. Всегда рад помочь.
Райс вынул блокнот и на листке написал адрес. Передавая листок Улиссу, он, как бы невзначай, спросил:
– Скажите, господин Хент, Люо не вводили никаких возбуждающих средств?
– Почему вы об этом подумали? – встревоженно спросил Улисс.
– Вы не хотите об этом говорить? – в свою очередь спросил Райс.
– Да, не хочу… Не могу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЭПИЛОГ
– У мальчика были звуковые галлюцинации. Ему все время слышались шумы, звук пара, вырывающегося из узкого горлышка, и прочее. У него ведь такой острый слух!
Райс задумался. Он мял в руках уголок скатерти, точно пробуя ее качество.
– Я был на концерте Люо. Вы знаете, о чем я думал? – спросил он.
– О чем?
– Нельзя было разрешать ребенку каждый день выступать.
– Но миллионы людей хотят его слушать. Как можно лишать их этого удовольствия? Со всех концов земного шара идут телеграммы: Люо приглашают на гастроли.
– Вы думаете, дело только в этом?
Взглянув в открытые, доверчивые глаза Райса, Хент сказал:
– Вы правы. Главную роль играли деньги. Хозяева не хотели терять доходов. Я возражал, но… к сожалению, оказался бессильным.
Райс вздохнул.
– Простите, что я заговорил о таких вещах, вы, по-видимому, не этого ждали от моего визита.
– И этого тоже, – решительно сказал Улисс. – Раньше мне казалось важным поразить людей искусством трехлетнего мальчика, делающего то, что по силам не каждому взрослому. Теперь я понимаю, что ошибся. Надо было заботиться о сохранении таланта… о развитии его.
Райс взял со столика фотографию Люо, снятого у дирижерского пульта в день первого концерта. Он несколько минут молча рассматривал снимок.
– Вы думали в тот вечер о будущем Люо?
– Конечно, думал, – живо ответил Улисс. – Я сидел в первом ряду и не сводил глаз с мальчика. Аплодисменты были такие, что зал дрожал. И мне в ту минуту показалось…
Он умолк, смущенно глядя на Райса.
– Я понимаю вас, – мягко сказал Райс. – В такие минуты все кажется хорошим и достижимым. Но как часто лестница обрывается прежде, чем человек достигнет вершины… Люо хорош, как вундеркинд, но что будет с ним, когда он станет взрослым? Талантливых музыкантов в двадцать, тридцать, сорок лет много. Люо в эти годы перестанет быть исключительностью.
Улисс внимательно слушал Райса, но одна мысль тяготела над всем: «Мальчика загнали концертами. Нельзя было разрешать ему так часто выступать».
– Вы убеждены, что его переутомили концертами? – спросил Улисс взволнованно.
– Не могу достоверно говорить, так как не знаю всего, что следовало бы знать о ребенке. Но мне кажется, что мозг его устал и требовал отдыха. Этого… простите, не заметили. И мозг ответил защитной реакцией.
Райс прошелся по комнате.
– Коль скоро мы заговорили с вами о научных проблемах, я хотел бы сказать еще вот что: природа помогает людям, когда они делают то, что соответствует ее законам. И природа мстит людям, когда они идут против нее напролом.
– Но как же тогда понимать борьбу человека с природой?
Райс подумал.
– Мы, конечно, не должны подчиняться капризам природы. Но бороться с ней надо, используя ее же законы. Для этого их надо изучать.
Он снова взял в руки фотографию Люо и, точно обращаясь к ней, продолжал:
– Способности – достояние всех людей. Некоторые ученые говорят об исключительности таланта, способностей. А мы говорим, что бездарность – редкая вещь. Это патология, когда дети рождаются круглыми идиотами. За очень малым исключением люди от рождения одарены определенными задатками. И если создать условия для развития этих задатков, способности человека расцветают.
Улисс колебался: спросить или не спрашивать. Не вызовет ли это подозрение? Наконец он решился:
– А как вы относитесь к препаратам, которые могли бы возбуждать воображение, творческие возможности человека?
– Вам известны такие препараты? – быстро спросил Райс.
– Не-ет, – смущаясь, ответил Улисс. – Меня это интересует теоретически.
Райс снова изучающе взглянул на Улисса.
– А я вам отвечу языком практика. У меня в лаборатории разработан ряд новых препаратов. Они повышают тонус организма. Мы применяем их тогда, когда человек устал, для борьбы со старческим угасанием умственной деятельности… Но не для возбуждения таланта. Надо, конечно, искать препараты, которые усиливали бы тонус организма, делали человека более жизнерадостным, работоспособным, активным, обостряли его творческое воображение. Но не в ущерб здоровью, а для укрепления его. И… не на это надо делать основную ставку. Главное – это условия, в которых живет человек. Условия, дающие человеку возможность гармонически, всесторонне развиваться… Но мы увлеклись… Сейчас о Люо.
– Такое состояние может долго продолжаться?
– Это зависит прежде всего от того, какая сила воздействовала на нервную систему и от степени ослабления ее.
– Какое лечение вы считаете целесообразным?
– Лекарства, мне кажется, подобраны правильно. Но главное – надо убрать все, что когда-то послужило источником болезни. Подумайте об этом, господин Хент. Вы наблюдали ребенка и легче других обнаружите этот источник.
– А вы не могли бы взяться лечить ребенка? – с надеждой спросил Улисс.
Райс отрицательно покачал головой.
– К сожалению, не могу… Как вам сказать… У меня не совсем надежное положение. Моя общественная деятельность кое-кому не по вкусу. Не исключена возможность, что мне придется переменить образ жизни. Боюсь этого. Но готовым надо быть. Если у вас возникнет желание посоветоваться, прошу написать. Вот мой адрес. Всегда рад помочь.
Райс вынул блокнот и на листке написал адрес. Передавая листок Улиссу, он, как бы невзначай, спросил:
– Скажите, господин Хент, Люо не вводили никаких возбуждающих средств?
– Почему вы об этом подумали? – встревоженно спросил Улисс.
– Вы не хотите об этом говорить? – в свою очередь спросил Райс.
– Да, не хочу… Не могу.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Освобождение из неволи Нгнолы (так звали на родине Зому – пленницу с Великоокеанских островов) оказалось не таким легким делом.
Когда Улисс предъявил смотрителю обезьянника квитанцию об уплате денег, тот открыл клетку и стал звать Нгнолу, показывая, что ей надо выйти. Но она забилась в угол клетки. Глаза ее были полны ужаса, она тряслась от страха.
Смотритель предложил вызвать служащего и связать Нгнолу, но Улисс воспротивился этому. Он вошел в клетку и принялся жестами уговаривать Нгнолу выйти.
Вспышка магния осветила на мгновение клетку. Щелкнул затвор фотоаппарата, Улисс обернулся липом к фотографу, но тут же забыл о нем и продолжал жестами разговор с Нгнолой. Она все еще не хотела выходить. В клетку вошла Эли. Ласково погладив женщину, она сказала ей: «Пойдем, пойдем с нами!». Словно поняв, наконец, что ей ничто не угрожает, женщина вышла из клетки.
Здесь же, в каморке, позади клетки, Эли одела Нгнолу в привезенное с собою платье, и Улисс в такси повез ее домой.
Первый день Нгнола не притрагивалась к еде, плакала, пугливо забивалась в угол, когда Улисс заходил в ее маленькую комнату, рядом с кухней. К Эли она относилась с большим доверием, но и ее первое время боялась.
Постепенно Нгнола привыкла к новой обстановке. Она поняла, что избавилась от унизительного плена и в новом жилище ей не грозят никакие опасности. И тогда все существо ее наполнилось чувством благодарности к Улиссу и Эли.
Как только у Нгнолы прошел страх, Улисс взялся обучать ее языку. Это оказалось нетрудным делом. Она быстро усвоила такие слова, как «возьми», «кушай», «иди сюда», «уходи», «пить», «человек», «женщина», «посмотри» и т д. Труднее было с отвлеченными понятиями. Но старания Улисса и, главным образом, старания самой ученицы делали свое дело: она усваивала разговорную речь.
Судя по всему, Нгнола была из какого-то отсталого в культурном отношении племени, до которого цивилизация донесла больше плохого, чем хорошего. Она не знала назначения таких предметов, как книга, карандаш, вилка. Зато сразу узнала игральные карты, спирт, деньги.
Однажды Улисс заиграл на пианино. Увлекшись игрой, он не заметил, как Нгнола тихо, почти крадучись, вошла в комнату. Лишь закончив игру, Улисс почувствовал чье-то присутствие и обернулся. Служанка стояла у двери, не шевелясь, затаив дыхание. Глаза ее были широко раскрыты и полны удивления.
Улисс подозвал ее. Она подошла к фортепьяно и по знаку Хента ударила по клавишу. Звук вызвал улыбку на ее лице. Она ударила по второму клавишу, третьему…
Тогда Улисс решил провести небольшое испытание. Он ударил по клавишу и, вторя звуку, изданному фортепьяно, произнес «до», предложив ученице проделать то же самое. Нгнола правильно повторила ноту. Улисс взял другую ноту, третью… Она безукоризненно воспроизводила ноты. Улисс сыграл несколько тактов из несложной песенки. Нгнола повторила их. Удивление Улисса все возрастало: у дикарки с Великоокеанских островов был исключительно тонкий слух. Значит, профессор Райс прав – развитие способностей зависит от условий жизни человека! – мелькнула мысль…
Эли познакомила Нгнолу с ее обязанностями служанки, и та охотно их выполняла. Улисс поручил ей также уход за подопытными животными. Она и за это дело взялась с охотой, но к обезьянам относилась с нескрываемым презрением. Нгнола, видно, любила животных, ласкала собак, заговаривала с ними. Что касается обезьян, то она строго выполняла только то, что ей было поручено: видно, никак не могла забыть страшных месяцев, проведенных в клетке с обезьяной.
Улисс безуспешно пытался выяснить, какой из Великоокеанских островов является родиной его служанки. Географическая карта, которую он показал Нгноле, оказалась ей незнакомой. Улисс, усадив ее рядом с собой, начал перелистывать атлас флоры и фауны тропических стран, спрашивая, какие животные и растения ей известны. По картинкам Нгнола узнала кокосовую пальму, некоторых птиц. Однако по этому невозможно было решить, где родина пленницы.
В институте тоже никаких документов о месте рождения Зомы не оказалось. В Бизнесонию ее доставили агенты, снабжающие институт животными. В руки к агентам она попала от военных моряков, плававших у Великоокеанских островов.
Таким образок мысль о возвращении Нгнолы на родину пришлось пока оставить.
Когда Улисс предъявил смотрителю обезьянника квитанцию об уплате денег, тот открыл клетку и стал звать Нгнолу, показывая, что ей надо выйти. Но она забилась в угол клетки. Глаза ее были полны ужаса, она тряслась от страха.
Смотритель предложил вызвать служащего и связать Нгнолу, но Улисс воспротивился этому. Он вошел в клетку и принялся жестами уговаривать Нгнолу выйти.
Вспышка магния осветила на мгновение клетку. Щелкнул затвор фотоаппарата, Улисс обернулся липом к фотографу, но тут же забыл о нем и продолжал жестами разговор с Нгнолой. Она все еще не хотела выходить. В клетку вошла Эли. Ласково погладив женщину, она сказала ей: «Пойдем, пойдем с нами!». Словно поняв, наконец, что ей ничто не угрожает, женщина вышла из клетки.
Здесь же, в каморке, позади клетки, Эли одела Нгнолу в привезенное с собою платье, и Улисс в такси повез ее домой.
Первый день Нгнола не притрагивалась к еде, плакала, пугливо забивалась в угол, когда Улисс заходил в ее маленькую комнату, рядом с кухней. К Эли она относилась с большим доверием, но и ее первое время боялась.
Постепенно Нгнола привыкла к новой обстановке. Она поняла, что избавилась от унизительного плена и в новом жилище ей не грозят никакие опасности. И тогда все существо ее наполнилось чувством благодарности к Улиссу и Эли.
Как только у Нгнолы прошел страх, Улисс взялся обучать ее языку. Это оказалось нетрудным делом. Она быстро усвоила такие слова, как «возьми», «кушай», «иди сюда», «уходи», «пить», «человек», «женщина», «посмотри» и т д. Труднее было с отвлеченными понятиями. Но старания Улисса и, главным образом, старания самой ученицы делали свое дело: она усваивала разговорную речь.
Судя по всему, Нгнола была из какого-то отсталого в культурном отношении племени, до которого цивилизация донесла больше плохого, чем хорошего. Она не знала назначения таких предметов, как книга, карандаш, вилка. Зато сразу узнала игральные карты, спирт, деньги.
Однажды Улисс заиграл на пианино. Увлекшись игрой, он не заметил, как Нгнола тихо, почти крадучись, вошла в комнату. Лишь закончив игру, Улисс почувствовал чье-то присутствие и обернулся. Служанка стояла у двери, не шевелясь, затаив дыхание. Глаза ее были широко раскрыты и полны удивления.
Улисс подозвал ее. Она подошла к фортепьяно и по знаку Хента ударила по клавишу. Звук вызвал улыбку на ее лице. Она ударила по второму клавишу, третьему…
Тогда Улисс решил провести небольшое испытание. Он ударил по клавишу и, вторя звуку, изданному фортепьяно, произнес «до», предложив ученице проделать то же самое. Нгнола правильно повторила ноту. Улисс взял другую ноту, третью… Она безукоризненно воспроизводила ноты. Улисс сыграл несколько тактов из несложной песенки. Нгнола повторила их. Удивление Улисса все возрастало: у дикарки с Великоокеанских островов был исключительно тонкий слух. Значит, профессор Райс прав – развитие способностей зависит от условий жизни человека! – мелькнула мысль…
Эли познакомила Нгнолу с ее обязанностями служанки, и та охотно их выполняла. Улисс поручил ей также уход за подопытными животными. Она и за это дело взялась с охотой, но к обезьянам относилась с нескрываемым презрением. Нгнола, видно, любила животных, ласкала собак, заговаривала с ними. Что касается обезьян, то она строго выполняла только то, что ей было поручено: видно, никак не могла забыть страшных месяцев, проведенных в клетке с обезьяной.
Улисс безуспешно пытался выяснить, какой из Великоокеанских островов является родиной его служанки. Географическая карта, которую он показал Нгноле, оказалась ей незнакомой. Улисс, усадив ее рядом с собой, начал перелистывать атлас флоры и фауны тропических стран, спрашивая, какие животные и растения ей известны. По картинкам Нгнола узнала кокосовую пальму, некоторых птиц. Однако по этому невозможно было решить, где родина пленницы.
В институте тоже никаких документов о месте рождения Зомы не оказалось. В Бизнесонию ее доставили агенты, снабжающие институт животными. В руки к агентам она попала от военных моряков, плававших у Великоокеанских островов.
Таким образок мысль о возвращении Нгнолы на родину пришлось пока оставить.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Получив воскресные газеты, Улисс с ужасом увидел, что стал злобой дня. Газеты с невероятными подробностями описывали выкуп Нгнолы и на все лады комментировали это событие.
Газета «Огни Бизнесонии», ссылаясь на заявление директора института, писала, что доктор Улисс Хент, производящий какие-то эксперименты, предполагал вначале купить обезьяну, но потом решил лучше взять для этой цели дикарку, содержавшуюся в клетке с обезьяной. Газета высказала самые фантастические предположения об экспериментах доктора Хента, вроде того, что Хент решил привить дикарке рак и затем изучать на ней способы его лечения.
«Голос нации», как известно, пользующаяся информацией в правительственных источниках, на основании данных министерства проверки преданности существующему режиму, заявляла, что доктор Хент подозревается в нелояльности. «Есть основание думать, – писали в газете, – что Хент выкупил женщину-обезьяну, чтобы с ее помощью, после соответствующей подготовки, совершить террористический акт».
Наибольшее внимание уделила событию газета «Вечерние слухи». Треть страницы занимал снимок, изображавший Улисса в тот момент, когда он протягивал руки к Нгноле, уговаривая ее выйти из клетки. Над всей страницей чернели заголовки, набранные крупным шрифтом:
«Великая тайна любви.
Доктор Улисс Хент влюбился в человекообразную обезьяну.
200 бульгенов за любовницу, содержащуюся в клетке.
Пикантные подробности любовной драмы человека и обезьяны».
Далее следовало такое, отчего у Хента глаза полезли на лоб. Едва дочитав статью, Улисс, взбешенный, выскочил из дому и поехал в редакцию «Вечерних слухов».
Он вошел в большой зал, где за пишущими машинками сидели человек тридцать и истошными голосами кричали в трубки телефонных аппаратов. Улисс спросил одного из сотрудников, где можно видеть автора сообщения, опубликованного на первой странице. Сотрудник мельком взглянул на газету и сказал:
– А! Это старина Трехсон. Пройдите к последнему столу у левого окна.
Улисс пошел к указанному месту и увидел долговязого человека, от которого за несколько шагов несло спиртом. Трехсон разговаривал с кем-то по телефону.
– Напрасно вы так думаете, – кричал он в телефонную трубку. – Я вовсе не забыл об этом деле. Что? И вовсе я не так уж пьянствовал. Просто позавтракал и сейчас отправляюсь к этому развратнику… Да-да, можете быть спокойны, господин Грахбан, материал будет. Оставьте для Хента с обезьяной триста строк.
Трехсон положил телефонную трубку на рычаг, взял шляпу, но Улисс преградил ему дорогу.
– Вам незачем, идти. Я здесь… Я Хент. Слышите?.. Я Хент. Говорит вам что-нибудь это имя?
Трехсон в испуге отшатнулся, но тут же овладел собой и, усевшись в кресло, сказал:
– А, господин Хент! Очень приятно, что вы пришли. Садитесь. Я как раз собирался к вам.
– Ответьте мне на один вопрос, – с трудом сдерживаясь, произнес Улисс, – сколько вы выпили, когда писали грязную статейку обо мне?
Сотрудники, привлеченные разговором, окружили Улисса. Трехсон, изображая на лице неподдельное удивление, обратился к сослуживцам:
– Вы слышали, господа, этот доктор обвиняет меня в пьянстве. Да как вы смеете? Фить Трехсон не привык к такому обращению!
– А я спрашиваю, как вы смели написать обо мне такую гадость?
– Разве не так было? – спросил один из сотрудников.
Улисс обернулся к нему.
– Неужели можно подумать, что это правда? – спросил он удивленно.
– А зачем вы тогда выкупили женщину-обезьяну? – крикнул Трехсон.
– Да, зачем? – раздались голоса.
– Зачем? – переспросил Улисс, глядя на обращенные к нему липа. – А я хочу спросить вас: почему во всех газетах написали столько чепухи и ни одному журналисту не пришло в голову, что я сделал это из сострадания к человеку.
– Ну, знаете, это сказка для дураков, – презрительно ответил Трехсон.
– Этого не понять только животным или людям, потерявшим всякое представление о человеческой морали! – с горячностью воскликнул Улисс.
– Но-но, потише, маэстро, – заметил Трехсон, – как бы вам не поплатиться за оскорбление представителя прессы. Фить Трехсон не привык к такому обращению.
– А меня вы не оскорбили?
– Какое же тут оскорбление? Каждому вольно любить, кого заблагорассудится.
Это переполнило чашу терпения. Улисс размахнулся и наотмашь ударил Трехсона по лицу.
Можно было ожидать, что Фить бросится в драку. Но так мог подумать тот, кто не знал Трехсона. Получив оплеуху, он вдруг обмяк и заскулил:
– За что оскорбляют нашу прессу? Что же это, господа? Фить Трехсон не привык к такому обращению…
– Подлец! – крикнул Улисс и пошел к двери.
У выхода его задержал человек.
– Вы напрасно связываетесь с этим отродьем, – сказал он.
– А вам какое дело? – грубо ответил Улисс.
– Я лучше вас знаю этих людей и советую не связываться с ними, – спокойно сказал незнакомец.
– Кто вы такой?
– Честер Богарт, выпускающий «Вечерних слухов». Я вынужден работать на этой фабрике сплетен, но презираю ее. И вам советую презирать, забыть о ее существовании. А еще лучше – бороться.
Улисс пожал руку Богарту.
– Спасибо за сочувствие, господин Богарт, – сказал он. – Но мне все надоело… Я очень устал!
Газета «Огни Бизнесонии», ссылаясь на заявление директора института, писала, что доктор Улисс Хент, производящий какие-то эксперименты, предполагал вначале купить обезьяну, но потом решил лучше взять для этой цели дикарку, содержавшуюся в клетке с обезьяной. Газета высказала самые фантастические предположения об экспериментах доктора Хента, вроде того, что Хент решил привить дикарке рак и затем изучать на ней способы его лечения.
«Голос нации», как известно, пользующаяся информацией в правительственных источниках, на основании данных министерства проверки преданности существующему режиму, заявляла, что доктор Хент подозревается в нелояльности. «Есть основание думать, – писали в газете, – что Хент выкупил женщину-обезьяну, чтобы с ее помощью, после соответствующей подготовки, совершить террористический акт».
Наибольшее внимание уделила событию газета «Вечерние слухи». Треть страницы занимал снимок, изображавший Улисса в тот момент, когда он протягивал руки к Нгноле, уговаривая ее выйти из клетки. Над всей страницей чернели заголовки, набранные крупным шрифтом:
«Великая тайна любви.
Доктор Улисс Хент влюбился в человекообразную обезьяну.
200 бульгенов за любовницу, содержащуюся в клетке.
Пикантные подробности любовной драмы человека и обезьяны».
Далее следовало такое, отчего у Хента глаза полезли на лоб. Едва дочитав статью, Улисс, взбешенный, выскочил из дому и поехал в редакцию «Вечерних слухов».
Он вошел в большой зал, где за пишущими машинками сидели человек тридцать и истошными голосами кричали в трубки телефонных аппаратов. Улисс спросил одного из сотрудников, где можно видеть автора сообщения, опубликованного на первой странице. Сотрудник мельком взглянул на газету и сказал:
– А! Это старина Трехсон. Пройдите к последнему столу у левого окна.
Улисс пошел к указанному месту и увидел долговязого человека, от которого за несколько шагов несло спиртом. Трехсон разговаривал с кем-то по телефону.
– Напрасно вы так думаете, – кричал он в телефонную трубку. – Я вовсе не забыл об этом деле. Что? И вовсе я не так уж пьянствовал. Просто позавтракал и сейчас отправляюсь к этому развратнику… Да-да, можете быть спокойны, господин Грахбан, материал будет. Оставьте для Хента с обезьяной триста строк.
Трехсон положил телефонную трубку на рычаг, взял шляпу, но Улисс преградил ему дорогу.
– Вам незачем, идти. Я здесь… Я Хент. Слышите?.. Я Хент. Говорит вам что-нибудь это имя?
Трехсон в испуге отшатнулся, но тут же овладел собой и, усевшись в кресло, сказал:
– А, господин Хент! Очень приятно, что вы пришли. Садитесь. Я как раз собирался к вам.
– Ответьте мне на один вопрос, – с трудом сдерживаясь, произнес Улисс, – сколько вы выпили, когда писали грязную статейку обо мне?
Сотрудники, привлеченные разговором, окружили Улисса. Трехсон, изображая на лице неподдельное удивление, обратился к сослуживцам:
– Вы слышали, господа, этот доктор обвиняет меня в пьянстве. Да как вы смеете? Фить Трехсон не привык к такому обращению!
– А я спрашиваю, как вы смели написать обо мне такую гадость?
– Разве не так было? – спросил один из сотрудников.
Улисс обернулся к нему.
– Неужели можно подумать, что это правда? – спросил он удивленно.
– А зачем вы тогда выкупили женщину-обезьяну? – крикнул Трехсон.
– Да, зачем? – раздались голоса.
– Зачем? – переспросил Улисс, глядя на обращенные к нему липа. – А я хочу спросить вас: почему во всех газетах написали столько чепухи и ни одному журналисту не пришло в голову, что я сделал это из сострадания к человеку.
– Ну, знаете, это сказка для дураков, – презрительно ответил Трехсон.
– Этого не понять только животным или людям, потерявшим всякое представление о человеческой морали! – с горячностью воскликнул Улисс.
– Но-но, потише, маэстро, – заметил Трехсон, – как бы вам не поплатиться за оскорбление представителя прессы. Фить Трехсон не привык к такому обращению.
– А меня вы не оскорбили?
– Какое же тут оскорбление? Каждому вольно любить, кого заблагорассудится.
Это переполнило чашу терпения. Улисс размахнулся и наотмашь ударил Трехсона по лицу.
Можно было ожидать, что Фить бросится в драку. Но так мог подумать тот, кто не знал Трехсона. Получив оплеуху, он вдруг обмяк и заскулил:
– За что оскорбляют нашу прессу? Что же это, господа? Фить Трехсон не привык к такому обращению…
– Подлец! – крикнул Улисс и пошел к двери.
У выхода его задержал человек.
– Вы напрасно связываетесь с этим отродьем, – сказал он.
– А вам какое дело? – грубо ответил Улисс.
– Я лучше вас знаю этих людей и советую не связываться с ними, – спокойно сказал незнакомец.
– Кто вы такой?
– Честер Богарт, выпускающий «Вечерних слухов». Я вынужден работать на этой фабрике сплетен, но презираю ее. И вам советую презирать, забыть о ее существовании. А еще лучше – бороться.
Улисс пожал руку Богарту.
– Спасибо за сочувствие, господин Богарт, – сказал он. – Но мне все надоело… Я очень устал!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Перед вечером, в понедельник, Нгнола пошла в булочную и не вернулась.
Служанка обычно аккуратно выполняла свои обязанности. Она бесшумно прислуживала у стола, но всегда охотно вступала в разговор, если его затевал Улисс.
– Ты хорошо поджарила утку, – говорил Улисс.
Утка действительно была поджарена так, что из мяса не вытек сок. Так любил Улисс. Гурманы могли посетовать на то, что утка сыровата, но Улисс любил, когда так поджаривали мясо. В нем остается сладость…
– У вас, наверное, так жарят дичь?
– Чьто? Я не пониль, Улись, я не пониль, – растерянно говорила Нгнола.
И Улисс принимался жестами, мимикой объяснять ей. Иногда он забывал о еде и поднимался в библиотеку, чтобы найти книгу с рисунками и с их помощью объяснить Нгноле смысл того, что не могли выразить слова…
На этот раз, спустившись вниз, Улисс не застал Нгнолу. Он удивленно оглянулся. Где же она? Ах, да, он попросил ее пойти в булочную напротив. Сейчас она, наверное, войдет.
Пять минут восьмого… Но почему не приготовлен ужин7 Это странно.
Половина восьмого. А Нгнолы все нет.
В восемь Улисс справился о служанке в булочной.
– Да, она была здесь, – ответил булочник. И на его лице почему-то мелькнула ехидная улыбка. – Одну минуточку, я вам скажу точно: она была здесь без пяти минут семь. Я запомнил потому, что следил по часам, когда придет этот негодяй Капи. Он имеет обыкновение запаздывать. И я решил: если он на этот раз снова запоздает, даже на минуту – немедленно выгоню. Невзирая на то, что он сын пастора Смегли. Вы понимаете, господин Хент, этот негодный мальчишка не отдает себе отчета в том, что тысячи людей рады были бы занять его место.
Улисс не стал слушать дальше рассказ о страшных проступках сына пастора и побежал к себе. Он позвонил по телефону Эли, но тут же вспомнил, что она уехала на два дня в Цимбал, где, судя по объявлению, в местном театре требовалась артистка балета…
Поздно ночью Улисс позвонил в центральное полицейское управление. О судьбе Нгнолы туда не поступало никаких сведений.
Улисс плохо спал. Утром он обошел дом, словно Нгнола могла где-то спрятаться. Устав ходить по комнате, он опустился в кресло у вешалки.
Сейчас надо одеться и пойти посмотреть, что с Люо… Наверное, все по-прежнему. Случись перемена – госпожа Ричар немедленно позвонила бы ему…
Газета торчит из ящика… Сколько раз он собирался вызвать плотника, чтобы починить почтовый ящик. Газеты выпадают… Иногда они пропадают, и не узнаешь, что делается на свете.
Он взял газету и скользнул взглядом по странице.
«Белая раса – высшая раса».
При чем здесь белая раса? Его снова стали одолевать мысли: «Люо спит. Почему он уснул?.. Это он, Улисс, вмешался в биологию, пошел против ее законов. Но разве нельзя вмешиваться? Наука – это уже само по себе значит вторжение в природу… Хорошо сказал профессор Райс: «Природа помогает людям тогда, когда они учитывают ее законы»… Он, видно, хороший человек, этот Райс. Если бы ему рассказать все о Люо, он, может быть, спас бы его… Неизвестно, проснется ли мальчик… Я виновен в его несчастье…»
«Белая раса – высшая раса», – снова прочитал он заголовок, набранный крупным черным шрифтом.
«Белая раса должна постоять за себя!»
«Если не умеет защитить закон государства, – защищает закон чести».
«Казнь в Белсидском лесу».
Улисс, пробежав заголовки, взглянул на подпись под статьей: «Фить Трехсон».
Опять Трехсон… Да, это тот самый негодяй, который поднял шум вокруг Нгнолы. У-у, мерзавец!
Улисс уже хотел отбросить газету, когда вдруг увидел свою фамилию.
Не станем цитировать все, что писал небезызвестный репортер «Вечерних слухов». Перескажем главное: Трехсон сообщал, что в Белсидском лесу найден труп повешенной краснокожей. Она одета в зеленое платье с желтыми цветочками. (Такое платье подарила Нгноле Эли). На руке серебряный браслет (Улисс вспомнил, как надел на руку Нгноле свой подарок, на этом настояла Эли). На трупе дощечка с надписью: «Она осмелилась отдаться белому…»
Улисс не стал читать дальше.
Это невозможно! Чудовищная ложь! Она же ни в чем не виновна. За что ее линчевали?
Взгляд его нервно бегал по строчкам:
«На месте происшествия оказались двое, которые, придя в сознание, назвали себя: один – печатником Симоном, второй – наборщиком Камилом. Они рассказали, что хотели защитить краснокожую… Мы можем с удовлетворением сообщить читателям, что стопроцентные бизнесонцы воздали по заслугам этим подонкам общества, стоящим на одной ступени с дикарями… Со своей стороны дирекция типографии «Вечерних слухов», где, оказывается, работали Симон и Камил, немедленно уволила их, дабы наша газета делалась только чистыми руками!..»
Еще ниже Улисс увидел заголовок, набранный крупным черным шрифтом:
«Лайга Моунт отказывается от мужа-зверя».
В заметке сообщалось, что корреспондент «Вечерних слухов» побывал у Лайги Моунт, бывшей жены доктора Хента. Лайга Моунт сообщила корреспонденту, что считает своей величайшей ошибкой замужество. «Я не послушалась отца, – сказала она, – и сурово за это наказана. Пусть мой печальный пример послужит уроком для других. И да будет проклято имя того, кто, действуя чарами дьявола, сумел одурманить меня…»
Что это стучит: кровь в висках? Или сердце? Оно бьется так, точно ему стало совсем тесно в груди…
Стучат в дверь.
Улисс открыл.
Почтальон.
Телеграмма-молния.
Пометка: «Немедленно вручить адресату».
«Случилось несчастье. Марсин уснул летаргическим сном. Везем самолетом».
…Мелькнуло смертельно бледное лицо Люо… Рояль, на котором играл Марсин… Профессор Райс…
– Можно идти? – услышал Улисс голос почтальона. – Ответа не будет?
– Да… Нет… Ответа не будет…
Улисс закрыл дверь за почтальоном и вошел в гостиную. Луч солнца, прорвавшись в узенький переулочек между небоскребами, скользнул по комнате, но отразился в стеклянных предметах не веселыми «зайчиками», а быстро скачущими красными бликами.
Улиссу показалось, что вся комната залита кровью…
Служанка обычно аккуратно выполняла свои обязанности. Она бесшумно прислуживала у стола, но всегда охотно вступала в разговор, если его затевал Улисс.
– Ты хорошо поджарила утку, – говорил Улисс.
Утка действительно была поджарена так, что из мяса не вытек сок. Так любил Улисс. Гурманы могли посетовать на то, что утка сыровата, но Улисс любил, когда так поджаривали мясо. В нем остается сладость…
– У вас, наверное, так жарят дичь?
– Чьто? Я не пониль, Улись, я не пониль, – растерянно говорила Нгнола.
И Улисс принимался жестами, мимикой объяснять ей. Иногда он забывал о еде и поднимался в библиотеку, чтобы найти книгу с рисунками и с их помощью объяснить Нгноле смысл того, что не могли выразить слова…
На этот раз, спустившись вниз, Улисс не застал Нгнолу. Он удивленно оглянулся. Где же она? Ах, да, он попросил ее пойти в булочную напротив. Сейчас она, наверное, войдет.
Пять минут восьмого… Но почему не приготовлен ужин7 Это странно.
Половина восьмого. А Нгнолы все нет.
В восемь Улисс справился о служанке в булочной.
– Да, она была здесь, – ответил булочник. И на его лице почему-то мелькнула ехидная улыбка. – Одну минуточку, я вам скажу точно: она была здесь без пяти минут семь. Я запомнил потому, что следил по часам, когда придет этот негодяй Капи. Он имеет обыкновение запаздывать. И я решил: если он на этот раз снова запоздает, даже на минуту – немедленно выгоню. Невзирая на то, что он сын пастора Смегли. Вы понимаете, господин Хент, этот негодный мальчишка не отдает себе отчета в том, что тысячи людей рады были бы занять его место.
Улисс не стал слушать дальше рассказ о страшных проступках сына пастора и побежал к себе. Он позвонил по телефону Эли, но тут же вспомнил, что она уехала на два дня в Цимбал, где, судя по объявлению, в местном театре требовалась артистка балета…
Поздно ночью Улисс позвонил в центральное полицейское управление. О судьбе Нгнолы туда не поступало никаких сведений.
Улисс плохо спал. Утром он обошел дом, словно Нгнола могла где-то спрятаться. Устав ходить по комнате, он опустился в кресло у вешалки.
Сейчас надо одеться и пойти посмотреть, что с Люо… Наверное, все по-прежнему. Случись перемена – госпожа Ричар немедленно позвонила бы ему…
Газета торчит из ящика… Сколько раз он собирался вызвать плотника, чтобы починить почтовый ящик. Газеты выпадают… Иногда они пропадают, и не узнаешь, что делается на свете.
Он взял газету и скользнул взглядом по странице.
«Белая раса – высшая раса».
При чем здесь белая раса? Его снова стали одолевать мысли: «Люо спит. Почему он уснул?.. Это он, Улисс, вмешался в биологию, пошел против ее законов. Но разве нельзя вмешиваться? Наука – это уже само по себе значит вторжение в природу… Хорошо сказал профессор Райс: «Природа помогает людям тогда, когда они учитывают ее законы»… Он, видно, хороший человек, этот Райс. Если бы ему рассказать все о Люо, он, может быть, спас бы его… Неизвестно, проснется ли мальчик… Я виновен в его несчастье…»
«Белая раса – высшая раса», – снова прочитал он заголовок, набранный крупным черным шрифтом.
«Белая раса должна постоять за себя!»
«Если не умеет защитить закон государства, – защищает закон чести».
«Казнь в Белсидском лесу».
Улисс, пробежав заголовки, взглянул на подпись под статьей: «Фить Трехсон».
Опять Трехсон… Да, это тот самый негодяй, который поднял шум вокруг Нгнолы. У-у, мерзавец!
Улисс уже хотел отбросить газету, когда вдруг увидел свою фамилию.
Не станем цитировать все, что писал небезызвестный репортер «Вечерних слухов». Перескажем главное: Трехсон сообщал, что в Белсидском лесу найден труп повешенной краснокожей. Она одета в зеленое платье с желтыми цветочками. (Такое платье подарила Нгноле Эли). На руке серебряный браслет (Улисс вспомнил, как надел на руку Нгноле свой подарок, на этом настояла Эли). На трупе дощечка с надписью: «Она осмелилась отдаться белому…»
Улисс не стал читать дальше.
Это невозможно! Чудовищная ложь! Она же ни в чем не виновна. За что ее линчевали?
Взгляд его нервно бегал по строчкам:
«На месте происшествия оказались двое, которые, придя в сознание, назвали себя: один – печатником Симоном, второй – наборщиком Камилом. Они рассказали, что хотели защитить краснокожую… Мы можем с удовлетворением сообщить читателям, что стопроцентные бизнесонцы воздали по заслугам этим подонкам общества, стоящим на одной ступени с дикарями… Со своей стороны дирекция типографии «Вечерних слухов», где, оказывается, работали Симон и Камил, немедленно уволила их, дабы наша газета делалась только чистыми руками!..»
Еще ниже Улисс увидел заголовок, набранный крупным черным шрифтом:
«Лайга Моунт отказывается от мужа-зверя».
В заметке сообщалось, что корреспондент «Вечерних слухов» побывал у Лайги Моунт, бывшей жены доктора Хента. Лайга Моунт сообщила корреспонденту, что считает своей величайшей ошибкой замужество. «Я не послушалась отца, – сказала она, – и сурово за это наказана. Пусть мой печальный пример послужит уроком для других. И да будет проклято имя того, кто, действуя чарами дьявола, сумел одурманить меня…»
Что это стучит: кровь в висках? Или сердце? Оно бьется так, точно ему стало совсем тесно в груди…
Стучат в дверь.
Улисс открыл.
Почтальон.
Телеграмма-молния.
Пометка: «Немедленно вручить адресату».
«Случилось несчастье. Марсин уснул летаргическим сном. Везем самолетом».
…Мелькнуло смертельно бледное лицо Люо… Рояль, на котором играл Марсин… Профессор Райс…
– Можно идти? – услышал Улисс голос почтальона. – Ответа не будет?
– Да… Нет… Ответа не будет…
Улисс закрыл дверь за почтальоном и вошел в гостиную. Луч солнца, прорвавшись в узенький переулочек между небоскребами, скользнул по комнате, но отразился в стеклянных предметах не веселыми «зайчиками», а быстро скачущими красными бликами.
Улиссу показалось, что вся комната залита кровью…
ЭПИЛОГ
Профессор Дебс уверяет, что Улисс Хент покончил с собой в состоянии невменяемости. Но профессор Монферр не согласен с его мнением. Он считает, что перед принятием цианистого калия Улисс Хент совершил ряд поступков, свидетельствующих о полном его сознании, хотя, разумеется, определенные жизненные обстоятельства угнетающе действовали на него. Хент привел в порядок свой кабинет, часть научных материалов, по-видимому, уничтожил, а часть отправил профессору Райсу. Он написал завещание: продать все принадлежащее ему имущество и вырученные деньги (по его подсчетам получалось около тридцати пяти тысяч бульгенов) отдать на воспитание самого бедного ребенка Бизнесонии. По этому поводу профессор Дебс сказал:
– Идея сумасшедшего! Как среди миллионов нищих детей Бизнесонии отобрать самого бедного?
Профессор Монферр возразил:
– Это – гениальная идея. Хотя бы потому, что вас она уже заставила признать наличие в Бизнесонии миллионов нищих.
Спор их затянулся.
А мы вернемся к судьбам других героев.
Чёрч бросил Гуги Тум. Театральный мир тоже. У него сейчас другая жена и другие дела. Став мужем Лайги Моунт, он целиком переключил свое внимание на производство церковного реквизита и, как говорят, неплохо зарабатывает.
Нульгенер, изъяв свой пай в Обществе покровительства талантам, передал капиталы Обществу нравственного возрождения Великоокеанских островов. В связи с тем, что интересы этого Общества связаны с международной политикой, господин Нульгенер решил на очередных выборах выставить свою кандидатуру в парламент. Поговаривают, что ему обещан пост министра иностранных дел.
Фить Трехсон спился. Из «Вечерних слухов» его выгнали. Но Трехсона подобрал «Голос нации», где он назначен репортером при министерстве по проверке благонадежности.
Улисс Хент похоронен рядом с профессором Милоти. На этом настояла Эли. На их могилах всегда лежат букеты живых цветов. Кто их приносит, – неизвестно, но кладбищенский сторож уверяет, что каждый раз приходят разные посетители и что людей, идущих к этим могилам, много. Мы вправе предполагать, что в этом сыграл немаловажную роль номер газеты «Голос правды», выпущенный Тау Праттом и Эли Милоти в подпольной типографии, которую организовал бывший выпускающий «Вечерних слухов» Честер Богарт. В этом номере подробно излагалась история открытия «Возбудителя таланта» и все события, связанные с ним. Выход газеты наделал много шума. Была создана комиссия для расследования деятельности Общества покровительства талантам. Она заседала несколько месяцев и пришла к выводу, что акционерное Общество не допустило никаких отступлений от закона, а вся беда в злонамеренной, подрывной деятельности антибизнесонских элементов. Комиссия «на основании неопровержимых документов, – как говорилось в ее заключении, – пришла к выводу, что деятельность издателей «Голоса правды» нелояльна по отношению к существующему строю и посему должна быть пресечена любыми средствами, какие найдут нужным применить власти».
Тау Пратт и Эли Милоти, таким образом, оказались в тюрьме. Они лишены свободы, но по сведениям, проникшим сквозь тюремные решетки, бодры и готовы к борьбе.
Лейтенант Бимба понижен в чине за то, что не сумел, – как сказано в приказе по полицейскому управлению, – локализовать всех преступников, возбудивших общественное мнение выпуском злокозненной литературы. Раскрывая полицейские тайны, скажем, что в данном случае имеются в виду Честер Богарт и шахтер Лоренс, фамилию которого полиции так и не удалось установить. Время от времени они дают о себе знать, выпуская очередные номера «Голоса правды».
Профессор Райс, как нам стало известно, находится в надежном месте и на средства, собранные среди населения, продолжает работу над «Возбудителем таланта».
Люо, Марсин и Куинси еще спят…
– Идея сумасшедшего! Как среди миллионов нищих детей Бизнесонии отобрать самого бедного?
Профессор Монферр возразил:
– Это – гениальная идея. Хотя бы потому, что вас она уже заставила признать наличие в Бизнесонии миллионов нищих.
Спор их затянулся.
А мы вернемся к судьбам других героев.
Чёрч бросил Гуги Тум. Театральный мир тоже. У него сейчас другая жена и другие дела. Став мужем Лайги Моунт, он целиком переключил свое внимание на производство церковного реквизита и, как говорят, неплохо зарабатывает.
Нульгенер, изъяв свой пай в Обществе покровительства талантам, передал капиталы Обществу нравственного возрождения Великоокеанских островов. В связи с тем, что интересы этого Общества связаны с международной политикой, господин Нульгенер решил на очередных выборах выставить свою кандидатуру в парламент. Поговаривают, что ему обещан пост министра иностранных дел.
Фить Трехсон спился. Из «Вечерних слухов» его выгнали. Но Трехсона подобрал «Голос нации», где он назначен репортером при министерстве по проверке благонадежности.
Улисс Хент похоронен рядом с профессором Милоти. На этом настояла Эли. На их могилах всегда лежат букеты живых цветов. Кто их приносит, – неизвестно, но кладбищенский сторож уверяет, что каждый раз приходят разные посетители и что людей, идущих к этим могилам, много. Мы вправе предполагать, что в этом сыграл немаловажную роль номер газеты «Голос правды», выпущенный Тау Праттом и Эли Милоти в подпольной типографии, которую организовал бывший выпускающий «Вечерних слухов» Честер Богарт. В этом номере подробно излагалась история открытия «Возбудителя таланта» и все события, связанные с ним. Выход газеты наделал много шума. Была создана комиссия для расследования деятельности Общества покровительства талантам. Она заседала несколько месяцев и пришла к выводу, что акционерное Общество не допустило никаких отступлений от закона, а вся беда в злонамеренной, подрывной деятельности антибизнесонских элементов. Комиссия «на основании неопровержимых документов, – как говорилось в ее заключении, – пришла к выводу, что деятельность издателей «Голоса правды» нелояльна по отношению к существующему строю и посему должна быть пресечена любыми средствами, какие найдут нужным применить власти».
Тау Пратт и Эли Милоти, таким образом, оказались в тюрьме. Они лишены свободы, но по сведениям, проникшим сквозь тюремные решетки, бодры и готовы к борьбе.
Лейтенант Бимба понижен в чине за то, что не сумел, – как сказано в приказе по полицейскому управлению, – локализовать всех преступников, возбудивших общественное мнение выпуском злокозненной литературы. Раскрывая полицейские тайны, скажем, что в данном случае имеются в виду Честер Богарт и шахтер Лоренс, фамилию которого полиции так и не удалось установить. Время от времени они дают о себе знать, выпуская очередные номера «Голоса правды».
Профессор Райс, как нам стало известно, находится в надежном месте и на средства, собранные среди населения, продолжает работу над «Возбудителем таланта».
Люо, Марсин и Куинси еще спят…