Страница:
Я замолчал, не закончив фразы. Как ей сказать об омоложении? Как объяснить, что с нами со всеми сделали, если я и сам толком этого не понимаю?
— Значит, это все правда? — В глазах Уклус вместо ожидаемого мной ужаса блестел живой интерес. — Ой, извини, я тебя опять перебила.
Так. Теперь, наверное, интерес в глазах должен появиться и у меня.
— Прости, солнышко, что — правда? — Я нарочно игнорирую ее эскападу относительно перебивания.
— Ну, что можно омолаживать людей до любого возраста?
— Насчет до любого — понятия не имею, — совершенно честно ответил я. — А вот до восьмилетнего — вполне реально. Но я думал, что информация об этом не особо гуляет…
— Смотря где, Са… извини, Магнус. Отец с матерью в свое время очень интересовались этой проблемой. Папа даже что-то нашел из самых первых публикаций, но дальше ничего не было. Тогда он решил, что разработки прекратили из-за неудач в экспериментах. А сколько вас выжило?
— Я даже не знаю, сколько нас было подвергнуто этой гадости. Но, по моим подсчетам, где-то половина присутствовала на съезде.
— Как здорово, что ты попал в эту половину! — Уклус прижалась ко мне всем телом и горячо поцеловала в губы.
Я ожидал какой угодно реакции, только не такой! Интересно, что это: детская радость от того, что она является обладательницей чего-то, чего нету у других? Или на самом деле сильное чувство? Откуда оно у нее, еще ребенка, по сути.
— Тебя абсолютно не пугает, что я гожусь тебе в отцы?
— Нет, представь себе. — И Уклус беззаботно рассмеялась. — Мне это даже нравится. У меня есть подружка, так вот она живет с парнем, которому тридцать пять. И она говорила мне, что это совсем не так, как со сверстниками. А теперь я понимаю, что мне с тобой лучше, чем могло бы быть с кем-нибудь другим! Ведь это здорово, правда?
— Здорово, конечно, — растерялся я, как последний мальчишка. — Но ты хоть понимаешь, что об этом никому не то что рассказывать, даже намекать нельзя?
— Ну а как же? — Уклус потешно морщит носик. — Кому о таком расскажешь? Подружки — те просто не поверят. А если кто поверит — то ведь тебя у меня заберут. Не хочу я этого!
Вот и понимай теперь, что происходит у нее в голове. Мне почему-то казалось, что любую четырнадцатилетнюю девчонку это должно испугать настолько, что она отшатнется от меня, как от чумного, а тут… В Средние века, помнится, во Франции была мода на страшных любовниц. Не дурнушек, а именно страшных! Особым шиком считалось появиться в обществе с таким крокодилом, с которым бы нормальный человек на одном гектаре справлять большую нужду не сел! Потом пошла мода на такого же рода любовников. Может быть, это оно? Скрытая тяга к обладанию чем-то, радикально отличающимся от имеющегося у всех остальных? Тогда становится понятным очень многое из поведения Уклус. Интересно, это своеобразный фетишизм?
Чем у меня голова забита? Вокруг явно назревает буря. Такая, что камня на камне не оставит от всего привычного уклада жизни, а я пытаюсь разобраться в чувствах четырнадцатилетней девчонки. Бред!
— Уклус, ты понимаешь, насколько серьезно то, чем мы занимаемся? — еще раз пытаюсь достучаться до разума своей пассии.
— Конечно, понимаю! — Взгляд у нее моментально делается обиженный. — Не считай меня, пожалуйста, дурой. Даже если я тебя на несколько десятков лет моложе. Ты делаешь революцию, а я буду твоей боевой подругой… Да я уже твоя боевая подруга! А остальные пусть завидуют! И скажи своему бабнику Репусу (или как там его?), что если он еще будет так на меня пялиться, то я ему глаза выну. Смотри, старый козел, а туда же!
— Знаешь, а мы ведь с этим «старым козлом» ровесники…
— Нет. Ты душой моложе. А у него все стены голыми бабами увешаны.
О том, что все стены голыми бабами у Реггуса были увешаны всегда, я решил не говорить. Ведь в ее глазах это признак «старого козла», а таким эпитетом я награждаю в последнее время только одного человека — Альтуса.
— Но хоть ради приличия могла бы и об остальных спросить. — Во мне просыпается задетое самолюбие.
— О ком? — Уклус презрительно кривит губки. — Об Арнусе? Он сам признался, что его зовут Ленус. А твой похабник Репус вообще имени не менял, если не врет. Остальных я не знаю. Захочешь — сам познакомишь. А вообще — я тебя хочу! Прямо сейчас и прямо здесь!
Сказала хорошо. Ну что же: я не против. О революции можно подумать и завтра. И об отдыхающих на верхней полке ребятах тоже. Надеюсь, они хоть сделают вид, что спят.
Глава 8. ОДНА ОШИБКА
— Значит, это все правда? — В глазах Уклус вместо ожидаемого мной ужаса блестел живой интерес. — Ой, извини, я тебя опять перебила.
Так. Теперь, наверное, интерес в глазах должен появиться и у меня.
— Прости, солнышко, что — правда? — Я нарочно игнорирую ее эскападу относительно перебивания.
— Ну, что можно омолаживать людей до любого возраста?
— Насчет до любого — понятия не имею, — совершенно честно ответил я. — А вот до восьмилетнего — вполне реально. Но я думал, что информация об этом не особо гуляет…
— Смотря где, Са… извини, Магнус. Отец с матерью в свое время очень интересовались этой проблемой. Папа даже что-то нашел из самых первых публикаций, но дальше ничего не было. Тогда он решил, что разработки прекратили из-за неудач в экспериментах. А сколько вас выжило?
— Я даже не знаю, сколько нас было подвергнуто этой гадости. Но, по моим подсчетам, где-то половина присутствовала на съезде.
— Как здорово, что ты попал в эту половину! — Уклус прижалась ко мне всем телом и горячо поцеловала в губы.
Я ожидал какой угодно реакции, только не такой! Интересно, что это: детская радость от того, что она является обладательницей чего-то, чего нету у других? Или на самом деле сильное чувство? Откуда оно у нее, еще ребенка, по сути.
— Тебя абсолютно не пугает, что я гожусь тебе в отцы?
— Нет, представь себе. — И Уклус беззаботно рассмеялась. — Мне это даже нравится. У меня есть подружка, так вот она живет с парнем, которому тридцать пять. И она говорила мне, что это совсем не так, как со сверстниками. А теперь я понимаю, что мне с тобой лучше, чем могло бы быть с кем-нибудь другим! Ведь это здорово, правда?
— Здорово, конечно, — растерялся я, как последний мальчишка. — Но ты хоть понимаешь, что об этом никому не то что рассказывать, даже намекать нельзя?
— Ну а как же? — Уклус потешно морщит носик. — Кому о таком расскажешь? Подружки — те просто не поверят. А если кто поверит — то ведь тебя у меня заберут. Не хочу я этого!
Вот и понимай теперь, что происходит у нее в голове. Мне почему-то казалось, что любую четырнадцатилетнюю девчонку это должно испугать настолько, что она отшатнется от меня, как от чумного, а тут… В Средние века, помнится, во Франции была мода на страшных любовниц. Не дурнушек, а именно страшных! Особым шиком считалось появиться в обществе с таким крокодилом, с которым бы нормальный человек на одном гектаре справлять большую нужду не сел! Потом пошла мода на такого же рода любовников. Может быть, это оно? Скрытая тяга к обладанию чем-то, радикально отличающимся от имеющегося у всех остальных? Тогда становится понятным очень многое из поведения Уклус. Интересно, это своеобразный фетишизм?
Чем у меня голова забита? Вокруг явно назревает буря. Такая, что камня на камне не оставит от всего привычного уклада жизни, а я пытаюсь разобраться в чувствах четырнадцатилетней девчонки. Бред!
— Уклус, ты понимаешь, насколько серьезно то, чем мы занимаемся? — еще раз пытаюсь достучаться до разума своей пассии.
— Конечно, понимаю! — Взгляд у нее моментально делается обиженный. — Не считай меня, пожалуйста, дурой. Даже если я тебя на несколько десятков лет моложе. Ты делаешь революцию, а я буду твоей боевой подругой… Да я уже твоя боевая подруга! А остальные пусть завидуют! И скажи своему бабнику Репусу (или как там его?), что если он еще будет так на меня пялиться, то я ему глаза выну. Смотри, старый козел, а туда же!
— Знаешь, а мы ведь с этим «старым козлом» ровесники…
— Нет. Ты душой моложе. А у него все стены голыми бабами увешаны.
О том, что все стены голыми бабами у Реггуса были увешаны всегда, я решил не говорить. Ведь в ее глазах это признак «старого козла», а таким эпитетом я награждаю в последнее время только одного человека — Альтуса.
— Но хоть ради приличия могла бы и об остальных спросить. — Во мне просыпается задетое самолюбие.
— О ком? — Уклус презрительно кривит губки. — Об Арнусе? Он сам признался, что его зовут Ленус. А твой похабник Репус вообще имени не менял, если не врет. Остальных я не знаю. Захочешь — сам познакомишь. А вообще — я тебя хочу! Прямо сейчас и прямо здесь!
Сказала хорошо. Ну что же: я не против. О революции можно подумать и завтра. И об отдыхающих на верхней полке ребятах тоже. Надеюсь, они хоть сделают вид, что спят.
Глава 8. ОДНА ОШИБКА
Пока мы ехали в поезде и я занимался любовью с Уклус, решив, что на следующий день смогу спокойно подумать, о нас решили «позаботиться».
«Встретили» нас прямо у вагона. Грамотно, надо сказать. Сразу же стало понятно, что это не полиция — у тех на такое просто мозгов не хватит. Служба Безопасности. Человек пятнадцать — двадцать. Отрепетировали они все очень хорошо, так что не успев и глазом моргнуть я оказался в салоне микроавтобуса, который тут же рванул с Привокзальной площади в центр.
Влипли! Первое, что пришло мне в голову. И надо же было старому дураку этой ночью трепаться с Уклус! Теперь у эс-бэшников будет все, что им необходимо. Дурак недоделанный! В революцию ему поиграться захотелось! Вот, кажется, и доигрался…
Ехали недолго, так что можно было догадаться, куда нас везут. Естественно, в управление СБ. Из машины вывели не грубо, но решительно — шансы вырваться нулевые. Вот сейчас все будет в лучшем виде: камера в подвальном этаже, электрошок, галлюциногены, «сыворотка правды»… Может, Ромус был прав? Может, стоило подождать несколько лет и попытаться пойти на выборы? Хотя чего уж теперь гадать? И так понятно, что они среагировали на наше решение о принятии курса на вооруженное восстание. Оперативно. Только непонятно, почему нас всех не взяли прямо в Столице. Там бы это было и быстрее, и удобнее: мы все находились в одном зале. Наверное, им надо было переварить информацию. Неужели стукач? Этого, конечно, избежать ни одной организации не удается, но чтобы прямо на съезде? А почему бы и нет? Очень даже удобно — получить информацию из первых рук, так сказать, обдумать и спокойно задержать делегатов, когда они вернутся по домам. Практично, если можно так выразиться… А если стукача нет? Значит — прослушка! Вот тут у меня на лбу выступил холодный пот, и все поплыло перед глазами. Я уже ничего не видел перед собой. Хотя нас вели по зданию управления и дорогу надлежало запомнить. Впрочем, не имеет смысла. Сбежать отсюда все равно не удастся.
Итак — прослушка. О чем мы там болтали в кабинете у Ромуса? А у Репуса? Славно же управление, занимающееся разработкой версии об омоложении, руки потерло! Теперь понятно, почему нас сразу не взяли. А зачем? Можно спокойно попить коньячку. Отпраздновать плоды многолетнего труда. Ну а после празднования можно и задержать — спокойно и без лишнего шума. Тут и показания Уклус не нужны… О! Кажется, пришли. Интересно, а куда?
Камера? Нет, приемная. Два стола, стулья вдоль стен и ни одной живой души. А дверь хорошая, металлическая. Такую не выломаешь. Этаж, конечно, первый, и решеток на окнах не видно, но у стекол очень знакомый голубой отлив — бронированные. И на рамах нет даже следов каких-нибудь запоров: не предназначено это окно для того, чтобы его открывали. Мои соратники по несчастью воровато озираются. Нужно их быстро приободрить, а заодно и проинструктировать.
— Не дергаться! — Я с трудом узнаю свой голос, настолько он сел. — Задержание незаконное, и долго оно продолжаться не может. На вокзале нас видели, так что через какой-нибудь час начнется скандал.
А сам я в это верю? Что такое СБ и как оно работает, я знаю прекрасно.
— Здесь ни о чем не говорить, если вызовут на допрос — требовать адвоката и не отвечать без него ни на какие вопросы. Кроме того: мы несовершеннолетние, а значит, на допросах обязаны присутствовать родители. Всем все понятно?
Ребята молча кивают. Надеюсь, что поняли. А теперь нужно усесться на стул и подумать. Крепко подумать, что делать, если мне предъявят записи нашего трепа в Столице. Интересно, мне предложат сотрудничество или сразу шлепнут? Да о каком сотрудничестве может идти речь? На что оно им? Выловить тех, которых не было на съезде? И какой из меня помощник? Кроме того, ловить-то никого не придется — сами через несколько лет попадутся, никуда не денутся. Вот Ленус может быть им интересен. У него деньги. И немалые. Пожалуй, может и выкрутиться, если хорошего отступного предложит…
Дверь с противным скрипом открылась. В проеме, вопреки моим ожиданиям, показалась миловидная девушка с переносным компьютером под мышкой, а следом за ней вошел седой мужик. Вполне добродушный по внешнему виду. Добродушный? Эсбэшник? Да что со мной такое? Выискиваю лазейки, которых нету? Прекратить истерику! Я же главнокомандующий повстанческой армии! Если я отсюда выберусь, а я постараюсь отсюда выбраться, то я этого «добродушного» очень крепко возьму за жабры! Так крепко, что он проклянет тот день, когда меня встретил!
— Здравствуйте, детишки! — Улыбка до ушей. Эдакий дедушка, который решил побеседовать с внуками на сон грядущий.
— Здравствуйте, говорю! — Улыбка еще шире, хотя секунду назад казалось, что это невозможно. — Что же вы такие невежливые?
— А с чего быть вежливым? — Понимаю, что надо молчать, но не выдерживаю. — Хватают, заталкивают в машину, везут куда-то, запирают где-то. Тут уж не до вежливости. Тут мне адвокат нужен. А также крайне недурственно пообщаться с журналистами будет. Кстати, имя ваше мне тоже узнать будет интересно, как и имена тех, кто нас хватал. И недурственно сообщить родителям, а то нехорошо получается — незаконное задержание несовершеннолетних, без уведомления родителей.
Не думаю, что я произвел на него какое-то впечатление. Просто захотелось высказаться. Наверное, зря.
— Родители ваши уже едут. — Улыбка-то какая слащавая у мерзавца. — Чтобы переодеть вас из ваших тряпок в нормальную одежду. А адвокат вам не нужен. Мы вас пригласили для беседы.
— Для беседы приглашают не так. — Я не могу скрыть своего раздражения. — А теперь мне хочется услышать основание для нашего задержания.
— Ну, раз ты так настаиваешь, Санис. — Опять улыбка. — Президент сегодня утром подписал указ о роспуске вашей организации…
— Мы зарегистрированы как молодежное объединение. Так что ничего не выйдет, — это уже Ленус.
— Вы занимаетесь противозаконной деятельностью! — Проняло служивого, ишь как побагровел. — И мне насрать, как вы там зарегистрированы! У нас в Городке этого не будет! И в Столице тоже!
Заперхал. Достал платок, утерся. Довели дедугана. Неужели сам начальник управления нас вниманием почтил? Что же такое произошло?
— Вот указ, — протягивает мне бумагу. . — Прочитайте и распишитесь.
Указ Президента гласит, что наша организация занимается деятельностью, направленной на изменение конституционного строя (кто бы мог подумать?), и потому должна быть распущена незамедлительно (ага, щаз!). Все активы организации переходят в ведение городских или региональных властей (пусть переходят, мне не жалко), а члены организации должны быть поставлены на учет в подростковом отделе полиции. Далее имеется место для подписи, где сказано, что я, как руководитель, подписываю этот документ, тем самым добровольно объявляю о самороспуске своей организации и обязуюсь впредь не заниматься противозаконными действиями.
Идиотизм! Как кошку можно заставить сожрать горчицу, не используя грубого принуждения (заталкивания вышеозначенной горчицы непосредственно в пасть) и явного обмана (горчица спрятана внутри куска мяса)? Очень просто: смазать ей горчицей задницу! Тогда она будет мяукать и вылизываться — то есть жрать горчицу добровольно и с песней. Так вот, хрен им на всю морду, как говаривал мой папа. Настоящий папа.
— Я это подписывать отказываюсь, — бросаю бумажку на стол. — Если больше вопросов нет, то я бы хотел незамедлительно покинуть данное помещение.
— Как это — не будешь подписывать? — взревывает эс-бэшник. — Да я…
— Что? — издевательским тоном осведомляется Ленус. — Рукоприкладство? Мы не возражаем. Журналисты, я думаю, тоже возражать не станут, когда мы им об этом расскажем.
— Заткнись, сопляк! Ты с кем разговариваешь? Мало вас в детстве пороли! Я…
Есть! Отлично! У меня камень свалился с души. Раз так орет, то это означает только одно — нету у них записей наших разговоров! Нету у них на нас ничего! НЕТУ! А Президент, как обычно, обгадился. Скорее, не сам он, а кто-то из окружения. Но насколько бездарно все сделали. Противно смотреть.
Эсбэшник уже наорался вволю и отдыхает. Сейчас будем издеваться.
— Если я этот обрывок бумаги не подпишу, то что произойдет? — Мне же необходимо быть в курсе своей ближайшей судьбы.
— Да я тебя сейчас…
— Хватит! — Пора брать инициативу в свои руки. — Если ты меня сейчас хоть пальцем тронешь, то в самом лучшем случае пойдешь на пенсию, а в худшем — окажешься в одной камере с нашим мэром. Я вынужден повторить: что произойдет, если я этого подписывать не буду?
— Все равно закроем, но ты будешь отмечаться в полиции каждый день!
— Меня этот вариант вполне устраивает, — небрежно бросаю я и поднимаюсь. — А теперь соблаговолите распорядиться о том, чтобы нас незамедлительно выпустили.
— Ну уж нет! В этих тряпках, — это он, надо полагать, о форме, — ты отсюда не выйдешь! Вот родители приедут — им тебя и отдам.
— Прекрасно, — холодно говорю я. — Девушка, насколько я вижу, не в форме. Ей-то уйти можно?
— Можно! — И уже тише секретарше: — Выведи ее отсюда.
— Уклус! Репортеры, — шепчу я, наклонившись к самому ее уху.
Уклус едва заметно кивает, но тут же в ее глазах появляется хитрый огонек.
— Я тебя тоже люблю, милый! — произносит она нарочито громко, но в этот момент секретарша уже решительно берет ее за локоть.
Быстро спускаюсь по ступенькам и, пока внимание журналистов еще не сфокусировалось на мне, делаю стремительный рывок в сторону Уклус. Несколько секунд — и мои руки ложатся на ее талию. Она испуганно поворачивает голову, но сразу успокаивается, увидев меня.
— С освобождением, любимый! — И наши губы встречаются в поцелуе. Щелчки вспышек перерастают в сплошной стрекот, но мы закрыли глаза, и для нас сейчас никого не существует.
Удовольствие длиться вечно не может. Теперь пора работать. С сожалением отстраняю от себя Уклус и поворачиваюсь лицом к объективам. Они ждут сенсации, и я намерен им ее сейчас дать.
— Дамы и господа! Как вы знаете, нас сегодня совершенно по-хамски арестовали прямо на вокзале при выходе из поезда. Только наше СБ способно на такие выходки! Привезли сюда и, угрожая физической расправой, принуждали подписать какую-то сомнительного содержания бумажку. Я, естественно, подписывать ничего не стал. Но сама наглость проделанного поражает: сначала стреляют в моего заместителя, а теперь пытаются арестовать меня! Разговаривавший с нами человек в штатском не представился, но есть все основания предполагать, что это был начальник нашего управления СБ. Как видите, мы совершенно правильно боремся с властью, которая позволяет себе так обходиться с детьми! А теперь, дамы и господа, мы с удовольствием ответим на ваши вопросы.
Зашумели. Так зашумели, что друг друга слышать перестали. Ничего, пусть пошумят. Мне это даже на руку. Пусть пошумят, а как надоест — выстроятся в очередь с идиотскими вопросами, на которые я с громадным удовольствием отвечу. Или не отвечу, если вопрос мне не понравится.
— Дамы и господа! — Ленус, похоже, решил навести порядок. — Прошу задавать вопросы в порядке очереди! Вы, пожалуйста.
Ну, все ясно: этот гаденыш увидел кого-то из прикормленных им журналистов и решил дать ему слово. Что ж, не возражаю.
— Как вы прокомментируете обращение штаба молодежного движения «Страна без Президента»?
Какое еще обращение? Мы же ничего такого не писали. Мы? Ну, я не писал, Ленус… А что, собственно, в этом самом обращении написано? Час от часу не легче. Если это провокация, то отмываться нам придется не день и не два, а если чья-то глупость… То еще дольше. Проклятие! Утро сегодня «веселое» было. Денек тот еще выдался. Каким же вечер будет?
Все это, конечно, здорово. Но о каком обращении идет речь? Вот ведь посадили в лужу — мы ни сном ни духом, а придется еще и комментировать. Я в полной растерянности…
— Видите ли, дамы и господа, — Ленус, видя мое состояние, решил принять огонь на себя, — съезд принял несколько основополагающих документов, которые являются руководством к действию на ближайшее время. Какой из них вы посчитали этим самым обращением — я не знаю. На мой взгляд, все они равнозначны.
— Что у вас там творится? — какой-то плохо выбритый мужичонка, не скрывающий злорадства. — Вот это обращение!
У меня в руках типографским способом отпечатанная листовка. Не слишком ли много сегодня бумажек с сюрпризами? Ладно, почитаем.
То, что это работа Ромуса, я не сомневаюсь ни минуты. У него и раньше возникали идиотские идеи относительно поддержки масс, но сейчас он окончательно перегнул палку. Что же теперь со всем этим делать? Ну тварь, ну удружил!
— Дамы и господа! — Я начал говорить еще до того, как осознал, что именно собираюсь сказать. Тут сыграло роль очень многое: и понимание того, что мне еще нужно как минимум полтора месяца для подготовки людей, и злость на дурака Ромуса, и еще черт знает что, в чем я не успел разобраться. — Это фальшивка! Самая натуральная фальшивка, призванная дискредитировать наше движение. Кто-то, обладающий извращенным умом, попытался опорочить наше движение. Мы призывали, призываем и будем призывать к тому, чтобы Президент незамедлительно подал в отставку. Но мы никогда не призывали к вооруженному противостоянию. В конце концов, у нашей страны сейчас просто нет ресурсов для того, чтобы выдержать еще один путч. Так что призываю вас не относиться серьезно к этой низкопробной поделке спецслужб. Мы не имеем к ней никакого отношения.
Перехватываю взгляд Ленуса. В нем удивление сменяется пониманием. Здесь все в полном порядке. Теперь главное не дать кому-нибудь из моих малолеток, присутствовавших на съезде, ляпнуть лишнего.
— Дамы и господа! Мы устали и вынуждены отложить беседу с вами до вечера.
Журналисты недовольно зашумели, но я решительно подхватил Уклус под руку и направился в сторону дома. Наши, ничего не понимая, потянулись следом.
Вскоре журналисты нас оставили в покое, и я вздохнул с облегчением. Теперь нужно проинструктировать наших.
— Народ! Никаких решений о вооруженной борьбе на съезде не принималось. Понятно?
Мальчишки нерешительно закивали.
— Хорошо. — У меня отлегло на сердце. — Общий сбор возле штаба через два часа. А теперь — пулей по домам!
Только пятки засверкали. Ну еще бы: такие переживания за один единственный день для четырнадцати-, пятнадцатилетних сопляков — это очень много. Как только они разбежались, я схватил за грудки Ленуса.
— Ну, скотина, что скажешь?
— Ты что, дурак? — Ленус предпринял слабую попытку освободиться. — Я-то тут при чем?
— А кому я говорил, что Ромуса поганой метлой гнать надо? Не тебе? «Подожди, мы друг без друга не сможем» — твои слова, козел? — Я почувствовал, что зверею. — Твои или нет?
— Мои, только отпусти. — Я разжал руки, и Ленус непроизвольно сделал несколько шагов назад. — Мне и в голову прийти не могло…
— И шесть лет назад тебе тоже кое-что в голову не пришло. Результат я все эти годы наблюдаю.
— Да подожди ты! — Ленус уже оправился от первого шока и готов к разговору, но мне все еще надо сорвать на ком-нибудь злость.
— Чего ждать? — сверлю Ленуса взглядом. — Пока очередной твой протеже не выкинул еще какой-нибудь фортель?
— Подожди, давай разберемся. — Ленус косится на Уклус.
— Не вылупляйся на нее! — рявкаю я. — Ты ее окончательной дурой считаешь? Она все прекрасно поняла. И уже давно, конспиратор ты хренов… Ну, выкладывай.
Ленусу дали возможность говорить. Это то самое, чего он обычно добивается всеми правдами и неправдами. Ну что ж, не возражаю, пусть говорит, тем более что он сейчас будет оправдываться, а это приятно.
— Ты же нажал на него… И нажал здорово. Вот теперь он и рвет жопу — решил, что иначе ты его снимешь с начальников штаба…
— Это все я и так понимаю. — Бешенство у меня уже начинает проходить. — Делать что будем?
— Мальчики, а давайте не на улице! — решительно вступает в разговор Уклус. — Ведете себя как дети малые!
Я невольно улыбаюсь. Молодец девчонка! Так нам, дуракам, и надо. Нечего базар разводить.
— Согласен. Пошли в штаб. А ты, — обращаюсь я к моей рыжей умнице, — зайди, пожалуйста, к родокам. А то неудобно как-то получается…
— Зайду, не волнуйся. — Уклус совершенно обезоруживающе улыбается. — И к твоим зайду. Беги занимайся своей революцией.
Я ничего не успеваю ответить, только чувствую легкий поцелуй на своей щеке, а в следующую секунду она уже удаляется в сторону дома. Вот и пойми ее теперь. Кто же из нас старше на самом деле?
Дым от сигареты не спеша поднимается к потолку и клубится вокруг лампочки. Я некоторое время наблюдаю за ним, а потом делаю еще одну глубокую затяжку и выпускаю густую струю дыма туда же — к потолку, чтобы еще больше увеличить там его скопление. Вечереет, а мы все еще ничего не придумали. Хочется бросить ко всем чертям игры в революцию и отдохнуть. Я понимаю, что мне не дадут этого сделать, но дурацкое желание продолжает теплиться где-то на краю сознания.
Когда мы с Ленусом добрались до штаба, я был полон энтузиазма: сейчас в два счета «порешаем» все и с чувством выполненного долга отправимся по домам. Как бы не так! Во-первых, выяснилось, что связи со столичной организацией нет. Совсем нет. Конечно, речь может идти о тривиальной безалаберности Ромуса, но мне в это очень слабо верится. Получается, что дегенеративные прокламации писать у него здорово выходит, а наладить связь нет? Вывод только один — перекрыли кислород. В принципе ничего страшного. Ромусу будет очень даже полезно некоторое время пообщаться с ребятами из СБ. Мозги ему вправят, чтобы головой думал. Но, странное дело, от этих размышлений легче не становится. Во-вторых, отсутствует связь и с другими региональными организациями. Получается, что я единственный, кто еще не арестован. Чушь какая-то. Не могли же у всех командиров подразделений мозги отказать в одночасье? А получается, что могли. Черт! Мне нужно время! Мне, дьявол его побери, нужно несколько месяцев. Мне нужны помещения. Мне жизненно необходимо смонтировать тренажеры. А что теперь прикажете делать?
— Прекрати дымить. — Ленус глухо перхает и смотрит на меня почти с ненавистью.
— Да пошел ты! — беззлобно, лишь бы что-нибудь сказать в ответ, бросаю я. — Здоровеньким умереть хочешь?
— Сам иди! Тут дышать уже нечем!
Чувствую, что нечем. И во рту уже давно горько от табачного дыма. Все я прекрасно понимаю. Понимаю… А что, собственно, я понимаю? Детский сад какой-то! В революцию играющийся. А первая же встряска за ухо — и уже непонятно, что мне делать. Ведь все шло нормально. Я бы даже сказал — просто идеально! И вот так облажаться. Постыдно, господин главнокомандующий повстанческой армии, крайне постыдно.
Вся моя беда в том, что я слушаю всяких уродов: сначала старого козла Альтуса, потом засранца Ленуса… И что в результате выходит? Не знаю я, что выходит! На самом деле не знаю! Единственная надежда, которая все еще теплится где-то на самом краю сознания, что какой-то эффект даст мое утреннее выступление перед прессой. Слабая надежда, надо сказать. Что помешает Президенту объявить меня лгуном? Да ровным счетом ничего! Ему это даже очень удобно. Готовят эти сопляки переворот или не готовят — разницы никакой. Но лучше перестраховаться и разогнать их ко всем чертям. Демократия демократией, но своя рубашка, как говорится, ближе к телу. К своему, надо полагать, телу.
«Встретили» нас прямо у вагона. Грамотно, надо сказать. Сразу же стало понятно, что это не полиция — у тех на такое просто мозгов не хватит. Служба Безопасности. Человек пятнадцать — двадцать. Отрепетировали они все очень хорошо, так что не успев и глазом моргнуть я оказался в салоне микроавтобуса, который тут же рванул с Привокзальной площади в центр.
Влипли! Первое, что пришло мне в голову. И надо же было старому дураку этой ночью трепаться с Уклус! Теперь у эс-бэшников будет все, что им необходимо. Дурак недоделанный! В революцию ему поиграться захотелось! Вот, кажется, и доигрался…
Ехали недолго, так что можно было догадаться, куда нас везут. Естественно, в управление СБ. Из машины вывели не грубо, но решительно — шансы вырваться нулевые. Вот сейчас все будет в лучшем виде: камера в подвальном этаже, электрошок, галлюциногены, «сыворотка правды»… Может, Ромус был прав? Может, стоило подождать несколько лет и попытаться пойти на выборы? Хотя чего уж теперь гадать? И так понятно, что они среагировали на наше решение о принятии курса на вооруженное восстание. Оперативно. Только непонятно, почему нас всех не взяли прямо в Столице. Там бы это было и быстрее, и удобнее: мы все находились в одном зале. Наверное, им надо было переварить информацию. Неужели стукач? Этого, конечно, избежать ни одной организации не удается, но чтобы прямо на съезде? А почему бы и нет? Очень даже удобно — получить информацию из первых рук, так сказать, обдумать и спокойно задержать делегатов, когда они вернутся по домам. Практично, если можно так выразиться… А если стукача нет? Значит — прослушка! Вот тут у меня на лбу выступил холодный пот, и все поплыло перед глазами. Я уже ничего не видел перед собой. Хотя нас вели по зданию управления и дорогу надлежало запомнить. Впрочем, не имеет смысла. Сбежать отсюда все равно не удастся.
Итак — прослушка. О чем мы там болтали в кабинете у Ромуса? А у Репуса? Славно же управление, занимающееся разработкой версии об омоложении, руки потерло! Теперь понятно, почему нас сразу не взяли. А зачем? Можно спокойно попить коньячку. Отпраздновать плоды многолетнего труда. Ну а после празднования можно и задержать — спокойно и без лишнего шума. Тут и показания Уклус не нужны… О! Кажется, пришли. Интересно, а куда?
Камера? Нет, приемная. Два стола, стулья вдоль стен и ни одной живой души. А дверь хорошая, металлическая. Такую не выломаешь. Этаж, конечно, первый, и решеток на окнах не видно, но у стекол очень знакомый голубой отлив — бронированные. И на рамах нет даже следов каких-нибудь запоров: не предназначено это окно для того, чтобы его открывали. Мои соратники по несчастью воровато озираются. Нужно их быстро приободрить, а заодно и проинструктировать.
— Не дергаться! — Я с трудом узнаю свой голос, настолько он сел. — Задержание незаконное, и долго оно продолжаться не может. На вокзале нас видели, так что через какой-нибудь час начнется скандал.
А сам я в это верю? Что такое СБ и как оно работает, я знаю прекрасно.
— Здесь ни о чем не говорить, если вызовут на допрос — требовать адвоката и не отвечать без него ни на какие вопросы. Кроме того: мы несовершеннолетние, а значит, на допросах обязаны присутствовать родители. Всем все понятно?
Ребята молча кивают. Надеюсь, что поняли. А теперь нужно усесться на стул и подумать. Крепко подумать, что делать, если мне предъявят записи нашего трепа в Столице. Интересно, мне предложат сотрудничество или сразу шлепнут? Да о каком сотрудничестве может идти речь? На что оно им? Выловить тех, которых не было на съезде? И какой из меня помощник? Кроме того, ловить-то никого не придется — сами через несколько лет попадутся, никуда не денутся. Вот Ленус может быть им интересен. У него деньги. И немалые. Пожалуй, может и выкрутиться, если хорошего отступного предложит…
Дверь с противным скрипом открылась. В проеме, вопреки моим ожиданиям, показалась миловидная девушка с переносным компьютером под мышкой, а следом за ней вошел седой мужик. Вполне добродушный по внешнему виду. Добродушный? Эсбэшник? Да что со мной такое? Выискиваю лазейки, которых нету? Прекратить истерику! Я же главнокомандующий повстанческой армии! Если я отсюда выберусь, а я постараюсь отсюда выбраться, то я этого «добродушного» очень крепко возьму за жабры! Так крепко, что он проклянет тот день, когда меня встретил!
— Здравствуйте, детишки! — Улыбка до ушей. Эдакий дедушка, который решил побеседовать с внуками на сон грядущий.
— Здравствуйте, говорю! — Улыбка еще шире, хотя секунду назад казалось, что это невозможно. — Что же вы такие невежливые?
— А с чего быть вежливым? — Понимаю, что надо молчать, но не выдерживаю. — Хватают, заталкивают в машину, везут куда-то, запирают где-то. Тут уж не до вежливости. Тут мне адвокат нужен. А также крайне недурственно пообщаться с журналистами будет. Кстати, имя ваше мне тоже узнать будет интересно, как и имена тех, кто нас хватал. И недурственно сообщить родителям, а то нехорошо получается — незаконное задержание несовершеннолетних, без уведомления родителей.
Не думаю, что я произвел на него какое-то впечатление. Просто захотелось высказаться. Наверное, зря.
— Родители ваши уже едут. — Улыбка-то какая слащавая у мерзавца. — Чтобы переодеть вас из ваших тряпок в нормальную одежду. А адвокат вам не нужен. Мы вас пригласили для беседы.
— Для беседы приглашают не так. — Я не могу скрыть своего раздражения. — А теперь мне хочется услышать основание для нашего задержания.
— Ну, раз ты так настаиваешь, Санис. — Опять улыбка. — Президент сегодня утром подписал указ о роспуске вашей организации…
— Мы зарегистрированы как молодежное объединение. Так что ничего не выйдет, — это уже Ленус.
— Вы занимаетесь противозаконной деятельностью! — Проняло служивого, ишь как побагровел. — И мне насрать, как вы там зарегистрированы! У нас в Городке этого не будет! И в Столице тоже!
Заперхал. Достал платок, утерся. Довели дедугана. Неужели сам начальник управления нас вниманием почтил? Что же такое произошло?
— Вот указ, — протягивает мне бумагу. . — Прочитайте и распишитесь.
Указ Президента гласит, что наша организация занимается деятельностью, направленной на изменение конституционного строя (кто бы мог подумать?), и потому должна быть распущена незамедлительно (ага, щаз!). Все активы организации переходят в ведение городских или региональных властей (пусть переходят, мне не жалко), а члены организации должны быть поставлены на учет в подростковом отделе полиции. Далее имеется место для подписи, где сказано, что я, как руководитель, подписываю этот документ, тем самым добровольно объявляю о самороспуске своей организации и обязуюсь впредь не заниматься противозаконными действиями.
Идиотизм! Как кошку можно заставить сожрать горчицу, не используя грубого принуждения (заталкивания вышеозначенной горчицы непосредственно в пасть) и явного обмана (горчица спрятана внутри куска мяса)? Очень просто: смазать ей горчицей задницу! Тогда она будет мяукать и вылизываться — то есть жрать горчицу добровольно и с песней. Так вот, хрен им на всю морду, как говаривал мой папа. Настоящий папа.
— Я это подписывать отказываюсь, — бросаю бумажку на стол. — Если больше вопросов нет, то я бы хотел незамедлительно покинуть данное помещение.
— Как это — не будешь подписывать? — взревывает эс-бэшник. — Да я…
— Что? — издевательским тоном осведомляется Ленус. — Рукоприкладство? Мы не возражаем. Журналисты, я думаю, тоже возражать не станут, когда мы им об этом расскажем.
— Заткнись, сопляк! Ты с кем разговариваешь? Мало вас в детстве пороли! Я…
Есть! Отлично! У меня камень свалился с души. Раз так орет, то это означает только одно — нету у них записей наших разговоров! Нету у них на нас ничего! НЕТУ! А Президент, как обычно, обгадился. Скорее, не сам он, а кто-то из окружения. Но насколько бездарно все сделали. Противно смотреть.
Эсбэшник уже наорался вволю и отдыхает. Сейчас будем издеваться.
— Если я этот обрывок бумаги не подпишу, то что произойдет? — Мне же необходимо быть в курсе своей ближайшей судьбы.
— Да я тебя сейчас…
— Хватит! — Пора брать инициативу в свои руки. — Если ты меня сейчас хоть пальцем тронешь, то в самом лучшем случае пойдешь на пенсию, а в худшем — окажешься в одной камере с нашим мэром. Я вынужден повторить: что произойдет, если я этого подписывать не буду?
— Все равно закроем, но ты будешь отмечаться в полиции каждый день!
— Меня этот вариант вполне устраивает, — небрежно бросаю я и поднимаюсь. — А теперь соблаговолите распорядиться о том, чтобы нас незамедлительно выпустили.
— Ну уж нет! В этих тряпках, — это он, надо полагать, о форме, — ты отсюда не выйдешь! Вот родители приедут — им тебя и отдам.
— Прекрасно, — холодно говорю я. — Девушка, насколько я вижу, не в форме. Ей-то уйти можно?
— Можно! — И уже тише секретарше: — Выведи ее отсюда.
— Уклус! Репортеры, — шепчу я, наклонившись к самому ее уху.
Уклус едва заметно кивает, но тут же в ее глазах появляется хитрый огонек.
— Я тебя тоже люблю, милый! — произносит она нарочито громко, но в этот момент секретарша уже решительно берет ее за локоть.
* * *
Не прошло и получаса, как раздался телефонный звонок и нас отпустили, даже не потрудившись отобрать форму. Когда я вышел из подъезда управления СБ, у меня сразу же поднялось настроение: каким образом моей девочке удалось собрать такое количество журналистов за такое короткое время — уму непостижимо, но ведь удалось! И сейчас она дает пресс-конференцию. В лучах славы купается, так сказать.Быстро спускаюсь по ступенькам и, пока внимание журналистов еще не сфокусировалось на мне, делаю стремительный рывок в сторону Уклус. Несколько секунд — и мои руки ложатся на ее талию. Она испуганно поворачивает голову, но сразу успокаивается, увидев меня.
— С освобождением, любимый! — И наши губы встречаются в поцелуе. Щелчки вспышек перерастают в сплошной стрекот, но мы закрыли глаза, и для нас сейчас никого не существует.
Удовольствие длиться вечно не может. Теперь пора работать. С сожалением отстраняю от себя Уклус и поворачиваюсь лицом к объективам. Они ждут сенсации, и я намерен им ее сейчас дать.
— Дамы и господа! Как вы знаете, нас сегодня совершенно по-хамски арестовали прямо на вокзале при выходе из поезда. Только наше СБ способно на такие выходки! Привезли сюда и, угрожая физической расправой, принуждали подписать какую-то сомнительного содержания бумажку. Я, естественно, подписывать ничего не стал. Но сама наглость проделанного поражает: сначала стреляют в моего заместителя, а теперь пытаются арестовать меня! Разговаривавший с нами человек в штатском не представился, но есть все основания предполагать, что это был начальник нашего управления СБ. Как видите, мы совершенно правильно боремся с властью, которая позволяет себе так обходиться с детьми! А теперь, дамы и господа, мы с удовольствием ответим на ваши вопросы.
Зашумели. Так зашумели, что друг друга слышать перестали. Ничего, пусть пошумят. Мне это даже на руку. Пусть пошумят, а как надоест — выстроятся в очередь с идиотскими вопросами, на которые я с громадным удовольствием отвечу. Или не отвечу, если вопрос мне не понравится.
— Дамы и господа! — Ленус, похоже, решил навести порядок. — Прошу задавать вопросы в порядке очереди! Вы, пожалуйста.
Ну, все ясно: этот гаденыш увидел кого-то из прикормленных им журналистов и решил дать ему слово. Что ж, не возражаю.
— Как вы прокомментируете обращение штаба молодежного движения «Страна без Президента»?
Какое еще обращение? Мы же ничего такого не писали. Мы? Ну, я не писал, Ленус… А что, собственно, в этом самом обращении написано? Час от часу не легче. Если это провокация, то отмываться нам придется не день и не два, а если чья-то глупость… То еще дольше. Проклятие! Утро сегодня «веселое» было. Денек тот еще выдался. Каким же вечер будет?
Все это, конечно, здорово. Но о каком обращении идет речь? Вот ведь посадили в лужу — мы ни сном ни духом, а придется еще и комментировать. Я в полной растерянности…
— Видите ли, дамы и господа, — Ленус, видя мое состояние, решил принять огонь на себя, — съезд принял несколько основополагающих документов, которые являются руководством к действию на ближайшее время. Какой из них вы посчитали этим самым обращением — я не знаю. На мой взгляд, все они равнозначны.
— Что у вас там творится? — какой-то плохо выбритый мужичонка, не скрывающий злорадства. — Вот это обращение!
У меня в руках типографским способом отпечатанная листовка. Не слишком ли много сегодня бумажек с сюрпризами? Ладно, почитаем.
* * *
Ромус, сволочь! Ну козел! Ну верный наследник Альтуса! Ну тварь! Если я до него доберусь — все кости переломаю! Это надо же было такое запустить. На что он, интересно, рассчитывал? Что Президент, прочитав эту писульку, моментально побежит? Или как? Нет, это надо прочитать еще раз, чтобы убедиться в своей правоте — Ромуса надлежало расстрелять еще шесть лет назад. А лучше — повесить. За ноги. Или за яйца. Второе даже интереснее.ОБРАЩЕНИЕ
молодежного движения «Страна без Президента» к соотечественникам
Сограждане!
В этот сложный для нашей страны час, когда Президент и его клика пытаются очернить наше движение, мы со всей ответственностью заявляем — так больше продолжаться не может! Настал момент истины! Только молодежь способна спасти нашу страну!
Съезд принял решение о начале вооруженной борьбы с президентской кликой и их наймитами!
Все на борьбу за лучшую жизнь! Да здравствует свобода! Мы победим!
Центральный штаб молодежного движения
«Страна без Президента»
То, что это работа Ромуса, я не сомневаюсь ни минуты. У него и раньше возникали идиотские идеи относительно поддержки масс, но сейчас он окончательно перегнул палку. Что же теперь со всем этим делать? Ну тварь, ну удружил!
— Дамы и господа! — Я начал говорить еще до того, как осознал, что именно собираюсь сказать. Тут сыграло роль очень многое: и понимание того, что мне еще нужно как минимум полтора месяца для подготовки людей, и злость на дурака Ромуса, и еще черт знает что, в чем я не успел разобраться. — Это фальшивка! Самая натуральная фальшивка, призванная дискредитировать наше движение. Кто-то, обладающий извращенным умом, попытался опорочить наше движение. Мы призывали, призываем и будем призывать к тому, чтобы Президент незамедлительно подал в отставку. Но мы никогда не призывали к вооруженному противостоянию. В конце концов, у нашей страны сейчас просто нет ресурсов для того, чтобы выдержать еще один путч. Так что призываю вас не относиться серьезно к этой низкопробной поделке спецслужб. Мы не имеем к ней никакого отношения.
Перехватываю взгляд Ленуса. В нем удивление сменяется пониманием. Здесь все в полном порядке. Теперь главное не дать кому-нибудь из моих малолеток, присутствовавших на съезде, ляпнуть лишнего.
— Дамы и господа! Мы устали и вынуждены отложить беседу с вами до вечера.
Журналисты недовольно зашумели, но я решительно подхватил Уклус под руку и направился в сторону дома. Наши, ничего не понимая, потянулись следом.
Вскоре журналисты нас оставили в покое, и я вздохнул с облегчением. Теперь нужно проинструктировать наших.
— Народ! Никаких решений о вооруженной борьбе на съезде не принималось. Понятно?
Мальчишки нерешительно закивали.
— Хорошо. — У меня отлегло на сердце. — Общий сбор возле штаба через два часа. А теперь — пулей по домам!
Только пятки засверкали. Ну еще бы: такие переживания за один единственный день для четырнадцати-, пятнадцатилетних сопляков — это очень много. Как только они разбежались, я схватил за грудки Ленуса.
— Ну, скотина, что скажешь?
— Ты что, дурак? — Ленус предпринял слабую попытку освободиться. — Я-то тут при чем?
— А кому я говорил, что Ромуса поганой метлой гнать надо? Не тебе? «Подожди, мы друг без друга не сможем» — твои слова, козел? — Я почувствовал, что зверею. — Твои или нет?
— Мои, только отпусти. — Я разжал руки, и Ленус непроизвольно сделал несколько шагов назад. — Мне и в голову прийти не могло…
— И шесть лет назад тебе тоже кое-что в голову не пришло. Результат я все эти годы наблюдаю.
— Да подожди ты! — Ленус уже оправился от первого шока и готов к разговору, но мне все еще надо сорвать на ком-нибудь злость.
— Чего ждать? — сверлю Ленуса взглядом. — Пока очередной твой протеже не выкинул еще какой-нибудь фортель?
— Подожди, давай разберемся. — Ленус косится на Уклус.
— Не вылупляйся на нее! — рявкаю я. — Ты ее окончательной дурой считаешь? Она все прекрасно поняла. И уже давно, конспиратор ты хренов… Ну, выкладывай.
Ленусу дали возможность говорить. Это то самое, чего он обычно добивается всеми правдами и неправдами. Ну что ж, не возражаю, пусть говорит, тем более что он сейчас будет оправдываться, а это приятно.
— Ты же нажал на него… И нажал здорово. Вот теперь он и рвет жопу — решил, что иначе ты его снимешь с начальников штаба…
— Это все я и так понимаю. — Бешенство у меня уже начинает проходить. — Делать что будем?
— Мальчики, а давайте не на улице! — решительно вступает в разговор Уклус. — Ведете себя как дети малые!
Я невольно улыбаюсь. Молодец девчонка! Так нам, дуракам, и надо. Нечего базар разводить.
— Согласен. Пошли в штаб. А ты, — обращаюсь я к моей рыжей умнице, — зайди, пожалуйста, к родокам. А то неудобно как-то получается…
— Зайду, не волнуйся. — Уклус совершенно обезоруживающе улыбается. — И к твоим зайду. Беги занимайся своей революцией.
Я ничего не успеваю ответить, только чувствую легкий поцелуй на своей щеке, а в следующую секунду она уже удаляется в сторону дома. Вот и пойми ее теперь. Кто же из нас старше на самом деле?
Дым от сигареты не спеша поднимается к потолку и клубится вокруг лампочки. Я некоторое время наблюдаю за ним, а потом делаю еще одну глубокую затяжку и выпускаю густую струю дыма туда же — к потолку, чтобы еще больше увеличить там его скопление. Вечереет, а мы все еще ничего не придумали. Хочется бросить ко всем чертям игры в революцию и отдохнуть. Я понимаю, что мне не дадут этого сделать, но дурацкое желание продолжает теплиться где-то на краю сознания.
Когда мы с Ленусом добрались до штаба, я был полон энтузиазма: сейчас в два счета «порешаем» все и с чувством выполненного долга отправимся по домам. Как бы не так! Во-первых, выяснилось, что связи со столичной организацией нет. Совсем нет. Конечно, речь может идти о тривиальной безалаберности Ромуса, но мне в это очень слабо верится. Получается, что дегенеративные прокламации писать у него здорово выходит, а наладить связь нет? Вывод только один — перекрыли кислород. В принципе ничего страшного. Ромусу будет очень даже полезно некоторое время пообщаться с ребятами из СБ. Мозги ему вправят, чтобы головой думал. Но, странное дело, от этих размышлений легче не становится. Во-вторых, отсутствует связь и с другими региональными организациями. Получается, что я единственный, кто еще не арестован. Чушь какая-то. Не могли же у всех командиров подразделений мозги отказать в одночасье? А получается, что могли. Черт! Мне нужно время! Мне, дьявол его побери, нужно несколько месяцев. Мне нужны помещения. Мне жизненно необходимо смонтировать тренажеры. А что теперь прикажете делать?
— Прекрати дымить. — Ленус глухо перхает и смотрит на меня почти с ненавистью.
— Да пошел ты! — беззлобно, лишь бы что-нибудь сказать в ответ, бросаю я. — Здоровеньким умереть хочешь?
— Сам иди! Тут дышать уже нечем!
Чувствую, что нечем. И во рту уже давно горько от табачного дыма. Все я прекрасно понимаю. Понимаю… А что, собственно, я понимаю? Детский сад какой-то! В революцию играющийся. А первая же встряска за ухо — и уже непонятно, что мне делать. Ведь все шло нормально. Я бы даже сказал — просто идеально! И вот так облажаться. Постыдно, господин главнокомандующий повстанческой армии, крайне постыдно.
Вся моя беда в том, что я слушаю всяких уродов: сначала старого козла Альтуса, потом засранца Ленуса… И что в результате выходит? Не знаю я, что выходит! На самом деле не знаю! Единственная надежда, которая все еще теплится где-то на самом краю сознания, что какой-то эффект даст мое утреннее выступление перед прессой. Слабая надежда, надо сказать. Что помешает Президенту объявить меня лгуном? Да ровным счетом ничего! Ему это даже очень удобно. Готовят эти сопляки переворот или не готовят — разницы никакой. Но лучше перестраховаться и разогнать их ко всем чертям. Демократия демократией, но своя рубашка, как говорится, ближе к телу. К своему, надо полагать, телу.