Страница:
— Девки? — неожиданно вступает в разговор Ленус, которого эта ситуация явно забавляет. Штафирка.
— Не, не девки. — Мальчишка невольно улыбается. — Этот… ну… ну которого нам из городской организации командиром ставили… И с ним другой…
Ничего не понимаю! Какая организация? Какой командир? Кто другой? Бред какой-то! Сейчас они у меня по десять отжиманий сделают, а потом буду допрашивать как положено. Если потребуется, то и с применением грубой физической силы,
— Какой, блин, командир из городской организации? — зверею я.
— Ну этот! Папаша у него еще руководил…
Ах вот оно что! Какой же недалекий молодой человек попался. А я ведь предупреждал придурка: еще раз увижу — убью. Наверное, недостаточно убедительно говорил… Теперь все ясно — осталось узнать, что непрошеные гости успели увидеть, а потом определить, с кем успели поговорить. А дальше… Да! Именно убивать! По законам военного времени, черт побери! У меня нет ни малейшей возможности миндальничать, запугивать и подкупать. Следовательно, убить и трупы спрятать так, чтобы не нашли до осени. Я так понимаю, что осенью мне уже будет абсолютно наплевать и на трупы, и на все остальное.
Теперь надлежит разобраться с этими говнюками, которые за пивом ходят. Ну, тут все просто: самовольно покинули пост, нарушили устав, подвергли риску организацию. Со старшего (как там его? Седус?) сорвем нашивки. Жмут, наверное. Остальных будем пороть. При всем подразделении, чтобы другим лоботрясам неповадно было. А щенка-провокатора, которому пива захотелось в половине третьего ночи, нужно будет в ближайшее время отправить вслед за двумя уродами, посчитавшими возможным влезать в мои владения. Но сделать это надо будет тихо. Терпеть не могу безответственных людей, которые мешают делу! Да так мешают, что все насмарку может пойти.
Ладно, теперь пара вопросов для проформы, и можно смело идти досыпать. Изловом ублюдков пусть Ленус занимается — он же у нас мой непосредственный заместитель. Вот крайне недурственно будет ему показать, что не зря командорские нашивки носит.
— И что же вы сделали, когда увидели посторонних на охраняемом объекте? — задаю я скорее риторический вопрос, тем более что ответ уже и сам знаю.
— Захватили и связали, — так же тихо, как в начале, произносит Седус.
— А почему… — И тут до меня доходит смысл сказанного. Что они сделали? Захватили и связали? Ну это уже нечто! Интересно, а как им это удалось провернуть с двумя великовозрастными битюгами?
— Как связали — сразу же позвонили командору Арнусу, так как у вас не отвечал телефон.
Естественно, он не отвечал! Приемные родители всегда его отключают на ночь — чтобы не беспокоили глупыми звонками всякие недалекие личности.
— Могу я поинтересоваться: а каким образом вы их захватили?
— Так точно! Я ударил ближайшего бутылкой с пивом по голове, а второго скрутили все вместе. Он Ляуса за ногу укусил!
Кто такой Ляус, хотел бы я знать, Героизм же проявил.
— И где наш укушенный? — с кривой ухмылкой спрашиваю я.
— А он их сейчас охраняет!
Ленус оглушительно заржал. Сказалось нервное напряжение, бессонная ночь или все, вместе взятое. Мне очень хочется к нему присоединиться, но я еще сдерживаюсь. Давя приступ смеха, спрашиваю:
— Какого тогда, спрашивается, черта раненый охраняет нарушителей?
— Он все равно ходит с трудом, вот мы и решили — пусть охраняет, — отвечает опять наглый мальчишка, инициатор похода за пивом. Пора этот бардак прекращать.
— С каких это пор у нас здесь решения принимаются общим собранием? — гаркаю я.
Подействовало — все трое непроизвольно дернулись и замерли. Даже Ленус перестал хихикать и подтянулся. Так-то лучше.
— Капрал Седус!
—Я!
А так вообще великолепно. Развесили тут сопли, малолетки чертовы! Сейчас я вам покажу, где раки зимуют!
— Десять плетей перед строем за самовольную отлучку с охраняемого объекта, еще десять плетей за передачу своих полномочий рядовому!
— Есть! — несколько более понуро, но все равно с должным пиететом. Уже лучше.
— Остальные — тридцать плетей перед строем каждому! — Делаю паузу, во время которой ничего не происходит. — Не слышу!
— Есть, — вяло отвечают двое бойцов.
— Именно так, — брезгливо бросаю я. — А теперь демонстрируйте своих пленников!
Дети понуро плетутся вперед, а я иду за ними и думаю о том, что, кроме наказаний, бывают еще и поощрения… Проклятый Ромус! Как я его в такие моменты ненавижу! Ведь напиши этот дегенерат устав как следует — и ничего бы подобного просто не могло произойти! Мне очень хочется его убить. Прямо сейчас: бросить все, рвануть в Столицу, найти мерзавца и пристрелить. Пристрелить из того самого «вальтера», который сейчас болтается у меня под правой рукой. Знаю, что это неосуществимо, но помечтать-то мне никто не запрещает.
Ночные гости лежат на полу в тесной каптерке, связанные по рукам и ногам. Сразу видно, что вязали их неумело, зато на совесть. А количество синяков на их физиономиях говорит о том, что мои бойцы еще и здорово поорудовали руками и ногами. Да, хороших детей воспитываем, нечего сказать. Что же дальше-то будет?
Как только мы входим в помещение, со стула, стоящего у двери, порывается вскочить паренек. Это, должно быть, тот самый укушенный Ляус. Не до него сейчас. С этим будем разбираться позже. Делаю ему жест рукой (садись, мол) и принимаюсь с интересом разглядывать наших ночных пленников. Первое впечатление оказалось правильным: «воспитывали» их мои бойцы здорово. А нечего лазать, где не просят, по ночам! И морда была бы целее, и сами бы живы остались… Может быть. Потому что с такой глупостью, как у этих двоих, все равно долго прожить нельзя.
Прекрасно. Теперь все это дело сводится к тривиальной задаче: узнать, за каким чертом они к нам полезли, кто еще в курсе их похождений и, наконец, что они тут искали. Исходя из полученных мной сейчас ответов, они или умрут прямо сейчас, или через непродолжительное время. То самое время, которое мне потребуется для того, чтобы найти всех связанных с этим ночным вторжением. На самом деле всех… Я, похоже, зверею. Плохо. Очень плохо. Если не удастся успокоиться, хладнокровно все оценить и взвесить — могу что-то и пропустить. Что-то важное, которое на первый взгляд может показаться мелочью. А потом придется очень долго расхлебывать последствия этой «мелочи». Или недолго, но болезненно: в подвале местного СБ. А этого хотелось бы избежать. Значит — за дело.
— Седус! Вынимай кляп изо рта у этого урода! — Я брезгливо показываю на великовозрастного балбеса, являющегося сыном бывшего главы нашей «взрослой» антипрезидентской организации. — Хочу послушать, что он мне скажет.
Второй сопляк что-то мычит. Может быть, понимает, что уже практически стал покойником. Плевать я на это хотел! В конце концов никто их сюда не звал, а что бывает с чрезмерно любопытными, помнить никому не мешает. Особенно если этот кто-то решил засунуть свой нос в мои дела, Не люблю я этого! Очень не люблю. А теперь начинается шоу под названием «дай мне правильный ответ». Поощрения в этом шоу не предусмотрено, зато предусмотрено некоторое количество наказаний. Наказания следуют за неправильные ответы. Или за кажущиеся таковыми. Сами виноваты: я их в это шоу не приглашал.
— Я тебя убью, щенок! — брызжа слюной, визгливым голосом выкрикивает несостоявшийся диверсант.
Так, значит, разговаривать молодой человек еще не научился. И правил, похоже, не понимает. Ударить сейчас или потом? Очень не хочется с ним возиться. Лень мне после бессонной ночи это делать.
— Дорогуша, а как ты себе это представляешь? — интересуюсь я.
— Что? Да я тебя…
Понятно. Нормального языка не понимает в силу общей умственной отсталости, головой думать не намерен, значит, придется применить некоторое воздействие. Весьма грубое, кстати. Несильно размахиваюсь и бью придурка ногой по ребрам. Кроссовка — это не армейский ботинок, но, похоже, клиент понял, что шутить с ним не собираются. Взвыл и с ненавистью уставился на меня. Молча. Уже прогресс.
— А теперь объясни мне, мил-человек, какого черта ты здесь сейчас делаешь?
— Вызывай полицию. Им объясню.
А он ведь не понимает, во что влип! Да, похоже, идиотизм в этом конкретном случае передался по наследству. Клиника.
— Полицию? — издевательски улыбаюсь. — Зачем же полицию? Им до нас дела нету, а нам до них. Так что будем разбираться своими силами. Значит, мне вопрос повторять надо? Или сам ответишь?
Молчит и смотрит в сторону. В героя-подпольщика решил поиграть? Или папин приказ выполняет? Хорошо, в бирюльки играть закончили.
— Ты, сученыш, сейчас будешь исповедоваться, — говорю я, извлекая из кобуры пистолет. — И делать ты это будешь искренне, как и положено на исповеди. Я буду тебе задавать вопросы, ты будешь на них вежливо и правдиво отвечать. Если какой-то ответ мне не понравится — я прострелю тебе колено. Потом — второе. Далее я прострелю тебе правый локоть, затем — левый. После этого у тебя не останется интересных суставов, и я прострелю тебе голову. Продолжения ты уже не увидишь, но оно будет — я займусь твоим приятелем. С ним схема будет та же самая. Так что, если у тебя не возникает желания испытывать подобные прелести на своей шкуре, ты мне прямо сейчас расскажешь, что ты здесь делаешь и зачем? Приступим?
Еще один взгляд, полный ненависти, и плевок в мою сторону. Я, кажется, предупредил недвусмысленно и прямым текстом. Кроме того, я пообещал за подобные действия наказать. А раз пообещал — надо выполнять. В конце концов он должен понять, что я не шучу.
Хлопок пистолетного выстрела в замкнутом пространстве прозвучал просто оглушительно, в помещении завоняло горелым порохом, и в ту же секунду заорал мой подопечный — ранение в колено очень болезненное.
— Теперь ты готов говорить? — интересуюсь я.
— Сука ты! Сука!
— Придурок, не заставляй меня стрелять во второе колено! — рявкаю я. — Что ты здесь делаешь? Говори быстро!
— Я… Мы… — До него, похоже, начало доходить.
— Ну!
— Нам просто хотелось посмотреть, чем тут малолетки занимаются. Мы ничего такого…
Ну и что мне с этим делать? Два варианта: или врет, или нет. Пятьдесят на пятьдесят… Прямо как в идиотском анекдоте: какова вероятность встретить динозавра на улице Столицы? Пятьдесят на пятьдесят: либо встретишь, либо нет. Да, голова у меня что-то сегодня варит откровенно плохо. Можно, конечно, прострелить придурку второе колено, но толку от этого не будет. Это даже не забавно — глупо. А что это у нас второй пациент так судорожно дергается? Может, с ним будет поговорить интереснее?
— Седус! — гаркаю я. Мальчишка, похоже, поражен увиденным, но ему хватает секунды, чтобы прийти в чувство.
— Так точно, господин командор!
Какое, ко всем чертям, точно? Нет, господа хорошие, Ромуса я все-таки убью. Или покалечу, если не дадут убить.
— Вынь кляп из пасти у второго болвана! Ему поговорить со мной припекло.
Седус как-то бочком приближается ко второму пленнику и при этом все время косится на пистолет в моей руке. Правильно, между прочем, косится! Сам ведь проштрафился, а я могу относительно плетей и передумать… Вот что надо сделать — так это узнать имя маленького мерзавца, который подбил эту братию на поход за пивом. Узнать, запомнить и на досуге решить, что же с ним, собственно, делать. Но это потом. А сейчас меня очень интересует, что мне скажет второй придурок, позволивший себе удовольствие забраться в мои владения.
— Отпустите нас! Мы ничего не хотели! Мы…
Седус осмелел и коротко бьет пленника в лицо. Удар хороший, а может, дураку до этого сломали нос, но кровь у него начинает хлестать сразу же.
— Достаточно, — не торопясь говорю я Седусу, прицеливающемуся ударить еще раз и уже обращаясь к связанному нарушителю спокойствия. — Так какого черта вас сюда понесло среди ночи?
— Нам по приколу посмотреть было! Правда! Мы все поняли! Мы больше не будем! Отпустите нас! Пожалуйста! Мы…
— Заткнуться! И прекрати скулить, как баба. — Как же я не люблю таких мужиков, которые сперва напакостят, а потом начинают плакаться в жилетку и ныть, что больше не будут. Не знаю, как у кого, но у меня они вызывают только отвращение. Думаю, что не только у меня.
Мне становится скучно и противно. По той причине, что я вижу — происходящее форменная глупость. И самое мерзкое, что повинны в этой глупости не два великовозрастных балбеса, которых с пьяных глаз посреди ночи потянуло на подвиги, а мои подчиненные, которые уверовали в свою безнаказанность и решили, что им можно теперь вообще все. Но самое мерзкое то, что расплачиваться придется все-таки искателям приключений. Расплачиваться своей жизнью. Не потому, что они что-то увидели, а потому, что чисто теоретически могли увидеть. И это совершенно паскудно. Кроме того, мне явно пытаются навязать еще и роль палача. Не хочу! Я не хочу расстреливать этих сопливых придурков и прятать их трупы! Я не хочу допрашивать их о том, кто еще знал об их походе в наш зал. И я не хочу заниматься изловом и отстрелом этих самых знающих. В конце концов у меня есть Ленус. Он мой заместитель, у него у самого пистолет в кобуре, вот пусть он этой всей грязью и занимается. А я сейчас пойду спать. И спать, смею вас уверить, буду целый день. Причем, как положено, с жутким храпом. А тому, кто решит меня разбудить, сильно не поздоровится. Это я тоже могу обещать.
Я жестом отзываю в сторону Ленуса, показываю ему на лежащих на полу пленников, коротко бросаю «Допросить и пристрелить. Трупы спрятать». Затем поворачиваюсь, медленно иду к выходу из здания, на ходу застегивая куртку.
Вечером меня опять разбудил Ленус. Он посмотрел мне в глаза, кивнул и молча вышел из комнаты. Таким бледным я его никогда до этого не видел.
Глава 10. ПО КОНЯМ!
— Не, не девки. — Мальчишка невольно улыбается. — Этот… ну… ну которого нам из городской организации командиром ставили… И с ним другой…
Ничего не понимаю! Какая организация? Какой командир? Кто другой? Бред какой-то! Сейчас они у меня по десять отжиманий сделают, а потом буду допрашивать как положено. Если потребуется, то и с применением грубой физической силы,
— Какой, блин, командир из городской организации? — зверею я.
— Ну этот! Папаша у него еще руководил…
Ах вот оно что! Какой же недалекий молодой человек попался. А я ведь предупреждал придурка: еще раз увижу — убью. Наверное, недостаточно убедительно говорил… Теперь все ясно — осталось узнать, что непрошеные гости успели увидеть, а потом определить, с кем успели поговорить. А дальше… Да! Именно убивать! По законам военного времени, черт побери! У меня нет ни малейшей возможности миндальничать, запугивать и подкупать. Следовательно, убить и трупы спрятать так, чтобы не нашли до осени. Я так понимаю, что осенью мне уже будет абсолютно наплевать и на трупы, и на все остальное.
Теперь надлежит разобраться с этими говнюками, которые за пивом ходят. Ну, тут все просто: самовольно покинули пост, нарушили устав, подвергли риску организацию. Со старшего (как там его? Седус?) сорвем нашивки. Жмут, наверное. Остальных будем пороть. При всем подразделении, чтобы другим лоботрясам неповадно было. А щенка-провокатора, которому пива захотелось в половине третьего ночи, нужно будет в ближайшее время отправить вслед за двумя уродами, посчитавшими возможным влезать в мои владения. Но сделать это надо будет тихо. Терпеть не могу безответственных людей, которые мешают делу! Да так мешают, что все насмарку может пойти.
Ладно, теперь пара вопросов для проформы, и можно смело идти досыпать. Изловом ублюдков пусть Ленус занимается — он же у нас мой непосредственный заместитель. Вот крайне недурственно будет ему показать, что не зря командорские нашивки носит.
— И что же вы сделали, когда увидели посторонних на охраняемом объекте? — задаю я скорее риторический вопрос, тем более что ответ уже и сам знаю.
— Захватили и связали, — так же тихо, как в начале, произносит Седус.
— А почему… — И тут до меня доходит смысл сказанного. Что они сделали? Захватили и связали? Ну это уже нечто! Интересно, а как им это удалось провернуть с двумя великовозрастными битюгами?
— Как связали — сразу же позвонили командору Арнусу, так как у вас не отвечал телефон.
Естественно, он не отвечал! Приемные родители всегда его отключают на ночь — чтобы не беспокоили глупыми звонками всякие недалекие личности.
— Могу я поинтересоваться: а каким образом вы их захватили?
— Так точно! Я ударил ближайшего бутылкой с пивом по голове, а второго скрутили все вместе. Он Ляуса за ногу укусил!
Кто такой Ляус, хотел бы я знать, Героизм же проявил.
— И где наш укушенный? — с кривой ухмылкой спрашиваю я.
— А он их сейчас охраняет!
Ленус оглушительно заржал. Сказалось нервное напряжение, бессонная ночь или все, вместе взятое. Мне очень хочется к нему присоединиться, но я еще сдерживаюсь. Давя приступ смеха, спрашиваю:
— Какого тогда, спрашивается, черта раненый охраняет нарушителей?
— Он все равно ходит с трудом, вот мы и решили — пусть охраняет, — отвечает опять наглый мальчишка, инициатор похода за пивом. Пора этот бардак прекращать.
— С каких это пор у нас здесь решения принимаются общим собранием? — гаркаю я.
Подействовало — все трое непроизвольно дернулись и замерли. Даже Ленус перестал хихикать и подтянулся. Так-то лучше.
— Капрал Седус!
—Я!
А так вообще великолепно. Развесили тут сопли, малолетки чертовы! Сейчас я вам покажу, где раки зимуют!
— Десять плетей перед строем за самовольную отлучку с охраняемого объекта, еще десять плетей за передачу своих полномочий рядовому!
— Есть! — несколько более понуро, но все равно с должным пиететом. Уже лучше.
— Остальные — тридцать плетей перед строем каждому! — Делаю паузу, во время которой ничего не происходит. — Не слышу!
— Есть, — вяло отвечают двое бойцов.
— Именно так, — брезгливо бросаю я. — А теперь демонстрируйте своих пленников!
Дети понуро плетутся вперед, а я иду за ними и думаю о том, что, кроме наказаний, бывают еще и поощрения… Проклятый Ромус! Как я его в такие моменты ненавижу! Ведь напиши этот дегенерат устав как следует — и ничего бы подобного просто не могло произойти! Мне очень хочется его убить. Прямо сейчас: бросить все, рвануть в Столицу, найти мерзавца и пристрелить. Пристрелить из того самого «вальтера», который сейчас болтается у меня под правой рукой. Знаю, что это неосуществимо, но помечтать-то мне никто не запрещает.
Ночные гости лежат на полу в тесной каптерке, связанные по рукам и ногам. Сразу видно, что вязали их неумело, зато на совесть. А количество синяков на их физиономиях говорит о том, что мои бойцы еще и здорово поорудовали руками и ногами. Да, хороших детей воспитываем, нечего сказать. Что же дальше-то будет?
Как только мы входим в помещение, со стула, стоящего у двери, порывается вскочить паренек. Это, должно быть, тот самый укушенный Ляус. Не до него сейчас. С этим будем разбираться позже. Делаю ему жест рукой (садись, мол) и принимаюсь с интересом разглядывать наших ночных пленников. Первое впечатление оказалось правильным: «воспитывали» их мои бойцы здорово. А нечего лазать, где не просят, по ночам! И морда была бы целее, и сами бы живы остались… Может быть. Потому что с такой глупостью, как у этих двоих, все равно долго прожить нельзя.
Прекрасно. Теперь все это дело сводится к тривиальной задаче: узнать, за каким чертом они к нам полезли, кто еще в курсе их похождений и, наконец, что они тут искали. Исходя из полученных мной сейчас ответов, они или умрут прямо сейчас, или через непродолжительное время. То самое время, которое мне потребуется для того, чтобы найти всех связанных с этим ночным вторжением. На самом деле всех… Я, похоже, зверею. Плохо. Очень плохо. Если не удастся успокоиться, хладнокровно все оценить и взвесить — могу что-то и пропустить. Что-то важное, которое на первый взгляд может показаться мелочью. А потом придется очень долго расхлебывать последствия этой «мелочи». Или недолго, но болезненно: в подвале местного СБ. А этого хотелось бы избежать. Значит — за дело.
— Седус! Вынимай кляп изо рта у этого урода! — Я брезгливо показываю на великовозрастного балбеса, являющегося сыном бывшего главы нашей «взрослой» антипрезидентской организации. — Хочу послушать, что он мне скажет.
Второй сопляк что-то мычит. Может быть, понимает, что уже практически стал покойником. Плевать я на это хотел! В конце концов никто их сюда не звал, а что бывает с чрезмерно любопытными, помнить никому не мешает. Особенно если этот кто-то решил засунуть свой нос в мои дела, Не люблю я этого! Очень не люблю. А теперь начинается шоу под названием «дай мне правильный ответ». Поощрения в этом шоу не предусмотрено, зато предусмотрено некоторое количество наказаний. Наказания следуют за неправильные ответы. Или за кажущиеся таковыми. Сами виноваты: я их в это шоу не приглашал.
— Я тебя убью, щенок! — брызжа слюной, визгливым голосом выкрикивает несостоявшийся диверсант.
Так, значит, разговаривать молодой человек еще не научился. И правил, похоже, не понимает. Ударить сейчас или потом? Очень не хочется с ним возиться. Лень мне после бессонной ночи это делать.
— Дорогуша, а как ты себе это представляешь? — интересуюсь я.
— Что? Да я тебя…
Понятно. Нормального языка не понимает в силу общей умственной отсталости, головой думать не намерен, значит, придется применить некоторое воздействие. Весьма грубое, кстати. Несильно размахиваюсь и бью придурка ногой по ребрам. Кроссовка — это не армейский ботинок, но, похоже, клиент понял, что шутить с ним не собираются. Взвыл и с ненавистью уставился на меня. Молча. Уже прогресс.
— А теперь объясни мне, мил-человек, какого черта ты здесь сейчас делаешь?
— Вызывай полицию. Им объясню.
А он ведь не понимает, во что влип! Да, похоже, идиотизм в этом конкретном случае передался по наследству. Клиника.
— Полицию? — издевательски улыбаюсь. — Зачем же полицию? Им до нас дела нету, а нам до них. Так что будем разбираться своими силами. Значит, мне вопрос повторять надо? Или сам ответишь?
Молчит и смотрит в сторону. В героя-подпольщика решил поиграть? Или папин приказ выполняет? Хорошо, в бирюльки играть закончили.
— Ты, сученыш, сейчас будешь исповедоваться, — говорю я, извлекая из кобуры пистолет. — И делать ты это будешь искренне, как и положено на исповеди. Я буду тебе задавать вопросы, ты будешь на них вежливо и правдиво отвечать. Если какой-то ответ мне не понравится — я прострелю тебе колено. Потом — второе. Далее я прострелю тебе правый локоть, затем — левый. После этого у тебя не останется интересных суставов, и я прострелю тебе голову. Продолжения ты уже не увидишь, но оно будет — я займусь твоим приятелем. С ним схема будет та же самая. Так что, если у тебя не возникает желания испытывать подобные прелести на своей шкуре, ты мне прямо сейчас расскажешь, что ты здесь делаешь и зачем? Приступим?
Еще один взгляд, полный ненависти, и плевок в мою сторону. Я, кажется, предупредил недвусмысленно и прямым текстом. Кроме того, я пообещал за подобные действия наказать. А раз пообещал — надо выполнять. В конце концов он должен понять, что я не шучу.
Хлопок пистолетного выстрела в замкнутом пространстве прозвучал просто оглушительно, в помещении завоняло горелым порохом, и в ту же секунду заорал мой подопечный — ранение в колено очень болезненное.
— Теперь ты готов говорить? — интересуюсь я.
— Сука ты! Сука!
— Придурок, не заставляй меня стрелять во второе колено! — рявкаю я. — Что ты здесь делаешь? Говори быстро!
— Я… Мы… — До него, похоже, начало доходить.
— Ну!
— Нам просто хотелось посмотреть, чем тут малолетки занимаются. Мы ничего такого…
Ну и что мне с этим делать? Два варианта: или врет, или нет. Пятьдесят на пятьдесят… Прямо как в идиотском анекдоте: какова вероятность встретить динозавра на улице Столицы? Пятьдесят на пятьдесят: либо встретишь, либо нет. Да, голова у меня что-то сегодня варит откровенно плохо. Можно, конечно, прострелить придурку второе колено, но толку от этого не будет. Это даже не забавно — глупо. А что это у нас второй пациент так судорожно дергается? Может, с ним будет поговорить интереснее?
— Седус! — гаркаю я. Мальчишка, похоже, поражен увиденным, но ему хватает секунды, чтобы прийти в чувство.
— Так точно, господин командор!
Какое, ко всем чертям, точно? Нет, господа хорошие, Ромуса я все-таки убью. Или покалечу, если не дадут убить.
— Вынь кляп из пасти у второго болвана! Ему поговорить со мной припекло.
Седус как-то бочком приближается ко второму пленнику и при этом все время косится на пистолет в моей руке. Правильно, между прочем, косится! Сам ведь проштрафился, а я могу относительно плетей и передумать… Вот что надо сделать — так это узнать имя маленького мерзавца, который подбил эту братию на поход за пивом. Узнать, запомнить и на досуге решить, что же с ним, собственно, делать. Но это потом. А сейчас меня очень интересует, что мне скажет второй придурок, позволивший себе удовольствие забраться в мои владения.
— Отпустите нас! Мы ничего не хотели! Мы…
Седус осмелел и коротко бьет пленника в лицо. Удар хороший, а может, дураку до этого сломали нос, но кровь у него начинает хлестать сразу же.
— Достаточно, — не торопясь говорю я Седусу, прицеливающемуся ударить еще раз и уже обращаясь к связанному нарушителю спокойствия. — Так какого черта вас сюда понесло среди ночи?
— Нам по приколу посмотреть было! Правда! Мы все поняли! Мы больше не будем! Отпустите нас! Пожалуйста! Мы…
— Заткнуться! И прекрати скулить, как баба. — Как же я не люблю таких мужиков, которые сперва напакостят, а потом начинают плакаться в жилетку и ныть, что больше не будут. Не знаю, как у кого, но у меня они вызывают только отвращение. Думаю, что не только у меня.
Мне становится скучно и противно. По той причине, что я вижу — происходящее форменная глупость. И самое мерзкое, что повинны в этой глупости не два великовозрастных балбеса, которых с пьяных глаз посреди ночи потянуло на подвиги, а мои подчиненные, которые уверовали в свою безнаказанность и решили, что им можно теперь вообще все. Но самое мерзкое то, что расплачиваться придется все-таки искателям приключений. Расплачиваться своей жизнью. Не потому, что они что-то увидели, а потому, что чисто теоретически могли увидеть. И это совершенно паскудно. Кроме того, мне явно пытаются навязать еще и роль палача. Не хочу! Я не хочу расстреливать этих сопливых придурков и прятать их трупы! Я не хочу допрашивать их о том, кто еще знал об их походе в наш зал. И я не хочу заниматься изловом и отстрелом этих самых знающих. В конце концов у меня есть Ленус. Он мой заместитель, у него у самого пистолет в кобуре, вот пусть он этой всей грязью и занимается. А я сейчас пойду спать. И спать, смею вас уверить, буду целый день. Причем, как положено, с жутким храпом. А тому, кто решит меня разбудить, сильно не поздоровится. Это я тоже могу обещать.
Я жестом отзываю в сторону Ленуса, показываю ему на лежащих на полу пленников, коротко бросаю «Допросить и пристрелить. Трупы спрятать». Затем поворачиваюсь, медленно иду к выходу из здания, на ходу застегивая куртку.
Вечером меня опять разбудил Ленус. Он посмотрел мне в глаза, кивнул и молча вышел из комнаты. Таким бледным я его никогда до этого не видел.
Глава 10. ПО КОНЯМ!
Наступила осень. Уже наступила. О той работе, которую мы провернули за лето, вспоминать откровенно приятно. Если не учитывать некоторых мелких недоразумений, то все прошло просто прекрасно. Даже более чем прекрасно. И вот я опять сижу в поезде, направляющемся в Столицу, чтобы последний раз переговорить со своими штабистами: некоторое время нам будет крайне затруднительно поддерживать связь. Зато потом мы сможем… Если все пройдет удачно. Если… Но ожидание уже закончилось: мои люди на низком старте, не только мои, а и по всей стране.
Мне, наверное, страшно. Точнее, чувство какое-то непонятное и незнакомое. Может, это меня пугает? Я не вижу, почему моя многострадальная Родина опять должна пережить то, что я собираюсь устроить. Ну, если быть объективным, то собираюсь не я, а… А кто? Пора бы уже сообразить, кто же тот самый кукловод, который дергает за веревочки, а мы, как марионетки, послушно шевелим конечностями. Шевелим и не понимаем зачем.
Вагон мерно покачивается. Постукивают колеса на стыках рельсов. Я люблю ездить в поезде. Люблю приезжать в Столицу. И все то, что сейчас происходит, должно вызывать у меня только положительные эмоции, но этого нет. Есть какая-то сосущая пустота внутри и непонятное чувство. А может, предчувствие? Если это предчувствие, тогда ничего хорошего в нем нет… А может, это просто неизвестность? Неизвестность, которая меня страшит, как в детстве? Впрочем — к черту! Уже поздно бояться и поздно что-то менять. Завертелось чертово колесо очередной революции. Единственное, что во всем этом деле хорошо, так это то, что я нахожусь очень близко к оси этого самого чертова колеса. А раз так, то либо убьют сразу, либо останусь в центре очень и очень надолго.
Штаб напоминает встревоженный улей. Не совсем понятно: кто-то славно разбередил его палкой или идет процесс роения. Но со стороны в любом случае должно выглядеть забавно. На входе стоят не два охранника, как было раньше, а человек десять. У многих под френчами угадывается оружие. Ничего себе! Даже не считают нужным толком прятать пистолеты. СБ, конечно, уже получило информацию о том, что происходит нечто непонятное, но пока никаких действий не предпринимает. Интересно, а почему? Не хотят связываться или решили, что игры детишек их не касаются? Хотелось бы верить во второе.
— Пропуск, господин командор!
Пропуск? А вот это что-то новенькое. Меня, главнокомандующего, не пускают в собственный штаб! Ну и нравы же в Столице.
— Что, капрал? — делаю как можно более надменное лицо. — Я ослышался?
— Никак нет, господин командор! Пропуск, пожалуйста.
— Старшего ко мне! Быстро! — Я перехожу на рык. Этого мне только не хватало!
— Начальник караула занят, господин командор. Ничем помочь не могу.
Мне показалось или у него на лице промелькнула издевательская усмешка? Вот это уже серьезная ошибка! Очень серьезная. Я не собираюсь кому-либо прощать насмешек над собой. А тем более какому-то холую Ромуса.
— Смирно, капрал! — Голос звенит, как натянутая струна. — Немедленно начкара ко мне! Или нашивки жмут?
Подействовало. При словах о нашивках непроизвольно дернулся. Неужели кто-то из «стариков»? Тогда почему только капрал? Странно. Впрочем, Ромус дурак редкостный — мог и разжаловать за какую-нибудь мелочь. С него станется…
— Магнус! Ты чего здесь разорался? Не на плацу. Резко оборачиваюсь на голос. Так и есть: Репус собственной персоной. Улыбка в тридцать два зуба… Виноват — в двадцать восемь. Зубы мудрости у него пока не прорезались. Соплив еще. Биологически.
— Да понимаешь, друг мой Репус, тут какой-то дегенерат (не будем указывать на него перстами, но все знают, что это… слоненок) ввел какие-то идиотские пропуска. В результате меня не изволят пускать в мой же собственный штаб. Я вот сейчас для начала двадцать плетей перед строем организую начальнику караула, а потом для разнообразия по тридцать часовым. Чтобы знали, у кого можно пропуска требовать, а кому требуется отдать честь и пропустить в здание без вопросов. Я достаточно прозрачно излагаю? Вот… А в тот светлый момент, когда я попаду в свой кабинет и выясню, чья это дурацкая идея, то автору, ты уж мне поверь, мало не покажется.
— Идея моя. — Репус продолжает скалиться. — Можешь начинать свое «мало не покажется».
Мысль хорошая, но лучше от нее воздержаться. С Репусом рукопашную схватку устраивать не рекомендуется. По некоторым соображениям личного характера — лишних зубов у меня нету. Да и ребер тоже. Хотя тут надо быть честным — я не в такой уж плохой форме, так что и нашему разведчику тоже перепадет на орехи.
— Ну не здесь же! — Я одаряю Репуса улыбкой, больше напоминающей оскал.
— Естественно, не здесь, — поддерживает меня Репус. И уже часовому: — Быстро в канцелярию и выписать пропуск на командора Маг… Саниса!
— Магнуса! — одергиваю я Репуса. — Ты вначале все правильно сказал.
— Логично, — соглашается Репус и опять обращается к часовому: — Все слышал? Ты еще здесь?
Парень срывается с места и исчезает в дверях. Мы переглядываемся с Репусом и молча отходим к ближайшей скамейке.
— Может, ты соизволишь объяснить, что происходит? — раздраженно спрашиваю после того, как мы усаживаемся на разогретые осенним солнцем доски парковой принадлежности для отдыха.
— Объясню. — Физиономия у Репуса делается кислая. — Была попытка похитить какие-то бумаги из кабинета Ромуса.
— Откуда? — удивляюсь в свою очередь я.
— Я тоже не понимаю, что там может быть интересного. — Репус невесело улыбается. — Но сам же понимаешь — если рискнули полезть к нему в кабинет, значит, могут и в любой другой. А ведь далеко не у всех полная херня на столах и в сейфах.
— Поймали? — с надеждой в голосе спрашиваю я.
— Ну а как же? — Репус снова беззаботно улыбается. — Я и поймал. За руку. Можно сказать — на горячем.
— И?.. — подталкиваю я приятеля к продолжению рассказа.
— Магнус, а что может быть дальше? В подвал на допрос, а потом — в реку. То, что от этого козла осталось. Да… Так вот… Ну и после этого я и приказал ввести пропускной режим.
— А мне ты сообщить об этом не в состоянии был? — ядовито спрашиваю я.
— Знаешь, как-то за всеми этими напрягами забыл. Честно.
— Слушай, а если бы я часовому физиономию прямо там разбил бы? А? — Меня начинает раздражать беззаботность Репуса. Все-таки видеться с ним надо пореже — периодами очень хочется дать за эту бесшабашность по репусовской стриженой голове.
— Тогда бы я сначала тому же часовому добавил лично, а потом назначил пятьдесят плетей за то, что не смог справиться с возложенной на него задачей, — беззаботно отвечает наш великий тактик.
— Слушай, Репус, ты хоть понимаешь, что мы здесь не в бирюльки играм? — Я с большим трудом сдерживаюсь. — Вот-вот все начнется, а ты себя ведешь так, будто на пикник собрался.
— Не дергался бы ты, Магнус, оно бы лучше было. — Такого тона я от него еще никогда не слышал. — Тут у нас идея появилась одна… Вон уже и твой пропуск несут. Поговорим у меня в кабинете.
— Нет, дорогой мой, поговорим у меня в кабинете! — отсекаю я и поднимаюсь со скамейки.
Действительно, давешний часовой уже спешит ко мне, неся в вытянутой руке небольшой кусочек пластмассы. Когда пропуск попадает ко мне в руки, я с интересом обнаруживаю на нем свою фотографию, имя, звание и штрих-код. Да, с секретностью, похоже, дела у нас обстоят неплохо. Однако я бы был абсолютно не против, если бы меня об этом уведомили заранее. Желательно еще до моего приезда в Столицу.
Если у нас все получится, то с течением времени будет хуже и хуже, надо полагать. Сейчас лучшей защитой для нас является возраст. А потом? Мы ведь не всегда будем сопляками. Когда-то придется и взрослеть. Так чем же это закончится? Личными чипами, вшитыми под кожу? Проверкой отпечатков пальцев и узора сетчатки глаза? Веселенькое будущее вырисовывается…
Впрочем, пора работать. Я коротко киваю парню, принесшему мне пропуск, и в сопровождении Репуса направляюсь в штаб. Как ни крути, а времени у меня абсолютно нету: сегодня будут обговорены последние детали, согласованы сроки. Сегодня, черт побери, я намерен получить информацию о том, где и когда я смогу вооружить своих людей. Режим секретности — это, без сомнения, великолепно, но мне нужна полная информация. Я же главнокомандующий, а не неизвестно кто. Вот я и получу всю информацию. Без исключений. А потом хорошо подумаю, что с ней можно будет сделать. Переварю, так сказать… Если несварения не случится.
— Извини, Магнус, но это не только моя идея. — Ромус старательно не смотрит мне в глаза. — Ты сам должен понимать, что чем меньшей информацией обладал каждый из нас, тем меньше было шансов нарваться на неприятности с… э-э-э… органами правопорядка…
— Красиво говоришь! — Я действительно в восхищении. Ромус на этот раз переплюнул сам себя в борьбе за секретность. — Мы все знаем о существовании друг друга, знаем, как и кого из нас можно найти, знаем имена друг друга, а тут мне, оказывается, не положено знать о складах с оружием? Великолепно! Я в полнейшем восторге! Что бы дала твоя секретность, если бы взяли тебя или Репуса? Да ничего!
— Я буду молчать на допросах, если того потребуют интересы дела! — Ромус вскочил со стула и невольно принял наполеоновскую позу.
— А тебя, дурака, никто и не будет заставлять говорить, — брезгливо бросаю я в ответ. — Просто накачают «сывороткой правды» по самое «мама не горюй», и ты выложишь все самостоятельно. И то, что знал, и то, что старался забыть, и то, что уже забыл. Может, ты не знаешь, как эта штука работает?
Все он прекрасно знает. И также хорошо он знает, что прятать от меня любые вещи было глупостью. Знает, но ничего с собой поделать не может: мы друг друга переносим крайне плохо и готовы сделать пакость при первой же возможности. Интересно, а он понимает, что речь идет исключительно о нашей с ним взаимной неприязни, или искренне уверен, что поступает абсолютно правильно? А ведь с него станется так думать.
— В конце концов, — Ромус решает переменить тему разговора, — это все не важно. У нас сейчас общая цель! И мы должны…
— Да заткнись ты! — не выдерживает Репус. — Цель у тебя… Как же.
— Я, между прочим, начальник штаба! И мне…
— Ромус, на самом деле, заткнись по-хорошему, — совершенно искренне говорю я. — Почему мне не были предоставлены данные о складах с оружием, его количестве и доступности — разберемся позже. Как и с тем, по какой причине ты не соизволил написать нормальный устав. Сейчас меня интересует только одно: твоя идея захватывать «универсалы» непосредственно в воинских частях?
— Моя! — тут же просиял Ромус. — Они находятся на консервации, и данная операция не представляет собой ничего сложного. Мы сможем просто взять их тепленькими — охрана минимальная. Так что…
— А теперь, клизма штабная, послушай меня внимательно. — Я невольно перехожу на свистящий шепот. — Если ты за давностью лет запамятовал, то я напомню: полный вывод машины из консервации занимает четыре часа. И это при условии, что занимается этим мероприятием обученный экипаж. Хорошо обученный, заметь. Все это время, надо полагать, ничего не будет происходить? Тревога не будет поднята, не будет прислано подкрепление, не появятся ребята из спецподразделений. Так? А мне кажется, что не так. У меня почему-то есть смутные предчувствия, основанные на некотором опыте, что в самом лучшем для нас случае ровно через час к нам явятся поинтересоваться происходящим. И явятся не с пустыми руками. Если мы окажем более или менее приличное сопротивление, а мы его окажем! Не знаю, как ты тренировал своих людей, а я этим занимался качественно. Так вот, в этом случае они просто поднимут истребители с ближайшего аэродрома и нанесут ракетный удар по захваченной части. При этом будут полностью правы. Есть вариант хуже — спецподразделение. Вот эти наших мальчишек вырежут, как молочных поросят. Я более чем уверен, что у нас в Городке таких подразделений нету, но у вас в Столице они присутствуют. Чем ты, черт побери, думал? Никакого плана, а до начала операции считанные дни. Не молчи, скотина, отвечай!
Мне, наверное, страшно. Точнее, чувство какое-то непонятное и незнакомое. Может, это меня пугает? Я не вижу, почему моя многострадальная Родина опять должна пережить то, что я собираюсь устроить. Ну, если быть объективным, то собираюсь не я, а… А кто? Пора бы уже сообразить, кто же тот самый кукловод, который дергает за веревочки, а мы, как марионетки, послушно шевелим конечностями. Шевелим и не понимаем зачем.
Вагон мерно покачивается. Постукивают колеса на стыках рельсов. Я люблю ездить в поезде. Люблю приезжать в Столицу. И все то, что сейчас происходит, должно вызывать у меня только положительные эмоции, но этого нет. Есть какая-то сосущая пустота внутри и непонятное чувство. А может, предчувствие? Если это предчувствие, тогда ничего хорошего в нем нет… А может, это просто неизвестность? Неизвестность, которая меня страшит, как в детстве? Впрочем — к черту! Уже поздно бояться и поздно что-то менять. Завертелось чертово колесо очередной революции. Единственное, что во всем этом деле хорошо, так это то, что я нахожусь очень близко к оси этого самого чертова колеса. А раз так, то либо убьют сразу, либо останусь в центре очень и очень надолго.
Штаб напоминает встревоженный улей. Не совсем понятно: кто-то славно разбередил его палкой или идет процесс роения. Но со стороны в любом случае должно выглядеть забавно. На входе стоят не два охранника, как было раньше, а человек десять. У многих под френчами угадывается оружие. Ничего себе! Даже не считают нужным толком прятать пистолеты. СБ, конечно, уже получило информацию о том, что происходит нечто непонятное, но пока никаких действий не предпринимает. Интересно, а почему? Не хотят связываться или решили, что игры детишек их не касаются? Хотелось бы верить во второе.
— Пропуск, господин командор!
Пропуск? А вот это что-то новенькое. Меня, главнокомандующего, не пускают в собственный штаб! Ну и нравы же в Столице.
— Что, капрал? — делаю как можно более надменное лицо. — Я ослышался?
— Никак нет, господин командор! Пропуск, пожалуйста.
— Старшего ко мне! Быстро! — Я перехожу на рык. Этого мне только не хватало!
— Начальник караула занят, господин командор. Ничем помочь не могу.
Мне показалось или у него на лице промелькнула издевательская усмешка? Вот это уже серьезная ошибка! Очень серьезная. Я не собираюсь кому-либо прощать насмешек над собой. А тем более какому-то холую Ромуса.
— Смирно, капрал! — Голос звенит, как натянутая струна. — Немедленно начкара ко мне! Или нашивки жмут?
Подействовало. При словах о нашивках непроизвольно дернулся. Неужели кто-то из «стариков»? Тогда почему только капрал? Странно. Впрочем, Ромус дурак редкостный — мог и разжаловать за какую-нибудь мелочь. С него станется…
— Магнус! Ты чего здесь разорался? Не на плацу. Резко оборачиваюсь на голос. Так и есть: Репус собственной персоной. Улыбка в тридцать два зуба… Виноват — в двадцать восемь. Зубы мудрости у него пока не прорезались. Соплив еще. Биологически.
— Да понимаешь, друг мой Репус, тут какой-то дегенерат (не будем указывать на него перстами, но все знают, что это… слоненок) ввел какие-то идиотские пропуска. В результате меня не изволят пускать в мой же собственный штаб. Я вот сейчас для начала двадцать плетей перед строем организую начальнику караула, а потом для разнообразия по тридцать часовым. Чтобы знали, у кого можно пропуска требовать, а кому требуется отдать честь и пропустить в здание без вопросов. Я достаточно прозрачно излагаю? Вот… А в тот светлый момент, когда я попаду в свой кабинет и выясню, чья это дурацкая идея, то автору, ты уж мне поверь, мало не покажется.
— Идея моя. — Репус продолжает скалиться. — Можешь начинать свое «мало не покажется».
Мысль хорошая, но лучше от нее воздержаться. С Репусом рукопашную схватку устраивать не рекомендуется. По некоторым соображениям личного характера — лишних зубов у меня нету. Да и ребер тоже. Хотя тут надо быть честным — я не в такой уж плохой форме, так что и нашему разведчику тоже перепадет на орехи.
— Ну не здесь же! — Я одаряю Репуса улыбкой, больше напоминающей оскал.
— Естественно, не здесь, — поддерживает меня Репус. И уже часовому: — Быстро в канцелярию и выписать пропуск на командора Маг… Саниса!
— Магнуса! — одергиваю я Репуса. — Ты вначале все правильно сказал.
— Логично, — соглашается Репус и опять обращается к часовому: — Все слышал? Ты еще здесь?
Парень срывается с места и исчезает в дверях. Мы переглядываемся с Репусом и молча отходим к ближайшей скамейке.
— Может, ты соизволишь объяснить, что происходит? — раздраженно спрашиваю после того, как мы усаживаемся на разогретые осенним солнцем доски парковой принадлежности для отдыха.
— Объясню. — Физиономия у Репуса делается кислая. — Была попытка похитить какие-то бумаги из кабинета Ромуса.
— Откуда? — удивляюсь в свою очередь я.
— Я тоже не понимаю, что там может быть интересного. — Репус невесело улыбается. — Но сам же понимаешь — если рискнули полезть к нему в кабинет, значит, могут и в любой другой. А ведь далеко не у всех полная херня на столах и в сейфах.
— Поймали? — с надеждой в голосе спрашиваю я.
— Ну а как же? — Репус снова беззаботно улыбается. — Я и поймал. За руку. Можно сказать — на горячем.
— И?.. — подталкиваю я приятеля к продолжению рассказа.
— Магнус, а что может быть дальше? В подвал на допрос, а потом — в реку. То, что от этого козла осталось. Да… Так вот… Ну и после этого я и приказал ввести пропускной режим.
— А мне ты сообщить об этом не в состоянии был? — ядовито спрашиваю я.
— Знаешь, как-то за всеми этими напрягами забыл. Честно.
— Слушай, а если бы я часовому физиономию прямо там разбил бы? А? — Меня начинает раздражать беззаботность Репуса. Все-таки видеться с ним надо пореже — периодами очень хочется дать за эту бесшабашность по репусовской стриженой голове.
— Тогда бы я сначала тому же часовому добавил лично, а потом назначил пятьдесят плетей за то, что не смог справиться с возложенной на него задачей, — беззаботно отвечает наш великий тактик.
— Слушай, Репус, ты хоть понимаешь, что мы здесь не в бирюльки играм? — Я с большим трудом сдерживаюсь. — Вот-вот все начнется, а ты себя ведешь так, будто на пикник собрался.
— Не дергался бы ты, Магнус, оно бы лучше было. — Такого тона я от него еще никогда не слышал. — Тут у нас идея появилась одна… Вон уже и твой пропуск несут. Поговорим у меня в кабинете.
— Нет, дорогой мой, поговорим у меня в кабинете! — отсекаю я и поднимаюсь со скамейки.
Действительно, давешний часовой уже спешит ко мне, неся в вытянутой руке небольшой кусочек пластмассы. Когда пропуск попадает ко мне в руки, я с интересом обнаруживаю на нем свою фотографию, имя, звание и штрих-код. Да, с секретностью, похоже, дела у нас обстоят неплохо. Однако я бы был абсолютно не против, если бы меня об этом уведомили заранее. Желательно еще до моего приезда в Столицу.
Если у нас все получится, то с течением времени будет хуже и хуже, надо полагать. Сейчас лучшей защитой для нас является возраст. А потом? Мы ведь не всегда будем сопляками. Когда-то придется и взрослеть. Так чем же это закончится? Личными чипами, вшитыми под кожу? Проверкой отпечатков пальцев и узора сетчатки глаза? Веселенькое будущее вырисовывается…
Впрочем, пора работать. Я коротко киваю парню, принесшему мне пропуск, и в сопровождении Репуса направляюсь в штаб. Как ни крути, а времени у меня абсолютно нету: сегодня будут обговорены последние детали, согласованы сроки. Сегодня, черт побери, я намерен получить информацию о том, где и когда я смогу вооружить своих людей. Режим секретности — это, без сомнения, великолепно, но мне нужна полная информация. Я же главнокомандующий, а не неизвестно кто. Вот я и получу всю информацию. Без исключений. А потом хорошо подумаю, что с ней можно будет сделать. Переварю, так сказать… Если несварения не случится.
— Извини, Магнус, но это не только моя идея. — Ромус старательно не смотрит мне в глаза. — Ты сам должен понимать, что чем меньшей информацией обладал каждый из нас, тем меньше было шансов нарваться на неприятности с… э-э-э… органами правопорядка…
— Красиво говоришь! — Я действительно в восхищении. Ромус на этот раз переплюнул сам себя в борьбе за секретность. — Мы все знаем о существовании друг друга, знаем, как и кого из нас можно найти, знаем имена друг друга, а тут мне, оказывается, не положено знать о складах с оружием? Великолепно! Я в полнейшем восторге! Что бы дала твоя секретность, если бы взяли тебя или Репуса? Да ничего!
— Я буду молчать на допросах, если того потребуют интересы дела! — Ромус вскочил со стула и невольно принял наполеоновскую позу.
— А тебя, дурака, никто и не будет заставлять говорить, — брезгливо бросаю я в ответ. — Просто накачают «сывороткой правды» по самое «мама не горюй», и ты выложишь все самостоятельно. И то, что знал, и то, что старался забыть, и то, что уже забыл. Может, ты не знаешь, как эта штука работает?
Все он прекрасно знает. И также хорошо он знает, что прятать от меня любые вещи было глупостью. Знает, но ничего с собой поделать не может: мы друг друга переносим крайне плохо и готовы сделать пакость при первой же возможности. Интересно, а он понимает, что речь идет исключительно о нашей с ним взаимной неприязни, или искренне уверен, что поступает абсолютно правильно? А ведь с него станется так думать.
— В конце концов, — Ромус решает переменить тему разговора, — это все не важно. У нас сейчас общая цель! И мы должны…
— Да заткнись ты! — не выдерживает Репус. — Цель у тебя… Как же.
— Я, между прочим, начальник штаба! И мне…
— Ромус, на самом деле, заткнись по-хорошему, — совершенно искренне говорю я. — Почему мне не были предоставлены данные о складах с оружием, его количестве и доступности — разберемся позже. Как и с тем, по какой причине ты не соизволил написать нормальный устав. Сейчас меня интересует только одно: твоя идея захватывать «универсалы» непосредственно в воинских частях?
— Моя! — тут же просиял Ромус. — Они находятся на консервации, и данная операция не представляет собой ничего сложного. Мы сможем просто взять их тепленькими — охрана минимальная. Так что…
— А теперь, клизма штабная, послушай меня внимательно. — Я невольно перехожу на свистящий шепот. — Если ты за давностью лет запамятовал, то я напомню: полный вывод машины из консервации занимает четыре часа. И это при условии, что занимается этим мероприятием обученный экипаж. Хорошо обученный, заметь. Все это время, надо полагать, ничего не будет происходить? Тревога не будет поднята, не будет прислано подкрепление, не появятся ребята из спецподразделений. Так? А мне кажется, что не так. У меня почему-то есть смутные предчувствия, основанные на некотором опыте, что в самом лучшем для нас случае ровно через час к нам явятся поинтересоваться происходящим. И явятся не с пустыми руками. Если мы окажем более или менее приличное сопротивление, а мы его окажем! Не знаю, как ты тренировал своих людей, а я этим занимался качественно. Так вот, в этом случае они просто поднимут истребители с ближайшего аэродрома и нанесут ракетный удар по захваченной части. При этом будут полностью правы. Есть вариант хуже — спецподразделение. Вот эти наших мальчишек вырежут, как молочных поросят. Я более чем уверен, что у нас в Городке таких подразделений нету, но у вас в Столице они присутствуют. Чем ты, черт побери, думал? Никакого плана, а до начала операции считанные дни. Не молчи, скотина, отвечай!