Тяга не похожа ни на улицу, ни на комнату.
Тяга - это совсем наоборот.
Тяга - это когда весною или осенью вальдшнеп перелетает, "тянет" с одного места на другое. Утром и вечером.
Бывает это чаще всего над балкою, когда в вечерних сумерках над деревьями покажется силуэт вальдшнепа.
И вы его стреляете.
Вы идете на тягу заранее, чтобы до сумерек выбрать место, осмотреться, примериться.
Осень...
Лес стоит задумчивый, печальный: ему вот-вот придется сбросить пышные свои одежды, подставить свои ветви дождям холодным, метелям снежным.
Листва с печали желтеет, а кое-где с тоски наливается кровью.
Вот падает кленовый лист: умер он, оторвался с родной ему веточки и падает.
Он не падает на землю отвесно - нет.
Ему так не хочется идти на вечный покой, лежать и тлеть среди умерших собратьев своих...
Он кружит на прогалине, то вверх взлетает, то устремляется к земле.
Ой, как не хочется ему тлеть!
Последним конвульсивным движением он порывается вверх, к свету, к солнцу, что так ласкало его, так голубило...
Но нет уже сил у кленового листа, нет уже в нем жизни, кленовый лист падает на землю и затихает...
Весною на его месте будет молодой лист, зеленый, он с ветром будет разговаривать, хватать жилками своими солнечный луч, под дождем купаться и росой умываться...
Чтобы потом умереть...
Старое отживает, новое нарождается.
"Хор-хор-хор!" - слышите вы "позывные" вальдшнепа.
"Б-б-бах!"
- Ну, что? - кричит вам с другого конца балки приятель. - В кого попал? В пуделя?
- В пуделя! - отвечаете вы.
- Я так и знал! - иронизирует приятель. А вы себе думаете: "Слава богу, что пудель! Пусть пташка себе живет!"
Точно так же очень интересно охотиться на вальдшнепа и с собакой.
С хорошей, само собой разумеется, собакой.
Стойка... "Пиль!.." "Бббах!" и т. д. и т. п.
А мне сдается, что охотиться на вальдшнепа с собакой не так даже интересно, как об этом рассказывать.
- Мой Ральф... Не успел я вылезть в Святошино из трамвая, смотрю: он уже потянул. Я за ним. Тянет, тянет, тянет... Я за ним... Уже и Ирпень пробежали, а он тянет... Гляжу, вот-вот уже Коростень, а он тянет.
- Слушай! - перебивает один из гостей, - давай выпьем и закусим, а потом уж пускай он и дальше тянет...
ЛЕБЕДЬ
1
Прекраснейшие места на реке, на Северном Донце...
Вам никогда там не доводилось бывать?
Если не доводилось, обязательно побывайте.
Из Харькова вы рабочим поездом доедете до Змиева.
Змиев - живописный городок, теперь районный центр Харьковской области, - он расположился на Северном Донце.
В Змиеве вы возьмете лодку и поплывете по течению Северного Донца...
А плыть вам надо в июне...
Вы потихоньку плывете и любуетесь чудесными видами: налево зазеленеют заливные луга, - зеленые они, те луга, зеленые и ароматные, расцвеченные и ромашкою, и клевером, и колокольчиками, а иногда среди зеленой сочной травы ярко загорится цветок степного тюльпана или дикого мака.
И сколько вы будете плыть, столько вас будут приветствовать своим щебетанием веселые желтобрюшки, канареечные трясогузки, западьпадемкают в вашу честь перепела и затрещит коростель.
С прибрежного песочка с посвистом сорвутся кулички, а в заливе, укрытом желтыми и белыми лилиями, вас встретит, точно почетная стража, серая цапля.
На правом высоком берегу в кустах орешника зальются соловьи...
Так потихоньку вы поплывете до Коропова хутора.
Приближаясь к Королеву хутору, Северный Донец ширится, делается полноводным, углубляется - тут он уплывает в лес, - с обоих берегов над ним склоняются зеленые ветки густо-зеленой ольхи, остролистых кленов, стройных дубов, березок, граба, создавая над ласковой рекой сказочную аллею-тоннель.
Стоят на высоких противоположных берегах деревья и будто здороваются, протягивая друг другу зеленые ветви-руки.
Когда выплывете вы из аллеи-тоннеля, на вашем пути будет небольшой островок, зеленый-зеленый островок, заросший и ольхой, и вербами, и рогозой, и высоким-высоким камышом.
А на том на островке под старой раскидистой дуплистой вербою шалаш увидите - плохонький шалаш, камышом кое-как прикрытый, а сверху еще ветками, и рогозой, и травой, чтоб от дождя было где приткнуться...
И в шалаше зеленой травы настелено, чтобы можно было при случае, если уж очень глаза слипаются, подремать часок-другой.
Вон там, перегонов, может, через пять, если рекою, там будет паром, чтобы с левого берега можно было переправиться на правый, потому что на левом берегу вон куда пошли луга и луга, а на правом берегу среди леса большая поляна, где расположился Коропов хутор с хатами, с садами, с огородами...
Ах, какой чудесный Коропов хутор!
А за деревьями и за садами хат не видно, и такие там подсолнухи, и такая там растет фасоль, подпертая жердочками, - ну, просто как лес...
Бывшие хуторяне, а теперешние колхозники вам сразу же скажут:
- У нас не хутор, а рай! А вы возьмите и спросите их:
- А видели вы рай?
Они за словом в карман не полезут:
- А зачем мы тот рай будем искать, когда у нас свой есть?
А если вы захотите их привлечь на свою сторону, вы им скажите:
- Нет, товарищи, у вас тут лучше, чем в раю! Они вам приветливо улыбнутся и скажут:
- Вполне возможно! Вот какой Королев хутор!
2
На этот раз мы с вами так условимся: в Коропов хутор вы не плывите, а направьте лодку вон к тому зеленому-зеленому островку: только гребите осторожненько, чтобы не задеть удочек, потому что возле шалаша, куда вам надо пристать, там лиманский дед Кирило Иванович Дудка чаще всего рыбу удит...
Вот вам и повезло: удочек нет, и вы спокойно стукнулись лодкой о берег...
Подняли голову, а на берегу у шалаша дед Кирило Иванович Дудка сидит.
В соломенной шляпе и босой...
- Будьте здоровеньки, Кирило Иванович! - весело к нему.
- Здравствуйте, - он к вам.
- Живы-здоровы? Как рыбаки? - вы деду.
- Порвало! - дед вам.
- Кого порвало?! Кто порвал?! - интересуетесь вы.
- Снасть! - сердито бросает Кирило Иванович. - Разве не видите? Вот! Порвало и перепутало! Вот уже часа три сижу распутываю и распутать не могу!.. Сатана!
- Да кто же порвал, кто запутал? - не отстаете вы от деда.
- Кто же, если не он!
- Кто он?
- Да что, вы не знаете? Карп! - со злостью говорит дед и с сердцем бросает на траву леску. - Закурить нету?
- Закуривайте, дедусь! Закурили...
Помолчав немного, Кирило Иванович начинает рассказывать:
- Оно и брало потихоньку! Едва-едва только рассвело - дерг! И тихо... Потом еще раз - дерг! И снова - тихо. И потом повело, повело, вон до того - видите? - кустика по-ве-е-вело! "Дай, - думаю, - подсеку!" Хвать! Ох, оно как рвануло! Эх, и рвануло! А леска у меня из двадцати волос, да еще какого жеребца! От Рыцаря, племенного орловского рысака! Такая там леска, что одним волосом можно подтелка за рога тянуть! Удочка дугою! Я ослабляю! А оно рвет, а оно рвет! Я держу! Как вдруг всплескивает! Ей же богу, как корыто...
- Ну, Кирило Иванович, неужели такое огромное?
- Ей-богу, как корыто! Сатана! Больше сатаны! Хвостом по воде как врежет - и на дно! Я дерг! А леска - дзинь! А я в воду со всех ног шлеп! - и по шею! Вот и сушусь! Одежда . немного уже высохла, а сапоги и до сих пор вон мокрые! Босиком хожу! Так с крючком и пошло!. У грузила перервало!
- Может, леску грузило перетерло?
- Э, нет! Перервало! Да разве такое не перервет! Как корыто! Вот и распутываю! Килограммов двадцать! Не меньше!
Вы лучше поверьте Кириле Ивановичу, чтоб его не рассердить. Если Кирило Иванович рассердится, он замолчит и никогда на свете не расскажет вам, как прошлой весной на Лиманском озере лебедей стрелял...
Кирило Иванович весьма неохотно о том лебеде рассказывает, так что вам надо очень тонко и дипломатично растревожить его рану, чтобы он в гневе на своего внука Васю рассказал вам:
- А все он, тот чертов Васько! Если б не он, был бы лебедь мой...
3
- Ой, тот мне Васько! И до сей поры забыть не могу, - начинает Кирило Иванович, закуривая папироску. - Да... Вы ведь знаете наше озеро Лиман. Оно отсюда до Донца, километрах в двенадцати. И село Лиманом называется, и озеро Лиман. Километров на семь то озеро раскинулось, чуть ли не до села Андреевки. Чудесное озеро! На нем андреевские колхозники домашних уток и гусей разводят, в природных, так сказать, условиях. А какие там караси!.. Они и небольшие и не золотые, а какие-то серебристые, а до чего же вкусные - и в ухе и на сковородке. Харьковчанки на базаре всегда спрашивают: "Не лиманские ли, часом, караси?" - "Лиманские!" - "Давайте, дедушка, давайте! Спасибо, что привезли!" Да... Так вот тут, значит, озеро Лиман, а сюда ближе к селу Лиман другое озеро. Чайки называется... А между теми озерами перешеек метров так с пятьсот, а может, и больше. Отличная там охота на уток осенью. На перешейке выкапываются ямки, маскируются бурьяном. Садишься в ямку и сидишь: утка утром и вечером тянет, перелетает с Чаек на Лиман или с Лимана на Чайки... И так иногда хорошо постреляешь... Да... Вот прошлой весной, как-то вечером, прилетает Васько, внук тот мой чертовский, и еще с улицы криком кричит:
"Деду-у-у! На Лимане два лебедя село! Ей-бо, правда! Скорее, а то улетят!"
Я за ружье - и туда.
Васько бежит за мною и командует:
"Вы, дедусь, бегите, бегите, садитесь в ямку, а мы с Федько побежим и пойдем вброд озером, потому они недалеко с той стороны сели, на мели!"
"Осторожно, - говорю, - вброд! Как бы не потонули!"
"Нет, там, дедушка, мелко! Не бойтесь!" Подался Васько к озеру, где его дожидался Федько.
Сел я в ямку, прикрылся бурьяном, взвел курок, жду... А когда спускался с горки, заметил, что в самом деле на Лимане, недалеко от берега, с этой стороны, два лебедя плавают. Сижу я.
Ну, пока ребята шли вброд и потихоньку к лебедям подходили, немало времени прошло. Уже у меня и спина болит, уже и глаза слипаются, и ноги коченеют, но я терплю. А как же: лебедь! Как вдруг слышу Васькин крик: "Деду-у-у! Следите!" Поднялся я немного в ямке, глядь в ту сторону сквозь бурьян - смотрю, действительно снялись с озера лебеди и летят прямо на меня. И низко, так низко на меня плывут... Белые-белые, даже будто блестят... Солнышко как раз заходит, и когда солнечный луч упадет на лебедя, так у него одно крыло будто золотое, другое серебряное! Летят тихо, не шумят. Один летит выше, а другой- ниже, и тот, что ниже, направляется прямо на мою ямку... У меня даже зубы стучат и руки подскакивают. Вот-вот уже лебедь меня крыльями закроет... Я беру его на мушку, верно беру, даю, как и полагается, вперед, щелк! Не выстрелило! Аж я зубами заскрежетал. Щелк с левого! Не выстрелило! А я ружье об землю! А я картуз об землю! Да упал в ямку и за чуб себя схватил!..
Подбегают Васько и Федько: "Чего же не стреляли, деду?!" А я не сказал, а вроде заревел: "Не выстре-е-ли-и-ло!"
Васько подбежал к ямке, схватил ружье, - а у меня централка, тульская, отличное ружье! - раскрыл его:
"Да оно у вас, дедусь, без патронов! Не заряжено! Вот это охотник!"
Я как закричу:
"Как не заряжено?!"
"Смотрите сами! - смеется Васько. - Где же ваши патроны?"
Вот такое бывает! Раз в жизни довелось лебедя стрелять - и забыл ружье зарядить!.. А все тот чертов Васько. "Скорее, - кричит, - скорее!" Вот тебе и скорее!
4
Вы не смейтесь над дедом Кирилой Ивановичем Дудкой, потому что он рассердится...
А вы его спокойненько так расспросите...
- Весною это, дедушка, было? А разрешена ли была тогда весенняя охота, не помните?
- Вот то-то оно и есть, что не разрешена! Да разве сообразишь, когда Васько как сумасшедший кричит: "Скорее, дедушка, потому как лебеди сели!" Разве тот Васько не собьет с толку?
- А этой весной, дедушка, лебеди не садились на Лимане?
- Садились! Васько видел!
- И что: не прибегал за вами, чтобы вы с ружьем шли лебедей стрелять?
- Такое скажете! Теперь Васько в пионерах, да еще в председателях вот тех, - как их? -юннатов, что птицу охраняют! Да еще какой отчаянный: как заметит кого-нибудь в запретное время, сразу же в сельсовет! Да еще и меня весною предупредил: "Прячьте, дедусь, ружье до самой осени".
Кирило Иванович Дудко докурил папиросу и взялся снова распутывать снасть...
Молчал, молчал, -а потом потихоньку добавил:
- Да оно, может, и лучше, что тогда ружье не выстрелило. Была бы морока из-за того, что весною лебедей стрелял...
...Теперь вы можете плыть Донцом на Коропов хутор и дальше мимо Казацкой могилы, чуть ли не до... Да куда хотите...
ДИКИЙ ГУСЬ
Дикий гусь - это настоящий гусь, только дикий.
Его можно есть, как и домашнего гуся, с жареной капустой или с яблоками, с гречневой кашей и так.
Разница между диким гусем, домашним гусгм и дикой уткой та, что диких гусей никогда у нас не выводят на базарах, и для того чтобы его зажарить даже так, без жареной капусты и без яблок, его обязательно нужно добыть на охоте.
А охотиться на дикого гуся нелегко, так как у нас на Украине он очень-очень редко выводится, а только перелетает весною на север, а осенью на юг, так что лишь ранней весной и поздней осенью можно похвастаться, что:
- Да, мол, гусей там настрелял! Приходите!
Говорим мы это без всякого хвастовства, говорим мы это из скромности - черты, как вы знаете, присущей каждому настоящему охотнику.
Мы с приятелем охотились на диких уток поздно осенью, на речке Оскол, на Купянщине.
Речка Оскол - чудесная речка с прозрачной, тихой водой, с камышом и пахучей осокой по берегам, с заливами и рукавами, с широкими на левом берегу лугами, что глядят на свет божий бесчисленными глазами-озерами, поросшими зелеными-презелеными шелковыми ресницами.
Да и не только этим славна речка Оскол, а больше славна она тем, что водится в ней редкостная рыба-верезуб.
А может, и не верезуб, а что-то другое, только я прекрасно помню, как один рыбак очень давно рассказывал нам, что у них в Осколе такое плавает, что больше нигде такое не плавает.
Ну, бог с ним, пусть плавает.
Охотились мы, значит, охотились там на диких уток, долгонько что-то полевали да и заполевали дикого гуся-казарку.
Как всегда, правду говоря, дикий тот гусь мимо нас и не летел и не плыл, однако мы его заполевали.
Как это делается, говорить не буду: у всякого охотника свой стиль охоты, так что трудно мне все это настолько типизировать, чтобы всем было понятно.
Заполевал гуся мой приятель: у него, видите ли, было больше патронов, а я свои деньги забыл дома.
Но он меня успокоил.
- Ты, - говорит, - не волнуйся и от зависти не мрачней: есть будем вместе!
У казарки было подбито крыло, а так больше ничего у нее не было прострелено, и пока мы собирались ехать на станцию, она себе ходила по хате и начала уже кушать хлебные крошки и пить воду.
Мы долгонько собирались выезжать на станцию, долгонько и очень сердечно и мило прощались с хозяевами, у которых остановились: уж очень они были симпатичные люди, потом запевали ту, как бишь она? - да вот ту, что вот так:
Де ти, хмелю, хмелю, зимував,
Що й не розвивався...
А как ехали на станцию, пели уже не про хмель, а про огурчики:
Сама буду поливати
Дрiбною сльозою...
А хозяин, сидя на возу, очень громко| высоко-высоко выводил:
Сльо-о-о-з-о-о-ю!
Так громко и так высоко, что из дворов выскакивали люди и глядели нам вслед.
- Что оно такое? - спрашивали.
- Охотники поехали!
Пели мы до самой станции.
На станции сердечно попрощались с хозяином и сели в вагон.
Нам с приятелем хотелось петь еще и в вагоне, но для боевых и героических песен в голосах иссяк уже весь металл, и мы смогли осилить только грустно-минорное:
Думи моi, думи моi
Лихо менi з вами!
Дошли до вопроса:
Чом вас лихо не приспало,
Як свою дитину?
и замолчали.
Зевнули и сказали один другому:
- Может, поспим!
А гусь-казарка с нами.
Устраиваемся мы спать.
Кошелки, куда можно было бы посадить казарку, у нас не было, до авоськи в то время человечество еще вообще не додумалось, так что возникла проблема, куда пристроить гуся.
Ехали мы в мягком вагоне.
Приятель все-таки додумался.
- Я,- говорит, - возьму его к себе, на верхнюю полку! Со мною он и посидит! Сплю я не очень крепко, скорее - чутко сплю, я и утихомирю, если он забеспокоится.
- Ну, - говорю, - хорошо! . Улеглись. .
Проснулся я утром, смотрю - сидит мой приятель, опустив с верхней полки ноги, и мурлычет:
Чом вас лихо не приспало,
Як свою дитину?..
- Почему, - спрашиваю, - такую грустную, да еще с утра?
Приятель, ничего не говоря, протягивает позади себя руку, что-то такое берет и показывает. Смотрю: казарка. Но уже не живая, а мертвая.
- Упокоилась? - спрашиваю, - Как же это так? - Выходит, - говорит, прислал! Но я же сплю не очень крепко, скорее - я чутко сплю! И вот видишь!
- Да вижу, - говорю. - Ты бы лучше спел:
Чом вас лихо не приспало,
Як я дику гуску?
Дискуссия о том, как считать теперь гуся: убитым на охоте, то есть законной дичью, или умершим своей смертью, то есть дохлым, продолжалась недолго.
Постановлено было считать его законной дичью: его хоть и в крыло, но все же подстрелили, и, как очень часто случается с ранеными, он потом не выдержал и потихонечку отдал богу душу.
А о том, что казарка спала с приятелем на верхней полке, в мягком вагоне, в поезде Купянка-Харьков, постановили - забыть и никому не говорить.
Так и сделали.
Гуся съели по приезде на другой день.
Все крепко хвалили очень вкусного гуся, а хозяйка отрезала у него крылья, сложила их веером и намеревалась прибить их как раз против письменного стола в кабинете моего приятеля, чтоб и кабинет украсить и чтоб крылья те повседневно напоминали ему счастливую охоту на диких гусей.
Приятель, глядя на такое к себе внимание, нежно и говорит жене:
- Благодарю тебя, мое серденько, за такое твое внимание ко мне, но я очень тебя прошу: прибей эти крылышки у себя над туалетным столиком: они очень красивые и так украсят твою комнату! К тому же, мое серденько, это будет мой тебе скромный подарок.
И приятель поцеловал свою симпатичную жену.
А она поцеловала его.
Как противники весенней охоты вообще, мы больше всего полевали диких гусей осенью, когда они летят в теплые края, задерживаясь у нас на Советской Украине, чтоб отдохнуть и попастись на изумрудных всходах буйной озими.
Ночью они пасутся, а днем прилетают на озера и плавают себе, весело гогоча.
Одно плохо, что они никогда не плавают у берега, а плавают посреди озера, озера же они выбирают большие, так что охотиться на них очень и очень нелегко.
Дикий гусь-птица крайне осторожная и весьма чуткая, подкрасться к ней трудно.
Случайно, ясное дело, на вас может налететь стая гусей, случайно иногда и вы можете наткнуться на гусиную стаю, выплыв неожиданно из-за камыша, но что это за охота, ежели она случайная.
Настоящий охотник на случайность не рассчитывает, ему интересно охотиться по определенному плану, по определенной системе!
Случайно можно и тигра бахнуть, но благодаря этому случаю никто не даст вам клички "Тигровая смерть".
Одной благодатной осенью мы с приятелем решили поохотиться на диких гусей как следует, по-настоящему.
Мы знали большое озеро, где ежегодно осенью останавливались гуси, и жили там недели две, а то и больше.
Сидя на лугу, под стогом сена, вечером, после того как постояли на утином перелете, мы говорили про охоту на гусей.
Был еще с нами чудесный охотник, Осип Евдокимович, у которого мы останавливались, приезжая из города на охоту.
Слушал он, слушал наши споры, а тогда и говорит:
- Нет, хлопцы! Дикий гусь не такая вещь, чтоб так легко его подстрелить. Дикий гусь - зверь очень мудреный, и подлезть к нему никакого способа нет! Сорок два года я охочусь, видел тех гусей вот тут на озере тьму-темущую, а чтоб хоть одного застрелить, да так-таки и не застрелил. А один способ, как гусей настрелять, знаю.
Барин один когда-то сюда к нам приезжал, из города. Да! Это было еще, вот не припомню, или после турецкой войны, или после японской. Нет, должно быть-таки после японской! Да-да, после японской, потому что после турецкой я еще мальчиком был, а после японской мы Василя моего крестили. После японской, значит...
Да! Так барину тому очень хотелось гусей настрелять! Вот он и придумал. Взял он большую бочку, утьгкал ее всю бурьяном, набросал на дно тяжелых камней да и затопил среди озера. Tax, чтобы можно было в нее влезть, сидеть и стрелять. И сделал он это задолго перед тем, как гуси прилетают, чтобы птица привыкла к тому, что на озере что-то торчит. Тогда она не будет бояться ни садиться близ бочки, ни подплывать к ней, а озеро, вы же знаете, хоть и большое, да неглубокое, поставить посредине бочку можно. Поставил он...
- Ну, и настрелял? - с интересом спросили мы.
- Настрелять, что и говорить, он не настрелял, так как в субботу, накануне воскресенья, когда он должен был приехать и сесть в бочку, пакостные мальчишки повыбросили из бочки камни и целую ночь с той бочкой на озере возились! А способ, сами видите, очень хороший!
Мы ухватились за этот способ.
Достали подходящую бочку, набросали на дно больших камней, утыкали бурьяном и поставили ее посреди озера, за неделю примерно до того, как должны были прилететь гуси.
Приятель мой на то время взял себе отпуск и наблюдал за бочкой, чтоб, часом, ребята над нами не поиздевались, как над тем барином...
Поставили мы ее в воскресенье.
А на следующее воскресенье собирался приехать и я-предполагалось, что через неделю гуси уже будут.
Я приехал в субботу под вечер.
- Гуси, - говорит мне приятель, - уже появились. И бочки -не очень боятся! Подплывают к ней, да и летая на озеро, не боятся подле нее садиться. Сегодня нам уже можно в бочку сесть. Как же мы, - спрашивает приятель, - жребий будем тянуть, кому первому, или как?
- Садись, - говорю, - ты первый, а я завтра ночью; я отпросился до вторника.
- Хорошо!
Так мы и порешили.
Тогда, правду говоря, мы не очень придерживались святого охотничьего правила, а именно: идешь на охоту, так заряжай хорошо ружье и не заряжайся чересчур сам.
Выскочило это правило у нас тогда из головы.
Перед выходом на озеро сели мы ужинать.
Долгонько мы ужинали, так как садиться в бочку нужно было перед рассветом - не ложиться же спать, а то-еще проспишь! Вот мы и поужинали себе!
Перед рассветом вышли.
Ружья, хоть и тяжело было идти, мы, однако, взяли, взял приятель с собой в бочку еще и бутылку того, что согревает (на случай, если замерзнет!).
Пришли мы к озеру, немало там повозились, пока приятелю удалось в конце концов в лодку примоститься.
Отвез я его к бочке.
У самой бочки тоже много хлопот было, пока я его в ту бочку посадил.
Посадил и поплыл к берегу.
Не успел я отъехать с полсотни метров, слышу, кричит:
- За твое здоровье! Холодно!.. Доехал я до берега, подтянул лодку и сел под копной.
Подошел и Осип Евдокимович.
Сидим, курим...
Как вдруг:
- Спаса-а-ай-те!- крик с озера: - Перевернулась. Равновесие потерял!
- Иди, - кричу, - вброд до берега!
- Не дойду! - кричит. - Топко!
Мы с Осипом Евдокимовичем - на лодку - и к бочке.
Подъезжаем, бочка плавает, а приятель все чего-то норовит нырнуть.
- Чего ты нырнуть будто хочешь? - спрашиваем.
- Р-ружье утонуло!
- Ну, влезай в лодку!
- А ружье?
- Ружье потом!
Втащили мы его в лодку, транспортировали на берег.
Сел он под копну, зубами лязгает.
А тут еще и солнышко выглянуло...
Разделся Осип Евдокимович, сел в лодку, поплыл к тому месту, где стояла бочка, слез с лодки, побродил немного и вытащил ружье.
- Чего тебя, - спрашиваю я приятеля, - черти опрокинули?
- Ба-баба-ла-ланс потерял!
- Ну, выпей и согреешься, у тебя ж там есть! - говорю ему.
- Нет!
- Нырнула?
- Нет, до того, как перевернулся, нырнула! - Ага! Понимаю! - говорю.
А гуси летят, а гуси летят!..
И все на том самом месте, где была бочка, садятся.
- Ну, что же нам дальше делать? - спрашивает приятель.
- Кричи, - говорю:
Гуси, гуси, гусенята,
Вiзьмiть мене на крилята
Та понесiть до матiнки.
- До маменьки, - говорит он,-далеко! А вот если бы на печь!...
ДРОФА
Если вы пойдете из хутора на гору, вон туда, где когда-то стояла мельница-ветряк, а потом свернете на межу среди пшеничных полей и спуститесь по той меже чуть вниз - на шлях, протянувшийся от хутора Вязового до церкви, в которой на покрова бывал престольный праздник, то идите и идите тем шляхом дальше. Обойдете церковь, а потом куликами, куликами (это уголок на селе, где все Кулики живут!), пока за местечко не выйдете. Вышли вы за местечко и следуйте дальше. Первая дорога, направо, будет на Тернивщину, а вторая, дальше, на Шенгериевку.
Ни на Тернивщину, ни на Шенгериевку вы не сворачивайте, а идите все прямо и прямо! Пройдете Халдеевщину, а там уже скоро и Дубяги будут.
От вашего хутора до Дубяг будет не больше, должно быть, километров восьми.
Чтобы не скучно вам было идти, вы могли бы повторять наизусть, шагая по пшеничной меже:
По ниве прохожу я узкою межой,
Поросшей кашкою и цепкой лебедой.
Да, но вы же еще не умеете повторять наизусть такие слова, потому что вам еще только семь лет. Такие слова вы сумеете повторять только через два года, когда Мария Андреевна, старенькая-престаренькая учительница, которая, когда и весна и солнце на дворе, так и тогда кутается в теплый платок,- уж очень она старенькая, и все, бедная, кашляет, - она научит вас.
Только через два года она вам скажет:
- Вот эти две строчки, детки, вы мне на завтра чтоб на память выучили! Вот эти:
Тяга - это совсем наоборот.
Тяга - это когда весною или осенью вальдшнеп перелетает, "тянет" с одного места на другое. Утром и вечером.
Бывает это чаще всего над балкою, когда в вечерних сумерках над деревьями покажется силуэт вальдшнепа.
И вы его стреляете.
Вы идете на тягу заранее, чтобы до сумерек выбрать место, осмотреться, примериться.
Осень...
Лес стоит задумчивый, печальный: ему вот-вот придется сбросить пышные свои одежды, подставить свои ветви дождям холодным, метелям снежным.
Листва с печали желтеет, а кое-где с тоски наливается кровью.
Вот падает кленовый лист: умер он, оторвался с родной ему веточки и падает.
Он не падает на землю отвесно - нет.
Ему так не хочется идти на вечный покой, лежать и тлеть среди умерших собратьев своих...
Он кружит на прогалине, то вверх взлетает, то устремляется к земле.
Ой, как не хочется ему тлеть!
Последним конвульсивным движением он порывается вверх, к свету, к солнцу, что так ласкало его, так голубило...
Но нет уже сил у кленового листа, нет уже в нем жизни, кленовый лист падает на землю и затихает...
Весною на его месте будет молодой лист, зеленый, он с ветром будет разговаривать, хватать жилками своими солнечный луч, под дождем купаться и росой умываться...
Чтобы потом умереть...
Старое отживает, новое нарождается.
"Хор-хор-хор!" - слышите вы "позывные" вальдшнепа.
"Б-б-бах!"
- Ну, что? - кричит вам с другого конца балки приятель. - В кого попал? В пуделя?
- В пуделя! - отвечаете вы.
- Я так и знал! - иронизирует приятель. А вы себе думаете: "Слава богу, что пудель! Пусть пташка себе живет!"
Точно так же очень интересно охотиться на вальдшнепа и с собакой.
С хорошей, само собой разумеется, собакой.
Стойка... "Пиль!.." "Бббах!" и т. д. и т. п.
А мне сдается, что охотиться на вальдшнепа с собакой не так даже интересно, как об этом рассказывать.
- Мой Ральф... Не успел я вылезть в Святошино из трамвая, смотрю: он уже потянул. Я за ним. Тянет, тянет, тянет... Я за ним... Уже и Ирпень пробежали, а он тянет... Гляжу, вот-вот уже Коростень, а он тянет.
- Слушай! - перебивает один из гостей, - давай выпьем и закусим, а потом уж пускай он и дальше тянет...
ЛЕБЕДЬ
1
Прекраснейшие места на реке, на Северном Донце...
Вам никогда там не доводилось бывать?
Если не доводилось, обязательно побывайте.
Из Харькова вы рабочим поездом доедете до Змиева.
Змиев - живописный городок, теперь районный центр Харьковской области, - он расположился на Северном Донце.
В Змиеве вы возьмете лодку и поплывете по течению Северного Донца...
А плыть вам надо в июне...
Вы потихоньку плывете и любуетесь чудесными видами: налево зазеленеют заливные луга, - зеленые они, те луга, зеленые и ароматные, расцвеченные и ромашкою, и клевером, и колокольчиками, а иногда среди зеленой сочной травы ярко загорится цветок степного тюльпана или дикого мака.
И сколько вы будете плыть, столько вас будут приветствовать своим щебетанием веселые желтобрюшки, канареечные трясогузки, западьпадемкают в вашу честь перепела и затрещит коростель.
С прибрежного песочка с посвистом сорвутся кулички, а в заливе, укрытом желтыми и белыми лилиями, вас встретит, точно почетная стража, серая цапля.
На правом высоком берегу в кустах орешника зальются соловьи...
Так потихоньку вы поплывете до Коропова хутора.
Приближаясь к Королеву хутору, Северный Донец ширится, делается полноводным, углубляется - тут он уплывает в лес, - с обоих берегов над ним склоняются зеленые ветки густо-зеленой ольхи, остролистых кленов, стройных дубов, березок, граба, создавая над ласковой рекой сказочную аллею-тоннель.
Стоят на высоких противоположных берегах деревья и будто здороваются, протягивая друг другу зеленые ветви-руки.
Когда выплывете вы из аллеи-тоннеля, на вашем пути будет небольшой островок, зеленый-зеленый островок, заросший и ольхой, и вербами, и рогозой, и высоким-высоким камышом.
А на том на островке под старой раскидистой дуплистой вербою шалаш увидите - плохонький шалаш, камышом кое-как прикрытый, а сверху еще ветками, и рогозой, и травой, чтоб от дождя было где приткнуться...
И в шалаше зеленой травы настелено, чтобы можно было при случае, если уж очень глаза слипаются, подремать часок-другой.
Вон там, перегонов, может, через пять, если рекою, там будет паром, чтобы с левого берега можно было переправиться на правый, потому что на левом берегу вон куда пошли луга и луга, а на правом берегу среди леса большая поляна, где расположился Коропов хутор с хатами, с садами, с огородами...
Ах, какой чудесный Коропов хутор!
А за деревьями и за садами хат не видно, и такие там подсолнухи, и такая там растет фасоль, подпертая жердочками, - ну, просто как лес...
Бывшие хуторяне, а теперешние колхозники вам сразу же скажут:
- У нас не хутор, а рай! А вы возьмите и спросите их:
- А видели вы рай?
Они за словом в карман не полезут:
- А зачем мы тот рай будем искать, когда у нас свой есть?
А если вы захотите их привлечь на свою сторону, вы им скажите:
- Нет, товарищи, у вас тут лучше, чем в раю! Они вам приветливо улыбнутся и скажут:
- Вполне возможно! Вот какой Королев хутор!
2
На этот раз мы с вами так условимся: в Коропов хутор вы не плывите, а направьте лодку вон к тому зеленому-зеленому островку: только гребите осторожненько, чтобы не задеть удочек, потому что возле шалаша, куда вам надо пристать, там лиманский дед Кирило Иванович Дудка чаще всего рыбу удит...
Вот вам и повезло: удочек нет, и вы спокойно стукнулись лодкой о берег...
Подняли голову, а на берегу у шалаша дед Кирило Иванович Дудка сидит.
В соломенной шляпе и босой...
- Будьте здоровеньки, Кирило Иванович! - весело к нему.
- Здравствуйте, - он к вам.
- Живы-здоровы? Как рыбаки? - вы деду.
- Порвало! - дед вам.
- Кого порвало?! Кто порвал?! - интересуетесь вы.
- Снасть! - сердито бросает Кирило Иванович. - Разве не видите? Вот! Порвало и перепутало! Вот уже часа три сижу распутываю и распутать не могу!.. Сатана!
- Да кто же порвал, кто запутал? - не отстаете вы от деда.
- Кто же, если не он!
- Кто он?
- Да что, вы не знаете? Карп! - со злостью говорит дед и с сердцем бросает на траву леску. - Закурить нету?
- Закуривайте, дедусь! Закурили...
Помолчав немного, Кирило Иванович начинает рассказывать:
- Оно и брало потихоньку! Едва-едва только рассвело - дерг! И тихо... Потом еще раз - дерг! И снова - тихо. И потом повело, повело, вон до того - видите? - кустика по-ве-е-вело! "Дай, - думаю, - подсеку!" Хвать! Ох, оно как рвануло! Эх, и рвануло! А леска у меня из двадцати волос, да еще какого жеребца! От Рыцаря, племенного орловского рысака! Такая там леска, что одним волосом можно подтелка за рога тянуть! Удочка дугою! Я ослабляю! А оно рвет, а оно рвет! Я держу! Как вдруг всплескивает! Ей же богу, как корыто...
- Ну, Кирило Иванович, неужели такое огромное?
- Ей-богу, как корыто! Сатана! Больше сатаны! Хвостом по воде как врежет - и на дно! Я дерг! А леска - дзинь! А я в воду со всех ног шлеп! - и по шею! Вот и сушусь! Одежда . немного уже высохла, а сапоги и до сих пор вон мокрые! Босиком хожу! Так с крючком и пошло!. У грузила перервало!
- Может, леску грузило перетерло?
- Э, нет! Перервало! Да разве такое не перервет! Как корыто! Вот и распутываю! Килограммов двадцать! Не меньше!
Вы лучше поверьте Кириле Ивановичу, чтоб его не рассердить. Если Кирило Иванович рассердится, он замолчит и никогда на свете не расскажет вам, как прошлой весной на Лиманском озере лебедей стрелял...
Кирило Иванович весьма неохотно о том лебеде рассказывает, так что вам надо очень тонко и дипломатично растревожить его рану, чтобы он в гневе на своего внука Васю рассказал вам:
- А все он, тот чертов Васько! Если б не он, был бы лебедь мой...
3
- Ой, тот мне Васько! И до сей поры забыть не могу, - начинает Кирило Иванович, закуривая папироску. - Да... Вы ведь знаете наше озеро Лиман. Оно отсюда до Донца, километрах в двенадцати. И село Лиманом называется, и озеро Лиман. Километров на семь то озеро раскинулось, чуть ли не до села Андреевки. Чудесное озеро! На нем андреевские колхозники домашних уток и гусей разводят, в природных, так сказать, условиях. А какие там караси!.. Они и небольшие и не золотые, а какие-то серебристые, а до чего же вкусные - и в ухе и на сковородке. Харьковчанки на базаре всегда спрашивают: "Не лиманские ли, часом, караси?" - "Лиманские!" - "Давайте, дедушка, давайте! Спасибо, что привезли!" Да... Так вот тут, значит, озеро Лиман, а сюда ближе к селу Лиман другое озеро. Чайки называется... А между теми озерами перешеек метров так с пятьсот, а может, и больше. Отличная там охота на уток осенью. На перешейке выкапываются ямки, маскируются бурьяном. Садишься в ямку и сидишь: утка утром и вечером тянет, перелетает с Чаек на Лиман или с Лимана на Чайки... И так иногда хорошо постреляешь... Да... Вот прошлой весной, как-то вечером, прилетает Васько, внук тот мой чертовский, и еще с улицы криком кричит:
"Деду-у-у! На Лимане два лебедя село! Ей-бо, правда! Скорее, а то улетят!"
Я за ружье - и туда.
Васько бежит за мною и командует:
"Вы, дедусь, бегите, бегите, садитесь в ямку, а мы с Федько побежим и пойдем вброд озером, потому они недалеко с той стороны сели, на мели!"
"Осторожно, - говорю, - вброд! Как бы не потонули!"
"Нет, там, дедушка, мелко! Не бойтесь!" Подался Васько к озеру, где его дожидался Федько.
Сел я в ямку, прикрылся бурьяном, взвел курок, жду... А когда спускался с горки, заметил, что в самом деле на Лимане, недалеко от берега, с этой стороны, два лебедя плавают. Сижу я.
Ну, пока ребята шли вброд и потихоньку к лебедям подходили, немало времени прошло. Уже у меня и спина болит, уже и глаза слипаются, и ноги коченеют, но я терплю. А как же: лебедь! Как вдруг слышу Васькин крик: "Деду-у-у! Следите!" Поднялся я немного в ямке, глядь в ту сторону сквозь бурьян - смотрю, действительно снялись с озера лебеди и летят прямо на меня. И низко, так низко на меня плывут... Белые-белые, даже будто блестят... Солнышко как раз заходит, и когда солнечный луч упадет на лебедя, так у него одно крыло будто золотое, другое серебряное! Летят тихо, не шумят. Один летит выше, а другой- ниже, и тот, что ниже, направляется прямо на мою ямку... У меня даже зубы стучат и руки подскакивают. Вот-вот уже лебедь меня крыльями закроет... Я беру его на мушку, верно беру, даю, как и полагается, вперед, щелк! Не выстрелило! Аж я зубами заскрежетал. Щелк с левого! Не выстрелило! А я ружье об землю! А я картуз об землю! Да упал в ямку и за чуб себя схватил!..
Подбегают Васько и Федько: "Чего же не стреляли, деду?!" А я не сказал, а вроде заревел: "Не выстре-е-ли-и-ло!"
Васько подбежал к ямке, схватил ружье, - а у меня централка, тульская, отличное ружье! - раскрыл его:
"Да оно у вас, дедусь, без патронов! Не заряжено! Вот это охотник!"
Я как закричу:
"Как не заряжено?!"
"Смотрите сами! - смеется Васько. - Где же ваши патроны?"
Вот такое бывает! Раз в жизни довелось лебедя стрелять - и забыл ружье зарядить!.. А все тот чертов Васько. "Скорее, - кричит, - скорее!" Вот тебе и скорее!
4
Вы не смейтесь над дедом Кирилой Ивановичем Дудкой, потому что он рассердится...
А вы его спокойненько так расспросите...
- Весною это, дедушка, было? А разрешена ли была тогда весенняя охота, не помните?
- Вот то-то оно и есть, что не разрешена! Да разве сообразишь, когда Васько как сумасшедший кричит: "Скорее, дедушка, потому как лебеди сели!" Разве тот Васько не собьет с толку?
- А этой весной, дедушка, лебеди не садились на Лимане?
- Садились! Васько видел!
- И что: не прибегал за вами, чтобы вы с ружьем шли лебедей стрелять?
- Такое скажете! Теперь Васько в пионерах, да еще в председателях вот тех, - как их? -юннатов, что птицу охраняют! Да еще какой отчаянный: как заметит кого-нибудь в запретное время, сразу же в сельсовет! Да еще и меня весною предупредил: "Прячьте, дедусь, ружье до самой осени".
Кирило Иванович Дудко докурил папиросу и взялся снова распутывать снасть...
Молчал, молчал, -а потом потихоньку добавил:
- Да оно, может, и лучше, что тогда ружье не выстрелило. Была бы морока из-за того, что весною лебедей стрелял...
...Теперь вы можете плыть Донцом на Коропов хутор и дальше мимо Казацкой могилы, чуть ли не до... Да куда хотите...
ДИКИЙ ГУСЬ
Дикий гусь - это настоящий гусь, только дикий.
Его можно есть, как и домашнего гуся, с жареной капустой или с яблоками, с гречневой кашей и так.
Разница между диким гусем, домашним гусгм и дикой уткой та, что диких гусей никогда у нас не выводят на базарах, и для того чтобы его зажарить даже так, без жареной капусты и без яблок, его обязательно нужно добыть на охоте.
А охотиться на дикого гуся нелегко, так как у нас на Украине он очень-очень редко выводится, а только перелетает весною на север, а осенью на юг, так что лишь ранней весной и поздней осенью можно похвастаться, что:
- Да, мол, гусей там настрелял! Приходите!
Говорим мы это без всякого хвастовства, говорим мы это из скромности - черты, как вы знаете, присущей каждому настоящему охотнику.
Мы с приятелем охотились на диких уток поздно осенью, на речке Оскол, на Купянщине.
Речка Оскол - чудесная речка с прозрачной, тихой водой, с камышом и пахучей осокой по берегам, с заливами и рукавами, с широкими на левом берегу лугами, что глядят на свет божий бесчисленными глазами-озерами, поросшими зелеными-презелеными шелковыми ресницами.
Да и не только этим славна речка Оскол, а больше славна она тем, что водится в ней редкостная рыба-верезуб.
А может, и не верезуб, а что-то другое, только я прекрасно помню, как один рыбак очень давно рассказывал нам, что у них в Осколе такое плавает, что больше нигде такое не плавает.
Ну, бог с ним, пусть плавает.
Охотились мы, значит, охотились там на диких уток, долгонько что-то полевали да и заполевали дикого гуся-казарку.
Как всегда, правду говоря, дикий тот гусь мимо нас и не летел и не плыл, однако мы его заполевали.
Как это делается, говорить не буду: у всякого охотника свой стиль охоты, так что трудно мне все это настолько типизировать, чтобы всем было понятно.
Заполевал гуся мой приятель: у него, видите ли, было больше патронов, а я свои деньги забыл дома.
Но он меня успокоил.
- Ты, - говорит, - не волнуйся и от зависти не мрачней: есть будем вместе!
У казарки было подбито крыло, а так больше ничего у нее не было прострелено, и пока мы собирались ехать на станцию, она себе ходила по хате и начала уже кушать хлебные крошки и пить воду.
Мы долгонько собирались выезжать на станцию, долгонько и очень сердечно и мило прощались с хозяевами, у которых остановились: уж очень они были симпатичные люди, потом запевали ту, как бишь она? - да вот ту, что вот так:
Де ти, хмелю, хмелю, зимував,
Що й не розвивався...
А как ехали на станцию, пели уже не про хмель, а про огурчики:
Сама буду поливати
Дрiбною сльозою...
А хозяин, сидя на возу, очень громко| высоко-высоко выводил:
Сльо-о-о-з-о-о-ю!
Так громко и так высоко, что из дворов выскакивали люди и глядели нам вслед.
- Что оно такое? - спрашивали.
- Охотники поехали!
Пели мы до самой станции.
На станции сердечно попрощались с хозяином и сели в вагон.
Нам с приятелем хотелось петь еще и в вагоне, но для боевых и героических песен в голосах иссяк уже весь металл, и мы смогли осилить только грустно-минорное:
Думи моi, думи моi
Лихо менi з вами!
Дошли до вопроса:
Чом вас лихо не приспало,
Як свою дитину?
и замолчали.
Зевнули и сказали один другому:
- Может, поспим!
А гусь-казарка с нами.
Устраиваемся мы спать.
Кошелки, куда можно было бы посадить казарку, у нас не было, до авоськи в то время человечество еще вообще не додумалось, так что возникла проблема, куда пристроить гуся.
Ехали мы в мягком вагоне.
Приятель все-таки додумался.
- Я,- говорит, - возьму его к себе, на верхнюю полку! Со мною он и посидит! Сплю я не очень крепко, скорее - чутко сплю, я и утихомирю, если он забеспокоится.
- Ну, - говорю, - хорошо! . Улеглись. .
Проснулся я утром, смотрю - сидит мой приятель, опустив с верхней полки ноги, и мурлычет:
Чом вас лихо не приспало,
Як свою дитину?..
- Почему, - спрашиваю, - такую грустную, да еще с утра?
Приятель, ничего не говоря, протягивает позади себя руку, что-то такое берет и показывает. Смотрю: казарка. Но уже не живая, а мертвая.
- Упокоилась? - спрашиваю, - Как же это так? - Выходит, - говорит, прислал! Но я же сплю не очень крепко, скорее - я чутко сплю! И вот видишь!
- Да вижу, - говорю. - Ты бы лучше спел:
Чом вас лихо не приспало,
Як я дику гуску?
Дискуссия о том, как считать теперь гуся: убитым на охоте, то есть законной дичью, или умершим своей смертью, то есть дохлым, продолжалась недолго.
Постановлено было считать его законной дичью: его хоть и в крыло, но все же подстрелили, и, как очень часто случается с ранеными, он потом не выдержал и потихонечку отдал богу душу.
А о том, что казарка спала с приятелем на верхней полке, в мягком вагоне, в поезде Купянка-Харьков, постановили - забыть и никому не говорить.
Так и сделали.
Гуся съели по приезде на другой день.
Все крепко хвалили очень вкусного гуся, а хозяйка отрезала у него крылья, сложила их веером и намеревалась прибить их как раз против письменного стола в кабинете моего приятеля, чтоб и кабинет украсить и чтоб крылья те повседневно напоминали ему счастливую охоту на диких гусей.
Приятель, глядя на такое к себе внимание, нежно и говорит жене:
- Благодарю тебя, мое серденько, за такое твое внимание ко мне, но я очень тебя прошу: прибей эти крылышки у себя над туалетным столиком: они очень красивые и так украсят твою комнату! К тому же, мое серденько, это будет мой тебе скромный подарок.
И приятель поцеловал свою симпатичную жену.
А она поцеловала его.
Как противники весенней охоты вообще, мы больше всего полевали диких гусей осенью, когда они летят в теплые края, задерживаясь у нас на Советской Украине, чтоб отдохнуть и попастись на изумрудных всходах буйной озими.
Ночью они пасутся, а днем прилетают на озера и плавают себе, весело гогоча.
Одно плохо, что они никогда не плавают у берега, а плавают посреди озера, озера же они выбирают большие, так что охотиться на них очень и очень нелегко.
Дикий гусь-птица крайне осторожная и весьма чуткая, подкрасться к ней трудно.
Случайно, ясное дело, на вас может налететь стая гусей, случайно иногда и вы можете наткнуться на гусиную стаю, выплыв неожиданно из-за камыша, но что это за охота, ежели она случайная.
Настоящий охотник на случайность не рассчитывает, ему интересно охотиться по определенному плану, по определенной системе!
Случайно можно и тигра бахнуть, но благодаря этому случаю никто не даст вам клички "Тигровая смерть".
Одной благодатной осенью мы с приятелем решили поохотиться на диких гусей как следует, по-настоящему.
Мы знали большое озеро, где ежегодно осенью останавливались гуси, и жили там недели две, а то и больше.
Сидя на лугу, под стогом сена, вечером, после того как постояли на утином перелете, мы говорили про охоту на гусей.
Был еще с нами чудесный охотник, Осип Евдокимович, у которого мы останавливались, приезжая из города на охоту.
Слушал он, слушал наши споры, а тогда и говорит:
- Нет, хлопцы! Дикий гусь не такая вещь, чтоб так легко его подстрелить. Дикий гусь - зверь очень мудреный, и подлезть к нему никакого способа нет! Сорок два года я охочусь, видел тех гусей вот тут на озере тьму-темущую, а чтоб хоть одного застрелить, да так-таки и не застрелил. А один способ, как гусей настрелять, знаю.
Барин один когда-то сюда к нам приезжал, из города. Да! Это было еще, вот не припомню, или после турецкой войны, или после японской. Нет, должно быть-таки после японской! Да-да, после японской, потому что после турецкой я еще мальчиком был, а после японской мы Василя моего крестили. После японской, значит...
Да! Так барину тому очень хотелось гусей настрелять! Вот он и придумал. Взял он большую бочку, утьгкал ее всю бурьяном, набросал на дно тяжелых камней да и затопил среди озера. Tax, чтобы можно было в нее влезть, сидеть и стрелять. И сделал он это задолго перед тем, как гуси прилетают, чтобы птица привыкла к тому, что на озере что-то торчит. Тогда она не будет бояться ни садиться близ бочки, ни подплывать к ней, а озеро, вы же знаете, хоть и большое, да неглубокое, поставить посредине бочку можно. Поставил он...
- Ну, и настрелял? - с интересом спросили мы.
- Настрелять, что и говорить, он не настрелял, так как в субботу, накануне воскресенья, когда он должен был приехать и сесть в бочку, пакостные мальчишки повыбросили из бочки камни и целую ночь с той бочкой на озере возились! А способ, сами видите, очень хороший!
Мы ухватились за этот способ.
Достали подходящую бочку, набросали на дно больших камней, утыкали бурьяном и поставили ее посреди озера, за неделю примерно до того, как должны были прилететь гуси.
Приятель мой на то время взял себе отпуск и наблюдал за бочкой, чтоб, часом, ребята над нами не поиздевались, как над тем барином...
Поставили мы ее в воскресенье.
А на следующее воскресенье собирался приехать и я-предполагалось, что через неделю гуси уже будут.
Я приехал в субботу под вечер.
- Гуси, - говорит мне приятель, - уже появились. И бочки -не очень боятся! Подплывают к ней, да и летая на озеро, не боятся подле нее садиться. Сегодня нам уже можно в бочку сесть. Как же мы, - спрашивает приятель, - жребий будем тянуть, кому первому, или как?
- Садись, - говорю, - ты первый, а я завтра ночью; я отпросился до вторника.
- Хорошо!
Так мы и порешили.
Тогда, правду говоря, мы не очень придерживались святого охотничьего правила, а именно: идешь на охоту, так заряжай хорошо ружье и не заряжайся чересчур сам.
Выскочило это правило у нас тогда из головы.
Перед выходом на озеро сели мы ужинать.
Долгонько мы ужинали, так как садиться в бочку нужно было перед рассветом - не ложиться же спать, а то-еще проспишь! Вот мы и поужинали себе!
Перед рассветом вышли.
Ружья, хоть и тяжело было идти, мы, однако, взяли, взял приятель с собой в бочку еще и бутылку того, что согревает (на случай, если замерзнет!).
Пришли мы к озеру, немало там повозились, пока приятелю удалось в конце концов в лодку примоститься.
Отвез я его к бочке.
У самой бочки тоже много хлопот было, пока я его в ту бочку посадил.
Посадил и поплыл к берегу.
Не успел я отъехать с полсотни метров, слышу, кричит:
- За твое здоровье! Холодно!.. Доехал я до берега, подтянул лодку и сел под копной.
Подошел и Осип Евдокимович.
Сидим, курим...
Как вдруг:
- Спаса-а-ай-те!- крик с озера: - Перевернулась. Равновесие потерял!
- Иди, - кричу, - вброд до берега!
- Не дойду! - кричит. - Топко!
Мы с Осипом Евдокимовичем - на лодку - и к бочке.
Подъезжаем, бочка плавает, а приятель все чего-то норовит нырнуть.
- Чего ты нырнуть будто хочешь? - спрашиваем.
- Р-ружье утонуло!
- Ну, влезай в лодку!
- А ружье?
- Ружье потом!
Втащили мы его в лодку, транспортировали на берег.
Сел он под копну, зубами лязгает.
А тут еще и солнышко выглянуло...
Разделся Осип Евдокимович, сел в лодку, поплыл к тому месту, где стояла бочка, слез с лодки, побродил немного и вытащил ружье.
- Чего тебя, - спрашиваю я приятеля, - черти опрокинули?
- Ба-баба-ла-ланс потерял!
- Ну, выпей и согреешься, у тебя ж там есть! - говорю ему.
- Нет!
- Нырнула?
- Нет, до того, как перевернулся, нырнула! - Ага! Понимаю! - говорю.
А гуси летят, а гуси летят!..
И все на том самом месте, где была бочка, садятся.
- Ну, что же нам дальше делать? - спрашивает приятель.
- Кричи, - говорю:
Гуси, гуси, гусенята,
Вiзьмiть мене на крилята
Та понесiть до матiнки.
- До маменьки, - говорит он,-далеко! А вот если бы на печь!...
ДРОФА
Если вы пойдете из хутора на гору, вон туда, где когда-то стояла мельница-ветряк, а потом свернете на межу среди пшеничных полей и спуститесь по той меже чуть вниз - на шлях, протянувшийся от хутора Вязового до церкви, в которой на покрова бывал престольный праздник, то идите и идите тем шляхом дальше. Обойдете церковь, а потом куликами, куликами (это уголок на селе, где все Кулики живут!), пока за местечко не выйдете. Вышли вы за местечко и следуйте дальше. Первая дорога, направо, будет на Тернивщину, а вторая, дальше, на Шенгериевку.
Ни на Тернивщину, ни на Шенгериевку вы не сворачивайте, а идите все прямо и прямо! Пройдете Халдеевщину, а там уже скоро и Дубяги будут.
От вашего хутора до Дубяг будет не больше, должно быть, километров восьми.
Чтобы не скучно вам было идти, вы могли бы повторять наизусть, шагая по пшеничной меже:
По ниве прохожу я узкою межой,
Поросшей кашкою и цепкой лебедой.
Да, но вы же еще не умеете повторять наизусть такие слова, потому что вам еще только семь лет. Такие слова вы сумеете повторять только через два года, когда Мария Андреевна, старенькая-престаренькая учительница, которая, когда и весна и солнце на дворе, так и тогда кутается в теплый платок,- уж очень она старенькая, и все, бедная, кашляет, - она научит вас.
Только через два года она вам скажет:
- Вот эти две строчки, детки, вы мне на завтра чтоб на память выучили! Вот эти: