Страница:
Знаете, где еще здесь "употребляют" лошадей?
На свадьбах!
Невесту и жениха везут к венцу непременно лошадьми в карете.
Говорят, такова традиция.
А по-моему, это делается для невесты, чтобы она в таких случаях за коня держалась!
Все не так быстро обкрутят!
Хочется ей хоть как-нибудь оттянуть минуту, после которой ей, несчастной, на всю жизнь суждены только три радости: киндер, кирхе и кюхе.
Я бы на месте берлинских лошадей умчался бы в наши херсонские степи!
Там еще можно пожить лет этак с сотню, а здесь им погибать!
Спасения нет!
Уж больно мощно гудят моторы!
1928 ______________________________________________________________________
Берлинские музеи
Знаете, что самое главное? Музеи! Быть в Берлине и не побывать в музеях -- это, конечно, преступление! Берлинские музеи -- это квинтэссенция всех музеев... Вы же знаете, что такое немецкая культура? А в музеях у них собрано буквально все. Причем с первобытных времен! Еще, можно сказать, с того древнейшего периода, когда немец обезьяну придумал, и до самых наших дней! Завтра утром, как только позавтракаем, сразу же -- в музеи!..
-- Только в музеи! Как встанем, так и в музеи. Зачем же тогда ехать сюда, если не побывать в музеях?
Торопливо заканчиваем завтрак -- и в музеи! Быстрее! Быстрее!
-- Сейчас, сейчас! Вот только это "кезе" [1] проглочу и бежим.
-- Пошли, пошли, музеи ведь только до трех открыты.
-- Айда!
Идем.
-- Скорее, скорее, товарищи! Музеи большие, а времени мало! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- А ну-ка посмотрите. Вот сюда! Ты глянь, чемоданище! Вот это да! А витрина!
-- Нет, чемоданище какой! Черт его знает! Смотрите! Не чемодан, а целый гардероб. И на каждую вещь -- свое отделение. Там для пиджаков, там для штанов, а там -- для белья! И не помнется ничего в таком чемодане. Надо будет купить.
-- Сколько же он стоит?..
-- А вон несессер. Видите?
-- Вижу. Несессер.
-- Надо будет купить! А вон видите -- из крокодиловой кожи?
-- Где?
-- Вон там. Надо будет купить.
-- А смотрите, женский ридикюль. Красный. Вот черт! Надо будет купить.
-- Ну, идем, идем, а то опоздаем!
-- Пошли! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Тссс!.. Смотрите, какие бананы! Ну и бананы!
-- Что там бананы, посмотри -- ананасы!
-- А это что за ягоды красные?
-- Это? А черт его знает, что это такое! А вон -- арбуз, что ли?
-- Да нет, вроде не арбуз.
-- А что же тогда?
-- Кто его знает! А вон черешни. Как помидоры!
-- Так это же и есть помидоры!
-- Да нет, черешни это!
-- Вот черт, надо будет купить!
-- Ну идем, идем!
-- Качай!
-- Слушайте, а что это за чудище? Крокодил, никак?
-- Это резиновый. Надувной.
-- На черта?
-- Плавают на нем, когда купаются. А вон там жабища... видите?!
-- Что ж это -- игрушка такая?
-- Ну да. А вот это -- резиновые миски.
-- А там -- резиновые туфли.
-- Тоже для купания?
-- Надо будет купить...
-- Ну, пошли!
-- Пошли, пошли!
-- А это что? Живой манекен вроде?
-- Ну да. Новые фасоны показывают. Есть такие специальные барышни, они одеваются, становятся в окнах витрин и рекламируют модели!
-- А ничего манекен! Надо будет купить!
-- Ну, побежали!
-- Иду, иду! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Вот драгоценности... искусственные. О них мне жена и говорила.
-- Ага, ага, это самое оно и есть!..
-- Ты посмотри, какие красивые вещички!
-- А здесь еще лучше!
-- Нет, вы только поглядите... Змея! Из чего ж она сделана?
-- Скорее всего терракотовая!
-- Надо будет зайти сюда! А вон видите -- ожерелье!
-- Ого!
-- Надо будет купить!
-- Идем!
-- Идем!
-- Смотрите, какие электрические лампочки!
-- Синие, розовые, красные! И сколько их!
-- А вот лампочки, что мигают, когда горят!
-- Ну?
-- Ей-богу! А вон фонари какие!
-- А вот это, видите, оборудование на целую электрическую станцию!
-- О-о, надо будет купить!
-- Ну идемте, а то уже двенадцать.
-- Пошли! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Ага-ага-ага! В этот магазин мне обязательно надо зайти. Видите пальто с такой подкладкой?
-- Да и мне ведь нужно! Вот оно -- то, что я давно уже ищу!
-- Нет, здесь давайте получше рассмотрим. Вот пальто за сто двадцать марок!
-- Ничего себе! А вон то еще лучше за сто пятьдесят марок!
-- Вот бы мне такой костюм для работы!
-- Да тут и обувь!
-- Это ведь спортмагазин!
-- А-а, спорт! Жаль, что я в футбол не играю, а то купил бы эти бутсы. Ох, и бутсы! Хорошие, видать!
-- Ну, не будем задерживаться, а то уже половина первого!
-- Идем! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Вот они, ручки автоматические. Вы только посмотрите: новая какая-то конструкция! Таких еще я не видел!
-- Вот эти зелененькие? Это американские.
-- А мне, понимаете, порядочно их надо! И Микола просил, и Федор, и Сидор, и Иван, и Виктор, и еще кто-то, и еще, и еще... Я уже запамятовал, со счета сбился. Штук девяносто -- не меньше... Может быть, как оптовому покупателю, скидку сделают? Как вы думаете?
-- Надо будет спросить.
-- И блокноты здесь есть. И карандаши! Надо запомнить этот магазин. Как он называется, записать бы, чтоб не забыть!
-- Скорее только записывайте, а то опоздаем.
-- Уже! Бежим! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Что это такое, смотрите, коня живого в авто повезли?
-- Ага... Верно, на бега. Чтоб не уморился дорогой, вот его и везут.
-- Скажи пожалуйста! Уже и лошади в автомобилях ездят! Вот чудеса! И стоит же, чертова образина, спокойно. Привыкшая, что ли!
-- Ну, идем, идем! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- А это что за чучело такое в белом?
-- Так это же повар из ресторации. Для рекламы. Вон у него на пузе надпись, из какого он ресторана!
-- Что же это он так целый день и стоит?
-- Так и стоит!
-- Ишь ты... Надо будет купить! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- О, часы!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- О, бритвы! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- О! О! О! О!
-- Ну, идем, идем же!
Вот уже и музей.
-- Смотрите, закрыто!
-- Который же час?
-- Половина четвертого!
-- Ах, черт побери, опоздали! А ведь, казалось, быстро шли!
-- Ну, завтра уже непременно: пораньше встанем и побежим!
-- Да, да. Обязательно! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Завтра
-- Скорее, скорее!
-- Сейчас, сейчас! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- О, смотри, белье! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- О! О! О! О!
-- Который час?
-- Четверть четвертого! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А немецкая культура -- солидная культура.
Немецкие музеи -- мировые музеи!
Не побывать в берлинских музеях -- это просто преступление! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Завтра уж непременно!
1928 ------
[1] _"Кезе"_ -- по-нашему, сыр. -- О.В. ______________________________________________________________________
Как проехать таможню
Когда едешь за границу, тогда, понятно, незачем тревожиться о том, как проехать таможню
А вот когда оттуда...
Ой, бог ты мой, чего эта таможня стоит!
За добрых три недели до отъезда из Германии только и слышишь:
-- Все, в общем-то, хорошо, а вот как Шепетовка... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Были в Тиргартене?
-- Был
-- Ну как? Ведь правда, прекрасный парк?
-- Парк чудесный... Да вот не знаю, проверяют на таможне карманы или не проверяют? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Вы из Потсдама?
-- Да.
-- Не дурак был Вильгельм, избрав себе там резиденцию. Вот парк! А палаты! А водопады! А чистота! А порядок!
-- Даа-а... Диву даешься, и только. Что верно, то верно А вот интересно, таможня только одну пару обуви разрешает провозить? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Вы что, из музея?
-- Да вот только что пришел.
-- Сильное впечатление, правда?
-- Великолепно! А пудру мужчинам провозить можно? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ох, эта таможня!
Страшно мало вещей разрешается провезти из-за границы.
Ну до чего ж маленькая норма! Прямо плакать хочется!
Подумать только: всего три костюма.
Всего лишь два пальто!
Шесть пар белья!
Один золотой крестик и одну золотую иконку.
Всего только одну нитку жемчуга и одну пару часов.
Ну и власть!
В инструкции сказано, что вещи разрешается провозить те, которые необходимы в дороге и для проживания во время двух-трехмесячной командировки.
Ну неужели же Советской власти не известно, что обойтись в дороге одной парой часов -- это просто смехотворно?!
Нужно по крайней мере штуки три, не меньше!
Ну как же может какой-нибудь научный работник, или литератор, или деятель искусства, или индустриальный рабочий пробыть месяц в командировке, имея на руках только три костюма?
А разве обойдется он в дороге одной ниткой жемчужного ожерелья?
Разве сможет он осматривать немецкие заводы, если ему разрешается нюхать только (всего лишь) пятьсот граммов (пол-литра!) духов Coti, да и то непременно распечатанных, к тому же взвешенных вместе с флаконом!
Просто не понимаешь в данном случае Советскую власть.
Как же это все-таки так?
Выходит, если я еду такую даль, как из Берлина в Харьков, то не имею права провезти с собой медведя?
Да ведь это нужнейшая в дороге вещь!
Как же это мне ехать просто так, без всяких развлечений?
Да что ж это за поездка такая?
А Шепетовка медведей не пропускает.
Говорит, "не положено".
Вся трагедия -- в карманах.
У немцев почему-то очень маленькие карманы в костюмах.
Сунешь медведя ногами -- голова торчит.
Сунешь головой -- ноги торчат...
Сядешь, как-нибудь неловко повернешься, а он, чертова перечница, в кармане как заревет...
А вокруг -- хохот.
Ну, а что тут смешного, скажите?
Никогда командировочный не бывает более взволнован и взбудоражен, чем перед возвращением из командировки домой.
Это естественно. Чего, собственно, волноваться, отправляясь в Германию или во Францию?
Что может вас взбудоражить: новые незнакомые города, новые люди, новая жизнь, достижения культуры и всякие такие вещи?
С этими новшествами вы очень быстро осваиваетесь...
Настоящие волнения начинаются перед отъездом "нах хаузе". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Послушайте, вы, никак, женские панталоны надели?
-- Неужели заметно? Я ведь резинки вытащил. Да и потом -- лето теперь, а летом мужчины такие же коротенькие штанишки носят, как и женщины.
-- Да, но не носят мужчины штанишек с этакими хризантемами впереди... И потом, насколько мне помнится, у мужчин такие вещи обычно с ширинкой...
Неужели Шепетовка и ширинки проверяет? И в конце концов что вы мне все с этой Шепетовкой? Что хочу, то и ношу и не желаю считаться с тем, что угодно шепетовским чиновникам. Где, в каких правилах написано, чтобы я носил кальсоны обязательно без хризантем?! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сколько мук, сколько страданий доставляет наука нашим людям! Сколько забот и волнений приносит заграничная командировка нашим молодым ученым!
Только здесь начинаешь понимать пословицу:
"Корень учения горек"...
Шепетовка. Лето. Жара.
И вот видишь, как из вагонов выползают краснощекие молодые граждане, одетые в котиковые манто, в меховые шапки, с плюшевыми на шее или на руках пледами, в теплых перчатках, в двух-трех парах теплого белья...
-- Что это вы так утеплились, словно Амундсена разыскивать собрались?
-- Простудиться боюсь. В вагонах, знаете, сквозняки... А у моей матери такой лютый был ревматизм... мучилась невероятно!
Шепетовские таможенные чиновники -- веселый народ!
Когда такой вот полярного вида субъект появляется в таможне, у них на лице смеется каждый мускул.
Они кусают себе губы, чтобы не фыркнуть.
Результаты их веселого нрава я видел после того, как они "проинтервьюировали" одну такую "котиковую мадам"...
На столе лежали: длинная, сажени в три, нитка жемчуга, флакон духов (в бутыли на добрых полведра), всяческие кружева и множество подобных вещей.
Мне неудобно было спрашивать, как все это уместилось на ней и что было обмотано этими жемчугами.
"Котиковая мадам" в течение какого-нибудь получаса заметно похудела и побледнела.
Больших мучителей с веселыми на лице улыбками, чем шепетовские таможенные служащие, я не видывал...
Просто какие-то изверги!..
Не берут их ни слезы, ни кокетство, ни убедительные доводы о том, например, что женская шелковая комбинация -- это прозодежда для молодого инженера, прокладывающего в Донбассе новую шахту.
Любимейшая у них фраза: "Не положено".
Убийственная фраза.
И все из-за этих проклятых двух букв _"не"_. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ну, а как же все-таки проехать таможню?
Не скажу! Это очень большой секрет.
Я, например, проехал ее блестяще.
И даже служащих обвел вокруг пальца: незаметно провез резинового верблюда в натуральную величину.
-- Как?
-- Я его в подошву засунул.
Подошву у меня не отрывали -- я и провез.
А теперь не знаю, что с ним, дьяволом, делать: в комнату не лезет, дети боятся, жена ругается.
-- Ты бы лучше, -- говорит она, -- вместо верблюда котиковое манто в ботинки засунул.
Ну что ж: ошибся. Бывает!
1928 ______________________________________________________________________
"Нравствинная работа"
С Васькой Лбом мы давненько не виделись...
Когда-то мы с ним хоть и не были большими приятелями, но, встречаясь, всегда радовались друг другу..
Случайно как-то судьба свела нас с Васькой Лбом, интересы наши сошлись, и частенько мы с ним сидели за кружкой пива в "Баядерке" или в "Эврике"...
И в "Баядерке" и в "Эврике", да и в других таких местах Васька был своим человеком... И мне хотелось быть там своим...
У меня было на пиво, а Васька любил пиво (и водку тоже!), -сошлись мы, одним словом, с Васькой характерами...
Были мы с Васькой Лбом и в подвокзальных катакомбах (он и там был своим), ходили и по "малинам"...
Учил меня Васька интересной жизни, много пил, немало ел и в минуты особой любви ко мне хлопал по плечу и говорил нежно:
-- Фраер ты ищо! И хороший ты, видать, парень, свой парень, а фраер... Ничиво -- научимся! Ты тольки мине слушайся...
Мне Васька нравился... Может, потому, что он "бывший артист", а может, почему-то другому... Слушал я его охотно
-- Эх, ты, -- говорил мне Васька. -- Вон ты, кто ты такой? А я артист! Эх, если бы ты знал, какой я артист... Бывало, как выйду на сцену, как запою:
От-и-че-во же, до-ри-гая,
В ету ночь ты не-е со мно-о-ой!
Млели все!..
И Васька пел...
В такие минуты приходил служка, дергал Ваську за
рукав, говорил:
-- Петь издесь низзя!..
А Васька дотягивал ноту и запивал пивом:
-- Не буду! Чего пристал?
И задумывался... Тогда я лбом его любовался... Ах, какой у Васьки был лоб!! Какой лоб!!! Собственно, не лоб, потому что лба не было видно, а прическа на лбу... Удивительная прическа... Каким-то таким кандибобером она спускалась на лоб, волосок к волоску, потом загибалась, и бежала на висок, и терялась уже там на небольшой Васькиной голове... Но вот этот бег Васькиной прически, ее порядочек на лбу, ее "барашки" на конце волос -- все это было прекрасно и художественно закрывало маленький Васькин лоб... Подобные прически делаются только так: смачивают волосы, старательно те волосы на лоб зачесывают, а потом ладонью левой руки прижимают их ко лбу. Потом свободным движением гребешка (зубцы стоймя!) в правой руке обводят полукругом эти волосы к виску... Только тогда получается такая прическа... Иначе нет... И то не у всех она получится... А у Васьки она получалась всегда и была лучшая, какую мне когда-либо приходилось видеть... Вот какой был Васька!.. Вот какая была его прическа... Потому и нравился мне Васька... Три года его не видел... Начинал уже даже забывать... Но не сходятся, как говорят, только гора с горой.
Лежал это я как-то в городском парке на зеленой траве вверх спиной и внимательно смотрел, как между кустиками одна букашка другой головку отгрызает...
Смотрел я на это и думал думу горькую: "Почему одна букашка другой букашке голову откусывает? И почему именно голову?.." -- как вдруг кто-то сзади хлоп меня дубинкой. Глядь -- Васька!..
-- Да воскреснет?! Васька?!
-- Я!
-- Откуда? И почему тут? И почему в таком виде?
А Васька стоит передо мной, костюм на нем новый, темно-зеленый, на ногах "джими", а на левой руке перчатка замшевая...
И курит Васька "Яву". А прическа?! Еще лучше, чем была тогда!..
Пышная-пышная и не водою, видно, смочена, а не иначе как маслом...
-- Да откуда же ты взялся, Васька? И что ты теперь делаешь? Да ты, Васька, денди?
-- Спрашуешь? Живу, брат, как никогда не жил... И манеты пока вот, и работа, и нетрудная, и интересная... С любви живу...
-- Женился?
-- Смеешься, штобы я женился?! Не со своей любви, а с чужой...
-- Не понимаю!
-- Фраер ты, как я вижу, и до сих пор... Другие любят, а я живу...
-- Тебя любят?
-- И какой же ты непонятный... И не меня любят, а сами любят, а я живу...
-- Как это?
-- Ну, слушай! Тольки "ша"! Тебе одному расскажу... И штобы никакой конкуренции, потому я теперь строгой... В парке тут друг друга любять... Понимаешь?
-- Не очень понимаю...
-- Эх, ты! Вот ты сидишь у парке... И смотришь... Вот подходить трынвай... Идуть у парк парочки... Гулять вроде... Ты смотришь, какие такие в них намерения. Тут нужен нюх... Я уже нюх етой имею... Меня уже не обдуришь... Вот парочка в боковую аллею: и друг к другу очень близко... Я вроде без унимания за ними... И украдкой наблюдаю -- где сядуть... Вот приметил, где сели... Сразу не ходи... Минут так через десять -- пятнадцать на то самое место гуляешь. Гуляешь и натыкаешься... А они как раз целуются. Сразу до них...
-- А-а-а! Так вот какое безобразие?! И в обчественном месте?! Да как вам не стыдно?! Тут люди ходять, свежим воздухом, можно сказать, дышуть?! Вот какая, можно сказать, нравствинность?! Идем! Идем в контору!.. Прытокол надо составить! Пожалуйте!"
Ну, тут они, конечно, в смущении:
-- Но, товарищ, да что вы?! Да мы ничего?!
А я им:
-- Какой я вам товарищ, когда вы такие безнравствинные? Идем в контору!..
Здесь надо строгий характер выдержать...
Ну, тут они, разумеется, просят:
-- Да неудобно... Да...
-- А делать это удобно?! Идем! Идем...
-- Да гражданин...
Тут уже можно немного ослабить:
-- Можно, положим, и тут оштраховать... Квитанции со мною... Штраху десять рублей заплатите, квитанцию получите... И чтоб етого больше я не видел!
Чаще всего дают, потому что выбираешь подходящих... Берешь десятку и пишешь квитанцию... Квитанций я накупил... Пишешь: "Получено за безобразие у парке десять рублей!.."
-- Фамилие?
-- Да не надо фамилии...
-- Как не надо?.. Мине, говорю, для отчета надо...
На понт беру...
-- Да вы, -- просят, -- что-нибудь напишите там...
-- Ну, я вас жалею... Напишу какое-нибудь фамилие. Получайте, -говорю, -- квитанцию... И чтоб етого больше, -- говорю, -- не было! Идите!..
Они -- ходу... А я себе гуляю дальше...
Так за день, смотришь, до пяти червяков и наштрафуешь... Живется, как видишь, неплохо... И опять-таки и работа нравствинная...
Васька встал и пристально куда-то засмотрелся...
-- Ну, будь! Клюнуло, кажется... Беспокойная работа! Прощай!
И побежал Васька... А я смотрел ему вслед и думал: "Вот тебе и Васька! Моралист, сукин кот!"
1926 ______________________________________________________________________
Певец печали нашей
Этого "певца печали нашей" можно почти ежедневно увидеть и услышать в пригородных наших поездах.
Я его слушал совсем недавно (три дня тому назад) на перегоне между Змеевом и Харьковом по Донецкой железной дороге.
Очень жалостливые песни поет он перед пассажирами, чтобы затем, закончив петь, протянуть руку и еще более жалостливо произнести:
-- Обратите, граждане, внимание на мое бедственное положение.
Он поет очень длинную "поэму", которая называется "Отец и дочь".
О глубокой трагедии в той песне рассказывается на мотив "Кирпичиков":
Ни кирпичики, ни чугунчики
В Ленинграде теперь не поют,
А поют теперь песни новые
И на новый мотив передают, -
но "передают" ее не "на новый мотив", а на мотив старый, на мотив "самых что ни на есть революционных" "Кирпичиков".
Эта "песня новая" знакомит слушателей с тем, как
На кладбище Митрофания
Отец дочку зарезал свою.
"Отец, мать и дочь жили весело", но потом над малюткой насмеялась "злая судьба" -- померла у нее мать.
Отец "нашел себе жену новую", которая возненавидела семилетнюю "крошку" и "отцу вот задачу дала":
Всей душой люблю тебя, миленький,
Только жить мне с тобою невмочь.
Говорить тебе только совестно:
Жить с тобою мешает мне дочь...
Ты убей ее иль в приют отдай,
Только сделай ты все поскорей.
А не сделаешь, я уйду тогда
И одна буду жить веселей.
Отец не выдержал. Агитация новой жены сильно на него подействовала, и вот:
Мысль зверская пришла в голову,
И не стал свою дочку любить.
В детский дом отдать было совестно,
И решил зверь-отец дочь убить.
Обдумав все это, отец повел дочь на кладбище, на могилу своей первой жены, и:
Вдруг отец: "Надя, Надя, -- стал звать, -
Подойди ко мне, моя милая,
Я хочу тебе что-то сказать..."
Бедная Надя, не зная ничего, хоть "сердце девочки гибель чуяло", подошла к родителю.
Лицо бледное, подошла к нему,
Отец быстро схватил и стал жать,
Чтобы крик ее не мешал ему
И на помощь людей не дал звать.
Отец, "жмучи" Надю и крича: "Ты, родная дочь, иди к матери!" -зарррезал свою дочку, "крошку семилетнюю".
Засверкал тут нож палача-отца,
Совершил он ужасный кошмар.
И теперь:
Два креста стоят над могилкою:
То мамаша и дочка лежат.
Эпилог этого всего "совершения кошмара" таков:
Отец "за железной решеткой сидит", а:
...красавица где-то шляется,
На свиданье к нему не идет...
"Зверь-отец" в конце обращается ко всему советскому обществу с призывом:
И хочу всем мужчинам сказать:
Как умрет у вас жена первая,
Детям мать вторую не брать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Такая печаль звучит ежедневно по вагонам пригородных поездов столицы.
Но это далеко не все.
Слушайте дальше.
Закончив пение, "певец печали нашей" обращается ко всем гражданам с таким предложением:
-- Граждане! Мо'ть кто хотит иметь ету песню переписану, то прошу -- цена двадцать копеек!
Достается из-за пазухи целая папка с перепечатанными на машинке песнями.
Я, разумеется, купил.
И многие еще купили.
И вот, когда я радостно кинулся за покупкой, мне предложили:
-- Гражданин! Имеится у меня еще и "песня-роман", очинно антиресная (ударение на о: роман).
-- А о чем же, -- спрашиваю -- тот "роман"?
-- О любви.
-- Дайте, пожалуйста!
"Роман", я вам доложу, знаменитый!
"О любви" -- и больше ни о чем другом.
Ты вспомнишь комнатку уютную,
Где мы сидели с тобой вдвоем.
Меня ты в губки целовала
И называла "милый мой".
Потом ты "другую" полюбил.
Ты полюбил одну богачку.
Я знаю просто, милый мой:
Богачка золотом займется
И позабудет про тебя.
Кончается роман очень грустно:
Вот скоро, скоро, друг любезный,
Венок терновый мне сплетут.
С венком терновым в гроб дубовый
Меня на кладбище свезут.
И сердце раны там залечит,
Какие есть в груди моей,
И зарастет моя могила
Тернистой зеленью ветвей.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я плакал, читая поэму "Отец и дочь", плакал я горько и над "песнею-романом".
Почему я плакал?
Да так. Взгрустнулось, вот и заплакал.
* * *
Когда я, вернувшись домой, читал вслух об "Отце и дочери", маленькая девочка, слушая поэму, спросила:
-- Дядя! За что же папка свою девочку маленькую зарезал?
-- Это он, -- говорю, -- "по обшибке". Ему надо было кого-то другого зарезать, а он девочку резанул. "Обшибка" вышла.
"Обшибка" вышла.
1929 ______________________________________________________________________
На рудниках
И вот я, деревни сын,
В сердце Донбасса вгрызся.
В буйном цветении века машин
Дымарями Донбасс покрылся...
Стихотворение это, как вам известно, не мое. Стихотворение это хорошего поэта Андрея Панова.
Надо вам сказать, что я в сердце Донбасса не "вгрызался", а въехал на плохоньком поезде в сердце Криворожья, именно туда, где добывается железная руда и марганец.
Если даже принять фабричные трубы за "буйное цветение", то на Криворожье такого "цветения" очень мало. Зато там целые залежи причудливо сверкающего камня, который на солнце отливает черным, синим, зеленоватым и серовато-серебристым огнем.
-- Что это, -- спрашиваю я у соседа, -- за камень такой?
-- Это кварцит.
"Кварцит! С чем же он, -- думаю себе, -- рифмуется?"
Кварцит... Антрацит... Стрептоцид... Аппендицит...
Я, ей-богу, не стану врать в своих впечатлениях о криворожских шахтах.
Из-за этого, собственно, я и начинаю с того, с чем "кварцит" рифмуется...
Потому что, "вгрызаясь" на какую-нибудь там неделю в рудники, ни черта вы про кварцит более не узнаете, кроме того, с чем он рифмуется, или какой можно к нему ассонанс или аллитерацию применить...
Чтобы узнать об этом кварците подробнее, чтобы знать, что с этим кварцитом связано (а связано с ним ой как много!), не неделю, не две и не три нужно принюхиваться к этому кварциту и приглядываться к нему.
* * *
Итак. Первое, значит, впечатление -- кварцит.
Второе впечатление -- копер.
Всюду копры, копры, копры...
Что такое копер?
Прежде всего это слово, которое рифмуется со словом "шахтер".
Любой писатель, приезжая на рудники, знакомится с пролетарской на них жизнью и может, не доехав даже до рудников, уже написать такое стихотворение:
На свадьбах!
Невесту и жениха везут к венцу непременно лошадьми в карете.
Говорят, такова традиция.
А по-моему, это делается для невесты, чтобы она в таких случаях за коня держалась!
Все не так быстро обкрутят!
Хочется ей хоть как-нибудь оттянуть минуту, после которой ей, несчастной, на всю жизнь суждены только три радости: киндер, кирхе и кюхе.
Я бы на месте берлинских лошадей умчался бы в наши херсонские степи!
Там еще можно пожить лет этак с сотню, а здесь им погибать!
Спасения нет!
Уж больно мощно гудят моторы!
1928 ______________________________________________________________________
Берлинские музеи
Знаете, что самое главное? Музеи! Быть в Берлине и не побывать в музеях -- это, конечно, преступление! Берлинские музеи -- это квинтэссенция всех музеев... Вы же знаете, что такое немецкая культура? А в музеях у них собрано буквально все. Причем с первобытных времен! Еще, можно сказать, с того древнейшего периода, когда немец обезьяну придумал, и до самых наших дней! Завтра утром, как только позавтракаем, сразу же -- в музеи!..
-- Только в музеи! Как встанем, так и в музеи. Зачем же тогда ехать сюда, если не побывать в музеях?
Торопливо заканчиваем завтрак -- и в музеи! Быстрее! Быстрее!
-- Сейчас, сейчас! Вот только это "кезе" [1] проглочу и бежим.
-- Пошли, пошли, музеи ведь только до трех открыты.
-- Айда!
Идем.
-- Скорее, скорее, товарищи! Музеи большие, а времени мало! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- А ну-ка посмотрите. Вот сюда! Ты глянь, чемоданище! Вот это да! А витрина!
-- Нет, чемоданище какой! Черт его знает! Смотрите! Не чемодан, а целый гардероб. И на каждую вещь -- свое отделение. Там для пиджаков, там для штанов, а там -- для белья! И не помнется ничего в таком чемодане. Надо будет купить.
-- Сколько же он стоит?..
-- А вон несессер. Видите?
-- Вижу. Несессер.
-- Надо будет купить! А вон видите -- из крокодиловой кожи?
-- Где?
-- Вон там. Надо будет купить.
-- А смотрите, женский ридикюль. Красный. Вот черт! Надо будет купить.
-- Ну, идем, идем, а то опоздаем!
-- Пошли! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Тссс!.. Смотрите, какие бананы! Ну и бананы!
-- Что там бананы, посмотри -- ананасы!
-- А это что за ягоды красные?
-- Это? А черт его знает, что это такое! А вон -- арбуз, что ли?
-- Да нет, вроде не арбуз.
-- А что же тогда?
-- Кто его знает! А вон черешни. Как помидоры!
-- Так это же и есть помидоры!
-- Да нет, черешни это!
-- Вот черт, надо будет купить!
-- Ну идем, идем!
-- Качай!
-- Слушайте, а что это за чудище? Крокодил, никак?
-- Это резиновый. Надувной.
-- На черта?
-- Плавают на нем, когда купаются. А вон там жабища... видите?!
-- Что ж это -- игрушка такая?
-- Ну да. А вот это -- резиновые миски.
-- А там -- резиновые туфли.
-- Тоже для купания?
-- Надо будет купить...
-- Ну, пошли!
-- Пошли, пошли!
-- А это что? Живой манекен вроде?
-- Ну да. Новые фасоны показывают. Есть такие специальные барышни, они одеваются, становятся в окнах витрин и рекламируют модели!
-- А ничего манекен! Надо будет купить!
-- Ну, побежали!
-- Иду, иду! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Вот драгоценности... искусственные. О них мне жена и говорила.
-- Ага, ага, это самое оно и есть!..
-- Ты посмотри, какие красивые вещички!
-- А здесь еще лучше!
-- Нет, вы только поглядите... Змея! Из чего ж она сделана?
-- Скорее всего терракотовая!
-- Надо будет зайти сюда! А вон видите -- ожерелье!
-- Ого!
-- Надо будет купить!
-- Идем!
-- Идем!
-- Смотрите, какие электрические лампочки!
-- Синие, розовые, красные! И сколько их!
-- А вот лампочки, что мигают, когда горят!
-- Ну?
-- Ей-богу! А вон фонари какие!
-- А вот это, видите, оборудование на целую электрическую станцию!
-- О-о, надо будет купить!
-- Ну идемте, а то уже двенадцать.
-- Пошли! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Ага-ага-ага! В этот магазин мне обязательно надо зайти. Видите пальто с такой подкладкой?
-- Да и мне ведь нужно! Вот оно -- то, что я давно уже ищу!
-- Нет, здесь давайте получше рассмотрим. Вот пальто за сто двадцать марок!
-- Ничего себе! А вон то еще лучше за сто пятьдесят марок!
-- Вот бы мне такой костюм для работы!
-- Да тут и обувь!
-- Это ведь спортмагазин!
-- А-а, спорт! Жаль, что я в футбол не играю, а то купил бы эти бутсы. Ох, и бутсы! Хорошие, видать!
-- Ну, не будем задерживаться, а то уже половина первого!
-- Идем! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Вот они, ручки автоматические. Вы только посмотрите: новая какая-то конструкция! Таких еще я не видел!
-- Вот эти зелененькие? Это американские.
-- А мне, понимаете, порядочно их надо! И Микола просил, и Федор, и Сидор, и Иван, и Виктор, и еще кто-то, и еще, и еще... Я уже запамятовал, со счета сбился. Штук девяносто -- не меньше... Может быть, как оптовому покупателю, скидку сделают? Как вы думаете?
-- Надо будет спросить.
-- И блокноты здесь есть. И карандаши! Надо запомнить этот магазин. Как он называется, записать бы, чтоб не забыть!
-- Скорее только записывайте, а то опоздаем.
-- Уже! Бежим! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Что это такое, смотрите, коня живого в авто повезли?
-- Ага... Верно, на бега. Чтоб не уморился дорогой, вот его и везут.
-- Скажи пожалуйста! Уже и лошади в автомобилях ездят! Вот чудеса! И стоит же, чертова образина, спокойно. Привыкшая, что ли!
-- Ну, идем, идем! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- А это что за чучело такое в белом?
-- Так это же повар из ресторации. Для рекламы. Вон у него на пузе надпись, из какого он ресторана!
-- Что же это он так целый день и стоит?
-- Так и стоит!
-- Ишь ты... Надо будет купить! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- О, часы!.. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- О, бритвы! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- О! О! О! О!
-- Ну, идем, идем же!
Вот уже и музей.
-- Смотрите, закрыто!
-- Который же час?
-- Половина четвертого!
-- Ах, черт побери, опоздали! А ведь, казалось, быстро шли!
-- Ну, завтра уже непременно: пораньше встанем и побежим!
-- Да, да. Обязательно! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Завтра
-- Скорее, скорее!
-- Сейчас, сейчас! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- О, смотри, белье! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- О! О! О! О!
-- Который час?
-- Четверть четвертого! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А немецкая культура -- солидная культура.
Немецкие музеи -- мировые музеи!
Не побывать в берлинских музеях -- это просто преступление! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Завтра уж непременно!
1928 ------
[1] _"Кезе"_ -- по-нашему, сыр. -- О.В. ______________________________________________________________________
Как проехать таможню
Когда едешь за границу, тогда, понятно, незачем тревожиться о том, как проехать таможню
А вот когда оттуда...
Ой, бог ты мой, чего эта таможня стоит!
За добрых три недели до отъезда из Германии только и слышишь:
-- Все, в общем-то, хорошо, а вот как Шепетовка... . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Были в Тиргартене?
-- Был
-- Ну как? Ведь правда, прекрасный парк?
-- Парк чудесный... Да вот не знаю, проверяют на таможне карманы или не проверяют? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Вы из Потсдама?
-- Да.
-- Не дурак был Вильгельм, избрав себе там резиденцию. Вот парк! А палаты! А водопады! А чистота! А порядок!
-- Даа-а... Диву даешься, и только. Что верно, то верно А вот интересно, таможня только одну пару обуви разрешает провозить? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Вы что, из музея?
-- Да вот только что пришел.
-- Сильное впечатление, правда?
-- Великолепно! А пудру мужчинам провозить можно? . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ох, эта таможня!
Страшно мало вещей разрешается провезти из-за границы.
Ну до чего ж маленькая норма! Прямо плакать хочется!
Подумать только: всего три костюма.
Всего лишь два пальто!
Шесть пар белья!
Один золотой крестик и одну золотую иконку.
Всего только одну нитку жемчуга и одну пару часов.
Ну и власть!
В инструкции сказано, что вещи разрешается провозить те, которые необходимы в дороге и для проживания во время двух-трехмесячной командировки.
Ну неужели же Советской власти не известно, что обойтись в дороге одной парой часов -- это просто смехотворно?!
Нужно по крайней мере штуки три, не меньше!
Ну как же может какой-нибудь научный работник, или литератор, или деятель искусства, или индустриальный рабочий пробыть месяц в командировке, имея на руках только три костюма?
А разве обойдется он в дороге одной ниткой жемчужного ожерелья?
Разве сможет он осматривать немецкие заводы, если ему разрешается нюхать только (всего лишь) пятьсот граммов (пол-литра!) духов Coti, да и то непременно распечатанных, к тому же взвешенных вместе с флаконом!
Просто не понимаешь в данном случае Советскую власть.
Как же это все-таки так?
Выходит, если я еду такую даль, как из Берлина в Харьков, то не имею права провезти с собой медведя?
Да ведь это нужнейшая в дороге вещь!
Как же это мне ехать просто так, без всяких развлечений?
Да что ж это за поездка такая?
А Шепетовка медведей не пропускает.
Говорит, "не положено".
Вся трагедия -- в карманах.
У немцев почему-то очень маленькие карманы в костюмах.
Сунешь медведя ногами -- голова торчит.
Сунешь головой -- ноги торчат...
Сядешь, как-нибудь неловко повернешься, а он, чертова перечница, в кармане как заревет...
А вокруг -- хохот.
Ну, а что тут смешного, скажите?
Никогда командировочный не бывает более взволнован и взбудоражен, чем перед возвращением из командировки домой.
Это естественно. Чего, собственно, волноваться, отправляясь в Германию или во Францию?
Что может вас взбудоражить: новые незнакомые города, новые люди, новая жизнь, достижения культуры и всякие такие вещи?
С этими новшествами вы очень быстро осваиваетесь...
Настоящие волнения начинаются перед отъездом "нах хаузе". . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
-- Послушайте, вы, никак, женские панталоны надели?
-- Неужели заметно? Я ведь резинки вытащил. Да и потом -- лето теперь, а летом мужчины такие же коротенькие штанишки носят, как и женщины.
-- Да, но не носят мужчины штанишек с этакими хризантемами впереди... И потом, насколько мне помнится, у мужчин такие вещи обычно с ширинкой...
Неужели Шепетовка и ширинки проверяет? И в конце концов что вы мне все с этой Шепетовкой? Что хочу, то и ношу и не желаю считаться с тем, что угодно шепетовским чиновникам. Где, в каких правилах написано, чтобы я носил кальсоны обязательно без хризантем?! . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Сколько мук, сколько страданий доставляет наука нашим людям! Сколько забот и волнений приносит заграничная командировка нашим молодым ученым!
Только здесь начинаешь понимать пословицу:
"Корень учения горек"...
Шепетовка. Лето. Жара.
И вот видишь, как из вагонов выползают краснощекие молодые граждане, одетые в котиковые манто, в меховые шапки, с плюшевыми на шее или на руках пледами, в теплых перчатках, в двух-трех парах теплого белья...
-- Что это вы так утеплились, словно Амундсена разыскивать собрались?
-- Простудиться боюсь. В вагонах, знаете, сквозняки... А у моей матери такой лютый был ревматизм... мучилась невероятно!
Шепетовские таможенные чиновники -- веселый народ!
Когда такой вот полярного вида субъект появляется в таможне, у них на лице смеется каждый мускул.
Они кусают себе губы, чтобы не фыркнуть.
Результаты их веселого нрава я видел после того, как они "проинтервьюировали" одну такую "котиковую мадам"...
На столе лежали: длинная, сажени в три, нитка жемчуга, флакон духов (в бутыли на добрых полведра), всяческие кружева и множество подобных вещей.
Мне неудобно было спрашивать, как все это уместилось на ней и что было обмотано этими жемчугами.
"Котиковая мадам" в течение какого-нибудь получаса заметно похудела и побледнела.
Больших мучителей с веселыми на лице улыбками, чем шепетовские таможенные служащие, я не видывал...
Просто какие-то изверги!..
Не берут их ни слезы, ни кокетство, ни убедительные доводы о том, например, что женская шелковая комбинация -- это прозодежда для молодого инженера, прокладывающего в Донбассе новую шахту.
Любимейшая у них фраза: "Не положено".
Убийственная фраза.
И все из-за этих проклятых двух букв _"не"_. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ну, а как же все-таки проехать таможню?
Не скажу! Это очень большой секрет.
Я, например, проехал ее блестяще.
И даже служащих обвел вокруг пальца: незаметно провез резинового верблюда в натуральную величину.
-- Как?
-- Я его в подошву засунул.
Подошву у меня не отрывали -- я и провез.
А теперь не знаю, что с ним, дьяволом, делать: в комнату не лезет, дети боятся, жена ругается.
-- Ты бы лучше, -- говорит она, -- вместо верблюда котиковое манто в ботинки засунул.
Ну что ж: ошибся. Бывает!
1928 ______________________________________________________________________
"Нравствинная работа"
С Васькой Лбом мы давненько не виделись...
Когда-то мы с ним хоть и не были большими приятелями, но, встречаясь, всегда радовались друг другу..
Случайно как-то судьба свела нас с Васькой Лбом, интересы наши сошлись, и частенько мы с ним сидели за кружкой пива в "Баядерке" или в "Эврике"...
И в "Баядерке" и в "Эврике", да и в других таких местах Васька был своим человеком... И мне хотелось быть там своим...
У меня было на пиво, а Васька любил пиво (и водку тоже!), -сошлись мы, одним словом, с Васькой характерами...
Были мы с Васькой Лбом и в подвокзальных катакомбах (он и там был своим), ходили и по "малинам"...
Учил меня Васька интересной жизни, много пил, немало ел и в минуты особой любви ко мне хлопал по плечу и говорил нежно:
-- Фраер ты ищо! И хороший ты, видать, парень, свой парень, а фраер... Ничиво -- научимся! Ты тольки мине слушайся...
Мне Васька нравился... Может, потому, что он "бывший артист", а может, почему-то другому... Слушал я его охотно
-- Эх, ты, -- говорил мне Васька. -- Вон ты, кто ты такой? А я артист! Эх, если бы ты знал, какой я артист... Бывало, как выйду на сцену, как запою:
От-и-че-во же, до-ри-гая,
В ету ночь ты не-е со мно-о-ой!
Млели все!..
И Васька пел...
В такие минуты приходил служка, дергал Ваську за
рукав, говорил:
-- Петь издесь низзя!..
А Васька дотягивал ноту и запивал пивом:
-- Не буду! Чего пристал?
И задумывался... Тогда я лбом его любовался... Ах, какой у Васьки был лоб!! Какой лоб!!! Собственно, не лоб, потому что лба не было видно, а прическа на лбу... Удивительная прическа... Каким-то таким кандибобером она спускалась на лоб, волосок к волоску, потом загибалась, и бежала на висок, и терялась уже там на небольшой Васькиной голове... Но вот этот бег Васькиной прически, ее порядочек на лбу, ее "барашки" на конце волос -- все это было прекрасно и художественно закрывало маленький Васькин лоб... Подобные прически делаются только так: смачивают волосы, старательно те волосы на лоб зачесывают, а потом ладонью левой руки прижимают их ко лбу. Потом свободным движением гребешка (зубцы стоймя!) в правой руке обводят полукругом эти волосы к виску... Только тогда получается такая прическа... Иначе нет... И то не у всех она получится... А у Васьки она получалась всегда и была лучшая, какую мне когда-либо приходилось видеть... Вот какой был Васька!.. Вот какая была его прическа... Потому и нравился мне Васька... Три года его не видел... Начинал уже даже забывать... Но не сходятся, как говорят, только гора с горой.
Лежал это я как-то в городском парке на зеленой траве вверх спиной и внимательно смотрел, как между кустиками одна букашка другой головку отгрызает...
Смотрел я на это и думал думу горькую: "Почему одна букашка другой букашке голову откусывает? И почему именно голову?.." -- как вдруг кто-то сзади хлоп меня дубинкой. Глядь -- Васька!..
-- Да воскреснет?! Васька?!
-- Я!
-- Откуда? И почему тут? И почему в таком виде?
А Васька стоит передо мной, костюм на нем новый, темно-зеленый, на ногах "джими", а на левой руке перчатка замшевая...
И курит Васька "Яву". А прическа?! Еще лучше, чем была тогда!..
Пышная-пышная и не водою, видно, смочена, а не иначе как маслом...
-- Да откуда же ты взялся, Васька? И что ты теперь делаешь? Да ты, Васька, денди?
-- Спрашуешь? Живу, брат, как никогда не жил... И манеты пока вот, и работа, и нетрудная, и интересная... С любви живу...
-- Женился?
-- Смеешься, штобы я женился?! Не со своей любви, а с чужой...
-- Не понимаю!
-- Фраер ты, как я вижу, и до сих пор... Другие любят, а я живу...
-- Тебя любят?
-- И какой же ты непонятный... И не меня любят, а сами любят, а я живу...
-- Как это?
-- Ну, слушай! Тольки "ша"! Тебе одному расскажу... И штобы никакой конкуренции, потому я теперь строгой... В парке тут друг друга любять... Понимаешь?
-- Не очень понимаю...
-- Эх, ты! Вот ты сидишь у парке... И смотришь... Вот подходить трынвай... Идуть у парк парочки... Гулять вроде... Ты смотришь, какие такие в них намерения. Тут нужен нюх... Я уже нюх етой имею... Меня уже не обдуришь... Вот парочка в боковую аллею: и друг к другу очень близко... Я вроде без унимания за ними... И украдкой наблюдаю -- где сядуть... Вот приметил, где сели... Сразу не ходи... Минут так через десять -- пятнадцать на то самое место гуляешь. Гуляешь и натыкаешься... А они как раз целуются. Сразу до них...
-- А-а-а! Так вот какое безобразие?! И в обчественном месте?! Да как вам не стыдно?! Тут люди ходять, свежим воздухом, можно сказать, дышуть?! Вот какая, можно сказать, нравствинность?! Идем! Идем в контору!.. Прытокол надо составить! Пожалуйте!"
Ну, тут они, конечно, в смущении:
-- Но, товарищ, да что вы?! Да мы ничего?!
А я им:
-- Какой я вам товарищ, когда вы такие безнравствинные? Идем в контору!..
Здесь надо строгий характер выдержать...
Ну, тут они, разумеется, просят:
-- Да неудобно... Да...
-- А делать это удобно?! Идем! Идем...
-- Да гражданин...
Тут уже можно немного ослабить:
-- Можно, положим, и тут оштраховать... Квитанции со мною... Штраху десять рублей заплатите, квитанцию получите... И чтоб етого больше я не видел!
Чаще всего дают, потому что выбираешь подходящих... Берешь десятку и пишешь квитанцию... Квитанций я накупил... Пишешь: "Получено за безобразие у парке десять рублей!.."
-- Фамилие?
-- Да не надо фамилии...
-- Как не надо?.. Мине, говорю, для отчета надо...
На понт беру...
-- Да вы, -- просят, -- что-нибудь напишите там...
-- Ну, я вас жалею... Напишу какое-нибудь фамилие. Получайте, -говорю, -- квитанцию... И чтоб етого больше, -- говорю, -- не было! Идите!..
Они -- ходу... А я себе гуляю дальше...
Так за день, смотришь, до пяти червяков и наштрафуешь... Живется, как видишь, неплохо... И опять-таки и работа нравствинная...
Васька встал и пристально куда-то засмотрелся...
-- Ну, будь! Клюнуло, кажется... Беспокойная работа! Прощай!
И побежал Васька... А я смотрел ему вслед и думал: "Вот тебе и Васька! Моралист, сукин кот!"
1926 ______________________________________________________________________
Певец печали нашей
Этого "певца печали нашей" можно почти ежедневно увидеть и услышать в пригородных наших поездах.
Я его слушал совсем недавно (три дня тому назад) на перегоне между Змеевом и Харьковом по Донецкой железной дороге.
Очень жалостливые песни поет он перед пассажирами, чтобы затем, закончив петь, протянуть руку и еще более жалостливо произнести:
-- Обратите, граждане, внимание на мое бедственное положение.
Он поет очень длинную "поэму", которая называется "Отец и дочь".
О глубокой трагедии в той песне рассказывается на мотив "Кирпичиков":
Ни кирпичики, ни чугунчики
В Ленинграде теперь не поют,
А поют теперь песни новые
И на новый мотив передают, -
но "передают" ее не "на новый мотив", а на мотив старый, на мотив "самых что ни на есть революционных" "Кирпичиков".
Эта "песня новая" знакомит слушателей с тем, как
На кладбище Митрофания
Отец дочку зарезал свою.
"Отец, мать и дочь жили весело", но потом над малюткой насмеялась "злая судьба" -- померла у нее мать.
Отец "нашел себе жену новую", которая возненавидела семилетнюю "крошку" и "отцу вот задачу дала":
Всей душой люблю тебя, миленький,
Только жить мне с тобою невмочь.
Говорить тебе только совестно:
Жить с тобою мешает мне дочь...
Ты убей ее иль в приют отдай,
Только сделай ты все поскорей.
А не сделаешь, я уйду тогда
И одна буду жить веселей.
Отец не выдержал. Агитация новой жены сильно на него подействовала, и вот:
Мысль зверская пришла в голову,
И не стал свою дочку любить.
В детский дом отдать было совестно,
И решил зверь-отец дочь убить.
Обдумав все это, отец повел дочь на кладбище, на могилу своей первой жены, и:
Вдруг отец: "Надя, Надя, -- стал звать, -
Подойди ко мне, моя милая,
Я хочу тебе что-то сказать..."
Бедная Надя, не зная ничего, хоть "сердце девочки гибель чуяло", подошла к родителю.
Лицо бледное, подошла к нему,
Отец быстро схватил и стал жать,
Чтобы крик ее не мешал ему
И на помощь людей не дал звать.
Отец, "жмучи" Надю и крича: "Ты, родная дочь, иди к матери!" -зарррезал свою дочку, "крошку семилетнюю".
Засверкал тут нож палача-отца,
Совершил он ужасный кошмар.
И теперь:
Два креста стоят над могилкою:
То мамаша и дочка лежат.
Эпилог этого всего "совершения кошмара" таков:
Отец "за железной решеткой сидит", а:
...красавица где-то шляется,
На свиданье к нему не идет...
"Зверь-отец" в конце обращается ко всему советскому обществу с призывом:
И хочу всем мужчинам сказать:
Как умрет у вас жена первая,
Детям мать вторую не брать.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Такая печаль звучит ежедневно по вагонам пригородных поездов столицы.
Но это далеко не все.
Слушайте дальше.
Закончив пение, "певец печали нашей" обращается ко всем гражданам с таким предложением:
-- Граждане! Мо'ть кто хотит иметь ету песню переписану, то прошу -- цена двадцать копеек!
Достается из-за пазухи целая папка с перепечатанными на машинке песнями.
Я, разумеется, купил.
И многие еще купили.
И вот, когда я радостно кинулся за покупкой, мне предложили:
-- Гражданин! Имеится у меня еще и "песня-роман", очинно антиресная (ударение на о: роман).
-- А о чем же, -- спрашиваю -- тот "роман"?
-- О любви.
-- Дайте, пожалуйста!
"Роман", я вам доложу, знаменитый!
"О любви" -- и больше ни о чем другом.
Ты вспомнишь комнатку уютную,
Где мы сидели с тобой вдвоем.
Меня ты в губки целовала
И называла "милый мой".
Потом ты "другую" полюбил.
Ты полюбил одну богачку.
Я знаю просто, милый мой:
Богачка золотом займется
И позабудет про тебя.
Кончается роман очень грустно:
Вот скоро, скоро, друг любезный,
Венок терновый мне сплетут.
С венком терновым в гроб дубовый
Меня на кладбище свезут.
И сердце раны там залечит,
Какие есть в груди моей,
И зарастет моя могила
Тернистой зеленью ветвей.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я плакал, читая поэму "Отец и дочь", плакал я горько и над "песнею-романом".
Почему я плакал?
Да так. Взгрустнулось, вот и заплакал.
* * *
Когда я, вернувшись домой, читал вслух об "Отце и дочери", маленькая девочка, слушая поэму, спросила:
-- Дядя! За что же папка свою девочку маленькую зарезал?
-- Это он, -- говорю, -- "по обшибке". Ему надо было кого-то другого зарезать, а он девочку резанул. "Обшибка" вышла.
"Обшибка" вышла.
1929 ______________________________________________________________________
На рудниках
И вот я, деревни сын,
В сердце Донбасса вгрызся.
В буйном цветении века машин
Дымарями Донбасс покрылся...
Стихотворение это, как вам известно, не мое. Стихотворение это хорошего поэта Андрея Панова.
Надо вам сказать, что я в сердце Донбасса не "вгрызался", а въехал на плохоньком поезде в сердце Криворожья, именно туда, где добывается железная руда и марганец.
Если даже принять фабричные трубы за "буйное цветение", то на Криворожье такого "цветения" очень мало. Зато там целые залежи причудливо сверкающего камня, который на солнце отливает черным, синим, зеленоватым и серовато-серебристым огнем.
-- Что это, -- спрашиваю я у соседа, -- за камень такой?
-- Это кварцит.
"Кварцит! С чем же он, -- думаю себе, -- рифмуется?"
Кварцит... Антрацит... Стрептоцид... Аппендицит...
Я, ей-богу, не стану врать в своих впечатлениях о криворожских шахтах.
Из-за этого, собственно, я и начинаю с того, с чем "кварцит" рифмуется...
Потому что, "вгрызаясь" на какую-нибудь там неделю в рудники, ни черта вы про кварцит более не узнаете, кроме того, с чем он рифмуется, или какой можно к нему ассонанс или аллитерацию применить...
Чтобы узнать об этом кварците подробнее, чтобы знать, что с этим кварцитом связано (а связано с ним ой как много!), не неделю, не две и не три нужно принюхиваться к этому кварциту и приглядываться к нему.
* * *
Итак. Первое, значит, впечатление -- кварцит.
Второе впечатление -- копер.
Всюду копры, копры, копры...
Что такое копер?
Прежде всего это слово, которое рифмуется со словом "шахтер".
Любой писатель, приезжая на рудники, знакомится с пролетарской на них жизнью и может, не доехав даже до рудников, уже написать такое стихотворение: