Страница:
(По результатам опроса слушателей радио «Эхо Москвы»).
Когда Россия вмешалась в грузино-осетинский конфликт, речи об упреждающем ударе не шло. Грузия попыталась силой решить свои проблемы, в частности связанные с Южной Осетией. Дважды до этого она уже пыталась, но безуспешно. В третий раз укрепила, обновила, модернизировала армию и решила все-таки закрыть этот вопрос силовым путем. Россия в ответ применила силу классически превентивным образом – чтобы предотвратить силовое решение проблемы Южной Осетии и потенциально, как предполагалось, и Абхазии. Со стороны России это не было упреждающим ударом, поскольку Грузия не собиралась нападать на Россию.
Саакашвили со своей стороны заявлял, что Грузия нанесла превентивный удар, чтобы предотвратить присоединение Осетии с Абхазией к России. Он приводил в качестве аргументов модернизацию транспортной инфраструктуры, которая была проведена в Абхазии незадолго до этого, и переброску бронетехники. Кроме того, Саакашвили неоднократно говорил, что Россия вместе с Абхазией готовила нападение на Грузию, а следовательно, он нанес превентивный удар, имея информацию о якобы готовящейся агрессии России.
Интересно, что практически никто из как российских, так и западных военных экспертов не верил, что Саакашвили посмеет нанести удар по российским миротворцам. Эти действия выглядят настолько авантюрно, что их никто не мог предвидеть. Потому что даже по элементарной логике не мог Саакашвили быть уверенным, что не получит от России ответного удара.
В результате вмешательство России было не просто ответом, а еще и предотвращением силового подавления Южной Осетии, то есть это была классическая превентивная война. Плюс там были миротворцы, плюс большая часть населения имела российские паспорта – то есть формально это была и защита собственных граждан. Поэтому в соответствии со статьей 51 Устава ООН это была самооборона.
Если бы Россия заявила, что она присоединяет к себе Южную Осетию, тогда акция Саакашвили могла бы квалифицироваться как превентивная война. Но Россия не заявляла и все время декларировала уважение территориальной целостности Грузии, а вмешалась только тогда, когда Грузия совершила военную акцию. И нельзя забывать, что ни Южную Осетию, ни Абхазию Россия не присоединила, а только признала их независимость.
Тем не менее некоторые военные эксперты считают, что в ходе грузино-осетинской войны России не надо было переходить границы Южной Осетии. Можно было ограничиться только ударами ракетных войск и артиллерии по тем группировкам, которые были на территории Грузии, чтобы предотвратить дальнейшее нанесение ударов. В этом случае никакой болезненной реакции со стороны западных государств, скорее всего, не было бы.
С политической точки зрения силовой ответ на грузинскую авантюру был полностью оправдан, но признание Абхазии и Южной Осетии, возможно, было ошибкой, потому что это создало долгосрочную международную и правовую проблему – Россия получила у своих границ два непризнанных государства, и пока никакого прогресса в этом вопросе нет. Правильно это или неправильно, но пока независимость Абхазии и Южной Осетии признали только Венесуэла, Никарагуа и несколько мелких государств. Даже ближайшие союзники России по ОДКБ[1] их не признали, а про остальную Европу и говорить нечего.
У России был мощный рычаг переговоров по всему Южному Кавказу и даже по всей дальнейшей архитектуре европейской безопасности, если бы это признание «подвесили», но не реализовали. А так получилось, что Россия свои козыри бросила на стол, игра закончилась, зато проблема осталась. В ОБСЕ входят пятьдесят три страны, и по этому вопросу там Россию никто не поддерживает. Это создает серьезные проблемы и в решении других вопросов, потому что без признания независимости Абхазии и Южной Осетии Россия, например, легко получила бы санкцию Совбеза ООН на размещение там своих войск в целях поддержания мира и официально проводила бы там миротворческую операцию по резолюции и с санкции Совбеза.
Кроме того, это неосторожное признание, по сути, подыграло Саакашвили, и благодаря этому он укрепил свои позиции. Накануне войны у него была очень плохая ситуация – оппозиция поднимала голову, население было серьезно недовольно. Но он представил эту войну так, как будто была совершена агрессия против Грузии. Он сумел консолидировать силы, которые были настроены за него, и нейтрализовать тех политиков, которые были против него. А просчеты российского руководства позволили ему заявить мировой общественности, что военные приготовления России свидетельствовали о намерении напасть на Грузию.
Разумеется, военные приготовления были с обеих сторон, поскольку так всегда бывает на недружественной границе. Можно посмотреть на север и юг Кореи – там миллионные армии сосредоточены с двух сторон границы, там даже происходят вооруженные столкновения, но до войны дело не доходит. Поэтому военные приготовления не говорят о том, что готовится нападение. И более того – если бы таких военных приготовлений не было, это было бы преступление со стороны российского политического руководства. Потому что такие приготовления были и есть естественны в любой стране, на границах которой существует хоть небольшая опасность агрессии. Но военные приготовления – это не свидетельство намерения напасть, и оправдать ими якобы превентивный удар нельзя[2].
2
3
Когда Россия вмешалась в грузино-осетинский конфликт, речи об упреждающем ударе не шло. Грузия попыталась силой решить свои проблемы, в частности связанные с Южной Осетией. Дважды до этого она уже пыталась, но безуспешно. В третий раз укрепила, обновила, модернизировала армию и решила все-таки закрыть этот вопрос силовым путем. Россия в ответ применила силу классически превентивным образом – чтобы предотвратить силовое решение проблемы Южной Осетии и потенциально, как предполагалось, и Абхазии. Со стороны России это не было упреждающим ударом, поскольку Грузия не собиралась нападать на Россию.
Саакашвили со своей стороны заявлял, что Грузия нанесла превентивный удар, чтобы предотвратить присоединение Осетии с Абхазией к России. Он приводил в качестве аргументов модернизацию транспортной инфраструктуры, которая была проведена в Абхазии незадолго до этого, и переброску бронетехники. Кроме того, Саакашвили неоднократно говорил, что Россия вместе с Абхазией готовила нападение на Грузию, а следовательно, он нанес превентивный удар, имея информацию о якобы готовящейся агрессии России.
Интересно, что практически никто из как российских, так и западных военных экспертов не верил, что Саакашвили посмеет нанести удар по российским миротворцам. Эти действия выглядят настолько авантюрно, что их никто не мог предвидеть. Потому что даже по элементарной логике не мог Саакашвили быть уверенным, что не получит от России ответного удара.
В результате вмешательство России было не просто ответом, а еще и предотвращением силового подавления Южной Осетии, то есть это была классическая превентивная война. Плюс там были миротворцы, плюс большая часть населения имела российские паспорта – то есть формально это была и защита собственных граждан. Поэтому в соответствии со статьей 51 Устава ООН это была самооборона.
Если бы Россия заявила, что она присоединяет к себе Южную Осетию, тогда акция Саакашвили могла бы квалифицироваться как превентивная война. Но Россия не заявляла и все время декларировала уважение территориальной целостности Грузии, а вмешалась только тогда, когда Грузия совершила военную акцию. И нельзя забывать, что ни Южную Осетию, ни Абхазию Россия не присоединила, а только признала их независимость.
Тем не менее некоторые военные эксперты считают, что в ходе грузино-осетинской войны России не надо было переходить границы Южной Осетии. Можно было ограничиться только ударами ракетных войск и артиллерии по тем группировкам, которые были на территории Грузии, чтобы предотвратить дальнейшее нанесение ударов. В этом случае никакой болезненной реакции со стороны западных государств, скорее всего, не было бы.
С политической точки зрения силовой ответ на грузинскую авантюру был полностью оправдан, но признание Абхазии и Южной Осетии, возможно, было ошибкой, потому что это создало долгосрочную международную и правовую проблему – Россия получила у своих границ два непризнанных государства, и пока никакого прогресса в этом вопросе нет. Правильно это или неправильно, но пока независимость Абхазии и Южной Осетии признали только Венесуэла, Никарагуа и несколько мелких государств. Даже ближайшие союзники России по ОДКБ[1] их не признали, а про остальную Европу и говорить нечего.
У России был мощный рычаг переговоров по всему Южному Кавказу и даже по всей дальнейшей архитектуре европейской безопасности, если бы это признание «подвесили», но не реализовали. А так получилось, что Россия свои козыри бросила на стол, игра закончилась, зато проблема осталась. В ОБСЕ входят пятьдесят три страны, и по этому вопросу там Россию никто не поддерживает. Это создает серьезные проблемы и в решении других вопросов, потому что без признания независимости Абхазии и Южной Осетии Россия, например, легко получила бы санкцию Совбеза ООН на размещение там своих войск в целях поддержания мира и официально проводила бы там миротворческую операцию по резолюции и с санкции Совбеза.
Кроме того, это неосторожное признание, по сути, подыграло Саакашвили, и благодаря этому он укрепил свои позиции. Накануне войны у него была очень плохая ситуация – оппозиция поднимала голову, население было серьезно недовольно. Но он представил эту войну так, как будто была совершена агрессия против Грузии. Он сумел консолидировать силы, которые были настроены за него, и нейтрализовать тех политиков, которые были против него. А просчеты российского руководства позволили ему заявить мировой общественности, что военные приготовления России свидетельствовали о намерении напасть на Грузию.
Разумеется, военные приготовления были с обеих сторон, поскольку так всегда бывает на недружественной границе. Можно посмотреть на север и юг Кореи – там миллионные армии сосредоточены с двух сторон границы, там даже происходят вооруженные столкновения, но до войны дело не доходит. Поэтому военные приготовления не говорят о том, что готовится нападение. И более того – если бы таких военных приготовлений не было, это было бы преступление со стороны российского политического руководства. Потому что такие приготовления были и есть естественны в любой стране, на границах которой существует хоть небольшая опасность агрессии. Но военные приготовления – это не свидетельство намерения напасть, и оправдать ими якобы превентивный удар нельзя[2].
2
Политические наследники: преемничество или преемственность?
23–24 декабря 1922 года Владимир Ильич Ленин надиктовал свои знаменитые «Письма к съезду», в которых затронул вопрос преемничества власти в стране и партии. И в частности, обозначил свое отношение к возможным преемникам – в первую очередь к Сталину и Троцкому. Сегодня уж нет ни Ленина, ни Сталина, ни Троцкого, но у лидеров немалого числа стран есть свои преемники и кандидаты в преемники – не только в России.
Редкий крупный лидер, уходя из жизни или из активной политики, оставляет после себя достойного продолжателя. Так что следует отдать должное Ленину, который, несмотря на тяжелейшую болезнь, в те редкие моменты просветления, что у него все-таки случались, с тревогой думал о будущем, о чем и свидетельствует его знаменитое «Письмо к съезду», вокруг которого возникла со временем масса противоречивых версий, – вплоть до того, что это вообще фальшивка, поскольку смертельно больной Ленин якобы просто не был в состоянии подобное письмо продиктовать.
Аргумент веский, но окончательно ничего не доказывающий, поскольку все или очень многое, связанное с болезнью и смертью Ленина, – до сих пор лишь догадки и предположения, не более того. Да и сам вполне ленинский стиль письма склоняет к тому, что это все-таки подлинник. Кроме того, в письме нет такого претендента на «наследство», которому бы Ленин отдал предпочтение. Так что нет и классического ответа на вопрос, кому была выгодна эта якобы фальшивка.
Есть еще версия, что Сталину удалось скрыть это ленинское письмо от съезда, однако другие свидетельства этого не подтверждают.
Если говорить о претендентах на партийное наследство, то непредвзятый наблюдатель и так знал, что в интеллектуальном плане лучшим был Лев Троцкий. Признавал это и Ленин, однако напомнил партии о его «небольшевизме» и возможности у него меньшевистских рецидивов. Его главную альтернативу – Сталина – Ленин вполне определенно обвинил во властолюбии и нетерпимости.
Сталина Ленин посоветовал даже снять с поста Генерального секретаря партии и назначить на это место кого-нибудь, кто «во всех других отношениях отличается от товарища Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.».
И тем не менее съезд выбрал Сталина. Почему – ответ лежит на поверхности: именно потому, что к этому моменту Иосиф Сталин уже сосредоточил в своих руках огромную власть, а значит, мог влиять как на состав съезда, так и на его решения. Не стоит забывать, что одной из самых сильных черт нового вождя было блистательное знание законов тонкой византийской интриги.
Так что письмо Ленина сильно запоздало и уже не могло всерьез повлиять на съезд. Несмотря на все старания, Ленин не смог назначить себе преемника, и после его смерти началась борьба перечисленных в «завещании» лидеров за власть. Сначала Сталин против Троцкого, потом против Зиновьева и Каменева – окончательно он победил всех только к началу 30-х годов. Кроме Троцкого, Зиновьева и Каменева одно время в кандидаты на лидерство рассматривался и Николай Бухарин, которого Ленин в своем «завещании» назвал «любимцем партии». Но и он не выдержал борьбы со Сталиным, закончив трагически свою жизнь, как и другие герои ленинского письма.
Здесь стоит еще провести черту между преемственностью и преемничеством.
Преемничество у Ленина не получилось, победил самый жесткий, самый волевой, самый хитрый – тот, кто сумел обыграть всех остальных. А вот преемственность в полной мере удалась – партия, которую Ленин создал и привел к власти, стала хранительницей этой преемственности. Это очень важный урок – очень часто в истории не столько личность предопределяет преемственность, сколько сильный политический институт. И в данном случае это был институт большевистской партии, а не просто личность того или иного коммунистического вождя.
В истории постмонархической России фактически так и получилось, что именно Компартия заложила традиции преемственности. И каждая следующая смена генсека фактически проходила с назначением нового преемника. Только назначал его не предыдущий генсек, а некий ареопаг старейших, которые составляли Политбюро.
Как вообще можно определить, что такое преемственность и для чего это делается? Казалось бы, ответ прост – это сохранение курса при смене лидера. Но на практике в любом случае возникает вопрос о коррекции этого курса, потому что любой преемник – это не зеркальное отражение прежнего лидера. Меняется историческая и политическая ситуация, вместе с ними меняются стиль и содержание лидерства, пусть и в рамках преемственности. Троцкий был бы не Лениным, и понятно, Сталин тоже не был Лениным. И если мы это экстраполируем на более позднюю советскую эпоху, то видно, что преемственность там действительно была. Но преемники были разные, и всякий раз возникала проблема корректировки курса.
Преемственность при тоталитарном режиме или при жестком авторитарном режиме таит в себе определенные подводные камни. В этой преемственности уже изначально заложен тупик – может быть, новый лидер и хотел бы что-то поменять, а не получается. Потому что преемник на то и преемник, что должен продолжать прежний курс. В более открытых, демократических системах, в которых есть две-три сильные партии, которые реально борются за власть, и каждая из них методами внутрипартийной демократии готовит своему действующему лидеру преемника – в этих ситуациях преемственность носит принципиально другой характер – преемственности партийных ценностей и программ, куда более открытых для изменений.
В ситуации же, когда у власти одна-единственная партия, преемник, каким бы он ни был хорошим человеком и как бы ни хотел что-то улучшить, может либо оказаться в тупике, либо свою миссию не выполнить – потому что он по самим условиям получения своей власти не может ничего менять. И в этом смысле очень интересный пример – Михаил Сергеевич Горбачев. Он, как и большинство советских лидеров, был преемником не конкретного человека, а системы. Но он хотел эту систему модернизировать, а в итоге ее разрушил, потому что неожиданно для него самого оказалось, что эта система не модернизируется.
Конечно, можно представить, что и в нынешней российской ситуации появится такой преемник, который будет искренне верить в модернизацию и ощущать, что какая-то часть элиты – а элита неоднородна – готова рискнуть за него, готова его поддержать. Сам он ту систему, которая была до него, не захочет разваливать, на то он и преемник, чтобы понимать – если он полностью ее уничтожит, то сам погибнет под руинами. И что ему делать, если он прекрасно видит, что та система, в которой он формировался как преемник, в тупике? Такой как раз и была ситуация Горбачева, который понимал, что Советский Союз зашел в тупик, что все разваливается, что надо что-то менять, – поэтому он и инициировал перемены.
Где вообще кончается зависимое от «исторической колеи» преемничество и начинается самостоятельность? Ясно, что стопроцентно невозможно повторять чужую политику, – ни один преемник все равно не клон. Скорее всего, основная граница проходит там, где начинаются существенные изменения во внутренней, внешней и экономической сфере. Например, Рауль Кастро сейчас на Кубе осторожно пробует вводить элементы рыночной экономики, которых там не было полвека. А Горбачев, когда был избран генсеком, практически в первый же год начал проводить энергичную политику гласности и перестройки.
В авторитарных и тоталитарных странах власть чаще всего так и передается – как власть семьи, клана или партии. Диктатор Северной Кореи Ким Чен Ир является преемником своего отца, Ким Ир Сена, и ввел в высшее руководство КНДР одного из своих сыновей, Ким Чен Ына, который после смери отца также возглавил партию и государство. В Азербайджане Ильхам Алиев – сын прежнего лидера Гейдара Алиева. А в Китае Дэн Сяопин умудрился назначить не только своего преемника Цзян Цземиня, но и следующего, Ху Дзинтао, который должен был возглавить и возглавил в итоге Китай через десять лет.
На самом деле есть два типа преемственности: либо власть передается внутри какой-то группы из одних рук в другие, как вещь, либо передаются правила, законы, процедуры и институты. И китайцы на наших глазах за последние тридцать лет переходят от чисто партийной и личной передачи власти – к более правовой, институциональной. У них сейчас действует сравнительно новая конституция, согласно которой лидер не может возглавлять страну больше двух сроков подряд и в которой описаны очень четкие механизмы передачи власти. Все отлажено как машина – они заранее знают, когда и какой пленум передаст власть каким должностным лицам. И получается, что эта азиатская авторитарная страна с точки зрения соблюдения формальных процедур все больше сближается с западноевропейскими государствами.
Когда в демократических системах власть переходит от одного человека к другому и даже от одной партии к другой, законодательство и более общие правила игры от этого не меняются. Суды продолжают работать, парламент продолжает функционировать, преемственность обеспечена всей системой законов и институтов. В демократической системе ключевую роль играют именно институты, процедуры и законы. Личность человека, возглавляющего государство, имеет гораздо меньше значения, чем в авторитарных странах (порой даже кажется, что личность в современных демократиях вовсе утратила значение – настолько измельчали современные, в первую очередь западные, политики). У нас же, к сожалению, как правило, все по-прежнему сводится к ручному управлению и к столь же ручной передаче власти, при которой, как говорит старая поговорка «закон что дышло», – можно его принять, можно отменить, можно просто проигнорировать.
Серьезные политические причины поставить у руля власти преемника у Ельцина тоже имелись – по всей видимости, он стремился так гарантировать продолжение своего курса. Но вышло иначе, потому что Путин во многих коренных вещах изменил политику.
Сам Владимир Путин, когда закончился его второй срок, как и Борис Ельцин до него, предпочел остаться формально законопослушным – все помнят, что всерьез рассматривался вопрос о третьем сроке, и это предлагали ему самые разные люди. Можно было изменить Конституцию, но он не стал этого делать. Однако при этом он хотел остаться реально у власти, что ему в итоге и удалось. Для этого он выбрал человека, в котором был абсолютно уверен – Дмитрия Медведева, – Путин неоднократно подчеркивал, что они «одной крови», работают вместе почти двадцать лет, оба из одного города, из одной мэрии Санкт-Петербурга. Он выбрал абсолютно лояльного преемника для того, чтобы в течение четырех лет не было никаких сюрпризов. А потом, как они оба уже неоднократно повторяли, – они вместе решат, кто из них станет следующим президентом России. Так они и решили 24 сентября 2011 года, когда заявили о своей «рокировке» – о возвращении Путина в Кремль, а Медведева – на должность премьер-министра.
Особенность современной российской ситуации в том, что трудно сказать, можно ли назвать Медведева преемником Путина. Преемник – это все же тот, кто самостоятельно продолжает прежнюю линию, а Медведева, по итогам его маловыразительного президентства, можно уверенно охарактеризовать всего лишь как «временно исполнявшего обязанности» при реальном руководителе страны Путине.
У нас уже двадцать лет нет иного механизма передачи власти, кроме как от одного человека к другому. Ельцин передал руководство Путину, Путин – Медведеву, после чего забрал ее у Медведева назад. При этом передача (возврат) власти формально легитимируется голосованием – каждый раз проводятся официальные выборы. Это голосование на самом деле фактически является плебисцитом – людям называют конкретного преемника и им предлагается прийти на выборы и за него проголосовать. Хотя, конечно, для видимости законности в списки вносятся и другие кандидаты. Если поддержка в народе недостаточна, выборы фальсифицируются (как это было на недавних парламентских и президентских выборах).
К сожалению, Россия, следуя такой крайне примитивной системе преемничества, уже дважды приходила к распаду. Романовы династически передавали власть от отца к сыну или дочери, все было законно, легитимно, но все равно в итоге привело к революции. Затем был советский механизм передачи – только не от человека к человеку, а Политбюро передавало власть, избирая преемника среди своих членов, но тоже в принципе вполне законно с точки зрения советских законов – и Советский Союз развалился. Сейчас мы одна из немногих стран в Европе, где власть с 1991 года фактически не менялась ни разу – одна и та же группа людей передает власть внутри своего круга. Тем самым мы в третий раз идем по той же опасной дорожке, когда власть передается путем назначения преемника, а не свободных конкурентных выборов.
Отбиваясь от подобных аналогий и критики, сегодняшняя власть нам то и дело намекает, что если взять и убрать институт преемничества и провести в стране честные выборы, то к власти придут националисты и фашисты. Но насколько это соответствует действительности? То, что националисты получат свои немалые проценты – это однозначно. Но они не придут к власти, их реальный потолок – 15–20%, да и то лишь в случае маловероятной их консолидации и выдвижения яркого лидера. Народ достаточно здравомыслящ, и на свободных выборах никакие крайние силы государство не возглавят. Преемничество же, как показывает наша история, таит в себе гораздо больше опасностей.
Уроки русской истории ясно показывают, что преемничество – это пагубный, тупиковый путь. И если мы хотим уберечься от таких же проблем, от распада и прочих неприятностей – надо вводить процедуры передачи власти в формальные процедурные рамки регулярной и прозрачной ротации – по понятным правилам, законам, в условиях политической конкуренции и демократической передачи власти[3].
Редкий крупный лидер, уходя из жизни или из активной политики, оставляет после себя достойного продолжателя. Так что следует отдать должное Ленину, который, несмотря на тяжелейшую болезнь, в те редкие моменты просветления, что у него все-таки случались, с тревогой думал о будущем, о чем и свидетельствует его знаменитое «Письмо к съезду», вокруг которого возникла со временем масса противоречивых версий, – вплоть до того, что это вообще фальшивка, поскольку смертельно больной Ленин якобы просто не был в состоянии подобное письмо продиктовать.
Аргумент веский, но окончательно ничего не доказывающий, поскольку все или очень многое, связанное с болезнью и смертью Ленина, – до сих пор лишь догадки и предположения, не более того. Да и сам вполне ленинский стиль письма склоняет к тому, что это все-таки подлинник. Кроме того, в письме нет такого претендента на «наследство», которому бы Ленин отдал предпочтение. Так что нет и классического ответа на вопрос, кому была выгодна эта якобы фальшивка.
Есть еще версия, что Сталину удалось скрыть это ленинское письмо от съезда, однако другие свидетельства этого не подтверждают.
«Ленинское «Письмо съезду» обсуждалось по делегациям XIII съезда партии… В первые годы без В.И. Ленина Сталин считался с его критическими замечаниями. Но в дальнейшем стал переоценивать свои заслуги, уверовал в собственную непогрешимость. Некоторые ограничения внутрипартийной и советской демократии, неизбежные в обстановке ожесточенной борьбы с классовым врагом и его агентурой, Сталин стал возводить в норму, обосновывая это своим ошибочным тезисом об обострении классовой борьбы в условиях социализма. Были допущены серьезные нарушения советской законности и массовые репрессии».Обычно Ленин не очень доверял ни ЦК, ни съездам партии, а потому всегда держал их на коротком поводке, убеждая товарищей по партии поддержать его позицию до тех пор, пока не удавалось достичь желанной цели. Но у больного Ленина просто не оставалось времени кого-либо убеждать, поэтому не было и другого выхода, как только написать письмо.
(Из передовицы газеты «Правда», 21 декабря 1979 года).
Если говорить о претендентах на партийное наследство, то непредвзятый наблюдатель и так знал, что в интеллектуальном плане лучшим был Лев Троцкий. Признавал это и Ленин, однако напомнил партии о его «небольшевизме» и возможности у него меньшевистских рецидивов. Его главную альтернативу – Сталина – Ленин вполне определенно обвинил во властолюбии и нетерпимости.
«…Тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть, и я не уверен, сумеет ли он всегда достаточно осторожно пользоваться этой властью. Тов. Троцкий, пожалуй, самый способный человек в настоящем ЦК, но и чрезмерно хватающий самоуверенностью и чрезмерным увлечением чисто административной стороной дела. Эти два качества двух выдающихся вождей современного ЦК способны ненароком привести к расколу…»Досталось и остальным потенциальным кандидатам – Ленин напомнил о штрейкбрехерстве Л. Каменева и Г. Зиновьева накануне Октябрьской революции, обвинил Н. Бухарина в отходе от марксизма, а о Г. Пятакове написал, что тот слишком увлекается администрированием.
Из «Письма к съезду» В.И. Ленина.
Сталина Ленин посоветовал даже снять с поста Генерального секретаря партии и назначить на это место кого-нибудь, кто «во всех других отношениях отличается от товарища Сталина только одним перевесом, именно, более терпим, более лоялен, более вежлив и более внимателен к товарищам, меньше капризности и т. д.».
И тем не менее съезд выбрал Сталина. Почему – ответ лежит на поверхности: именно потому, что к этому моменту Иосиф Сталин уже сосредоточил в своих руках огромную власть, а значит, мог влиять как на состав съезда, так и на его решения. Не стоит забывать, что одной из самых сильных черт нового вождя было блистательное знание законов тонкой византийской интриги.
Так что письмо Ленина сильно запоздало и уже не могло всерьез повлиять на съезд. Несмотря на все старания, Ленин не смог назначить себе преемника, и после его смерти началась борьба перечисленных в «завещании» лидеров за власть. Сначала Сталин против Троцкого, потом против Зиновьева и Каменева – окончательно он победил всех только к началу 30-х годов. Кроме Троцкого, Зиновьева и Каменева одно время в кандидаты на лидерство рассматривался и Николай Бухарин, которого Ленин в своем «завещании» назвал «любимцем партии». Но и он не выдержал борьбы со Сталиным, закончив трагически свою жизнь, как и другие герои ленинского письма.
Здесь стоит еще провести черту между преемственностью и преемничеством.
Преемничество у Ленина не получилось, победил самый жесткий, самый волевой, самый хитрый – тот, кто сумел обыграть всех остальных. А вот преемственность в полной мере удалась – партия, которую Ленин создал и привел к власти, стала хранительницей этой преемственности. Это очень важный урок – очень часто в истории не столько личность предопределяет преемственность, сколько сильный политический институт. И в данном случае это был институт большевистской партии, а не просто личность того или иного коммунистического вождя.
В истории постмонархической России фактически так и получилось, что именно Компартия заложила традиции преемственности. И каждая следующая смена генсека фактически проходила с назначением нового преемника. Только назначал его не предыдущий генсек, а некий ареопаг старейших, которые составляли Политбюро.
Как вообще можно определить, что такое преемственность и для чего это делается? Казалось бы, ответ прост – это сохранение курса при смене лидера. Но на практике в любом случае возникает вопрос о коррекции этого курса, потому что любой преемник – это не зеркальное отражение прежнего лидера. Меняется историческая и политическая ситуация, вместе с ними меняются стиль и содержание лидерства, пусть и в рамках преемственности. Троцкий был бы не Лениным, и понятно, Сталин тоже не был Лениным. И если мы это экстраполируем на более позднюю советскую эпоху, то видно, что преемственность там действительно была. Но преемники были разные, и всякий раз возникала проблема корректировки курса.
Преемственность при тоталитарном режиме или при жестком авторитарном режиме таит в себе определенные подводные камни. В этой преемственности уже изначально заложен тупик – может быть, новый лидер и хотел бы что-то поменять, а не получается. Потому что преемник на то и преемник, что должен продолжать прежний курс. В более открытых, демократических системах, в которых есть две-три сильные партии, которые реально борются за власть, и каждая из них методами внутрипартийной демократии готовит своему действующему лидеру преемника – в этих ситуациях преемственность носит принципиально другой характер – преемственности партийных ценностей и программ, куда более открытых для изменений.
В ситуации же, когда у власти одна-единственная партия, преемник, каким бы он ни был хорошим человеком и как бы ни хотел что-то улучшить, может либо оказаться в тупике, либо свою миссию не выполнить – потому что он по самим условиям получения своей власти не может ничего менять. И в этом смысле очень интересный пример – Михаил Сергеевич Горбачев. Он, как и большинство советских лидеров, был преемником не конкретного человека, а системы. Но он хотел эту систему модернизировать, а в итоге ее разрушил, потому что неожиданно для него самого оказалось, что эта система не модернизируется.
Конечно, можно представить, что и в нынешней российской ситуации появится такой преемник, который будет искренне верить в модернизацию и ощущать, что какая-то часть элиты – а элита неоднородна – готова рискнуть за него, готова его поддержать. Сам он ту систему, которая была до него, не захочет разваливать, на то он и преемник, чтобы понимать – если он полностью ее уничтожит, то сам погибнет под руинами. И что ему делать, если он прекрасно видит, что та система, в которой он формировался как преемник, в тупике? Такой как раз и была ситуация Горбачева, который понимал, что Советский Союз зашел в тупик, что все разваливается, что надо что-то менять, – поэтому он и инициировал перемены.
Где вообще кончается зависимое от «исторической колеи» преемничество и начинается самостоятельность? Ясно, что стопроцентно невозможно повторять чужую политику, – ни один преемник все равно не клон. Скорее всего, основная граница проходит там, где начинаются существенные изменения во внутренней, внешней и экономической сфере. Например, Рауль Кастро сейчас на Кубе осторожно пробует вводить элементы рыночной экономики, которых там не было полвека. А Горбачев, когда был избран генсеком, практически в первый же год начал проводить энергичную политику гласности и перестройки.
В авторитарных и тоталитарных странах власть чаще всего так и передается – как власть семьи, клана или партии. Диктатор Северной Кореи Ким Чен Ир является преемником своего отца, Ким Ир Сена, и ввел в высшее руководство КНДР одного из своих сыновей, Ким Чен Ына, который после смери отца также возглавил партию и государство. В Азербайджане Ильхам Алиев – сын прежнего лидера Гейдара Алиева. А в Китае Дэн Сяопин умудрился назначить не только своего преемника Цзян Цземиня, но и следующего, Ху Дзинтао, который должен был возглавить и возглавил в итоге Китай через десять лет.
На самом деле есть два типа преемственности: либо власть передается внутри какой-то группы из одних рук в другие, как вещь, либо передаются правила, законы, процедуры и институты. И китайцы на наших глазах за последние тридцать лет переходят от чисто партийной и личной передачи власти – к более правовой, институциональной. У них сейчас действует сравнительно новая конституция, согласно которой лидер не может возглавлять страну больше двух сроков подряд и в которой описаны очень четкие механизмы передачи власти. Все отлажено как машина – они заранее знают, когда и какой пленум передаст власть каким должностным лицам. И получается, что эта азиатская авторитарная страна с точки зрения соблюдения формальных процедур все больше сближается с западноевропейскими государствами.
Когда в демократических системах власть переходит от одного человека к другому и даже от одной партии к другой, законодательство и более общие правила игры от этого не меняются. Суды продолжают работать, парламент продолжает функционировать, преемственность обеспечена всей системой законов и институтов. В демократической системе ключевую роль играют именно институты, процедуры и законы. Личность человека, возглавляющего государство, имеет гораздо меньше значения, чем в авторитарных странах (порой даже кажется, что личность в современных демократиях вовсе утратила значение – настолько измельчали современные, в первую очередь западные, политики). У нас же, к сожалению, как правило, все по-прежнему сводится к ручному управлению и к столь же ручной передаче власти, при которой, как говорит старая поговорка «закон что дышло», – можно его принять, можно отменить, можно просто проигнорировать.
Передача власти политическим преемникам по наследству – это скорее поддерживает стабильность в стране или скорее разрушает демократию?В посткоммунистической России институт преемничества ввел Борис Ельцин, тем самым во многом предопределив нашу дальнейшую историю. Скорее всего, у него были как личные, так и политические мотивы. Личный мотив – безопасность и гарантия семье, и как мы видим, и Путин, и Медведев в полной мере гарантируют семье Ельциных безопасность и благополучие. К концу второго президентского срока у Ельцина и его семьи было немало проблем и недоброжелателей, и нетрудно представить, что было бы, если бы он не назначил себе лояльного преемника и не обеспечил приход того к власти в начале 2000 года. Хотя, конечно, в этом не было бы нужды, если бы в России существовали устоявшиеся процедуры и правила, в том числе надежные гарантии бывшим президентам. Кстати, у тех же американцев гарантии бывшим президентам, в том числе иммунитет от возможных преследований, очень четко прописаны в законе, но главное, давно прочно утвердились в практике.
• Разрушает демократию – 76%
• Поддерживает стабильность – 24%
По результатам опроса 1800 экономически активных граждан России старше восемнадцати лет на портале «SuperJob».
Серьезные политические причины поставить у руля власти преемника у Ельцина тоже имелись – по всей видимости, он стремился так гарантировать продолжение своего курса. Но вышло иначе, потому что Путин во многих коренных вещах изменил политику.
Сам Владимир Путин, когда закончился его второй срок, как и Борис Ельцин до него, предпочел остаться формально законопослушным – все помнят, что всерьез рассматривался вопрос о третьем сроке, и это предлагали ему самые разные люди. Можно было изменить Конституцию, но он не стал этого делать. Однако при этом он хотел остаться реально у власти, что ему в итоге и удалось. Для этого он выбрал человека, в котором был абсолютно уверен – Дмитрия Медведева, – Путин неоднократно подчеркивал, что они «одной крови», работают вместе почти двадцать лет, оба из одного города, из одной мэрии Санкт-Петербурга. Он выбрал абсолютно лояльного преемника для того, чтобы в течение четырех лет не было никаких сюрпризов. А потом, как они оба уже неоднократно повторяли, – они вместе решат, кто из них станет следующим президентом России. Так они и решили 24 сентября 2011 года, когда заявили о своей «рокировке» – о возвращении Путина в Кремль, а Медведева – на должность премьер-министра.
Особенность современной российской ситуации в том, что трудно сказать, можно ли назвать Медведева преемником Путина. Преемник – это все же тот, кто самостоятельно продолжает прежнюю линию, а Медведева, по итогам его маловыразительного президентства, можно уверенно охарактеризовать всего лишь как «временно исполнявшего обязанности» при реальном руководителе страны Путине.
Является ли Дмитрий Медведев политическим преемником Владимира Путина?За четыре года президентства Дмитрия Медведева не произошло ни одного существенного изменения в российской внешней, внутренней и экономической политике. Не говоря уж о том, что Медведев так и не поменял ни одного министра, и правительство оставалось тем же самым, что и при Путине. Главным и определяющим политиком в России всю эту четырехлетку оставался Путин.
• Да, является – 60,8%
• Нет, не является – 39,2%
(По результатам опроса слушателей радио «Эхо Москвы»).
«Участие в принятии политических решений станет абсолютно ограниченным, и о понятии демократия можно будет совсем забыть».С 1991 года в России власть всегда передавалась только от одного человека к другому человеку.
«Народ должен сделать свой демократический выбор через выборы».
«Если бы выбор по-настоящему делался народом, избирателями, то можно было бы говорить о стабильности. О какой демократии можно говорить, если за нас все уже решили?»
«В настоящее время поддерживает стабильность».
«Демократия не основывается на наследстве, но если от этого всем будет лучше, выиграют все. Подчеркиваю – «если».
Из комментариев к опросу о передаче власти политическим преемникам по наследству на сайте «SuperJob».
У нас уже двадцать лет нет иного механизма передачи власти, кроме как от одного человека к другому. Ельцин передал руководство Путину, Путин – Медведеву, после чего забрал ее у Медведева назад. При этом передача (возврат) власти формально легитимируется голосованием – каждый раз проводятся официальные выборы. Это голосование на самом деле фактически является плебисцитом – людям называют конкретного преемника и им предлагается прийти на выборы и за него проголосовать. Хотя, конечно, для видимости законности в списки вносятся и другие кандидаты. Если поддержка в народе недостаточна, выборы фальсифицируются (как это было на недавних парламентских и президентских выборах).
К сожалению, Россия, следуя такой крайне примитивной системе преемничества, уже дважды приходила к распаду. Романовы династически передавали власть от отца к сыну или дочери, все было законно, легитимно, но все равно в итоге привело к революции. Затем был советский механизм передачи – только не от человека к человеку, а Политбюро передавало власть, избирая преемника среди своих членов, но тоже в принципе вполне законно с точки зрения советских законов – и Советский Союз развалился. Сейчас мы одна из немногих стран в Европе, где власть с 1991 года фактически не менялась ни разу – одна и та же группа людей передает власть внутри своего круга. Тем самым мы в третий раз идем по той же опасной дорожке, когда власть передается путем назначения преемника, а не свободных конкурентных выборов.
Отбиваясь от подобных аналогий и критики, сегодняшняя власть нам то и дело намекает, что если взять и убрать институт преемничества и провести в стране честные выборы, то к власти придут националисты и фашисты. Но насколько это соответствует действительности? То, что националисты получат свои немалые проценты – это однозначно. Но они не придут к власти, их реальный потолок – 15–20%, да и то лишь в случае маловероятной их консолидации и выдвижения яркого лидера. Народ достаточно здравомыслящ, и на свободных выборах никакие крайние силы государство не возглавят. Преемничество же, как показывает наша история, таит в себе гораздо больше опасностей.
Уроки русской истории ясно показывают, что преемничество – это пагубный, тупиковый путь. И если мы хотим уберечься от таких же проблем, от распада и прочих неприятностей – надо вводить процедуры передачи власти в формальные процедурные рамки регулярной и прозрачной ротации – по понятным правилам, законам, в условиях политической конкуренции и демократической передачи власти[3].
3
Новый застой в политической жизни страны – скорее сохранит Россию или скорее ее разрушит?
6 июля 1796 года родился будущий император Николай Первый. Он очень долго правил Россией и остается неоднозначной, противоречивой фигурой для историков и потомков.
Никитенко, цензор, академик: «Николай создал нравственную пустыню».
Пушкин: «Немного от прапорщика, немного от Петра Великого».
Рязанский, американский историк: «Россия так и не наверстала за 30 лет, потерянных при Николае».