В дверь вкрадчиво постучались.
– Мальчик, открой… – попросил Ионыч медовым голосом. – Надо разрешить недоразумение. – И тут же, зло: – Твоему деду плохо, у него случился сердечный удар! Ты что, свиненок, совсем не заботишься о погибающем родственнике?
– Это твой внучатый долг! – добавил сокольничий неуверенно.
– Внучавый, – поправил Ионыч.
– Внуческий. Кажется, так правильно.
– Заткнись, Федор.
– Проваливайте! – закричал Марик, не оборачиваясь. – У меня пистолет! Я выстрелю, если попытаетесь войти!
Он продолжал жать кнопку.
Соединить-соединить-соединить.
«Успокойся, Марик. Подумай».
Соединить-соединить-соединить.
«Важно думать. Проверить, всё ли учел. Убедиться, что поступаешь правильно. Думать».
Соединить-соединить-соединить, блин!
Сзади послышался шорох. Марик развернулся вместе с креслом.
Катенька трясущимися руками двигала засов.
– Катя, – прошептал потрясенный мальчик. – Ты же… – Он направил пистолет на девочку. – Прекрати сейчас же или я… я выстрелю, будь уверена!
Девочка посмотрела на него и улыбнулась. Той своей милой и искренней улыбкой, которая так крепко впечаталась в память мальчика.
– Катенька, девчоночка, открой дверь, – вкрадчиво позвал Ионыч. – Твой дяденька пришел, молока тебе принес.
– Катя, пожалуйста, – прошептал Марик, целясь в девочку. – Пожалуйста, не надо.
Катенька замерла.
– Катя, если это грязное турище зайдет сюда, оно убьет меня… – прошептал мальчик. – И тебя тоже. Ты что, не понимаешь?
Молчала Катенька: не двигала засов, но и не отпускала.
Во второй раз позвал Ионыч:
– Катенька, девчоночка, открывай дверь. Твой дядя пришел, молока тебе принес.
Катя потянула засов.
– Катя, нет!
В третий раз, с особенным психологическим нажимом, позвал Ионыч:
– Катенька, девчоночка, открывай дверь. Твой дядя пришел, молока тебе принес!
– Катя!
– Простите, дяденька. – Девочка обеими руками схватила засов, уперлась ногами в пол и отодвинула. Дверь с грохотом распахнулась, Катеньку отбросило к стене. Марик не верил глазам: она все-таки предала его!
А он так и не выстрелил.
Пуля как оса вонзилась ему в правое плечо: раздробила металлическим жалом кость. Марику показалось, что он ныряет в забвение, как в бочку теплого турьего молока, но тут нахлынула боль: горячим потоком обварила тело и за шкирку втащила в сознание. Мальчик жалобно вскрикнул и повалился на пол вместе с креслом; пистолет выпал из руки и отлетел под тахту.
– Свиненок. – Ионыч вошел в комнату, огляделся: острым, словно заноза, взглядом зацепился за мальчишку. Его глаза как тупые столовые ножи вспарывали Марику душу. Тяжелораненый хлопец попытался встать: Ионыч ударил его ботинком в живот. Марик скрючился на полу.
– Больно, свиненок? А вот будешь знать, как во взрослых стрелять!
– Нехорошо это, во взрослых стрелять. – Сокольничий Федя покачал головой. Увидел на столе наручные часы с кожаным ремешком, украдкой схватил, поднес к уху, послушал и, удовлетворенно причмокнув губами, поглубже затолкал в карман.
– Турища вонючие… – прошептал мальчик. – Чтоб вы сдохли! – Перед лицом смерти он хотел вести себя стойко и невозмутимо, как взрослый мужчина, но у него не получалось: ярость и боль захлестывали с головой.
– Что ты сказал?
Ионыч пнул Марика в бок. Мальчик закричал. Ионыч наклонился, пошарил рукой под тахтой, вытащил пистолет.
– MARIK. – Ионыч поглядел на рукоятку. – Именной. Дед из тебя убивца растил, штоль?
– Вот они, плоды современного воспитания. – Федя возмущенно покачал головой. – Забывают о традициях, за модой гонятся. Модно из ребенка убивца растить – они и растят. А потом что? Катаклизмы на соседей обрушивать станете?
– По всей стране вспышки насилия из-за неправильного воспитания, – сказал Ионыч, глядя в видеоящик. – Что это у тебя тут? Съемки несчастных случаев? Насмотрелся дряни в тырнете, да, свиненок?
– Это тут не при чем… – прошептал Марик, покраснев. – А дед не растил из меня убивца, он хотел, чтоб я мог защитить дом от таких турищ, как вы…
– «Туфищ как фы», – противным голосом передразнил Ионыч. Подошел к сидящей на полу Катеньке. – А ты чего? Чего смотришь, вертихвостка? Продала дружка, да? – Катенька непонимающе смотрела на Ионыча. – Доносчику – первый кнут, – процедил Ионыч, схватил Катеньку за волосы и потащил в ватерклозет: девочка не упиралась, только на глазах у нее выступили слезы от внезапной боли. Ионыч макнул ее лицом в унитаз. – На, подавись! – Катенька булькнула. – Ну, пей! Иль не по вкусу? – Катенька молчала. Ионыч отпустил ее, прошептал: – Руки об тебя марать неохота, доносчица подлая. – Катенька сползла на пол, закашлялась, хватаясь за горло. На пол полилась вода, пахнущая лимоном.
– Хорошее средство для устранения неприятных запахов, – сказал Федя, принюхиваясь.
Ионыч уставился на него.
– Из унитаза пахнет цитрусом, – объяснил сокольничий. Зашел в ватерклозет, взял с полки банку с чистящим средством. – Надо бы название запомнить. Хорошее, похоже, средство. – Сунул средство в карман. – Потом перепишу название.
– Не смейте обижать Катю! – закричал Марик, поднимаясь. Руки его повисли как мокрые ветошки. Но Марик твердо решил, что сможет забрать у Ионыча свой пистолет и застрелит его. Он даже успел в деталях это представить. Сделал шаг. Сокольничий отшатнулся, прижался спиной к полке, уронив на пол стаканчик с зубными щетками, испуганно моргнул.
Ионыч обернулся.
– Не трожьте ее… – Марик сделал еще один шаг. – Не имеете права! Я вас…
Ионыч захохотал. Пихнул Марика ногой в живот: мальчишка повалился на тахту. Кровь брызнула на простыню.
– Ну-с? – Ионыч навис над хлопцем, прицелился в него из пистолета. – Будешь просить прощения, неблагодарный свиненок?
– Как тебя зовут? – задыхаясь, спросил Марик.
– Что?
– Ты не знаешь как тебя зовут, вонючий турище? Жаль. Я хотел хорошенько запомнить твое имя, чтоб знать, кого проклинать до конца дней после того, как я убью тебя!
– Ты – не свиненок, ты – волчонок, – усмехнулся Ионыч. – У меня нет имени. Зовут меня по отчеству: Ионыч. Со мной верный друг Федя и маленькая девочка по имени Катенька.
– Катенька не с вами, она ни в чем не виновата… – прошептал Марик. – Вы запугали ее.
– Да ну? – удивился Ионыч и выстрелил мальчишке в ногу. Марик дернулся, собрал остатки силы и плюнул Ионычу в лицо. Ионыча накрыло волной ярости: он схватил подушку и несколько раз ударил Марика по лицу. Подушка порвалась, перья взметнулись в воздух. Ионыч бросил подушку хлопцу на лицо и еще раз выстрелил. А потом еще. Патроны кончились, но Ионыч продолжал жать на спусковой крючок.
Сокольничий положил руку Ионычу на плечо:
– Всё, Ионыч, хватит уже.
Ионыч вздрогнул, убрал пистолет и отвернулся, содрогаясь от гадливости.
– Что ты, Ионыч, в самом-то деле? – Федя похлопал Ионыча по плечу. – Ну, не переживай ты так. Страшная вещь, конечно, случилась, но что теперь делать… А я скажу тебе что: жить дальше! Помнить и жить!
– Жуткое это дело, Федя: ребенка убивать, пусть мы ни в чем и не виноваты… – Ионыч усердно прятал глаза. – Давай ради частичной очистки кармы хотя бы спасем ту несчастную женщину, Анну, из заточения.
Федя кивнул, распихивая по карманам карандаши с Марикова стола:
– Дело богоугодное. Только учти, что я в карму не верю, а верю я в святой Китеж-град.
– Что-то совсем тяжко на душе, – пожаловался Ионыч, хватая бледную Катеньку за руку. – Надо срочно какой-нибудь положительный поступок совершить.
– Женщину спасти – самый что ни на есть положительный поступок.
– Твоя правда, Федя.
– Это мудрость во мне русская говорит.
Они ушли. С минуту в комнате было тихо. Потом ожили звучалки включенного компутера; заговорили сердитым голосом девочки по кличке Drakonitsa:
– Ну и? Давай, начинай хихикать, Марик. Я всё слышала и признаюсь: пару секунд даже верила в тот бред, что ты со своими знакомыми разыграл для меня. Убийство в прямом эфире, п-плин… Маричек, неужели ты думаешь, что я не в курсах, что ты обсмотрелся этих своих видюшек?! – Она крикнула надрывно, безумно: – Придурок! – Чуть спокойней: – Если ты не ответишь, удалю тебя из контактов и больше никогда не буду с тобой разговаривать! И е-мейл твой сотру нафиг! Потому что ты поступил фигово! А я, блин, из-за тебя всю ночь не спала, идиотка фигова, волновалась… а ты… шутник фигов! – Она вздохнула – как на излете – и прошептала: – Даю тебе пять секунд, и если не ответишь, удаляю: пять… четыре… три… два… два на веревочке… два на ниточке… один! – Она помолчала для очистки совести. – Вот как! Ну если для тебя шутка важнее, чем я, тогда прощай, тупой вонючий пастух!
За окном в заснеженный воздух поднялись злые синие искры.
С громким шипением из видеоящика выпалился точкель.
Глава двенадцатая
– Мальчик, открой… – попросил Ионыч медовым голосом. – Надо разрешить недоразумение. – И тут же, зло: – Твоему деду плохо, у него случился сердечный удар! Ты что, свиненок, совсем не заботишься о погибающем родственнике?
– Это твой внучатый долг! – добавил сокольничий неуверенно.
– Внучавый, – поправил Ионыч.
– Внуческий. Кажется, так правильно.
– Заткнись, Федор.
– Проваливайте! – закричал Марик, не оборачиваясь. – У меня пистолет! Я выстрелю, если попытаетесь войти!
Он продолжал жать кнопку.
Соединить-соединить-соединить.
«Успокойся, Марик. Подумай».
Соединить-соединить-соединить.
«Важно думать. Проверить, всё ли учел. Убедиться, что поступаешь правильно. Думать».
Соединить-соединить-соединить, блин!
Сзади послышался шорох. Марик развернулся вместе с креслом.
Катенька трясущимися руками двигала засов.
– Катя, – прошептал потрясенный мальчик. – Ты же… – Он направил пистолет на девочку. – Прекрати сейчас же или я… я выстрелю, будь уверена!
Девочка посмотрела на него и улыбнулась. Той своей милой и искренней улыбкой, которая так крепко впечаталась в память мальчика.
– Катенька, девчоночка, открой дверь, – вкрадчиво позвал Ионыч. – Твой дяденька пришел, молока тебе принес.
– Катя, пожалуйста, – прошептал Марик, целясь в девочку. – Пожалуйста, не надо.
Катенька замерла.
– Катя, если это грязное турище зайдет сюда, оно убьет меня… – прошептал мальчик. – И тебя тоже. Ты что, не понимаешь?
Молчала Катенька: не двигала засов, но и не отпускала.
Во второй раз позвал Ионыч:
– Катенька, девчоночка, открывай дверь. Твой дядя пришел, молока тебе принес.
Катя потянула засов.
– Катя, нет!
В третий раз, с особенным психологическим нажимом, позвал Ионыч:
– Катенька, девчоночка, открывай дверь. Твой дядя пришел, молока тебе принес!
– Катя!
– Простите, дяденька. – Девочка обеими руками схватила засов, уперлась ногами в пол и отодвинула. Дверь с грохотом распахнулась, Катеньку отбросило к стене. Марик не верил глазам: она все-таки предала его!
А он так и не выстрелил.
Пуля как оса вонзилась ему в правое плечо: раздробила металлическим жалом кость. Марику показалось, что он ныряет в забвение, как в бочку теплого турьего молока, но тут нахлынула боль: горячим потоком обварила тело и за шкирку втащила в сознание. Мальчик жалобно вскрикнул и повалился на пол вместе с креслом; пистолет выпал из руки и отлетел под тахту.
– Свиненок. – Ионыч вошел в комнату, огляделся: острым, словно заноза, взглядом зацепился за мальчишку. Его глаза как тупые столовые ножи вспарывали Марику душу. Тяжелораненый хлопец попытался встать: Ионыч ударил его ботинком в живот. Марик скрючился на полу.
– Больно, свиненок? А вот будешь знать, как во взрослых стрелять!
– Нехорошо это, во взрослых стрелять. – Сокольничий Федя покачал головой. Увидел на столе наручные часы с кожаным ремешком, украдкой схватил, поднес к уху, послушал и, удовлетворенно причмокнув губами, поглубже затолкал в карман.
– Турища вонючие… – прошептал мальчик. – Чтоб вы сдохли! – Перед лицом смерти он хотел вести себя стойко и невозмутимо, как взрослый мужчина, но у него не получалось: ярость и боль захлестывали с головой.
– Что ты сказал?
Ионыч пнул Марика в бок. Мальчик закричал. Ионыч наклонился, пошарил рукой под тахтой, вытащил пистолет.
– MARIK. – Ионыч поглядел на рукоятку. – Именной. Дед из тебя убивца растил, штоль?
– Вот они, плоды современного воспитания. – Федя возмущенно покачал головой. – Забывают о традициях, за модой гонятся. Модно из ребенка убивца растить – они и растят. А потом что? Катаклизмы на соседей обрушивать станете?
– По всей стране вспышки насилия из-за неправильного воспитания, – сказал Ионыч, глядя в видеоящик. – Что это у тебя тут? Съемки несчастных случаев? Насмотрелся дряни в тырнете, да, свиненок?
– Это тут не при чем… – прошептал Марик, покраснев. – А дед не растил из меня убивца, он хотел, чтоб я мог защитить дом от таких турищ, как вы…
– «Туфищ как фы», – противным голосом передразнил Ионыч. Подошел к сидящей на полу Катеньке. – А ты чего? Чего смотришь, вертихвостка? Продала дружка, да? – Катенька непонимающе смотрела на Ионыча. – Доносчику – первый кнут, – процедил Ионыч, схватил Катеньку за волосы и потащил в ватерклозет: девочка не упиралась, только на глазах у нее выступили слезы от внезапной боли. Ионыч макнул ее лицом в унитаз. – На, подавись! – Катенька булькнула. – Ну, пей! Иль не по вкусу? – Катенька молчала. Ионыч отпустил ее, прошептал: – Руки об тебя марать неохота, доносчица подлая. – Катенька сползла на пол, закашлялась, хватаясь за горло. На пол полилась вода, пахнущая лимоном.
– Хорошее средство для устранения неприятных запахов, – сказал Федя, принюхиваясь.
Ионыч уставился на него.
– Из унитаза пахнет цитрусом, – объяснил сокольничий. Зашел в ватерклозет, взял с полки банку с чистящим средством. – Надо бы название запомнить. Хорошее, похоже, средство. – Сунул средство в карман. – Потом перепишу название.
– Не смейте обижать Катю! – закричал Марик, поднимаясь. Руки его повисли как мокрые ветошки. Но Марик твердо решил, что сможет забрать у Ионыча свой пистолет и застрелит его. Он даже успел в деталях это представить. Сделал шаг. Сокольничий отшатнулся, прижался спиной к полке, уронив на пол стаканчик с зубными щетками, испуганно моргнул.
Ионыч обернулся.
– Не трожьте ее… – Марик сделал еще один шаг. – Не имеете права! Я вас…
Ионыч захохотал. Пихнул Марика ногой в живот: мальчишка повалился на тахту. Кровь брызнула на простыню.
– Ну-с? – Ионыч навис над хлопцем, прицелился в него из пистолета. – Будешь просить прощения, неблагодарный свиненок?
– Как тебя зовут? – задыхаясь, спросил Марик.
– Что?
– Ты не знаешь как тебя зовут, вонючий турище? Жаль. Я хотел хорошенько запомнить твое имя, чтоб знать, кого проклинать до конца дней после того, как я убью тебя!
– Ты – не свиненок, ты – волчонок, – усмехнулся Ионыч. – У меня нет имени. Зовут меня по отчеству: Ионыч. Со мной верный друг Федя и маленькая девочка по имени Катенька.
– Катенька не с вами, она ни в чем не виновата… – прошептал Марик. – Вы запугали ее.
– Да ну? – удивился Ионыч и выстрелил мальчишке в ногу. Марик дернулся, собрал остатки силы и плюнул Ионычу в лицо. Ионыча накрыло волной ярости: он схватил подушку и несколько раз ударил Марика по лицу. Подушка порвалась, перья взметнулись в воздух. Ионыч бросил подушку хлопцу на лицо и еще раз выстрелил. А потом еще. Патроны кончились, но Ионыч продолжал жать на спусковой крючок.
Сокольничий положил руку Ионычу на плечо:
– Всё, Ионыч, хватит уже.
Ионыч вздрогнул, убрал пистолет и отвернулся, содрогаясь от гадливости.
– Что ты, Ионыч, в самом-то деле? – Федя похлопал Ионыча по плечу. – Ну, не переживай ты так. Страшная вещь, конечно, случилась, но что теперь делать… А я скажу тебе что: жить дальше! Помнить и жить!
– Жуткое это дело, Федя: ребенка убивать, пусть мы ни в чем и не виноваты… – Ионыч усердно прятал глаза. – Давай ради частичной очистки кармы хотя бы спасем ту несчастную женщину, Анну, из заточения.
Федя кивнул, распихивая по карманам карандаши с Марикова стола:
– Дело богоугодное. Только учти, что я в карму не верю, а верю я в святой Китеж-град.
– Что-то совсем тяжко на душе, – пожаловался Ионыч, хватая бледную Катеньку за руку. – Надо срочно какой-нибудь положительный поступок совершить.
– Женщину спасти – самый что ни на есть положительный поступок.
– Твоя правда, Федя.
– Это мудрость во мне русская говорит.
Они ушли. С минуту в комнате было тихо. Потом ожили звучалки включенного компутера; заговорили сердитым голосом девочки по кличке Drakonitsa:
– Ну и? Давай, начинай хихикать, Марик. Я всё слышала и признаюсь: пару секунд даже верила в тот бред, что ты со своими знакомыми разыграл для меня. Убийство в прямом эфире, п-плин… Маричек, неужели ты думаешь, что я не в курсах, что ты обсмотрелся этих своих видюшек?! – Она крикнула надрывно, безумно: – Придурок! – Чуть спокойней: – Если ты не ответишь, удалю тебя из контактов и больше никогда не буду с тобой разговаривать! И е-мейл твой сотру нафиг! Потому что ты поступил фигово! А я, блин, из-за тебя всю ночь не спала, идиотка фигова, волновалась… а ты… шутник фигов! – Она вздохнула – как на излете – и прошептала: – Даю тебе пять секунд, и если не ответишь, удаляю: пять… четыре… три… два… два на веревочке… два на ниточке… один! – Она помолчала для очистки совести. – Вот как! Ну если для тебя шутка важнее, чем я, тогда прощай, тупой вонючий пастух!
За окном в заснеженный воздух поднялись злые синие искры.
С громким шипением из видеоящика выпалился точкель.
Глава двенадцатая
Завтракали в столовой. Сварили картошечки с укропчиком, разнообразных салатов настругали, зажарили огромный кусок сочной турятины. Катенька шоколадный пудинг сообразила, сверху пьяную вишню положила – для эстетической красоты. Ели из глубоких деревянных мисок, плевали на пол косточками и пуляли скатанным хлебным мякишем в массивный гарнитур красного дерева. Катенька носилась из кухни в столовую, таскала еду и выпивку. Выпивки было много, самой разнообразной: сливовые и ореховые настоечки, яблочная наливочка, кисловатое домашнее винцо, водочка государственного образца – всё, как полагается.
Наконец, Катеньке разрешили передохнуть и пожевать сухую хлебную корку с солью.
Наконец, Катеньке разрешили передохнуть и пожевать сухую хлебную корку с солью.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента