Страница:
– Значит эта речка почти искусственная? Второй раз здесь, а понять не могу: почему комары везде есть, а тут нет?..
– Так ветер же от реки. А комар, он легкий, его отсюда и уносит. – Пояснил захмелевший Рудольф.
– Всё равно… чувство какое-то, будто мы в другом мире сидим. Мост, вон, какой-то маленький, крест на куполе, на бок завалился…
– На бок? Так это от вина всё! Тебе с непривычки кажется. Крест, как крест.
Рудольф прищурил один глаз, над другим дугой приподнял бровь, будто Стенька Разин оглядел речной простор и, шумно вздохнув, долил остаток вина в стаканчик.
– Ладно, расскажу тебе по секрету, как другу… Только строго между нами. – Он заглянул Григорию в глаза.
– Интересно узнать секрет во времена всеобщей гласности. Постараюсь держать при себе.
– Постарайся. – Серьёзно сказал Рудольф. – На поезде ехал?
– Угу.
– Видал по ту сторону железки, лагерь стоит?
– Видел. Весь забор колючкой опутан и вышки…
– Так вот, в том лагере мне по молодости довелось «трёшник» тянуть.
– За нож? – попытался угадать Григорий.
– Не-е-ет. Пацаном ещё, трубу на магазине разобрал. Вниз спустился, а выбраться обратно не получилось – там и повязали. Да дело не в этом. До меня этот лагерь строгачом был. В нем полосатиков держали. Сечешь?
– Сеч-у. – Икнул Григорий.
– Послали нас как-то в старые бараки полы разбирать. И нашли мы там, под половицами, школьную тетрадку со списком незаконно казнённых. Прочитали, конечно, втихаря и обалдели! Полтора десятка зэков, оказывается, забетонированы в опорах этого моста. – Рудольф кивнул головой в сторону железной дороги.
– Как это? – недоверчиво спросил Григорий.
– Так это: заболел, горбатить не можешь, тебе железкой по темечку и в бетон! Нет человека, нет проблем.
– Как фашисты, что ли?!
– Ну, да… как фашисты. А в конце списка просьба: нашедшему сие, сохранить до лучших времен и передать для отпевания в первый же попавшийся Православный Храм. О, как! Ещё тогда верили в лучшие времена. Только где эти времена-то, когда настанут, попробуй, угадай! – Перешёл на шепот рассказчик. Собеседнику же от этого шёпота стало не по себе и он, стоя на коленях, спросил осипшим голосом:
– А тетрадка та теперь где?
– Изъяли при шмоне. – Продолжал шептать Рудольф, наклоняясь всё ближе к уху Григория. – У Терёхина в архиве, я думаю. Он теперь там заправляет…
– Это, у какого Терёхина?
– Тс-с-с! – Приложил палец к губам рассказчик, оглядываясь по сторонам. – Идёт кто-то. – Прошептал последние слова старожил и, пригибаясь, побежал к воде, прихватив с собой, пустую бутылку вместе с пакетом.
– Надо об этом в краеведческий музей сообщить! – Сказал Григорий, вглядываясь в фигуру девушки в васильковом платье, приближавшуюся к нему. Он крепко зажмурил глаза и тряхнул головой, прогоняя галлюцинацию.
– «Всё, допил!» – Подумал Григорий и, раскрыв глаза, обнаружил, что девушка подошла совсем близко, а Рудольф, присев у воды старательно умывает руки.
Антонина подошла, помахивая берёзовой веточкой и, оглядела Григория смешливым взглядом.
– Добрый вечер, Григорий Иванович. – Произнесла она напевно.
– Так уже… виделись… же. – Не зная, куда себя деть, проговорил тот.
– То был день, а теперь вечер. – Она, лукаво улыбаясь, огляделась и, оторвав листок от ветки, громко крикнула:
– Рудольф Ефсеич, вас супруга по всему поселку разыскивают. С ног сбились.
– Чего это вдруг? Отродясь не искала. – Отозвался из-под берега Рудольф.
– Не знаю, не знаю… Может на полулитру дать решила, а может ещё чего…
– Будет вам изгаляться-то… – недоверчиво посмотрел тот на табельщицу, но всё-таки торопливо зашагал в сторону посёлка.
Григорий с Антониной остались одни на речном берегу. Они, долго молча, стояли друг против друга, боясь произнести хотя бы одно неосторожное слово, которое могло испортить эти неповторимые минуты. Наконец, Григорий, почувствовав под ногой сосновую шишку, решил отбросить её в сторону и, пошатнувшись, коснулся рукой плеча Антонины. В этот миг она оказалась так близко, что он ощущал тепло и запах её тела. Антонина резко выдохнула из себя всю девичью скромность и, насмешливо глядя Григорию в глаза, обвила его шею шоколадными от загара руками…
… Под заброшенным старым баркасом было уютно и спокойно. Они лежали на густом травяном одеяле, отдыхая от только что пережитого впервые в их жизни любовного деяния, не зная кого за это благодарить – всё получилось как бы, само собой. И, вдруг, баркас скрипнул. Тоня медленно повернула голову и в пространстве между бортом и землёй увидела две пары ног, одна в кроссовках, другая в туфельках. Григорий повернул голову и прыснул смехом в её ладонь, прикрывшую его рот. Снаружи слышался горячий шёпот и звуки неумелых поцелуев. Почему-то одна из четырёх, топтавшихся перед глазами ног, периодически куда-то пропадала и, созерцая сие, влюблённые под баркасом были готовы лопнуть от смеха. По-видимому не найдя компромиссного решения, юная пара вскоре удалилась, тем самым разрядив создавшуюся неудобную ситуацию.
Только под утро, чувствуя себя самыми счастливыми людьми на всём белом свете, они покинули любовное ложе…
Глава 4
Глава 5
– Так ветер же от реки. А комар, он легкий, его отсюда и уносит. – Пояснил захмелевший Рудольф.
– Всё равно… чувство какое-то, будто мы в другом мире сидим. Мост, вон, какой-то маленький, крест на куполе, на бок завалился…
– На бок? Так это от вина всё! Тебе с непривычки кажется. Крест, как крест.
Рудольф прищурил один глаз, над другим дугой приподнял бровь, будто Стенька Разин оглядел речной простор и, шумно вздохнув, долил остаток вина в стаканчик.
– Ладно, расскажу тебе по секрету, как другу… Только строго между нами. – Он заглянул Григорию в глаза.
– Интересно узнать секрет во времена всеобщей гласности. Постараюсь держать при себе.
– Постарайся. – Серьёзно сказал Рудольф. – На поезде ехал?
– Угу.
– Видал по ту сторону железки, лагерь стоит?
– Видел. Весь забор колючкой опутан и вышки…
– Так вот, в том лагере мне по молодости довелось «трёшник» тянуть.
– За нож? – попытался угадать Григорий.
– Не-е-ет. Пацаном ещё, трубу на магазине разобрал. Вниз спустился, а выбраться обратно не получилось – там и повязали. Да дело не в этом. До меня этот лагерь строгачом был. В нем полосатиков держали. Сечешь?
– Сеч-у. – Икнул Григорий.
– Послали нас как-то в старые бараки полы разбирать. И нашли мы там, под половицами, школьную тетрадку со списком незаконно казнённых. Прочитали, конечно, втихаря и обалдели! Полтора десятка зэков, оказывается, забетонированы в опорах этого моста. – Рудольф кивнул головой в сторону железной дороги.
– Как это? – недоверчиво спросил Григорий.
– Так это: заболел, горбатить не можешь, тебе железкой по темечку и в бетон! Нет человека, нет проблем.
– Как фашисты, что ли?!
– Ну, да… как фашисты. А в конце списка просьба: нашедшему сие, сохранить до лучших времен и передать для отпевания в первый же попавшийся Православный Храм. О, как! Ещё тогда верили в лучшие времена. Только где эти времена-то, когда настанут, попробуй, угадай! – Перешёл на шепот рассказчик. Собеседнику же от этого шёпота стало не по себе и он, стоя на коленях, спросил осипшим голосом:
– А тетрадка та теперь где?
– Изъяли при шмоне. – Продолжал шептать Рудольф, наклоняясь всё ближе к уху Григория. – У Терёхина в архиве, я думаю. Он теперь там заправляет…
– Это, у какого Терёхина?
– Тс-с-с! – Приложил палец к губам рассказчик, оглядываясь по сторонам. – Идёт кто-то. – Прошептал последние слова старожил и, пригибаясь, побежал к воде, прихватив с собой, пустую бутылку вместе с пакетом.
– Надо об этом в краеведческий музей сообщить! – Сказал Григорий, вглядываясь в фигуру девушки в васильковом платье, приближавшуюся к нему. Он крепко зажмурил глаза и тряхнул головой, прогоняя галлюцинацию.
– «Всё, допил!» – Подумал Григорий и, раскрыв глаза, обнаружил, что девушка подошла совсем близко, а Рудольф, присев у воды старательно умывает руки.
Антонина подошла, помахивая берёзовой веточкой и, оглядела Григория смешливым взглядом.
– Добрый вечер, Григорий Иванович. – Произнесла она напевно.
– Так уже… виделись… же. – Не зная, куда себя деть, проговорил тот.
– То был день, а теперь вечер. – Она, лукаво улыбаясь, огляделась и, оторвав листок от ветки, громко крикнула:
– Рудольф Ефсеич, вас супруга по всему поселку разыскивают. С ног сбились.
– Чего это вдруг? Отродясь не искала. – Отозвался из-под берега Рудольф.
– Не знаю, не знаю… Может на полулитру дать решила, а может ещё чего…
– Будет вам изгаляться-то… – недоверчиво посмотрел тот на табельщицу, но всё-таки торопливо зашагал в сторону посёлка.
Григорий с Антониной остались одни на речном берегу. Они, долго молча, стояли друг против друга, боясь произнести хотя бы одно неосторожное слово, которое могло испортить эти неповторимые минуты. Наконец, Григорий, почувствовав под ногой сосновую шишку, решил отбросить её в сторону и, пошатнувшись, коснулся рукой плеча Антонины. В этот миг она оказалась так близко, что он ощущал тепло и запах её тела. Антонина резко выдохнула из себя всю девичью скромность и, насмешливо глядя Григорию в глаза, обвила его шею шоколадными от загара руками…
… Под заброшенным старым баркасом было уютно и спокойно. Они лежали на густом травяном одеяле, отдыхая от только что пережитого впервые в их жизни любовного деяния, не зная кого за это благодарить – всё получилось как бы, само собой. И, вдруг, баркас скрипнул. Тоня медленно повернула голову и в пространстве между бортом и землёй увидела две пары ног, одна в кроссовках, другая в туфельках. Григорий повернул голову и прыснул смехом в её ладонь, прикрывшую его рот. Снаружи слышался горячий шёпот и звуки неумелых поцелуев. Почему-то одна из четырёх, топтавшихся перед глазами ног, периодически куда-то пропадала и, созерцая сие, влюблённые под баркасом были готовы лопнуть от смеха. По-видимому не найдя компромиссного решения, юная пара вскоре удалилась, тем самым разрядив создавшуюся неудобную ситуацию.
Только под утро, чувствуя себя самыми счастливыми людьми на всём белом свете, они покинули любовное ложе…
Глава 4
Ириша – эта белокурая булочка из детсадовской столовой, ещё со школьной скамьи была влюблена в Андрея. Их отношения в последний год складывались, как ей казалось, неплохо, пока его «держала под контролем». Но стоило ей всего на полгода отлучиться для приобретения специальности, как сразу стало ясно, что все его слова с прощальными поцелуями на родимом крылечке, были для него просто мальчишеским увлечением. По возвращении с курсов, Ириша старалась не замечать бурно развивающихся отношений между Андреем и Антониной, красивой и непреступной отличницей из недалеких школьных лет, ведь все отличники когда-нибудь уезжают поступать в ВУЗы. Тут-то она и возьмёт его обратно в свои руки, да так, как умеют это делать настоящие женщины. Только соперница уже, который год, откладывала поступление в институт из-за болезни матери и, устроившись работать табельщицей, продолжала Иришке мозолить глаза.
Время летело. Молодые люди взрослели. Между парнями и девушками складывались серьёзные взаимоотношения, ничуть не похожие на те прежние, юношеские…
… Ириша ещё издали заприметила идущего в направлении её дома Андрея. Она и мысли не допускала, что он идет именно к ней, потому сама вышла за калитку палисада и зашагала на встречу, чтобы встретиться словно невзначай. Когда они повстречались, Андрей, к её удивлению, распахнув руки для дружеских объятий, остановился и с улыбкой спросил:
– Куда же ты так разбежалась? Чуть с ног не сшибла.
– На свиданку. Куда ж мне ещё, молодой да красивой?
– С кем это?
– Вот… вышло с тобой. – Она заглянула ему в глаза, и сердце бешено забилось, нагоняя на щёки розовый румянец.
– Ты лучше ко мне завтра приходи. Часиков этак в пять… День рождения у меня. Посидим, отметим.
– Ой! А, что же я-то забыла?! – Ошарашенная такой радостью, растерялась Иришка и, даже покрутила пуговицу на его пиджаке, проверяя, не сон ли это. Её глаза засветились детской радостью. Она взяла его под руку, надеясь пройтись с ним вот так вдоль всей улицы, чтобы напустить туману в головы сплетниц, но он освободился от неё и, закурив, тускло улыбнулся:
– Мне ещё к ребятам…
Ириша только на мгновение сдвинула бровки и снова залилась румянцем, глядя на его широкую спину. И, всё-таки, он к ней не равнодушен! Иначе бы не пригласил. Уж теперь она постарается! Очень постарается вернуть его! Ей выпал шанс. Хоть один из тысячи, но он был!
Забросив всякие дела, она немедленно начала готовиться к завтрашнему вечеру.
Субботний день выдался особенно душным. С полудня по всему горизонту ползали устрашающие тяжёлые тучи, но поселок оставался сухим вплоть до вечера. Часам к пяти потянуло прохладой и в грозовых раскатах слышалось серьезное намерение.
В доме Терёхиных тихо играла музыка. За накрытый стол никто не садился – ждали гостей. Первой ласточкой на их порог вспорхнула Ириша. Смущённо улыбаясь, она поздоровалась с каждым из родителей персонально, за руку, чем завоевала их расположение к себе. За тем подошла к Андрею, нервно катавшему в ладонях хлебный шарик, и протянула ему маленькую коробочку:
– Это тебе… С Днём рождения! – Она поцеловала его в щёку и опустила накрашенные ресницы. От неё исходил приятный запах женских духов. Андрей раскрыл коробочку и на красном бархате увидел сияющие «Командирские».
– Батя, глянь! – Наигранно весело воскликнул Андрей. – Как у тебя…
– А-ну покажи. Вот именно «как». Таких, какие у меня, давно не выпускают.
Нина Ивановна усадила гостью за стол. Ириша бросила скорый взгляд на Андрея и, как ей показалось, мысли его были далеки не только от часов, но и от всего прочего. Наступило гнетущее молчание. Мать, уже в который раз, протирая полотенцем и без того сверкающую посуду, попробовала его нарушить:
– Душно как. Андрюша, распахни-ка окошко.
Тот незамедлительно выполнил материнскую просьбу.
– Где же все остальные?.. Дождик, вон уже, начинается. – Едва скрывая нервозность, сказал Андрей и пошёл в комнату поменять замолчавшую кассету.
К остальным относились Антонина и Григорий. Собственно, и старался-то Андрей для соперника, приглашая миловидную Иришку. Ее же отношение к нему ничуть не трогало, нужно было вернуть Антонину, а там хоть трава не расти!..
Грозовые раскаты становились всё сильнее и сопровождались яркими вспышками молний. По лопухам, что росли вдоль забора, уже громко барабанил дождь. Григорий, в промокшей насквозь рубашке, появился в дверях неожиданно. Его возбужденный, горестный вид заставил всех подняться со своих мест.
– У Тони мама померла. – Сказал он. – Извините…
И, развернувшись прямо на пороге, сиюминутно удалился, не оставив виновнику торжества не капли надежды на возвращение упущенного счастья.
Терёхин старший прошёл в залу и выключил музыку. И, снова наступила гнетущая тишина. Нина Ивановна обмочила слезами полотенце, что держала, не выпуская из натруженных рук. Едва сдерживая слёзы, растерянно теребила концы платяного пояска Иришка, не знавшая, как в таких случаях надо себя вести. Андрей шагнул, было за Григорием, но в последний момент передумал и присел прямо на порог, нервно катая в ладонях хлебный шарик.
– Ну, что тут поделаешь? – после длительного молчания сказал отец, присаживаясь к столу. – Хоть вперемешку с горечью, но рождение отметить надобно. Так что ли, мать?
– Так, так. Присаживайтесь к столу. Греха в этом нет никакого. Мы же не родня им.
– Действительно. – Сказал чуть слышно Андрей и глазами указал единственной гостье место за столом. Затем, он взял бутылку с красным вином, небрежно раскрыл её, протолкнув пробку пальцем внутрь, и налил два полных хрустальных фужера. Отцу наполнил стопку водкой из графина. Нина Ивановна была совершенной трезвенницей, и потому в её фужере рубином отражался клюквенный морс. Андрей встал, подмигнул Иришке, громко произнёс:
– За тех, кто на борту! Кто за бортом без нас напьётся…
Он, не дожидаясь, пока выпьют остальные, налил себе ещё и снова осушил фужер. Отец на него с любопытством глянул, но промолчал. Мать осуждающе покачала головой. Гостья чуть отпила и поставила фужер на стол.
– Вкусное вино. – Промолвила Иришка, стараясь вести себя, как можно скромнее.
– Вино вкусное, а выпила не всё. – Сказал Андрей, намереваясь наливать снова.
Иришка послушно подняла фужер и осушила его, но теперь вино уже не казалось таким вкусным. Она даже немного поморщилась, почувствовав, как последний глоток сводит скулы. Через мгновение, фужеры снова были полны.
Дождь беспрестанно хлестал по лопухам, по листьям одиноко стоявшей посреди огорода березы и лязгал по накопившейся в бочке воде. Под влиянием спиртного отступили мысли о смерти, напомнившей, что все не вечны, и разрумянившаяся столовская булочка, теперь словно мощным магнитом притягивала Андрея к себе. Он догадался включить медленную музыку, и молодая пара, прильнув друг к другу вплотную, долго топталась в полумраке залы, оставив родителей за перегородкой, у стола вести их жизненно важные разговоры. От её волос исходил такой же дурманящий аромат, что и от волос Антонины, потому Андрей не мог выпустить из рук это милое, нежное создание. И, хотя заиграла более быстрая мелодия, они продолжали топтаться в том же медленном темпе. Когда, она уставшая, наступила ему на ногу и, засмеявшись, запрокинула назад голову, в ожидании неизбежного поцелуя, он осторожно прикоснулся к её пухленьким губам своими, почувствовав возбуждающий сладковатый привкус. Уже не стесняясь, Андрей ещё плотнее прижался к Иришке и начал жадно целовать, издавая громкие чмокающие звуки…
… Они очнулись от настойчивого хрустального звона. Отец призывал молодёжь к столу.
– За стол! Иначе посуда заржавеет. – Ему видать надоели разговоры о кроликах да, о бруснике, которой прямо-таки усыпано на том берегу Сужи.
Иришка со смущённой улыбкой поправила на себе платье и, глядя на взъерошенного Андрея, спросила:
– Пойдем, посидим?
– А-ага, – заправляя выехавшую из брюк рубашку, ответил тот, – посидим, к-конечно посидим…
Каждый час, высовывалась кукушка из ходиков, напоминая гостье, что пора и честь знать. Но уходить не хотелось, так приятно было чувствовать его рядом, почти завоеванного.
Гроза прекратилась, а дождь не унимался. Засидевшейся допоздна Иришке, становилось неловко. Она поднялась со стула и почувствовала тяжесть в ногах. Покачнувшись, шагнула к порогу, в который раз озарив всех своей добродушной улыбкой. Хозяева хитровато переглянулись, и Андрей поднялся со своего места.
– Я провожу.
– Надеюсь… – рассмеялась гостья. – Только, ведь, дождь на улице.
– А мы, во!.. Батину накидку возьмем, ладно, па?
– Ладно. Двери, скажи, запирать?
– Запирайте. Я в гнезде заночую, под дождичек.
На улице было темно и прохладно. Иришка подставила лицо под дождик, прогоняя хмель. Ей снова стало хорошо, когда Андрей притянул её к себе, накрыв широкой отцовской плащ-накидкой. Уставшая от поцелуев, она лукаво спросила:
– А про какое ты давеча гнездо говорил? У тебя есть гнездо? Как у птицы, что ли?.. – и беззвучно засмеялась ему в ухо.
– Не как у птицы, а как у орла! – Икнув, засмеялся Андрей. – Хочешь, покажу?
– Ага-а…
Он подвёл её к сараю, внутри которого, что-то шевелилось и постукивало. Иришка плотней прижалась к Андрею и вновь ощутила его приятное тепло.
– Кто там? – испуганным шепотом спросила она.
– Где?
– Там, внутри… кто-то шевелится…
– А, это? Кролики.
– Правда? Братцы кролики?!
Андрей открыл дверь, и они вошли в тёплый сарай. Нащупав выключатель, он зажег одиноко висевшую под потолком лампочку. Этот неяркий, интимный свет, так же обрадовал гостью, как и его приглашение на вечер. Напрягая зрение, Иришка осмотрелась. Вдоль всей задней стены, располагались сетчатые кроличьи клетки, с высунувшимися на свет глазастыми мордашками. У другой стены стоял стол-верстак, с разложенными на нем инструментами. В затенённом углу виднелась лестница, по которой можно было подняться в «орлиное гнездо».
– Ух, вы, какие пушистенькие! – Наклоняясь к клетке, радовалась вконец разомлевшая Иришка. Но кроликам она почему-то не нравилась, и они шарахались от неё к задней стенке клетки, в тень. Прижавшись там, испуганно шевелили ушами и подергивали носиками.
– От тебя духами пахнет. – Промолвил Андрей, глядя на её заголившиеся ноги, когда она, споткнувшись о доску, приняла неудобную позу. – Не любят они этого…
Она выпрямилась и, снова запнувшись, со смехом повалилась на него, обхватывая за шею обеими руками.
– А, где гнездо?
– Надо наверх лезть. Ты не в состоянии… Сорвешься еще.
– Я сорвусь? – она, пошатываясь, подошла к лестнице и, поставив ногу на первую проступь, серьёзно подумала, оглядываясь на Андрея: – «Да ты попробуй меня оттуда столкнуть! Запаришься!».
Иришка неторопливо стала подниматься по лестнице, соблазняя стоявшего внизу Андрея, белевшими из-под платья трусиками. Когда в гнездо взобрался «орёл», она уже лежала на его постели, прямо поверх покрывала, закинув руку за голову и свесив одну ногу на пол. Хозяин гнезда воровато огляделся и, подойдя к ней на носочках, присел и аккуратно снял с неё туфли. Подождав немного, дрожащей рукой, занес её ногу на постель и… опустил марлю полога. Хотел присесть на посылочный ящик, но услышал бархатный голос Иришки:
– Ну, что же ты, «орёл»? – насмешливо спросила она, откидывая марлю обратно. Не ожидавший с её стороны такой активной деятельности, Андрей поначалу замешкался, но взял себя в руки и принялся поспешно раздеваться, снова загоревшись желанием. Через какое-то мгновение, он жадно целовал её губы, волосы, носик, водил шершавой ладонью по гладкой коже и грубо тискал твердую девичью грудь… Она полностью была в его власти.
Время летело. Молодые люди взрослели. Между парнями и девушками складывались серьёзные взаимоотношения, ничуть не похожие на те прежние, юношеские…
… Ириша ещё издали заприметила идущего в направлении её дома Андрея. Она и мысли не допускала, что он идет именно к ней, потому сама вышла за калитку палисада и зашагала на встречу, чтобы встретиться словно невзначай. Когда они повстречались, Андрей, к её удивлению, распахнув руки для дружеских объятий, остановился и с улыбкой спросил:
– Куда же ты так разбежалась? Чуть с ног не сшибла.
– На свиданку. Куда ж мне ещё, молодой да красивой?
– С кем это?
– Вот… вышло с тобой. – Она заглянула ему в глаза, и сердце бешено забилось, нагоняя на щёки розовый румянец.
– Ты лучше ко мне завтра приходи. Часиков этак в пять… День рождения у меня. Посидим, отметим.
– Ой! А, что же я-то забыла?! – Ошарашенная такой радостью, растерялась Иришка и, даже покрутила пуговицу на его пиджаке, проверяя, не сон ли это. Её глаза засветились детской радостью. Она взяла его под руку, надеясь пройтись с ним вот так вдоль всей улицы, чтобы напустить туману в головы сплетниц, но он освободился от неё и, закурив, тускло улыбнулся:
– Мне ещё к ребятам…
Ириша только на мгновение сдвинула бровки и снова залилась румянцем, глядя на его широкую спину. И, всё-таки, он к ней не равнодушен! Иначе бы не пригласил. Уж теперь она постарается! Очень постарается вернуть его! Ей выпал шанс. Хоть один из тысячи, но он был!
Забросив всякие дела, она немедленно начала готовиться к завтрашнему вечеру.
Субботний день выдался особенно душным. С полудня по всему горизонту ползали устрашающие тяжёлые тучи, но поселок оставался сухим вплоть до вечера. Часам к пяти потянуло прохладой и в грозовых раскатах слышалось серьезное намерение.
В доме Терёхиных тихо играла музыка. За накрытый стол никто не садился – ждали гостей. Первой ласточкой на их порог вспорхнула Ириша. Смущённо улыбаясь, она поздоровалась с каждым из родителей персонально, за руку, чем завоевала их расположение к себе. За тем подошла к Андрею, нервно катавшему в ладонях хлебный шарик, и протянула ему маленькую коробочку:
– Это тебе… С Днём рождения! – Она поцеловала его в щёку и опустила накрашенные ресницы. От неё исходил приятный запах женских духов. Андрей раскрыл коробочку и на красном бархате увидел сияющие «Командирские».
– Батя, глянь! – Наигранно весело воскликнул Андрей. – Как у тебя…
– А-ну покажи. Вот именно «как». Таких, какие у меня, давно не выпускают.
Нина Ивановна усадила гостью за стол. Ириша бросила скорый взгляд на Андрея и, как ей показалось, мысли его были далеки не только от часов, но и от всего прочего. Наступило гнетущее молчание. Мать, уже в который раз, протирая полотенцем и без того сверкающую посуду, попробовала его нарушить:
– Душно как. Андрюша, распахни-ка окошко.
Тот незамедлительно выполнил материнскую просьбу.
– Где же все остальные?.. Дождик, вон уже, начинается. – Едва скрывая нервозность, сказал Андрей и пошёл в комнату поменять замолчавшую кассету.
К остальным относились Антонина и Григорий. Собственно, и старался-то Андрей для соперника, приглашая миловидную Иришку. Ее же отношение к нему ничуть не трогало, нужно было вернуть Антонину, а там хоть трава не расти!..
Грозовые раскаты становились всё сильнее и сопровождались яркими вспышками молний. По лопухам, что росли вдоль забора, уже громко барабанил дождь. Григорий, в промокшей насквозь рубашке, появился в дверях неожиданно. Его возбужденный, горестный вид заставил всех подняться со своих мест.
– У Тони мама померла. – Сказал он. – Извините…
И, развернувшись прямо на пороге, сиюминутно удалился, не оставив виновнику торжества не капли надежды на возвращение упущенного счастья.
Терёхин старший прошёл в залу и выключил музыку. И, снова наступила гнетущая тишина. Нина Ивановна обмочила слезами полотенце, что держала, не выпуская из натруженных рук. Едва сдерживая слёзы, растерянно теребила концы платяного пояска Иришка, не знавшая, как в таких случаях надо себя вести. Андрей шагнул, было за Григорием, но в последний момент передумал и присел прямо на порог, нервно катая в ладонях хлебный шарик.
– Ну, что тут поделаешь? – после длительного молчания сказал отец, присаживаясь к столу. – Хоть вперемешку с горечью, но рождение отметить надобно. Так что ли, мать?
– Так, так. Присаживайтесь к столу. Греха в этом нет никакого. Мы же не родня им.
– Действительно. – Сказал чуть слышно Андрей и глазами указал единственной гостье место за столом. Затем, он взял бутылку с красным вином, небрежно раскрыл её, протолкнув пробку пальцем внутрь, и налил два полных хрустальных фужера. Отцу наполнил стопку водкой из графина. Нина Ивановна была совершенной трезвенницей, и потому в её фужере рубином отражался клюквенный морс. Андрей встал, подмигнул Иришке, громко произнёс:
– За тех, кто на борту! Кто за бортом без нас напьётся…
Он, не дожидаясь, пока выпьют остальные, налил себе ещё и снова осушил фужер. Отец на него с любопытством глянул, но промолчал. Мать осуждающе покачала головой. Гостья чуть отпила и поставила фужер на стол.
– Вкусное вино. – Промолвила Иришка, стараясь вести себя, как можно скромнее.
– Вино вкусное, а выпила не всё. – Сказал Андрей, намереваясь наливать снова.
Иришка послушно подняла фужер и осушила его, но теперь вино уже не казалось таким вкусным. Она даже немного поморщилась, почувствовав, как последний глоток сводит скулы. Через мгновение, фужеры снова были полны.
Дождь беспрестанно хлестал по лопухам, по листьям одиноко стоявшей посреди огорода березы и лязгал по накопившейся в бочке воде. Под влиянием спиртного отступили мысли о смерти, напомнившей, что все не вечны, и разрумянившаяся столовская булочка, теперь словно мощным магнитом притягивала Андрея к себе. Он догадался включить медленную музыку, и молодая пара, прильнув друг к другу вплотную, долго топталась в полумраке залы, оставив родителей за перегородкой, у стола вести их жизненно важные разговоры. От её волос исходил такой же дурманящий аромат, что и от волос Антонины, потому Андрей не мог выпустить из рук это милое, нежное создание. И, хотя заиграла более быстрая мелодия, они продолжали топтаться в том же медленном темпе. Когда, она уставшая, наступила ему на ногу и, засмеявшись, запрокинула назад голову, в ожидании неизбежного поцелуя, он осторожно прикоснулся к её пухленьким губам своими, почувствовав возбуждающий сладковатый привкус. Уже не стесняясь, Андрей ещё плотнее прижался к Иришке и начал жадно целовать, издавая громкие чмокающие звуки…
… Они очнулись от настойчивого хрустального звона. Отец призывал молодёжь к столу.
– За стол! Иначе посуда заржавеет. – Ему видать надоели разговоры о кроликах да, о бруснике, которой прямо-таки усыпано на том берегу Сужи.
Иришка со смущённой улыбкой поправила на себе платье и, глядя на взъерошенного Андрея, спросила:
– Пойдем, посидим?
– А-ага, – заправляя выехавшую из брюк рубашку, ответил тот, – посидим, к-конечно посидим…
Каждый час, высовывалась кукушка из ходиков, напоминая гостье, что пора и честь знать. Но уходить не хотелось, так приятно было чувствовать его рядом, почти завоеванного.
Гроза прекратилась, а дождь не унимался. Засидевшейся допоздна Иришке, становилось неловко. Она поднялась со стула и почувствовала тяжесть в ногах. Покачнувшись, шагнула к порогу, в который раз озарив всех своей добродушной улыбкой. Хозяева хитровато переглянулись, и Андрей поднялся со своего места.
– Я провожу.
– Надеюсь… – рассмеялась гостья. – Только, ведь, дождь на улице.
– А мы, во!.. Батину накидку возьмем, ладно, па?
– Ладно. Двери, скажи, запирать?
– Запирайте. Я в гнезде заночую, под дождичек.
На улице было темно и прохладно. Иришка подставила лицо под дождик, прогоняя хмель. Ей снова стало хорошо, когда Андрей притянул её к себе, накрыв широкой отцовской плащ-накидкой. Уставшая от поцелуев, она лукаво спросила:
– А про какое ты давеча гнездо говорил? У тебя есть гнездо? Как у птицы, что ли?.. – и беззвучно засмеялась ему в ухо.
– Не как у птицы, а как у орла! – Икнув, засмеялся Андрей. – Хочешь, покажу?
– Ага-а…
Он подвёл её к сараю, внутри которого, что-то шевелилось и постукивало. Иришка плотней прижалась к Андрею и вновь ощутила его приятное тепло.
– Кто там? – испуганным шепотом спросила она.
– Где?
– Там, внутри… кто-то шевелится…
– А, это? Кролики.
– Правда? Братцы кролики?!
Андрей открыл дверь, и они вошли в тёплый сарай. Нащупав выключатель, он зажег одиноко висевшую под потолком лампочку. Этот неяркий, интимный свет, так же обрадовал гостью, как и его приглашение на вечер. Напрягая зрение, Иришка осмотрелась. Вдоль всей задней стены, располагались сетчатые кроличьи клетки, с высунувшимися на свет глазастыми мордашками. У другой стены стоял стол-верстак, с разложенными на нем инструментами. В затенённом углу виднелась лестница, по которой можно было подняться в «орлиное гнездо».
– Ух, вы, какие пушистенькие! – Наклоняясь к клетке, радовалась вконец разомлевшая Иришка. Но кроликам она почему-то не нравилась, и они шарахались от неё к задней стенке клетки, в тень. Прижавшись там, испуганно шевелили ушами и подергивали носиками.
– От тебя духами пахнет. – Промолвил Андрей, глядя на её заголившиеся ноги, когда она, споткнувшись о доску, приняла неудобную позу. – Не любят они этого…
Она выпрямилась и, снова запнувшись, со смехом повалилась на него, обхватывая за шею обеими руками.
– А, где гнездо?
– Надо наверх лезть. Ты не в состоянии… Сорвешься еще.
– Я сорвусь? – она, пошатываясь, подошла к лестнице и, поставив ногу на первую проступь, серьёзно подумала, оглядываясь на Андрея: – «Да ты попробуй меня оттуда столкнуть! Запаришься!».
Иришка неторопливо стала подниматься по лестнице, соблазняя стоявшего внизу Андрея, белевшими из-под платья трусиками. Когда в гнездо взобрался «орёл», она уже лежала на его постели, прямо поверх покрывала, закинув руку за голову и свесив одну ногу на пол. Хозяин гнезда воровато огляделся и, подойдя к ней на носочках, присел и аккуратно снял с неё туфли. Подождав немного, дрожащей рукой, занес её ногу на постель и… опустил марлю полога. Хотел присесть на посылочный ящик, но услышал бархатный голос Иришки:
– Ну, что же ты, «орёл»? – насмешливо спросила она, откидывая марлю обратно. Не ожидавший с её стороны такой активной деятельности, Андрей поначалу замешкался, но взял себя в руки и принялся поспешно раздеваться, снова загоревшись желанием. Через какое-то мгновение, он жадно целовал её губы, волосы, носик, водил шершавой ладонью по гладкой коже и грубо тискал твердую девичью грудь… Она полностью была в его власти.
Глава 5
После насыщенных событиями выходных, настали хмурые рабочие будни. Начавшийся с грозы дождь не мог успокоиться третьи сутки. Всю смену, никому не давая спуска, Андрей дубасил молотком, вгоняя стальные костыли в ядреные смоляные шпалы одним ударом. Насквозь промокшие труженики, про себя поругивались, но в открытую высказать своё недовольство бригадиру, не смели. Объявленная на весь мир гласность, в данном случае могла навредить, так как безработица уже наступала широким фронтом во всех отраслях промышленности.
Смена подходила к концу и рабочие с нетерпением поджидали обещанную дрезину со шпалами, желая поскорей её разгрузить, да разойтись по теплым квартирам.
– А, вон, мастер идет. Сейчас спросим… – донесся чей-то голос.
– Чего спросим? Не до нас ему теперь. Видишь он с барышней.
– С какой барышней? Тоня это, табельщица…
– Так я, и, говорю… – нарочно громко, чтобы зацепить бригадира за живое, разговаривали путейцы. Андрей разогнул уставшую спину и увидел идущих по насыпи, под одним зонтиком, Антонину с Григорием. Она прижимала под плащом папку с табелями, а мастер усердно жестикулируя, что-то ей объяснял. Андрей, глядя на них, скрипнул зубами:
– Ну, я тебе сделаю!..
Почти одновременно с появлением начальства появилась груженая шпалами дрезина. Дождь не стихал не на минуту.
– Здравствуйте! – Крикнула Антонина. – Я, кажется, не вовремя?
– В самый раз! Залезай на платформу! – Сердито крикнул кто-то из рабочих, но остальные осуждающе на него зашикали.
Не дожидаясь пока стропальщик вскарабкается наверх, Андрей в два приема стоял уже на платформе. Григорий, протерев рукавицей шаблон, направился проверять отремонтированный участок.
Для ускорения разгрузочного процесса, нарушая правила строповки, бригадир подцепил тонкими, за то длинными стропами, сразу оба штабеля шпал. Крановщик неодобрительно покачал головой но, зная нрав Терёхина, подчинился его команде.
– Вира! – Настойчиво показывал рукой вверх Андрей. Крановщик знал, что рискует, но команду выполнил и непосильный груз приподнял над платформой… Не успел Андрей показать поворот, как стрела качнулась в обратном направлении, и лопнувший строп взмыл вверх. Шпалы через борт платформы, словно игрушечные посыпались под откос.
Стоявшая спиной к платформе Антонина, повернулась и, тут её отбросило сильным толчком в грудь! Она кувырком летела по склону высокой насыпи до самого резерва…
Услышав треск, Григорий обернулся и на непослушных ногах побежал к месту происшествия. Он видел, как Антонина, будто кукла, вперемешку со шпалами, катится по откосу!..
– Помочь! Скорей! – Кричал он сорвавшимся голосом, растерявшимся рабочим. Опомнившись, мужики быстро погрузили её обмякшее тело на платформу и под непрерывный тревожный гудок дрезины, повезли на станцию, где находилась железнодорожная медсанчасть.
Андрей, сидел на ребристом полу платформы и, уставившись в одну точку, рассасывал мундштук выкуренной папироски. Дрезина остановилась у стрелки. Дальше были владения МПС. Антонину уложили на промасленный брезент и мужики почти бегом, понесли ее в видневшийся неподалеку зеленый корпус скорой помощи. Андрей, было, тоже спрыгнул на землю, желая помочь, но кто-то сильной рукой развернул его на сто восемьдесят градусов и подтолкнул в широкую спину. Он почувствовал, что в горле образовался горький ком и по щекам побежали неудержимые слёзы.
– Ведь я же не знал!! Я же не хотел!.. – Стоя на коленях, бил себя в грудь бригадир, глядя вслед рабочим.
Поднявшись с земли, Андрей побрёл в лес. Он не знал, как избавиться от навалившегося внезапно горя и шёл, куда несли ноги, подминая черничник и высокий папоротник, размазывая слёзы по лицу рукавом насквозь промокшей спецовки. Впереди за поредевшим сосняком, показался мрачный простор Сужи. Он остановился и, перестав всхлипывать, отодвинул со своего пути мокрую еловую ветвь. Река от ветра бесновалась. На берег одна за другой накатывались пенистые волны…
…Колокольным набатом разнеслась по посёлку весть о несчастном случае, произошедшем в «Желдорцехе». Обросшая неимоверными фактами новость дошла и до ушей Нины Ивановны. Она проглядела все окна, поджидая сына с работы, ведь говорят, что он являлся прямым виновником происшествия. Она сходила в сарай, на всякий случай, заглянув в «гнездо», куда он забирался, не заходя домой, особенно в последнее время и, сердцем чувствуя неладное, ступила за калитку…
…Андрей пробрёл в воде уже шагов пятьдесят, а глубина всё ещё была по пояс. Его это злило, и он отчаянно бил кулаками по тёмной воде, словно вёслами загребая её назад себя. Наконец началось постепенное углубление. Когда вода коснулась подбородка, он вдруг услышал, резанувший по сердцу материнский крик!..
– Сы-но-о-к!.. Чего же ты удумал, сы-но-ок?!!
Очнувшись от предсмертного безразличия, Андрей повернулся лицом к берегу. Мать стояла над обрывом на коленях и, вскинув руки к небесам, просила пощады у Всевышнего. Сквозь застилавшие глаза обильные слёзы, она видела, что ещё шаг и её мальчика навсегда проглотит черная водная пучина!
– Мама? – беззвучно прошептал Андрей. – Ма-а-а-ма-а-а!!! – Разнеслось по всему лесу и он, через силу преодолевая сопротивление воды, оступаясь и захлёбываясь, побрел к берегу, видя перед собой только сутулую горестную фигурку матери.
Выкарабкавшись на берег, Андрей не подошёл, ноги его не слушались, а подполз к матери на четвереньках.
– Что же ты мне сердце-то разрываешь, сынок?! – Навзрыд спросила мать, укоризненно глядя на сына. Он трясущимися руками прижал её голову к своей мокрой волосатой груди:
– Прости, ма… Люблю её… очень. Из-за меня всё… Не могу я так! Не могу-у!!
– Забудь, сынок!
– Не могу!..
– Забудь… – она гладила сына по волосам, будто маленького и хмуро смотрела на пенившуюся у берега воду, в которой он мог исчезнуть навсегда, опоздай она хотя бы на минуту.
Вернувшись со службы и не застав дома никого, Терёхин старший нехотя поел и вышел на крылечко, закуривая папиросу. Он тоже знал о происшествии во всех подробностях. Удивленно посмотрев на голого по пояс сына, открывавшего калитку, на имевшую не здоровый вид жену, Терёхин грозным голосом воспитателя, спросил:
– Тебя, что, крестить водили?
– А, что, похоже? – не глядя на отца, огрызнулся Андрей, намереваясь пройти к сараю.
– Н-нет, погоди-и! – Остановил батя. – Ты зачем из людей кровь пьёшь? Из нас с матерью?!
Из-под ощетинившихся усов, вылетела неосторожная капля слюны и угодила Андрею в глаз. Тот часто заморгал и, отвернувшись, пошёл дальше. Отец со злостью раздавил в кулаке горящий окурок и сплюнул.
– Акселераты, мать вашу! – Донеслось до ушей Андрея.
Поднявшись в своё гнездо, он снял с себя остатки мокрой одежды и, развесив на шесток штаны, забрался в полог. Ворочаясь под тёплым одеялом, скрипя зубами, Андрей изредка бил кулаком в подушку, зловеще приговаривая:
– Ну, я тебе сделаю! Я тебя умою, мастер!.. И, как она там оказалась?! Будто кто подставил! Да-а, наворочал делов!..
Он даже не заметил, как скрипнула дверь сарая и к нему поднялась Иришка. Она подошла к пологу и остановилась в нерешительности, ожидая, что он сам её заметит. Повернувшись от стены, он её заметил. Заметил и испугался, что она слышала произнесённые им угрозы, его коварный замысел! Иришка откинула марлевую полу и по его взгляду поняла, что он ничуть не желал уступить место рядом с собой. Он даже не подумал о её добром намерении, разделить с ним его горе, а, дико сверкнув взглядом, проворчал совершенно внятно:
– Тебя ещё принесло, до кучи!
Не ожидавшая такого приёма, Иришка проглотила эту горькую пилюлю и, задыхаясь от нахлынувшей обиды, покинула сарай, с надеждой, что всё когда-нибудь встанет на свои места, и он опять будет с ней.
Весь следующий день, хотя надо было идти на работу, Андрей не выходил из своего лёжбища, разрабатывая подлый план отмщения сопернику.
Под вечер зашла мать. Поднялась по лестнице, высунув голову из проема, заговорила вполголоса:
– Спишь, что ли, сынок? Я тут тебе одежду сухую положила… Шёл бы, хоть, поел чего.
В ответ послышалось недовольное ворчание.
– Обошлось, говорят с Тоней-то. В сознание вошла. Ей гораздо грудину ушибло. Говорят, дней двадцать пролежит… Мастера вашего встретила. Велел тебе дурака не валять, а на работу приходить.
Смена подходила к концу и рабочие с нетерпением поджидали обещанную дрезину со шпалами, желая поскорей её разгрузить, да разойтись по теплым квартирам.
– А, вон, мастер идет. Сейчас спросим… – донесся чей-то голос.
– Чего спросим? Не до нас ему теперь. Видишь он с барышней.
– С какой барышней? Тоня это, табельщица…
– Так я, и, говорю… – нарочно громко, чтобы зацепить бригадира за живое, разговаривали путейцы. Андрей разогнул уставшую спину и увидел идущих по насыпи, под одним зонтиком, Антонину с Григорием. Она прижимала под плащом папку с табелями, а мастер усердно жестикулируя, что-то ей объяснял. Андрей, глядя на них, скрипнул зубами:
– Ну, я тебе сделаю!..
Почти одновременно с появлением начальства появилась груженая шпалами дрезина. Дождь не стихал не на минуту.
– Здравствуйте! – Крикнула Антонина. – Я, кажется, не вовремя?
– В самый раз! Залезай на платформу! – Сердито крикнул кто-то из рабочих, но остальные осуждающе на него зашикали.
Не дожидаясь пока стропальщик вскарабкается наверх, Андрей в два приема стоял уже на платформе. Григорий, протерев рукавицей шаблон, направился проверять отремонтированный участок.
Для ускорения разгрузочного процесса, нарушая правила строповки, бригадир подцепил тонкими, за то длинными стропами, сразу оба штабеля шпал. Крановщик неодобрительно покачал головой но, зная нрав Терёхина, подчинился его команде.
– Вира! – Настойчиво показывал рукой вверх Андрей. Крановщик знал, что рискует, но команду выполнил и непосильный груз приподнял над платформой… Не успел Андрей показать поворот, как стрела качнулась в обратном направлении, и лопнувший строп взмыл вверх. Шпалы через борт платформы, словно игрушечные посыпались под откос.
Стоявшая спиной к платформе Антонина, повернулась и, тут её отбросило сильным толчком в грудь! Она кувырком летела по склону высокой насыпи до самого резерва…
Услышав треск, Григорий обернулся и на непослушных ногах побежал к месту происшествия. Он видел, как Антонина, будто кукла, вперемешку со шпалами, катится по откосу!..
– Помочь! Скорей! – Кричал он сорвавшимся голосом, растерявшимся рабочим. Опомнившись, мужики быстро погрузили её обмякшее тело на платформу и под непрерывный тревожный гудок дрезины, повезли на станцию, где находилась железнодорожная медсанчасть.
Андрей, сидел на ребристом полу платформы и, уставившись в одну точку, рассасывал мундштук выкуренной папироски. Дрезина остановилась у стрелки. Дальше были владения МПС. Антонину уложили на промасленный брезент и мужики почти бегом, понесли ее в видневшийся неподалеку зеленый корпус скорой помощи. Андрей, было, тоже спрыгнул на землю, желая помочь, но кто-то сильной рукой развернул его на сто восемьдесят градусов и подтолкнул в широкую спину. Он почувствовал, что в горле образовался горький ком и по щекам побежали неудержимые слёзы.
– Ведь я же не знал!! Я же не хотел!.. – Стоя на коленях, бил себя в грудь бригадир, глядя вслед рабочим.
Поднявшись с земли, Андрей побрёл в лес. Он не знал, как избавиться от навалившегося внезапно горя и шёл, куда несли ноги, подминая черничник и высокий папоротник, размазывая слёзы по лицу рукавом насквозь промокшей спецовки. Впереди за поредевшим сосняком, показался мрачный простор Сужи. Он остановился и, перестав всхлипывать, отодвинул со своего пути мокрую еловую ветвь. Река от ветра бесновалась. На берег одна за другой накатывались пенистые волны…
…Колокольным набатом разнеслась по посёлку весть о несчастном случае, произошедшем в «Желдорцехе». Обросшая неимоверными фактами новость дошла и до ушей Нины Ивановны. Она проглядела все окна, поджидая сына с работы, ведь говорят, что он являлся прямым виновником происшествия. Она сходила в сарай, на всякий случай, заглянув в «гнездо», куда он забирался, не заходя домой, особенно в последнее время и, сердцем чувствуя неладное, ступила за калитку…
…Андрей пробрёл в воде уже шагов пятьдесят, а глубина всё ещё была по пояс. Его это злило, и он отчаянно бил кулаками по тёмной воде, словно вёслами загребая её назад себя. Наконец началось постепенное углубление. Когда вода коснулась подбородка, он вдруг услышал, резанувший по сердцу материнский крик!..
– Сы-но-о-к!.. Чего же ты удумал, сы-но-ок?!!
Очнувшись от предсмертного безразличия, Андрей повернулся лицом к берегу. Мать стояла над обрывом на коленях и, вскинув руки к небесам, просила пощады у Всевышнего. Сквозь застилавшие глаза обильные слёзы, она видела, что ещё шаг и её мальчика навсегда проглотит черная водная пучина!
– Мама? – беззвучно прошептал Андрей. – Ма-а-а-ма-а-а!!! – Разнеслось по всему лесу и он, через силу преодолевая сопротивление воды, оступаясь и захлёбываясь, побрел к берегу, видя перед собой только сутулую горестную фигурку матери.
Выкарабкавшись на берег, Андрей не подошёл, ноги его не слушались, а подполз к матери на четвереньках.
– Что же ты мне сердце-то разрываешь, сынок?! – Навзрыд спросила мать, укоризненно глядя на сына. Он трясущимися руками прижал её голову к своей мокрой волосатой груди:
– Прости, ма… Люблю её… очень. Из-за меня всё… Не могу я так! Не могу-у!!
– Забудь, сынок!
– Не могу!..
– Забудь… – она гладила сына по волосам, будто маленького и хмуро смотрела на пенившуюся у берега воду, в которой он мог исчезнуть навсегда, опоздай она хотя бы на минуту.
Вернувшись со службы и не застав дома никого, Терёхин старший нехотя поел и вышел на крылечко, закуривая папиросу. Он тоже знал о происшествии во всех подробностях. Удивленно посмотрев на голого по пояс сына, открывавшего калитку, на имевшую не здоровый вид жену, Терёхин грозным голосом воспитателя, спросил:
– Тебя, что, крестить водили?
– А, что, похоже? – не глядя на отца, огрызнулся Андрей, намереваясь пройти к сараю.
– Н-нет, погоди-и! – Остановил батя. – Ты зачем из людей кровь пьёшь? Из нас с матерью?!
Из-под ощетинившихся усов, вылетела неосторожная капля слюны и угодила Андрею в глаз. Тот часто заморгал и, отвернувшись, пошёл дальше. Отец со злостью раздавил в кулаке горящий окурок и сплюнул.
– Акселераты, мать вашу! – Донеслось до ушей Андрея.
Поднявшись в своё гнездо, он снял с себя остатки мокрой одежды и, развесив на шесток штаны, забрался в полог. Ворочаясь под тёплым одеялом, скрипя зубами, Андрей изредка бил кулаком в подушку, зловеще приговаривая:
– Ну, я тебе сделаю! Я тебя умою, мастер!.. И, как она там оказалась?! Будто кто подставил! Да-а, наворочал делов!..
Он даже не заметил, как скрипнула дверь сарая и к нему поднялась Иришка. Она подошла к пологу и остановилась в нерешительности, ожидая, что он сам её заметит. Повернувшись от стены, он её заметил. Заметил и испугался, что она слышала произнесённые им угрозы, его коварный замысел! Иришка откинула марлевую полу и по его взгляду поняла, что он ничуть не желал уступить место рядом с собой. Он даже не подумал о её добром намерении, разделить с ним его горе, а, дико сверкнув взглядом, проворчал совершенно внятно:
– Тебя ещё принесло, до кучи!
Не ожидавшая такого приёма, Иришка проглотила эту горькую пилюлю и, задыхаясь от нахлынувшей обиды, покинула сарай, с надеждой, что всё когда-нибудь встанет на свои места, и он опять будет с ней.
Весь следующий день, хотя надо было идти на работу, Андрей не выходил из своего лёжбища, разрабатывая подлый план отмщения сопернику.
Под вечер зашла мать. Поднялась по лестнице, высунув голову из проема, заговорила вполголоса:
– Спишь, что ли, сынок? Я тут тебе одежду сухую положила… Шёл бы, хоть, поел чего.
В ответ послышалось недовольное ворчание.
– Обошлось, говорят с Тоней-то. В сознание вошла. Ей гораздо грудину ушибло. Говорят, дней двадцать пролежит… Мастера вашего встретила. Велел тебе дурака не валять, а на работу приходить.