Страница:
Самой большой сложностью для нас стали размеры ашотовской цитадели свободного предпринимательства. Сам Ашот едва мог развернуться в своей каморке, а уж о том, чтобы где то спрятать операторов с видеокамерами, не могло быть и речи. В конце концов Демин раздобыл крохотные телекамеры, используемые для слежения и охраны на режимных объектах, – они были размером с консервную банку из-под маслин, и их легко удалось разместить среди завалов старой обуви, которой были загромождены все полки в мастерской. А записывали мы все в фургоне, припаркованном неподалеку.
Без четверти десять сквозь зеркальные стекла фургона я увидел Сашу, идущего к мастерской. При входе он замешкался, но лишь на мгновение, вошел, плотно прикрыл за собой дверь.
Я тотчас же переместился к установленным в фургоне мониторам. На них было видно все, что происходит в мастерской.
– Здравствуйте, – сказал Саша.
Он явно робел. Гаспарян ничего не ответил, только молча кивнул и снова занялся старым сапогом, который чинил до прихода своего нового помощника. Бобриков топтался на месте, не зная, что ему делать. Старый Ашот не пытался ему помочь. Так прошло минут пятнадцать. Наконец Гаспарян отложил сапог в сторону и взглянул на часы. Сейчас он должен был уйти, чтобы предоставить возможность новым действующим лицам выйти на сцену.
– Будэшь здэс, – сказал Ашот. – Што прынэсут, бэри.
Бобриков с готовностью кивнул. Наконец-то и на него обратили внимание.
– Гавары – на суботу.
– В субботу будет готово? – уточнил Бобриков.
– В суботу, да.
Ашот покопался в карманах своего замусоленного халата, долго пересчитывал мелочь, потом отдал несколько монет Бобрикову.
– Прыдут луди – адашь. Сдача, понял? Вчера им биль дольжин.
У него были руки человека, зарабатывающего на кусок хлеба нелегким трудом, – почерневшие, в морщинах и рубцах. И сам он был такой же, если приглядеться. Трудно жил.
– Чириз сорок минут прыду, – пообещал Ашот и вышел.
Бобриков наблюдал за ним через пыльное окошко мастерской. Старик шел прочь, прихрамывая и ссутулив плечи. Когда он исчез из виду, Саша Бобриков наконец смог детально изучить место своей работы. Вполне возможно, что в этой каморке ему предстояло провести всю свою сознательную жизнь. Мне показалось, что по этому поводу он не испытывает ни малейшего восторга. От завалов старой обуви веяло унынием. Потрескавшееся зеркало, засиженная мухами лампочка под потолком, выгоревший от времени портрет товарища Сталина и скопление всевозможного старья на полках.
Я, не отрывая взгляда от изображения на мониторе, поднял руку и выразительно щелкнул пальцами.
– Пора? – спросил догадливый Демин.
– Да, – ответил я.
Демин нажал на клавишу переговорного устройства.
– Пора, ребята!
Не прошло и нескольких минут, как к ашотовской мастерской подкатили две иномарки. Из джипа никто не появился, а из «Мерседеса» выбрались два здоровенных детины, которые с трудом втиснулись в мастерскую, сразу заняв все свободное пространство, так что бедному Саше досталось место в углу.
Парни выглядели грозно. Прежде Саша Бобриков видел такие лица только на милицейских стендах, тех самых – «Их разыскивает милиция».
– Где армянин? – спросил один из Гостей.
– Армянин? – не сразу сообразил зажатый в угол Саша.
– Ашот.
– Ах, Ашот! – осенило Бобрикова. – Его нет.
Гости с недоверчивым видом изучили окружающую обстановку, как будто Ашот мог спрятаться в каком-нибудь из старых ботинков. Не обнаружив Гаспаряна, один из парней сказал сквозь зубы:
– Ты кто?
– Я Саша.
– А я Паша, – недобрым голосом сообщил парень. – Ты че, бузишь?
– Это как?
– В непонятки играешь? – нахмурился парень и нервно повел плечами, еще больше пространства занимая в мастерской.
Казалось, еще чуть-чуть, и стены мастерской завалятся.
– Я спрашиваю – ты Ашота человек?
– Да, – неуверенно подтвердил Бобриков.
– Работаешь на него?
– Да.
– Нам Ашот денег должен.
Бобриков замялся, не зная, что ответить.
– Он разве не оставлял ничего?
– Оставлял, – кивнул Бобриков и с сомнением посмотрел на парней.
Уж больно они были непохожи на людей, пришедших за копеечной сдачей.
– Вчера еще должен был отдать, – напомнил гость. – Сказал, если его не будет, оставит напарнику. Напарник – ты?
Значит, все-таки сдача.
– Деньги он оставлял, – снова сказал Бобриков и полез в карман.
Один из гостей нетерпеливо протянул руку. В эту руку Саша Бобриков и ссыпал несколько монет.
– Вот, – сказал он с выражением честно выполненного долга на лице.
Вышла некоторая заминка. Парень все так же держал на весу широкую, как лопата, ладонь, на которой покоились монеты, и рассматривал их так, словно никак не мог уяснить, что это за металлические кружочки такие. Бобриков уже понял, что сделал что-то не то, и, будь у него такая возможность, сбежал бы, но дверь находилась за спиной у парней.
– Ах-х-х ты-ы-ы! – выдохнул парень и, багровея лицом, ухватил несчастного Бобрикова за ворот.
Саша пикнуть не успел, как был в мгновение вознесен под потолок.
– Да я тебя, падла, порешу! – как-то буднично сообщил Бобрикову страшный гость и тряхнул Сашу так, будто тот был Буратино, из которого таким образом пытались вытрясти утаенные им сольдо. – Ты же у меня под асфальт ляжешь! Я же тебя…
Но по-настоящему испугаться Бобриков все же не успел. Напарник его мучителя сказал:
– Брось его. Ты же видишь, это сперматозоид, у него понятия никакого. – И уже Бобрикову: – Давно ты на Ашота работаешь?
– Сегодня первый день, – из-под потолка сообщил Саша.
Державший его на весу парень разжал пальцы. Бобриков плюхнулся на пол, но удержался на ногах.
– Ашот должен бабки, – отрезал парень. – Если через пять минут бабок не будет, я…
Он запнулся и бешено завращал глазами. Наверное, кара предполагалась столь ужасная, что о ней даже рэкетиры боялись говорить вслух. Бобриков застыл на месте. Так теряют способность действовать люди, которые не видят выхода.
Страшные гости, похоже, никуда не спешили. Топтались в мастерской, недобро поглядывая на Бобрикова. А тот совсем погас. Он пришел сюда работать, а вместо этого попал в очень неприятную историю. Про существование рэкета он слышал, конечно, и прежде, но всегда считал, что лично его это никогда не коснется.
– Ашот нас динамит, – нарушил молчание один из парней.
– Да, – согласился второй. – Зажал бабки, падла.
Он так разнервничался, что даже вытянул из-под куртки пистолет. Бобриков побелел.
– Ты нам ни к чему, так что не вздрагивай, – успокоил его бандит. – Это я армянина мочить буду.
– Он отдаст, – непослушными губами произнес Бобриков. – Придет и все отдаст.
Жалко было старика. Бобриков не хотел, чтобы бедолагу убили из-за каких-то денег.
– Мы ему счетчик включим, – сообщил рэкетир. – Сто тысяч он нам был должен, а теперь еще проценты побегут.
Бобриков не поверил собственным ушам. Стоял и смотрел на непрошеных гостей. Но те, похоже, нисколько не шутили.
– Сто тысяч? – недоверчиво переспросил Бобриков.
Знал, что рэкетиры – это жестокие и бессердечные люди, но чтоб за сто тысяч убивать…
– Я отдам, – сказал Саша. – Сам.
Я внутренне был готов ему поаплодировать. Он оказался неплохим парнем, готовым уберечь ближнего от неприятностей, даже понеся при этом какие-то расходы. Это свое свойство он тотчас же и продемонстрировал, вытащив из кармана сто тысяч рублей.
– Вот! – сказал благородный Саша. – Возьмите!
Рэкетир смотрел на деньги так, как пять минут назад смотрел на предложенную ему мелочь. Ситуация была столь узнаваемой, что Бобриков обмер и превратился в статую.
– Нет, он все-таки прикалывается, – пробормотал бандит.
– Ты че, чувак? От жизни притомился? – осведомился второй. – Баксов сто тысяч! Баксов!
И до того у Саши Бобрикова было не самое беспечное выражение лица, но теперь он изумился так, что его вовсе нельзя было узнать.
– Долларов? – не сдержался он. – Сто тысяч?
Более растерянного человека я в жизни своей не видел. Оно и понятно. Кто такой Гаспарян? Владелец крохотной каморки, в которой он днями чинит чужую сношенную обувь. Он не хватает звезд с неба, и заработка ему явно достаточно лишь на хлеб и самую дешевую колбасу, какую только можно купить в магазине. И требовать с него сто тысяч долларов – едва ли не то же самое, что обкладывать данью бомжа.
Один из парней выглянул из мастерской и сделал знак своим товарищам, оставшимся в машинах. Тотчас же те и появились, и обнаружилось, что к Ашоту прибыла целая бригада – восемь человек. Испытавший немалое потрясение Бобриков едва нашел в себе силы, чтобы обратить внимание страшных рэкетиров на несоответствие их мощи и скромности существования такого человека, как Ашот Гаспарян.
– Вы что-то напутали, – пробормотал Саша. – Это же Гаспарян! Обувщик! Откуда у него такие деньги?
Он, похоже, все больше укреплялся в мысли, что произошла какая-то чудовищная ошибка, и когда уверился в этом окончательно, один из бандитов извлек из внутреннего кармана куртки пухлую пачку цветных фотоснимков.
– Это что? – спросил недобрый гость. – А это? А вот это?
Он перебирал фотографии по одной и каждую из них показывал Бобрикову. Фотографии были что надо, как картинки из красивой жизни: старинные замки, «Роллс-Ройсы», яхты. Но не это поразило Бобрикова, а наличие на всех без исключения фотографиях старого Ашота Гаспаряна. Нет, на фотографиях Гаспарян вовсе не выглядел старым, напротив, смотрелся так хорошо, что можно было подумать, что и не он это вовсе. Но это был, конечно, он. Где-то в смокинге, где-то с сигарой, еще было фото из разряда «Гаспарян в котелке и с тростью». Бобриков смотрел на все это широко открытыми глазами и явно ничего не понимал. Его собеседник пришел ему на помощь.
– Вот это твой «обувщик» на фоне своего дома, – сообщил рэкетир. – Замок во Франции. Неплохо?
А замок действительно был неплох. Роскошное убранство. Газоны вычурно подстрижены. Ашот Гаспарян на фоне этого великолепия смотрелся прекрасно.
– А это он на своей яхте.
Это и не яхта вообще-то. Это настоящий круизный лайнер. Здесь Ашот в одних плавках и, несмотря на свой очень даже преклонный возраст, обнимает двух полногрудых девиц. Девчонки прямо из «Плейбоя». Даже не верилось, что подобное счастье доступно невзрачному на вид Ашоту.
– Его «Роллс-Ройс».
Отличная машина.
– Его личный самолет.
Черт побери, какая красота!
– Это он в Монте-Карло.
На фото – Ашот за игорным столом, внимательно следит за игрой и курит сигару. Дым ест ему глаза, он щурится.
– Вот отмечают его день рождения. Лужайка, пальмы, на заднем плане – белоснежный дворец.
– Это на Гавайях, – пояснил бандит.
Много-много гостей. Мужчины в смокингах, дамы в вечерних туалетах. В центре – довольный жизнью Гаспарян. А рядом с ним… Бобриков недоверчиво прищурился вглядываясь.
– Да, – флегматично подтвердил бандит. – Ты не ошибся. Это американский президент.
На Бобрикова было больно смотреть. Пережитые душевные страдания не красят никого.
– Да ты и не знал ничего, похоже, – будто бы только что обнаружил рэкетир.
– Не знал, – прошептал потрясенный Бобриков.
– Это же Ашот! – сказал бандит, причем имя «Ашот» он произнес со смесью восторга и ненависти одновременно. – Он пол Москвы под собой держит! Вся армянская мафия под ним! Казино, гостиницы, проститутки на Тверской – это же все его хозяйство!
Бобриков хлопал ресницами, пытаясь постичь смысл сказанного.
– А эта халупа, – бандит повел рукой вокруг, – всего лишь для прикрытия.
Бобриков знал Ашота давно. Лично не был знаком, но видел старика тысячи раз. Эта покосившаяся от времени будка мастерской стояла здесь всегда, сколько Бобриков себя помнил. Ашот представлялся ему бессловесным и безобидным мудрым стариком, какими только старики и бывают. Человек, тихо доживающий свой век. Никому не нужный. Одинокий. Бедный, как церковная мышь. Человек, до которого никому никогда нет дела и о ком вспоминают, лишь обнаружив необходимость отнести в починку обувь. И вдруг – дворцы, яхты, красавицы из «Плейбоя».
А один из бандитов тем временем будто случайно сдвинул в сторону табурет, под которым обнаружился картонный ящик. Ящик был без крышки, и потому сваленные в него в беспорядке пистолеты, общим количеством десятка в полтора, Бобриков увидел сразу же. Он даже не успел испугаться, потому что бандит сказал совершенно будничным голосом:
– Это Ашот о безопасности своей печется.
Находка подвигла рэкетиров на новые поиски, и они стали бесцеремонно сбрасывать с полок старую обувь. Бобриков им не препятствовал и даже не пытался протестовать – и очень скоро получил возможность освежить свои впечатления. За рваной обувью обнаружились пачки денег: заклеенные бумагой или перевязанные бечевкой, они беспорядочно заполняли все полки, а сданная в ремонт обувь служила им лишь прикрытием, и трудно было сказать, какие суммы кроются в этих горах, состоящих из дензнаков.
– А ты говоришь – обувщик, – наставительно сказал рэкетир.
Распахнув дверь, крикнул своим товарищам:
– Несите сумки!
В присутствии бессловесного и крайне опечаленного Бобрикова бандиты собрали щедрый рэкетирский урожай и отбыли, прихватив и ящик с пистолетами. Бобриков следил за отбытием иномарок с потерянным видом и несколько пришел в себя, лишь обнаружив, что остался один.
В мастерской был совершенный разгром. Спохватившись, Бобриков принялся наводить порядок и за пятнадцать минут привел мастерскую в почти первоначальный вид. Почти – потому что теперь здесь не было ни денег, ни оружия. И Бобриков понял, что и ему здесь делать нечего. Желание убежать прочитывалось на его лице, но побег не удался. Скрипнула дверь. Вошел Гаспарян. При его появлении с бедным Бобриковым что-то случилось. Он не мог устоять на ногах и опустился на табурет. Гаспарян, казалось, ничего не заметил. Бобриков смотрел на него такими глазами, какими смотрят на человека, про которого внезапно стало известно, что он злодейски умертвил сто пятьдесят человек, среди которых были женщины и дети.
– Никто нэ приходил? – спросил старый Ашот.
Он все так же сутулился, но теперь Бобрикову казалось, что сутулость эта – не от прожитых лет, а от груза преступлений, совершенных крестным отцом армянской мафии.
– Никто нэ приходил? – повторил вопрос Гаспарян.
– Нет, – соврал Бобриков и тут же, безо всякого перехода, добавил: – Мне домой.
– Што? – удивился Гаспарян.
– Домой.
– Иды, – пожал плечами старик.
Бобриков поднялся с табурета и нетвердо шагнул к двери.
Я оторвался от монитора и тоже встал. Светлана вопросительно взглянула на меня.
– Заканчиваем, – сказал я и вышел из фургона.
Бобриков уже выскочил из мастерской и стремительно удалялся от нее, явно готовясь перейти на бег. Он мчался прямо на меня, но меня не видел. В его глазах не было ничего, кроме выражения ужаса. А тут еще насмешник Гаспарян крикнул бедному парню в спину:
– Эй! А пыстолэт гдэ? А дэнги гдэ?
Бобриков тотчас прибавил скорости и, поскольку он мчался, не разбирая дороги, налетел на меня. Я, наверное, показался ему деревом, потому что он тут же предпринял попытку обогнуть препятствие. Мне пришлось схватить его за руку.
– Все в порядке? – осведомился я.
Он смотрел на меня и явно не узнавал. Потом что-то промелькнуло в его взгляде, какая-то искра.
– Все в порядке? – повторил я.
Бобриков повел взглядом вокруг. Все наши уже высыпали из фургона и стояли поодаль, наблюдая за происходящим. Один из операторов снимал нас не таясь. Ашот Гаспарян беззвучно смеялся в свои седые усы. Подъехали иномарки с «рэкетирами», и выглядели эти ребята сейчас совсем не грозно.
И тогда Бобриков засмеялся – дробно, нервно. С этим смехом из него уходил пережитый страх.
– Я поверил, – сказал он. – Я и вправду поверил!
Будто и сам удивлялся собственной доверчивости. Вокруг нас уже собралась толпа любопытных. Все новые и новые люди подходили, еще минута или две – и нам уже не вырваться из этого живого кольца.
– Все! – сказал я. – Уезжаем!
Напоследок похлопал Бобрикова по плечу:
– До встречи в студии!
Он ничего не ответил, но счастливо улыбнулся. То ли радовался тому, что его покажут по телевизору, то ли испытывал восторг, окончательно удостоверившись, что никакой Ашот не мафиози.
7
Без четверти десять сквозь зеркальные стекла фургона я увидел Сашу, идущего к мастерской. При входе он замешкался, но лишь на мгновение, вошел, плотно прикрыл за собой дверь.
Я тотчас же переместился к установленным в фургоне мониторам. На них было видно все, что происходит в мастерской.
– Здравствуйте, – сказал Саша.
Он явно робел. Гаспарян ничего не ответил, только молча кивнул и снова занялся старым сапогом, который чинил до прихода своего нового помощника. Бобриков топтался на месте, не зная, что ему делать. Старый Ашот не пытался ему помочь. Так прошло минут пятнадцать. Наконец Гаспарян отложил сапог в сторону и взглянул на часы. Сейчас он должен был уйти, чтобы предоставить возможность новым действующим лицам выйти на сцену.
– Будэшь здэс, – сказал Ашот. – Што прынэсут, бэри.
Бобриков с готовностью кивнул. Наконец-то и на него обратили внимание.
– Гавары – на суботу.
– В субботу будет готово? – уточнил Бобриков.
– В суботу, да.
Ашот покопался в карманах своего замусоленного халата, долго пересчитывал мелочь, потом отдал несколько монет Бобрикову.
– Прыдут луди – адашь. Сдача, понял? Вчера им биль дольжин.
У него были руки человека, зарабатывающего на кусок хлеба нелегким трудом, – почерневшие, в морщинах и рубцах. И сам он был такой же, если приглядеться. Трудно жил.
– Чириз сорок минут прыду, – пообещал Ашот и вышел.
Бобриков наблюдал за ним через пыльное окошко мастерской. Старик шел прочь, прихрамывая и ссутулив плечи. Когда он исчез из виду, Саша Бобриков наконец смог детально изучить место своей работы. Вполне возможно, что в этой каморке ему предстояло провести всю свою сознательную жизнь. Мне показалось, что по этому поводу он не испытывает ни малейшего восторга. От завалов старой обуви веяло унынием. Потрескавшееся зеркало, засиженная мухами лампочка под потолком, выгоревший от времени портрет товарища Сталина и скопление всевозможного старья на полках.
Я, не отрывая взгляда от изображения на мониторе, поднял руку и выразительно щелкнул пальцами.
– Пора? – спросил догадливый Демин.
– Да, – ответил я.
Демин нажал на клавишу переговорного устройства.
– Пора, ребята!
Не прошло и нескольких минут, как к ашотовской мастерской подкатили две иномарки. Из джипа никто не появился, а из «Мерседеса» выбрались два здоровенных детины, которые с трудом втиснулись в мастерскую, сразу заняв все свободное пространство, так что бедному Саше досталось место в углу.
Парни выглядели грозно. Прежде Саша Бобриков видел такие лица только на милицейских стендах, тех самых – «Их разыскивает милиция».
– Где армянин? – спросил один из Гостей.
– Армянин? – не сразу сообразил зажатый в угол Саша.
– Ашот.
– Ах, Ашот! – осенило Бобрикова. – Его нет.
Гости с недоверчивым видом изучили окружающую обстановку, как будто Ашот мог спрятаться в каком-нибудь из старых ботинков. Не обнаружив Гаспаряна, один из парней сказал сквозь зубы:
– Ты кто?
– Я Саша.
– А я Паша, – недобрым голосом сообщил парень. – Ты че, бузишь?
– Это как?
– В непонятки играешь? – нахмурился парень и нервно повел плечами, еще больше пространства занимая в мастерской.
Казалось, еще чуть-чуть, и стены мастерской завалятся.
– Я спрашиваю – ты Ашота человек?
– Да, – неуверенно подтвердил Бобриков.
– Работаешь на него?
– Да.
– Нам Ашот денег должен.
Бобриков замялся, не зная, что ответить.
– Он разве не оставлял ничего?
– Оставлял, – кивнул Бобриков и с сомнением посмотрел на парней.
Уж больно они были непохожи на людей, пришедших за копеечной сдачей.
– Вчера еще должен был отдать, – напомнил гость. – Сказал, если его не будет, оставит напарнику. Напарник – ты?
Значит, все-таки сдача.
– Деньги он оставлял, – снова сказал Бобриков и полез в карман.
Один из гостей нетерпеливо протянул руку. В эту руку Саша Бобриков и ссыпал несколько монет.
– Вот, – сказал он с выражением честно выполненного долга на лице.
Вышла некоторая заминка. Парень все так же держал на весу широкую, как лопата, ладонь, на которой покоились монеты, и рассматривал их так, словно никак не мог уяснить, что это за металлические кружочки такие. Бобриков уже понял, что сделал что-то не то, и, будь у него такая возможность, сбежал бы, но дверь находилась за спиной у парней.
– Ах-х-х ты-ы-ы! – выдохнул парень и, багровея лицом, ухватил несчастного Бобрикова за ворот.
Саша пикнуть не успел, как был в мгновение вознесен под потолок.
– Да я тебя, падла, порешу! – как-то буднично сообщил Бобрикову страшный гость и тряхнул Сашу так, будто тот был Буратино, из которого таким образом пытались вытрясти утаенные им сольдо. – Ты же у меня под асфальт ляжешь! Я же тебя…
Но по-настоящему испугаться Бобриков все же не успел. Напарник его мучителя сказал:
– Брось его. Ты же видишь, это сперматозоид, у него понятия никакого. – И уже Бобрикову: – Давно ты на Ашота работаешь?
– Сегодня первый день, – из-под потолка сообщил Саша.
Державший его на весу парень разжал пальцы. Бобриков плюхнулся на пол, но удержался на ногах.
– Ашот должен бабки, – отрезал парень. – Если через пять минут бабок не будет, я…
Он запнулся и бешено завращал глазами. Наверное, кара предполагалась столь ужасная, что о ней даже рэкетиры боялись говорить вслух. Бобриков застыл на месте. Так теряют способность действовать люди, которые не видят выхода.
Страшные гости, похоже, никуда не спешили. Топтались в мастерской, недобро поглядывая на Бобрикова. А тот совсем погас. Он пришел сюда работать, а вместо этого попал в очень неприятную историю. Про существование рэкета он слышал, конечно, и прежде, но всегда считал, что лично его это никогда не коснется.
– Ашот нас динамит, – нарушил молчание один из парней.
– Да, – согласился второй. – Зажал бабки, падла.
Он так разнервничался, что даже вытянул из-под куртки пистолет. Бобриков побелел.
– Ты нам ни к чему, так что не вздрагивай, – успокоил его бандит. – Это я армянина мочить буду.
– Он отдаст, – непослушными губами произнес Бобриков. – Придет и все отдаст.
Жалко было старика. Бобриков не хотел, чтобы бедолагу убили из-за каких-то денег.
– Мы ему счетчик включим, – сообщил рэкетир. – Сто тысяч он нам был должен, а теперь еще проценты побегут.
Бобриков не поверил собственным ушам. Стоял и смотрел на непрошеных гостей. Но те, похоже, нисколько не шутили.
– Сто тысяч? – недоверчиво переспросил Бобриков.
Знал, что рэкетиры – это жестокие и бессердечные люди, но чтоб за сто тысяч убивать…
– Я отдам, – сказал Саша. – Сам.
Я внутренне был готов ему поаплодировать. Он оказался неплохим парнем, готовым уберечь ближнего от неприятностей, даже понеся при этом какие-то расходы. Это свое свойство он тотчас же и продемонстрировал, вытащив из кармана сто тысяч рублей.
– Вот! – сказал благородный Саша. – Возьмите!
Рэкетир смотрел на деньги так, как пять минут назад смотрел на предложенную ему мелочь. Ситуация была столь узнаваемой, что Бобриков обмер и превратился в статую.
– Нет, он все-таки прикалывается, – пробормотал бандит.
– Ты че, чувак? От жизни притомился? – осведомился второй. – Баксов сто тысяч! Баксов!
И до того у Саши Бобрикова было не самое беспечное выражение лица, но теперь он изумился так, что его вовсе нельзя было узнать.
– Долларов? – не сдержался он. – Сто тысяч?
Более растерянного человека я в жизни своей не видел. Оно и понятно. Кто такой Гаспарян? Владелец крохотной каморки, в которой он днями чинит чужую сношенную обувь. Он не хватает звезд с неба, и заработка ему явно достаточно лишь на хлеб и самую дешевую колбасу, какую только можно купить в магазине. И требовать с него сто тысяч долларов – едва ли не то же самое, что обкладывать данью бомжа.
Один из парней выглянул из мастерской и сделал знак своим товарищам, оставшимся в машинах. Тотчас же те и появились, и обнаружилось, что к Ашоту прибыла целая бригада – восемь человек. Испытавший немалое потрясение Бобриков едва нашел в себе силы, чтобы обратить внимание страшных рэкетиров на несоответствие их мощи и скромности существования такого человека, как Ашот Гаспарян.
– Вы что-то напутали, – пробормотал Саша. – Это же Гаспарян! Обувщик! Откуда у него такие деньги?
Он, похоже, все больше укреплялся в мысли, что произошла какая-то чудовищная ошибка, и когда уверился в этом окончательно, один из бандитов извлек из внутреннего кармана куртки пухлую пачку цветных фотоснимков.
– Это что? – спросил недобрый гость. – А это? А вот это?
Он перебирал фотографии по одной и каждую из них показывал Бобрикову. Фотографии были что надо, как картинки из красивой жизни: старинные замки, «Роллс-Ройсы», яхты. Но не это поразило Бобрикова, а наличие на всех без исключения фотографиях старого Ашота Гаспаряна. Нет, на фотографиях Гаспарян вовсе не выглядел старым, напротив, смотрелся так хорошо, что можно было подумать, что и не он это вовсе. Но это был, конечно, он. Где-то в смокинге, где-то с сигарой, еще было фото из разряда «Гаспарян в котелке и с тростью». Бобриков смотрел на все это широко открытыми глазами и явно ничего не понимал. Его собеседник пришел ему на помощь.
– Вот это твой «обувщик» на фоне своего дома, – сообщил рэкетир. – Замок во Франции. Неплохо?
А замок действительно был неплох. Роскошное убранство. Газоны вычурно подстрижены. Ашот Гаспарян на фоне этого великолепия смотрелся прекрасно.
– А это он на своей яхте.
Это и не яхта вообще-то. Это настоящий круизный лайнер. Здесь Ашот в одних плавках и, несмотря на свой очень даже преклонный возраст, обнимает двух полногрудых девиц. Девчонки прямо из «Плейбоя». Даже не верилось, что подобное счастье доступно невзрачному на вид Ашоту.
– Его «Роллс-Ройс».
Отличная машина.
– Его личный самолет.
Черт побери, какая красота!
– Это он в Монте-Карло.
На фото – Ашот за игорным столом, внимательно следит за игрой и курит сигару. Дым ест ему глаза, он щурится.
– Вот отмечают его день рождения. Лужайка, пальмы, на заднем плане – белоснежный дворец.
– Это на Гавайях, – пояснил бандит.
Много-много гостей. Мужчины в смокингах, дамы в вечерних туалетах. В центре – довольный жизнью Гаспарян. А рядом с ним… Бобриков недоверчиво прищурился вглядываясь.
– Да, – флегматично подтвердил бандит. – Ты не ошибся. Это американский президент.
На Бобрикова было больно смотреть. Пережитые душевные страдания не красят никого.
– Да ты и не знал ничего, похоже, – будто бы только что обнаружил рэкетир.
– Не знал, – прошептал потрясенный Бобриков.
– Это же Ашот! – сказал бандит, причем имя «Ашот» он произнес со смесью восторга и ненависти одновременно. – Он пол Москвы под собой держит! Вся армянская мафия под ним! Казино, гостиницы, проститутки на Тверской – это же все его хозяйство!
Бобриков хлопал ресницами, пытаясь постичь смысл сказанного.
– А эта халупа, – бандит повел рукой вокруг, – всего лишь для прикрытия.
Бобриков знал Ашота давно. Лично не был знаком, но видел старика тысячи раз. Эта покосившаяся от времени будка мастерской стояла здесь всегда, сколько Бобриков себя помнил. Ашот представлялся ему бессловесным и безобидным мудрым стариком, какими только старики и бывают. Человек, тихо доживающий свой век. Никому не нужный. Одинокий. Бедный, как церковная мышь. Человек, до которого никому никогда нет дела и о ком вспоминают, лишь обнаружив необходимость отнести в починку обувь. И вдруг – дворцы, яхты, красавицы из «Плейбоя».
А один из бандитов тем временем будто случайно сдвинул в сторону табурет, под которым обнаружился картонный ящик. Ящик был без крышки, и потому сваленные в него в беспорядке пистолеты, общим количеством десятка в полтора, Бобриков увидел сразу же. Он даже не успел испугаться, потому что бандит сказал совершенно будничным голосом:
– Это Ашот о безопасности своей печется.
Находка подвигла рэкетиров на новые поиски, и они стали бесцеремонно сбрасывать с полок старую обувь. Бобриков им не препятствовал и даже не пытался протестовать – и очень скоро получил возможность освежить свои впечатления. За рваной обувью обнаружились пачки денег: заклеенные бумагой или перевязанные бечевкой, они беспорядочно заполняли все полки, а сданная в ремонт обувь служила им лишь прикрытием, и трудно было сказать, какие суммы кроются в этих горах, состоящих из дензнаков.
– А ты говоришь – обувщик, – наставительно сказал рэкетир.
Распахнув дверь, крикнул своим товарищам:
– Несите сумки!
В присутствии бессловесного и крайне опечаленного Бобрикова бандиты собрали щедрый рэкетирский урожай и отбыли, прихватив и ящик с пистолетами. Бобриков следил за отбытием иномарок с потерянным видом и несколько пришел в себя, лишь обнаружив, что остался один.
В мастерской был совершенный разгром. Спохватившись, Бобриков принялся наводить порядок и за пятнадцать минут привел мастерскую в почти первоначальный вид. Почти – потому что теперь здесь не было ни денег, ни оружия. И Бобриков понял, что и ему здесь делать нечего. Желание убежать прочитывалось на его лице, но побег не удался. Скрипнула дверь. Вошел Гаспарян. При его появлении с бедным Бобриковым что-то случилось. Он не мог устоять на ногах и опустился на табурет. Гаспарян, казалось, ничего не заметил. Бобриков смотрел на него такими глазами, какими смотрят на человека, про которого внезапно стало известно, что он злодейски умертвил сто пятьдесят человек, среди которых были женщины и дети.
– Никто нэ приходил? – спросил старый Ашот.
Он все так же сутулился, но теперь Бобрикову казалось, что сутулость эта – не от прожитых лет, а от груза преступлений, совершенных крестным отцом армянской мафии.
– Никто нэ приходил? – повторил вопрос Гаспарян.
– Нет, – соврал Бобриков и тут же, безо всякого перехода, добавил: – Мне домой.
– Што? – удивился Гаспарян.
– Домой.
– Иды, – пожал плечами старик.
Бобриков поднялся с табурета и нетвердо шагнул к двери.
Я оторвался от монитора и тоже встал. Светлана вопросительно взглянула на меня.
– Заканчиваем, – сказал я и вышел из фургона.
Бобриков уже выскочил из мастерской и стремительно удалялся от нее, явно готовясь перейти на бег. Он мчался прямо на меня, но меня не видел. В его глазах не было ничего, кроме выражения ужаса. А тут еще насмешник Гаспарян крикнул бедному парню в спину:
– Эй! А пыстолэт гдэ? А дэнги гдэ?
Бобриков тотчас прибавил скорости и, поскольку он мчался, не разбирая дороги, налетел на меня. Я, наверное, показался ему деревом, потому что он тут же предпринял попытку обогнуть препятствие. Мне пришлось схватить его за руку.
– Все в порядке? – осведомился я.
Он смотрел на меня и явно не узнавал. Потом что-то промелькнуло в его взгляде, какая-то искра.
– Все в порядке? – повторил я.
Бобриков повел взглядом вокруг. Все наши уже высыпали из фургона и стояли поодаль, наблюдая за происходящим. Один из операторов снимал нас не таясь. Ашот Гаспарян беззвучно смеялся в свои седые усы. Подъехали иномарки с «рэкетирами», и выглядели эти ребята сейчас совсем не грозно.
И тогда Бобриков засмеялся – дробно, нервно. С этим смехом из него уходил пережитый страх.
– Я поверил, – сказал он. – Я и вправду поверил!
Будто и сам удивлялся собственной доверчивости. Вокруг нас уже собралась толпа любопытных. Все новые и новые люди подходили, еще минута или две – и нам уже не вырваться из этого живого кольца.
– Все! – сказал я. – Уезжаем!
Напоследок похлопал Бобрикова по плечу:
– До встречи в студии!
Он ничего не ответил, но счастливо улыбнулся. То ли радовался тому, что его покажут по телевизору, то ли испытывал восторг, окончательно удостоверившись, что никакой Ашот не мафиози.
7
Президент телекомпании «Стар ТВ» Олег Александрович Боголюбов занимал огромный, едва ли не в половину футбольного поля, кабинет в одном из зданий в самом центре Москвы. Еще два года назад никто не знал об этой компании, да и существовала ли она в те времена – загадка, но в последние несколько месяцев боголюбовская команда сделала стремительный и эффектный рывок, в одночасье став лидером, и продолжала набирать очки, принимая под свое крыло все новых и новых производителей популярных телепрограмм. Только и было слышно: один присоединился к «Стар ТВ», другой – тоже, а тот вон пока не в команде, но предварительные переговоры уже ведет.
– Они съедят всех, – мрачно пророчествовал Демин. – Прямо акулы какие-то. Настоящие хищники.
На самом деле Боголюбов впечатления хищника не производил. Молод, приятен в общении, улыбчив. Деловая хватка у него, конечно, имелась, но в своих действиях «Стар ТВ», как мне приходилось слышать, обходилась без особых грубостей и ударов в спину. Между нами и боголюбовской компанией не было теплых отношений, мы являлись конкурентами, и этим все сказано, но Гена Огольцов, несмотря на свою экстравагантность, проявлявшуюся время от времени, все-таки был очень неглупым человеком, и его слова о полезности дружбы с нужными людьми я запомнил. Прежде чем что-либо предпринимать, мы еще раз прикинули свои возможности. Получалось так, что сил у нас хватало только на производство четырех выпусков в месяц – два выпуска деминского сериала и два выпуска Светланиной программы. Это вдвое меньше, чем требовал Огольцов. Достичь желаемого мы могли одним путем – оттянуть силы с программы «Вот так история!», что было равнозначно самоубийству. Значит, надо договариваться со «Стар ТВ». Так я оказался в боголюбовском кабинете.
С Боголюбовым мне приходилось встречаться, но все больше на бегу, и теперь он, разглядывая меня, щурился, будто видел впервые, и с интересом изучал. Это я уже потом понял, что у него такая манера общения. Любил сбивать с толку неподобающей моменту мимикой.
– Поздравляю, коллега, – сказал я ему первым делом.
– С чем?
– С успехом последних месяцев.
Он улыбнулся усталой улыбкой человека, который один только и знает истинную цену достигнутого успеха.
– Спасибо.
– Ваша компания…
– Давай на «ты», – предложил он.
– Твоя компания скоро превратится в империю.
– Я надеюсь, что этот момент наступит не слишком быстро.
– Вот как? – удивился я.
Не очень-то я ему поверил, если честно.
– Любой организм нормально функционирует только тогда, когда он развивается. А дальше следует старение. И неизбежная смерть. Сформировавшаяся окончательно империя – обреченный организм. Перестала расти и скоро непременно умрет.
Я его понял. Смысл жизни – только в движении. Кто остановился, тот погиб. Он был очень неглупым парнем, этот Боголюбов.
– Это хорошо, что мы мыслим одинаково, – сказал я. – Возможно, нам удастся найти общий язык.
Он благосклонно кивнул в ответ. По его взгляду я прочитывал его характер. Холодный и очень расчетливый.
– Мы готовим новые программы, – сообщил я. – И очень на них рассчитываем. Прочим им не меньший успех, чем имеет наша «Вот так история!». Именно поэтому ищем компаньонов. Нужно мощное начало. Успех с первых же выпусков.
Боголюбов молчал и слушал. Он очень грамотно вел себя. До поры лучше совсем не проявлять инициативы. Пусть выговорится твой собеседник, получится, что он выступает в роли просителя, и тогда только от тебя зависит, соглашаться или нет. За тобой последнее слово. Сейчас последнее слово оставалось за Боголюбовым. Он набирал очки, еще даже не открывая рта. Для нас – для меня, для Светланы, для Ильи – это была не самая лучшая ситуация. И мы никогда не обратились бы к Боголюбову, если бы не вставшие перед нами проблемы. Теперь весь вопрос – какие условия попытается выторговать для себя Боголюбов.
– А что за программы? – спросил Боголюбов. – Пилотные выпуски есть?
– Они практически готовы. Надо несколько дней на доводку.
– Жанр?
– Одна программа делается исключительно для женщин. Всякая всячина, собранная вместе. Как бы «Космополитен», но только на телеэкране.
– Хронометраж?
– Ориентируемся на тридцать минут.
– А второй проект?
– Пятнадцатиминутные выпуски. Своеобразный телесериал. Герои переходят из серии в серию, но тема каждый раз новая. Ликбез для обывателя. Герои сериала разыгрывают небольшие спектакли, отвечая на извечное «Что делать?». Что делать, если купил в магазине бракованную вещь или просроченные продукты. Что делать, если с телефонной станции пришел счет за междугородные переговоры, которых ты не вел. И множество других «Что делать?».
Боголюбов терпеливо ждал.
– Мы предлагаем «Стар ТВ» поучаствовать в этих проектах.
Он сделал вид, что раздумывает. На самом деле он давно понял, зачем я пришел, и почти наверняка был готов к ответу. Но – тянул время, выдерживая правила игры. Чтобы он окончательно не уверился в том, что является хозяином положения, я сказал:
– Непременное условие вашего участия – хорошее эфирное время.
Его взгляд стал еще более задумчивым. Но теперь уже я взял паузу.
– Я не люблю рисковать в одиночку, – сказал Боголюбов. – Тем более – брать на себя чужой риск.
Посмотрел на меня так, будто я предлагал ему что-то недостойное и только его природная проницательность позволила вовремя обнаружить подвох.
– Ты приходишь и говоришь: вот у меня идея, давай поработаем, – продолжал Боголюбов. – А эфирное время я отдаю свое. Несправедливо.
– Почему же?
– Потому что свою «Вот так история!» ты в эфире не подвинешь. Правильно? Она – твой основной капитал. Хорошо раскрученная, чертовски популярная программа. Ею ты рисковать не станешь. А рискнуть предлагаешь мне. Я отдаю свое эфирное время, еще не зная, как пойдут эти новые проекты.
По опыту я знал, что перечисление предстоящих трудностей и рисков – всего лишь прелюдия. Артподготовка, пальба по площадям, которую непременно проводит всякий уважающий себя бизнесмен, прежде чем перейти к главному – к выставлению условий. Что и произошло.
– Давай по-честному! – предложил Боголюбов, заглядывая мне в глаза. – Ты поучаствуешь в проекте всем своим пакетом.
Я даже не сразу понял, что он предлагает. А Боголюбов молчал, все так же глядя на меня.
– Всем пакетом? – переспросил я.
– Да.
– Я не совсем понимаю.
– Ты придешь в «Стар ТВ» не только с новыми программами, но и со своей любимой «Вот так история!».
Я неуверенно улыбнулся. Не мог понять, что означают его слова. Вежливый отказ?
– Ты хочешь, чтобы я отдал тебе свою программу?
Нет, что ты! – широко улыбнулся Боголюбов, демонстрируя дружелюбие, но взгляд его при этом был по-прежнему холоден и цепок. – Как тебе в голову такое могло прийти? Просто я, вкладывая деньги и отдавая лучшее эфирное время, хочу подстраховаться. Ты берешь меня в долю…
– О какой доле речь?
– У тебя ведь фирма.
– Не у меня. Нас трое.
– А я буду четвертым.
Нет, он все-таки не шутил! Мне понадобилось время, чтобы это осознать. Вообще-то тугодумом я никогда не был, но когда некто у тебя на глазах запускает руку в твой карман и при этом мило улыбается – у тебя запросто может сложиться впечатление, что ты чего-то не понимаешь и ничего страшного не происходит.
– Мы, наверное, не поняли друг друга, – сказал я. – Я пришел не просить денег, а предложить поучаствовать в проекте на взаимовыгодных условиях.
– Свою позицию я высказал.
Значит, все всерьез.
– В таком случае я настаиваю на взаимовыгодном участии в прибылях друг друга, – сказал я. – Мы отдаем часть акций своей компании, взамен получаем пропорциональную часть акций «Стар ТВ».
– Об этом не может быть и речи.
Боголюбов даже поджал губы, отчего его лицо приобрело не то надменное, не то обиженное выражение. «Ты меня хочешь надуть», – как бы говорил он своим видом.
Я не очень понимал, почему он упорствовал. Новые программы мы предлагали под своей фирменной маркой. Затраты были готовы нести поровну. И даже на прайм-тайм поначалу, если честно, не очень-то претендовали, понимая, что сначала надо попробовать, а дальше будет видно. И все, совершенно все вопросы можно было обсуждать. В том числе и долю расходов каждой стороны, и дележ предполагаемой прибыли. Так обычно и делается: стороны объявляют свои позиции, зачастую взаимоисключающие, а потом путем долгих переговоров идут к компромиссу, какому-то решению, удовлетворяющему всех. Сейчас же этого не было. Никаких переговоров: Боголюбов сразу объявил, что на уступки он не пойдет. Отказ – так это называется.
– Они съедят всех, – мрачно пророчествовал Демин. – Прямо акулы какие-то. Настоящие хищники.
На самом деле Боголюбов впечатления хищника не производил. Молод, приятен в общении, улыбчив. Деловая хватка у него, конечно, имелась, но в своих действиях «Стар ТВ», как мне приходилось слышать, обходилась без особых грубостей и ударов в спину. Между нами и боголюбовской компанией не было теплых отношений, мы являлись конкурентами, и этим все сказано, но Гена Огольцов, несмотря на свою экстравагантность, проявлявшуюся время от времени, все-таки был очень неглупым человеком, и его слова о полезности дружбы с нужными людьми я запомнил. Прежде чем что-либо предпринимать, мы еще раз прикинули свои возможности. Получалось так, что сил у нас хватало только на производство четырех выпусков в месяц – два выпуска деминского сериала и два выпуска Светланиной программы. Это вдвое меньше, чем требовал Огольцов. Достичь желаемого мы могли одним путем – оттянуть силы с программы «Вот так история!», что было равнозначно самоубийству. Значит, надо договариваться со «Стар ТВ». Так я оказался в боголюбовском кабинете.
С Боголюбовым мне приходилось встречаться, но все больше на бегу, и теперь он, разглядывая меня, щурился, будто видел впервые, и с интересом изучал. Это я уже потом понял, что у него такая манера общения. Любил сбивать с толку неподобающей моменту мимикой.
– Поздравляю, коллега, – сказал я ему первым делом.
– С чем?
– С успехом последних месяцев.
Он улыбнулся усталой улыбкой человека, который один только и знает истинную цену достигнутого успеха.
– Спасибо.
– Ваша компания…
– Давай на «ты», – предложил он.
– Твоя компания скоро превратится в империю.
– Я надеюсь, что этот момент наступит не слишком быстро.
– Вот как? – удивился я.
Не очень-то я ему поверил, если честно.
– Любой организм нормально функционирует только тогда, когда он развивается. А дальше следует старение. И неизбежная смерть. Сформировавшаяся окончательно империя – обреченный организм. Перестала расти и скоро непременно умрет.
Я его понял. Смысл жизни – только в движении. Кто остановился, тот погиб. Он был очень неглупым парнем, этот Боголюбов.
– Это хорошо, что мы мыслим одинаково, – сказал я. – Возможно, нам удастся найти общий язык.
Он благосклонно кивнул в ответ. По его взгляду я прочитывал его характер. Холодный и очень расчетливый.
– Мы готовим новые программы, – сообщил я. – И очень на них рассчитываем. Прочим им не меньший успех, чем имеет наша «Вот так история!». Именно поэтому ищем компаньонов. Нужно мощное начало. Успех с первых же выпусков.
Боголюбов молчал и слушал. Он очень грамотно вел себя. До поры лучше совсем не проявлять инициативы. Пусть выговорится твой собеседник, получится, что он выступает в роли просителя, и тогда только от тебя зависит, соглашаться или нет. За тобой последнее слово. Сейчас последнее слово оставалось за Боголюбовым. Он набирал очки, еще даже не открывая рта. Для нас – для меня, для Светланы, для Ильи – это была не самая лучшая ситуация. И мы никогда не обратились бы к Боголюбову, если бы не вставшие перед нами проблемы. Теперь весь вопрос – какие условия попытается выторговать для себя Боголюбов.
– А что за программы? – спросил Боголюбов. – Пилотные выпуски есть?
– Они практически готовы. Надо несколько дней на доводку.
– Жанр?
– Одна программа делается исключительно для женщин. Всякая всячина, собранная вместе. Как бы «Космополитен», но только на телеэкране.
– Хронометраж?
– Ориентируемся на тридцать минут.
– А второй проект?
– Пятнадцатиминутные выпуски. Своеобразный телесериал. Герои переходят из серии в серию, но тема каждый раз новая. Ликбез для обывателя. Герои сериала разыгрывают небольшие спектакли, отвечая на извечное «Что делать?». Что делать, если купил в магазине бракованную вещь или просроченные продукты. Что делать, если с телефонной станции пришел счет за междугородные переговоры, которых ты не вел. И множество других «Что делать?».
Боголюбов терпеливо ждал.
– Мы предлагаем «Стар ТВ» поучаствовать в этих проектах.
Он сделал вид, что раздумывает. На самом деле он давно понял, зачем я пришел, и почти наверняка был готов к ответу. Но – тянул время, выдерживая правила игры. Чтобы он окончательно не уверился в том, что является хозяином положения, я сказал:
– Непременное условие вашего участия – хорошее эфирное время.
Его взгляд стал еще более задумчивым. Но теперь уже я взял паузу.
– Я не люблю рисковать в одиночку, – сказал Боголюбов. – Тем более – брать на себя чужой риск.
Посмотрел на меня так, будто я предлагал ему что-то недостойное и только его природная проницательность позволила вовремя обнаружить подвох.
– Ты приходишь и говоришь: вот у меня идея, давай поработаем, – продолжал Боголюбов. – А эфирное время я отдаю свое. Несправедливо.
– Почему же?
– Потому что свою «Вот так история!» ты в эфире не подвинешь. Правильно? Она – твой основной капитал. Хорошо раскрученная, чертовски популярная программа. Ею ты рисковать не станешь. А рискнуть предлагаешь мне. Я отдаю свое эфирное время, еще не зная, как пойдут эти новые проекты.
По опыту я знал, что перечисление предстоящих трудностей и рисков – всего лишь прелюдия. Артподготовка, пальба по площадям, которую непременно проводит всякий уважающий себя бизнесмен, прежде чем перейти к главному – к выставлению условий. Что и произошло.
– Давай по-честному! – предложил Боголюбов, заглядывая мне в глаза. – Ты поучаствуешь в проекте всем своим пакетом.
Я даже не сразу понял, что он предлагает. А Боголюбов молчал, все так же глядя на меня.
– Всем пакетом? – переспросил я.
– Да.
– Я не совсем понимаю.
– Ты придешь в «Стар ТВ» не только с новыми программами, но и со своей любимой «Вот так история!».
Я неуверенно улыбнулся. Не мог понять, что означают его слова. Вежливый отказ?
– Ты хочешь, чтобы я отдал тебе свою программу?
Нет, что ты! – широко улыбнулся Боголюбов, демонстрируя дружелюбие, но взгляд его при этом был по-прежнему холоден и цепок. – Как тебе в голову такое могло прийти? Просто я, вкладывая деньги и отдавая лучшее эфирное время, хочу подстраховаться. Ты берешь меня в долю…
– О какой доле речь?
– У тебя ведь фирма.
– Не у меня. Нас трое.
– А я буду четвертым.
Нет, он все-таки не шутил! Мне понадобилось время, чтобы это осознать. Вообще-то тугодумом я никогда не был, но когда некто у тебя на глазах запускает руку в твой карман и при этом мило улыбается – у тебя запросто может сложиться впечатление, что ты чего-то не понимаешь и ничего страшного не происходит.
– Мы, наверное, не поняли друг друга, – сказал я. – Я пришел не просить денег, а предложить поучаствовать в проекте на взаимовыгодных условиях.
– Свою позицию я высказал.
Значит, все всерьез.
– В таком случае я настаиваю на взаимовыгодном участии в прибылях друг друга, – сказал я. – Мы отдаем часть акций своей компании, взамен получаем пропорциональную часть акций «Стар ТВ».
– Об этом не может быть и речи.
Боголюбов даже поджал губы, отчего его лицо приобрело не то надменное, не то обиженное выражение. «Ты меня хочешь надуть», – как бы говорил он своим видом.
Я не очень понимал, почему он упорствовал. Новые программы мы предлагали под своей фирменной маркой. Затраты были готовы нести поровну. И даже на прайм-тайм поначалу, если честно, не очень-то претендовали, понимая, что сначала надо попробовать, а дальше будет видно. И все, совершенно все вопросы можно было обсуждать. В том числе и долю расходов каждой стороны, и дележ предполагаемой прибыли. Так обычно и делается: стороны объявляют свои позиции, зачастую взаимоисключающие, а потом путем долгих переговоров идут к компромиссу, какому-то решению, удовлетворяющему всех. Сейчас же этого не было. Никаких переговоров: Боголюбов сразу объявил, что на уступки он не пойдет. Отказ – так это называется.