Владимир Гриньков. Помеченный смертью

   – Ваше лицо мне знакомо. Где-то встречались, наверное?
   Бородин всмотрелся и качнул головой:
   – Не припоминаю.
   Они действительно никогда не встречались прежде, это у Морозова был такой тактический ход – мостик перебрасывал к собеседнику, устанавливал контакт.
   Кабинет Морозова совершенно не был похож на врачебный: ковер на полу, книги вдоль стен, в углу негромко мурлычет радио. Хорошее радио, дорогой аппарат, Бородин даже заинтересовался.
   Морозов его и не тревожил, давал время освоиться. И только после длительной паузы сказал:
   – Из Гонконга приемник. Друг привез. Отличная вещица, я даже не мог предположить, что там такое умеют делать.
   – Я думал, японская.
   – В том-то и дело, что Гонконг. Вы, кстати, радиоделом не увлекаетесь?
   – Нет.
   – Времени не хватает, – поддержал ниточку разговора Морозов.
   – Не хватает.
   – Но какие-то увлечения есть, наверное.
   – Нет.
   – Совсем?
   – Совсем.
   – А где вы работаете, если не секрет?
   – Я предприниматель.
   – Фирма крупная?
   – Достаточно крупная, – ответил Бородин, суровея.
   Он уже привык к тому, что сначала выведывают, хорошо ли поставлено у него дело, а потом, убедившись, что он в средствах не стеснен, назначают цену за свои услуги – втрое выше обычной. Морозов, кажется, прочитал эту мысль на бородинском лице и с доброй снисходительной улыбкой поправился:
   – Я лишь хочу понять, насколько напряжен ритм вашей жизни.
   – Я понял, – кивнул Бородин, еще больше суровея, оттого что его мысли угаданы.
   – Много приходится работать?
   – Да.
   – Встаете рано?
   – Да.
   – И поздно ложитесь?
   – Да.
   Морозов провел ладонью по столу, будто смахивая с его поверхности невидимую пыль.
   – Вы несколько зажаты.
   – Что? – не понял Бородин.
   – Я говорю, что вы очень настороженны и зажаты. И у нас с вами беседа получается какая-то протокольная, сухая.
   – Я не очень люблю говорить о себе.
   – А вы не говорите о себе. Отстранитесь. Как ваше имя-отчество?
   – Андрей Алексеевич.
   – Фамилия?
   – Бородин.
   – Вот и расскажите мне об Андрее Алексеевиче Бородине. Знаете такого человека?
   – Знаю, – осторожно усмехнулся Бородин.
   – Расскажите мне о нем, что вам известно.
   – Это очень неконкретно. Вопросы, пожалуйста, задавайте.
   – Бородину много приходится работать?
   – Много.
   – А что в его работе самое трудное?
   – Думать.
   – Почему?
   – От его реакции слишком много зависит.
   – Прибыль, да?
   – И прибыль тоже.
   – А кроме прибыли – что?
   – Все. Вся жизнь.
   – У Бородина есть враги?
   – Как и у любого человека.
   – Он их боится?
   – Нет.
   Морозов быстро взглянул на собеседника.
   – Бородин сильнее своих врагов?
   – Да.
   – Они не доставляют ему хлопот?
   – Нет.
   – А семья?
   – Что – семья?
   – У Андрея Алексеевича Бородина есть семья?
   – Есть.
   – Жена? Дети?
   – Жена и сын.
   – Бородин беспокоится за сына?
   – В общем, да.
   – Его сыну угрожает опасность?
   – Нет.
   – А жене?
   – Нет.
   – Жена Бородина изменяет?
   Бородин резко вскинул голову.
   – Изменяет? – повторил вопрос Морозов.
   – Нет. Ну у вас такие вопросы…
   – Я не задал еще ни одного лишнего вопроса.
   – Ну хорошо, – поморщился Бородин.
   Он уже совершенно не проявлял энтузиазма.
   – Родители Бородина живы?
   – Да.
   – Они часто болеют?
   – Не чаще, чем другие люди в их возрасте.
   – У Бородина часто срываются сделки?
   Переход был слишком стремительным – и Бородин растерялся, переспросил:
   – Что?
   – В бизнесе Бородина часто случаются неудачи? Сделка сорвалась, кто-то подвел, кредит не дали или еще что-то в этом роде.
   – Бывает.
   – Это нервирует?
   – Конечно.
   – Сильно?
   – Я бы не сказал.
   – А как выходит из стресса?
   – Кто?
   – Бородин?
   – По-разному.
   – Алкоголь?
   – В меру.
   – Выезды на природу?
   – Нет.
   – Женщины?
   – Нет.
   – Нет? – вроде бы даже удивился Морозов. – Почему?
   – После стресса на женщин смотреть не хочется.
   – Но потом все приходит в норму?
   – Да.
   Бородин уже совсем посмурнел лицом.
   – Бородину часто приходится обманывать?
   – Нет.
   – У него есть такие враги, которые способны устранить его физически?
   – Нет.
   Бородин все больше темнел лицом.
   – А сам он способен расправиться со своим конкурентом с жестокостью? Вы понимаете, о чем я вас спрашиваю?
   – Я понимаю! – взорвался Бородин. – Я все в ваших вопросах понимаю! Я не понимаю одного – к чему все это? Что за комедия?
   Он побагровел и выглядел ужасно.
   – Не надо кричать, – кротко попросил Морозов.
   Чертов «волосатик»!
   – Я не того ожидал, когда шел к вам! – все еще кричал Бородин, правда, уже остывая.
   – А чего вы ожидали?
   – Помощи.
   – Помощь не может быть абстрактной, такой, знаете, вообще. Я должен сначала обнаружить причину происходящего с вами и только потом действовать. А я ее не вижу – этой причины! Не вижу! Все у вас нормально – на словах, – все без проблем. И едва я пытаюсь копнуть глубже – вы выпускаете иголки, как еж.
   Морозов слишком, наверное, увлекся, обличая, и сам это почувствовал.
   – У меня метод простой и эффективный, – сказал он мягким голосом. – Нахожу причину, провожу после этого с пациентом все необходимое – и через пару недель человек забывает о своих трудностях.
   «Через пару недель» – это звучало очень заманчиво. Бородин вздохнул, не сдержавшись. Морозов неожиданно засмеялся:
   – Самые сложные пациенты – предприниматели. Они всегда очень собранны, мозги у них работают четко, как калькулятор, и еще – они никому никогда не доверяют, даже врачу.
   Морозов склонился и заглянул собеседнику в глаза:
   – А в таких случаях нельзя сохранять трезвый рассудок. Надо расслабиться. Доверие и полная открытость – и тогда у нас с вами все получится.
   Его голос звучал тихо и завораживающе – почти шепот. У Бородина почему-то потеплели ладони.
   – Полное доверие, – продолжал Морозов. – Это даже не исповедь. Это другое. Шелест, шум, шаги, шорох, шмель шуршит…
   Бородин даже не сразу уловил, что речь Морозова стала бессмысленной и бессвязной, только вот этот звук и остался – ш-ш-ш-ш – от него кружилась голова и тяжелели веки. Голос говорившего стал немного громче и звучал как будто издалека. Бородин теперь вновь улавливал слова:
   – Я вам помогу. Но – полное доверие. Непременное условие. Я знаю, что делаю. Через две недели все придет в норму. Требуется только ваше согласие.
   Пауза – и вдруг коротко и громко, как вскрик:
   – Вы согласны?
   – Да! – так же громко и для самого себя неожиданно ответил Бородин и очнулся.
   Морозов склонился над ним, внимательно вглядываясь в глаза:
   – Как вы себя чувствуете?
   – Нормально, – ответил Бородин.
   – Какие-нибудь неприятные ощущения есть?
   – Голова немного побаливает.
   – Вы за рулем?
   – У меня шофер.
   – Отлично. Не садитесь сегодня за руль. И вообще будет лучше, если поедете домой. Вам надо отдохнуть. Три или четыре часа сна.
   – Я столько днем не сплю, – слабо улыбнулся Бородин.
   – И тем не менее.
   Морозов сделал какую-то пометку в лежащем перед ним блокноте.
   – Я жду вас завтра в двенадцать.
   – Хорошо, – отозвался Бородин.
   – Пожалуйста, сегодня – никакого алкоголя, снотворных, наркотиков.
   – Наркотиков? – удивился Бородин и как-то пьяно качнул головой. – Я не… Я не…
   Морозов склонился над ним и приподнял веко.
   – Ничего, – сказал после паузы. – Все будет в порядке.
   Бородин, ступая на ватных ногах, спустился к машине. Сел на переднее сиденье, коротко и не очень четко сказал водителю:
   – Домой!
   Он видел все предметы вокруг, но они почему-то имели нечеткие очертания, будто были сделаны из студня. Видеть это было невыносимо. Бородин торопливо смежил веки и через несколько мгновений уснул.
   Проснулся он на следующий день, в шесть часов утра. Обвел взглядом комнату – он лежал на своей постели, рядом с женой. Жена еще спала, и не у кого было спросить, что такое с ним, Бородиным, накануне приключилось.

7

   Все повторилось. Кирилл проснулся, как и накануне, и через несколько минут услышал неясный шум за дверью, это Анна выскользнула из дома через окно, чтобы через пару долгих минут окунуться в ласковую воду океана. Кирилл выждал эти две минуты, поднялся и вышел из дома. Он направился к океану по тропе, по которой только что прошла Анна, шел медленно и при этом непроизвольно оглядывался по сторонам. Это выглядело смешно, но некому было оценить комизм ситуации.
   Место для наблюдения у него было отличное. Стволы двух пальм поднимались из песка, из одной точки, и только в полуметре от земли разделялись, завершаясь высоко в небе двумя раскидистыми кронами, и вот за этими пальмами и готов был затаиться Кирилл. Он пока не видел Анну, она была где-то впереди, у кромки воды или в воде. Кирилл пригнулся, чтобы не быть обнаруженным, сделал шаг вперед, и вдруг кто-то неожиданно и резко схватил его за ногу и рванул вверх. Кирилл от неожиданности вскрикнул, и в следующий миг оказался висящим вниз головой, подвешенный к ветке за ногу.
   – Ого! – услышал он, рванулся, но на ноги встать не смог, продолжая висеть, вид имея самый что ни на есть глупый.
   Перед ним стояла Анна – смешливая, руки в карманах халатика.
   – Хорошая обезьяна! – сказала с восторгом Анна. – Редкий экземпляр! Что за порода? Бабуин?
   Кирилл побагровел – то ли от стыда и досады, то ли от того, что висел вниз головой. А Анна присела на корточки, Так что ее гладкие колени оказались перед самым носом Кирилла, и сказала ненатуральным голосом:
   – Ох, это ты? Вот неожиданность! Извини, родной! Я здесь поставила ловушку на обезьян, они повадились по утрам шелестеть травой.
   Ее глаза смеялись – она все прекрасно понимала. Вычислила его – и проучила, как мальчишку.
   – Перережь веревку! – процедил сквозь зубы Кирилл.
   – Жалко!
   – Перережь! – зашипел он.
   Анна ушла на станцию и вернулась через пару минут с ножом, перерезала веревку. Кирилл упал, но не больно, тут же подхватился и сел в траве, с мрачным видом рассматривая что-то у себя под ногами.
   – Не ушибся? – заботливо пропела Анна.
   Ее голос звучал просто издевательски. Кирилл зло глянул на нее, резко поднялся и пошел на станцию.
   Анна вернулась почти через час. Была бодра и весела – и это уж совсем было невыносимо.
   – Я разрезала веревку. Ты сделаешь мне новые силки.
   – К черту! – односложно ответил Кирилл.
   – Ты не в духе? – она участливо заглянула в его глаза.
   – К черту! – повторил Кирилл, все больше распаляясь.
   Анна поняла, что он очень не в духе, и отстала. Они не разговаривали ни во время завтрака, ни после него. Как-то так оказалось, что им обоим есть чем заняться в этот день, и они разошлись в стороны, потеряв друг друга из вида.
   Кирилл злился и никак не мог успокоиться. В какой-то момент, услышав шаги за стеной, он быстро поднялся, чтобы закрыть окно – хотел продемонстрировать Анне, насколько сердит, – и замер. За окном, на поляне, было много людей, больше десятка. Африканцы в пестрых рубашках, все мужчины, неспешно шли к дому. Они еще не видели Кирилла, и он мог бы спокойно уйти, скрыться в зарослях, но был слишком сердит сегодня, и мысль о возможном бегстве даже не посетила его. Он толкнул дверь ногой и встал в проеме, уперев руки в бока. Африканцы остановились – все разом – и рассматривали Кирилла внимательно и с интересом, потом заулыбались и загомонили – вновь одновременно – и направились к Кириллу. Он стоял непоколебимой стеной, и гости были вынуждены остановиться, о чем-то гомонили, размахивали руками перед самым его лицом, и когда это ему надоело, он сказал коротко и сердито:
   – Пошли!
   И рукой показал направление. Он почувствовал себя здесь хозяином и вел соответственно и вдруг увидел, как двое африканцев – один за другим – юркнули в окно. Они перехитрили его, заходили с фланга, и Кирилл заорал, бешено вращая глазами:
   – Пш-ш-ш-ли!
   Африканцы нисколько его не испугались, закричали беспорядочно и вдруг бросились вперед. Это произошло так неожиданно, что Кирилл упал. На него, лежащего, кто-то даже дважды наступил, он смог подняться в конце концов и, обнаружив, что непрошеные гости – все, до единого – уже в доме, бросился следом за ними. Африканцы выбрасывали в окно коробки с провизией, и делали это так споро и слаженно, будто ничем, кроме грабежей, в своей жизни больше не занимались. Кирилл возмущенно ухнул и бросился вперед, но в ноги ему нырнули сразу трое, он упал, хотел быстро подняться, но не успел – его ударили по голове чем-то тяжелым, потом еще и еще, и он отключился на какое-то время.
   Сознание вернулось внезапно. Кирилл резко поднял голову и сморщился от боли в затылке. В комнате уже никого не было. Смятая картонная коробка лежала у окна. Стол был перевернут.
   Кирилл отправился в соседний дом и там, в мастерской, вооружился массивным напильником.
   Грабители еще не успели покинуть остров. Они торопливо грузили награбленное в лодку, и появление Кирилла показалось им кощунственным в эту напряженную минуту. Трое или четверо из них, бросив свое увлекательное занятие, направились к Кириллу. У них было два весла. У него – напильник. И их было больше. Едва он успел об этом подумать, как его смяли и опрокинули на песок. Ему дважды досталось веслом, он уже почти потерял сознание, как вдруг раздались выстрелы. Один, другой… Кирилл считал их в уме, потому что выстрелы звучали слишком гулко, и он не выдержал бы долго – у него наверняка расколется голова.
   Выстрелов было пять. Ровно столько патронов в самозарядной винтовке, которую они держали на станции. Когда прозвучал пятый, последний, выстрел, Кирилл повернул голову и увидел Анну. Она стояла под деревьями с винтовкой наперевес и внешне выглядела очень грозной, хотя по ее глазам Кирилл видел – и она поняла, что патронов в магазине больше нет. У него страшно болела голова, но он не закрыл глаза, хотел видеть, что будет дальше.
   Анна не дрогнула и не обратилась в бегство, а пошла вперед, на грабителей. Кирилл хотел ее предостеречь, напомнить, что патронов у нее больше нет, но вместо слов из его груди изверглось одно лишь мычание. Анна даже бровью в его сторону не повела. Она остановилась в двух шагах от ближайшего к ней африканца. Ствол винтовки был направлен ему в лоб, аккурат между глаз. Если бы негры бледнели, то этот сейчас, несомненно, стал бы белее первого снега.
   – Выгружайте! – скомандовала Анна. – Айн, цвай, драй…
   Она начала отсчет почему-то по-немецки, и только теперь Кирилл понял, что она отчаянно трусит. Африканцы этого, к счастью, не заметили, и энтузиазм, с которым они принялись выбрасывать коробки из лодки на песок, был совершенно неподдельный.
   – Скорее, стахановцы! – поторопила их Анна.
   Заложник смотрел на нее мутными от страха глазами. Когда все коробки оказались на песке, Анна качнула стволом винтовки – прочь, мол. Африканец молнией метнулся к лодке. Товарищи смотрели на него с благоговейным ужасом. Так смотрят на чудом выкарабкавшегося с того света.
   Лодка отчалила и стремительно понеслась прочь. Только тогда Анна отбросила в сторону винтовку и опустилась на песок рядом с Кириллом. У него была разбита голова, и кровь, стекая по лбу и по щеке, капала в песок.
   – Больно?
   Кирилл не успел еще ничего ответить, а Анна уже рвала подол своего платья – получились длинные ровные лоскуты. Она промакивала рану, Кирилл морщился, а Анна приговаривала:
   – Потерпи! Это недолго! Сейчас все будет хорошо.
   Ее руки были легки и ласковы. Кирилл чувствовал, как к нему возвращается жизнь.
   Лоскутов Анна наделала множество, и на ней теперь было мини-платье.
   – Еще, – попросил он.
   – Что еще? – не поняла Анна.
   – Промокни рану.
   Она с готовностью рванула очередной лоскут и тут догадалась, в чем дело, улыбнулась тихой улыбкой и сказала с печалью в голосе:
   – Ты еще шутить способен.
   Склонилась и покачала головой:
   – Какой же ты недотепа!
   Была похожа на мать, горюющую над непутевым сыном.
   – Как ты прожил здесь один целых пять лет? Ведь ты не приспособлен ни к чему. Мальчишка.
   Мальчишка – это было уже совсем обидно.
   – Ты не задавайся! – осерчал Кирилл.
   – Это ты не задавайся.
   Голос ее прозвучал как-то по-особенному, не так, как прежде. Кирилл повернул голову и обнаружил, что Анна плачет.
   – Что такое? – всполошился он.
   Анна замотала головой и отвернулась.
   – Что случилось?
   А ей просто было его жалко. Он догадался наконец и бросил с досадой:
   – Меня жалеть не надо! Ты и сама могла бы попасть в переплет. Патроны-то все расстреляла. И если бы эти паразиты догадались…
   – Я не все расстреляла.
   – Все! Было пять выстрелов.
   – Четыре!
   – Пять!
   – Четыре!
   – Пять! Я считал!
   – Ты плохо считал.
   Он дотянулся до винтовки и взял ее в руку. Ствол винтовки смотрел Анне в грудь, и она отвела его от себя быстрым движением. Кирилл нажал на курок. Грохнул выстрел.
   – Вот он, пятый, – сказала Анна сквозь слезы.
   И опять повторила:
   – Недотепа.
   Это было обидно, но возразить было нечего.

8

   Морозов пересек кабинет из конца в конец и зачем-то запер дверь на ключ. Бородин ничего не сказал, но его выдал взгляд – удивленный и немного настороженный.
   – Чтобы нам с вами никто не мешал, – пояснил Морозов негромким доверительным голосом. – Кстати, я вас предупреждал, что сегодня вы не сможете больше заниматься делами?
   – Да.
   – Вот и отлично. Отдохнете. Но сначала мы с вами поработаем.
   – Какие-нибудь уколы? – подозрительно осведомился Бородин.
   Морозов даже рассмеялся.
   – Что вы! Никаких уколов. Мы просто с вами побеседуем.
   – О чем?
   – О жизни. О вашей жизни, Андрей Алексеевич. Узнаем, что вас тревожит.
   Бородин при последних словах напрягся, и от доктора это не ускользнуло. Он склонился над Бородиным:
   – Вам не надо ни о чем волноваться, Андрей Алексеевич. У меня перебывали сотни таких пациентов, как вы, и всем им я смог помочь. Главное – это доверие…
   Бородин хотел поправить говорившего, ведь главное все-таки не просто доверие, а доверие взаимное, но сказать ничего не смог, у него вдруг отяжелели веки, и голос доктора уже удалялся, становился тише, хотя Бородин и видел – склонившийся над ним человек не сделал ни шага в сторону.
   – Все у нас получится, – продолжал нашептывать Морозов. – И все уйдет прочь. Шум шелеста, шуршанье, и шмель жужжит шурша…
   Бородин утомленно прикрыл глаза. Он провалился куда-то в темноту и мог бы пропасть в этой бездне, исчезнуть, если бы не слабый голос доктора, удерживающий Бородина на самой грани яви и сна. Все звуки сплелись и превратились в равномерный шум – ш-ш-ш-ш, – и не было сил сопротивляться.
   Морозов быстрым движением приподнял веко пациента.
   – Андрей Алексеевич! – позвал он.
   Бородин не реагировал. Морозов ударил его ладонью по щеке. Бородин вздрогнул и открыл глаза. Взгляд у него был мутный, словно у пьяного.
   – Вы меня слышите?
   – Да, – ответил вяло Бородин и повел взглядом по сторонам, явно не узнавая окружающей его обстановки.
   – Как вы себя чувствуете?
   – Нормально.
   – Давайте поговорим? – предложил Морозов.
   Его собеседник лишь молча кивнул.
   – Вам нравится ваша работа, Андрей Алексеевич?
   – Да.
   – Что вас в ней привлекает?
   Бородин не очень уверенно махнул рукой:
   – Ну, это трудно объяснить.
   – А вы попытайтесь.
   – Чувствую свою значительность.
   – В глазах окружающих?
   – И это тоже. Но главное – сам себя уважаешь.
   – А что же вас гнетет?
   – Меня гнетет?
   – Да, вас. Что-то тревожит в последнее время. Я угадал?
   – Угадали.
   – И что же?
   – Это страх, доктор.
   Бородин произносил слова медленно, со стороны казалось, что он сейчас не в себе – словно находится под воздействием наркотиков.
   – Чего вы боитесь?
   – Смерти.
   – Вы еще очень молоды.
   – Я умру не от старости.
   – А от чего?
   – От пули.
   – Чушь! – протестующе скривился Морозов.
   – Э-э, нет! – не согласился Бородин и как-то пьяно погрозил пальцем. – Меня убьют, я в этом уверен.
   – У вас есть враги?
   – Сколько угодно!
   – И вы их знаете?
   – Если бы я их знал! – глупо хихикнул Бородин. – Я бы их уже не боялся.
   – Почему?
   – Их уже не было бы.
   – Убили бы их, да? – допытывался Морозов.
   – Да.
   – Вы?
   – Я? – удивился Бородин. – Ну что вы. Для этого есть другие люди.
   – Киллеры?
   – Киллеры, да. Наемные убийцы.
   – Вам уже приходилось это делать?
   – Что?
   – Заказывать убийство.
   – Да.
   Бородин это «да» произнес спокойно и вяло, будто в полусне.
   – Это были ваши конкуренты?
   – Кто? – не понял Бородин.
   – Те, кого убили по вашему приказу.
   – Да.
   – Они доставляли вам много хлопот?
   – Да.
   – И вы, пока они были живы, пребывали в постоянном напряжении?
   – Да.
   – Вот как сейчас?
   Пауза.
   – Вы и сейчас себя плохо чувствуете, – напомнил Морозов. – Что-то вас тревожит. Опять есть конкуренты, которые вам мешают?
   Повисла пауза.
   – Я не совсем прав? – догадался Морозов.
   – Да.
   – Так в чем же тогда дело?
   – Я не вижу конкретных врагов.
   – Может, их нет вовсе?
   – Есть.
   – Откуда такая уверенность?
   – Я просто знаю. Есть люди, которые хотят, чтобы меня не было.
   – Почему они этого хотят?
   – Я им мешаю.
   – Именно вы?
   – Именно я.
   – Это как-то связано с вашим бизнесом?
   – Самым непосредственным образом. У нас сделка, очень крупная сделка, на шестьсот миллионов долларов. Комиссионные такие, что по ее завершении можно больше ничем не заниматься. Очень жирный кусок. И его хотят отнять.
   – Кто?
   – Многие, кто хочет.
   – Если вас выведут из игры, то этот контракт достанется кому-то другому?
   – Да.
   – И в этом – причина всех ваших страхов?
   – Да.
   – По завершении сделки вас могут убить?
   – В принципе могут. Но тогда моя жизнь не будет иметь такой ценности.
   – Значит, опасность уменьшится?
   – Думаю, да.
   – Когда эта сделка состоится?
   – Через месяц.
   Бородин уже прикрыл глаза, он слишком устал, и силы его покидали. Но Морозов должен был все доделать до конца, склонился над пациентом, стал торопливо задавать вопросы:
   – Вас еще что-нибудь тревожит?
   – Нет.
   – Здоровье родителей?
   – Нет.
   – Семья?
   Короткая, в одно мгновение, пауза. Морозов это уловил.
   – Ребенок?
   – Нет.
   – Жена?
   Опять пауза.
   – У вас нелады с женой?
   – Она меня раздражает.
   – Чем?
   – Не знаю.
   – Вас это тяготит?
   – Нисколько.
   Значит, причина не в этом. Только бизнес. Только эта сделка в шестьсот миллионов долларов.
   Морозов торопливо потрепал Бородина по щеке.
   – Достаточно! Пробуждаемся!
   Бородин открыл глаза. К нему медленно возвращалась жизнь.
   – Как вы себя чувствуете?
   – Нормально.
   – Голова тяжелая?
   – Немного.
   – Это пройдет.
   – Я ничего не помню, доктор.
   – Чего вы не помните?
   – Того, что было со мной.
   – Когда?
   – Только что.
   – А ничего и не было.
   – Совсем ничего?
   – Совсем. Мы просто побеседовали с вами.
   – О чем?
   – О вашей работе.
   – О моей работе? – напрягся Бородин, окончательно пробуждаясь.
   – Да. Я вскрыл причину ваших волнений.
   – И в чем она, эта причина?
   – В вашей работе, Андрей Алексеевич. Нервные перегрузки, организм защищается. Обычное дело.
   – Вы чем-то сможете помочь?
   – Безусловно. Начнем с завтрашнего дня.
   – А сегодня?
   – Сегодня – нет. Вы слишком утомлены.
   Бородин и сам чувствовал усталость. Все тело, казалось, было налито свинцом. Не пошевелить ни рукой, ни ногой.
   – Вы на машине?
   – Да.
   – С шофером?
   – Да.
   – Пусть он отвезет вас домой. Не занимайтесь сегодня ничем.
   Бородин утомленно прикрыл глаза и тяжело вздохнул:
   – Я очень устаю от ваших сеансов, доктор.
   – Дальше будет легче.
   – Правда? – с надеждой спросил Бородин.
   – Да. Это я вам обещаю.

9

   Григорьев заехал за Ингой на двух машинах – в одной он сам, во второй охрана. Инга юркнула в салон, сказала вопросительно:
   – Мы ведь ненадолго, да?
   – Не знаю. А что?
   – Я отпросилась у Андрея Алексеевича всего на часок.
   – И причину какую-то придумали, да? – невозмутимо поинтересовался Григорьев.
   – Да. Сказала, что мне надо к стоматологу.
   – Ну и напрасно, – позволил себе слегка улыбнуться Григорьев.
   – Почему?
   – Потому что Бородин тоже там будет.
   – Где? – не поняла Инга.
   – На выставке изделий Решье, куда мы с вами направляемся.
   Инга испуганно ойкнула и вжалась в спинку сиденья. Григорьев, не сумев сдержаться, рассмеялся:
   – Вы боитесь его?
   – Кого?
   – Бородина.
   – Все-таки он мой шеф.
   – У красивой женщины не может быть шефа. Одни подчиненные.
   – Он не такой.
   – Вы его плохо знаете.
   – А вы – хорошо?
   – Я – хорошо. Мы с ним учились вместе.
   Он говорил очень уверенно, и к Инге стало возвращаться спокойствие. За окном мелькали дома знакомых с детства улиц.