В передней Марина звонко расцеловала Наташу и меня.
- Простите интернатского звереныша, прячется он во мне, а иногда так и лезет, так и лезет, хоть бы сдох, проклятый.
Мы с Наташей вернулись в комнату.
Сели за стол.
- До чего паршиво ей сейчас, - сказал я. - А когда у нее родители погибли?
- Ты меня извини, не успела я тебе рассказать про Марину, а видно следовало бы. Жили мы в коммуналке, школа у универмага, время послевоенное, тяжелое, голодное. Жили, как и все тогда, бедно, но дружно. Отец ее, химик, на заводе работал, мать - на шляпной фабрике. Обрезки от фетра, отходы домой таскала, коврики из них мастерила разноцветные, продавала на рынке. Попал дядя Коля, отец Маринки, в академию внешнеторговую. Он не хотел, но в райкоме сказали надо, специалисты требовались. В первую командировку, в Австрию, они Марину с собой взяли, а потом в интернат ее сдали. С годами словно подменили людей. Поначалу подарки всем возили, потом перестали. Барахла натащили воз. И хотя Маринку в институт международных отношений устроили, пай за квартиру эту внесли, но все равно, как будто откупились от нее, долг свой выполнили и забыли про нее. Словно профсоюзные взносы уплатили. Мать ее у жен послов первой советницей по шляпкам была. Потому и сидели за рубежом по пять-шесть лет. Когда случилось это, Аэрофлот и Минвнешторг хоронили их, как героев. А Марина на похороны не пришла... Носит ее по жизни... То бухгалтером, то администратором работает... И что-то никак ей хороший человек не попадется. Как ты. Это потому, что таких, как ты, мало... Ты - мой единственный... Вот после этого и размышляй, что значит для Марины "здравствуй", а что значит "прощай"?..
Глава тридцатая
--===Свое время===-
Глава тридцатая
- Горько! - крикнул отец.
- Горько!.. Горько!.. - нестройно подхватили еще несколько голосов.
Мы с Наташей встали со своих мест...
... С утра мы поехали в загс. Я от возбуждения не знал, куда девать руки, то улыбался, то хмурился, почему-то подмигивал пассажирам в метро, если встречался с кем-то взглядами, настоял, чтобы мы вышли на остановку раньше, уверяя Наташу, что так ближе, короче дорога, заодно и прогуляемся, но мы пошли не в ту сторону, заблудились, попали в квартал новостроек, нам пришлось возвращаться, опять спускаться в метро, проехать остановку, пока, наконец, мы не добрались до загса.
Наташа всю дорогу терпеливо успокаивала меня, резонно подсказывала, что известный путь всегда короче неведомого, что времени у нас достаточно и так, она покорно соглашалась, и только у дверей загса я понял, что был кругом не прав, что Наташе очень вредны все эти треволнения, и резко ощутил, что теперь-то я должен, я обязан все время помнить, что я не один, к чему я основательно попривык за время моего вольного житья у родителей.
- Прости меня, пожалуйста, - попросил я Наташу. - Дурак я, притом круглый. Как подсолнух.
- Будет тебе, Валера, успокойся, солнышко мое. Вот и Евгения Алексеевна.
К загсу подходила наша судьба-регистраторша. Когда это Наташа успела узнать ее имя-отчество?
Евгения Алексеевна впустила нас в загс, велела раздеться и ждать. Сама ушла куда-то. Мы молча стояли, не зная, что делать.
Распахнулись боковые двери, выглянула Евгения Алексеевна.
- Жених и невеста, пройдите, пожалуйста, сюда, - тихо позвала она нас.
Мы вошли в зал.
Предназначенный для обряда бракосочетания, для торжественного церемониала, для нарядной толпы родных, сватов, подружек невесты, дружков жениха, зал был пуст, мы прошли через него и остановились около покрытого скатертью стола, за которым стояла Евгения Алексеевна.
Она поздравила нас, объявила мужем и женой, мы расписались в книге и надели друг другу кольца.
Все в полной тишине.
- Еще раз от всей души поздравляю вас, - усталое, нервное лицо Евгении Алексеевны осветилось молодой улыбкой. - Живите ладно, терпимо относитесь друг к другу. Не горячитесь, берегите друг друга. Здоровья и счастья вам!
Она вышла из-за стола и вручила Наташе нивесть откуда взявшиеся гвоздики.
- Ой, спасибо, какие красивые, - восхитилась Наташа и расцеловала Евгению Алексеевну. - Приходите к нам на свадьбу. Валера, что молчишь, приглашай давай...
- Сегодня в три. Здесь недалеко, - очнулся я, назвал адрес. - Правда, приходите.
- Спасибо большое, - ответила Евгения Алексеевна. С удовольствием бы. Но сегодня никак, право, никак. Дочка моя из санатория должна звонить.
Мы вышли на улицу.
Ленивое воскресное утро. Парило. Дымка на небесах. Городской пейзаж дома улицы, поток транспорта - искажался движением теплого воздуха, казался бесплотным миражом. Пожалуй, ничего, кроме какой-то легковесной опустошенности, я не испытывал.
- Любовь моя, поздравляю тебя, - радостно обнял я Наташу за плечи. Ты теперь - моя жена. Ясно? \
Неожиданно Наташа резко вывернулась из-под моей руки и быстрыми шагами ушла за угол дома.
Я бросился за ней.
Наташа стояла, уткнувшись в стену, плечи ее судорожно сотрясались от рыданий.
- Наталья, Наташенька, Натуся, - растерянно звал я ее. - Маленький мой, что с тобой?
Она повернулась от стены, схватила меня за лацканы плаща и, уткнувшись головой в мою грудь, горько, взахлеб плакала, тщетно пытаясь сдержать, подавить в себе истерику, но ничего у нее не получалось.
Я стоял растерянный, шляпа еле держалась у меня на затылке, и зачем я ее только напялил, идиот, гладил Наташу по голове, по плечам, пытался поднять ее лицо, но она отворачивалась и рыдала, рыдала, рыдала.
"Вот и поженились..." - медленно соображал я. - "Вот тебе и на... А может, просто перенервничала?.. Или жалеет?.. Вдруг не хочет?.."
Наташа разом стихла, достала носовой платок из кармана, вытерла слезы и улыбнулась.
Будто ничего и не было.
- Все, - сказала она. - Больше такого никогда не повторится. Обещаю тебе. Я ужасно люблю тебя.
"Ужасно - женское слово..." - вспомнил я почему-то слова Марины...
... - Горько!
Мы с Наташей встали со своих мест.
Наташина мама, Наташин брат Кирилл, мои старики, Марина, ее приятель Игорь, Ян Паулс - вот и все наше свадебное застолье - выжидающе смотрели на нас и, конечно, не представляли они себе, как было горько в пустом зале загса, чем-то похожем на морг, как было горько, когда рыдала Наташка у меня на груди, пряча свое лицо, как бы не желая видеть меня, сразу после того, как мы стали мужем и женой...
Бесшабашного веселья на нашей свадьбе не было, да, скорее всего, и не могло быть. Отец, как старейшина, торжественно вел застолье. Хотел, чтобы все шло как полагается, по регламенту, а получилось что-то вроде профсоюзного собрания, на котором по очереди выступали все присутствующие.
Сам отец произнес целую речь, видно, готовился заранее.
Рассказал о себе, о матери, описал мой жизненный путь, мои несбывшиеся попытки стать кинорежиссером, про мои стихи...
Мать Наташи коротко сказала - совет да любовь молодым, - встала из-за стола и низко , в пояс, неоднократно поклонилась всем по очереди...
Моя мама расплакалась, говорить ничего не смогла...
Наташин брат, Кирилл, крепко выпил, еще когда мы с Наташей из загса заезжали к ним домой, несвязно и долго говорил, как он любит сестру, как он ее защищал в школе от всех, кроме ее бывшего мужа, который очень Наташу любил...
Марина произнесла короткий тост за настоящего мужчину и крепко поцеловала меня в губы...
Ян, наконец-то, разрядил обстановку, с юмором нарисовав картинку быта нашего отраслевого издательства, передав приветы от всех, в том числе от Малики Фазыловны, которая, к сожалению, приболела, от комсомольской, партийной и профсоюзной организаций...
Во время всех этих здравиц, тостов, поздравлений я поглядывал на Наташу, она лучезарно улыбалась мне в ответ, а я все тревожился - почему все-таки она плакала сегодня утром?
Кирилл совсем опьянел. Наташина мама повезла его домой, Ян вызвался ей помочь.
Мы тоже начали собираться, оделись и вышли с Мариной и Игорем на улицу.
У подъезда Марина остановила нас.
- Нет, вы как хотите, но дело так не пойдет. Игорек, ты все понял, когда я тост за настоящего мужчину подняла?.. Молчишь?.. Он всегда молчит, когда надо. Ладно! У меня лучшая подруга замуж выходит, расстаемся мы с ней, а ты не догадываешься, что надо делать?.. Или ты пижон какой-нибудь?.. Пошарь-ка в карманах.
Игорь обаятельно улыбнулся Марине:
- Сейчас сделаем, королева.
И властным жестом остановил проезжавшее мимо такси.
Глава тридцать первая
--===Свое время===-
Глава тридцать первая
На второй этаж вела неширокая, плавно завитая в спираль белого мрамора лестница, застланная красным ковром. Ступеньки выступали малиновыми уступами и ритмично подчеркивались латунно сияющими стержнями с шариками на окончаниях. Стены лестничного марша, отделанные зеркалами, изогнуто расширяли пространство, наполняли его отраженным светом золотых электрических канделябров с белыми трубочками стекла вместо свечей и каплеобразными лампочками. Каждый наш шаг вверх происходил, как восшествие.
В зеркалах мы с Наташей предстали в полный рост пред самими собой, и я еще раз обрадованно увидел ее - мою родную, мою счастливую жену. Себя же я усмотрел взъерошенным, в мешковато сидящем черном пиджаке, съехавших на ботинки брюках, со сбившимся набок, под воротничок белой рубашки, галстуком.
Не то, что Игорь. Аккуратно стриженый, тщательно, волосок к волоску, уложенный пробор. Близко и глубоко посаженные глаза, как бы утонувшие в коротких пушистых ресницах, белозубая улыбка - он чем-то походил на человека с рекламного проспекта зубной пасты. Выражение его лица могло меняться, он становился серьезным или улыбался, но при этом всегда оставался каким-то непроницаемым, отчужденным, что даже вызывало импульсивное желание как-то растопить этот ледок, добиться его расположения.
Марина небрежно опиралась на руку Игоря, откинув голову в шапке черных волос, шла разболтанной походкой, раскачивала повисшей на вытянутой руке сумочкой.
Лестница привела нас в длинный, ярко освещенный коридор, с одной стороны которого распахнутые двери вели в голубой, мраморный, зеркальный, гостиный, охотничий залы, в которых за рядами столов и отдельными столиками сидели гости и в то же время хозяева этого праздника, этого карнавала жизни на сегодняшний вечер. Позванивал хрусталь люстр и бокалов, серебряно сверкали столовые приборы, говор отдельных голосов, восклицания и смех сливались в ровный шум, который как бы повисал под высокими расписными и лепными потолками.
Игорь плавно обогнул нас с Наташей и повел в глубь коридора. Короткая остановка: Игорь о чем-то негромко попросил метрдотеля, и нас усадили в полутемном зале, рядом с оркестровой эстрадой, за столик, на который специально был направлен луч голубого света. Наши лица приобрели серебристо-лунный оттенок, засияло старинное кольцо, подаренное Наташе к свадьбе ее мамой, радужно засверкало бижутерийное ожерелье на шее Марины, заблестел пробор у Игоря. Даже мой черный пиджак стал глубокого мягкого цвета.
Игорь что-то надиктовал почтительно склонившемуся официанту, тот, покивав головой, исчез, но ненадолго, вернулся, расставил закуски, принес шампанское, бесшумно откупорил бутылку, разлил вино по бокалам и, пожелав приятного аппетита, пропал, как за занавесом, за световым конусом голубого луча.
- Разрешите, королева? - спросил Игорь у Марины.
- Валяйте, граф, - царственно склонила она свою черную голову и подмигнула Наташе.
- Легко поднять бокал и сказать слова.
Игорь сделал паузу.
- Совсем нетрудно, - продолжил он и вдруг остро, исподлобья, глянул на меня.
Как бы оценил.
Даже глаза его, до того скрытые в пушистых ресницах, на мгновение широко приоткрылись. Черные.
Как у ворона.
- Сложно другое, - Игорь опять стал добродушно-непроницаемым. - Да извинит меня королева, но я, алаверды, продолжу ее тост за настоящего мужчину. Валерий гол, как сокол, угла своего нет, жена завтра ляжет под нож, но он верит, что может решить все проблемы, и знает, как это сделать. Только настоящий мужчина, только сильная личность совершает поступок и готова отвечать за все его последствия. Отныне лишь от тебя, Валерий, зависит, сможешь ли ты превратить жизнь Наташи в праздник или нужда, неудачи, болезнь раздавят вас и обрекут на жалкое существование.
Игорь, как мне показалось, поморщился, соболезнующе взглянул на меня, но тут же окаменел лицом.
- Я верю в тебя, мужчина, - твердо произнес он. - Я понимаю всю силу твоего чувства к Наташе, потому что она женственна, обаятельна и чиста душой. Именно таким женщинам пишутся стихи, слагается музыка, посвящаются книги...
Среди миров, в мерцании светил
одной звезды я повторяю имя...
Не потому, что я ее любил,
а потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
я у нее одной молю ответа
не потому, что от нее светло,
а потому, что с ней не надо света...
Ваше здоровье, Наташа, за тебя, Валерий!
Двойное, двойственное, разноречивое ощущение вызвали у меня слова Игоря. Он как бы рассекал меня пополам, безжалостно отделяя светлую надежду на счастье от тяжелой реальности. Мне показалось, что он с иронической усмешкой представил себе наше с Наташей будущее и не увидел там ничего хорошего, кроме тягот жестокой борьбы за существование. Заглянул, как свободный, ничем и никем не связанный человек, который никогда не совершит такой непростительной ошибки, какую сделал я... А может быть, мне все это почудилось, потому что Наташа и Марина зааплодировали Игорю - женщины всегда помнят только последнее из сказанного, а последними были стихи...Кстати, хорошие стихи, надо бы у Игоря спросить про них.
- Гарри, - впервые назвала Игоря таким именем Марина. - А я-то думала, что ты - Пижон, пижоном навсегда и останешься. Я тебя явно недооценила.
- Ты, как всегда, права, королева, - остался лучезарно непроницаемым Игорь.
Заиграл оркестр.
Зазвучала шотландская мелодия, вальс-бостон из английского фильма "Мост Ватерлоо", где герои фильма танцуют перед разлукой, их разлучает война, и каждый музыкант, закончив свою партию, гасит стоящую перед ним свечу и исчезает в темноте, пока не остается единственная, последняя свеча... Но гасится и она.
Мы кружились с Наташей в медленном вальсе, с паузами проворачивались перед глазами стены зала, столики, оркестр, но все это размытым фоном, каруселью для Наташиного лица - она улыбалась только мне, она смотрела только на меня... На своего мужчину... от которого теперь зависит все... А может быть Игорь, действительно, прав по сути?.. Так-то оно так, но в чем -то совсем не так... В чем?..
Мы танцевали еще и еще, потом оркестранты, сложив инструменты, ушли на перерыв, Марина увела куда-то Наташу и мы остались с Игорем вдвоем за столом.
Один на один.
- Игорь, скажи, пожалуйста, стихи, которые ты читал, чьи они? - спросил я.
- Иннокентий Анненский, сборник "Кипарисовый ларец", довоенное издание, раритет, пользуется спросом только у интеллектуалов, - быстро и четко выдал информацию Игорь.
- Ты увлекаешься поэзией?
- Нет. Достаточно помнить несколько подходящих к случаю строк. Правда, склерозом я никогда не страдал. Да и читал я одно время немало. Когда подрабатывал перепродажей книг.
- А как ты считаешь, в чем смысл жизни? - я сам не ожидал от себя этого вопроса, но по моим глазам Игорь понял, что я спрашиваю неспроста.
- Нашел, у кого спрашивать, - снисходительно усмехнулся он. - И место выбрал удачное. Думаешь, все они собрались сюда, чтобы философствовать?
Он обвел взглядом зал.
- Ищешь ответа на вечные вопросы?.. Хочешь втянуть меня в интеллигентский спор и доказать свое превосходство над Пижоном? Зря стараешься, старик.
- Неправда, - покачал головой я. - Ты меня не понял. Я действительно хочу знать истину.
- Какая истина? О чем вы, дорогой мой, - удивленно поднял брови Игорь.
Я в упор смотрел на Игоря и молча ждал. Так бывает - двое начинают спорить, начав с малого, но по мере обмена доводами выясняется жизненная позиция каждого и тут оказывается, что чье-то кредо с червоточиной. Проигравший должен иметь мужество признать свое поражение. Я не думал, что Игорь сделает это, но был уверен в своей правоте и считал, что если Игорь не ответит мне, значит ему нечего сказать, он просто завидует нашей любви, так как он сам не способен на такое чувство, потому что весь смысл его бытия подчинен трезвому расчету обывателя...
- Хорошо, - сказал он. - Заседание продолжается, как говорил незабвенный товарищ Бендер. Итак, усвой на первое, что человек - скотина. Любой человек. Все. Но скотина с мозгами. Мозги наши всегда активно шевелятся насчет попить, насчет пожрать, насчет переспать. Когда с этим все в порядке, можно и стишки послушать, и киношку посмотреть, и даже покопаться - в чем смысл жизни.
- Так могут говорить и думать только циники.
- Совершенно верно. Цинизм. Иного мировоззрения не признаю. Можешь называть и обзывать цинизм как угодно, но циник говорит только правду. Голую, как Венера Милосская. А правда всегда жестокая. Потому что голая.
- Спасибо. Первым я сыт. По горло. Что же у нас на второе? - в тон Игорю спросил я.
Он посмотрел на меня. Так же, как тогда, когда тост произносил за настоящего мужчину. Оценивающе.
- Рыбка съела червячка, не заметила крючка, - продолжил он. - На второе у нас одиночество. Без гарнира. Женщина выдавливает тебя на этот свет, отрывает от своей груди, и ты остаешься один на один с этим миром. Навсегда. ТЫ - и все остальное. Несколько несоразмерные понятия, не правда ли? Кстати, неточно говорили древние, что все произошло из праха и все возвратится в прах. Ты возник не из праха, а из женщины, но уйдешь в прах. Вот тебе еще одна изначальная несправедливость. Далее. Если ты выжил, если ты силен и умен, то добьешься, скорее всего, того желанного благополучия, которое избавит тебя от житейских хлопот, ты сумеешь сделать рабами своего эгоизма женщину или друга, но все равно смерть ты встретишь один на один и будешь знать, что за ней неизбежная победа. За ней. И даже на собственных похоронах ты будешь вынужден выслушать с постной рожей все то, что ты, может быть, и не заслужил за свою короткую угрюмую жизнь, и будешь терпеть это, пока не загремят комья земли по крышке твоего гроба или пока не растает в голубом небе черным дымом твоя душа. Улыбнитесь, сэр, и кушайте на здоровье.
- Второе блюдо вы приготовили без гарнира, но со слишком острой приправой. Или отравой?.. Аж слезу вышибает. Ох, и напужал ты меня, барин, весело, с вызовом сказал я. - Но ты ужо нас не пужай, мы ужо пужатые. Что же у нас на десерт?
- Не паясничайте, молодой человек. Вам также страшненько, как и мне. Как и всем. На третье у нас кислый фрукт - забвение. Да-да. После вашей смерти, сэр, вас никогда больше не будет. Зароют в одну из ям, сомкнется желтая глина, и не будет того господина, который себя называл я. Можно, конечно, попытаться остаться в памяти человеческой. Потрясти скопище себе подобных могучим талантом, стать пастухом этого стада, войти в христоматии и учебники. Вы, судя по описанию вашего папаши, чувствуете в себе искру божью? Тогда вперед, на верх пирамиды, по костям честолюбивых безумцев, в душах и глазах которых горит такое же неистовое пламя, как у Герострата. А ведь он сжег храм удивительной красоты, лишь бы прославиться, победить забвение.
- Что же делать обездоленным, бесталанным?
- Вот, - назидательно поднял палец Игорь. - Вот мы и пришли к ответу на заданный вопрос - в чем же смысл жизни? А почему ты спросил про жизнь вообще? Жизнь - весьма многообразное и разноречивое понятие. Почему ты не задал вопрос иначе: а в чем смысл моей жизни? Вот на этот вопрос ты и ответишь своей собственной, тобой прожитой жизнью. А это, пардон, ваши проблемы.
- Если не секрет, Игорь, в чем ты видишь смысл своего собственного существования?
Игорь отрицательно покачал головой.
- Слишком многого хотите, сэр. Духовный стриптиз я вам устраивать не собираюсь, да и очень я для вас непрезентабельная личность: комбинатор, бывший фарцовщик, ныне деловой человек... Но одним я пока тешусь, это правда. Талантов у меня нет, забвение для меня неизбежно, как смерть. Поэтому для меня жизнь - это игра. Я всегда выигрываю. Как в нашем споре. Проигрываю только в расчете на более крупный куш. Я обречен на выигрыш.
- Даже в карты?
- А что карты? Железная логика и абсолютное душевное равновесие. Когда-то я зарабатывал себе на жизнь преферансом, покером. Да и сейчас иногда балуюсь. Пижон известен среди крупных игроков Москвы, Ленинграда и Сочи. Со мной считаются. Но это в прошлом, пройденный этап.
- Теперь не карты, теперь - женщины? - холодея от пришедшей в голову догадки, спросил я.
- Логично, - согласился Пижон. - Пока молод и здоров, самое время облапошить дуру. Как Марину, например. Она же сейчас транжирит, прожигает родительское добро. Как тут не помочь человеку. Не я, так другой. Но лучше - я...
... Я вскочил, выхватил за горло бутылку из серебряного ведерка. Красное, как кровь, вино хлынуло на мое лицо, черными пятнами залило белую рубашку, скатерть стола, но я ударил с размаху по тщательно, волосок к волоску, уложенному пробору...
Кровь, кровь, кровь...
... Я не сделал этого, но Пижон ощутил волну моей ненависти, дернул откинувшейся головой и оттянул душащий его воротничок рубашки.
- Спокойно, искатель смысла, - оскалился он в улыбке. - Ты все равно ничего не скажешь ни Марине, ни Наташе. Супругу надо беречь, а Марина сама все прекрасно понимает.
- Что же и кто же будет после облапошенных тобою дур, Гарри? - я смотрел на него, как на животное, как на зверя, с которым неожиданно столкнулся в лесу.
Игорь пожал плечами.
- Возможностей много: общепит, торговля, автосервис... Только грамотно надо работать, а деловые люди везде нужны. И они уже есть. Пришло время профессионалов. Наше время. Все условия для настоящей работы имеются. Только делать все надо с умом, и деньги придут, сами придут. Сколько захочешь... А тебя не манит такая перспектива?.. Подумай... Очень ответственный момент... Будет Наташка твоя, как сыр в масле кататься, стихи свои издашь... Деньги - великая власть... Кстати, ты не думай, что я граблю бедную девушку Марину. У нас с ней чисто деловая основа: я реализую ее чеки Внешпосылторга, себе беру только комиссионные.
- Почему тебе нужен именно я?
- А ты - надежный. И мужик. На бабу же нельзя положиться... Кстати, вот и наши дамы.
- Что-то я проголодалась, мальчики, - сказала Марина, подходя к столу. - Как там с нашим заказом?
Игорь, предупредительно встав, пододвинул стул Марине, потом Наташе. Я остался сидеть, не успев сообразить, что мне надо бы было сделать то же самое для Наташи первому.
- Уже несут, - сказал Игорь. - А мы пока, перед горячим, по маленькой, а? Перед горячим и нищий пьет, а мы люди солидные, можем себе позволить...
- На меня не рассчитывай, - сказал я, глядя в упор на Пижона и подразумевая под сказанным, что я никогда не стану его "надежным" человеком.
- Зря, - понял меня Игорь. - Воля ваша, сэр. Каждый сам выбирает свою долю, каждый сам к своему идет итогу.
- Вот тут ты абсолютно прав. Абсолютно.
- Я всегда прав. А лишние эмоции вредны. И могут кончиться драматически.
Игорь перевел взгляд на Наташу:
- Кстати, об эмоциях. Вспомнил одну смешную историю. Как-то на майские праздники, еще в студенческие годы, решили мы загулять. Мы - это я, Горилла и Серый. Марина всех знает.
- Выводок, - подтвердила Марина.
- Птенчики совсем, сейчас поразлетелись кто куда, иных уж нет, а те далече... Но дело в другом. Хата была. А хата в те годы - редкость, поэтому хозяин хаты, Алик, поставил нам условие, чтобы не больше трех пар и ему, как приз, какую-нибудь телку. У "Метрополя", на плешке, закадрили мы каких-то девчонок, приходим. Алику говорим, выбирай любую, а там дело твое. Он и выбрал. И... любовь с первого взгляда. Совсем развезло парня, пока пили-ели-танцевали. А нам скучно, хотя Горилла отцовский маг припер, "Грюндиг", через радиоприемник пленки крутили. А надо сказать, что бас был у Гориллы, как у Левитана. Вот он на этом и схохмил. Когда вся компания поднакачалась, он подошел к радиоприемнику и говорит, может, "Голос Америки" послушаем, сейчас передача начнется. И ручки стал крутить, вроде настраиваться, но я-то видел, что магнитофон он не выключил. И вдруг радиоголосом Левитана объявляется, что началась атомная война. Классный розыгрыш! Не ожидал я такого от Гориллы. И эффект потрясающий девки в плач, на Серого столбняк напал, а Алик упал на колени и сделал предложение руки и сердца своей избраннице. Та, не будь дурой, согласилась. Ушли они в другую комнату, а потом женились, представляете себе. И живут, как кошка с собакой. А вы говорите эмоции...
Мне вдруг показался омерзительным этот изысканно отделанный ресторан, специально построенный для коллективного жора, превративший простую естественную потребность поесть в ритуал чревоугодия. Почему я должен жевать, пить, глотать на глазах у других? Чем это застолье отличается от общественного сортира? Кто эти люди, которые пришли сюда? Они могут себе позволить нанять поваров, судомоек, официантов на этот вечер, оплатить их услуги. Почем же нынче опиум для народа?
Наташа почувствовала резкую смену моего настроения.
- Марина, Игорь, огромное вам спасибо, вы извините нас, но мы, наверное, пойдем.
- Куда же вы? - спросил Игорь. - Нас еще ждет большая программа: мороженое, ликер, коньяк, танцы.
- В другой раз, - мягко ответила Наташа. - Поздно уже, а мне завтра в больницу к восьми.
- Молодожены торопятся в гнездышко, не понимаешь, что ли? - добродушно сказала Марина. - Счастливо вам, ребятки, а мы с Гарри еще посидим.
- Простите интернатского звереныша, прячется он во мне, а иногда так и лезет, так и лезет, хоть бы сдох, проклятый.
Мы с Наташей вернулись в комнату.
Сели за стол.
- До чего паршиво ей сейчас, - сказал я. - А когда у нее родители погибли?
- Ты меня извини, не успела я тебе рассказать про Марину, а видно следовало бы. Жили мы в коммуналке, школа у универмага, время послевоенное, тяжелое, голодное. Жили, как и все тогда, бедно, но дружно. Отец ее, химик, на заводе работал, мать - на шляпной фабрике. Обрезки от фетра, отходы домой таскала, коврики из них мастерила разноцветные, продавала на рынке. Попал дядя Коля, отец Маринки, в академию внешнеторговую. Он не хотел, но в райкоме сказали надо, специалисты требовались. В первую командировку, в Австрию, они Марину с собой взяли, а потом в интернат ее сдали. С годами словно подменили людей. Поначалу подарки всем возили, потом перестали. Барахла натащили воз. И хотя Маринку в институт международных отношений устроили, пай за квартиру эту внесли, но все равно, как будто откупились от нее, долг свой выполнили и забыли про нее. Словно профсоюзные взносы уплатили. Мать ее у жен послов первой советницей по шляпкам была. Потому и сидели за рубежом по пять-шесть лет. Когда случилось это, Аэрофлот и Минвнешторг хоронили их, как героев. А Марина на похороны не пришла... Носит ее по жизни... То бухгалтером, то администратором работает... И что-то никак ей хороший человек не попадется. Как ты. Это потому, что таких, как ты, мало... Ты - мой единственный... Вот после этого и размышляй, что значит для Марины "здравствуй", а что значит "прощай"?..
Глава тридцатая
--===Свое время===-
Глава тридцатая
- Горько! - крикнул отец.
- Горько!.. Горько!.. - нестройно подхватили еще несколько голосов.
Мы с Наташей встали со своих мест...
... С утра мы поехали в загс. Я от возбуждения не знал, куда девать руки, то улыбался, то хмурился, почему-то подмигивал пассажирам в метро, если встречался с кем-то взглядами, настоял, чтобы мы вышли на остановку раньше, уверяя Наташу, что так ближе, короче дорога, заодно и прогуляемся, но мы пошли не в ту сторону, заблудились, попали в квартал новостроек, нам пришлось возвращаться, опять спускаться в метро, проехать остановку, пока, наконец, мы не добрались до загса.
Наташа всю дорогу терпеливо успокаивала меня, резонно подсказывала, что известный путь всегда короче неведомого, что времени у нас достаточно и так, она покорно соглашалась, и только у дверей загса я понял, что был кругом не прав, что Наташе очень вредны все эти треволнения, и резко ощутил, что теперь-то я должен, я обязан все время помнить, что я не один, к чему я основательно попривык за время моего вольного житья у родителей.
- Прости меня, пожалуйста, - попросил я Наташу. - Дурак я, притом круглый. Как подсолнух.
- Будет тебе, Валера, успокойся, солнышко мое. Вот и Евгения Алексеевна.
К загсу подходила наша судьба-регистраторша. Когда это Наташа успела узнать ее имя-отчество?
Евгения Алексеевна впустила нас в загс, велела раздеться и ждать. Сама ушла куда-то. Мы молча стояли, не зная, что делать.
Распахнулись боковые двери, выглянула Евгения Алексеевна.
- Жених и невеста, пройдите, пожалуйста, сюда, - тихо позвала она нас.
Мы вошли в зал.
Предназначенный для обряда бракосочетания, для торжественного церемониала, для нарядной толпы родных, сватов, подружек невесты, дружков жениха, зал был пуст, мы прошли через него и остановились около покрытого скатертью стола, за которым стояла Евгения Алексеевна.
Она поздравила нас, объявила мужем и женой, мы расписались в книге и надели друг другу кольца.
Все в полной тишине.
- Еще раз от всей души поздравляю вас, - усталое, нервное лицо Евгении Алексеевны осветилось молодой улыбкой. - Живите ладно, терпимо относитесь друг к другу. Не горячитесь, берегите друг друга. Здоровья и счастья вам!
Она вышла из-за стола и вручила Наташе нивесть откуда взявшиеся гвоздики.
- Ой, спасибо, какие красивые, - восхитилась Наташа и расцеловала Евгению Алексеевну. - Приходите к нам на свадьбу. Валера, что молчишь, приглашай давай...
- Сегодня в три. Здесь недалеко, - очнулся я, назвал адрес. - Правда, приходите.
- Спасибо большое, - ответила Евгения Алексеевна. С удовольствием бы. Но сегодня никак, право, никак. Дочка моя из санатория должна звонить.
Мы вышли на улицу.
Ленивое воскресное утро. Парило. Дымка на небесах. Городской пейзаж дома улицы, поток транспорта - искажался движением теплого воздуха, казался бесплотным миражом. Пожалуй, ничего, кроме какой-то легковесной опустошенности, я не испытывал.
- Любовь моя, поздравляю тебя, - радостно обнял я Наташу за плечи. Ты теперь - моя жена. Ясно? \
Неожиданно Наташа резко вывернулась из-под моей руки и быстрыми шагами ушла за угол дома.
Я бросился за ней.
Наташа стояла, уткнувшись в стену, плечи ее судорожно сотрясались от рыданий.
- Наталья, Наташенька, Натуся, - растерянно звал я ее. - Маленький мой, что с тобой?
Она повернулась от стены, схватила меня за лацканы плаща и, уткнувшись головой в мою грудь, горько, взахлеб плакала, тщетно пытаясь сдержать, подавить в себе истерику, но ничего у нее не получалось.
Я стоял растерянный, шляпа еле держалась у меня на затылке, и зачем я ее только напялил, идиот, гладил Наташу по голове, по плечам, пытался поднять ее лицо, но она отворачивалась и рыдала, рыдала, рыдала.
"Вот и поженились..." - медленно соображал я. - "Вот тебе и на... А может, просто перенервничала?.. Или жалеет?.. Вдруг не хочет?.."
Наташа разом стихла, достала носовой платок из кармана, вытерла слезы и улыбнулась.
Будто ничего и не было.
- Все, - сказала она. - Больше такого никогда не повторится. Обещаю тебе. Я ужасно люблю тебя.
"Ужасно - женское слово..." - вспомнил я почему-то слова Марины...
... - Горько!
Мы с Наташей встали со своих мест.
Наташина мама, Наташин брат Кирилл, мои старики, Марина, ее приятель Игорь, Ян Паулс - вот и все наше свадебное застолье - выжидающе смотрели на нас и, конечно, не представляли они себе, как было горько в пустом зале загса, чем-то похожем на морг, как было горько, когда рыдала Наташка у меня на груди, пряча свое лицо, как бы не желая видеть меня, сразу после того, как мы стали мужем и женой...
Бесшабашного веселья на нашей свадьбе не было, да, скорее всего, и не могло быть. Отец, как старейшина, торжественно вел застолье. Хотел, чтобы все шло как полагается, по регламенту, а получилось что-то вроде профсоюзного собрания, на котором по очереди выступали все присутствующие.
Сам отец произнес целую речь, видно, готовился заранее.
Рассказал о себе, о матери, описал мой жизненный путь, мои несбывшиеся попытки стать кинорежиссером, про мои стихи...
Мать Наташи коротко сказала - совет да любовь молодым, - встала из-за стола и низко , в пояс, неоднократно поклонилась всем по очереди...
Моя мама расплакалась, говорить ничего не смогла...
Наташин брат, Кирилл, крепко выпил, еще когда мы с Наташей из загса заезжали к ним домой, несвязно и долго говорил, как он любит сестру, как он ее защищал в школе от всех, кроме ее бывшего мужа, который очень Наташу любил...
Марина произнесла короткий тост за настоящего мужчину и крепко поцеловала меня в губы...
Ян, наконец-то, разрядил обстановку, с юмором нарисовав картинку быта нашего отраслевого издательства, передав приветы от всех, в том числе от Малики Фазыловны, которая, к сожалению, приболела, от комсомольской, партийной и профсоюзной организаций...
Во время всех этих здравиц, тостов, поздравлений я поглядывал на Наташу, она лучезарно улыбалась мне в ответ, а я все тревожился - почему все-таки она плакала сегодня утром?
Кирилл совсем опьянел. Наташина мама повезла его домой, Ян вызвался ей помочь.
Мы тоже начали собираться, оделись и вышли с Мариной и Игорем на улицу.
У подъезда Марина остановила нас.
- Нет, вы как хотите, но дело так не пойдет. Игорек, ты все понял, когда я тост за настоящего мужчину подняла?.. Молчишь?.. Он всегда молчит, когда надо. Ладно! У меня лучшая подруга замуж выходит, расстаемся мы с ней, а ты не догадываешься, что надо делать?.. Или ты пижон какой-нибудь?.. Пошарь-ка в карманах.
Игорь обаятельно улыбнулся Марине:
- Сейчас сделаем, королева.
И властным жестом остановил проезжавшее мимо такси.
Глава тридцать первая
--===Свое время===-
Глава тридцать первая
На второй этаж вела неширокая, плавно завитая в спираль белого мрамора лестница, застланная красным ковром. Ступеньки выступали малиновыми уступами и ритмично подчеркивались латунно сияющими стержнями с шариками на окончаниях. Стены лестничного марша, отделанные зеркалами, изогнуто расширяли пространство, наполняли его отраженным светом золотых электрических канделябров с белыми трубочками стекла вместо свечей и каплеобразными лампочками. Каждый наш шаг вверх происходил, как восшествие.
В зеркалах мы с Наташей предстали в полный рост пред самими собой, и я еще раз обрадованно увидел ее - мою родную, мою счастливую жену. Себя же я усмотрел взъерошенным, в мешковато сидящем черном пиджаке, съехавших на ботинки брюках, со сбившимся набок, под воротничок белой рубашки, галстуком.
Не то, что Игорь. Аккуратно стриженый, тщательно, волосок к волоску, уложенный пробор. Близко и глубоко посаженные глаза, как бы утонувшие в коротких пушистых ресницах, белозубая улыбка - он чем-то походил на человека с рекламного проспекта зубной пасты. Выражение его лица могло меняться, он становился серьезным или улыбался, но при этом всегда оставался каким-то непроницаемым, отчужденным, что даже вызывало импульсивное желание как-то растопить этот ледок, добиться его расположения.
Марина небрежно опиралась на руку Игоря, откинув голову в шапке черных волос, шла разболтанной походкой, раскачивала повисшей на вытянутой руке сумочкой.
Лестница привела нас в длинный, ярко освещенный коридор, с одной стороны которого распахнутые двери вели в голубой, мраморный, зеркальный, гостиный, охотничий залы, в которых за рядами столов и отдельными столиками сидели гости и в то же время хозяева этого праздника, этого карнавала жизни на сегодняшний вечер. Позванивал хрусталь люстр и бокалов, серебряно сверкали столовые приборы, говор отдельных голосов, восклицания и смех сливались в ровный шум, который как бы повисал под высокими расписными и лепными потолками.
Игорь плавно обогнул нас с Наташей и повел в глубь коридора. Короткая остановка: Игорь о чем-то негромко попросил метрдотеля, и нас усадили в полутемном зале, рядом с оркестровой эстрадой, за столик, на который специально был направлен луч голубого света. Наши лица приобрели серебристо-лунный оттенок, засияло старинное кольцо, подаренное Наташе к свадьбе ее мамой, радужно засверкало бижутерийное ожерелье на шее Марины, заблестел пробор у Игоря. Даже мой черный пиджак стал глубокого мягкого цвета.
Игорь что-то надиктовал почтительно склонившемуся официанту, тот, покивав головой, исчез, но ненадолго, вернулся, расставил закуски, принес шампанское, бесшумно откупорил бутылку, разлил вино по бокалам и, пожелав приятного аппетита, пропал, как за занавесом, за световым конусом голубого луча.
- Разрешите, королева? - спросил Игорь у Марины.
- Валяйте, граф, - царственно склонила она свою черную голову и подмигнула Наташе.
- Легко поднять бокал и сказать слова.
Игорь сделал паузу.
- Совсем нетрудно, - продолжил он и вдруг остро, исподлобья, глянул на меня.
Как бы оценил.
Даже глаза его, до того скрытые в пушистых ресницах, на мгновение широко приоткрылись. Черные.
Как у ворона.
- Сложно другое, - Игорь опять стал добродушно-непроницаемым. - Да извинит меня королева, но я, алаверды, продолжу ее тост за настоящего мужчину. Валерий гол, как сокол, угла своего нет, жена завтра ляжет под нож, но он верит, что может решить все проблемы, и знает, как это сделать. Только настоящий мужчина, только сильная личность совершает поступок и готова отвечать за все его последствия. Отныне лишь от тебя, Валерий, зависит, сможешь ли ты превратить жизнь Наташи в праздник или нужда, неудачи, болезнь раздавят вас и обрекут на жалкое существование.
Игорь, как мне показалось, поморщился, соболезнующе взглянул на меня, но тут же окаменел лицом.
- Я верю в тебя, мужчина, - твердо произнес он. - Я понимаю всю силу твоего чувства к Наташе, потому что она женственна, обаятельна и чиста душой. Именно таким женщинам пишутся стихи, слагается музыка, посвящаются книги...
Среди миров, в мерцании светил
одной звезды я повторяю имя...
Не потому, что я ее любил,
а потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
я у нее одной молю ответа
не потому, что от нее светло,
а потому, что с ней не надо света...
Ваше здоровье, Наташа, за тебя, Валерий!
Двойное, двойственное, разноречивое ощущение вызвали у меня слова Игоря. Он как бы рассекал меня пополам, безжалостно отделяя светлую надежду на счастье от тяжелой реальности. Мне показалось, что он с иронической усмешкой представил себе наше с Наташей будущее и не увидел там ничего хорошего, кроме тягот жестокой борьбы за существование. Заглянул, как свободный, ничем и никем не связанный человек, который никогда не совершит такой непростительной ошибки, какую сделал я... А может быть, мне все это почудилось, потому что Наташа и Марина зааплодировали Игорю - женщины всегда помнят только последнее из сказанного, а последними были стихи...Кстати, хорошие стихи, надо бы у Игоря спросить про них.
- Гарри, - впервые назвала Игоря таким именем Марина. - А я-то думала, что ты - Пижон, пижоном навсегда и останешься. Я тебя явно недооценила.
- Ты, как всегда, права, королева, - остался лучезарно непроницаемым Игорь.
Заиграл оркестр.
Зазвучала шотландская мелодия, вальс-бостон из английского фильма "Мост Ватерлоо", где герои фильма танцуют перед разлукой, их разлучает война, и каждый музыкант, закончив свою партию, гасит стоящую перед ним свечу и исчезает в темноте, пока не остается единственная, последняя свеча... Но гасится и она.
Мы кружились с Наташей в медленном вальсе, с паузами проворачивались перед глазами стены зала, столики, оркестр, но все это размытым фоном, каруселью для Наташиного лица - она улыбалась только мне, она смотрела только на меня... На своего мужчину... от которого теперь зависит все... А может быть Игорь, действительно, прав по сути?.. Так-то оно так, но в чем -то совсем не так... В чем?..
Мы танцевали еще и еще, потом оркестранты, сложив инструменты, ушли на перерыв, Марина увела куда-то Наташу и мы остались с Игорем вдвоем за столом.
Один на один.
- Игорь, скажи, пожалуйста, стихи, которые ты читал, чьи они? - спросил я.
- Иннокентий Анненский, сборник "Кипарисовый ларец", довоенное издание, раритет, пользуется спросом только у интеллектуалов, - быстро и четко выдал информацию Игорь.
- Ты увлекаешься поэзией?
- Нет. Достаточно помнить несколько подходящих к случаю строк. Правда, склерозом я никогда не страдал. Да и читал я одно время немало. Когда подрабатывал перепродажей книг.
- А как ты считаешь, в чем смысл жизни? - я сам не ожидал от себя этого вопроса, но по моим глазам Игорь понял, что я спрашиваю неспроста.
- Нашел, у кого спрашивать, - снисходительно усмехнулся он. - И место выбрал удачное. Думаешь, все они собрались сюда, чтобы философствовать?
Он обвел взглядом зал.
- Ищешь ответа на вечные вопросы?.. Хочешь втянуть меня в интеллигентский спор и доказать свое превосходство над Пижоном? Зря стараешься, старик.
- Неправда, - покачал головой я. - Ты меня не понял. Я действительно хочу знать истину.
- Какая истина? О чем вы, дорогой мой, - удивленно поднял брови Игорь.
Я в упор смотрел на Игоря и молча ждал. Так бывает - двое начинают спорить, начав с малого, но по мере обмена доводами выясняется жизненная позиция каждого и тут оказывается, что чье-то кредо с червоточиной. Проигравший должен иметь мужество признать свое поражение. Я не думал, что Игорь сделает это, но был уверен в своей правоте и считал, что если Игорь не ответит мне, значит ему нечего сказать, он просто завидует нашей любви, так как он сам не способен на такое чувство, потому что весь смысл его бытия подчинен трезвому расчету обывателя...
- Хорошо, - сказал он. - Заседание продолжается, как говорил незабвенный товарищ Бендер. Итак, усвой на первое, что человек - скотина. Любой человек. Все. Но скотина с мозгами. Мозги наши всегда активно шевелятся насчет попить, насчет пожрать, насчет переспать. Когда с этим все в порядке, можно и стишки послушать, и киношку посмотреть, и даже покопаться - в чем смысл жизни.
- Так могут говорить и думать только циники.
- Совершенно верно. Цинизм. Иного мировоззрения не признаю. Можешь называть и обзывать цинизм как угодно, но циник говорит только правду. Голую, как Венера Милосская. А правда всегда жестокая. Потому что голая.
- Спасибо. Первым я сыт. По горло. Что же у нас на второе? - в тон Игорю спросил я.
Он посмотрел на меня. Так же, как тогда, когда тост произносил за настоящего мужчину. Оценивающе.
- Рыбка съела червячка, не заметила крючка, - продолжил он. - На второе у нас одиночество. Без гарнира. Женщина выдавливает тебя на этот свет, отрывает от своей груди, и ты остаешься один на один с этим миром. Навсегда. ТЫ - и все остальное. Несколько несоразмерные понятия, не правда ли? Кстати, неточно говорили древние, что все произошло из праха и все возвратится в прах. Ты возник не из праха, а из женщины, но уйдешь в прах. Вот тебе еще одна изначальная несправедливость. Далее. Если ты выжил, если ты силен и умен, то добьешься, скорее всего, того желанного благополучия, которое избавит тебя от житейских хлопот, ты сумеешь сделать рабами своего эгоизма женщину или друга, но все равно смерть ты встретишь один на один и будешь знать, что за ней неизбежная победа. За ней. И даже на собственных похоронах ты будешь вынужден выслушать с постной рожей все то, что ты, может быть, и не заслужил за свою короткую угрюмую жизнь, и будешь терпеть это, пока не загремят комья земли по крышке твоего гроба или пока не растает в голубом небе черным дымом твоя душа. Улыбнитесь, сэр, и кушайте на здоровье.
- Второе блюдо вы приготовили без гарнира, но со слишком острой приправой. Или отравой?.. Аж слезу вышибает. Ох, и напужал ты меня, барин, весело, с вызовом сказал я. - Но ты ужо нас не пужай, мы ужо пужатые. Что же у нас на десерт?
- Не паясничайте, молодой человек. Вам также страшненько, как и мне. Как и всем. На третье у нас кислый фрукт - забвение. Да-да. После вашей смерти, сэр, вас никогда больше не будет. Зароют в одну из ям, сомкнется желтая глина, и не будет того господина, который себя называл я. Можно, конечно, попытаться остаться в памяти человеческой. Потрясти скопище себе подобных могучим талантом, стать пастухом этого стада, войти в христоматии и учебники. Вы, судя по описанию вашего папаши, чувствуете в себе искру божью? Тогда вперед, на верх пирамиды, по костям честолюбивых безумцев, в душах и глазах которых горит такое же неистовое пламя, как у Герострата. А ведь он сжег храм удивительной красоты, лишь бы прославиться, победить забвение.
- Что же делать обездоленным, бесталанным?
- Вот, - назидательно поднял палец Игорь. - Вот мы и пришли к ответу на заданный вопрос - в чем же смысл жизни? А почему ты спросил про жизнь вообще? Жизнь - весьма многообразное и разноречивое понятие. Почему ты не задал вопрос иначе: а в чем смысл моей жизни? Вот на этот вопрос ты и ответишь своей собственной, тобой прожитой жизнью. А это, пардон, ваши проблемы.
- Если не секрет, Игорь, в чем ты видишь смысл своего собственного существования?
Игорь отрицательно покачал головой.
- Слишком многого хотите, сэр. Духовный стриптиз я вам устраивать не собираюсь, да и очень я для вас непрезентабельная личность: комбинатор, бывший фарцовщик, ныне деловой человек... Но одним я пока тешусь, это правда. Талантов у меня нет, забвение для меня неизбежно, как смерть. Поэтому для меня жизнь - это игра. Я всегда выигрываю. Как в нашем споре. Проигрываю только в расчете на более крупный куш. Я обречен на выигрыш.
- Даже в карты?
- А что карты? Железная логика и абсолютное душевное равновесие. Когда-то я зарабатывал себе на жизнь преферансом, покером. Да и сейчас иногда балуюсь. Пижон известен среди крупных игроков Москвы, Ленинграда и Сочи. Со мной считаются. Но это в прошлом, пройденный этап.
- Теперь не карты, теперь - женщины? - холодея от пришедшей в голову догадки, спросил я.
- Логично, - согласился Пижон. - Пока молод и здоров, самое время облапошить дуру. Как Марину, например. Она же сейчас транжирит, прожигает родительское добро. Как тут не помочь человеку. Не я, так другой. Но лучше - я...
... Я вскочил, выхватил за горло бутылку из серебряного ведерка. Красное, как кровь, вино хлынуло на мое лицо, черными пятнами залило белую рубашку, скатерть стола, но я ударил с размаху по тщательно, волосок к волоску, уложенному пробору...
Кровь, кровь, кровь...
... Я не сделал этого, но Пижон ощутил волну моей ненависти, дернул откинувшейся головой и оттянул душащий его воротничок рубашки.
- Спокойно, искатель смысла, - оскалился он в улыбке. - Ты все равно ничего не скажешь ни Марине, ни Наташе. Супругу надо беречь, а Марина сама все прекрасно понимает.
- Что же и кто же будет после облапошенных тобою дур, Гарри? - я смотрел на него, как на животное, как на зверя, с которым неожиданно столкнулся в лесу.
Игорь пожал плечами.
- Возможностей много: общепит, торговля, автосервис... Только грамотно надо работать, а деловые люди везде нужны. И они уже есть. Пришло время профессионалов. Наше время. Все условия для настоящей работы имеются. Только делать все надо с умом, и деньги придут, сами придут. Сколько захочешь... А тебя не манит такая перспектива?.. Подумай... Очень ответственный момент... Будет Наташка твоя, как сыр в масле кататься, стихи свои издашь... Деньги - великая власть... Кстати, ты не думай, что я граблю бедную девушку Марину. У нас с ней чисто деловая основа: я реализую ее чеки Внешпосылторга, себе беру только комиссионные.
- Почему тебе нужен именно я?
- А ты - надежный. И мужик. На бабу же нельзя положиться... Кстати, вот и наши дамы.
- Что-то я проголодалась, мальчики, - сказала Марина, подходя к столу. - Как там с нашим заказом?
Игорь, предупредительно встав, пододвинул стул Марине, потом Наташе. Я остался сидеть, не успев сообразить, что мне надо бы было сделать то же самое для Наташи первому.
- Уже несут, - сказал Игорь. - А мы пока, перед горячим, по маленькой, а? Перед горячим и нищий пьет, а мы люди солидные, можем себе позволить...
- На меня не рассчитывай, - сказал я, глядя в упор на Пижона и подразумевая под сказанным, что я никогда не стану его "надежным" человеком.
- Зря, - понял меня Игорь. - Воля ваша, сэр. Каждый сам выбирает свою долю, каждый сам к своему идет итогу.
- Вот тут ты абсолютно прав. Абсолютно.
- Я всегда прав. А лишние эмоции вредны. И могут кончиться драматически.
Игорь перевел взгляд на Наташу:
- Кстати, об эмоциях. Вспомнил одну смешную историю. Как-то на майские праздники, еще в студенческие годы, решили мы загулять. Мы - это я, Горилла и Серый. Марина всех знает.
- Выводок, - подтвердила Марина.
- Птенчики совсем, сейчас поразлетелись кто куда, иных уж нет, а те далече... Но дело в другом. Хата была. А хата в те годы - редкость, поэтому хозяин хаты, Алик, поставил нам условие, чтобы не больше трех пар и ему, как приз, какую-нибудь телку. У "Метрополя", на плешке, закадрили мы каких-то девчонок, приходим. Алику говорим, выбирай любую, а там дело твое. Он и выбрал. И... любовь с первого взгляда. Совсем развезло парня, пока пили-ели-танцевали. А нам скучно, хотя Горилла отцовский маг припер, "Грюндиг", через радиоприемник пленки крутили. А надо сказать, что бас был у Гориллы, как у Левитана. Вот он на этом и схохмил. Когда вся компания поднакачалась, он подошел к радиоприемнику и говорит, может, "Голос Америки" послушаем, сейчас передача начнется. И ручки стал крутить, вроде настраиваться, но я-то видел, что магнитофон он не выключил. И вдруг радиоголосом Левитана объявляется, что началась атомная война. Классный розыгрыш! Не ожидал я такого от Гориллы. И эффект потрясающий девки в плач, на Серого столбняк напал, а Алик упал на колени и сделал предложение руки и сердца своей избраннице. Та, не будь дурой, согласилась. Ушли они в другую комнату, а потом женились, представляете себе. И живут, как кошка с собакой. А вы говорите эмоции...
Мне вдруг показался омерзительным этот изысканно отделанный ресторан, специально построенный для коллективного жора, превративший простую естественную потребность поесть в ритуал чревоугодия. Почему я должен жевать, пить, глотать на глазах у других? Чем это застолье отличается от общественного сортира? Кто эти люди, которые пришли сюда? Они могут себе позволить нанять поваров, судомоек, официантов на этот вечер, оплатить их услуги. Почем же нынче опиум для народа?
Наташа почувствовала резкую смену моего настроения.
- Марина, Игорь, огромное вам спасибо, вы извините нас, но мы, наверное, пойдем.
- Куда же вы? - спросил Игорь. - Нас еще ждет большая программа: мороженое, ликер, коньяк, танцы.
- В другой раз, - мягко ответила Наташа. - Поздно уже, а мне завтра в больницу к восьми.
- Молодожены торопятся в гнездышко, не понимаешь, что ли? - добродушно сказала Марина. - Счастливо вам, ребятки, а мы с Гарри еще посидим.