Влодавец Леонид. Ломовой кайф (Таран - 3)

   Полина "вздрогнула", осушила стакан, занюхала его рукавом халата. А затем, чувствуя, как хмель быстро разливается по телу, стала подниматься наверх. Уже заметно пошатываясь, она дошла до кровати, с трудом вползла на нее и тут же заснула...
   Часть III КАКИЕ ЛЮДИ В ГОЛЛИВУДЕ?
   ЧАРТЕРНЫЙ РЕЙС
   "Ил-62" мирно позванивал турбинами где-то над Атлантикой.
   - Нет, до сих пор не верится! - помотал головой Эмиль Владиславович. - Мы летим на Антильские острова! Экзотика! Рай земной!
   - А на Курильских ты бывал? - желчно проворчал Крикуха. - Тоже, между прочим, могло быть райское место...
   - Если б мы их продали японцам! - хмыкнул Вредлин-ский.
   - Милька, - нахмурился Крикуха, - я понимаю, что ты сейчас как выпивший, но не трожь святое! Поссоримся, ей-богу!
   - Из-за чего, позвольте спросить? У тебя что, родня там, на Курилах? Или ты там можешь недвижимость потерять? - осклабился Вредлинский.
   - Из-за того, что это русская земля! - сурово оскалив вставные зубы, которые приобрел уже после начала съемок фильма "Во имя Отца и Сына", произнес режиссер. - Мы ее отвоевали у японцев, и немалой кровью, кстати. Там похоронены наши последние убитые во Второй мировой. И по большей части пацаны 1927 года рождения, а то и 1928-го. Представляешь? Немцев уже несколько месяцев как разгрохали, а отсюда мамаши похоронки получают. В конце августа и начале сентября сорок пятого!
   - Ну, это были еще не последние, - заметил Вредлинский. - Знаешь, сколько комсомольцев-осоавиахимовцев на разминированиях погибло? И в сорок шестом, и в сорок седьмом... На тех минах, которые еще в сорок первом ставили! И на немецких, и на своих подрывались. Набрали мальчишек и девчонок, дали миноискатели - и вперед, Родина вас не забудет. И гибли, и калечились... Среди них, между прочим, и 30-х годов рождения ребята были, наши сверстники. А сколько народу бандеровцы, бульбаши и прочие "лесные братья" в 50-х поубивали? Да и их самих, между прочим, тоже можно было бы в потери записать какие-никакие, а граждане СССР. В Корее и Китае несколько сот летчиков и зенитчиков потеряли. А потом Венгрия приспела - и там несколько тысяч оставили в пятьдесят шестом. Куба, Вьетнам, Египет, Чехословакия, Ангола, Эфиопия, Афганистан, наконец... Да и еще, наверное, где-то гибли, сейчас уж не упомнишь. Так что по сути дела война не кончалась.
   - Так что, радоваться этому? - Георгий Петрович сердито посмотрел на приятеля.
   - Радоваться надо тому, - с некоторой назидательностью в голосе произнес Эмиль Владиславович, - что мы с тобой ни в одну из этих заварух не попали и всю жизнь до старости прожили в мире. И дай нам бог спокойно помереть, благо уже недолго жить осталось.
   - Да, - мрачно произнес Крикуха, - ты, в общем, прав, мерзавец... Мы везунчики. Но кто-то за нас свою цену заплатил!
   - Фортуна! - развел руками Вредлинский. - Между прочим, я в детстве мечтал быть летчиком-истребителем. После войны это было модно. Когда в шестом классе у меня начала развиваться близорукость, я был ужасно расстроен - мечта детства рассыпалась в прах. И жутко переживал в 1961 году, когда Гагарин полетел в космос, ведь если б я, допустим, оказался годным к службе в авиации и поступил в училище в том же году, что и во ВГИК, то мог бы быть на его месте...
   - И это по твоему бы адресу сейчас пели: "Знаете, каким он парнем был?!" съязвил Крикуха.
   - Вот! - поднял указательный палец Вредлинский. - Примерно то же, что ты сейчас озвучил, я подумал в марте 1968-го, когда Гагарин разбился. А окончательно перестал жалеть о том, что не сделал карьеры в авиации, после того, как узнал, что в 1960 году одновременно с Пауэрсом наши славные ракетчики сбили еще и советский самолет. Пауэрс жив остался, а наш офицер - забыл фамилию - погиб. И о нем вспомнили только в 90-х годах. А о скольких лейтенантах авиации, не доживших до тридцати, вообще никто и никогда не вспомнит? Ни-ког-да!
   - Печально, печально все это, - покивал головой Георгий Петрович. - А ты когда-нибудь думал, что мы, в сущности, принадлежим к одному из самых странных поколений в русской истории?
   - Что ты имеешь в виду? - не понял Вредлинский.
   - Понимаешь, это трудно выразить словами... Возможно, ты меня опять опровергнешь, ибо в истории больше моего смыслишь. Видишь ли, на нашу долю в общем и целом не выпало особых бедствий. Ну, может быть, поголодали мы в войну и после войны, но дальше, вплоть до последнего десятилетия, жили не так уж плохо. Согласен?
   - До некоторой степени... - кивнул Вредлинский.
   - Конечно, где-то кто-то воевал, но мировой войны больше не было. Все-таки это было мирное время: Так?
   - Да, без сомнения.
   - Кого-то сажали по политическим мотивам, но почти совсем не расстреливали, и ничего даже близко сравнимого с тридцать седьмым не было. Тоже согласен?
   - Безусловно.
   - То, что в течение жизни нашего поколения благосостояние большинства населения из года в год повышалось, до конца 80-х по меньшей мере, ты не будешь отрицать?
   - Пожалуй, нет.
   -Тогда попробуй ответить на вопрос: почему мы, те, кто созрел к 60-м годам, именно мы, и никто другой, начали все то, что закончилось августом девяносто первого?
   - Ну, насчет того, что мы это начали, - поморщился Вредлинский, - я бы утверждать не стал. Тем более что мы оба состояли в КПСС.
   - Миля, состоять в КПСС и быть коммунистом - две большие разницы. Ты верил в то, что собираешься строить светлое будущее, когда писал заявление в шестьдесят четвертом году? Нет, и попробуй скажи, что это не так. Я и про тебя, и про себя могу сказать точно: мы туда вступали для карьеры.
   - Правильно! Так же, как потом, опасаясь эту карьеру погубить, выбросили партбилеты, - поддакнул Вредлинский. - Мы - поколение приспособленцев. Ты имел в виду эту странность? Да все поколения россиян были приспособленцами. И вообще все люди в мире приспособленцы, потому что им свойственно стремиться к выживанию. Если бы человечество не смогло воспитать в себе эту свою неотъемлемую черту, то оно давно бы выродилось и вымерло.
   - Ну, это ты не прав! - возмутился Крикуха. - Если бы все только приспосабливались к окружающей обстановке, а не стремились преобразовать ее, мы бы все еще в пещерах жили.
   - "Не надо прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас", - пропел Вредлинский, которому было очень далеко до Макаревича. Возможно, это хороший лозунг для будущих поколений, но нам с тобой уже поздно меняться. Нам надо прогибаться, как мы прогибались всю жизнь, чтобы заработать себе хотя бы на место на Ваганьковском. О Новодевичьем, наверное, можно и не мечтать.
   - Вообще-то, - хмыкнул Крикуха, - этот лозунг, знаешь ли, можно по-всякому понимать. Не любит мир, когда его под себя прогибают. Иногда распрямляется - и так по морде заезжает! Так что я бы его и будущим поколениям не рекомендовал.
   - Ну хоть тут мы согласны! - порадовался Эмиль Владиславович. - И что, Жорик, тебя так тянет на споры? Истину мы с тобой все равно не родим. И даже если доберемся до этой самой истины, нам трудно будет ее сообщить. Нас просто не захотят слушать.
   - То-то и оно. Нам вообще не положено говорить нечто свое! - раздраженно бросил Крикуха. - Мы пролетарии, Миля, наемные работники. Паша Манулов подал идею, нашел под нее спонсоров, дали нам, старикам, немного позабавиться, отснять полфильма, а теперь, видишь ли, отправили нас на смотрины к прокатчикам. Чтоб там на все наши размышления поглядели трезвым коммерческим взором. И сказали: вот это у нас в Америке и Европе должно выглядеть так! А то, что сняли вы, у нас не поймут. И мы, как ты правильно подметил, гнусные приспособленцы, скажем: есть! Хрен с ним, что от наших замыслов ничего не останется, но зато бабки от проката мы получим...
   - А разве этого мало? - осклабился Вредлинский. - Господин Баринов утверждает, будто есть шанс получить несколько больше, чем мы заработали за всю предыдущую жизнь, как говорится, в сопоставимых ценах.
   - Вообще-то, - Крикуха резко понизил голос, - сомнительный какой-то тип этот профессор. Я, понимаешь ли, знаю многих ученых и даже академиков, которые солидными институтами заведуют. Так вот, они сами спонсоров ищут днем с огнем, а не рвутся киношникам деньги предлагать... Ты хоть интересовался, что это за ЦТМО такое?
   - Жорик, это Центр трансцедентных методов обучения. Они разрабатывают обучающие программы по специальным методикам, которые позволяют в считанные месяцы овладеть иностранным языком, математикой, программированием и так далее. У них огромная клиентура по всему миру, и они зарабатывают бешеные деньги.
   - Ладно, - все тем же полушепотом продолжал Георгий Петрович, - допустим, это все так. Баринов действительно хотя бы внешне на профессора похож. А Казанков Александр Петрович? Или Ларев Владимир Васильевич? У последнего, извини меня, на пальцах написано "ВОВА", а у первого шрам на морде, не то от ножа, не то от бритвы.
   - Ты ведь их уже не первый раз видишь, Жорик, - усмехнулся Вредлинский. И когда они нам деньги переводили, ты не задавал таких вопросов. Между прочим, ты даже зубы себе вставил за их счет. Что это тебя подозрительность только здесь, в самолете, одолела?
   - Не знаю... - помотал головой Крикуха. - Втравили вы меня с Пашкой в авантюру - вот что я чувствую. Бандитов каких-то в спонсоры пригласили...,
   - Ну вот, ты еще скажи, что госпожа Фомина Светлана Петровна - бандитка! Милейшая девушка... Содержит сеть булочных и пиццерий в одном областном центре, но постоянно прописана в Москве. И муженек у нее москвич, весьма интеллигентный. Историк, гуманитарный университет окончил, мне с ним весьма интересно было беседовать. А у Казанкова, если хочешь знать, абсолютно неломброзианский тип лица. Это мне Вадим сказал. Такой человек не может быть преступником. От шрама на морде, увы, в нашу эпоху никто не застрахован. Он владелец сети автосалонов и авторынков, ресторанов и магазинов. Весьма солидный коммерсант. У него очень симпатичная жена, этакая милая толстушка-говорушка Ниночка. Ну а Ларев - это по сути дела наш будущий хозяин. Его жена владеет на острове Хайди крокодильей фермой...
   - Приятно слышать, - заметил Крикуха. - Может, нас туда в качестве корма пригласили?
   - Таких костлявых? - весело хихикнул Вредлинский. - Да ты что! Пожалеют крокодилов, они же. нами подавятся! А вообще-то, как мне объяснял Баринов, у них там солидная вилла, которая находится довольно далеко от крокодилов, за холмом, на берегу некой уютной бухты, где есть пляж и масса возможностей для культурного отдыха. Хочешь искупать старые кости в морской водице - будет сделано. Соберешься половить рыбку а-ля Эрнест Хемингуэй - пожалуйста.
   - М-да-а... - рассеянно протянул Крикуха. - Хемингуэй - это да. Вот с кем я бы сейчас пообщался! Кумир молодости. "Прощай, оружие!" Именно он внушил нам мысль, что мир важнее победы. Мне, по крайней мере.
   - Не помню, - вздохнул Вредлинский, - насчет войны, оружия и прочего, но вот сюда, на теплое море, мне захотелось после прочтения Хемингуэя.
   - Теплое-то оно теплое, - Георгий Петрович почесал щеку, на которой, несмотря на недавнее бритье, уже пробивалась седая щетинка, - только вот там акулы водятся, говорят... Очень бы не хотелось на старости лет руку или ногу потерять... "Последний дюйм" помнишь? Тоже ведь открытие было!
   - Да, - вздохнул Вредлинский, - одна песня чего стоила! "Тя-же-лым ба-сом гремит фуга-ас..."
   - "...Поднялся фонтан огня-а!" - подпел Крикуха, а затем они хоть и вполголоса, но дружно допели куплет из любимой песни своей молодости:
   А Боб Кенн Вуди пустился в пля-ас:
   "Какое мне дело до всех до ва-ас, А ва-а-ам до ме-ня-а?!"
   - Вот оно, главное! - оборвав пение, произнес Георгий Петрович. Индивидуализм! Он все погубил. И все человечество когда-нибудь погубит именно он. В этой песне мы увидели другой взгляд на войну, да и на жизнь вообще. Нас-то чему учили? На каких примерах? На примерах Гастелло, Матросова, на суворовском "сам погибай, а товарища выручай". И мы в общем и целом этих принципов придерживались. По крайней мере, в детстве четко знали, что друзей не выдают. И, в общем, были морально готовы умереть, но победить. А тут несколькими строчками нам объяснили: на войне главное - выжить. И вообще в жизни главное - выживать, хотя смерть все равно неизбежна. А раз выживать, то приспосабливаться, и тут уж моральные принципы ни гроша не стоят. Соглашаться с тем, что тебе навязывает более сильный или облеченный властью, предавать друзей, если это мешает карьере... Ну и, конечно, не лезть в драку за свои убеждения. Тем более что и убеждений каких-либо при таком подходе не остается.
   - Жорик, - усмехнулся Вредлинский, - ты никак пожалел, что нам не удалось коммунизм построить? Притом, что этот самый коммунизм попросту сожрал твоего отца. Между прочим, врача НКВД, человека, верно служившего режиму.
   - Да, пожалел! - с вызовом ответил Крикуха. - Насчет отца - это другое. Мне, между прочим, аж до пятидесятых годов врали, будто он на фронте погиб, хотя его расстреляли через год после того, как я родился. Но кто-то из его друзей тогда, когда все чекисты на волоске висели, все-таки не побоялся вмешаться, и нас с мамой не посадили и никуда не выслали, да и вообще оставили в покое. Хотя, казалось бы, какое ему было до нас дело? Мы даже имени этого заступника не знаем по ею пору! Но он, не сомневаюсь в этом, был настоящим, убежденным коммунистом.
   - Но отца-то все же расстреляли, - заметил Вредлинский. - И пулю в него послал - можешь не сомневаться! - человек с партбилетом в гимнастерке.
   - Да, для меня было жутким ударом узнать, что отец расстрелян. Тем более, как говорится, "за связь с Ягодой" - это и реабилитации не подлежало. Но коммунизм в этом не виноват. Если осуждать коммунизм за репрессии - их жертвами, кстати, стали в первую голову сами коммунисты! - и признать эти репрессии его преступной сутью, то надо признать преступной религией христианство за то, что у католиков была святая инквизиция, а у нас - репрессии против староверов, в ходе которых погибли тысячи людей. Тоже убежденных христиан, между прочим.
   - Жора, - проникновенно произнес Вредлинский, - не стоит травить себя ностальгией! "Точка возврата", как говорят летчики, уже пройдена. Теперь мы не можем вернуться в исходный пункт, а должны долететь в капитализм - или разбиться. Грех, конечно, говорить такое, находясь на борту самолета...
   - Миля, ты умный человек, - усмехнулся Крикуха, - и вроде бы сведущ в истории. То есть ты должен помнить, что после разгрома Наполеона и реставрации Бурбонов все полагали, будто республиканству, конституционализму и прочим идеям Французской революции положен конец раз и навсегда. Правда, за океаном оставались США, сильно помятые в войне против англичан 1812 - 1814 годов, с разграбленным Вашингтоном и сожженным Белым домом, но кто тогда думал, что из них вырастет супердержава?
   - Выросло новое поколение, Жорик! - заметил Эмиль Владиславович, проигнорировав тираду Крикухи. - Оно уже не может жить без рынка, оно не мыслит себя вне его, и ему по фигу, извиняюсь, все моральные издержки реформ. Они хотят зарабатывать много, жить хорошо и уютно, много путешествовать и развлекаться. И большинство из них убеждено, что каждый сам должен поймать свою фортуну за хвост. "Пусть неудачник плачет, кляня свою судьбу", - но им это опять-таки по фигу.
   - Да, это есть, - кивнул Крикуха. - Но это, надо надеяться, не последнее поколение россиян. Кто бы мог подумать, что мы, рожденные в тридцать шестом, будем подвергать ревизии ценности своих отцов? И я вовсе не уверен, что те, кто родится в 2000-м, не пойдут в 2017-м или 2018-м на очередные баррикады!
   - И что, ты будешь этому очень рад? - Теперь уже Вредлинский нахмурился. Ты представляешь себе, что такое беснующаяся толпа выродков, опьяненных безнаказанностью? Между прочим, в 2017-м нам с тобой будет всего по восемьдесят один год, так что имеем шанс дожить. Если б мне кто-то сказал, что это действительно произойдет, то я постарался бы умереть еще сегодня.
   - Нет, Миля, я этого не хочу. Больше того, я этого страшно боюсь. Даже не потому, что мне не хочется увидеть, как они подпалят мою дачу вместе с библиотекой, которую я столько лет собирал, или, допустим, разобьют мою "Волгу" семьдесят первого года выпуска. На тот свет это не унесешь, а наследников у меня нет. Как у Чехова в "Медведе": "Восемь женщин бросил я, девять бросили меня", но ни у одной от меня детей не было. Если, допустим, меня в восемьдесят один год убьют - хотя я вряд ли до семидесяти дотяну! - я буду рад. Неохота будет мыкаться по больницам и домам престарелых, а тимуровцев нынче нету. Так что мне лично - подчеркиваю, лично! - никакие революции не страшны. Это к вопросу об индивидуализме, выживании, доживании и прочем.
   - Однако ты все-таки боишься?
   - Ты знаешь, отвечу словами из "Белого солнца...": "За державу обидно!" Меня ведь что бесит каждый раз, когда я о той, "далекой Гражданской" думаю? Ведь, в сущности, по обе стороны, по большому счету, сражались патриоты России! Я не беру лидеров, хотя уверен, что и среди них было полно людей, искренне верящих в справедливость тех целей, за которые они обнажали шашки. Но ведь и массы с обеих сторон шли помирать не только для того, чтоб награбить побольше. Одни древние ценности пытались защитить - православную веру, многовековую культуру, порядок. (Другие же хотели почувствовать себя свободными, не кланяться ни чиновнику, ни барину, ни уряднику, ни фабриканту, не дать растащить то, на что тогда Антанта пасть раскрыла. То есть то, что теперь растаскивают... Но ради всех этих благих целей обе стороны дрались с озверением, которого прежде не было в истории. В Первой мировой Россия около четырех миллионов убитыми потеряла, а в Гражданской - не то восемь, не то восемнадцать - кто их считал? Но самое смешное, что у большевиков после победы как-то незаметно и неназойливо получилось что-то вроде монархии: с императором-генсеком, с декоративным парламентом, с "дворянством" в форме КПСС, с помещиками в лице председателей колхозов, но самое главное - со все той же непобедимой и легендарной российской бюрократией. Столько крови, слез и мук ради того, чтоб вернуться на исходную! Вот' отчего, Милька, боюсь я новой революции. Опять все поставят на дыбы, переломают, народу перебьют немерено, а потом, когда остынут, увидят, что опять все как было, только тех, кто убит, уже не вернешь, и то, что утрачено, уже не восстановишь.
   - Давай, Жорик, - положив разволновавшемуся приятелю руку на плечо, предложил Эмиль Владиславович, который заметил приближающуюся аэрофлотовскую стюардессу со столиком на колесиках, - хлебнем чего-нибудь прохладительного! Для успокоения нервов и общего умиротворения. Девушка, дайте нам две баночки "Водка энд тоник"! И непременно производства "Балтики"!
   В ТОМ ЖЕ САМОЛЕТЕ
   Вредлинский и Крикуха сидели в переднем салоне, а в заднем, точнее, в специальном отсеке, отделенном от остальных помещений двумя переборками и тамбуром, в котором дежурили два телохранителя, происходило в буквальном смысле слова "летучее" совещание. Вел его все тот же директор ЦТМО господин Баринов. Совещание было необычно еще и тем, что шло оно в основном по кодированным каналам радиосвязи и непосредственно в отсеке сидел только сам Сергей Сергеевич.
   - Ну что, Владимир Николаевич, каковы последние данные?
   - Данные такие. Нефедова с "мамонтятами" находится на территории отеля "Симон Боливар" и занимает бунгало нашего доброго знакомого Даниэля Перальты. Проживают там уже четвертые сутки, никаких контактов, кроме как между собой и с обслугой отеля, не поддерживают. Как вы велели, Перальту я проинформировал и предупредил, чтоб он пока ничего не предпринимал. Он, правда, интересовался насчет компенсации расходов. Я на свой страх и риск сказал, что компенсируем.
   - Правильно. Работу ГВЭПов она не засекла?
   - Пока нет. Во всяком случае, пока они работают в режиме "Н", проблем не предвидится. Тем более что передвижений по острову они почти не совершают. В основном находятся в бунгало или на пляже. Никаких попыток выйти на дальнюю связь она не делала. Дает сигналы только для обслуги, типа "подай-принеси".
   - Каких-либо паралелльных ребят не замечали?
   - Пока нет. Правда, в районе Гран-Кальмаро появился сухогруз-рефрижератор "Торро д'Антильяс". Наблюдаем, но пока он там на рейде выстаивается. Вроде как за бананами пришел.
   - Не выпускайте его из виду. Просканируйте его на всякий случай, нет ли чего лишнего под брюхом или внутри корпуса. Вообще за всеми крупными судами приглядывайте по мере возможности. Так, с тобой все, отключайся. Ларев, ты на связи?
   - Так точно. Все слышал.
   - Как вы там с Сонечкой, все подготовили?
   - Все нормально. Уже начали заезжать гости. Пока претензий на обслугу нет, Раиса все в идеале содержит. Просмотровый зал подготовлен, аппаратура налажена.
   - Никто лишний не маячил?
   - Нет. Правда, два раза дельталеты появлялись, но они только над фермой проходили, за холм не залетали. Мы проверили, что это за летуны. Оказалось, вроде бы просто спортсмены, не первый год тут тренируются. Но мы их все же на контроль взяли.
   - Одобряю. А с воды ничего не подбиралось?
   - Нет, тут все нормально. Поперек бухты - бон с надписью "Private property! No enter! Armed reaction!" Под боном сеть противоакулья с сонарными датчиками. А у выхода из бухты мы акул прикормили. Так там и дежурят, бестии. Если какой дайвер сунется - плохо кончит, даже вытащить не успеют. Ну а скалы мы осматриваем каждый день. Пещер нет, спрятаться негде.
   -Смотри, Володя. Если что - спрос с тебя.
   - Сознаю, Сергей Сергеевич.
   - Вот-вот. Ну ладно, накачки достаточно. Отключайся. Зася, теперь твоя очередь.
   - Слушаю, Сергей Сергеевич.
   - Как изделие, Василь Василич? Вес согнали?
   - Согнали. Два килограмма нам простили. Начали монтировать, через пару дней будет в полном сборе.
   - Приятно слышать. А когда планируешь поставить его на место?
   - Еще через пару суток. Надо все-таки его проверить немного. Ну, а дальше - как скажете.
   - Так вот. Через пять суток после этого разговора, дорогой Вася, 154-й должен работать наверху. Это приказ. Как ты будешь распределять время на все про все - меня не интересует. Никакие оправдания слушать не стану.
   - Будем стараться, - вздохнул Василий Васильевич.
   - Надеюсь. Отключайся! Глеб Арсеньевич, чем порадуете? Аня второй вариант контрсуггестивной доделала?
   - Так точно.
   - Пусть садится за третий. Чем больше их будет, тем больше шансов, что наша общая подруга от них не отмажется.
   - Вообще-то третий вариант уже почти готов. Она девушка инициативная, сама додумалась до того, что вы перед этим сказали. Так что указание насчет третьего варианта с вашего разрешения трансформирую в указание насчет четвертого...
   - Правильно, Глеб, именно так. Работайте. Можешь отключиться. Ларису Григорьевну хочу! - пародируя Вахтанга Кикабидзе времен "Мимино", произнес Баринов.
   - Я на связи, Сергей Сергеевич.
   - Как Хасаныч себя чувствует?
   - Вполне нормально, никаких рецидивов нет, вменяем полностью и жаждет встречи с вами. Удивительно крепкий старик! Даже насморка там, в пещерах, не заработал.
   - Кавказское здоровье, чего вы хотите, - хмыкнул директор ЦТМО. - Какой процент информации сняли?
   - Пока около двадцати примерно, - извиняющимся тоном произнесла заведующая 8-м сектором.
   - Лариса, это мало. Надо быстрее работать!
   - Сергей Сергеевич, помилуйте, я не могу обмануть природу. Сравнительные генетические анализы требуют времени. Тем более такие сложные, как в нашем случае.
   - И все же постарайтесь провести в минимальные сроки. А главное - поменьше препирайтесь с Татьяной Артемьевной. На это, между прочим, вы расходуете треть рабочего времени. Я лично замерял, учтите это. Все, спасибо, отключайтесь! Танечка, на связь, деточка.
   - Слушаю вас, товарищ генерал!
   - Разговор с Ларисой слышала? К тебе это тоже относится. Ты мой зам по науке, в прежние времена на этой должности "вилка" была "генерал-майор полковник", а на зав секторской - "подполковник - майор". Что ты ей позволяешь базарить по два-три часа? Она каждое распоряжение перемусоливает незнамо сколько, хотя в принципе знает, что исполнять его надо точно и в срок. Я уже почти отучил ее от этого базара, теперь надо и тебе поставить себя потверже. Ты начальник - она дура, возражений не потерплю, за неисполнение - запорю! Салтыкова-Щедрина помнишь? Там один градоначальник вообще, кроме этих слов "запорю!" и "не потерплю!", ничего не знал, однако же какое-то время Глуповым руководил.
   - К сожалению, Сергей Сергеевич, ЦТМО - это не Глупов, - сказала Татьяна. - Тут, увы, надо считаться с объективными факторами.
   - Танечка, я уже имею некоторый опыт, который дает мне право судить, что носит объективный, а что субъективный характер. Лариса, несомненно, дама очень талантливая и квалификацию имеет высочайшую. Но при этом, к сожалению, слишком хорошо знает себе цену. Надо ей чуточку понизить уровень претензий, иначе она просто сядет нам на шею. Намекни ей, что в нашем заведении не поощряется желание работать по настроению, которое может зависеть от того, поимел ее утром дорогой супруг или нет. Ей платят столько, что все домашние проблемы не должны отражаться на сроках, которые ранее обсуждались, уточнялись и определялись по ее же собственным графикам.
   - Поняла, Сергей Сергеевич.
   - Вот и хорошо. Бог с ней, с Ларисой, пора о деле. Ты вчера должна была окончательно принять Васин носитель. Докладывай.