Внуков Николай. Фотография Архимеда

   - А это талон. Первый. Ни разу не пробитый, - с гордостью сказал Лешка, вынимая из книжечки карточку из плотной бумаги, на которой тушью были написаны его имя, отчество и фамилия и стояла большая фиолетовая печать.
   - Как это - ни разу не пробитый? - спросил вконец растерявшийся Андрей.
   - Ну, значит, ни одного нарушения не было. Если бы тебя автоинспектор прихватил за неправильную езду, он сразу бы пробил талон специальными щипчиками, как в поезде у контролера. Это вроде замечания. Могут даже права отобрать на шесть месяцев. А у меня талон чистенький. За все время ни одного замечания.
   Он взял из рук у Андрея талон, вложил его в книжечку, а книжечку сунул в карман.
   - Поедем, что ли? Давай открывай ворота. Я выеду, а потом ты закроешь.
   Он опустил капот двигателя, оттащил к крыльцу таз, уложил инструменты под сиденье и сел за руль.
   Андрей взялся за тяжелый засов ворог, и в этот момент отворилась калитка и во двор вошел невысокий человек в черном свитере и защитного цвета джинсах. В руке он держал фибровый чемоданчик, такой, в каких спортсмены обычно носят тренировочные костюмы.
   Он посмотрел на Андрея, потом прищурился на машину и воскликнул:
   - Вот это я понимаю, класс! Ты уже кончил?
   - Конечно! Я хотел тебя подвезти, папа, - отозвался Лешка из "москвича". Тут к тебе по делу пришли.
   - Очень важное дело? - спросил мужчина, поворачиваясь к Андрею.
   - Очень.
   Андрей вынул из портфеля фотографию.
   - Ваша?
   Мужчина долго рассматривал карточку. Наконец спросил:
   - Почему она должна быть моей?
   Андрей объяснил. Вылезший из "москвича" Лешка с удивлением смотрел то на отца, то на снимок,
   - Я думал, это вы фотографировали, - сказал Андрей.
   - Странно, - сказал мужчина. - Как можно сфотографировать невозможное?
   - Сам не знаю, - развел руками Андрей. - Все отказываются, Вы третий.
   - А для чего тебе знать? - полюбопытствовал Лешка.
   - Потому что мне знакомо это место.
   - Тебе?!
   - Мне!
   - Ты что, там был?
   - Несколько раз.
   Лешка наморщил лоб, соображая что-то. Наконец сказал:
   - Ну и трепач!
   - Ни капельки, - возразил Андрей. - Я был там два раза. Это кратер Эратосфена в отрогах Апеннин на берегу Залива Зноя.
   - Заглуши двигатель, - сказал Лешке Павел Петрович. - Идемте, ребята, в дом. Там разберемся.
   * * *
   ...Мысленно он считал прыжки.
   ...Девять... Десять... Одиннадцать...
   Дважды, во время очень высоких свеч, рефлектор выхватил из темноты верхний свод трубы.
   Те же стеклянные отсветы, что и на полу. Та же несокрушимая твердость.
   А вдруг труба не кончается на площадке Лавиния, а уходит под поверхность Луны? Тогда не заметишь, как уйдешь в недра спутника, и тогда...
   Что тогда?
   ...Двенадцать... Тринадцать...
   Сколько он прошел? Наверное, километров пять. Каждый шаг здесь около четырехсот метров.
   Неизвестность всегда страшна.
   А тут неизвестность кругом.
   Неизвестно, кто построил трубу. Неизвестно, с какой целью. Неизвестно, почему из поляризующегося материала. Ничего неизвестно, кроме того, что труба существует.
   Может быть, надо было выйти из нее на площадку Оливия, спуститься вниз, в долину, и спокойно осмотреть окрестности. Может быть. Может...
   Самое главное - в неизвестной обстановке всегда действовать спокойно.
   Есть замечательное правило, испытанное тысячелетиями, - "нетерпение губит людей".
   Можно добавить еще: "страх".
   Боится ли он?
   Пожалуй, нет.
   Значит, поворачивать назад нет смысла. Он прошел большую часть пути. Израсходовал около половины имеющегося в баллоне гидразина. Ради чего?
   Если придется встретиться с представителями иной цивилизации. .. что ж! Он должен быть достойным представителем человечества. Он попытается.
   Стычки, конечно, не произойдет. Они не нападут на него, так же как и он на них. Во Вселенной высокий разум никогда не воюет против разума. Это закон.
   ...Четырнадцать... Пятнадцать... Шестнадцать...
   Удар света в глаза, не защищенные дымчатым фильтром, был настолько силен, что сжалось сердце и остановилось дыханье. Пальцы машинально нажали клавишу пускателя.
   Двигатель бросил его вверх и вбок, с огромной скоростью он прорезал ослепительное пространство, ударился шлемом о стенку трубы и потерял сознание.
   * * *
   Зажигались ночные фонари, когда Андрей свернул на улицу Тургенева.
   И чем ближе он подходил к дому, тем тяжелее становились шаги. Знакомый тротуар, на котором он знал каждую ямку, каждую трещину, казался сейчас необыкновенно противным. Хотелось повернуть назад и убежать куда-нибудь далеко-далеко.
   Если бы можно было вообще не приходить!
   У ворот он постоял немного, потом повернул кольцо.
   Калитка не заперта изнутри.
   Так. Значит, ждут.
   Обычно мать в такое время запирает калитку, а перед сном еще раз проверяет все запоры. Она вечно боится.
   Боится, как бы не залезли в дом. Боится громких разговоров, случайных взглядов соседей. Если начнешь что-нибудь мастерить, боится, как бы чего не вышло.
   Если к Андрею заходит кто-нибудь из приятелей и начинаются разговоры и смех, глаза у нее становятся испуганными и она все время заглядывает в комнату:
   - Тише, мальчики! Ради бога, тише! Что подумают люди!
   И так всегда.
   Дверь отворила мать. Ничего не сказала, пошла во двор запирать калитку.
   Отца не видно. Где он? Неужели еще на работе?
   Проходя в свою комнату, Андрей заглянул в гостиную. Отец спал на диване, уронив на пол газету. Значит, все-таки не дождался.
   Андрей положил портфель на стол и сел на табурет.
   Застоявшаяся квартирная тишина сомкнулась вокруг. Будто с размаху нырнул в заросший зеленой ряской пруд. Он даже поежился от неприятного ощущения.
   - Ужинать будешь? - спросила из кухни мать трагическим голосом.
   - Не хочу.
   - Дело твое.
   Он быстро открыл постель, разделся и лег. Перед глазами, беспорядочно сменяя друг друга, побежали кадры прошедшего дня.
   Голубой "москвич" с поднятым капотом. Павел Петрович Шиянов, держаный в руке фотографию. Отец рядом с Александрой Антоновной у окна коридора. Прыжок через щербатый школьный забор. Черноволосая Рагозина с огромной полосатой сумкой. Лешкины автомобильные права и его захлебывающийся от восторга голос: "Мы тебя научим водить машину! Вот поедем в Пятигорск, обязательно тебя захватим! Обя-за-тель-но!"
   Андрей улыбнулся и поплотнее закутался в одеяло.
   Уже засыпая, он почему-то снова увидел Люду Рагозину. Она шла по улице навстречу ветру, развевавшему полы ее зеленого пальто. На углу обернулась и помахала ему рукой.
   * * *
   ...Бесшумно, как тень, в комнату вошла мать. Постояла, прислушиваясь к дыханью спящего Андрея. Потом выдвинула ящик стола и достала толстую, одетую в клеенчатый переплет тетрадь - "Дневник выхода в Б. К."
   "Артур Кларк сказал: мы еще слишком далеко от берега, нам не видны его очертания. С нас достаточно того, что мы летим вперед на гребне волны", прочитала она на первой странице.
   Дальше шло совсем непонятное.
   "5 мая. Эта-Аквариды. 120 в час.
   3 августа. Дельта-Аквариды. 40.
   13 ноября. Тауриды. 25.
   3 января. Виргиниды. 145 в час. Самый мощный поток, видимый в наших широтах".
   "Заметка на 7 декабря. Персей. На мече Персея обратить внимание на ассоциации аш и хи. Прохождение через меридиан 20 h 00".
   "22/VIII. Выходил в Пространство на 4 часа (с 0.15 до 4.15). Область Большого Пса".
   "23/VIII. С 1.25 до 3.40. Наблюдал М-35 Близнецов. Очень красиво".
   "28/VIII. Сегодня начал обзор Луны от Залива Радуг. Дикая, пустынная местность. Все здесь выглядит, как после хорошей бомбежки. Кто придумал назвать эту пустыню Заливом Радуг? Но красиво!"
   "2/IХ. ... В конце концов Фаэтон добился своего и его отец - Солнце разрешил ему прокатиться на колеснице. Радостный, взял Фаэтон в руки поводья. Ринулась вдаль колесница по необъятному небу. Но лошади сразу почуяли неумелую руку возницы и понесли, не разбирая дороги. Все перепуталось в ходе небесных светил. Начали таять снега на высоких вершинах. Загорелись в долинах леса, на пустыни двинулись ледники. Угроза гибели над Землею нависла.
   Тогда Зевс, бог богов, убил Фаэтона молнией и остановил колесницу. Мертвый Фаэтон упал в Эридан, звездную реку, и там до сих пор пылают обломки его колесницы...
   Неужели в этой легенде описана гибель десятой планеты нашей Солнечной системы? Удивительно!"
   "5/IХ. Андромеда.
   Когда эфиопский народ был доведен до нищеты, оракул поведал царю о том, что всем ужасам был бы положен конец, если бы его прекрасная дочь Андромеда была отдана на съеденье морскому дракону.
   Царь велел приковать свою дочь к скале на берегу моря. Девушка, мучаясь, ждала смерти. Но в последний момент об этом узнал Персей. Он прилетел в Эфиопию на своих крылатых сандалиях, убил дракона и спас Андромеду.
   Здесь самая яркая звезда - Альферац (2-й величины, расстояние 120 световых лет).
   Самая левая звезда - Аламак - двойная (голубая и желтая).
   Но интереснее всего туманность Андромеды. Она видна невооруженным глазом в виде бледного вытянутого пятнышка. Расстояние до нее почти 2, 7 миллиона световых лет. Трудно представить! Да я и не могу. Это грандиозная звездная система, большая, чем наш Млечный Путь..."
   Мать перелистывала страницу за страницей. Старинные легенды перемежались в тетради с отрывками стихов, стихи - с непонятными записями, состоящими иногда из рядов цифр или нескольких слов, вроде: "прямое восхождение 3h 12m", "лежит в плоскости эклиптики", и т. д.
   Были в тетради и чертежи, красиво выполненные цветными карандашами, и даже рисунки каких-то гор.
   Последняя запись была одиннадцатого октября: "Достал механизм от астрономических часов. Теперь свобода!" Мать закрыла тетрадь, ничьего не поняв в странных записях. Долго смотрела на спящего Андрея грустными глазами. Вздохнув, положила тетрадь в ящик стола и так же неслышно, как вошла, вышла из комнаты.
   * * *
   Перед глазами плыли, сменяя друг друга, красные и золотые круги. Голова звенела. К горлу подкатывала тошнота. Он лежал ничком на твердой поверхности, раскинув руки в стороны. Правая все еще сжимала пускатель. Лицо утонуло в мягкой влажной трясине. Он повертел головой, попытался отбросить левой рукой влажную пелену с лица. Пальцы ткнулись в иллюминатор шлема.
   Он сообразил, что от удара отклеилась часть поролоновой прокладки в нижней манжете шлема и теперь он лежит на ней лицом.
   И вдруг его словно обожгло: скафандр! Если есть хоть малейшая утечка прощай, Земля, навсегда. Ему никогда не выбраться из трубы. В детстве у него была такая игрушка: стеклянная трубка, наполненная водой и запаянная с обоих концов. В воде плавает красная рыбка. Чуть-чуть наклонишь трубку вправо или влево - и рыбка плывет. Она послушно поворачивается головкой в сторону наклона. В этом заключалась прелесть игрушки: не понять, почему рыбка поворачивается.
   Он будет похож на эту рыбку. С той только разницей, что будет лежать неподвижно, пока его ссохшееся тело, одетое в скафандр, не найдет в трубе какая-нибудь экспедиция.
   Он вскочил и открыл глаза.
   Они тотчас закрылись от неистового света. И все же за этот коротенький миг он успел заметить гладкий уступ Лавиния, где заканчивалась труба, и мохнатый клубок Солнца над белыми изломами скал.
   Черт возьми, значит труба опять стала прозрачной!
   Опустив на иллюминатор фильтр, он посмотрел на приборы.
   Все показания в норме.
   Скафандр невредим.
   Отлично!
   До Лавиния около километра.
   Гидразин можно поберечь.
   Он вложил пускатель в гнездо и зашагал к высокой сияющей вершине.
   ...Сейчас он первый человек на Луне. Он подготавливает трамплин для тех, кто придет за ним. Что будет через год или через два? Трудно сказать. Человечество набрало первую космическую скорость и набирает вторую.
   Два миллиарда лет назад в океане зародилась жизнь. До сих пор большая часть живых существ обитает в воде. И только те, которые осмелились выползти на чуждую, враждебную им сушу, оказались способными развить разум, увидеть звезды над головой, понять, что это такое, и устремить к ним свои мечты.
   Мечта!
   Она дала начало всему прекрасному на Земле. Она вечно зовет человека к далеким берегам, заставляет пускаться в рискованные плаванья, бороться с волнами и побеждать.
   Она учит мужеству и великой страсти.
   Мечта необходима, чтобы жизнь постоянно находилась в движении. И никаких остановок. Только вперед, вперед на гребне волны!..
   Вот она, площадка, на которой кончается труба. Колоссальный круг коричневатой выглаженной скалы.
   Вот невидимая стена.
   Руки скользят по сплаву, созданному пришельцами из другого мира.
   Вот место, аналогичное тому, где он вошел в трубу на Оливии. Никаких амбразур.
   Он идет как мальчишка вдоль забора, чертя по нему пальцем.
   Будет смешно, если на этом конце не найдется выхода! Десять минут. Пятнадцать.
   Все та же гладкая, раздражающе гладкая поверхность. Наконец рука срывается в пустоту. Он осторожно ощупывает край амбразуры и выходит наружу. Никаких машин, никаких туннелей под поверхностью Луны, никаких следов колоссальных горных работ.
   Как, что, почему - это для других, которые придут позднее. Ему некогда анализировать и делать выводы. Он - разведчик. Он подготавливает трамплин для тех, кто придет за ним.
   Он оглядывается.
   Горизонт на востоке закрыт тяжелой массой Сарматских гор. Невообразимое месиво трещин, обрывов, террас, уступов и долин. Белый свет и черные тени.
   По траурному небу сверкающей пылью течет Млечный Путь.
   Южнее, над великой гладью Моря Спокойствия, висит огромный месяц с удивительно длинными, почти смыкающимися рогами.
   Это Земля.
   Какая она близкая, голубовато-зеленая, теплая!
   Он смотрит на нее долго, пытаясь отыскать взглядом знакомые с детства очертания материков.
   Нет, не найти. Все затянуто жемчужными полосами облаков.
   Фантастически красив этот облачный месяц над мертвыми лунными цирками!
   Он вынимает из поясного гнезда фотокамеру и устанавливает объектив на панорамную съемку.
   * * *
   День тянулся как жевательная резинка. Всего четыре урока по расписанию, а кажется, будто их шесть или семь и никогда они не кончатся. Даже пятерка по алгебре не обрадовала Андрея.
   На большой перемене он лицом к лицу столкнулся с Александрой Антоновной, но завуч, думая о чем-то своем, прошла мимо.
   Клара Сергеевна тоже не спросила, почему он убежал с двух уроков.
   В классе царили мир и тишина.
   Гришка Афонин у доски решал геометрическую задачу. Искал и никак не мог найти подобные отрезки в прямоугольном треугольнике, разделенном высотой на две части.
   "Балда, - с досадой подумал Андрей. - Две тысячи лет назад Эратосфен определил длину земного меридиана, наблюдая за тенью от палки, воткнутой в землю. А тут задачка для начинающих".
   Он давно решил задачу в уме и теперь томился за партой.
   - Все внимание на доску! - постучала карандашом по столу Клара Сергеевна.
   "Интересно, определила бы она расстояние до альфы Центавра по параллаксу звезды?" - подумал Андрей.
   Афонин, перемазанный мелом, беспомощно барахтался среди катетов и гипотенуз. Андрей смотрел на него, но видел совсем другое.
   Он видел круглый зал, накрытый сферическим куполом. Посреди зала на могучем стальном основании высится огромная установка, похожая на дальнобойное орудие. Легкие ажурные фермы окружают ее со всех сторон. Вверху, у ствола, на специальной площадке, куда выходит главный окуляр, подготавливает место для наблюдения профессор Козырев.
   Он, Андрей, стоит внизу, у пульта управления.
   - Что ж, начнем, - негромко говорит профессор, и Андрей нажимает кнопку на пульте.
   С легким рокотом часть купола сдвигается в сторону. Открывается широкая щель, полная звезд. Свет в зале гаснет, остаются только лампочки над рабочими столиками и разноцветные глазки приборов.
   Ночной ветер врывается в башню, холодит пересохшие губы.
   - Установочные координаты! - командует профессор.
   Пальцы играют кнопками на пульте управления. Под ногами, под толстым слоем бетона взвывают моторы. Купол начинает поворачиваться на заданный угол. В щели вспыхивают и пропадают звезды,
   И вот зал озаряется голубым лунным пламенем. Умолкают моторы. Остается чуть слышный шум двигателя, ведущего телескоп за земным спутником.
   - Отлично! - говорит профессор Андрею. - А теперь за работу. Сюда, наверх, ко мне! Быстро!
   Андрей поднимается по дюралевому трапу, ступеньки которого покрыты губчатым пластиком, на площадку.
   Какое счастье! Значит, сегодня он будет вести наблюдение вместе с прославленным астрономом!
   - Прошу! - говорит Козырев и указывает на сдвоенное кресло.
   Они садятся рядом, плечом к плечу.
   Профессор выдвигает бинокуляр и жестом предлагает Андрею сделать то же самое.
   Оба одновременно приникают к объективам.
   Вот это увеличение!
   Не половина лунного диска, даже не четверть, а, наверное, только десятая часть вмещается в поле зрения. И в самом центре три громадных кратера: Арзахель с высочайшей центральной горкой, таинственный Альфонс, рассеченный почти пополам горной цепью, и Птолемей, древний цирк, стены которого местами обрушились, а местами, особенно на востоке, поднимаются неприступной грядой.
   - Обратите внимание на центральную горку Альфонса, - полушепотом говорит Козырев. - Видите оранжевое пятно на западном склоне? Это лава. Идет извержение...
   Кто-то толкает Андрея в спину. Вместо центральной горки Альфонса перед глазами исчерченная мелом доска и сонный голос Гришки Афонина:
   - Треугольники АВС и ВДА подобны по второму признаку подобия...
   Снова толчок в спину и шепот Женьки Трифонова:
   - Решил? У меня ответ четырнадцать. А у тебя?
   - Отстань, - прошептал Андрей. - Здесь и решать-то нечего. Ответ сразу виден.
   - Зажимаешь, да?
   - Пошевели хоть раз мозгами, кретин!
   - От кретина слышу! - прошипел обозленный Женька.
   - Зачем же тогда спрашиваешь?
   В этот момент Гришку Афонина озарило, и он решил, наконец, задачу.
   И в ту же секунду кончился урок.
   * * *
   Андрей вышел на улицу Ленина и увидел Рагозину.
   Она стояла у газетного киоска и разглядывала обложки подвешенных за уголки журналов.
   На ней было все то же зеленое пальто, но вместо хозяйственной сумки она держала в руке туго набитый клеенчатый портфель. Волосы у нее были красиво зачесаны назад и схвачены невидимками.
   Почему-то Андрею вдруг захотелось, чтобы она его заметила, узнала и улыбнулась.
   Он подошел к киоску с другой стороны и тоже принялся глазеть на журналы, искоса поглядывая на Рагозину. Та медленно обходила киоск, приближаясь к нему.
   - Ха! Шевалье д'Арманталь! - воскликнула она, увидев Андрея. - Какими судьбами? Откуда?
   - Оттуда, откуда и ты, - сказал Андрей.
   Сдвинув брови, Рагозина смотрела на него своими удивительными, вспыхивающими синими искорками глазами.
   - Ты в какой школе учишься?
   - В пятой, - пробормотал он, чувствуя, что краснеет.
   Зачем она так смотрит? Там, на лестнице, она просто разговаривала, а тут...
   - А я в третьей. Ты в восьмом?
   - В восьмом, - сказал он, смущаясь все больше. Зачем только он подошел к этому киоску? Вдруг кто-нибудь их заметит?
   - Я тоже в восьмом. Ты нашел человека, который сделал фотографию?
   - Нет, - мотнул головой Андрей.
   - Тебе очень нужно его найти?
   - Очень.
   - Зачем?
   - Чтобы узнать, как сделан снимок.
   - Это так важно?
   - Да.
   Она помолчала, похлопывая ладонью по портфелю.
   - Послушай, ты можешь рассказать мне про эту фотографию?
   Андрей растерянно оглянулся.
   - Здесь? На улице?
   - А ты только дома умеешь рассказывать?
   - Нет... Просто это длинная история.
   - Я очень люблю длинные истории, - обрадовалась Рагозина. - Знаешь что? Идем в сквер Победы. Если, конечно, ты не торопишься.
   * * *
   ...Как случилось, что он доверился и выболтал все девчонке, с которой только что познакомился?
   Может быть, потому, что у нее такие глаза - внимательные, большие и всегда чуточку любопытные?
   Как смотрела она на него, когда он рассказывал об Эратосфене! Как, подняв брови и полуоткрыв рот, слушала о Красном Пятне Юпитера и о кольцах Сатурна!
   А он, подхваченный какой-то странной волной, подхлестнутый ее вниманием, уже рассказывал о Зодиаке, о Море Опасностей и о мрачном Озере Смерти.
   - Откуда ты столько знаешь? - спросила она восхищенно.
   Он усмехнулся.
   - Потому что я почти каждую ночь выхожу в космос...
   Глаза у нее стали огромными.
   - Куда выходишь? - спросила она шепотом.
   Он вдруг понял, что выдал тайну.
   "Идиот, - спохватился он. - Какой идиот! Надо как-то вывернуться. Соврать что-нибудь. И поскорее!"
   - Ну, эти... книжки читаю. По астрономии. С вечера как засядешь, так до утра...
   Она покачала головой.
   - Зачем ты говоришь неправду?
   - Ты мне не веришь?
   - Верю, - сказала она. - Только не про книжки.
   "Что делать? Представить все шуткой? Не удастся. Будет совсем глупо, беспомощно... А, была не была!"
   Он вздохнул и начал рассказывать про "Космос Первый".
   - Какой ты счастливый! - сказала она, когда Андрей кончил. - Как мне хочется посмотреть! Послушай, а вдвоем нельзя выходить в Пространство?
   - Нет, - сказал он, подумав, - Не полезешь же ты на наш чердак, да еще ночью!
   - Верно, - грустно согласилась она.
   Несколько минут они сидели молча.
   - Андрюша! - вдруг встрепенулась Рагозина. - Хочешь, я буду тебе помогать? Давай вместе искать того человека, который сфотографировал Эратосфен?
   - Вместе? - Андрей даже задохнулся от радости. - Конечно, давай! Вместе мы знаешь как быстро все провернем? Если ты сможешь сходить еще к одному человеку на Пролетарскую... Это недалеко от твоей школы. Только...
   - Что - только?
   Андрей посмотрел ей в глаза.
   - Ты... у себя в классе... не будешь болтать о "Космосе"?
   - Я?! - Рагозина даже привстала со скамейки.
   - Ладно, - сказал Андрей. - Сейчас я тебе запишу адрес и отдам фотографию.
   * * *
   Итак, Полещук не занимался фотографией. Он с любопытством слушал рассказ о снимке Эратосфена, удивленно разводил руками и уверял, что ничего не знает.
   Андрей сговорился с Людой, что она придет после уроков в библиотеку и они вместе решат, что делать дальше.
   Откровенно говоря, они все решили вчера. Надо было узнать у Александры Ивановны, не брал ли книгу еще кто-нибудь, кого она не записала в формуляр. Бывает, наверное, в библиотеках такое. Приходит знакомый и просит новую книгу "на денек". Разве знакомому откажешь? А у него формуляра нет. Он даже в библиотеку не записан...
   Конечно, сходить в библиотеку Андрей мог и один, но они все-таки договорились встретиться, потому что вдвоем было интереснее.
   Андрей сидел в читальном зале и перелистывал журналы, разложенные по круглому столу. Напротив него сидели две старушки пенсионерки, разглядывали картинки в "Огоньке" и перешептывались о чем-то.
   Когда в зал вошла Люда, старушки разом повернули головы в ее сторону, потом в сторону Андрея, потому что Люда улыбнулась ему и сделала рукой что-то вроде салюта, а потом наклонились к своему "Огоньку" и, сдвинув головы, зашептались еще оживленнее.
   Люда подвинула стул и села рядом с Андреем.
   - Давно ждешь? - спросила она.
   - Недавно.
   Он взглянул на старушек. Чего они шепчутся? Делать им нечего. Сидели бы дома да пили чай...
   - Александра Ивановна здесь?
   Он кивнул.
   - Андрюша, а если никто больше не брал книжку?..
   Он пожал плечами.
   - Не мог же снимок появиться ниоткуда!
   Старушки опять подняли головы.
   Он встал.
   - Идем к Александре Ивановне.
   В этот момент отворилась дверь и вошла Александра Антоновна.
   - А, Степушкин! - сказала она. - Весьма кстати. Почему ты ушел с уроков в тот день, когда в школе был твой отец?
   Андрей почувствовал, как тяжелая горячая волна ударила в щеки.
   "Для чего? - подумал он. - Неужели она не видит, что я не один? Неужели она не понимает?"
   - Почему ты молчишь?
   - Потому что не хочу отвечать! - сказал Андрей, холодея от собственной дерзости, и, круто повернувшись, вышел из читальни на улицу.
   Люда догнала его у сквера Победы.
   - Кто это такая? - спросила она.
   - Наш завуч.
   - У нее что, немножечко не того?.. - Люда покрутила пальцем у своего лба.
   - Наоборот, - хмуро ответил Андрей.
   - Это одно и то же, - махнула рукой Рагозина. - Если бы она была нормальной, она никогда так не поступила бы. Для каждого разговора есть свое время и свое место. В середине века это знали даже неграмотные.
   В сквере не было ни души. Голые деревья, неподвижные, словно выкованные из чугуна, тянули в мутное белесое небо узловатые руки. Рядами проволочных заграждений стояли кусты.
   - У меня всегда так получается!.. - вдруг с отчаяньем сказал Андрей.
   - Что?
   - Вверх ногами. Хочу сделать нормально, а получается вверх ногами. Всю жизнь так...
   - Даже "Космос"?
   - Ну... "Космос" другое дело. А остальное...
   - В таком случае у меня тоже все вверх ногами, - сказала Люда. - Сначала я хотела стать балериной, потом инженером-химиком, потом ботаником.
   - А сейчас?
   - Историком. Знаешь, где я хотела бы пожить? В Голландии тысяча шестьсот семьдесят второго года.
   - Почему тысяча шестьсот семьдесят второго?
   - Потому что в это время там вывели черный тюльпан. Ты не представляешь, что там творилось! Какие торжества были! И еще мне хотелось бы стать врачом... А в конце концов ничего путного из меня не получится. Так говорит мама.
   - Из меня тоже, - сказал Андрей. - Что в школе не случится, я почему-то оказываюсь замешанным. Не хочу, а оказываюсь...