Через несколько месяцев после признания Джеймса я стала посещать вместе с ним учебные курсы. Когда ему представилась возможность организовать семинары для деловых женщин, я стала вторым преподавателем. В течение следующих двух лет я постоянно училась сама или вела занятия. Это был интенсивный курс, который мне безумно нравился. Я обнаружила в себе врожденную способность работать с группами людей и скоро почувствовала себя весьма уверенно в роли руководителя. Я занималась не только с женщинами, но они составляли большинство учащихся.
Моя возраставшая оценка собственных способностей переносилась на работу с женщинами. Я чувствовала, что все мы недооцениваем самих себя и друг друга. Перестав воспринимать женщин как потенциальных соперниц, я стала поддерживать в них стремление к успеху. Это новое отношение возникло именно тогда, когда у меня с легкостью могла сформироваться ненависть ко всем женщинам - вследствие романов Джеймса. Многие женщины испытывают злость и обиду ко всем представительницам своего пола, особенно к тем, кто заводит романы. Это - вполне понятная реакция. Легко обвинять во всем "другую женщину"... словно виновата только она. Однако на самом деле "другая женщина" - только часть общей картины.
Важный фактор - благоприятные условия для романов, возникающие на работе и во время поездок. Также существенны поддержка и поощрение со стороны всего мужского сообщества. Любой мужчина и любая женщина в определенный момент и в определенной ситуации подвержены соблазну. Именно так зародился первый роман Джеймса, и это оставалось верным в отношении последующих. Я поняла это на собственном опыте, много лет назад испытав соблазн вступить в связь с Алексом. Я способна понять женщин, которых влекло к Джеймсу. Он всегда "заводил" меня. Если бы он был женат на другой женщине, и я познакомилась бы с ним в процессе работы или в путешествии, то, вероятно, все равно бы ощутила влечение к нему. Я не знаю, как бы я повела себя в такой ситуации.
Это понимание помогало мне преодолевать естественную склонность возмущаться Джеймсом и "другими женщинами" за то, что они так "обошлись со мной". Я стала сознавать, что мы все играем свою роль в усугублении ситуации. Ни один мужчина не смог бы держать свои романы в тайне без содействия со стороны своих любовниц и собственной супруги. Будучи женой Джеймса, я никогда не говорила с ним так откровенно, как могла бы. "Другие женщины" не требовали от него большего, чем он мог дать. Они играли по его правилам. Всегда хранили его секреты. Не предъявляли претензий Джеймсу - и мне тоже. Он был хозяином положения. "Не звони мне, я позвоню сам" - такому принципу он следовал. Даже в случае разрыва женщины никогда не звонили мне и не угрожали это сделать. Мы все общими усилиями потворствовали его романам.
Я ощущаю определенную связь с "другой женщиной", по-своему страдающей в ситуации, которой она почти не управляет. Позиция жены в этом "заговоре потворства" более понятна. Но многие участницы романов демонстрируют поразительную готовность защищать своих партнеров. Я знаю одну женщину, которая забеременела от женатого мужчины и сделала аборт, ничего ему не сказав.
Слава Богу, этим мужчиной был не Джеймс - но он мог им быть. Он не заботился о том, чтобы женщины не беременели. Однажды во время "романа на одну ночь" женщина после полового акта заплакала и сказала, что она никак не предохранялась. Джеймс помчался в аптеку и купил ей спринцовку. Я с ужасом думаю о том, что он мог сделать беременной какую-то другую женщину. Вряд ли я смогла бы смириться с такой ситуацией.
Мне следует быть осторожной, говоря о том, что я могла бы или не могла сделать. Никто не знает, как он поведет себя в той или ной ситуации, пока он не столкнется с ней. Возможно, вы говорите: "Я бы никогда не потерпела измену мужа. Тотчас бы развелась с ним." Легко говорить, что бы вы сделали, ЕСЛИ БЫ... Но вы никогда не знаете правду заранее.
Ни одна из моих реакций не соответствовала тому, что я ждала от себя. Я гораздо лучше справилась с исходной информацией, чем считала возможным. У меня формировалось трезвое понимание ситуации, однако я постоянно страдала. Я сама пережила роман и могла понять, что Джеймс действительно любит меня несмотря на свои внебрачные связи, однако это не стирало мою боль.
Воспоминания продолжали преследовать меня. Я могла чувствовать себя хорошо, и вдруг что-то напоминало мне о прошлом. Мне казалось, что все это происходит снова. Такие воспоминания могли провоцироваться самыми незначительными мелочами. Упоминанием чьего-то имени, какого-то места или предмета, цветом или песней, сотней других вещей. Неизменно все подробности тягостных чувств и событий из прошлого вновь обретали яркие краски.
Способность примириться с романами Джеймса порой покидала меня, и в течение двух или трех лет я периодически теряла душевное равновесие. Иногда все шло чудесно, и я думала, что окончательно справилась с болью. И вдруг... снова проваливалась в состояние депрессии.
Я часто мечтала, чтобы меня постигла амнезия. Казалось, только она способна стереть прошлое из моей памяти. Также я хотела, чтобы время шло скорее. Я всегда слышала о том, что время лечит раны, но никто не говорил мне, какой именно срок для этого требуется. Не знала, хватит ли у меня терпения дождаться этого момента. Одна из моих фантазий заключалась в том, что я прерываю мою жизнь с Джеймсом на пять лет, чтобы справиться с прошлым, а потом возвращаюсь к нему. Конечно, это невозможно, но такое решение дилеммы относительно продолжения нашего брака казалось мне идеальным.
Хотя я никак не могла заставить себя сдаться и подать на развод, несомненно, я была готова пойти на риск и довести Джеймса до такого отчаяния, что он сам решил бы расстаться со мной. Я хотела, чтобы решение, каким бы оно ни было, оказалось принятым за меня. Просто не могла принять его сама. Испытывала потребность полностью стереть прошлое. На самом деле я хотела, чтобы его вовсе не было. Я устала от попыток справиться с ним. Даже развод не положил бы конца моим усилиям.
Расторжение брака лишь усилило бы сознание того, что все действительно происходило и повлияло на всю мою жизнь. Я бы перестала быть замужней женщиной и вследствие этого вела бы совсем иную жизнь, но мне все равно пришлось бы сталкиваться с Джеймсом (и нашим прошлым) из-за детей. Меня терзали противоречивые чувства - я страдала из-за воспоминаний и хотела убежать от них, но не желала сдаваться после всей проделанной мною работы. Стоявшая передо мной дилемма казалась неразрешимой. Я точно попала в ловушку.
В конце концов меня охватило такое отчаяние, что я подумала, не следует ли мне убежать из дома и сменить фамилию - то есть буквально начать новую жизнь. Это казалось единственным способом бегства от мучительных напоминаний, неизбежных, пока мы с Джеймсом остаемся вместе. Думаю, единственная причина, по которой я дошла до такого состояния, заключалась в том, что я ничего не предпринимала в отношении моих чувств. Я говорила о них, но это совсем не то, что выражать их действиями - например, кричать, швыряться вещами, пытаться причинить Джеймсу боль. Я не хотела делать все это, но испытывала потребность сделать что-то.
Ближе всего я подошла к совершению какого-то шага летом 1975 года. Мы получили гонорар за совместную консультационную работу. Джеймс находился в отъезде. У нас была вторая машина - старая, в неважном состоянии. Я подумала, что вправе взять этот автомобиль и гонорар и начать новую жизнь.
Меня остановили некоторые моменты. Во-первых, я боялась потерять контакт с детьми. Во-вторых, верила, что все в конце концов наладится. Главным основанием для надежды были неизменное понимание и поддержка со стороны Джеймса во время моей внутренней борьбы. Он не говорил мне: "Возьми себя в руки, сколько можно переживать?" Или: "Сколько ещё раз мы должны возвращаться к этому?" Или: "Я больше не в силах об этом говорить; я уже сказал тебе все, что мог". Он ни разу не произнес нечто подобное. Если бы он сделал это, думаю, мы бы не одержали победу. Он продолжал любить меня, беседовать со мной и оказывать мне поддержку. Он видел, какие отчаянные усилия я прикладываю, как успешно принимаю все разумом и как трудно мне справиться с эмоциями.
Мы проводили много часов в беседах о наших чувствах, пытаясь справиться со всей ситуацией. Постепенно нам становилось легче справляться также и с эмоциями. Не знаю, добьемся ли мы когда-нибудь полного успеха в этом. Но я верю, что процесс работы над этой книгой значительно способствует отдалению от тягостного опыта и повышению контроля над нашими чувствами.
Некоторые люди спрашивают, почему я пыталась все наладить. Они считали, что мне следовало уйти. Я очень ясно понимаю, почему осталась с мужем. Когда Джеймс рассказал мне о своих романах и осознал боль, которую они причиняли мне, он стал буквально другим человеком. Таким мужчиной, о каком я могла только мечтать. Честным и искренним, беззаветно любящим, готовым сделать все от него зависящее, чтобы поддержать мои жизненные устремления. Он хотел, чтобы я была счастлива, какую бы жизнь я для себя ни выбрала.
Я понимала, что, возможно, никогда не найду человека, который будет так любить меня. Я бы совершила глупость, уйдя от Джеймса после того, как он качественно изменил свой способ общения со мной. Мне бы хотелось, чтобы он всегда был таким - тогда мне не пришлось бы совмещать в моем сознании два разных образа. Но подобное мышление столь же нереалистично, как мечты о вечной идиллии. Ни один человек не получает от жизни все, чего он хочет. Жизнь с Джеймсом дает мне больше, чем могла бы дать любая другая.
Вероятно, я буду всегда желать, чтобы всего этого никогда не произошло с нами. Ницше сказал: "То, что меня не убивает, делает меня сильнее". Первые три года я думала, что это может убить меня, но этого не случилось. Сегодня благодаря пережитому я - более сильная личность, и наши отношения также стали более крепкими. Это вовсе не значит, что я бы не предпочла обойтись без такого опыта. Я вспоминаю один плакат, который когда-то видела: "Если жизнь предлагает тебе лимон, сделай лимонад". Мой опыт был горьким лимоном, но я создала из него нечто весьма позитивное. Ничто не воодушевляет меня так, как обретенная нами честность.
Меня не раз спрашивали: "Как вы можете снова доверять ему?" Теперь я доверяю его честности - верю, что он никогда не обманет меня. Если бы Джеймс дал мне совершенно конкретное обещание относительно того, что он будет или не будет делать, я бы не смогла верить ему. Никто не знает абсолютно точно, что он сделает или не сделает. Но Джеймс обещал мне быть честным.
Главное основание для веры в эту честность - это то, что он не просто обещает. Он хранит верность своему слову. Без колебаний отвечает на любые мои вопросы... о чем угодно. Не пытается избегать тем, которые могут расстроить меня. Готов к откровенному обсуждению любой темы. Джеймс заработал мою веру в его честность и помог мне справиться с болью теми долгими часами, которые потратил, отвечая на мои вопросы.
Джеймс:
В августе 1973 года, во время перелета из Питтсбурга в Хилтон-Хэд, я записал мои мысли относительно доверия. Они родились благодаря раздумьям о возникновении доверия вообще и о моих отношениях с Пегги в частности. Эти представления кристаллизовались и влияли на мои поступки в течение четырех или пяти лет, не становясь при этом настолько сильным, чтобы полностью изменить мою приверженность двойной морали. Прошло ещё шесть месяцев, прежде чем я со всей ясностью увидел расхождение между моими убеждениями и поступками. С той январской ночи 1974 года, когда я признался во всем Пегги, я стал жить согласно изложенным ниже принципам. То же самое можно сказать и о Пегги... Это изменило многое. Наше взаимное доверие - опора и пристанище, позволяющие устоять на ногах в нестабильном мире.
Пожалуйста, верь мне
Пожалуйста, верь мне, чтобы я мог любить тебя более свободно.
Твое доверие - необходимое условие моего развития; без него я не могу быть самим собой.
Твое доверие дает мне свободу... силу... помогает открывать тебе мою душу... делает меня более богатым... уверенным в себе... помогает принимать себя.
Я хочу верить тебе. Я буду верить тебе, если ты любишь меня.
Я нуждаюсь в ясном выражении твоей любви ко мне.
Я поверю тебе, если ты захочешь поделиться со мной чем-то... Я хочу знать, кто ты, что ты чувствуешь, чего хочешь, что думаешь... о жизни, любви, обо мне.
Я поверю тебе, если ты наберешься смелости и захочешь открыться мне... Мы будем меняться и расти вместе, не испытывая страха.
Я хочу, чтобы ты участвовала в процессе моего развития. Я буду стараться принимать тебя такой, какая ты есть, и помогать тебе стать такой, какой ты хочешь быть. Пожалуйста, разреши мне это.
Я никогда не буду причинять тебе боль ради самой боли, но готов говорить болезненную правду, стараясь способствовать твоему росту.
Я буду сообщать тебе о моем доверии... глазами, прикосновениями, выражением лица... словами.
Мое доверие к тебе будет расти и становиться сильнее, меняясь качественно.
Оно должно обновляться, отражая происходящие с каждым из нас изменения.
Если я потеряю твое доверие, ответственность за это ляжет тяжким бременем на мои плечи.
И все же я останусь более богатым духовно вследствие того, что пользовался им. Я не совершу преднамеренно ничего такого, что способно лишить меня твоего доверия.
Если я буду испытывать к тебе глубокое доверие, моя любовь к тебе будет более глубокой.
Доверие - хрупкая вещь.
Возможно, когда-нибудь я сделаю или скажу нечто такое, что заставит тебя усомниться в моем доверии.
Пожалуйста, поделись со мной этими сомнениями и выясни мои мотивы. Я не хочу терять твое доверие.
Доверие, которое мы можем создать, не имеет пределов. Каждый раз, когда ты демонстрируешь твое доверие ко мне, моя любовь к тебе становится более глубокой, а я становлюсь сильнее.
Доверие к тебе позволяет мне больше доверять себе и другим.
Когда я доверяю моим чувствам и внутренним импульсам и действую в соответствии с ними, это обычно приносит успех. Делать это порой нелегко. Твое доверие помогает мне поступать так.
Сейчас я нуждаюсь в твоем доверии. Вечно бегущее время никогда не позволит нам знать друг друга полностью.
Но время не в силах встать на нашем пути. Мне довелось обрести глубокое доверие после четырехчасовой откровенной беседы. Мне также доводилось ощущать отсутствие доверия после четырехчасовой совместной работы.
Мне нет нужды знать все о том, какой ты была или какой можешь стать. Позволь мне узнать тебя сейчас, и я буду верить тебе сегодня.
Я знаю, что нам необходимо уделять какое-то время друг другу; и все же наша способность верить друг другу, похоже, почти не зависит от этого времени.
Доверие порождает душевный комфорт, недоверие - душевную муку.
Когда я испытываю глубокое взаимное доверие к тебе, мне кажется... будто время останавливает свой бег... мы прикасаемся к чему-то исключительно ценному... реализуем все лучшее, что есть в наших душах... ощущаем наше единение со всем миром.
Я способен чувствовать твое доверие, когда тебя нет рядом... оно согревает меня, как солнечные лучи.
Когда ты прикасаешься ко мне с нежностью, ты как бы говоришь о своем доверии ко мне. Я нуждаюсь в твоих прикосновениях. Хочу их. Они приносят мне радость.
Доверие обладает огромной созидательной силой. Я способен совершить многое, зная, что ты веришь мне. Я буду стараться изо всех сил сохранить двое доверие.
Я хочу реализовать себя как можно полнее. Ты можешь помочь мне в этом своим доверием. Я надеюсь, что ты сделаешь это.
Узнавая больше о самом себе, я смогу больше доверять тебе. Пожалуйста, помогай мне узнавать себя.
Пегги:
Мы узнавали многое о самих себе и друг друге, соблюдая принцип взаимной честности. Мы долгими часами говорили о наших чувствах, обсуждая не только прошлое, но и наше будущее. Важным обстоятельством, позволявшим нам тратить столько времени на эти беседы, стало значительное изменение нашего образа жизни после переезда в Хилтон-Хэд.
Покинув Питтсбург, мы словно соскочили с карусели. Перестали посещать вечеринки и начали проводить больше времени вместе. Радикальным образом изменили наше общение с детьми. Викки было уже одиннадцать лет, а Энди девять. В Питтсбурге нам с трудом удавалось находить им место в нашей жизни. Но в Хилтон-Хэд мы брали детей с собой, куда бы мы ни отправлялись, включали их во все наши занятия. Вместо того, чтобы развлекаться в обществе другой супружеской пары, мы развлекались с нашими детьми. Поскольку наш офис находился дома, они также принимали участие в нашей работе.
Джеймс:
Мы беспокоились, что дети могут услышать наши разговоры о внебрачных связях или прочитать то, что мы пишем. Мы также думали, что они могут замечать напряженность в наших отношениях, возникавшую в тот первый год после долгих обсуждений. Мы чувствовали, что должны рассказать им многое как можно скорее, но для этого требовался подходящий момент. В течение года после моего признания мы ещё не были готовы к этому. Слишком многие вопросы оставались без ответа, мы ещё не научились раскрепощенно говорить обо всем без всплесков эмоций. Нам следовало сначала укрепить семейный союз, чтобы наши признания не вызвали у детей ощущение, будто их мир разваливается на части.
Часто благонамеренные родители стараются уберечь детей, бесконечно долго скрывая от них существенную информацию. На самом деле дети гораздо более восприимчивы и наблюдательны, чем полагает большинство из нас. Они ловят на лету те "подсказки", которые мы делаем, пытаясь скрыть что-то. Наши слова свидетельствуют о том, что все хорошо, но невербальные сигналы говорят о неблагополучии. Беспокойство, испытываемое детьми, когда они замечают это несоответствие, может быть более опасным, нежели знание правды, от которой мы стараемся их уберечь.
К сожалению, не существует универсальных правил для определения момента, когда ребенок готов к восприятию той или иной информации. Узнавая её, они должны быть способными правильно оценивать её в контексте всей жизни. Каждый ребенок неповторим и созревает согласно собственному плану развития. Вероятно, наилучший способ для оценки готовности ребенка к восприятию определенных сведений состоит в улавливании его "подсказок" вопросов и реплик по данной теме. В нашем случае этот подход оказался легким. Прожив в Хилтон-Хэд два года, Энди и Викки начали замечать и обсуждать тот факт, что родители многих их друзей разведены или живут порознь. Особый интерес у них вызывали родители одного ребенка, которые жили раздельно и открыто встречались с другими людьми. В этом отношении Хилтон-Хэд ничем не отличался от любого другого маленького сообщества. Все происходящее здесь быстро становилось достоянием гласности.
После нескольких реплик и вопросов, произнесенных детьми в разные моменты, мы с Пегги решили, что они уже готовы... как и мы. Нам хотелось сделать все как можно естественней, и мы дождались момента, когда дети снова затронули эту тему. Произошло это в декабре 1975 года. Энди было одиннадцать лет, а Викки - тринадцать. Кто-то из них упомянул за ленчем чьих-то родителей, которые ходили на свидания с другими людьми, и мы сказали, что тоже делали это. Признание прозвучало как естественное развитие честного общения, которое мы старались культивировать. Мы могли сделать его с позиции нашего единства без боязни спровоцировать дополнительные вопросы, к обсуждению которых мы не были готовы.
Пегги:
Они восприняли наши слова весьма невозмутимо - так, словно не поняли сказанное нами. Но на самом деле они все прекрасно поняли. Впоследствии Викки призналась, что ей было труднее пережить известие о романах отца, чем могло показаться по её реакции. В тот момент она не хотела ничего говорить, потому что видела, как тяжело мне давалась внешняя невозмутимость, и боялась осложнить ситуацию. Ей требовалось время обдумать все самостоятельно. Реакция Энди была такой: "Правда... или вы шутите?"
Мы не сожалели о том, что сказали им правду. Мы хотели, чтобы они получили более полное представление о жизни и любви, свободное от сказок, на которых воспитывали нас.
Джеймс:
По-моему, большинство родителей желает, чтобы их дети жили лучше, чем они сами. Главный вопрос звучит так: "Что значит лучше?" Мы приняли в отношении наших детей три ключевых решения. Во-первых, мы решили, что максимально естественное восприятие собственного тела является позитивным фактором. Поэтому с самого раннего детства Викки и Энди мы относились к наготе как к совершенно нормальному состоянию. Мы никогда не заостряли на ней наше внимание. Просто воспринимали её как часть повседневной жизни. В этом вопросе мы никогда не отгораживались от детей - за исключением тех моментов, когда занимались сексом. Даже сейчас мы не видим ничего необычного в том, что дети могут зайти в нашу спальню с ванной утром или вечером, когда мы раздеты. Такая ситуация является для нас нормальной.
Во-вторых, мы хотели, чтобы они были хорошо информированы относительно собственных тел и секса в целом. Мы старались предвосхитить их потребность в информации, чтобы они не "просвещались" в школе или на улице. Они имели доступ к нашим книгам по физиологии секса и покупали издания специально для них. Мы делали акцент на создании климата, при котором они могут обсуждать любые интересующие их вопросы. Я отдаю Пегги должное за тот успех, которого, по-моему, мы добились в этой области.
В-третьих, мы хотели, чтобы они знали, что секс не заканчивается, когда люди становятся родителями. Понимание этого было не только в их интересах, но и в наших собственных. Мы не желали таиться от детей и скрывать сексуальную сторону наших отношений. Когда они повзрослели, мы стали запирать дверь нашей спальни, сказав им, что хотим уединиться для того, чтобы позаниматься любовью. Мы не стремились сообщать им подробности нашей интимной жизни, но если эта информация имела отношение к возникшему у них вопросу или проблеме, мы делились ею с ними.
Они по-прежнему с трудом воспринимают нас как сексуальных партнеров. Полагаю, они всегда будут прежде всего видеть в нас родителей. Это нормально, но я надеюсь, что за этим образом существует также образ любящей пары, которая с энтузиазмом выражает свою любовь.
Пегги:
Очень жаль, что многие считают, будто длительный брак и возраст неизбежно снижают удовольствие от секса и его значимость. Многие молодые люди вырастают с такими представлениями и, становясь взрослыми, позволяют такому происходить в их собственной жизни. Это - самореализующееся ожидание.
Я знаю, что каждое поколение - на самом деле каждый индивидуум должны учиться на собственном опыте. Но мы надеемся, что наша честность с детьми позволяет им узнавать некоторые вещи из нашего опыта. Например, я много говорила им о важности обретения чувства собственной независимости до создания серьезного союза с другим человеком. Я много говорила им, как сильно жалею о том, что не сделала этого сама - ожидая, что Джеймс "создаст мой мир". Они видели, как я долгие годы пыталась решить эту проблему и обрести ясное самосознание.
Благодаря нашей откровенности они должны иметь более реалистическое представление о браке, чем имели когда-то мы. Такой подход помогает им с большей легкостью делиться с нами своими мыслями и опасениями. Наше общение с ними в тот период, когда они были подростками, относится к числу вещей, которые я ценю в жизни больше всего.
Я признаю их право вступать в полноценные, содержательные контакты с представителями противоположного пола. Я не хочу, чтобы они стеснялись своей сексуальности, считали её чем-то постыдным. Хочу, чтобы они были любящими людьми, вступающими в отношения по самостоятельному и осознанному выбору. Секс и любовь способны приносить нам самое большое наслаждение или самую сильную боль. Я видела обе эти стороны и с годами считаю все более важным уделять этому аспекту жизни то внимание, какое он заслуживает.
Джеймс:
Честные отношения между мужчиной и женщиной остаются практически нереальными. Клише и предрассудки, с которыми мы вырастаем, мешают нам воспринимать другого человека таким, каков он на самом деле. Игры, в которые мы учимся играть, исключают честность из наших взаимоотношений. А мифы, которые нам внушают, мешают нам справляться с реальностью. Мы отвергаем правду, надеясь на невозможное и мечтая о нем.
Мы с Пегги придаем крайне важное значение честному общению вследствие того, что оно оказало огромное влияние на жизнь каждого из нас. После сделанного мною признания мы полностью пересмотрели наши отношения. С тех пор честное общение стало фундаментом нашего совместного существования. Оно подвело нас к сознанию того, что наши отношения не могут застыть на месте, что они всегда развиваются и меняются вместе с каждым из нас.
В традиционных браках неизменность ролей дает людям чувство стабильности и защищенности. Сегодняшний процент разводов свидетельствует о том, что это чувство весьма иллюзорно. Нам было страшно отказаться от статических образов, которые мы использовали на протяжении почти девятнадцати лет семейной жизни для того, чтобы иметь определенные представления о нас самих. Порой мы оба чувствовали, что теряем чувство реальности. Наш мир, казалось, разваливался на части, и мы не были уверены в том, что хотим снова собрать его воедино - или что новый мир понравится нам больше прежнего. В то же время в глубине души мы знали, что подходим к чему-то значительному. И это предчувствие не обмануло нас. Честное общение стало совершенно новой дорогой, открывшейся перед нами. Она не была гладкой, и мы не могли ясно видеть, куда она ведет. Мы не раз испытывали соблазн сойти с нее, но что-то удерживало нас от этого шага.
Моя возраставшая оценка собственных способностей переносилась на работу с женщинами. Я чувствовала, что все мы недооцениваем самих себя и друг друга. Перестав воспринимать женщин как потенциальных соперниц, я стала поддерживать в них стремление к успеху. Это новое отношение возникло именно тогда, когда у меня с легкостью могла сформироваться ненависть ко всем женщинам - вследствие романов Джеймса. Многие женщины испытывают злость и обиду ко всем представительницам своего пола, особенно к тем, кто заводит романы. Это - вполне понятная реакция. Легко обвинять во всем "другую женщину"... словно виновата только она. Однако на самом деле "другая женщина" - только часть общей картины.
Важный фактор - благоприятные условия для романов, возникающие на работе и во время поездок. Также существенны поддержка и поощрение со стороны всего мужского сообщества. Любой мужчина и любая женщина в определенный момент и в определенной ситуации подвержены соблазну. Именно так зародился первый роман Джеймса, и это оставалось верным в отношении последующих. Я поняла это на собственном опыте, много лет назад испытав соблазн вступить в связь с Алексом. Я способна понять женщин, которых влекло к Джеймсу. Он всегда "заводил" меня. Если бы он был женат на другой женщине, и я познакомилась бы с ним в процессе работы или в путешествии, то, вероятно, все равно бы ощутила влечение к нему. Я не знаю, как бы я повела себя в такой ситуации.
Это понимание помогало мне преодолевать естественную склонность возмущаться Джеймсом и "другими женщинами" за то, что они так "обошлись со мной". Я стала сознавать, что мы все играем свою роль в усугублении ситуации. Ни один мужчина не смог бы держать свои романы в тайне без содействия со стороны своих любовниц и собственной супруги. Будучи женой Джеймса, я никогда не говорила с ним так откровенно, как могла бы. "Другие женщины" не требовали от него большего, чем он мог дать. Они играли по его правилам. Всегда хранили его секреты. Не предъявляли претензий Джеймсу - и мне тоже. Он был хозяином положения. "Не звони мне, я позвоню сам" - такому принципу он следовал. Даже в случае разрыва женщины никогда не звонили мне и не угрожали это сделать. Мы все общими усилиями потворствовали его романам.
Я ощущаю определенную связь с "другой женщиной", по-своему страдающей в ситуации, которой она почти не управляет. Позиция жены в этом "заговоре потворства" более понятна. Но многие участницы романов демонстрируют поразительную готовность защищать своих партнеров. Я знаю одну женщину, которая забеременела от женатого мужчины и сделала аборт, ничего ему не сказав.
Слава Богу, этим мужчиной был не Джеймс - но он мог им быть. Он не заботился о том, чтобы женщины не беременели. Однажды во время "романа на одну ночь" женщина после полового акта заплакала и сказала, что она никак не предохранялась. Джеймс помчался в аптеку и купил ей спринцовку. Я с ужасом думаю о том, что он мог сделать беременной какую-то другую женщину. Вряд ли я смогла бы смириться с такой ситуацией.
Мне следует быть осторожной, говоря о том, что я могла бы или не могла сделать. Никто не знает, как он поведет себя в той или ной ситуации, пока он не столкнется с ней. Возможно, вы говорите: "Я бы никогда не потерпела измену мужа. Тотчас бы развелась с ним." Легко говорить, что бы вы сделали, ЕСЛИ БЫ... Но вы никогда не знаете правду заранее.
Ни одна из моих реакций не соответствовала тому, что я ждала от себя. Я гораздо лучше справилась с исходной информацией, чем считала возможным. У меня формировалось трезвое понимание ситуации, однако я постоянно страдала. Я сама пережила роман и могла понять, что Джеймс действительно любит меня несмотря на свои внебрачные связи, однако это не стирало мою боль.
Воспоминания продолжали преследовать меня. Я могла чувствовать себя хорошо, и вдруг что-то напоминало мне о прошлом. Мне казалось, что все это происходит снова. Такие воспоминания могли провоцироваться самыми незначительными мелочами. Упоминанием чьего-то имени, какого-то места или предмета, цветом или песней, сотней других вещей. Неизменно все подробности тягостных чувств и событий из прошлого вновь обретали яркие краски.
Способность примириться с романами Джеймса порой покидала меня, и в течение двух или трех лет я периодически теряла душевное равновесие. Иногда все шло чудесно, и я думала, что окончательно справилась с болью. И вдруг... снова проваливалась в состояние депрессии.
Я часто мечтала, чтобы меня постигла амнезия. Казалось, только она способна стереть прошлое из моей памяти. Также я хотела, чтобы время шло скорее. Я всегда слышала о том, что время лечит раны, но никто не говорил мне, какой именно срок для этого требуется. Не знала, хватит ли у меня терпения дождаться этого момента. Одна из моих фантазий заключалась в том, что я прерываю мою жизнь с Джеймсом на пять лет, чтобы справиться с прошлым, а потом возвращаюсь к нему. Конечно, это невозможно, но такое решение дилеммы относительно продолжения нашего брака казалось мне идеальным.
Хотя я никак не могла заставить себя сдаться и подать на развод, несомненно, я была готова пойти на риск и довести Джеймса до такого отчаяния, что он сам решил бы расстаться со мной. Я хотела, чтобы решение, каким бы оно ни было, оказалось принятым за меня. Просто не могла принять его сама. Испытывала потребность полностью стереть прошлое. На самом деле я хотела, чтобы его вовсе не было. Я устала от попыток справиться с ним. Даже развод не положил бы конца моим усилиям.
Расторжение брака лишь усилило бы сознание того, что все действительно происходило и повлияло на всю мою жизнь. Я бы перестала быть замужней женщиной и вследствие этого вела бы совсем иную жизнь, но мне все равно пришлось бы сталкиваться с Джеймсом (и нашим прошлым) из-за детей. Меня терзали противоречивые чувства - я страдала из-за воспоминаний и хотела убежать от них, но не желала сдаваться после всей проделанной мною работы. Стоявшая передо мной дилемма казалась неразрешимой. Я точно попала в ловушку.
В конце концов меня охватило такое отчаяние, что я подумала, не следует ли мне убежать из дома и сменить фамилию - то есть буквально начать новую жизнь. Это казалось единственным способом бегства от мучительных напоминаний, неизбежных, пока мы с Джеймсом остаемся вместе. Думаю, единственная причина, по которой я дошла до такого состояния, заключалась в том, что я ничего не предпринимала в отношении моих чувств. Я говорила о них, но это совсем не то, что выражать их действиями - например, кричать, швыряться вещами, пытаться причинить Джеймсу боль. Я не хотела делать все это, но испытывала потребность сделать что-то.
Ближе всего я подошла к совершению какого-то шага летом 1975 года. Мы получили гонорар за совместную консультационную работу. Джеймс находился в отъезде. У нас была вторая машина - старая, в неважном состоянии. Я подумала, что вправе взять этот автомобиль и гонорар и начать новую жизнь.
Меня остановили некоторые моменты. Во-первых, я боялась потерять контакт с детьми. Во-вторых, верила, что все в конце концов наладится. Главным основанием для надежды были неизменное понимание и поддержка со стороны Джеймса во время моей внутренней борьбы. Он не говорил мне: "Возьми себя в руки, сколько можно переживать?" Или: "Сколько ещё раз мы должны возвращаться к этому?" Или: "Я больше не в силах об этом говорить; я уже сказал тебе все, что мог". Он ни разу не произнес нечто подобное. Если бы он сделал это, думаю, мы бы не одержали победу. Он продолжал любить меня, беседовать со мной и оказывать мне поддержку. Он видел, какие отчаянные усилия я прикладываю, как успешно принимаю все разумом и как трудно мне справиться с эмоциями.
Мы проводили много часов в беседах о наших чувствах, пытаясь справиться со всей ситуацией. Постепенно нам становилось легче справляться также и с эмоциями. Не знаю, добьемся ли мы когда-нибудь полного успеха в этом. Но я верю, что процесс работы над этой книгой значительно способствует отдалению от тягостного опыта и повышению контроля над нашими чувствами.
Некоторые люди спрашивают, почему я пыталась все наладить. Они считали, что мне следовало уйти. Я очень ясно понимаю, почему осталась с мужем. Когда Джеймс рассказал мне о своих романах и осознал боль, которую они причиняли мне, он стал буквально другим человеком. Таким мужчиной, о каком я могла только мечтать. Честным и искренним, беззаветно любящим, готовым сделать все от него зависящее, чтобы поддержать мои жизненные устремления. Он хотел, чтобы я была счастлива, какую бы жизнь я для себя ни выбрала.
Я понимала, что, возможно, никогда не найду человека, который будет так любить меня. Я бы совершила глупость, уйдя от Джеймса после того, как он качественно изменил свой способ общения со мной. Мне бы хотелось, чтобы он всегда был таким - тогда мне не пришлось бы совмещать в моем сознании два разных образа. Но подобное мышление столь же нереалистично, как мечты о вечной идиллии. Ни один человек не получает от жизни все, чего он хочет. Жизнь с Джеймсом дает мне больше, чем могла бы дать любая другая.
Вероятно, я буду всегда желать, чтобы всего этого никогда не произошло с нами. Ницше сказал: "То, что меня не убивает, делает меня сильнее". Первые три года я думала, что это может убить меня, но этого не случилось. Сегодня благодаря пережитому я - более сильная личность, и наши отношения также стали более крепкими. Это вовсе не значит, что я бы не предпочла обойтись без такого опыта. Я вспоминаю один плакат, который когда-то видела: "Если жизнь предлагает тебе лимон, сделай лимонад". Мой опыт был горьким лимоном, но я создала из него нечто весьма позитивное. Ничто не воодушевляет меня так, как обретенная нами честность.
Меня не раз спрашивали: "Как вы можете снова доверять ему?" Теперь я доверяю его честности - верю, что он никогда не обманет меня. Если бы Джеймс дал мне совершенно конкретное обещание относительно того, что он будет или не будет делать, я бы не смогла верить ему. Никто не знает абсолютно точно, что он сделает или не сделает. Но Джеймс обещал мне быть честным.
Главное основание для веры в эту честность - это то, что он не просто обещает. Он хранит верность своему слову. Без колебаний отвечает на любые мои вопросы... о чем угодно. Не пытается избегать тем, которые могут расстроить меня. Готов к откровенному обсуждению любой темы. Джеймс заработал мою веру в его честность и помог мне справиться с болью теми долгими часами, которые потратил, отвечая на мои вопросы.
Джеймс:
В августе 1973 года, во время перелета из Питтсбурга в Хилтон-Хэд, я записал мои мысли относительно доверия. Они родились благодаря раздумьям о возникновении доверия вообще и о моих отношениях с Пегги в частности. Эти представления кристаллизовались и влияли на мои поступки в течение четырех или пяти лет, не становясь при этом настолько сильным, чтобы полностью изменить мою приверженность двойной морали. Прошло ещё шесть месяцев, прежде чем я со всей ясностью увидел расхождение между моими убеждениями и поступками. С той январской ночи 1974 года, когда я признался во всем Пегги, я стал жить согласно изложенным ниже принципам. То же самое можно сказать и о Пегги... Это изменило многое. Наше взаимное доверие - опора и пристанище, позволяющие устоять на ногах в нестабильном мире.
Пожалуйста, верь мне
Пожалуйста, верь мне, чтобы я мог любить тебя более свободно.
Твое доверие - необходимое условие моего развития; без него я не могу быть самим собой.
Твое доверие дает мне свободу... силу... помогает открывать тебе мою душу... делает меня более богатым... уверенным в себе... помогает принимать себя.
Я хочу верить тебе. Я буду верить тебе, если ты любишь меня.
Я нуждаюсь в ясном выражении твоей любви ко мне.
Я поверю тебе, если ты захочешь поделиться со мной чем-то... Я хочу знать, кто ты, что ты чувствуешь, чего хочешь, что думаешь... о жизни, любви, обо мне.
Я поверю тебе, если ты наберешься смелости и захочешь открыться мне... Мы будем меняться и расти вместе, не испытывая страха.
Я хочу, чтобы ты участвовала в процессе моего развития. Я буду стараться принимать тебя такой, какая ты есть, и помогать тебе стать такой, какой ты хочешь быть. Пожалуйста, разреши мне это.
Я никогда не буду причинять тебе боль ради самой боли, но готов говорить болезненную правду, стараясь способствовать твоему росту.
Я буду сообщать тебе о моем доверии... глазами, прикосновениями, выражением лица... словами.
Мое доверие к тебе будет расти и становиться сильнее, меняясь качественно.
Оно должно обновляться, отражая происходящие с каждым из нас изменения.
Если я потеряю твое доверие, ответственность за это ляжет тяжким бременем на мои плечи.
И все же я останусь более богатым духовно вследствие того, что пользовался им. Я не совершу преднамеренно ничего такого, что способно лишить меня твоего доверия.
Если я буду испытывать к тебе глубокое доверие, моя любовь к тебе будет более глубокой.
Доверие - хрупкая вещь.
Возможно, когда-нибудь я сделаю или скажу нечто такое, что заставит тебя усомниться в моем доверии.
Пожалуйста, поделись со мной этими сомнениями и выясни мои мотивы. Я не хочу терять твое доверие.
Доверие, которое мы можем создать, не имеет пределов. Каждый раз, когда ты демонстрируешь твое доверие ко мне, моя любовь к тебе становится более глубокой, а я становлюсь сильнее.
Доверие к тебе позволяет мне больше доверять себе и другим.
Когда я доверяю моим чувствам и внутренним импульсам и действую в соответствии с ними, это обычно приносит успех. Делать это порой нелегко. Твое доверие помогает мне поступать так.
Сейчас я нуждаюсь в твоем доверии. Вечно бегущее время никогда не позволит нам знать друг друга полностью.
Но время не в силах встать на нашем пути. Мне довелось обрести глубокое доверие после четырехчасовой откровенной беседы. Мне также доводилось ощущать отсутствие доверия после четырехчасовой совместной работы.
Мне нет нужды знать все о том, какой ты была или какой можешь стать. Позволь мне узнать тебя сейчас, и я буду верить тебе сегодня.
Я знаю, что нам необходимо уделять какое-то время друг другу; и все же наша способность верить друг другу, похоже, почти не зависит от этого времени.
Доверие порождает душевный комфорт, недоверие - душевную муку.
Когда я испытываю глубокое взаимное доверие к тебе, мне кажется... будто время останавливает свой бег... мы прикасаемся к чему-то исключительно ценному... реализуем все лучшее, что есть в наших душах... ощущаем наше единение со всем миром.
Я способен чувствовать твое доверие, когда тебя нет рядом... оно согревает меня, как солнечные лучи.
Когда ты прикасаешься ко мне с нежностью, ты как бы говоришь о своем доверии ко мне. Я нуждаюсь в твоих прикосновениях. Хочу их. Они приносят мне радость.
Доверие обладает огромной созидательной силой. Я способен совершить многое, зная, что ты веришь мне. Я буду стараться изо всех сил сохранить двое доверие.
Я хочу реализовать себя как можно полнее. Ты можешь помочь мне в этом своим доверием. Я надеюсь, что ты сделаешь это.
Узнавая больше о самом себе, я смогу больше доверять тебе. Пожалуйста, помогай мне узнавать себя.
Пегги:
Мы узнавали многое о самих себе и друг друге, соблюдая принцип взаимной честности. Мы долгими часами говорили о наших чувствах, обсуждая не только прошлое, но и наше будущее. Важным обстоятельством, позволявшим нам тратить столько времени на эти беседы, стало значительное изменение нашего образа жизни после переезда в Хилтон-Хэд.
Покинув Питтсбург, мы словно соскочили с карусели. Перестали посещать вечеринки и начали проводить больше времени вместе. Радикальным образом изменили наше общение с детьми. Викки было уже одиннадцать лет, а Энди девять. В Питтсбурге нам с трудом удавалось находить им место в нашей жизни. Но в Хилтон-Хэд мы брали детей с собой, куда бы мы ни отправлялись, включали их во все наши занятия. Вместо того, чтобы развлекаться в обществе другой супружеской пары, мы развлекались с нашими детьми. Поскольку наш офис находился дома, они также принимали участие в нашей работе.
Джеймс:
Мы беспокоились, что дети могут услышать наши разговоры о внебрачных связях или прочитать то, что мы пишем. Мы также думали, что они могут замечать напряженность в наших отношениях, возникавшую в тот первый год после долгих обсуждений. Мы чувствовали, что должны рассказать им многое как можно скорее, но для этого требовался подходящий момент. В течение года после моего признания мы ещё не были готовы к этому. Слишком многие вопросы оставались без ответа, мы ещё не научились раскрепощенно говорить обо всем без всплесков эмоций. Нам следовало сначала укрепить семейный союз, чтобы наши признания не вызвали у детей ощущение, будто их мир разваливается на части.
Часто благонамеренные родители стараются уберечь детей, бесконечно долго скрывая от них существенную информацию. На самом деле дети гораздо более восприимчивы и наблюдательны, чем полагает большинство из нас. Они ловят на лету те "подсказки", которые мы делаем, пытаясь скрыть что-то. Наши слова свидетельствуют о том, что все хорошо, но невербальные сигналы говорят о неблагополучии. Беспокойство, испытываемое детьми, когда они замечают это несоответствие, может быть более опасным, нежели знание правды, от которой мы стараемся их уберечь.
К сожалению, не существует универсальных правил для определения момента, когда ребенок готов к восприятию той или иной информации. Узнавая её, они должны быть способными правильно оценивать её в контексте всей жизни. Каждый ребенок неповторим и созревает согласно собственному плану развития. Вероятно, наилучший способ для оценки готовности ребенка к восприятию определенных сведений состоит в улавливании его "подсказок" вопросов и реплик по данной теме. В нашем случае этот подход оказался легким. Прожив в Хилтон-Хэд два года, Энди и Викки начали замечать и обсуждать тот факт, что родители многих их друзей разведены или живут порознь. Особый интерес у них вызывали родители одного ребенка, которые жили раздельно и открыто встречались с другими людьми. В этом отношении Хилтон-Хэд ничем не отличался от любого другого маленького сообщества. Все происходящее здесь быстро становилось достоянием гласности.
После нескольких реплик и вопросов, произнесенных детьми в разные моменты, мы с Пегги решили, что они уже готовы... как и мы. Нам хотелось сделать все как можно естественней, и мы дождались момента, когда дети снова затронули эту тему. Произошло это в декабре 1975 года. Энди было одиннадцать лет, а Викки - тринадцать. Кто-то из них упомянул за ленчем чьих-то родителей, которые ходили на свидания с другими людьми, и мы сказали, что тоже делали это. Признание прозвучало как естественное развитие честного общения, которое мы старались культивировать. Мы могли сделать его с позиции нашего единства без боязни спровоцировать дополнительные вопросы, к обсуждению которых мы не были готовы.
Пегги:
Они восприняли наши слова весьма невозмутимо - так, словно не поняли сказанное нами. Но на самом деле они все прекрасно поняли. Впоследствии Викки призналась, что ей было труднее пережить известие о романах отца, чем могло показаться по её реакции. В тот момент она не хотела ничего говорить, потому что видела, как тяжело мне давалась внешняя невозмутимость, и боялась осложнить ситуацию. Ей требовалось время обдумать все самостоятельно. Реакция Энди была такой: "Правда... или вы шутите?"
Мы не сожалели о том, что сказали им правду. Мы хотели, чтобы они получили более полное представление о жизни и любви, свободное от сказок, на которых воспитывали нас.
Джеймс:
По-моему, большинство родителей желает, чтобы их дети жили лучше, чем они сами. Главный вопрос звучит так: "Что значит лучше?" Мы приняли в отношении наших детей три ключевых решения. Во-первых, мы решили, что максимально естественное восприятие собственного тела является позитивным фактором. Поэтому с самого раннего детства Викки и Энди мы относились к наготе как к совершенно нормальному состоянию. Мы никогда не заостряли на ней наше внимание. Просто воспринимали её как часть повседневной жизни. В этом вопросе мы никогда не отгораживались от детей - за исключением тех моментов, когда занимались сексом. Даже сейчас мы не видим ничего необычного в том, что дети могут зайти в нашу спальню с ванной утром или вечером, когда мы раздеты. Такая ситуация является для нас нормальной.
Во-вторых, мы хотели, чтобы они были хорошо информированы относительно собственных тел и секса в целом. Мы старались предвосхитить их потребность в информации, чтобы они не "просвещались" в школе или на улице. Они имели доступ к нашим книгам по физиологии секса и покупали издания специально для них. Мы делали акцент на создании климата, при котором они могут обсуждать любые интересующие их вопросы. Я отдаю Пегги должное за тот успех, которого, по-моему, мы добились в этой области.
В-третьих, мы хотели, чтобы они знали, что секс не заканчивается, когда люди становятся родителями. Понимание этого было не только в их интересах, но и в наших собственных. Мы не желали таиться от детей и скрывать сексуальную сторону наших отношений. Когда они повзрослели, мы стали запирать дверь нашей спальни, сказав им, что хотим уединиться для того, чтобы позаниматься любовью. Мы не стремились сообщать им подробности нашей интимной жизни, но если эта информация имела отношение к возникшему у них вопросу или проблеме, мы делились ею с ними.
Они по-прежнему с трудом воспринимают нас как сексуальных партнеров. Полагаю, они всегда будут прежде всего видеть в нас родителей. Это нормально, но я надеюсь, что за этим образом существует также образ любящей пары, которая с энтузиазмом выражает свою любовь.
Пегги:
Очень жаль, что многие считают, будто длительный брак и возраст неизбежно снижают удовольствие от секса и его значимость. Многие молодые люди вырастают с такими представлениями и, становясь взрослыми, позволяют такому происходить в их собственной жизни. Это - самореализующееся ожидание.
Я знаю, что каждое поколение - на самом деле каждый индивидуум должны учиться на собственном опыте. Но мы надеемся, что наша честность с детьми позволяет им узнавать некоторые вещи из нашего опыта. Например, я много говорила им о важности обретения чувства собственной независимости до создания серьезного союза с другим человеком. Я много говорила им, как сильно жалею о том, что не сделала этого сама - ожидая, что Джеймс "создаст мой мир". Они видели, как я долгие годы пыталась решить эту проблему и обрести ясное самосознание.
Благодаря нашей откровенности они должны иметь более реалистическое представление о браке, чем имели когда-то мы. Такой подход помогает им с большей легкостью делиться с нами своими мыслями и опасениями. Наше общение с ними в тот период, когда они были подростками, относится к числу вещей, которые я ценю в жизни больше всего.
Я признаю их право вступать в полноценные, содержательные контакты с представителями противоположного пола. Я не хочу, чтобы они стеснялись своей сексуальности, считали её чем-то постыдным. Хочу, чтобы они были любящими людьми, вступающими в отношения по самостоятельному и осознанному выбору. Секс и любовь способны приносить нам самое большое наслаждение или самую сильную боль. Я видела обе эти стороны и с годами считаю все более важным уделять этому аспекту жизни то внимание, какое он заслуживает.
Джеймс:
Честные отношения между мужчиной и женщиной остаются практически нереальными. Клише и предрассудки, с которыми мы вырастаем, мешают нам воспринимать другого человека таким, каков он на самом деле. Игры, в которые мы учимся играть, исключают честность из наших взаимоотношений. А мифы, которые нам внушают, мешают нам справляться с реальностью. Мы отвергаем правду, надеясь на невозможное и мечтая о нем.
Мы с Пегги придаем крайне важное значение честному общению вследствие того, что оно оказало огромное влияние на жизнь каждого из нас. После сделанного мною признания мы полностью пересмотрели наши отношения. С тех пор честное общение стало фундаментом нашего совместного существования. Оно подвело нас к сознанию того, что наши отношения не могут застыть на месте, что они всегда развиваются и меняются вместе с каждым из нас.
В традиционных браках неизменность ролей дает людям чувство стабильности и защищенности. Сегодняшний процент разводов свидетельствует о том, что это чувство весьма иллюзорно. Нам было страшно отказаться от статических образов, которые мы использовали на протяжении почти девятнадцати лет семейной жизни для того, чтобы иметь определенные представления о нас самих. Порой мы оба чувствовали, что теряем чувство реальности. Наш мир, казалось, разваливался на части, и мы не были уверены в том, что хотим снова собрать его воедино - или что новый мир понравится нам больше прежнего. В то же время в глубине души мы знали, что подходим к чему-то значительному. И это предчувствие не обмануло нас. Честное общение стало совершенно новой дорогой, открывшейся перед нами. Она не была гладкой, и мы не могли ясно видеть, куда она ведет. Мы не раз испытывали соблазн сойти с нее, но что-то удерживало нас от этого шага.