По прошествии многих лет эти помехи кажутся незначительными в свете той радости, которую дарили нам наши крепнувшие отношения. Мы были не только любовниками, но и лучшими друзьями. Подолгу беседовали обо всем на свете, строили планы относительно нашей будущей совместной жизни. Думаю, боязнь того, что посторонние узнают о нашей сексуальных контактах, ещё сильнее сближала нас. Мы оба имели друзей того же пола, что и каждый из нас, однако не делились с ними нашей тайной.
Совместное сексуальное просвещение было волнующим приключением. Наши родители познакомили нас только с основными фактами. Я слышал о многом от приятелей, но эти разговоры не давали достоверной информации о сексе. Мы учились посредством личного опыта и обсуждений. Мы были совершенно неискушенными. Это не стало для нас существенной помехой, поскольку мы действительно любили друг друга и проявляли взаимную чуткость. Однако мы не рекомендуем другим молодым людям оставаться столь же неосведомленными. Это может быть слишком опасным. Например, если бы я принудил Пегги к половому акту раньше, чем она оказалась готовой к нему, её могло бы охватить чувство вины, преодолеть которое нелегко. Конечно, такое может произойти и с парнем, однако в нашем случае эта опасность была более реальной для Пегги. В наше время общество требовало от девушки воздержания от добрачного секса. В целом подобный грех охотнее прощался юношам, поскольку их сексуальные потребности в период созревания считались менее контролируемыми. Конечно, такое отношение постепенно уходит в небытие, но, к сожалению, многие люди по-прежнему разделяют подобную позицию.
Вероятно, ещё большая опасность заключалась в том, что Пегги могла забеременеть. Принимая во внимание позицию родителей и моральную атмосферу нашего маленького сообщества, нельзя точно сказать, как бы мы пережили такую ситуацию. Нельзя не признать, что она привела бы определенной душевной травме. Даже если бы родители смогли справиться с ощущением стыда и оказали нам психологическую и эмоциональную поддержку, раннее начало семейной жизни при наличии ребенка сильно отличалось бы от того, каким оно стало в реальности.
Пегги:
Я полностью разделяла радость, которую испытывал Джеймс, однако постоянно переживала из-за тайного характера наших любовных свиданий. Мои родители беспокоились по поводу того, чем мы занимаемся вдвоем. Обычно за завтраком меня спрашивали, в котором часу я вернулась домой и где мы были. Мне никогда не задавали прямых вопросов относительно характера нашей близости, но я знала, что старших интересовало именно это. Я ощущала себя преступницей, которая скрывает свое преступление. Я часто плакала и мечтала о том времени, когда нам не придется прятаться.
Мы заканчивали среднюю школу и безумно хотели пожениться сразу после получения аттестата. Наши родители - мои и Джеймса - одобряли наши планы в принципе, но хотели, чтобы мы сначала поучились в колледже. Мы не могли смириться со столь долгим ожиданием и пришли к компромиссному решению. Джеймсу предстояло отправиться на год в колледж, а мне - остаться дома, работать и откладывать деньги, чтобы мы могли пожениться в конце года.
Когда в мае 1954 года мы закончили школу, казалось, что все обстоит благополучным образом, однако наш план едва не сорвался. Я начала работать секретарем спустя неделю после завершения учебы, а Джеймс отправился на летние курсы при университете штата Миссисипи. Боязнь того, что задержка с учебой грозит Джеймсу отправкой на воинскую службу, обусловила наше решение относительно того, что я буду работать, а он продолжит учебу. Мы считали, что получение высшего образования важнее для Джеймса, чем для меня. Мы были воспитаны на традиционном распределении ролей между мужчиной и женщиной.
Сильнее всего нас огорчала предстоящая разлука - правда, Джеймс собирался приезжать домой на уик-энды. Мы пережили это лето, но наша физическая любовь становилась ещё более страстной. Мы продолжали предохраняться от беременности, но в сентябре у меня не начались месячные. Я испугалась возможной беременности. У меня никогда не было строго регулярных месячных и, возможно, мне не следовало сильно волноваться. Однако я не могла справиться со страхом.
В начале октября мы решили тайно пожениться - на всякий случай. Однако оказалось, что я вовсе не беременна. Мы испытали огромное облегчение, но решили никому не говорить о нашем бракосочетании. Нам показалось, что лучше всего осуществить наши планы в отношении свадьбы в конце учебного года.
Тем временем мы внесли серьезные изменения в нашу сексуальную жизнь. Подозрения по поводу моей мнимой беременности здорово потрясли нас, и мы решили больше не рисковать. Договорились о том, что не будем заниматься сексом до свадьбы. Мы искали другие способы, позволяющие удовлетворять друг друга. Поскольку юридически мы были мужем и женой, я перестала испытывать чувство вины из-за секса и могла свободно делать вещи, которые прежде смущали меня. Однако мы не занимались оральным сексом. Мы даже не знали о его существовании. На самом деле мы познакомились с ним и сделали его частью нашей сексуальной жизни, лишь когда нам исполнилось тридцать четыре года.
В тот год произошли и другие важные перемены. В январе Джеймс перешел из университета штата Миссисипи в колледж Миллсепс в Джексоне, штат Миссисипи, в качестве будущего богослова. Я не подталкивала Джеймса к этому решению, но оно обрадовало меня. Он поступил так по собственному убеждению. Поскольку Джеймс был методистом, я приняла методистскую веру за три недели до нашего бракосочетания.
Согласно нашим планам 29 мая 1955 года у нас состоялась прекрасная свадьба, на которой присутствовали все наши друзья и родные. В тот же день мы поехали в Джексон и остановились в мотеле. Мы были в восторге от того, что наконец можем заниматься любовью в постели. Вскоре после свадьбы мне поставили диафрагму, и это стало ещё одной чудесной переменой. Теперь, после нескольких месяцев ожидания, мы могли заниматься любовью, не прибегая к использованию мешавшего нам презерватива.
Джеймс:
Мы создали весьма прочные в некоторых аспектах отношения. Будучи долгое время любовниками и самыми близкими друзьями, мы вступили в брак при большой степени взаимной откровенности. У нас не было секретов друг от друга, прошлое каждого из нас было для другого открытой книгой. В то время мы не сознавали всего значения нашей откровенности. В целом мы были весьма неискушенными в искусстве сохранения хороших отношений. Физическое влечение было важной частью нашего союза и остается таковым поныне. В этом нет ничего плохого, однако этого вовсе не достаточно. Самой опасной составляющей нашего неведения были наши представления о романтической любви. Мы искренне верили в то, что нас связывает какая-то особая любовь. Мы поддались двум американским мифам: "Любовь побеждает все" и "Брак, основанный на настоящей любви, сулит вечную идиллию". Любовь действительно помогает выстоять во многих сложных ситуациях, но этому также способствуют терпимость, понимание, готовность идти на компромисс при различиях в потребностях, предпочтениях и ценностях двух индивидуумов.
"Двое становятся единым целым". Согласно нашей ранней интерпретации этого мифа нам следовало заниматься одним и тем же, постоянно находиться вместе. В то время мы часто посещали церковь и получали там сильное подтверждение подобных установок. "Супруги, которые молятся вместе, никогда не разводятся." "Супруги, которые отдыхают вместе, никогда не расстанутся." В результате я испытывал чувство вины, играя по воскресеньям в теннис, когда Пегги не хотелось составить мне компанию, а она обычно отказывала себе в развлечениях без моего участия. Возможно, единственный фактор, не позволявший нам сильно стеснять друг друга, заключался в том, что жизнь каждого из нас была основательно заполнена учебой и работой. Пегги работала на полную ставку и одновременно училась в колледже. Негативная сторона нашей загруженности проявлялась в том, что благодаря напряженному графику у нас оставалось мало времени друг для друга. Связывавшие нас прочные узы помогли нам пережить те первые годы брака, но теперь я понимаю, что тогда мы не занимались активным строительством и сохранением наших отношений.
Пегги:
В определенном смысле мы были романтиками и идеалистами, но при этом хотели показать миру, что обладаем необходимой для семейной жизни зрелостью. Пожалуй, я даже старалась относиться ко всему с чрезмерной "зрелостью". Радость нашего общения уменьшалась из-за того, что я слишком серьезно подходила к моей роли жены. Я полностью отдавалась работе и выполнению моих семейных обязанностей. Работала на полную ставку, посещала колледж и вдобавок старалась быть идеальной домохозяйкой. Каждое утро делала печенье. Каждую неделю пекла домашние булочки. Гладила рубашки для Джеймса. Короче, полностью отдавалась моей новой роли.
Одно из негативных последствий заключалось в том, что я зависела от одобрения Джеймса. Подростком я получала одобрение в форме моей "популярности", признания моей привлекательности и талантов. После вступления в брак я перестала искать одобрения окружающих и полагалась в этом исключительно на Джеймса. Мое мнение о самой себе определялось тем, насколько успешно я справляюсь с обязанностями его жены. В то время я считала такой подход совершенно правильным. Только спустя много лет я поняла, как сильно он подрывал мою уверенность в себе и самоуважение. Я превращала себя в человека второго сорта, чье предназначение - обеспечивать комфорт Джеймса. Ему не составляло труда видеть во мне исполнителя такой роли, а не ту женщину, на которой он женился.
Джеймс:
Несомненно, первые три года нашего брака изменили мое представление о Пегги. Эти перемены происходи медленно, подспудно, и я лишь недавно осознал их значение. Я все меньше воспринимал Пегги как самостоятельную личность, видя в ней просто женщину - "одну из них". Это происходило следующим образом. Сближаясь с коллегами-мужчинами на работе и на теннисном корте, я беседовал с ними о проблемах семейной жизни. На самом деле это было морализаторством. Лейтмотивом и итогом этих разговоров часто становилась фраза "Это просто ужасно".
"Правда, это ужасно, что наши жены совершенно не понимают нашу потребность играть в теннис?"
"Правда, это ужасно, что они дают волю эмоциям и плачут вместо того, чтобы спокойно обсудить ситуацию, как это делаем мы?"
"Правда, это ужасно, что они не умеют распределять время так рационально, как мы?"
Заключение: "Женщины сильно отличаются от нас. Они очень эмоциональны. Они реагируют на все иначе, нежели мы, мужчины. Так уж они устроены. Нам не дано понять или изменить их, поэтому остается принимать их такими, какие они есть. Жить с ними нелегко, но ещё труднее жить без них. Медленно, но неуклонно я присоединялся к большинству мужчин, которые видят в женщине не индивидуума, а члена загадочной группы.
Это отношение разделяет мужчин и женщин. Когда между нами возникали разногласия, они позволяли мне причислить Пегги к проблемному сообществу, не пытаясь разобраться в сути противоречия путем непосредственных переговоров. Мне было легко находить сочувствие и поддержку у других мужчин. Это справедливо и поныне. Очень редко случается такое, чтобы компания мужчин обсуждала женщин без высказывания этих шаблонных суждений. Большинство мужчин не проявляет сознательной злонамеренности. Они искренне верят, что так устроен мир. Они просто не хотят на мгновение остановиться и задуматься о своем образе мышления относительно женщин.
Пегги:
Некоторые стереотипные представления основаны на том факте, что в целом женщины действительно более эмоциональны. Но я считаю это естественным результатом той традиционной роли, которую мы играем в отношениях с мужчинами, принося себя в жертву и отводя себе второстепенное значение в жизни. Принимая во внимание принятую мною роль, легко понять мои разочарование, беспокойство и неуверенность того периода - а также мою эмоциональность. Любой человек, мужчина или женщина, играя такую роль, будет испытывать подобные чувства.
Джеймс:
Я даже не сознавал свое отношение к происходящим с Пегги переменам. Я думал, что поступаю так, как должны поступать все женатые мужчины - учиться жить с женщинами. Теперь мне кажется, что такой подход создает благодатную почву для романов на стороне. Особенно если вы следуете традиционным для мужчин двойным нормам морали, как это происходило со мной. Легче оправдывать внебрачную связь, видя в своей жене не индивидуальность, а "одну из них".
В те ранние годы брака я даже не помышлял о возможности романов и тем более не обсуждал её. В этом отношении я получил весьма консервативное воспитание. Любые внебрачные связи, возникавшие в нашем маленьком городке, воспринимались окружающими как нечто постыдное. Насколько мне известно, мои родители жили исключительно моногамно, но наиболее ясное выражение их взглядов исходило от моей матери. Для неё брак был чем-то священным. Мысли о внебрачном сексе вызывали у неё отвращение, а реальность она просто предпочитала не замечать. Обсуждать эту тему с детьми считалось недопустимым. Когда же она все-таки затрагивалась в доме, мать тотчас давала понять, что адюльтер - вещь недопустимая и слишком ужасная, чтобы говорить о ней. Поскольку в детстве я не знал никого, кто заводил романы на стороне, полагаю, взгляды матери были для меня единственным источником информации о внебрачных связях и основой для их оценки.
Пегги:
Мои ранние воспоминания о внебрачных связях весьма туманны. Я помню слова, которыми описывались заводившие их люди. Они "предавали" и "оскорбляли" своих супругов. Было ясно, что такие люди - настоящие негодяи. Считалось, что подобный проступок может совершить только человек из низов общества. Я не могла представить себе в таком качестве кого-то из наших знакомых. Вся эта тема казалась мне бесконечно далекой от моей жизни.
Подобное наивное отношение к романам, характерное для первых лет нашего брака, легко объяснить. Атмосфера в Миллсепсе на протяжении трех лет после нашей свадьбы во многих аспектах оставалась столь же консервативной, как и в годы нашего детства. Мы жили в студенческом городке с другими учащимися - будущими служителями церкви. Мы не знали никого, кто предавался бы адюльтерам.
Однако в последующие годы мы значительно расширили наши познания о реальной жизни. Джеймса приняли в Йельский духовный колледж, где он проучился в течение одного семестра, однако затем увлекся психологией. Мы оба разочаровались в традиционных религиозных учениях, и Джеймс не без колебаний решил сменить богословие на психологию. Этот шаг требовал переезда в Мидлтаун, штат Коннектикут, где он получил диплом магистра медицинской психологии в Веслеанском университете. Оттуда мы отправились в Батон-Руж, штат Луизиана, где Джеймс защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора философии (эквивалент кандидата психологических наук - прим. переводчика) по промышленной психологии в луизианском государственном университете.
В течение четырех лет, пока Джеймс учился, я работала на полную ставку в нескольких местах: в двух университетских библиотеках, секретарем юриста и секретарем подрядчика. Я узнала многое об окружающем нас мире и, в частности, о браке.
Джеймс:
Постепенно мы узнавали, что брак - вовсе не то идеальное состояние, каким его провозглашает общество. Иногда мы участвовали в разговорах о внебрачных связях. И все же нам не приходило в голову, что такое может произойти с кем-то из нас. Если бы подобные романы протекали на наших глазах, мы бы, вероятно, обращали на них больше внимания. В первые годы нашего брака никто из наших близких друзей не заводил адюльтеров, поэтому мы воспринимали это явление как нечто такое, что происходит редко и только с другими людьми. Мы были убеждены в том, что супругам, любящим друг друга так сильно, как мы, эта напасть не грозит.
Пегги:
Я первой открыла, что мы не вовсе не обладаем каким-то особым иммунитетом. Я познакомилась на работе с женатым мужчиной, который проявил ко мне интерес. Алекс постоянно восхищался моими способностями, умом и привлекательностью. Деловой успех и жизненный опыт этого человека выделяли его из всех людей, которых я когда-либо знала. Мне льстило, что такой человек находит меня красивой и желанной. Я думаю, что отражение вашей личности в чужих глазах - важный фактор при возникновении любого влечения. Во всяком случае, это было важной частью происходящего со мной. Однако в то время я пребывала в полной растерянности - прежде всего в отношении моих чувств. Этот человек очаровал меня, но я боялась обсуждать это с Джеймсом. Боялась признаться в своих чувствах даже себе.
Я сочинила письмо-наставление Алексу: "Если вы хотите завести роман, уверена, найдется немало желающих, но я не могу пойти на это". Мое послание осталось не отправленным. Я старалась проявить стойкость за нас обоих. И позже совершенно опешила, узнав, что он предается адюльтерам уже много лет. Казалось, это известие могло бы отрезвить меня. Вместо этого мое увлечение только усилилось. Влюбляясь в Алекса, я мысленно говорила себе, что это не может происходить на самом деле. Подобные вещи не случаются с такими женщинами, как я - хорошими, нравственными, замужними и преданными своему браку.
Решающее событие, пробудившее во мне противоречивые чувства, произошло однажды в конце рабочего дня, когда мы оказались последними людьми, уходившими с совещания. Мы никогда не признавались друг другу в нашем взаимном влечении. Но в тот раз Алекс изменил ситуацию. Он сказал из дальнего угла комнаты: "Подойди сюда. Я хочу познакомить тебя с одним человеком." У меня буквально закружилась голова - я не знала, что мне делать: подойти к нему или убежать. Не помню, как я приняла решения, но я все же подошла к нему, и он поцеловал меня.
Я не могла поверить в реальность моих чувств. Этот поцелуй шел вразрез с моими убеждениями. Он не на шутку напугал меня, но я получила от него удовольствие. Эта сцена с поцелуями стала повторяться, усиливая мое смятение. Я влюбилась в этого человека, но чувствовала, что погублю мой брак, если пересплю с Алексом. Я любила Джеймса и хотела сохранить мою семью. Я пребывала в полной растерянности. Ужасно страдала и часто плакала. В конце концов после шести месяцев поцелуев, объятий и балансирования на грани мы решили больше не мучить себя и остановиться, пока все не зашло слишком далеко. Пережитое потрясло меня. Я увидела, как легко было бы завести роман. Подойдя к этому вплотную, испытала безумный страх.
Все случившееся надолго оставило след в моей душе. Я поклялась, что впредь никогда не позволю себе увлечься кем-то. Другим важным следствием стало исчезновение моих иллюзий относительно того, что брак - любой брак застрахован от этой опасности. Этот факт навсегда запечатлелся в моем сознании и стал главным фактором, впоследствии пробуждавшим во мне подозрения, когда Джеймс оставлял меня дома одну.
Джеймс:
Все это стало известно мне только спустя годы, когда я рассказал Пегги о моих романах. Хотя я хорошо знал Алекса и считал его одним из моих ближайших друзей, у меня не возникало ни малейших подозрений по поводу его намерений и действий в отношении Пегги. С моей точки зрения весь этот эпизод важен как свидетельство моей тогдашней слепоты и наивности. Думаю, любой человек, находящийся в эмоциональном контакте со своей женой и реалистически оценивающий возможность романа, должен был бы за шесть месяцев заметить, что вступила или готова вступить во внебрачную связь. В некотором смысле она "говорила" мне о происходящем своими слезами, которые я интерпретировал как проявление обычной женской эмоциональности. Мы с Алексом часто вели морализаторские беседы об этой особенности женщин. Обычно один из нас завершал разговор примерно такими словами: "Да, так уж они устроены. Нам остается только мириться с этим. Если бы нам удалось когда-нибудь разгадать их природу, на этом можно было бы заработать миллион." Мне стыдно признаваться в том, что он понимал причину слез Пегги, а я не догадывался о ней.
Описанное мною отчуждение, которое усиливалось в течение трех первых лет брака, привело к тому, что я все больше и больше воспринимал Пегги как просто "одну из них", а не мою жену. Мне не раз доводилось беседовать с моими коллегами о том, как тяжело бремя семейной жизни. Всегда кто-то из мужчин жаловался на свою жену, а кто-то отвечал примерно так: "Да, я понимаю, о чем вы говорите. Это невыносимо."
Пегги:
В 1962 году наша жизнь претерпела существенное изменение. Джеймс закончил учебу, я оставила работу и родила нашего первого ребенка. В мои последние годы работы, когда Джеймс ещё был студентом, я чувствовала, что перерастаю его - становлюсь более зрелой и опытной. Мне это не нравилось. Такое положение не соответствовало заложенным в меня представлениям о браке. Я хотела восстановить "порядок" - стать домохозяйкой и матерью, возложив на Джеймса свойственные главе семьи финансовые обязанности.
Джеймс должен был закончить к маю свою диссертацию и начать преподавательскую деятельность, поэтому мы решили, что нам пора подумать о ребенке. Через месяц мне удалось забеременеть. Это была счастливая пора в моей жизни. Я прекрасно чувствовала себя на протяжении всей беременности и ушла с работы только за два месяца до ожидаемого времени родов. Я занялась подготовкой к новой роли. Будучи единственным ребенком моих родителей, я не имела опыта ухода за малышами. Теперь мне хотелось знать все. Я изучала литературу, посвященную родам и уходу за ребенком, обретала новые знания и уверенность в том, что смогу родить и выходить своего первенца. Джеймс также радовался тому, что скоро станет отцом. Это был период особой близости между нами.
Викки родилась 18 мая 1962 года очаровательной и здоровой девочкой. Мне нравилось быть матерью. Жизнь казалась прекрасной.
Джеймс:
Мне также все происходящее казалось прекрасным. До этого момента я воспринимал себя прежде всего как студента. После окончания средней школы я потратил на колледж и аспирантуру восемь лет. Все это время Пегги поддерживала меня во всех отношениях. Хотя определенные академические успехи иногда тешили мое тщеславие, в целом я сознавал свое отставание в жизни. Мне предстояло догонять сверстников в плане обладания материальными ценностями, символизировавшими успех. Я ещё не воспринимал себя как крепко стоящего на ногах и независимого человека.
В этом было нечто парадоксальное. Принадлежа к привилегированному меньшинству, имевшему возможность закончить аспирантуру, я ощущал себя гражданином второго сорта. Думаю, в значительной степени это было связано с состязательным характером аспирантской программы. Наша мотивация определялась в основном чувством страха. Нам было ясно, что не каждый успешно завершит учебу. Кого-то ожидала победа (то есть получение степени), а кого-то - поражение (то есть отчисление из аспирантуры). Создание прочных дружеских отношений с другими учащимися было делом сложным. Мы состязались между собой за право продолжить учебу в следующем году.
Если вы в течение длительного времени позволяете другим людям принимать или отвергать вас, это влияет на вашу психику. Вам становится трудно сохранять ощущение собственной ценности. Я постоянно сравнивал себя с приятелями, которые сразу после школы начали работать, а теперь владели собственными домами и были уважаемыми членами местного сообщества. Я знал, что не стремлюсь к выбранному ими образу жизни, но не мог удержаться от сравнений и избавиться от чувства отставания. Даже когда я добивался успеха в выполнении учебной программы, меня преследовала боязнь провалить экзамен по иностранному языку. Я опасался, что кто-то из руководителей аспирантуры вдруг невзлюбит меня и потребует моего отчисления в самом конце учебы. Подобные страхи преследовали практически каждого из нас. Мы старались относиться к ним трезво, но нам не удавалось полностью избавиться от них. В этот период, казавшийся бесконечным, мои отношения с Пегги были для меня важным стабилизирующим фактором.
Все изменилось за какие-то три месяца. В сентябре 1962 года из жалкого студента, которого содержала жена, я превратился в преподавателя питтсбургского университета, содержащего жену с ребенком. Я начал воспринимать себя как добытчика. Ушел с головой в педагогическую и научную работу, предоставив Пегги заботиться о нашей дочери. Мы оба давно хотели иметь ребенка, и теперь реальность соответствовала нашим ожиданиям.
Совместное сексуальное просвещение было волнующим приключением. Наши родители познакомили нас только с основными фактами. Я слышал о многом от приятелей, но эти разговоры не давали достоверной информации о сексе. Мы учились посредством личного опыта и обсуждений. Мы были совершенно неискушенными. Это не стало для нас существенной помехой, поскольку мы действительно любили друг друга и проявляли взаимную чуткость. Однако мы не рекомендуем другим молодым людям оставаться столь же неосведомленными. Это может быть слишком опасным. Например, если бы я принудил Пегги к половому акту раньше, чем она оказалась готовой к нему, её могло бы охватить чувство вины, преодолеть которое нелегко. Конечно, такое может произойти и с парнем, однако в нашем случае эта опасность была более реальной для Пегги. В наше время общество требовало от девушки воздержания от добрачного секса. В целом подобный грех охотнее прощался юношам, поскольку их сексуальные потребности в период созревания считались менее контролируемыми. Конечно, такое отношение постепенно уходит в небытие, но, к сожалению, многие люди по-прежнему разделяют подобную позицию.
Вероятно, ещё большая опасность заключалась в том, что Пегги могла забеременеть. Принимая во внимание позицию родителей и моральную атмосферу нашего маленького сообщества, нельзя точно сказать, как бы мы пережили такую ситуацию. Нельзя не признать, что она привела бы определенной душевной травме. Даже если бы родители смогли справиться с ощущением стыда и оказали нам психологическую и эмоциональную поддержку, раннее начало семейной жизни при наличии ребенка сильно отличалось бы от того, каким оно стало в реальности.
Пегги:
Я полностью разделяла радость, которую испытывал Джеймс, однако постоянно переживала из-за тайного характера наших любовных свиданий. Мои родители беспокоились по поводу того, чем мы занимаемся вдвоем. Обычно за завтраком меня спрашивали, в котором часу я вернулась домой и где мы были. Мне никогда не задавали прямых вопросов относительно характера нашей близости, но я знала, что старших интересовало именно это. Я ощущала себя преступницей, которая скрывает свое преступление. Я часто плакала и мечтала о том времени, когда нам не придется прятаться.
Мы заканчивали среднюю школу и безумно хотели пожениться сразу после получения аттестата. Наши родители - мои и Джеймса - одобряли наши планы в принципе, но хотели, чтобы мы сначала поучились в колледже. Мы не могли смириться со столь долгим ожиданием и пришли к компромиссному решению. Джеймсу предстояло отправиться на год в колледж, а мне - остаться дома, работать и откладывать деньги, чтобы мы могли пожениться в конце года.
Когда в мае 1954 года мы закончили школу, казалось, что все обстоит благополучным образом, однако наш план едва не сорвался. Я начала работать секретарем спустя неделю после завершения учебы, а Джеймс отправился на летние курсы при университете штата Миссисипи. Боязнь того, что задержка с учебой грозит Джеймсу отправкой на воинскую службу, обусловила наше решение относительно того, что я буду работать, а он продолжит учебу. Мы считали, что получение высшего образования важнее для Джеймса, чем для меня. Мы были воспитаны на традиционном распределении ролей между мужчиной и женщиной.
Сильнее всего нас огорчала предстоящая разлука - правда, Джеймс собирался приезжать домой на уик-энды. Мы пережили это лето, но наша физическая любовь становилась ещё более страстной. Мы продолжали предохраняться от беременности, но в сентябре у меня не начались месячные. Я испугалась возможной беременности. У меня никогда не было строго регулярных месячных и, возможно, мне не следовало сильно волноваться. Однако я не могла справиться со страхом.
В начале октября мы решили тайно пожениться - на всякий случай. Однако оказалось, что я вовсе не беременна. Мы испытали огромное облегчение, но решили никому не говорить о нашем бракосочетании. Нам показалось, что лучше всего осуществить наши планы в отношении свадьбы в конце учебного года.
Тем временем мы внесли серьезные изменения в нашу сексуальную жизнь. Подозрения по поводу моей мнимой беременности здорово потрясли нас, и мы решили больше не рисковать. Договорились о том, что не будем заниматься сексом до свадьбы. Мы искали другие способы, позволяющие удовлетворять друг друга. Поскольку юридически мы были мужем и женой, я перестала испытывать чувство вины из-за секса и могла свободно делать вещи, которые прежде смущали меня. Однако мы не занимались оральным сексом. Мы даже не знали о его существовании. На самом деле мы познакомились с ним и сделали его частью нашей сексуальной жизни, лишь когда нам исполнилось тридцать четыре года.
В тот год произошли и другие важные перемены. В январе Джеймс перешел из университета штата Миссисипи в колледж Миллсепс в Джексоне, штат Миссисипи, в качестве будущего богослова. Я не подталкивала Джеймса к этому решению, но оно обрадовало меня. Он поступил так по собственному убеждению. Поскольку Джеймс был методистом, я приняла методистскую веру за три недели до нашего бракосочетания.
Согласно нашим планам 29 мая 1955 года у нас состоялась прекрасная свадьба, на которой присутствовали все наши друзья и родные. В тот же день мы поехали в Джексон и остановились в мотеле. Мы были в восторге от того, что наконец можем заниматься любовью в постели. Вскоре после свадьбы мне поставили диафрагму, и это стало ещё одной чудесной переменой. Теперь, после нескольких месяцев ожидания, мы могли заниматься любовью, не прибегая к использованию мешавшего нам презерватива.
Джеймс:
Мы создали весьма прочные в некоторых аспектах отношения. Будучи долгое время любовниками и самыми близкими друзьями, мы вступили в брак при большой степени взаимной откровенности. У нас не было секретов друг от друга, прошлое каждого из нас было для другого открытой книгой. В то время мы не сознавали всего значения нашей откровенности. В целом мы были весьма неискушенными в искусстве сохранения хороших отношений. Физическое влечение было важной частью нашего союза и остается таковым поныне. В этом нет ничего плохого, однако этого вовсе не достаточно. Самой опасной составляющей нашего неведения были наши представления о романтической любви. Мы искренне верили в то, что нас связывает какая-то особая любовь. Мы поддались двум американским мифам: "Любовь побеждает все" и "Брак, основанный на настоящей любви, сулит вечную идиллию". Любовь действительно помогает выстоять во многих сложных ситуациях, но этому также способствуют терпимость, понимание, готовность идти на компромисс при различиях в потребностях, предпочтениях и ценностях двух индивидуумов.
"Двое становятся единым целым". Согласно нашей ранней интерпретации этого мифа нам следовало заниматься одним и тем же, постоянно находиться вместе. В то время мы часто посещали церковь и получали там сильное подтверждение подобных установок. "Супруги, которые молятся вместе, никогда не разводятся." "Супруги, которые отдыхают вместе, никогда не расстанутся." В результате я испытывал чувство вины, играя по воскресеньям в теннис, когда Пегги не хотелось составить мне компанию, а она обычно отказывала себе в развлечениях без моего участия. Возможно, единственный фактор, не позволявший нам сильно стеснять друг друга, заключался в том, что жизнь каждого из нас была основательно заполнена учебой и работой. Пегги работала на полную ставку и одновременно училась в колледже. Негативная сторона нашей загруженности проявлялась в том, что благодаря напряженному графику у нас оставалось мало времени друг для друга. Связывавшие нас прочные узы помогли нам пережить те первые годы брака, но теперь я понимаю, что тогда мы не занимались активным строительством и сохранением наших отношений.
Пегги:
В определенном смысле мы были романтиками и идеалистами, но при этом хотели показать миру, что обладаем необходимой для семейной жизни зрелостью. Пожалуй, я даже старалась относиться ко всему с чрезмерной "зрелостью". Радость нашего общения уменьшалась из-за того, что я слишком серьезно подходила к моей роли жены. Я полностью отдавалась работе и выполнению моих семейных обязанностей. Работала на полную ставку, посещала колледж и вдобавок старалась быть идеальной домохозяйкой. Каждое утро делала печенье. Каждую неделю пекла домашние булочки. Гладила рубашки для Джеймса. Короче, полностью отдавалась моей новой роли.
Одно из негативных последствий заключалось в том, что я зависела от одобрения Джеймса. Подростком я получала одобрение в форме моей "популярности", признания моей привлекательности и талантов. После вступления в брак я перестала искать одобрения окружающих и полагалась в этом исключительно на Джеймса. Мое мнение о самой себе определялось тем, насколько успешно я справляюсь с обязанностями его жены. В то время я считала такой подход совершенно правильным. Только спустя много лет я поняла, как сильно он подрывал мою уверенность в себе и самоуважение. Я превращала себя в человека второго сорта, чье предназначение - обеспечивать комфорт Джеймса. Ему не составляло труда видеть во мне исполнителя такой роли, а не ту женщину, на которой он женился.
Джеймс:
Несомненно, первые три года нашего брака изменили мое представление о Пегги. Эти перемены происходи медленно, подспудно, и я лишь недавно осознал их значение. Я все меньше воспринимал Пегги как самостоятельную личность, видя в ней просто женщину - "одну из них". Это происходило следующим образом. Сближаясь с коллегами-мужчинами на работе и на теннисном корте, я беседовал с ними о проблемах семейной жизни. На самом деле это было морализаторством. Лейтмотивом и итогом этих разговоров часто становилась фраза "Это просто ужасно".
"Правда, это ужасно, что наши жены совершенно не понимают нашу потребность играть в теннис?"
"Правда, это ужасно, что они дают волю эмоциям и плачут вместо того, чтобы спокойно обсудить ситуацию, как это делаем мы?"
"Правда, это ужасно, что они не умеют распределять время так рационально, как мы?"
Заключение: "Женщины сильно отличаются от нас. Они очень эмоциональны. Они реагируют на все иначе, нежели мы, мужчины. Так уж они устроены. Нам не дано понять или изменить их, поэтому остается принимать их такими, какие они есть. Жить с ними нелегко, но ещё труднее жить без них. Медленно, но неуклонно я присоединялся к большинству мужчин, которые видят в женщине не индивидуума, а члена загадочной группы.
Это отношение разделяет мужчин и женщин. Когда между нами возникали разногласия, они позволяли мне причислить Пегги к проблемному сообществу, не пытаясь разобраться в сути противоречия путем непосредственных переговоров. Мне было легко находить сочувствие и поддержку у других мужчин. Это справедливо и поныне. Очень редко случается такое, чтобы компания мужчин обсуждала женщин без высказывания этих шаблонных суждений. Большинство мужчин не проявляет сознательной злонамеренности. Они искренне верят, что так устроен мир. Они просто не хотят на мгновение остановиться и задуматься о своем образе мышления относительно женщин.
Пегги:
Некоторые стереотипные представления основаны на том факте, что в целом женщины действительно более эмоциональны. Но я считаю это естественным результатом той традиционной роли, которую мы играем в отношениях с мужчинами, принося себя в жертву и отводя себе второстепенное значение в жизни. Принимая во внимание принятую мною роль, легко понять мои разочарование, беспокойство и неуверенность того периода - а также мою эмоциональность. Любой человек, мужчина или женщина, играя такую роль, будет испытывать подобные чувства.
Джеймс:
Я даже не сознавал свое отношение к происходящим с Пегги переменам. Я думал, что поступаю так, как должны поступать все женатые мужчины - учиться жить с женщинами. Теперь мне кажется, что такой подход создает благодатную почву для романов на стороне. Особенно если вы следуете традиционным для мужчин двойным нормам морали, как это происходило со мной. Легче оправдывать внебрачную связь, видя в своей жене не индивидуальность, а "одну из них".
В те ранние годы брака я даже не помышлял о возможности романов и тем более не обсуждал её. В этом отношении я получил весьма консервативное воспитание. Любые внебрачные связи, возникавшие в нашем маленьком городке, воспринимались окружающими как нечто постыдное. Насколько мне известно, мои родители жили исключительно моногамно, но наиболее ясное выражение их взглядов исходило от моей матери. Для неё брак был чем-то священным. Мысли о внебрачном сексе вызывали у неё отвращение, а реальность она просто предпочитала не замечать. Обсуждать эту тему с детьми считалось недопустимым. Когда же она все-таки затрагивалась в доме, мать тотчас давала понять, что адюльтер - вещь недопустимая и слишком ужасная, чтобы говорить о ней. Поскольку в детстве я не знал никого, кто заводил романы на стороне, полагаю, взгляды матери были для меня единственным источником информации о внебрачных связях и основой для их оценки.
Пегги:
Мои ранние воспоминания о внебрачных связях весьма туманны. Я помню слова, которыми описывались заводившие их люди. Они "предавали" и "оскорбляли" своих супругов. Было ясно, что такие люди - настоящие негодяи. Считалось, что подобный проступок может совершить только человек из низов общества. Я не могла представить себе в таком качестве кого-то из наших знакомых. Вся эта тема казалась мне бесконечно далекой от моей жизни.
Подобное наивное отношение к романам, характерное для первых лет нашего брака, легко объяснить. Атмосфера в Миллсепсе на протяжении трех лет после нашей свадьбы во многих аспектах оставалась столь же консервативной, как и в годы нашего детства. Мы жили в студенческом городке с другими учащимися - будущими служителями церкви. Мы не знали никого, кто предавался бы адюльтерам.
Однако в последующие годы мы значительно расширили наши познания о реальной жизни. Джеймса приняли в Йельский духовный колледж, где он проучился в течение одного семестра, однако затем увлекся психологией. Мы оба разочаровались в традиционных религиозных учениях, и Джеймс не без колебаний решил сменить богословие на психологию. Этот шаг требовал переезда в Мидлтаун, штат Коннектикут, где он получил диплом магистра медицинской психологии в Веслеанском университете. Оттуда мы отправились в Батон-Руж, штат Луизиана, где Джеймс защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора философии (эквивалент кандидата психологических наук - прим. переводчика) по промышленной психологии в луизианском государственном университете.
В течение четырех лет, пока Джеймс учился, я работала на полную ставку в нескольких местах: в двух университетских библиотеках, секретарем юриста и секретарем подрядчика. Я узнала многое об окружающем нас мире и, в частности, о браке.
Джеймс:
Постепенно мы узнавали, что брак - вовсе не то идеальное состояние, каким его провозглашает общество. Иногда мы участвовали в разговорах о внебрачных связях. И все же нам не приходило в голову, что такое может произойти с кем-то из нас. Если бы подобные романы протекали на наших глазах, мы бы, вероятно, обращали на них больше внимания. В первые годы нашего брака никто из наших близких друзей не заводил адюльтеров, поэтому мы воспринимали это явление как нечто такое, что происходит редко и только с другими людьми. Мы были убеждены в том, что супругам, любящим друг друга так сильно, как мы, эта напасть не грозит.
Пегги:
Я первой открыла, что мы не вовсе не обладаем каким-то особым иммунитетом. Я познакомилась на работе с женатым мужчиной, который проявил ко мне интерес. Алекс постоянно восхищался моими способностями, умом и привлекательностью. Деловой успех и жизненный опыт этого человека выделяли его из всех людей, которых я когда-либо знала. Мне льстило, что такой человек находит меня красивой и желанной. Я думаю, что отражение вашей личности в чужих глазах - важный фактор при возникновении любого влечения. Во всяком случае, это было важной частью происходящего со мной. Однако в то время я пребывала в полной растерянности - прежде всего в отношении моих чувств. Этот человек очаровал меня, но я боялась обсуждать это с Джеймсом. Боялась признаться в своих чувствах даже себе.
Я сочинила письмо-наставление Алексу: "Если вы хотите завести роман, уверена, найдется немало желающих, но я не могу пойти на это". Мое послание осталось не отправленным. Я старалась проявить стойкость за нас обоих. И позже совершенно опешила, узнав, что он предается адюльтерам уже много лет. Казалось, это известие могло бы отрезвить меня. Вместо этого мое увлечение только усилилось. Влюбляясь в Алекса, я мысленно говорила себе, что это не может происходить на самом деле. Подобные вещи не случаются с такими женщинами, как я - хорошими, нравственными, замужними и преданными своему браку.
Решающее событие, пробудившее во мне противоречивые чувства, произошло однажды в конце рабочего дня, когда мы оказались последними людьми, уходившими с совещания. Мы никогда не признавались друг другу в нашем взаимном влечении. Но в тот раз Алекс изменил ситуацию. Он сказал из дальнего угла комнаты: "Подойди сюда. Я хочу познакомить тебя с одним человеком." У меня буквально закружилась голова - я не знала, что мне делать: подойти к нему или убежать. Не помню, как я приняла решения, но я все же подошла к нему, и он поцеловал меня.
Я не могла поверить в реальность моих чувств. Этот поцелуй шел вразрез с моими убеждениями. Он не на шутку напугал меня, но я получила от него удовольствие. Эта сцена с поцелуями стала повторяться, усиливая мое смятение. Я влюбилась в этого человека, но чувствовала, что погублю мой брак, если пересплю с Алексом. Я любила Джеймса и хотела сохранить мою семью. Я пребывала в полной растерянности. Ужасно страдала и часто плакала. В конце концов после шести месяцев поцелуев, объятий и балансирования на грани мы решили больше не мучить себя и остановиться, пока все не зашло слишком далеко. Пережитое потрясло меня. Я увидела, как легко было бы завести роман. Подойдя к этому вплотную, испытала безумный страх.
Все случившееся надолго оставило след в моей душе. Я поклялась, что впредь никогда не позволю себе увлечься кем-то. Другим важным следствием стало исчезновение моих иллюзий относительно того, что брак - любой брак застрахован от этой опасности. Этот факт навсегда запечатлелся в моем сознании и стал главным фактором, впоследствии пробуждавшим во мне подозрения, когда Джеймс оставлял меня дома одну.
Джеймс:
Все это стало известно мне только спустя годы, когда я рассказал Пегги о моих романах. Хотя я хорошо знал Алекса и считал его одним из моих ближайших друзей, у меня не возникало ни малейших подозрений по поводу его намерений и действий в отношении Пегги. С моей точки зрения весь этот эпизод важен как свидетельство моей тогдашней слепоты и наивности. Думаю, любой человек, находящийся в эмоциональном контакте со своей женой и реалистически оценивающий возможность романа, должен был бы за шесть месяцев заметить, что вступила или готова вступить во внебрачную связь. В некотором смысле она "говорила" мне о происходящем своими слезами, которые я интерпретировал как проявление обычной женской эмоциональности. Мы с Алексом часто вели морализаторские беседы об этой особенности женщин. Обычно один из нас завершал разговор примерно такими словами: "Да, так уж они устроены. Нам остается только мириться с этим. Если бы нам удалось когда-нибудь разгадать их природу, на этом можно было бы заработать миллион." Мне стыдно признаваться в том, что он понимал причину слез Пегги, а я не догадывался о ней.
Описанное мною отчуждение, которое усиливалось в течение трех первых лет брака, привело к тому, что я все больше и больше воспринимал Пегги как просто "одну из них", а не мою жену. Мне не раз доводилось беседовать с моими коллегами о том, как тяжело бремя семейной жизни. Всегда кто-то из мужчин жаловался на свою жену, а кто-то отвечал примерно так: "Да, я понимаю, о чем вы говорите. Это невыносимо."
Пегги:
В 1962 году наша жизнь претерпела существенное изменение. Джеймс закончил учебу, я оставила работу и родила нашего первого ребенка. В мои последние годы работы, когда Джеймс ещё был студентом, я чувствовала, что перерастаю его - становлюсь более зрелой и опытной. Мне это не нравилось. Такое положение не соответствовало заложенным в меня представлениям о браке. Я хотела восстановить "порядок" - стать домохозяйкой и матерью, возложив на Джеймса свойственные главе семьи финансовые обязанности.
Джеймс должен был закончить к маю свою диссертацию и начать преподавательскую деятельность, поэтому мы решили, что нам пора подумать о ребенке. Через месяц мне удалось забеременеть. Это была счастливая пора в моей жизни. Я прекрасно чувствовала себя на протяжении всей беременности и ушла с работы только за два месяца до ожидаемого времени родов. Я занялась подготовкой к новой роли. Будучи единственным ребенком моих родителей, я не имела опыта ухода за малышами. Теперь мне хотелось знать все. Я изучала литературу, посвященную родам и уходу за ребенком, обретала новые знания и уверенность в том, что смогу родить и выходить своего первенца. Джеймс также радовался тому, что скоро станет отцом. Это был период особой близости между нами.
Викки родилась 18 мая 1962 года очаровательной и здоровой девочкой. Мне нравилось быть матерью. Жизнь казалась прекрасной.
Джеймс:
Мне также все происходящее казалось прекрасным. До этого момента я воспринимал себя прежде всего как студента. После окончания средней школы я потратил на колледж и аспирантуру восемь лет. Все это время Пегги поддерживала меня во всех отношениях. Хотя определенные академические успехи иногда тешили мое тщеславие, в целом я сознавал свое отставание в жизни. Мне предстояло догонять сверстников в плане обладания материальными ценностями, символизировавшими успех. Я ещё не воспринимал себя как крепко стоящего на ногах и независимого человека.
В этом было нечто парадоксальное. Принадлежа к привилегированному меньшинству, имевшему возможность закончить аспирантуру, я ощущал себя гражданином второго сорта. Думаю, в значительной степени это было связано с состязательным характером аспирантской программы. Наша мотивация определялась в основном чувством страха. Нам было ясно, что не каждый успешно завершит учебу. Кого-то ожидала победа (то есть получение степени), а кого-то - поражение (то есть отчисление из аспирантуры). Создание прочных дружеских отношений с другими учащимися было делом сложным. Мы состязались между собой за право продолжить учебу в следующем году.
Если вы в течение длительного времени позволяете другим людям принимать или отвергать вас, это влияет на вашу психику. Вам становится трудно сохранять ощущение собственной ценности. Я постоянно сравнивал себя с приятелями, которые сразу после школы начали работать, а теперь владели собственными домами и были уважаемыми членами местного сообщества. Я знал, что не стремлюсь к выбранному ими образу жизни, но не мог удержаться от сравнений и избавиться от чувства отставания. Даже когда я добивался успеха в выполнении учебной программы, меня преследовала боязнь провалить экзамен по иностранному языку. Я опасался, что кто-то из руководителей аспирантуры вдруг невзлюбит меня и потребует моего отчисления в самом конце учебы. Подобные страхи преследовали практически каждого из нас. Мы старались относиться к ним трезво, но нам не удавалось полностью избавиться от них. В этот период, казавшийся бесконечным, мои отношения с Пегги были для меня важным стабилизирующим фактором.
Все изменилось за какие-то три месяца. В сентябре 1962 года из жалкого студента, которого содержала жена, я превратился в преподавателя питтсбургского университета, содержащего жену с ребенком. Я начал воспринимать себя как добытчика. Ушел с головой в педагогическую и научную работу, предоставив Пегги заботиться о нашей дочери. Мы оба давно хотели иметь ребенка, и теперь реальность соответствовала нашим ожиданиям.