Пегги обычно с доверием воспринимала мои рассказы и не выпытывала из меня дополнительных сведений. Она знала, что я делился с ней в большей степени, чем другие наши друзья со своими женами, и это придавало большую достоверность объяснениям относительно моего местонахождения. Я также решил воздерживаться от лжи. Счел неразумным преднамеренно сочинять неправду, чтобы вводить жену в заблуждение. Во-первых, я не верил в свои способности искусного лжеца. Во-вторых, перспектива оказаться уличенным сулила ненужные осложнения в нашей жизни, которая и без того была достаточно сложной.
Помню, что в самолете я мысленно спрашивал себя: "Кому я могу рассказать?" Я чувствовал себя героем. Хотел поделиться со всем миром. Меня охватила новая жажда жизни. Я ощущал бурлившую во мне энергию. Знаю, что это звучит странно, но меня переполняла любовь к Пегги. Все эти ощущения в целом были весьма значимым и неожиданным жизненным опытом. Радость была такой сильной, что я почти игнорировал возможные отрицательные последствия. Только значительно позже я нашел в себе мужество для того, чтобы посмотреть им в глаза.
Пегги:
Я с нетерпением ждала Джеймса, что показать ему себя в обновленном виде. Во время его отсутствия я сидела на диете и изменила прическу. Когда он вернулся домой, я не заметила в нем никаких изменений. Мне показалось, что рад видеть меня не меньше, чем я - его. Но через несколько дней произошла серьезная перемена. Он замкнулся в своих эмоциях и воздвиг между нами барьер.
Однажды вечером, вскоре после его возвращения, мы отправились к другой паре на ужин. Хозяин дома работал с Джеймсом, и мы довольно давно дружили семьями. В дороге я прильнула к сидящему за рулем мужу.
- Похоже, ты действительно соскучилась по мне, - шутливо произнес Джеймс.
Я крепче стиснула его ногу и прижалась к нему ещё сильнее. Я думала о том, что разлука действительно усиливает нежность.
Когда мы приехали к друзьям, Джеймс, здороваясь с хозяйкой, поцеловал её. Меня охватило беспокойство. Я не знала, что тут было не так, но в моей голове зазвучал сигнал опасности. Мы были женаты одиннадцать лет, и Джеймс впервые поцеловал так другую женщину.
Джеймс:
То, как я поцеловал в тот вечер Джанет, не имело специфического отношения к ней. Я просто обрел новое видение мира. Испытывал больше тепла ко всем людям... и начал выражать более непосредственно мои чувства особенно к знакомым женщинам.
Пегги:
Как только мы покинули их дом, я спросила Джеймса о перемене в его поведении.
- Почему ты поцеловал сегодня Джанет?
- Что ты имеешь в виду?
- Почему ты поцеловал ее? - повторила я. - Прежде ты никогда этого не делал.
- Что с тобой? Я не нуждаюсь в какой-то особой причине для того, чтобы поцеловать её.
- И все же причина должна существовать. Человек не начинает делать такие вещи просто так, ни с того ни с сего.
- Не говори глупости.
Я не ожидала, что он рассердится. Он стал холодным и молчаливым. Чем сильнее отдалялся от меня Джеймса, тем страшнее мне становилось. К моменту нашего возвращения домой меня уже меньше всего беспокоило то, что он поцеловал Джанет. Меня пугало ощущение того, что он создает дистанцию между нами. Я попыталась достучаться до его души, когда мы оказались у себя.
- В чем дело? Почему ты не хочешь общаться со мной?
Он просто отвернулся, не желая разговаривать. Меня начало охватывать отчаяние.
- Пожалуйста, не отворачивайся от меня. Я нуждаюсь в тебе.
- Уже поздно, я устал.
Похоже, происходило нечто очень плохое. Я не могла понять причину той изоляции, в которой оказалась.
Джеймс:
По существу я прятался от Пегги - создавал дистанцию между нами, устанавливая границы того, что был готов обсуждать с ней. Я хотел избежать дискуссии, которая могла иметь даже отдаленное отношение к моему роману с Лайзой.
Пегги:
Я подумала, что если Джеймс не хочет говорить со мной, то мне, возможно, удастся приблизиться к нему с помощью секса. Но когда я попыталась проявить инициативу, он сказал: "Нет, последние пару дней ты была слишком сухой, и у меня появились болезненные ощущения."
Джеймс:
Это было правдой только отчасти. Скорее всего я испытывал дискомфортные ощущения из-за моего любовного марафона с Лайзой. Похоже, у меня была какая-то аллергическая реакция на её биохимию. Головка моего члена покраснела.
Пегги:
Я никогда не ощущала себя такой отверженной. Я начала плакать, но он продолжал лежать спиной ко мне. Он заснул, оставив меня наедине с моими страхами, которые постепенно переросли в панику. Я чувствовала себя одинокой и беспомощной. Все это напоминало кошмар. Я сделала Джеймса смыслом всей моей жизни, а теперь он отталкивал меня, и я даже не знала причину.
Я плакала так сильно, что у меня стала раскалываться голова. Я отправилась в ванную за аспирином. Мне хотелось иметь под рукой снотворное, чтобы умереть. Я пережила эту ночь, но сила моих чувств потрясла меня. Я с ужасом осознала, что даже не подумала о детях и том, что могло произойти с ними. В свете дня я попыталась разобраться в моих чувствах. Я видела, что мое отчаяние вызвано тем, что Джеймс оттолкнул меня, когда я пыталась поговорить с ним, а вовсе не конкретным эпизодом с поцелуем. Он стал лишь симптомом подлинной проблемы.
Джеймс:
Я хотел полностью отделить мои отношения с Лайзой от остальной части моей жизни. Я был полон решимости сделать так, чтобы роман не повлиял на мой брак. Это желание было нереалистичным. Моя решимость скрывать правду от Пегги означала, что некоторые темы беседы становились более опасными. Я недооценил то воздействие, который мой роман оказывал на Пегги.
Пегги:
Я замечала невидимый барьер, которые он возвел вокруг себя, чтобы держать меня на расстоянии, и могла лишь догадываться о причинах. Я не знала точно о его романе, но меня преследовало пугающее ощущение чего-то плохого. То есть в некотором смысле знала, но не была уверена на сто процентов.
Значительно позже, когда Джеймс вспоминал подробности своего первого романа, он датировал его сентябрем 1965 года.
- Ты уверен? - спросила я.
- Кажется, я не ошибаюсь. Знаю, что это произошло на съезде в Нью-Йорке.
- А по-моему, это скорее всего произошло в сентябре 1966. Именно тогда я почувствовала, что ты отдаляешься от меня. В тот момент я не знала, что именно происходит, но чувствовала важность этого.
- Думаю, ты права. Теперь мне тоже кажется, что это был съезд 1966 года.
Существенно не то, что я определила время точнее Джеймса. Самое главное заключается в том, что мои ощущения оказались такими сильными. По моему убеждению, существует несколько видов знания о чем-то. Один связан с обладанием информацией, другой - с эмоциональным восприятием. Интуитивное ощущение того, что ваш партнер завел роман, может причинять значительную боль. По-моему, многие женщины "знают" о романах мужей именно в таком смысле и тайно страдают, решая дилемму о том, как следует вести себя.
Часто внимание фокусируется на боли, вызванной раскрытием тайны, но не на боли подозрений. Только двадцать процентов женщин, которым изменяют мужья, с достоверностью узнают правду. Восемьдесят процентов предположительно остаются в неведении и поэтому "не подвергаются боли". Но на самом деле мы страдаем. Безмолвный ползучий рак влияет на все, что мы делаем. Он постоянно присутствует в нас, оборачиваясь страхом, тревогой, неопределенностью, чувством уязвленной гордости.
Этой боли подвержены не только женщины и не только супружеские пары. Я пишу с позиции замужней женщины, чей муж имел романы, потому что таков мой личный опыт. Но описываемые мною чувства относятся и к мужчине, который подозревает жену в неверности, и к любому человеку, связанному со своим партнером длительным союзом. То же самое справедливо в отношении того, как Джеймс описывает свой опыт. Эти исследования применимы к каждому человеку, имеющему тайный роман. Мы выражаем наши личные чувства, но они представляют область, интересующую каждого участника любовных отношений.
Глава вторая
Молодые и наивные
Джеймс:
Мы с Пегги были знакомы с раннего детства. Мы росли вместе в одном городке на берегу Миссисипи. Эта глава, посвященная нашей юности, позволит лучше понять наш более поздний опыт. Также она объясняет, почему Пегги удавалось замечать перемены в моем поведении, когда я начал заводить романы. Два человека, которых связывает столь длительная близость, обретают способность замечать важные перемены друг в друге.
Наши ранние представления о браке были вполне традиционными. Вероятно, наш брак был предопределен в годы нашего детства. В возрасте пяти лет мы жили в домах, стоявших через улицу друг от друга. Когда нам было по шесть лет, мы сыграли детскую свадьбу. Пегги была невестой, а я - женихом. Мой лучший друг повенчал нас в "церкви", которую мы соорудили в парке среди деревьев. Это было забавно. Однако я не предвидел, что на меня обрушатся шутки взрослых. Я терпел эти поддразнивания две недели, а потом отправил Пегги записку, уведомляющую о разводе. Вспоминая то время, я думаю, что "свадьба" оказала на нас значительное влияние.
Нас связывали романтические отношения на протяжении всех школьных лет. Они иногда прерывались, но потом мы снова оказывались вместе. С первого по восьмой классы мы обменялись множеством любовных посланий и "валентинок". Когда наши руки соприкасались в кино или на вечеринке, нас обоих бросало в жар. В девятом классе наши отношения приняли более серьезную форму. Мы начали назначать друг другу настоящие свидания. У Пегги были самые красивые ягодицы в нашей школе. Я постоянно рисовал их в моем воображении. В те годы большой популярностью пользовались свитера и обтягивающие юбки. Я до сих пор помню, как Пегги точит карандаш в классе. Она обладала великолепной пластикой.
Тогда все мои мысли имели одну направленность. Пегги нравилась мне, я хотел проводить с ней много времени. Я ещё не был морально готов к половому акту, но когда мы оставались вдвоем, мне хотелось целовать и обнимать Пегги. Это желание не было взаимным. Пегги хотела встречаться со мной, воздерживаясь от всякой физической близости. Вскоре меня охватило разочарование, и я перестал назначать Пегги свидания. Мне казалось, что она ведет себя глупо. Я принялся говорить моим одноклассникам, что Пегги ещё слишком маленькая и незрелая.
Пегги:
Я была возмущена, но ничего не сказала Джеймсу. Вместо это разработала план мести. Решила снова завоевать его, влюбить в себя, а затем бросить. Мне удалось вернуть его. Вскоре он был влюблен в меня по уши. Но мой план сорвался. Я не предвидела, что могу так сильно влюбиться сама. Мне расхотелось отпускать его от себя. Мы уже учились в десятом классе и были готовы к более серьезным отношениям.
Джеймс:
Вскоре после того, как нам исполнилось шестнадцать лет, мы начали регулярно встречаться и говорить о нашем будущем браке. Нас постоянно тянуло друг к другу. Большую часть нашего свободного времени мы проводили вместе, обнимаясь с таким пылом, словно это был наш последний день на земле. На вечеринках мы танцевали только вдвоем и обычно уходили рано, чтобы побыть наедине. Наши родители начали беспокоиться. Они пытались охладить наши взаимные чувства, советуя встречаться с другими людьми. "Встречайся с разными девушками, - уговаривала меня мать. - Ты слишком молод, чтобы связывать себя с одним человеком." Подобные наставления взрослых, возможно, соединяли нас ещё сильнее.
Одно из наиболее ярких воспоминаний того времени относится к периоду, когда Пегги провела почти неделю в постели из-за гриппа или ангины. Что именно уложило её в кровать, не столь существенно. Важны лишь новые ощущения, порожденные этими обстоятельствами. Я помню мои прикосновения к её груди под темно-бордовой ночной рубашкой. Мое сердце буквально трепетало от волнения. Я должен был сразу после школы идти на тренировку по баскетболу, но мне удавалось выкроить полчаса для свидания с Пегги. Эти моменты остались в числе самых восхитительных в моей жизни. Я испытывал настоящий восторг! Я до сих пор вспоминаю эти мгновения. Каждый должен испытать такое хоть раз в жизни. Было бы замечательно переживать такие чувства снова и снова, но невозможно сохранить необходимую для этого невинность.
Пегги:
В течение нескольких следующих месяцев мы были полностью поглощены друг другом. Мы все больше и больше предавались смелым ласкам, постоянно испытывая внутренний конфликт - допустимо это или нет? Мое южное баптистское воспитание порождало сильное чувство вины в отношении таких вещей. Я всегда принимала активное участие в церковных мероприятиях, а тем летом после десятого класса провела пару недель в другом городе, работая в составе молодежной баптистской группы. Я пела в хоре, даже солировала, а также выступала на свадьбах и похоронах.
Именно эта причастность к церковной музыке привела меня к серьезному кризису. Наша церковь организовала особую летнюю службу, которую должен был вести приглашенный священник. За музыкальное сопровождение отвечал молодой человек по имени Крис. Он был холост, и многие девушки из хора флиртовали с ним. Только не я. Однако он обратил внимание именно на меня. Джеймс в то время находился в отъезде, и я не собиралась сближаться с кем-либо. Однако я не испытывала смущения, разговаривая с Крисом. В конце концов он тоже был священником. Я не догадывалась о его планах. Он решил убедить меня в том, что мне предназначено свыше стать его женой, чтобы мы могли вместе трудиться на благо церкви. Он говорил очень убедительно. Но важнее всего было то, что эти слова соответствовали моим давним опасениям - мне казалось, что со мной может произойти несчастье, если я не посвящу свою жизнь религиозной деятельности.
Я ужасно переживала из-за предстоящего разрыва с Джеймсом, но мне казалось, что у меня нет выбора. Я знала, что никогда не смогу заставить Джеймса понять меня, поэтому решила говорить как можно меньше.
Джеймс:
Это произошло в конце июля, когда я был в Вашингтоне, где пару недель гостил у моей старшей сестры. Я ужасно скучал по Пегги и не мог дождаться возвращения домой. Я не был готов к потрясению, которое мне предстояло пережить. Вряд ли бы все это произошло, если бы не мой отъезд. Однако мое отсутствие и внутренний религиозный конфликт Пегги позволили этому человеку затронуть её душу. Она не могла остаться равнодушной к предложению "посвятить себя Богу".
Я не мог поверить собственным ушам. Отказывался поверить в реальность происходящего. Был уверен, что смогу исправить ситуацию, если мы просто обсудим её. Мы слишком сильно любили друг друга, что допустить столь внезапный разрыв. К тому же я чувствовал, что здесь не все чисто. Одно дело - быть призванной служить Господу, и совсем другое - стать женой какого-то прохвоста.
Но Пегги не желала говорить об этом. Она изложила мне факты и отказалась обсуждать их. Точнее, просто отказалась встречаться со мной в дальнейшем. Меня охватило настоящее уныние - в первый и последний раз за всю мою жизнь. Я не хотел мириться с таким положением и сильно захандрил. Родные и друзья советовали мне встречаться с другими девушками, но меня никто не интересовал, кроме Пегги. Я думал, что она по-прежнему любит меня. Был уверен в том, что её отказ встречаться со мной - всего лишь попытка справиться с этим чувством. Я знал, что она серьезно относится к своим религиозным убеждениям. Однако не мог поверить в то, что должен исчезнуть из её жизни.
Пегги:
Я многое изменила в моей жизни. Прежде я танцевала в школьном ансамбле, но в новом учебном году не вернулась туда. Перестала ходить в кино и посещать танцы. Я чувствовала, что должна избавиться от всякого легкомыслия и как можно серьезнее относиться к моим религиозным обязательствам. Описание всей гаммы моих религиозных чувств выходит за рамки этой книги. Возможно, когда-нибудь я опишу мои детские ощущения, пережитые в церкви, и изменения, которые претерпевала моя религиозность на протяжении многих лет. Сейчас я ограничусь теми моментами, которые непосредственно влияли на мои отношения с Джеймсом.
Я уверена, что будь я тогда постарше, то непременно уехала бы с Крисом и вышла за него замуж. Но мне предстояло учиться ещё два года. В школе я не могла избегать встреч с Джеймсом, как делала это летом. Мы посещали одни и те же занятия. Видеть Джеймса каждый день и обходить его стороной было для меня пыткой. Также я начала замечать в Крисе нечто такое, что заставило меня пересмотреть мое решение. Он стремился к тем же ласкам, что и Джеймс. Я не видела между ними никакой разницы - за исключением того, что Крис заставлял меня становиться вместе с ним на колени и молиться об избавлении от плотских желаний. Думаю, он был искренен в своей преданности церкви и действительно хотел, чтобы я разделила её вместе с ним. Однако его поведение шло в разрез с той чистотой помыслов, которую я по наивности рисовала в своем воображении.
Я по-прежнему любила Джеймса и разрывалась на части, не зная, что мне делать. В конце концов решила, что хочу вернуться к Джеймсу, но боялась, что уже поздно. Я бы не могла винить его, если бы он не захотел этого. Не могла заставить себя прямо спросить Джеймса. Думала, что не заслуживаю его после всей причиненной ему боли. В конце концов я поделилась моими чувствами с лучшей подругой, Кэрол.
Джеймс:
После трех месяцев без Пегги я изумился, когда Кэрол сказала мне, что Пегги хочет снова встречаться со мной. Мне не требовалось второе приглашение. Помню, что одна из моих сестер ужасно возмутилась по этому поводу. Она сказала, что я не должен возвращаться к Пегги, если у меня есть хоть капля гордости. Черт с ней, с гордостью. Я знал, чего хотел. Я любил Пегги и хотел прожить с ней всю жизнь. Охваченные ужасным волнением и трепетом, мы снова начали встречаться. Нам потребовалось некоторое время, чтобы все стало на свои места. Нас обоих переполняло физическое желание, но недавний опыт Пегги оставил свой след. В ней появилась новые сомнения относительно допустимости тех ласк, которым мы предавались прежде. Я проявлял терпение, и мы медленно приближались к осознанию того, что было важным для нас обоих - нашей взаимной любви.
Попытайтесь представить себе тот жизненный этап, на котором мы находились. Мы были молоды и наивны. Нам не исполнилось и семнадцати лет. Мы ещё учились в средней школе. Мы постоянно встречались, говорили о нашей любви и ждущем нас браке.
Семейный "шевроле" 1948 года выпуска находился в моем почти полном распоряжении. Этот факт играл весьма важную роль в нашем общении. Живя в маленьком городке, окруженном фермами и полями, мы могли уединяться практически ежедневно - для этого было достаточно запарковать машину в безлюдном уголке. Мы бы не зашли так далеко в наших ласках, если бы оставались в стенах наших домов. Нас обоих воспитывали в соответствии с правилами христианской морали. Не слишком строгих, но достаточно ясных. В результате этого мы переживали значительные внутренние противоречия.
Наши тела говорили: "То, что приносит такое удовольствие, не может быть дурным".
Однако наше сознание говорило: "Нам не следует делать это".
В течение нескольких месяцев наши ласки становились все более смелыми. Сначала нам было достаточно того, что бюстгальтер Пегги оказывался расстегнутым. На следующем этапе он снимался полностью. Правда, Пегги потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к этому, несмотря на то, что она оставалась в блузке. Снятие блузки стало очередным гигантским шагом вперед. Особенно если все происходило при дневном свете. Мне нравились вечерние свидания, но днем её груди производили на меня особенно сильное впечатление. Когда я узнал, как приятно одновременно видеть и осязать их, для нас уже не было пути к отступлению.
Наконец мы дошли до того, что Пегги стала раздеваться почти полностью, оставаясь в одних трусиках. Думаю, в этом было нечто символическое. Это напоминало нам, что мы не можем переступить последнюю черту. Мы ещё не преодолели все противоречивые установки, звучавшие в нашем сознании. Кажется, я оказался готовым к следующему шагу раньше Пегги, но не хотел принуждать её к тому, о чем она могла впоследствии пожалеть. Я стремился к длительным отношениям и не хотел рисковать ими ради кратковременного удовольствия - даже такого кратковременного удовольствия. Мы подолгу беседовали о том, что допустимо, а что - нет. Изначально мы оба считали добрачный секс грехом. Теперь мы спрашивали друг друга: "Почему? Почему свидетельство о браке разрешает заниматься сексом? Разве недостаточно того, что мы любим друг друга и готовы заключить союз на всю жизнь?" Наши тела говорили: "Да". Но сознание продолжало твердить "Нет". Обсуждения продолжались. Наши тела медленно, но верно одерживали победу. Казалось неизбежным, что скоро мы начнем заниматься сексом.
Одним апрельским днем мы зашли достаточно далеко в спальне Пегги. Мне уже неоднократно доводилось ласкать её половые органы, так же как ей - мои. Однако мы никогда не позволяли себе смотреть на половые органы друг друга. Оказалось, что Пегги никогда не разглядывала свои гениталии с помощью зеркала. Теперь мы удовлетворили свое любопытство. Это был весьма позитивный опыт. Нам требовалось убедить себя в том, что мы отдаем себе отчет в наших действиях и можем выразить нашу любовь друг к другу посредством полового акта. Вскоре я купил презерватив, и наконец мы совершили "это". Все оказалось потрясающим! Нам пришлось проделать значительную внутреннюю работу, чтобы подавить внушенные нам запреты, но мы добились успеха.
Пегги:
Приближаясь к этому событию, я переживала душевную борьбу, преодолевала чувство вины и греховности. Но я действительно любила Джеймса, а он любил меня, и дальнейшее ожидание казалось неразумным. Я не сомневалась в том, что мы останемся вместе на всю жизнь. Однако нам предстояло ещё долго ждать того времени, когда мы сможем официально связать наши судьбы.
Джеймс:
Это было началом одного из наиболее восхитительных периодов моей жизни. Мы занимались любовью на проселочных дорогах округа Монро. Нам приходилось много ездить, потому что наши сверстники также парковались в этих местах, а мы хотели скрыть степень нашей близости. Вечерами нам не составляло труда найти уединенное место. Подростки, воздерживавшиеся от настоящего секса, облюбовали несколько укромных уголков. Мы обнаружили эти места и старались избегать их.
Найти подходящее пристанище днем было гораздо труднее. Мы хотели не попасть никому на глаза. Вечером можно было рассчитывать на то, что свет фар предупредит нас о приближении машины. Вряд ли бы мы успели привести себя в порядок, однако маловероятно, что кто-то остановился бы для того, чтобы разобраться в происходящем, поскольку запаркованные машины стояли повсюду. Другое дело днем. Если бы кто-то действительно поехал по выбранной нами проселочной дороге, мы бы не успели вовремя заметить вторжение. В силу безлюдности этих мест любой человек мог остановиться и выяснить происходящее. Однако сознание этого факта нас вовсе не останавливало. Возможно, оно только добавляло к нашим ощущениям новую остроту.
О, эти дневные воскресные поездки! Лето было в самом разгаре. Вы ничего не испытали в этой жизни, если не колесили жарким летним днем по проселочным дорогам в поисках подходящего уголка. Мы начинали ласкать друг друга, как только покидали пределы города. Иногда к тому моменту, когда мы находили место для секса, наше возбуждение оказывалось столь сильным, что мы буквально срывали с себя одежду. Вечерние вылазки были чудесными, но я предпочитал им дневные. Мне нравилось видеть все происходящее. Жара, стоявшая в то лето, создавала особые ощущения. Иногда мы обливались потом так сильно, что едва не выскальзывали из объятий друг друга.
Впоследствии я долго называл это время "периодом любовной горячки". Сила желания и пыл компенсировали нехватку опыта и знаний. Это было прекрасное время. Конечно, тогда мы не могли оценить его по достоинству. Чувствовали себя обделенными. Мечтали заниматься любовью в постели. Думали, что это было бы гораздо приятнее. Пожалуй, кровать символизировала для нас нечто большее, нежели удобство. Она означала законность и свободу любви. Нас раздражала необходимость скрываться и терпеть физические неудобства в машине. Иногда мы стелили возле автомобиля пляжное полотенце или одеяло. Это вносило в ситуацию приятную перемену, однако не заменяло полностью кровать.
Поскольку у нас не было другого опыта для сравнения, мы не могли оценить эти условия по достоинству. Заднее сиденье старого "шевроле" на самом деле было отличным местом для секса - в отличие от кровати, там было обо что упереться. К тому же мы располагали значительным пространством. То, что мы не могли заниматься этим каждый день или вечер, только усиливало предвкушение и радость от происходящего. Теперь мы знаем, что подобную остроту ощущений трудно сохранять при постоянной совместной жизни.
Также нас стала тяготить необходимость использовать презерватив. Сначала мы не придавали этому значения. Получаемое нами удовольствие было так велико, что мы не воспринимали презерватив как помеху. Он казался мелочью по сравнению с испытываемым наслаждением. Постепенно ситуация начала меняться. Мы предавались более смелым экспериментам, я ласкал органы Пегги снаружи обнаженным членом и затем ненадолго вводил его внутрь. Ощущения были восхитительными. Мы начали мечтать о том дне, когда можно будет обходиться без всяких разделяющих нас барьеров. Помимо того, что презерватив притуплял физические ощущения, он также разрушал психологический настрой. Во-первых, нам приходилось прерывать занятие любовью в тот момент, когда возбуждение стремительно нарастало. Даже обладая определенным опытом, трудно надеть его, не изменив заметным образом свое душевное состояние. Во-вторых, ещё сильнее нас огорчала необходимость отвлекаться по завершении полового акта. После оргазма мы любили оставаться в объятиях друг друга, сохраняя полную близость. Эти мгновения были для нас едва ли не самыми приятными. Вскоре мы узнали, что при этом презерватив может соскользнуть, особенно в летнюю жару вследствие обильного выделения смазки. Однако нам не хотелось преждевременно разрушать наш настрой.
Помню, что в самолете я мысленно спрашивал себя: "Кому я могу рассказать?" Я чувствовал себя героем. Хотел поделиться со всем миром. Меня охватила новая жажда жизни. Я ощущал бурлившую во мне энергию. Знаю, что это звучит странно, но меня переполняла любовь к Пегги. Все эти ощущения в целом были весьма значимым и неожиданным жизненным опытом. Радость была такой сильной, что я почти игнорировал возможные отрицательные последствия. Только значительно позже я нашел в себе мужество для того, чтобы посмотреть им в глаза.
Пегги:
Я с нетерпением ждала Джеймса, что показать ему себя в обновленном виде. Во время его отсутствия я сидела на диете и изменила прическу. Когда он вернулся домой, я не заметила в нем никаких изменений. Мне показалось, что рад видеть меня не меньше, чем я - его. Но через несколько дней произошла серьезная перемена. Он замкнулся в своих эмоциях и воздвиг между нами барьер.
Однажды вечером, вскоре после его возвращения, мы отправились к другой паре на ужин. Хозяин дома работал с Джеймсом, и мы довольно давно дружили семьями. В дороге я прильнула к сидящему за рулем мужу.
- Похоже, ты действительно соскучилась по мне, - шутливо произнес Джеймс.
Я крепче стиснула его ногу и прижалась к нему ещё сильнее. Я думала о том, что разлука действительно усиливает нежность.
Когда мы приехали к друзьям, Джеймс, здороваясь с хозяйкой, поцеловал её. Меня охватило беспокойство. Я не знала, что тут было не так, но в моей голове зазвучал сигнал опасности. Мы были женаты одиннадцать лет, и Джеймс впервые поцеловал так другую женщину.
Джеймс:
То, как я поцеловал в тот вечер Джанет, не имело специфического отношения к ней. Я просто обрел новое видение мира. Испытывал больше тепла ко всем людям... и начал выражать более непосредственно мои чувства особенно к знакомым женщинам.
Пегги:
Как только мы покинули их дом, я спросила Джеймса о перемене в его поведении.
- Почему ты поцеловал сегодня Джанет?
- Что ты имеешь в виду?
- Почему ты поцеловал ее? - повторила я. - Прежде ты никогда этого не делал.
- Что с тобой? Я не нуждаюсь в какой-то особой причине для того, чтобы поцеловать её.
- И все же причина должна существовать. Человек не начинает делать такие вещи просто так, ни с того ни с сего.
- Не говори глупости.
Я не ожидала, что он рассердится. Он стал холодным и молчаливым. Чем сильнее отдалялся от меня Джеймса, тем страшнее мне становилось. К моменту нашего возвращения домой меня уже меньше всего беспокоило то, что он поцеловал Джанет. Меня пугало ощущение того, что он создает дистанцию между нами. Я попыталась достучаться до его души, когда мы оказались у себя.
- В чем дело? Почему ты не хочешь общаться со мной?
Он просто отвернулся, не желая разговаривать. Меня начало охватывать отчаяние.
- Пожалуйста, не отворачивайся от меня. Я нуждаюсь в тебе.
- Уже поздно, я устал.
Похоже, происходило нечто очень плохое. Я не могла понять причину той изоляции, в которой оказалась.
Джеймс:
По существу я прятался от Пегги - создавал дистанцию между нами, устанавливая границы того, что был готов обсуждать с ней. Я хотел избежать дискуссии, которая могла иметь даже отдаленное отношение к моему роману с Лайзой.
Пегги:
Я подумала, что если Джеймс не хочет говорить со мной, то мне, возможно, удастся приблизиться к нему с помощью секса. Но когда я попыталась проявить инициативу, он сказал: "Нет, последние пару дней ты была слишком сухой, и у меня появились болезненные ощущения."
Джеймс:
Это было правдой только отчасти. Скорее всего я испытывал дискомфортные ощущения из-за моего любовного марафона с Лайзой. Похоже, у меня была какая-то аллергическая реакция на её биохимию. Головка моего члена покраснела.
Пегги:
Я никогда не ощущала себя такой отверженной. Я начала плакать, но он продолжал лежать спиной ко мне. Он заснул, оставив меня наедине с моими страхами, которые постепенно переросли в панику. Я чувствовала себя одинокой и беспомощной. Все это напоминало кошмар. Я сделала Джеймса смыслом всей моей жизни, а теперь он отталкивал меня, и я даже не знала причину.
Я плакала так сильно, что у меня стала раскалываться голова. Я отправилась в ванную за аспирином. Мне хотелось иметь под рукой снотворное, чтобы умереть. Я пережила эту ночь, но сила моих чувств потрясла меня. Я с ужасом осознала, что даже не подумала о детях и том, что могло произойти с ними. В свете дня я попыталась разобраться в моих чувствах. Я видела, что мое отчаяние вызвано тем, что Джеймс оттолкнул меня, когда я пыталась поговорить с ним, а вовсе не конкретным эпизодом с поцелуем. Он стал лишь симптомом подлинной проблемы.
Джеймс:
Я хотел полностью отделить мои отношения с Лайзой от остальной части моей жизни. Я был полон решимости сделать так, чтобы роман не повлиял на мой брак. Это желание было нереалистичным. Моя решимость скрывать правду от Пегги означала, что некоторые темы беседы становились более опасными. Я недооценил то воздействие, который мой роман оказывал на Пегги.
Пегги:
Я замечала невидимый барьер, которые он возвел вокруг себя, чтобы держать меня на расстоянии, и могла лишь догадываться о причинах. Я не знала точно о его романе, но меня преследовало пугающее ощущение чего-то плохого. То есть в некотором смысле знала, но не была уверена на сто процентов.
Значительно позже, когда Джеймс вспоминал подробности своего первого романа, он датировал его сентябрем 1965 года.
- Ты уверен? - спросила я.
- Кажется, я не ошибаюсь. Знаю, что это произошло на съезде в Нью-Йорке.
- А по-моему, это скорее всего произошло в сентябре 1966. Именно тогда я почувствовала, что ты отдаляешься от меня. В тот момент я не знала, что именно происходит, но чувствовала важность этого.
- Думаю, ты права. Теперь мне тоже кажется, что это был съезд 1966 года.
Существенно не то, что я определила время точнее Джеймса. Самое главное заключается в том, что мои ощущения оказались такими сильными. По моему убеждению, существует несколько видов знания о чем-то. Один связан с обладанием информацией, другой - с эмоциональным восприятием. Интуитивное ощущение того, что ваш партнер завел роман, может причинять значительную боль. По-моему, многие женщины "знают" о романах мужей именно в таком смысле и тайно страдают, решая дилемму о том, как следует вести себя.
Часто внимание фокусируется на боли, вызванной раскрытием тайны, но не на боли подозрений. Только двадцать процентов женщин, которым изменяют мужья, с достоверностью узнают правду. Восемьдесят процентов предположительно остаются в неведении и поэтому "не подвергаются боли". Но на самом деле мы страдаем. Безмолвный ползучий рак влияет на все, что мы делаем. Он постоянно присутствует в нас, оборачиваясь страхом, тревогой, неопределенностью, чувством уязвленной гордости.
Этой боли подвержены не только женщины и не только супружеские пары. Я пишу с позиции замужней женщины, чей муж имел романы, потому что таков мой личный опыт. Но описываемые мною чувства относятся и к мужчине, который подозревает жену в неверности, и к любому человеку, связанному со своим партнером длительным союзом. То же самое справедливо в отношении того, как Джеймс описывает свой опыт. Эти исследования применимы к каждому человеку, имеющему тайный роман. Мы выражаем наши личные чувства, но они представляют область, интересующую каждого участника любовных отношений.
Глава вторая
Молодые и наивные
Джеймс:
Мы с Пегги были знакомы с раннего детства. Мы росли вместе в одном городке на берегу Миссисипи. Эта глава, посвященная нашей юности, позволит лучше понять наш более поздний опыт. Также она объясняет, почему Пегги удавалось замечать перемены в моем поведении, когда я начал заводить романы. Два человека, которых связывает столь длительная близость, обретают способность замечать важные перемены друг в друге.
Наши ранние представления о браке были вполне традиционными. Вероятно, наш брак был предопределен в годы нашего детства. В возрасте пяти лет мы жили в домах, стоявших через улицу друг от друга. Когда нам было по шесть лет, мы сыграли детскую свадьбу. Пегги была невестой, а я - женихом. Мой лучший друг повенчал нас в "церкви", которую мы соорудили в парке среди деревьев. Это было забавно. Однако я не предвидел, что на меня обрушатся шутки взрослых. Я терпел эти поддразнивания две недели, а потом отправил Пегги записку, уведомляющую о разводе. Вспоминая то время, я думаю, что "свадьба" оказала на нас значительное влияние.
Нас связывали романтические отношения на протяжении всех школьных лет. Они иногда прерывались, но потом мы снова оказывались вместе. С первого по восьмой классы мы обменялись множеством любовных посланий и "валентинок". Когда наши руки соприкасались в кино или на вечеринке, нас обоих бросало в жар. В девятом классе наши отношения приняли более серьезную форму. Мы начали назначать друг другу настоящие свидания. У Пегги были самые красивые ягодицы в нашей школе. Я постоянно рисовал их в моем воображении. В те годы большой популярностью пользовались свитера и обтягивающие юбки. Я до сих пор помню, как Пегги точит карандаш в классе. Она обладала великолепной пластикой.
Тогда все мои мысли имели одну направленность. Пегги нравилась мне, я хотел проводить с ней много времени. Я ещё не был морально готов к половому акту, но когда мы оставались вдвоем, мне хотелось целовать и обнимать Пегги. Это желание не было взаимным. Пегги хотела встречаться со мной, воздерживаясь от всякой физической близости. Вскоре меня охватило разочарование, и я перестал назначать Пегги свидания. Мне казалось, что она ведет себя глупо. Я принялся говорить моим одноклассникам, что Пегги ещё слишком маленькая и незрелая.
Пегги:
Я была возмущена, но ничего не сказала Джеймсу. Вместо это разработала план мести. Решила снова завоевать его, влюбить в себя, а затем бросить. Мне удалось вернуть его. Вскоре он был влюблен в меня по уши. Но мой план сорвался. Я не предвидела, что могу так сильно влюбиться сама. Мне расхотелось отпускать его от себя. Мы уже учились в десятом классе и были готовы к более серьезным отношениям.
Джеймс:
Вскоре после того, как нам исполнилось шестнадцать лет, мы начали регулярно встречаться и говорить о нашем будущем браке. Нас постоянно тянуло друг к другу. Большую часть нашего свободного времени мы проводили вместе, обнимаясь с таким пылом, словно это был наш последний день на земле. На вечеринках мы танцевали только вдвоем и обычно уходили рано, чтобы побыть наедине. Наши родители начали беспокоиться. Они пытались охладить наши взаимные чувства, советуя встречаться с другими людьми. "Встречайся с разными девушками, - уговаривала меня мать. - Ты слишком молод, чтобы связывать себя с одним человеком." Подобные наставления взрослых, возможно, соединяли нас ещё сильнее.
Одно из наиболее ярких воспоминаний того времени относится к периоду, когда Пегги провела почти неделю в постели из-за гриппа или ангины. Что именно уложило её в кровать, не столь существенно. Важны лишь новые ощущения, порожденные этими обстоятельствами. Я помню мои прикосновения к её груди под темно-бордовой ночной рубашкой. Мое сердце буквально трепетало от волнения. Я должен был сразу после школы идти на тренировку по баскетболу, но мне удавалось выкроить полчаса для свидания с Пегги. Эти моменты остались в числе самых восхитительных в моей жизни. Я испытывал настоящий восторг! Я до сих пор вспоминаю эти мгновения. Каждый должен испытать такое хоть раз в жизни. Было бы замечательно переживать такие чувства снова и снова, но невозможно сохранить необходимую для этого невинность.
Пегги:
В течение нескольких следующих месяцев мы были полностью поглощены друг другом. Мы все больше и больше предавались смелым ласкам, постоянно испытывая внутренний конфликт - допустимо это или нет? Мое южное баптистское воспитание порождало сильное чувство вины в отношении таких вещей. Я всегда принимала активное участие в церковных мероприятиях, а тем летом после десятого класса провела пару недель в другом городе, работая в составе молодежной баптистской группы. Я пела в хоре, даже солировала, а также выступала на свадьбах и похоронах.
Именно эта причастность к церковной музыке привела меня к серьезному кризису. Наша церковь организовала особую летнюю службу, которую должен был вести приглашенный священник. За музыкальное сопровождение отвечал молодой человек по имени Крис. Он был холост, и многие девушки из хора флиртовали с ним. Только не я. Однако он обратил внимание именно на меня. Джеймс в то время находился в отъезде, и я не собиралась сближаться с кем-либо. Однако я не испытывала смущения, разговаривая с Крисом. В конце концов он тоже был священником. Я не догадывалась о его планах. Он решил убедить меня в том, что мне предназначено свыше стать его женой, чтобы мы могли вместе трудиться на благо церкви. Он говорил очень убедительно. Но важнее всего было то, что эти слова соответствовали моим давним опасениям - мне казалось, что со мной может произойти несчастье, если я не посвящу свою жизнь религиозной деятельности.
Я ужасно переживала из-за предстоящего разрыва с Джеймсом, но мне казалось, что у меня нет выбора. Я знала, что никогда не смогу заставить Джеймса понять меня, поэтому решила говорить как можно меньше.
Джеймс:
Это произошло в конце июля, когда я был в Вашингтоне, где пару недель гостил у моей старшей сестры. Я ужасно скучал по Пегги и не мог дождаться возвращения домой. Я не был готов к потрясению, которое мне предстояло пережить. Вряд ли бы все это произошло, если бы не мой отъезд. Однако мое отсутствие и внутренний религиозный конфликт Пегги позволили этому человеку затронуть её душу. Она не могла остаться равнодушной к предложению "посвятить себя Богу".
Я не мог поверить собственным ушам. Отказывался поверить в реальность происходящего. Был уверен, что смогу исправить ситуацию, если мы просто обсудим её. Мы слишком сильно любили друг друга, что допустить столь внезапный разрыв. К тому же я чувствовал, что здесь не все чисто. Одно дело - быть призванной служить Господу, и совсем другое - стать женой какого-то прохвоста.
Но Пегги не желала говорить об этом. Она изложила мне факты и отказалась обсуждать их. Точнее, просто отказалась встречаться со мной в дальнейшем. Меня охватило настоящее уныние - в первый и последний раз за всю мою жизнь. Я не хотел мириться с таким положением и сильно захандрил. Родные и друзья советовали мне встречаться с другими девушками, но меня никто не интересовал, кроме Пегги. Я думал, что она по-прежнему любит меня. Был уверен в том, что её отказ встречаться со мной - всего лишь попытка справиться с этим чувством. Я знал, что она серьезно относится к своим религиозным убеждениям. Однако не мог поверить в то, что должен исчезнуть из её жизни.
Пегги:
Я многое изменила в моей жизни. Прежде я танцевала в школьном ансамбле, но в новом учебном году не вернулась туда. Перестала ходить в кино и посещать танцы. Я чувствовала, что должна избавиться от всякого легкомыслия и как можно серьезнее относиться к моим религиозным обязательствам. Описание всей гаммы моих религиозных чувств выходит за рамки этой книги. Возможно, когда-нибудь я опишу мои детские ощущения, пережитые в церкви, и изменения, которые претерпевала моя религиозность на протяжении многих лет. Сейчас я ограничусь теми моментами, которые непосредственно влияли на мои отношения с Джеймсом.
Я уверена, что будь я тогда постарше, то непременно уехала бы с Крисом и вышла за него замуж. Но мне предстояло учиться ещё два года. В школе я не могла избегать встреч с Джеймсом, как делала это летом. Мы посещали одни и те же занятия. Видеть Джеймса каждый день и обходить его стороной было для меня пыткой. Также я начала замечать в Крисе нечто такое, что заставило меня пересмотреть мое решение. Он стремился к тем же ласкам, что и Джеймс. Я не видела между ними никакой разницы - за исключением того, что Крис заставлял меня становиться вместе с ним на колени и молиться об избавлении от плотских желаний. Думаю, он был искренен в своей преданности церкви и действительно хотел, чтобы я разделила её вместе с ним. Однако его поведение шло в разрез с той чистотой помыслов, которую я по наивности рисовала в своем воображении.
Я по-прежнему любила Джеймса и разрывалась на части, не зная, что мне делать. В конце концов решила, что хочу вернуться к Джеймсу, но боялась, что уже поздно. Я бы не могла винить его, если бы он не захотел этого. Не могла заставить себя прямо спросить Джеймса. Думала, что не заслуживаю его после всей причиненной ему боли. В конце концов я поделилась моими чувствами с лучшей подругой, Кэрол.
Джеймс:
После трех месяцев без Пегги я изумился, когда Кэрол сказала мне, что Пегги хочет снова встречаться со мной. Мне не требовалось второе приглашение. Помню, что одна из моих сестер ужасно возмутилась по этому поводу. Она сказала, что я не должен возвращаться к Пегги, если у меня есть хоть капля гордости. Черт с ней, с гордостью. Я знал, чего хотел. Я любил Пегги и хотел прожить с ней всю жизнь. Охваченные ужасным волнением и трепетом, мы снова начали встречаться. Нам потребовалось некоторое время, чтобы все стало на свои места. Нас обоих переполняло физическое желание, но недавний опыт Пегги оставил свой след. В ней появилась новые сомнения относительно допустимости тех ласк, которым мы предавались прежде. Я проявлял терпение, и мы медленно приближались к осознанию того, что было важным для нас обоих - нашей взаимной любви.
Попытайтесь представить себе тот жизненный этап, на котором мы находились. Мы были молоды и наивны. Нам не исполнилось и семнадцати лет. Мы ещё учились в средней школе. Мы постоянно встречались, говорили о нашей любви и ждущем нас браке.
Семейный "шевроле" 1948 года выпуска находился в моем почти полном распоряжении. Этот факт играл весьма важную роль в нашем общении. Живя в маленьком городке, окруженном фермами и полями, мы могли уединяться практически ежедневно - для этого было достаточно запарковать машину в безлюдном уголке. Мы бы не зашли так далеко в наших ласках, если бы оставались в стенах наших домов. Нас обоих воспитывали в соответствии с правилами христианской морали. Не слишком строгих, но достаточно ясных. В результате этого мы переживали значительные внутренние противоречия.
Наши тела говорили: "То, что приносит такое удовольствие, не может быть дурным".
Однако наше сознание говорило: "Нам не следует делать это".
В течение нескольких месяцев наши ласки становились все более смелыми. Сначала нам было достаточно того, что бюстгальтер Пегги оказывался расстегнутым. На следующем этапе он снимался полностью. Правда, Пегги потребовалось какое-то время, чтобы привыкнуть к этому, несмотря на то, что она оставалась в блузке. Снятие блузки стало очередным гигантским шагом вперед. Особенно если все происходило при дневном свете. Мне нравились вечерние свидания, но днем её груди производили на меня особенно сильное впечатление. Когда я узнал, как приятно одновременно видеть и осязать их, для нас уже не было пути к отступлению.
Наконец мы дошли до того, что Пегги стала раздеваться почти полностью, оставаясь в одних трусиках. Думаю, в этом было нечто символическое. Это напоминало нам, что мы не можем переступить последнюю черту. Мы ещё не преодолели все противоречивые установки, звучавшие в нашем сознании. Кажется, я оказался готовым к следующему шагу раньше Пегги, но не хотел принуждать её к тому, о чем она могла впоследствии пожалеть. Я стремился к длительным отношениям и не хотел рисковать ими ради кратковременного удовольствия - даже такого кратковременного удовольствия. Мы подолгу беседовали о том, что допустимо, а что - нет. Изначально мы оба считали добрачный секс грехом. Теперь мы спрашивали друг друга: "Почему? Почему свидетельство о браке разрешает заниматься сексом? Разве недостаточно того, что мы любим друг друга и готовы заключить союз на всю жизнь?" Наши тела говорили: "Да". Но сознание продолжало твердить "Нет". Обсуждения продолжались. Наши тела медленно, но верно одерживали победу. Казалось неизбежным, что скоро мы начнем заниматься сексом.
Одним апрельским днем мы зашли достаточно далеко в спальне Пегги. Мне уже неоднократно доводилось ласкать её половые органы, так же как ей - мои. Однако мы никогда не позволяли себе смотреть на половые органы друг друга. Оказалось, что Пегги никогда не разглядывала свои гениталии с помощью зеркала. Теперь мы удовлетворили свое любопытство. Это был весьма позитивный опыт. Нам требовалось убедить себя в том, что мы отдаем себе отчет в наших действиях и можем выразить нашу любовь друг к другу посредством полового акта. Вскоре я купил презерватив, и наконец мы совершили "это". Все оказалось потрясающим! Нам пришлось проделать значительную внутреннюю работу, чтобы подавить внушенные нам запреты, но мы добились успеха.
Пегги:
Приближаясь к этому событию, я переживала душевную борьбу, преодолевала чувство вины и греховности. Но я действительно любила Джеймса, а он любил меня, и дальнейшее ожидание казалось неразумным. Я не сомневалась в том, что мы останемся вместе на всю жизнь. Однако нам предстояло ещё долго ждать того времени, когда мы сможем официально связать наши судьбы.
Джеймс:
Это было началом одного из наиболее восхитительных периодов моей жизни. Мы занимались любовью на проселочных дорогах округа Монро. Нам приходилось много ездить, потому что наши сверстники также парковались в этих местах, а мы хотели скрыть степень нашей близости. Вечерами нам не составляло труда найти уединенное место. Подростки, воздерживавшиеся от настоящего секса, облюбовали несколько укромных уголков. Мы обнаружили эти места и старались избегать их.
Найти подходящее пристанище днем было гораздо труднее. Мы хотели не попасть никому на глаза. Вечером можно было рассчитывать на то, что свет фар предупредит нас о приближении машины. Вряд ли бы мы успели привести себя в порядок, однако маловероятно, что кто-то остановился бы для того, чтобы разобраться в происходящем, поскольку запаркованные машины стояли повсюду. Другое дело днем. Если бы кто-то действительно поехал по выбранной нами проселочной дороге, мы бы не успели вовремя заметить вторжение. В силу безлюдности этих мест любой человек мог остановиться и выяснить происходящее. Однако сознание этого факта нас вовсе не останавливало. Возможно, оно только добавляло к нашим ощущениям новую остроту.
О, эти дневные воскресные поездки! Лето было в самом разгаре. Вы ничего не испытали в этой жизни, если не колесили жарким летним днем по проселочным дорогам в поисках подходящего уголка. Мы начинали ласкать друг друга, как только покидали пределы города. Иногда к тому моменту, когда мы находили место для секса, наше возбуждение оказывалось столь сильным, что мы буквально срывали с себя одежду. Вечерние вылазки были чудесными, но я предпочитал им дневные. Мне нравилось видеть все происходящее. Жара, стоявшая в то лето, создавала особые ощущения. Иногда мы обливались потом так сильно, что едва не выскальзывали из объятий друг друга.
Впоследствии я долго называл это время "периодом любовной горячки". Сила желания и пыл компенсировали нехватку опыта и знаний. Это было прекрасное время. Конечно, тогда мы не могли оценить его по достоинству. Чувствовали себя обделенными. Мечтали заниматься любовью в постели. Думали, что это было бы гораздо приятнее. Пожалуй, кровать символизировала для нас нечто большее, нежели удобство. Она означала законность и свободу любви. Нас раздражала необходимость скрываться и терпеть физические неудобства в машине. Иногда мы стелили возле автомобиля пляжное полотенце или одеяло. Это вносило в ситуацию приятную перемену, однако не заменяло полностью кровать.
Поскольку у нас не было другого опыта для сравнения, мы не могли оценить эти условия по достоинству. Заднее сиденье старого "шевроле" на самом деле было отличным местом для секса - в отличие от кровати, там было обо что упереться. К тому же мы располагали значительным пространством. То, что мы не могли заниматься этим каждый день или вечер, только усиливало предвкушение и радость от происходящего. Теперь мы знаем, что подобную остроту ощущений трудно сохранять при постоянной совместной жизни.
Также нас стала тяготить необходимость использовать презерватив. Сначала мы не придавали этому значения. Получаемое нами удовольствие было так велико, что мы не воспринимали презерватив как помеху. Он казался мелочью по сравнению с испытываемым наслаждением. Постепенно ситуация начала меняться. Мы предавались более смелым экспериментам, я ласкал органы Пегги снаружи обнаженным членом и затем ненадолго вводил его внутрь. Ощущения были восхитительными. Мы начали мечтать о том дне, когда можно будет обходиться без всяких разделяющих нас барьеров. Помимо того, что презерватив притуплял физические ощущения, он также разрушал психологический настрой. Во-первых, нам приходилось прерывать занятие любовью в тот момент, когда возбуждение стремительно нарастало. Даже обладая определенным опытом, трудно надеть его, не изменив заметным образом свое душевное состояние. Во-вторых, ещё сильнее нас огорчала необходимость отвлекаться по завершении полового акта. После оргазма мы любили оставаться в объятиях друг друга, сохраняя полную близость. Эти мгновения были для нас едва ли не самыми приятными. Вскоре мы узнали, что при этом презерватив может соскользнуть, особенно в летнюю жару вследствие обильного выделения смазки. Однако нам не хотелось преждевременно разрушать наш настрой.