Волховский Олег. Люди огня

   — Это и есть секретное задание. Эти люди со мной.
   Артем кивнул.
   — Сейчас мы откроем.
   Стас бросился ему на помощь. Сияющие металлические двери распахнулись нам навстречу, и мы шагнули в Храм.
   Я победно посмотрел на Плантара. Вот как мы здорово вошли! Без единого выстрела! И все благодаря мне.
   Реакция Жана меня удивила.
   — Секретное задание, значит? — сквозь зубы процедил он. — Дима!
   Я почувствовал холод клинка у горла.
   — Свяжи его! — приказал Плантар.
   Мне сложили руки за спиной и стянули ремнем. Пистолет отобрали.
   — Ну спасибо! — усмехнулся я. — Привязали к мачте, как обещали.
   — Это ловушка? — спросил Плантар.
   — Боже упаси! Кроме джиннов и бессмертных сяней, никого там не найдете — все, как обещал.
   — Не поминал бы ты Бога, Пьер. Если это ловушка — умрешь первым.
   — Если вы здесь поляжете — я все равно умру. Эммануил давно обещает даровать мне инфернальное тело. Очередность не так важна.
   Жан не удостоил меня ответом, он шел к алтарю.
   — За алтарем, метрах в трех, лестница в Колодец Душ, — сказал я.
   — Ничего не вижу.
   — Тогда отойди!
   Под бдительным присмотром Димы я обошел алтарь и нащупал ногой тайный механизм. На полу словно раскрылся затвор старого фотоаппарата: каменные лепестки разъехались в стороны, открывая колодец с лестницей.
   — Колодец Душ в принципе место открытое для посещения, но не всегда и не для всех. Свет есть у кого-нибудь?
   Плантар зажег свечу и начал спускаться.
   — Пойдемте!
   Колодец Душ — каменный грот с двумя маленькими алтарями. Плантар посмотрел на меня:
   — Который?
   — Не знаю.
   — Ребята, попробуйте оба.
   Рыцари разделились и попытались сдвинуть алтарные камни. Безрезультатно.
   — Там, наверное, механизм, аналогичный храмовому, — предположил Плантар.
   — Не знаю, — я выразительно пожал плечами. — Я не был в нижнем храме.
   Плантар яростно взглянул на меня.
   — Пьер, попробуй!
   Я прекрасно понимал, о чем он думает: Колодец Душ — идеальная мышеловка. Как выйти наверх, известно только мне, как войти в нижний храм — возможно, никому или тоже только мне.
   — Ладно, — сказал я и направился к одному из алтарей. Мой выбор был совершенно случаен.
   — Пьер! — тихо, как шелест осенней листвы. Голос Терезы.
   Я обернулся.
   Она стояла на коленях у другого алтаря, положив на него руки. Камень разгорался теплым солнечным светом.
   — Этот! — сказал я и шагнул к нему.
   Камень дрогнул и отъехал в сторону. Это не добавило Плантару доверия ко мне.
   — Так! — сказал он, и я понял, что ни он, ни остальные рыцари ни Терезы, ни света не видели.
   Я поискал глазами отца Иоанна. Он-то должен был видеть, если только это не плод моего больного воображения.
   Святой вышел вперед, едва взглянул на меня без всякого выражения и направился к камню. Махнул рукой остальным:
   — Пойдемте!
   Рук мне не развязали, так что спускаться по крутой винтовой лестнице было весьма неудобно. Дима изредка поддерживал меня под локоть, чем напоминал о своем присутствии, и я косился на его обнаженный клинок.
   Наконец, я увидел дно колодца, метрах в пяти под нами, слабо освещенное свечой Жана. Спустились. Лестница упиралась в гладкую каменную стену. Плантар обернулся ко мне.
   — Ну?
   — Еще один движущийся камень, очевидно, — сказал я.
   — Открывай!
   — У меня руки связаны.
   — В Колодце Душ это тебе не помешало.
   Я подошел вплотную к скале. Дверной проем был явный. Обсидиановое полукружье романской арки, и в ней, как в раме, гладкий камень — предполагаемая дверь.
   — Посветите мне!
   Жан провел свечой вдоль арки. Никаких признаков тайной пружины. Может быть, дверь вообще не открывается с этой стороны.
   — Подальше от двери. Механизм не обязательно у арки.
   Посветили подальше. Я вздохнул. Возможно, мы ищем то, чего нет вовсе, и от этого замка один ключ — воля Эммануила. Или Бога.
   Я поднял глаза к каменному потолку. Шепнул: «Тереза!»
   Ничего.
   Обернулся к остальным и заметил взгляд Раевского, обращенный к Плантару. Взгляд содержал вопрос. Мне не надо было объяснять, какой.
   Жан сделал движение правой рукой, вверх-вниз, от запястья: успокойся, не сейчас. И я мигом нашел в нём по крайней мере три положительных качества: Плантар был уравновешен, рассудителен и очень спокоен. Может быть, я и назову его государем, если, конечно, мы выйдем отсюда.
   — Что делать будем? — спросил Дима.
   — Подождем. Подумаем.
   Мучительно тянулись минуты в поисках выхода, которого не было.
   Стало жарко. Я коснулся пальцами двери за своей спиной и тут же отдернул руку. Отошел на шаг, резко повернулся.
   — Жан, смотри!
   Еще минуту ничего не происходило. Вдруг по камню пробежал алый всполох, словно отсвет костра, и раздались отдаленный гул и низкий вой, как от ветра. Наверное, такой ветер дует в аду над пылающими рвами.
   Дверь разгоралась алым, словно ее подожгли изнутри.
   — Франц, Мишель, к двери! — скомандовал План-тар. — Держите проем. Остальные — назад! Пьер, тебя касается! Будьте наготове!
   Я отошел назад, за спины рыцарей, и поднялся на ступеньку, чтобы видеть дверь. Жан накрыл рукой и затушил свечу, так что теперь только пылающая скала заливала все алым сиянием.
   Гул сменился скрежетом, и скала поползла вверх. Прямо перед нами стоял Эммануил и держал Копье. На острие набухала багровая капля. Он был в черном. Черная свободная мантия. Как это смотрелось! Черный цвет ему шел куда больше, чем белый. За спиной у Господа стояли Мария Новицкая в черном платье с алыми искрами, Марк, Иоанн и Филипп.
   — Дима, — шепнул Плантар. Я скорее понял это, чем услышал.
   Раевский взял меня за локоть, и я почувствовал у горла холод его меча.
   Эммануил сразу узнал меня — как ни пытались рыцари отойти в тень, перед дверью было слишком мало места.
   — Здравствуй, Пьетрос! Что, привели тебя, как овечку на привязи? Нашел к кому бежать!
   Этой фразой он спас мне жизнь.
   — Дима, стой! — тихий голос Плантара. — Уведи его повыше.
   Я еще успел услышать, как Эммануил приказал кому-то у себя за спиной:
   — Взять их! — и бросил Иоанну: — Иди! Ты знаешь, что делать!
   Раевский утащил меня вверх ступеней на пятнадцать, лестница успела пару раз повернуть, но в колодец в центре шахты было видно, что происходит внизу. В проем ворвались двое: джинн и даосский сянь. Плантаровы рыцари встретили их плечом к плечу. Звон мечей слился с гулом подземного огня в единую инфернальную песню. Реквием.
   Алое свечение джинна и синеватое даосского бессмертного: люди огня и люди льда.
   — К стене! — скомандовал Дима, и я больше не мог видеть то, что происходит внизу. Только слышать. Я понимал, что это не надолго: человек практически бессилен против сяня, против джинна — тем более. Навалиться толпой люди Плантара не могли — слишком тесно.
   Отец Иоанн и Плантар встали на пару ступенек выше нас.
   — Жан! — позвал я.
   Он шагнул ко мне.
   — Эммануил послал Иоанна за подмогой. Думаю, это будут джинны или сяни, или и те, и другие, — я указал взглядом наверх. — Оттуда.
   — Сколько?
   — Вам хватит. На Двараке около сорока сяней под командованием Хун Сянь, девы меча. Всего было восемьдесят один, двадцать Эммануил подарил в качестве телохранителей Варфоломею и восемнадцать здесь. Остается сорок два. Джиннов много. Учитывая, что вас одиннадцать, их число в первом приближении можно считать бесконечным. Вас просто возьмут в тиски.
   — Что ты предлагаешь?
   — Прорываться вниз, в зал.
   — Нас и так очень мало. А значит, мы сильнее в обороне. Открытое сражение в большом помещении — верная смерть. Сколько времени уйдет на то, чтобы привести войско с Двараки?
   — Давай считать. Иоанну нужно подняться вверх по лестнице. Сколько мы спускались?
   — Минут пятнадцать.
   — Так и посчитаем: пятнадцать минут. А потом, на Двараку можно элементарно позвонить. Даже если вся связь вырубится, думаю, эта будет работать. Сяни движутся быстро, джинны — тем более. По последним и считаем. Не более пятнадцати минут. Итого полчаса.
   Плантар кивнул:
   — Спасибо за информацию.
   Я хмыкнул.
   В Знаке разгоралась боль. Не так, как при прикосновении святого, не резко, постепенно, но Эммануилову печать заливало огнем.
   Я обернулся. Отец Иоанн воздел руки к каменному своду и молился. Боль усилилась. Я прислонился к стене. Ступени узкие. Что будет, если я упаду на колени? Лестница не огорожена.
   Руки Святого начали светиться тем же теплым солнечным светом, которым разгорался алтарь под ладонями Терезы. Боль стала нестерпимой. Я застонал и начал медленно сползать по стене. Жан подхватил меня под руку. Я замотал головой:
   — Прекратите!
   — Нет!
   — Дима! Ладно, развяжи его.
   Ремни разрезали, но я не почувствовал облегчения. Свет заполнил колодец. Я был внутри света. Боль вырвалась из Знака и заполнила все тело. Отломайся всухую! Наверное, это оно и есть.
   С помощью Плантара я опустился на колени и привалился к стене — по внешней окружности ступени пошире. Инфернальный реквием из воя огня и звона клинков отдалился и почти затих для меня. Была только боль. Никогда мне не было так плохо. И непостижимым образом никогда мне не было так хорошо.
   Я толком не понимал, что происходит: сквозь пелену боли снизу проникали крики, гул и звон мечей. Время застыло и растянулось в бесконечность.
   Шум сверху, словно в колодец падает огненный поток.
   Плантар медленно-медленно, как во сне, вынимает меч, наклоняется, трясет меня за плечо.
   — Пьер, мы прорываемся! Встанешь и спустишься за нами. Как только мы уйдем — сразу станет легче. Сверху спускается войско Эммануила. — Он выпрямился, бросил Раевскому: — Дима! За мной!
   И побежал вниз по лестнице. За ним Раевский и отец Иоанн, унося с собой золотое облако света.
   Я оказался во тьме, и боль отпустила. Попытался встать и снова упал на колени. Слабость, как после долгой болезни.
   Сверху слышался гул, и алые сполохи играли на стерах почти над моей головой.
   — Пьер! — рядом стояла Тереза и протягивала мне пуку. — Вставай!
   Я взял ее пальчики, боль в Знаке вернулась, но показалась булавочным уколом по сравнению с тем, что было.
   Почти над нами, ступенях в десяти выше по лестнице, колыхнулись алые одежды джинна.
   — Быстрей! — закричала Тереза и рванулась вниз.
   У основания лестницы лежали мертвые и умирающие: сяни, джинны и люди. Спотыкаясь о мертвые тела, мы выскочили в дверной проем. Здесь было то же побоище.
   Эммануил стоял посреди этого кровавого месива и опирался на Копье. По правую руку от него — Марк, по левую — Филипп и чуть позади — Мария. Ни джиннов, ни сяней больше не было.
   Я услышал, как за нашей спиной с грохотом встала на место раскаленная скала двери, преграждая путь подкреплению Эммануила.
   Чуть впереди меня стоял Плантар и отец Иоанн. По правую и левую руку от них — двое рыцарей: Раевский и чех Вацлав — все, только двое.
   Эммануил окинул меня взглядом, заметил несвязанные руки, усмехнулся.
   — И ты, Пьетрос! Значит, все-таки с ними.
   И я мигом понял свое место в Дантовом Аду: на девятом круге, рядом с Брутом и Иудой, в одной из пастей Люцифера.
   Марк и Филипп держали пистолеты, Нас всех, в отличие от них, огнестрельное оружие берет. Похоже, мы прорывались на собственный расстрел.
   — Стреляйте! — холодно приказал Эммануил.
   — Ложись! — крикнул Плантар.
   Обе команды прозвучали почти одновременно.
   Я упал за труп одного из сянёй, почти не надеясь, что это поможет, пули вполне могли пройти насквозь. Но нет! Они только звякнули по чешуе бессмертного и срикошетили вниз.
   Я оглянулся.
   Раевский закрыл собой отца Иоанна и упал вместе с ним. Димина рубашка окрасилась кровью. Прозвучал еще один залп по Плантару и Вацлаву. По-моему, Жан тоже был ранен.
   Я понял, что следующего выстрела мы не переживем.
   Отец Иоанн встал на колени и начал молитву. Раевский закрыл его собой. Время снова застыло, и на меня нахлынула боль. Краем глаза я увидел, как за спиной Эммануила застонала и упала Мария.
   К Эммануилу медленно шла Тереза. Шла, не касаясь пола и мертвецов, лежавших вплотную друг к другу. Белые одежды летели и струились, и оставались чисты: ни капли крови.
   Он усмехнулся.
   — А-а! Привет тебе, белошвейка! Привет, гризетка! Милая Тереза, что увела у меня апостола. Видно, Всевышнего так достала твоя пошлая повесть, что он решил послать тебя ко мне, чтобы навсегда избавиться от автора.
   Она промолчала. Эммануил рассмеялся.
   — Думаешь, одолеешь меня? Попробуй!
   Она подошла и взялась за Копье рядом с его рукой.
   Он улыбался. Я уже видел эту улыбку Иоанна Крестителя Леонардо. Копье раскалилось. Солнечное сияние текло вверх, чередуясь с алыми струями огня. Древко потемнело и задымилось. С острия сорвалась молния и ударила в купол.
   — Стреляйте! — бросил он своим апостолам.
   Им было не лучше, чем мне, если не хуже. Филипп упал на колени и выронил оружие. Марк держался из последних сил, пистолет дрожал в его руке. Он выстрелил по Терезе. Она не заметила пуль.
   — Не в нее, идиот! В старика!
   Марк упал на колени, как и Филипп, но смог поднять пистолет и нажать на курок. В Иоанна он не попал, зато Раевский вздрогнул, обмяк и начал сползать на пол.
   Потом пули летели вразброд, никому не причиняя вреда. Марк падал навзничь, механически расстреливая обойму.
   Раздался грохот: в свод ударила вторая молния. Эммануил и Тереза так и стояли в центре, держась за Копье. Эммануил улыбался, гордо, с вызовом. Тереза на мгновение обернулась. Плотно сжатые губы. Взгляд воина.
   И тогда поднялся Плантар. С трудом, тяжело дыша, рубашка в крови. Он закашлялся, пошатнулся, но сделал шаг. У нижней губы застыла капелька крови.
   — Вот и король без королевства! — усмехнулся Эммануил. — Что, положил своих подданных, Иоанн Безземельный?
   Жан не ответил, он был слишком занят тем, чтобы заставить себя сделать еще три шага. Тереза протянула ему левую руку. Он сжал ее в своей, шагнул к Господу и схватил Копье рядом с Терезой. Его дыхание стало ровнее, он выпрямился и улыбнулся в лицо своему врагу.
   Мышцы на руке Жана напряглись, на тыльной стороне кисти выступили вены. Он пытался наклонить Копье к Эммануилу. Тот побледнел, улыбка превратилась в гримасу. Копье подалось и оторвалось от пола.
   И тогда Плантар ударил. На лице Эммануила мелькнуло удивление, и больше я не видел этого лица, потому что он согнулся и начал падать. Тогда Жан выдернул Колье. Эммануил упал ничком. Черная одежда и белые кисти рук из-под мантии. Дрогнули и застыли.
   Жан выпрямился, встал, тяжело опираясь на Копье.
   — Все, — тихо сказал он.
   К нему бросились Иоанн и Вацлав.
   — Мне не нужна помощь, — сказал Плантар.
   Золотой свет угас, и вместе с ним угасла моя боль. Я смог встать. Жан Плантар, отец Иоанн, Тереза, почти материальная и видимая для всех, Вацлав, последний оставшийся в живых рыцарь Грааля — они готовы были танцевать на его трупе! Я был не с ними. Мне хотелось подойти к Эммануилу, встать на колени, коснуться его плеча и сказать:
   — Господи, прости меня!
   Они ничего не видели: ни того, как села на полу Мария, ни очнувшегося Филиппа, ни Марка, поднимающего пистолет. Марк с усмешкой смотрел на меня, потом перевёл взгляд на Плантара. Он выбирал цель.
   — Марк! — крикнул я.
   Жан среагировал мгновенно. Марк не успел выстрелить, потому что его сердце пронзило Копье Судьбы. Вацлав бросился к Филиппу, но тот уже подобрал пистолет, отпрянул назад и выстрелил. Чех споткнулся и упал, он был ранен. Я вспомнил, что у Филиппа почти не расстреляна обойма. Он смотрел на Плантара и прицеливался.
   — Филипп!
   Он повернулся ко мне.
   — Помнишь Москву? Лубянку? Как ты освободил меня?
   — Помню. Похоже, что ты забыл. — Он направил пистолет на меня.
   Нажать на курок не успел, Копье Плантара было быстрее. Удар в спину, не слишком по-рыцарски. Но как еще с копьем против пистолета?
   — Может быть, и меня убьешь, рыцарь?
   Плантар обернулся. Перед ним стояла Мария. Черное платье переливалось в багровом свете раскаленных стен, как догорающие угли. Черные вьющиеся волосы, алые губы, большие полубезумные глаза.
   — Ну же!
   Жан отвернулся, выдернул Копье и направился к Вацлаву.
   — Берись!
   Чех взялся за древко, и кровь перестала течь из раны, остановилась и засохла. Он поднялся на ноги.
   — Надо похоронить убитых, — сказал Плантар.
   Мария разрыдалась и бросилась к Эммануилу. Легла рядом с ним, обняла за плечи, зарылась лицом в складки черных одежд.
   Вот они, мои убитые: друг, которого я дважды не спас, спаситель, которого помог убить, и Господь, которого предал. Я подошел к Марку, встал на колени рядом с ним, взял его коченеющую руку. Это уже было. Второй раз.
   — Вторая смерть, — прошептал я.
   Жан услышал.
   — Это первая смерть, Пьер. Вторая уже была.
   — Оставьте меня все!
   — Пьер, пойдем. Я пошлю сюда людей. Мы всех поднимем наверх и похороним павших. И Марка. Даже Эммануила.
   Я молчал. Они ждали. Стало жарко. Откуда здесь такая жара?
   — Смотрите!
   Из дальних дверей в подземный храм, дымясь и шипя, медленно выползал язык раскаленной лавы.
   — Огненная река Эммануила, — сказал я.
   — Уходим, быстро! — крикнул Жан. — Через храм, к противоположному выходу!
   Я не поднялся с колен, даже не шевельнулся.
   — Пьер! — заорал Жан.
   — Да иди ты!
   — Пьер, если ты хочешь найти смоковницу, на которой повеситься, то она наверху. Здесь смоковницы не растут!
   Если честность может ввергнуть в Преисподнюю, может ли гордыня из нее вытащить? Жан унизил меня, публично назвав предателем. Я сам себя так называл, но это мое право, а не его. Он нашел для меня правильные слова. Я поднялся на ноги.
   — Ну? Пошли?
   — Пошли.
   Лава подобралась к телу Эммануила, и одежды его запылали. Мария так и не шевельнулась, по-прежнему обнимая его.
   Я бросился за Плантаром и у дверей храма еще успел увидеть язык лавы, медленно подползающий к телу Марка.
   Мы пробирались по правой стене, противоположной кресту. У его основания из стены вырывался огненный поток и растекался лавовым озером. На кресте был распят человек. Седая борода и седые волосы. Где-то я его видел. Трудно узнать того, кто распят на высоте восьмиэтажного дома.
   — Енох, — вздохнул отец Иоанн.
   Я присмотрелся:
   — Да, пожалуй.
   Не могло быть и речи, чтобы снять его.
   Лава текла к нашей стене. Метра три свободного пола, не больше. Мы бросились через храм. Огонь тоже не стоял на месте. У дверей в следующий зал мы пронеслись по участку шириной не более полуметра. Камень жег ноги через подошвы ботинок, и воздух обжигал легкие.
   Полукруглый зал был наполовину заполнен лавой, вытекающей из дверей храма. Огонь подбирался к выходу в туннель. Я усмехнулся. Теперь нас не спасет даже скорость. Туннель был закрыт такой же гладкой скалой, что и выход из колодца с винтовой лестницей.
   Тереза бросилась к двери и коснулась ее руками. В камне начал медленно разгораться золотистый свет. Слишком медленно! Лава подползла к скале, коснулась камня и неуклонно подбиралась к подолу ее платья. И тогда скала треснула и осыпалась грудой мелких камней. Мы бросились в проем.
   Туннель с гладкими стенами, точно такой же, как описывал Марк. Только за нашими спинами шипит и вспыхивает лавовый поток, отбрасывая на камень алые сполохи. Впереди должна быть лестница.
   Я задыхался. Плантар с Вацлавом остановились у лестницы. Жан вернулся на десяток метров, подал руку Иоанну, чтобы тот мог на нее опереться, взял под руку меня и дотянул нас до лестницы.
   — Теперь наверх!
   Жан пропустил всех вперед и встал замыкающим, точнее погонщиком.
   — Давай, давай, Пьер! А то нам обожжет пятки.
   Мы оказались в покоях Эммануила перед огромным окном во всю стену. Я помнил эту комнату, здесь он провожал меня в Париж.
   Окно пылало. Точнее, пылал Храм, и небо над ним пульсировало и билось алым. Из центра купола вырывался фонтан огня, и стеклянные стены преломляли и умножали это пламя, сияя гигантским костром.
   — Смотрите! — закричал я.
   Я обернулся. Жан, Вацлав, отец Иоанн. Тереза исчезла.
   — Сейчас то же самое будет здесь, — сказал Плантар. — Пьер, как отсюда выйти?
   — У дверей должна быть охрана. Пойдемте, я вас проведу.
   У дверей стоял Алекс.
   — Господин Болотов? — с некоторым удивлением спросил он и покосился на моих спутников. — Кто эти люди?
   — Алекс! Ты что, ничего не знаешь? Храм горит! Смотри!
   Я распахнул двери и втолкнул его в комнату.
   — О, Господи! — прошептал он.
   — Лава течет по подземным галереям. С минуты на минуту будет здесь. Оповести людей! Внутренняя связь работает?
   — Пять минут назад работала.
   — Хоть это в порядке! Все! Действуй!
   — Слушаюсь!
   — Пошли, — шепнул я остальным.
   Мы выскочили на улицу вместе с толпой перепуганных людей. Никто уже не спрашивал, кто мы и зачем. Все думали только о спасении.
   Наш микроавтобус остался у подножия Храмовой горы. Возвращаться туда — безумие. Скорее всего от него остался один обгоревший остов. Мои спутники были слишком праведны, чтобы сообразить угнать машину или заняться мародерством, воспользовавшись неразберихой. А посему мы шли пешком. Точнее, бежали.
   За спиной послышался грохот. Я обернулся: в центре цитадели рванулся к небу такой же огненный фонтан, как над Храмом. Полетел пепел.

ГЛАВА 4

   Где-то через полчаса я постиг пользу добродетели: все улицы были забиты пробками. Передвигаться на своих двоих оказалось наиболее разумным. За нами текла лава, поджигая город.
   Мы поднялись на гору к западу от Иерусалима. Лава добралась до подножия и начала обтекать препятствие. Под нами лежал пылающий город.
   Плантар что-то тихо говорил отцу Иоанну.
   — Ты мог их не положить? — спросил святой.
   — Я мог умереть вместе с ними.
   — А нам прикажешь избирать нового короля? Сейчас, да? Самое время! Нашел, кого слушать!
   Лава растекалась по долине. Я увидел, как она подобралась к Двараке, и летающий остров запылал. Я представил, как горят ее райские сады, и белые дворцы чернеют от гари и пепла.
   Было холодно. Падал медленный мокрый снег, смешанный с пеплом. Рыцари Грааля сбросили верхнюю одежду перед сражением в жарком Эммануиловом подземелье. И она осталась там и сгорела в пламени огненной реки. Мне не довелось сражаться и незачем было избавляться от сковывающей движения куртки. Так что я оказался единственным обладателем таковой.
   Вацлав посматривал то на мою куртку, то на порванную и окровавленную рубашку Плантара. Взгляд был очень выразительным. Я плюнул, снял куртку и накинул ее на плечи Жану.
   — Мне не холодно, — сказал он. — Не надо, Пьер.
   — Пневмонию заработаешь — твои ребятки меня живьем съедят.
   — Не заработаю. У нас же Копье. Оно не только раны исцеляет.
   — Да ладно! Дай мне возможность продемонстрировать им мое самоотречение. Пойдемте, здесь наверняка есть какой-нибудь грот.
   Жан предпринял попытку перевесить мою куртку на отца Иоанна. Тот отказался. Ему-то пневмония по определению не грозит. Слава Богу, две тысячи лет без этой напасти, хотя погода бывала и похуже. А избирать нового короля — геморрой тот еще. Избавь уж нас, государь, от этой мороки.
   Мы нашли маленькую пещеру и укрылись от ветра. Развели огонь. У Вацлава, курившего трубку, нашлась при себе зажигалка. От несерьезных веточек, росших по склонам, тепла было немного. Плантар сидел на камне у огня, в моей куртке, так и наброшенной на плечи, и укоризненно смотрел на Вацлава. Тот пожал плечами и зажег трубку. Его табак никак нельзя было назвать «смердящим зельем», он благоухал. Очень дорогой табак.
   — Вацлав! — окликнул Иоанн.
   — Последняя пачка, отче! Как кончится — так все.
   Отец Иоанн вздохнул и отвернулся.
   В свете костра я посмотрел на свои руки. Знак был на месте.
   — Жан, почему?
   Он проследил за моим взглядом, но промолчал.
   — Жан! Разве я вам не помог?
   — Помог, даже очень. Мы бы без тебя не вошли и не вышли, и застряли в колодце, а Филипп расстрелял бы нас по очереди.
   — Тогда почему?
   — Будь моя воля — я бы его убрал, но с Богом не торгуются, Пьер.
   — Чего же еще? Я уже прошел через адское пламя. В колодце на лестнице, пока вы сражались. Ты бы знал, каково мне было! Этого мало?
   — Это было не адское пламя, это божественная благодать, — улыбнулся Жан.
   — Это? Божественная благодать?
   — Ну-у, на кого изливается… Понимаешь, она выжигает дурную часть души. Поначалу всем плохо. Боль, смешанная с неземной радостью.
   — Чем же я так плох? Я даже на службе у Эммануила людям помогал!
   — Понятно, почему ты ему служил. У вас с ним грехи одинаковые. Родство душ.
   — Гордыня, говоришь?
   Он улыбнулся.
   — Да ладно, Пьер. Все мы одинаковые.
   — Кто «мы»?
   — Люди.
   Утром мы продолжили путь. Я посмотрел в долину: на месте святого города лежало черное базальтовое плато.
   В центре, там, где когда-то был Храм, возник столб дыма. Оформился в темную колонну и пополз на запад. А в той же точке уже рос следующий.
   — Джинны! — прошептал я.
   Плантар оглянулся.
   Вереница черных вихрей плыла к дороге на Тель-Авив, где еще стояла автомобильная пробка, не рассосавшаяся с ночи.