– Не заперта, но я так торопился...
– Какая неосторожность!..
В это время раздался слабый звонок где-то в углу, сдавленный и чуть слышный. Это Петручио давал знать из передней, что туда вошел кто-то и направляется по парадным комнатам.
Такой неожиданный ранний посетитель не мог не показаться странным.
– Погодите немного, – сказал Феникс итальянцу, – пройдите пока в столовую, там вы найдете чем подкрепить себя после бессонной ночи, а я вас позову потом...
Выпроводив итальянца в столовую, граф направился в парадные комнаты навстречу явившемуся гостю.
Этот гость был не кто иной, как Кулугин.
– Добро пожаловать, – встретил его Феникс. – Я думал, что вы дежурный в Таврическом дворце!
– Только что сменился, граф, и явился к вам по важному делу.
– К вашим услугам.
– Но здесь разговаривать неудобно. Пройдемте к вам в кабинет.
– Пройдемте!
«Верно, будет денег просить», – решил Феникс, проводя Кулугина в кабинет, и тотчас же спросил его:
– Вероятно, вам нужны деньги? В любви вы достигли желанной цели, счастье в шалаше существует лишь в сказках. По нынешним временам счастливый влюбленный нуждается в деньгах более, нежели кто-нибудь...
– Да, граф, вы угадали, мне нужны деньги.
– Чем же я могу вам служить?
– Дать мне их... Я думаю, вы не откажете.
– Я никогда не отказываюсь быть полезным моим приятелям.
– Благодарю вас за лестную честь... тем лучше...
– Тем более что нужная вам сумма, вероятно, невелика...
– Однако, граф...
– Невелика для меня... Несколько десятков рублей, даже сотня не разорит меня.
– Нет, граф, тут дело идет не об одной сотне, а о нескольких тысячах. Я прошу у вас, по крайней мере, тысяч двадцать пять, если не тридцать...
– Двадцать пять тысяч рублей? На каких же это основаниях?
– Очень солидных, граф. Если у вас нет теперь этих денег...
– Нет, я не про себя говорю, есть ли у меня такие деньги или нет; я хочу спросить, на каких основаниях вы решаетесь делать такой долг?
– Я и не думаю просить эти деньги у вас в долг.
– А как же тогда?
– Как плату за то, что вы не доверяете вашим друзьям, к числу которых вы изволили только что причислить меня.
– Дорогая плата.
– «Дорогой друг», хотите вы сказать. Согласен с вами. Но вот, видите ли, раз вы почтили меня своим доверием, то как же вам было устранять меня от важного дела?
– Мало ли дел у меня.
– Таких, вероятно, мало. Я говорю о деле по поводу документов светлейшего князя Потемкина.
– А, вот о чем! Вы уже знаете об этом деле? Ваша возлюбленная не утерпела и рассказала вам.
– Она должна была рассказать, потому что я поймал их с поличным.
– Знаю.
– Тубини, конечно, предупредил мой визит и успел рассказать вам все. Ну так; вот, граф, вы хотели обойтись без меня в этом деле, а вышло, что я сам вошел в него.
– То есть не вошли, а так или иначе узнали и хотите, чтобы я купил ваше молчание двадцатью пятью тысячами рублей?
– О нет, граф, мое молчание не стоит этого. За эту цену я предоставлю вам товар наличный – копии с документов, снятые сегодня ночью итальянцем.
– Они у вас?
– У меня. Этот Тубини неосторожно оставил их у себя в комнате, пока ходил в кабинет к светлейшему во второй раз. Будь я на его месте, я не сделал бы такого промаха.
– И вы воспользовались им?
– Весьма естественно. Узнав всю историю, я отправился к Тубини, чтобы переговорить с ним и не упускать из рук этого дела, но попал в его комнату как раз, когда его не было там, а снятые им копии лежали на столе.
– Но почему же теперь вы цените их так дорого? – улыбнулся Феникс.
– Я думаю, во всяком случае, дешевле, и гораздо дешевле, той суммы, которую получите вы за эти копии. Согласитесь, что мне не грех также попользоваться из вашего вознаграждения. Я и то, вероятно, оставляю вам львиную долю.
– А если я вам ничего не дам?
– Тогда не получите копии...
– Но, если их сняли для меня один раз, разве нельзя сделать этого вторично?
– Нельзя, граф, потому что светлейший будет уже предупрежден.
– Вами?
– Мною.
Подобный разговор, в котором Кулугин обнаруживал свою заносчивую дерзость, пришлось уже однажды вести с ним Фениксу. Граф помнил это. Но тогда преимущество было на его стороне, и он сумел воспользоваться им, а теперь он должен был сознаться, что вся выгода на стороне Кулугина, у которого в руках были копии. Они, конечно, стоили гораздо дороже двадцати пяти тысяч рублей.
– Копии с вами? – спросил Феникс.
– Со мною, граф.
– Делать нечего, приходится на этот раз согласиться с вашим красноречием. Судьба вам благоприятствует – я не пойду против судьбы. Каким образом желаете вы получить двадцать тысяч?
– Двадцать пять, граф! Если вы пожелаете сбавлять, я буду прибавлять со своей стороны; я ведь говорил и о тридцати...
– Ну хорошо, двадцать пять!
– Лучше всего было бы получить их наличными деньгами.
– Но согласитесь, что не держу же я такую сумму в своем кабинете. Я могу вам дать чек на банк.
– Сегодня воскресенье, – стал соображать Кулугин, – завтра праздник, банк будет открыт только послезавтра; значит, только во вторник я получу деньги...
– До вторника недалеко, всего два дня.
– И то правда. Я согласен на чек.
Феникс достал чековую книжку, не дрогнув, с презрительным спокойствием написал чек и передал его Кулугину. Тот подал ему копии, на которых граф сейчас же узнал почерк Тубини.
После этого Кулугин сказал:
– До свидания, граф, надеюсь, мы останемся друзьями; мы, может быть, с вами не одно еще дело сделаем.
– Я надеюсь... До свидания!..
Кулугин откланялся.
Феникс поглядел ему вслед и проворчал себе под нос:
– Иди, радуйся, но в эти два дня не станет тебя в живых, я ручаюсь в этом!
Он вышел в столовую.
Тубини спал там на стуле перед пустой чашкой кофе.
– Вставайте! – разбудил его граф. – Идите к себе домой спать и в другой раз запирайте на ключ дверь своей комнаты, когда это нужно. Вот копии. Успокойтесь относительно их.
При виде своих копий Тубини мог только всплеснуть руками и произнести:
– Великий человек, великий маг и волшебник!..
Уловка Феникса
Что рассказал Цветинский
– Какая неосторожность!..
В это время раздался слабый звонок где-то в углу, сдавленный и чуть слышный. Это Петручио давал знать из передней, что туда вошел кто-то и направляется по парадным комнатам.
Такой неожиданный ранний посетитель не мог не показаться странным.
– Погодите немного, – сказал Феникс итальянцу, – пройдите пока в столовую, там вы найдете чем подкрепить себя после бессонной ночи, а я вас позову потом...
Выпроводив итальянца в столовую, граф направился в парадные комнаты навстречу явившемуся гостю.
Этот гость был не кто иной, как Кулугин.
– Добро пожаловать, – встретил его Феникс. – Я думал, что вы дежурный в Таврическом дворце!
– Только что сменился, граф, и явился к вам по важному делу.
– К вашим услугам.
– Но здесь разговаривать неудобно. Пройдемте к вам в кабинет.
– Пройдемте!
«Верно, будет денег просить», – решил Феникс, проводя Кулугина в кабинет, и тотчас же спросил его:
– Вероятно, вам нужны деньги? В любви вы достигли желанной цели, счастье в шалаше существует лишь в сказках. По нынешним временам счастливый влюбленный нуждается в деньгах более, нежели кто-нибудь...
– Да, граф, вы угадали, мне нужны деньги.
– Чем же я могу вам служить?
– Дать мне их... Я думаю, вы не откажете.
– Я никогда не отказываюсь быть полезным моим приятелям.
– Благодарю вас за лестную честь... тем лучше...
– Тем более что нужная вам сумма, вероятно, невелика...
– Однако, граф...
– Невелика для меня... Несколько десятков рублей, даже сотня не разорит меня.
– Нет, граф, тут дело идет не об одной сотне, а о нескольких тысячах. Я прошу у вас, по крайней мере, тысяч двадцать пять, если не тридцать...
– Двадцать пять тысяч рублей? На каких же это основаниях?
– Очень солидных, граф. Если у вас нет теперь этих денег...
– Нет, я не про себя говорю, есть ли у меня такие деньги или нет; я хочу спросить, на каких основаниях вы решаетесь делать такой долг?
– Я и не думаю просить эти деньги у вас в долг.
– А как же тогда?
– Как плату за то, что вы не доверяете вашим друзьям, к числу которых вы изволили только что причислить меня.
– Дорогая плата.
– «Дорогой друг», хотите вы сказать. Согласен с вами. Но вот, видите ли, раз вы почтили меня своим доверием, то как же вам было устранять меня от важного дела?
– Мало ли дел у меня.
– Таких, вероятно, мало. Я говорю о деле по поводу документов светлейшего князя Потемкина.
– А, вот о чем! Вы уже знаете об этом деле? Ваша возлюбленная не утерпела и рассказала вам.
– Она должна была рассказать, потому что я поймал их с поличным.
– Знаю.
– Тубини, конечно, предупредил мой визит и успел рассказать вам все. Ну так; вот, граф, вы хотели обойтись без меня в этом деле, а вышло, что я сам вошел в него.
– То есть не вошли, а так или иначе узнали и хотите, чтобы я купил ваше молчание двадцатью пятью тысячами рублей?
– О нет, граф, мое молчание не стоит этого. За эту цену я предоставлю вам товар наличный – копии с документов, снятые сегодня ночью итальянцем.
– Они у вас?
– У меня. Этот Тубини неосторожно оставил их у себя в комнате, пока ходил в кабинет к светлейшему во второй раз. Будь я на его месте, я не сделал бы такого промаха.
– И вы воспользовались им?
– Весьма естественно. Узнав всю историю, я отправился к Тубини, чтобы переговорить с ним и не упускать из рук этого дела, но попал в его комнату как раз, когда его не было там, а снятые им копии лежали на столе.
– Но почему же теперь вы цените их так дорого? – улыбнулся Феникс.
– Я думаю, во всяком случае, дешевле, и гораздо дешевле, той суммы, которую получите вы за эти копии. Согласитесь, что мне не грех также попользоваться из вашего вознаграждения. Я и то, вероятно, оставляю вам львиную долю.
– А если я вам ничего не дам?
– Тогда не получите копии...
– Но, если их сняли для меня один раз, разве нельзя сделать этого вторично?
– Нельзя, граф, потому что светлейший будет уже предупрежден.
– Вами?
– Мною.
Подобный разговор, в котором Кулугин обнаруживал свою заносчивую дерзость, пришлось уже однажды вести с ним Фениксу. Граф помнил это. Но тогда преимущество было на его стороне, и он сумел воспользоваться им, а теперь он должен был сознаться, что вся выгода на стороне Кулугина, у которого в руках были копии. Они, конечно, стоили гораздо дороже двадцати пяти тысяч рублей.
– Копии с вами? – спросил Феникс.
– Со мною, граф.
– Делать нечего, приходится на этот раз согласиться с вашим красноречием. Судьба вам благоприятствует – я не пойду против судьбы. Каким образом желаете вы получить двадцать тысяч?
– Двадцать пять, граф! Если вы пожелаете сбавлять, я буду прибавлять со своей стороны; я ведь говорил и о тридцати...
– Ну хорошо, двадцать пять!
– Лучше всего было бы получить их наличными деньгами.
– Но согласитесь, что не держу же я такую сумму в своем кабинете. Я могу вам дать чек на банк.
– Сегодня воскресенье, – стал соображать Кулугин, – завтра праздник, банк будет открыт только послезавтра; значит, только во вторник я получу деньги...
– До вторника недалеко, всего два дня.
– И то правда. Я согласен на чек.
Феникс достал чековую книжку, не дрогнув, с презрительным спокойствием написал чек и передал его Кулугину. Тот подал ему копии, на которых граф сейчас же узнал почерк Тубини.
После этого Кулугин сказал:
– До свидания, граф, надеюсь, мы останемся друзьями; мы, может быть, с вами не одно еще дело сделаем.
– Я надеюсь... До свидания!..
Кулугин откланялся.
Феникс поглядел ему вслед и проворчал себе под нос:
– Иди, радуйся, но в эти два дня не станет тебя в живых, я ручаюсь в этом!
Он вышел в столовую.
Тубини спал там на стуле перед пустой чашкой кофе.
– Вставайте! – разбудил его граф. – Идите к себе домой спать и в другой раз запирайте на ключ дверь своей комнаты, когда это нужно. Вот копии. Успокойтесь относительно их.
При виде своих копий Тубини мог только всплеснуть руками и произнести:
– Великий человек, великий маг и волшебник!..
Уловка Феникса
В тот же день, около двенадцати часов, карета графа Феникса подъехала к дому, где жил Бессменный. Гайдук в белой ливрее отыскал денщика Петрушку и велел доложить князю, что его сиятельство граф Феникс просит князя принять их. Петрушка явился к Бессменному и вытянулся.
– Что тебе?
– Вас спрашивают.
– Кто?
– Веник-с...
– Кто?!
– Веник, так и велел белый евонный мужик доложить, что дескать Веник-с...
– Что ты врешь! – рассердился Бессменный и подошел к окну.
Взглянув в него, он сразу узнал карету графа Феникса, в которой тот довозил его с острова до города.
«С чего это он пожаловал?» – удивился князь и невольно оглядел свою скромную комнату, вовсе не так убранную, чтобы принимать таких гостей, как этот заморский граф.
– Ты сказал, что я дома? – спросил Бессменный.
– Сказал.
– Ну, так поди скажи, что я сейчас уезжаю, выхожу из дома... Или нет, постой, ты переврешь что-нибудь. Дай мне шляпу и плащ...
С тех пор как Бессменный узнал, в каких отношениях Надя состоит к Потемкину и почему светлейший взял вдруг к себе свою дочь и скрыл ее (на это были особые причины, о которых говорить нельзя), – он вполне успокоился, и его здоровье заметно поправлялось. Тяжелая рана зажила окончательно.
Он схватил плащ, перчатки и шляпу и совсем молодцом вышел на крыльцо.
– Вы застаете меня, граф, – заговорил он, с учтивым поклоном приближаясь к окну кареты Феникса, – на выходе из дома.
– Я рад, что вы поправились и что я вижу вас здоровым, – ответил граф. – Мне давно хотелось навестить вас, но я боялся, что мое посещение обеспокоит вас во время болезни.
Бессменный приподнял шляпу.
– Благодарю вас, и еще раз простите, что не возвращаюсь домой, чтобы воспользоваться вашей беседой, но дело в том, что мне предписана прогулка именно в это время, как самое теплое среди дня...
– Послушайте, князь, – ласково произнес Феникс, – я надеюсь, что у вас больше не таится никакой неприязни ко мне. Согласитесь, что причиной нанесенной мною вам раны был вовсе не я. Я не хотел этой дуэли и сделал все зависящее от меня, чтобы избежать ее. Вы сами пожелали и настаивали; я же, со своей стороны, не имел основания питать к вам вражду и, напротив, после нашего поединка питаю двойное уважение к вам...
– Я ни в чем не виню вас, граф, и ничего против вас не имею теперь, – искренне ответил Бессменный.
– Так докажите это на деле.
– У вас есть просьба ко мне?
– Да, и большая...
– В чем же дело?
– Садитесь в мою карету и поедемте вместе. Я уверен, что прогулка в экипаже будет для вас полезнее, чем ходьба пешком, потому что вы меньше утомитесь и дольше пробудете на свежем воздухе.
– Но, право, я не знаю, граф...
– Вы мне докажете этим, что не сердитесь на меня, – и граф, велев гайдуку откинуть подножку, протянул руку Бессменному, приготовясь помочь ему войти в карету.
– А вы куда едете теперь? – спросил князь.
– Мне все равно, куда-нибудь за город прокатиться. Я модных и людных мест не люблю. Мы можем проехаться с вами за Таврический дворец... Прекрасная дорога, князь...
«Таврический дворец» имел, по-видимому, магическое влияние на Бессменного. Он поднялся в карету; подножка щелкнула, дверца захлопнулась.
Очутившись снова с графом Фениксом в той же карете, в которой они ехали тогда, Бессменный живо припомнил весь тот день, обед у Елагина, потом разговор с графом, свой визит к нему и зеркало, в котором он видел Надю, протягивавшую к нему руки и говорившую: «Муж мой!».
– А что, зеркало еще существует у вас, граф? – спросил он, когда лошади тронулись и карета закачалась на своих рессорах.
– Существует! Что ему сделается?
– И предсказания его не ложны, вы продолжаете утверждать это?
– Продолжаю. Еще недавно мне пришлось проверить, и я получил несомненное подтверждение...
– Значит, и со мной случится то, что оно мне предсказало?
– Должно так быть.
– Тогда я буду счастлив.
– От всей души желаю вам этого.
Лошади бежали крупной рысью. Бессменный задумался, и воображение унесло его далеко, в то самое будущее, которое он видел в зеркале. Но как это случится, как это произойдет? И в голове его рождался один план за другим, и комбинации одна другой фантастичнее являлись как бы сами собой. То он видел себя достигшим высших почестей и являющимся к Потемкину просить руки Нади, то, наоборот, он жил с нею в бедной хижине, причем, конечно, хижина была похожа на крошечный киоск, какие ставят в парках.
Бессменный был успокоен, и радостное настроение и вера в будущее снова вернулись к нему. Он знал, что Цветинский переехал на жительство в Таврический дворец, и каждый день видит Надю и следит за ходом ее болезни.
Цветинский положительно заверял его, что скоро она придет в себя и тогда все будет хорошо. Ей нужен только покой – и нужно выждать. Время излечит ее.
Феникс и Бессменный давно выехали за город, миновали лесистую местность, и с левой руки потянулся у них высокий, знакомый князю частокол Таврического дворца, а справа открылся пустырь.
Вдруг карета остановилась.
– Что такое? – высунулся граф из экипажа.
Кучер передал вожжи сидевшему на козлах гайдуку, соскочил и стал возиться у постромки.
– С постромкой что-то случилось, – пояснил граф Бессменному, – нам придется подождать немного. Может быть, хотите выйти погулять?
Бессменному, как только они выехали сюда, не сиделось на месте, когда карета катилась, а теперь, во время невольной остановки, он уже вовсе не мог удержать себя.
– Отлично, граф, пойдемте! – согласился он, не сумев даже скрыть свою радость.
Они вышли.
Вид был не из особенно приятных: пустырь и частокол, но Бессменному он казался чрезвычайно интересным. Он издали увидел место, где были расшатаны колья, и, когда они поравнялись с ним, приостановился. Он заметил, что колья расшатались сильнее и щель настолько увеличилась, что сквозь нее виднелся сад даже с того места, где они стояли, то есть по эту сторону канавы.
– Вы никогда не были в этом саду? – спросил Феникс тоном полного равнодушия и, вынув часы, посмотрел на них.
Было ровно двенадцать.
– Нет, никогда, – проговорил Бессменный.
– Говорят, чудный сад. Как вы думаете, если перейти эту канаву и посмотреть? В последние дни стояли жара, и канава высохла.
– Отчего же не перейти? – подхватил Бессменный и в один прыжок очутился у частокола.
Граф, не торопясь, перешел за ним.
Они заглянули в сад, цветущий, но пустынный – ни души не было в нем.
«Неужели Тубини не исполнил моего приказания?» – мысленно удивился граф Феникс и снова посмотрел на часы.
Но в эту минуту, как бы в ответ ему, из-за круглой кущи кустов показалась на дорожке сада Надя. Она шла вместе с Кулугиным и оживленно разговаривала с ним. О чем они говорили – не было слышно, но каждое движение их было видно. Они остановились. Кулугин счастливо улыбался, Надя продолжала говорить, весело смеясь. Он ей ответил что-то. Она оглянулась на дом и, убедившись, что листва скрывает их от него, вскинула руки и положила на плечи Кулугина. Он охватил ее руками и прижал к груди, губы их встретились и замерли в поцелуе.
«Это более, чем я ожидал», – опять подумал Феникс, все время следивший за тем, что происходило в саду, и одновременно за тем, что делалось с Бессменным.
На этот раз князь при постороннем человеке владел собою. Он только страшно побледнел, но ни одного восклицания, ни одного звука не вырвалось у него. Бледный, с закушенной губой, он стоял и смотрел, как бы не имея возможности отвести глаз. Грудь его поднималась высоко. Однако, сделав усилие, он обернулся к графу и проговорил:
– Уйдемте отсюда! Мы случайно подглядели чужую тайну.
– Уйдемте, – согласился граф, невольно удивляясь самообладанию Бессменного.
Но чем больше убеждался он в этом самообладании, тем приятнее было ему. Теперь все говорило за то, что его расчет окажется верен: Кулугин не переживет завтрашнего дня – Бессменный пошлет ему вызов, они будут драться, и тогда судьба Кулугина решена. Граф Феникс имел случай убедиться своими глазами, какой был стрелок и фехтовальщик Бессменный, и в нем сомневаться было смешно. Он убьет Кулугина.
На это и рассчитывал граф, дав заранее приказание Тубини, чтобы он устроил сегодняшнее свидание влюбленных в саду. Привезти же Бессменного к частоколу и показать ему это свидание было легче легкого, как оно и оказалось на самом деле.
Они снова сели в карету и поехали.
Бессменный долго молчал, как бы ожидая, не заговорит ли Феникс первым, но граф тоже сидел молча и выжидал в свою очередь.
– Вам, граф, знаком этот офицер, которого мы видели сейчас в саду, – сказал наконец Бессменный, – он был вашим секундантом против меня – Кулугин.
– Да, я знаю его.
– У меня есть с ним счеты. Я должен послать ему вызов. Могу я просить вас быть моим секундантом в этом деле?
– От секундантства не отказываюсь, князь, я к вашим услугам.
– Так, пожалуйста, будьте добры известить его как можно скорее.
«Клюнуло!» – обрадовался Феникс в душе.
– Я сегодня же переговорю с ним, – спокойно сказал он. – Когда вы хотите драться?
– Завтра же.
– И прекрасно. Никогда не следует откладывать дуэль надолго. А теперь довезти вас домой?
– Очень вам буду благодарен.
Больше они не сказали ни слова до самого дома.
Выпустив Бессменного из кареты, граф Феникс потер руки с удовольствием. Теперь он был уверен, что Кулугину послезавтра, во вторник, придется предъявлять его чек разве что на том свете, но никак не на этом.
– В Таврический дворец, к главному подъезду, – приказал он гайдуку, и его карета снова покатилась.
– Что тебе?
– Вас спрашивают.
– Кто?
– Веник-с...
– Кто?!
– Веник, так и велел белый евонный мужик доложить, что дескать Веник-с...
– Что ты врешь! – рассердился Бессменный и подошел к окну.
Взглянув в него, он сразу узнал карету графа Феникса, в которой тот довозил его с острова до города.
«С чего это он пожаловал?» – удивился князь и невольно оглядел свою скромную комнату, вовсе не так убранную, чтобы принимать таких гостей, как этот заморский граф.
– Ты сказал, что я дома? – спросил Бессменный.
– Сказал.
– Ну, так поди скажи, что я сейчас уезжаю, выхожу из дома... Или нет, постой, ты переврешь что-нибудь. Дай мне шляпу и плащ...
С тех пор как Бессменный узнал, в каких отношениях Надя состоит к Потемкину и почему светлейший взял вдруг к себе свою дочь и скрыл ее (на это были особые причины, о которых говорить нельзя), – он вполне успокоился, и его здоровье заметно поправлялось. Тяжелая рана зажила окончательно.
Он схватил плащ, перчатки и шляпу и совсем молодцом вышел на крыльцо.
– Вы застаете меня, граф, – заговорил он, с учтивым поклоном приближаясь к окну кареты Феникса, – на выходе из дома.
– Я рад, что вы поправились и что я вижу вас здоровым, – ответил граф. – Мне давно хотелось навестить вас, но я боялся, что мое посещение обеспокоит вас во время болезни.
Бессменный приподнял шляпу.
– Благодарю вас, и еще раз простите, что не возвращаюсь домой, чтобы воспользоваться вашей беседой, но дело в том, что мне предписана прогулка именно в это время, как самое теплое среди дня...
– Послушайте, князь, – ласково произнес Феникс, – я надеюсь, что у вас больше не таится никакой неприязни ко мне. Согласитесь, что причиной нанесенной мною вам раны был вовсе не я. Я не хотел этой дуэли и сделал все зависящее от меня, чтобы избежать ее. Вы сами пожелали и настаивали; я же, со своей стороны, не имел основания питать к вам вражду и, напротив, после нашего поединка питаю двойное уважение к вам...
– Я ни в чем не виню вас, граф, и ничего против вас не имею теперь, – искренне ответил Бессменный.
– Так докажите это на деле.
– У вас есть просьба ко мне?
– Да, и большая...
– В чем же дело?
– Садитесь в мою карету и поедемте вместе. Я уверен, что прогулка в экипаже будет для вас полезнее, чем ходьба пешком, потому что вы меньше утомитесь и дольше пробудете на свежем воздухе.
– Но, право, я не знаю, граф...
– Вы мне докажете этим, что не сердитесь на меня, – и граф, велев гайдуку откинуть подножку, протянул руку Бессменному, приготовясь помочь ему войти в карету.
– А вы куда едете теперь? – спросил князь.
– Мне все равно, куда-нибудь за город прокатиться. Я модных и людных мест не люблю. Мы можем проехаться с вами за Таврический дворец... Прекрасная дорога, князь...
«Таврический дворец» имел, по-видимому, магическое влияние на Бессменного. Он поднялся в карету; подножка щелкнула, дверца захлопнулась.
Очутившись снова с графом Фениксом в той же карете, в которой они ехали тогда, Бессменный живо припомнил весь тот день, обед у Елагина, потом разговор с графом, свой визит к нему и зеркало, в котором он видел Надю, протягивавшую к нему руки и говорившую: «Муж мой!».
– А что, зеркало еще существует у вас, граф? – спросил он, когда лошади тронулись и карета закачалась на своих рессорах.
– Существует! Что ему сделается?
– И предсказания его не ложны, вы продолжаете утверждать это?
– Продолжаю. Еще недавно мне пришлось проверить, и я получил несомненное подтверждение...
– Значит, и со мной случится то, что оно мне предсказало?
– Должно так быть.
– Тогда я буду счастлив.
– От всей души желаю вам этого.
Лошади бежали крупной рысью. Бессменный задумался, и воображение унесло его далеко, в то самое будущее, которое он видел в зеркале. Но как это случится, как это произойдет? И в голове его рождался один план за другим, и комбинации одна другой фантастичнее являлись как бы сами собой. То он видел себя достигшим высших почестей и являющимся к Потемкину просить руки Нади, то, наоборот, он жил с нею в бедной хижине, причем, конечно, хижина была похожа на крошечный киоск, какие ставят в парках.
Бессменный был успокоен, и радостное настроение и вера в будущее снова вернулись к нему. Он знал, что Цветинский переехал на жительство в Таврический дворец, и каждый день видит Надю и следит за ходом ее болезни.
Цветинский положительно заверял его, что скоро она придет в себя и тогда все будет хорошо. Ей нужен только покой – и нужно выждать. Время излечит ее.
Феникс и Бессменный давно выехали за город, миновали лесистую местность, и с левой руки потянулся у них высокий, знакомый князю частокол Таврического дворца, а справа открылся пустырь.
Вдруг карета остановилась.
– Что такое? – высунулся граф из экипажа.
Кучер передал вожжи сидевшему на козлах гайдуку, соскочил и стал возиться у постромки.
– С постромкой что-то случилось, – пояснил граф Бессменному, – нам придется подождать немного. Может быть, хотите выйти погулять?
Бессменному, как только они выехали сюда, не сиделось на месте, когда карета катилась, а теперь, во время невольной остановки, он уже вовсе не мог удержать себя.
– Отлично, граф, пойдемте! – согласился он, не сумев даже скрыть свою радость.
Они вышли.
Вид был не из особенно приятных: пустырь и частокол, но Бессменному он казался чрезвычайно интересным. Он издали увидел место, где были расшатаны колья, и, когда они поравнялись с ним, приостановился. Он заметил, что колья расшатались сильнее и щель настолько увеличилась, что сквозь нее виднелся сад даже с того места, где они стояли, то есть по эту сторону канавы.
– Вы никогда не были в этом саду? – спросил Феникс тоном полного равнодушия и, вынув часы, посмотрел на них.
Было ровно двенадцать.
– Нет, никогда, – проговорил Бессменный.
– Говорят, чудный сад. Как вы думаете, если перейти эту канаву и посмотреть? В последние дни стояли жара, и канава высохла.
– Отчего же не перейти? – подхватил Бессменный и в один прыжок очутился у частокола.
Граф, не торопясь, перешел за ним.
Они заглянули в сад, цветущий, но пустынный – ни души не было в нем.
«Неужели Тубини не исполнил моего приказания?» – мысленно удивился граф Феникс и снова посмотрел на часы.
Но в эту минуту, как бы в ответ ему, из-за круглой кущи кустов показалась на дорожке сада Надя. Она шла вместе с Кулугиным и оживленно разговаривала с ним. О чем они говорили – не было слышно, но каждое движение их было видно. Они остановились. Кулугин счастливо улыбался, Надя продолжала говорить, весело смеясь. Он ей ответил что-то. Она оглянулась на дом и, убедившись, что листва скрывает их от него, вскинула руки и положила на плечи Кулугина. Он охватил ее руками и прижал к груди, губы их встретились и замерли в поцелуе.
«Это более, чем я ожидал», – опять подумал Феникс, все время следивший за тем, что происходило в саду, и одновременно за тем, что делалось с Бессменным.
На этот раз князь при постороннем человеке владел собою. Он только страшно побледнел, но ни одного восклицания, ни одного звука не вырвалось у него. Бледный, с закушенной губой, он стоял и смотрел, как бы не имея возможности отвести глаз. Грудь его поднималась высоко. Однако, сделав усилие, он обернулся к графу и проговорил:
– Уйдемте отсюда! Мы случайно подглядели чужую тайну.
– Уйдемте, – согласился граф, невольно удивляясь самообладанию Бессменного.
Но чем больше убеждался он в этом самообладании, тем приятнее было ему. Теперь все говорило за то, что его расчет окажется верен: Кулугин не переживет завтрашнего дня – Бессменный пошлет ему вызов, они будут драться, и тогда судьба Кулугина решена. Граф Феникс имел случай убедиться своими глазами, какой был стрелок и фехтовальщик Бессменный, и в нем сомневаться было смешно. Он убьет Кулугина.
На это и рассчитывал граф, дав заранее приказание Тубини, чтобы он устроил сегодняшнее свидание влюбленных в саду. Привезти же Бессменного к частоколу и показать ему это свидание было легче легкого, как оно и оказалось на самом деле.
Они снова сели в карету и поехали.
Бессменный долго молчал, как бы ожидая, не заговорит ли Феникс первым, но граф тоже сидел молча и выжидал в свою очередь.
– Вам, граф, знаком этот офицер, которого мы видели сейчас в саду, – сказал наконец Бессменный, – он был вашим секундантом против меня – Кулугин.
– Да, я знаю его.
– У меня есть с ним счеты. Я должен послать ему вызов. Могу я просить вас быть моим секундантом в этом деле?
– От секундантства не отказываюсь, князь, я к вашим услугам.
– Так, пожалуйста, будьте добры известить его как можно скорее.
«Клюнуло!» – обрадовался Феникс в душе.
– Я сегодня же переговорю с ним, – спокойно сказал он. – Когда вы хотите драться?
– Завтра же.
– И прекрасно. Никогда не следует откладывать дуэль надолго. А теперь довезти вас домой?
– Очень вам буду благодарен.
Больше они не сказали ни слова до самого дома.
Выпустив Бессменного из кареты, граф Феникс потер руки с удовольствием. Теперь он был уверен, что Кулугину послезавтра, во вторник, придется предъявлять его чек разве что на том свете, но никак не на этом.
– В Таврический дворец, к главному подъезду, – приказал он гайдуку, и его карета снова покатилась.
Что рассказал Цветинский
Потемкин встал в отличном расположении духа и потребовал к себе Цветинского.
– Ну, что? – спросил он, когда тот явился к нему. – Что твое ночное похождение?
– Тяжело было в шкафу, ваша светлость.
– Я тебе говорил. Больше не полезешь?
– И не придется.
– А что? Птички были, являлись?
– Являлись, ваша светлость.
Цветинский отвечал в тон светлейшему, то есть шутливо, но видно было, что он озабочен чем-то и что что-то вышло не совсем так, как бы следовало. Всегда веселый, он не казался таким сегодня.
– Были и унесли документы, – проговорил Потемкин, не замечая настроения Цветинского, – значит, попались.
Слишком было бы грубо со стороны Потемкина, если бы он, узнав о предполагаемом похищении документов, пожелал не допустить этого или приказал захватить похитителей на месте преступления.
Разумеется, нужно было воспользоваться этим случаем умно и ввести в заблуждение тех, которые хотели перехитрить, но сами должны были попасться в ловушку. Из секретного ящика настоящие документы были вынуты своевременно и на место их положены другие, совершенно фантастические и несхожие с действительными. Пусть их похищают, снимают с них копии – они введут лишь в заблуждение врагов, что и требуется. Вот отчего было допущено беспрепятственно ночное появление незваных гостей в кабинете светлейшего, и сидевший в шкафу Цветинский не остановил их. Он должен был лишь проследить, было ли совершено похищение ложных планов или нет, и если было, то отнюдь не выдавать этого каким-нибудь насилием.
– С внешней стороны все благополучно, – проговорил Цветинский, – планы взяты и положены Тубиновым на место, и копии, которые он, вероятно, снял с них, пойдут во Францию, а оттуда – к туркам и введут их лишь в заблуждение.
– Значит, Тубинов действовал? – переспросил Потемкин. – Жаль, что сейчас нельзя наказать этого итальянца; я бы показал ему, как за мою хлеб-соль платить мне предательством!
– В том-то и дело, ваша светлость, что нельзя показать, что вам известно о похищении планов, и подымать эту историю, а между тем участники ее достойны наказания.
– Они будут наказаны потом, когда откроется, что планы фальшивые и что за них заплачены даром немалые деньги. Все это должно стоить им немало, если граф Феникс живет здесь на их счет. Он живет широко.
– Если бы только речь была о них! Но дело в том, ваша светлость, что они замешали сюда... Надежду Александровну...
– Ее?! Ты имеешь основания предполагать это?
– К сожалению, да, и не только основания, но очевидность. Она была вместе с Тубиновым сегодня ночью в кабинете и отперла сама секретное отделение бюро.
– Не может быть! Я подозревал это, но не хотел верить своему подозрению. Она выспрашивала у меня секрет бюро, я показал ей, но сомневался, чтобы она была замешана; думал, что это простое совпадение и что она просто из любопытства спрашивала. Ты ее видел?
– Видел! Они были с фонарем. Лицо ее осветилось совершенно ясно.
– Она не виновата; это – штуки этого шарлатана. Он при мне действовал внушением.
– Я бы сам не поверил никому другому, ваша светлость, но тут я сам видел.
– Да пойми ты, чья она дочь? Моя дочь! – поправился Потемкин. – Не может она пойти на такой поступок, не может...
– Не может, ваша светлость, я думаю то же: воспитанная в доме Елагина, она, кроме хорошего, ничего не видела там.
– Я думаю, потому она и была поручена ему. Наконец, мне было позволено взять ее к себе, но под условием, чтобы никто не видел ее у меня. Я радовался этому... Тут случился пожар...
– И она потеряла память, да, но мне эта потеря памяти кажется подозрительной, ваша светлость. Странно, что она вдруг забыла все прошлое. Дело в том, что при ней был Тубини...
– Ну так что же?
– А Тубини – послушное орудие графа Феникса.
– Мы имели, кажется, этому доказательство.
– После пожара она сильно изменилась, потеряла память и вдруг выказала такие душевные качества, которые не свойственны девушке ее рождения и ее воспитания. Она стала не похожа сама на себя.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что, может быть, это не она.
– Как не она?
– Ваша светлость, историю с документами вы знаете? Мы положили вместо настоящих другие, не настоящие, так и мне сдается, что это не ваша настоящая дочь.
– Ты, кажется, впервые в жизни увлекся в своих предположениях и говоришь вздор. Елагин подменил ее? Это немыслимо!.. Этого не может быть, и я никогда не поверю.
– Не Елагин, ваша светлость! Я недаром напомнил вам о Тубини, который был при ней во время пожара. Заметьте, он один...
– Ну?
– Пожар произошел как раз в ее флигеле. Суматоха могла отлично способствовать подмене.
– Послушай, ты говоришь невозможные вещи и хочешь быть хитрее хитрого! Надо было найти другую девушку, похожую на нее.
– Ваша светлость, вспомните известную историю с «ожерельем королевы», разыгравшуюся в Париже. Я ездил туда из-под Очакова как раз тогда, когда эта история только что окончилась, и знаю ее подробно. Там действовала девушка, как две капли воды похожая на Марию-Антуанетту, до того похожая, что влюбленный кардинал де Роган принимал ее за королеву и поддался на обман. Что возможно во Франции, неужели невозможно у нас?
– Нет, Цветинский, ты увлекаешься. Потеря памяти может действительно произойти от сильного испуга, мне доктора свидетельствовали это.
– Но такая полная и упорная, ваша светлость, до того, что она не узнала любимого прежде человека...
– Был такой?
– Ей восемнадцать лет, ваша светлость.
– А в восемнадцать лет все влюбляются. Первое увлечение...
– Было не похоже на простое увлечение, скорее, что-то более серьезное.
– А ты почему знаешь?
– Потому что это мой близкий приятель, я знаю от него... Это князь Бессменный.
– Слышал, мне говорил о нем Елагин. Хороший офицер.
– Так вот, она и его забыла. Это что-то уже не похоже на девичье сердце. Оно не позволило бы забыть и пришло бы на помощь памяти.
– Откуда же ты знаешь, что она забыла его?
Тут Цветинскому пришлось бы рассказать светлейшему, как он с Бессменным тайком подъезжал к частоколу. Но он счел за лучшее умолчать об этом.
– Я знаю это потому, что она полюбила совсем другого, – сказал он только и добавил: – человека, едва ли достойного.
– Кого же?
– Кулугина, ваша светлость, опять-таки принадлежащего к клевретам графа Феникса.
– Уж и полюбила!..
– Однако у них ежедневные свидания под покровительством итальянца.
– Свидания, у меня во дворце? – вспыхнул Потемкин и встал со своего места. – Если ты не уверен в этом – берегись! Твое воображение занесло тебя слишком далеко!
Предположение относительно подмены Нади другой девушкой было одно из тех, которые сделал Кутра-Рари, утешая Бессменного. Цветинскому оно запало в голову, и теперь он высказал его светлейшему, потому что некоторые факты, если не подтверждали его, то, во всяком случае, не противоречили.
Однако они были далеко не настолько убедительными, чтобы Потемкин увлекся ими и поверил. Нет, он видел лишь, что Цветинский из преданности перехватил, что называется, через край.
Но то, что сказал он относительно свиданий, возмутило светлейшего до глубины души. Ему было больно, как он ошибся так в итальянце и доверился такому человеку. Он, правда, считал его простоватым, недалеким, но исполнительным и точным. Обманула также благообразная внешность Тубини. Как бы то ни было, но если итальянец окажется изобличенным в покровительстве Кулугину при свиданиях его с Надей, с ним легко будет разделаться, и тогда он уже заодно ответит за все свое вероломство.
Вернувшись после разговора с Потемкиным в свою комнату, Цветинский нашел, к своему удивлению, у себя на столе следующую записку на французском языке:
«Вы хорошо говорили сегодня со светлейшим. Убедите Бессменного вспомнить о его медальоне. Кутра-Рари».
«Дался ему этот медальон! – подумал Цветинский. – И откуда эта записка и почему он знает, что я хорошо говорил сегодня со светлейшим? Странный индус... странный!.. Тут дел, можно сказать, полон рот, пообедать, какой пообедать – просто поесть не успеешь хорошенько, а он о медальоне!.. – и Цветинский с досадой передернул плечами. Однако, еще подумав, он пришел к другому соображению. – А ведь он, может быть, прав! Конечно, тут дело не в самом медальоне – вернее всего, что пропади этот медальон пропадом, после того как Бессменный кинул его на дорогу, – но надо доискаться, что это был за византийский царь на маскараде и почему он живет в доме графа Феникса, который ищет медальон и не знает, что он был у кого-то из его домашних. Я совсем забыл об этом».
Но самому Цветинскому нельзя было отлучиться немедленно, да и дело это не казалось настолько уж настоятельным, чтобы ради него откладывать другие; его можно было поручить Бессменному, который выздоровел и был уже в силах помогать.
Цветинский написал ему записку и отослал с нарочным, после чего решил поесть. Он почти не спал эту ночь, просидев большую ее часть в шкафу, и теперь нашел весьма естественным, что имеет право вознаградить себя за это, не сном впрочем, а едою. Он держался французской пословицы «Кто спит, тот обедает», но, наоборот, заменяя иногда сон кушаньем. Это доставляло ему больше удовольствия.
Он отправился к главному повару и велел приготовить себе сальми из дичи и яичницу на яблоках – блюдо, особенно любимое королем Людовиком XV, которое король имел даже обыкновение приготовлять сам. Кроме того, оба эти кушанья не требовали много времени и могли поспеть скорее других.
– Ну, что? – спросил он, когда тот явился к нему. – Что твое ночное похождение?
– Тяжело было в шкафу, ваша светлость.
– Я тебе говорил. Больше не полезешь?
– И не придется.
– А что? Птички были, являлись?
– Являлись, ваша светлость.
Цветинский отвечал в тон светлейшему, то есть шутливо, но видно было, что он озабочен чем-то и что что-то вышло не совсем так, как бы следовало. Всегда веселый, он не казался таким сегодня.
– Были и унесли документы, – проговорил Потемкин, не замечая настроения Цветинского, – значит, попались.
Слишком было бы грубо со стороны Потемкина, если бы он, узнав о предполагаемом похищении документов, пожелал не допустить этого или приказал захватить похитителей на месте преступления.
Разумеется, нужно было воспользоваться этим случаем умно и ввести в заблуждение тех, которые хотели перехитрить, но сами должны были попасться в ловушку. Из секретного ящика настоящие документы были вынуты своевременно и на место их положены другие, совершенно фантастические и несхожие с действительными. Пусть их похищают, снимают с них копии – они введут лишь в заблуждение врагов, что и требуется. Вот отчего было допущено беспрепятственно ночное появление незваных гостей в кабинете светлейшего, и сидевший в шкафу Цветинский не остановил их. Он должен был лишь проследить, было ли совершено похищение ложных планов или нет, и если было, то отнюдь не выдавать этого каким-нибудь насилием.
– С внешней стороны все благополучно, – проговорил Цветинский, – планы взяты и положены Тубиновым на место, и копии, которые он, вероятно, снял с них, пойдут во Францию, а оттуда – к туркам и введут их лишь в заблуждение.
– Значит, Тубинов действовал? – переспросил Потемкин. – Жаль, что сейчас нельзя наказать этого итальянца; я бы показал ему, как за мою хлеб-соль платить мне предательством!
– В том-то и дело, ваша светлость, что нельзя показать, что вам известно о похищении планов, и подымать эту историю, а между тем участники ее достойны наказания.
– Они будут наказаны потом, когда откроется, что планы фальшивые и что за них заплачены даром немалые деньги. Все это должно стоить им немало, если граф Феникс живет здесь на их счет. Он живет широко.
– Если бы только речь была о них! Но дело в том, ваша светлость, что они замешали сюда... Надежду Александровну...
– Ее?! Ты имеешь основания предполагать это?
– К сожалению, да, и не только основания, но очевидность. Она была вместе с Тубиновым сегодня ночью в кабинете и отперла сама секретное отделение бюро.
– Не может быть! Я подозревал это, но не хотел верить своему подозрению. Она выспрашивала у меня секрет бюро, я показал ей, но сомневался, чтобы она была замешана; думал, что это простое совпадение и что она просто из любопытства спрашивала. Ты ее видел?
– Видел! Они были с фонарем. Лицо ее осветилось совершенно ясно.
– Она не виновата; это – штуки этого шарлатана. Он при мне действовал внушением.
– Я бы сам не поверил никому другому, ваша светлость, но тут я сам видел.
– Да пойми ты, чья она дочь? Моя дочь! – поправился Потемкин. – Не может она пойти на такой поступок, не может...
– Не может, ваша светлость, я думаю то же: воспитанная в доме Елагина, она, кроме хорошего, ничего не видела там.
– Я думаю, потому она и была поручена ему. Наконец, мне было позволено взять ее к себе, но под условием, чтобы никто не видел ее у меня. Я радовался этому... Тут случился пожар...
– И она потеряла память, да, но мне эта потеря памяти кажется подозрительной, ваша светлость. Странно, что она вдруг забыла все прошлое. Дело в том, что при ней был Тубини...
– Ну так что же?
– А Тубини – послушное орудие графа Феникса.
– Мы имели, кажется, этому доказательство.
– После пожара она сильно изменилась, потеряла память и вдруг выказала такие душевные качества, которые не свойственны девушке ее рождения и ее воспитания. Она стала не похожа сама на себя.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что, может быть, это не она.
– Как не она?
– Ваша светлость, историю с документами вы знаете? Мы положили вместо настоящих другие, не настоящие, так и мне сдается, что это не ваша настоящая дочь.
– Ты, кажется, впервые в жизни увлекся в своих предположениях и говоришь вздор. Елагин подменил ее? Это немыслимо!.. Этого не может быть, и я никогда не поверю.
– Не Елагин, ваша светлость! Я недаром напомнил вам о Тубини, который был при ней во время пожара. Заметьте, он один...
– Ну?
– Пожар произошел как раз в ее флигеле. Суматоха могла отлично способствовать подмене.
– Послушай, ты говоришь невозможные вещи и хочешь быть хитрее хитрого! Надо было найти другую девушку, похожую на нее.
– Ваша светлость, вспомните известную историю с «ожерельем королевы», разыгравшуюся в Париже. Я ездил туда из-под Очакова как раз тогда, когда эта история только что окончилась, и знаю ее подробно. Там действовала девушка, как две капли воды похожая на Марию-Антуанетту, до того похожая, что влюбленный кардинал де Роган принимал ее за королеву и поддался на обман. Что возможно во Франции, неужели невозможно у нас?
– Нет, Цветинский, ты увлекаешься. Потеря памяти может действительно произойти от сильного испуга, мне доктора свидетельствовали это.
– Но такая полная и упорная, ваша светлость, до того, что она не узнала любимого прежде человека...
– Был такой?
– Ей восемнадцать лет, ваша светлость.
– А в восемнадцать лет все влюбляются. Первое увлечение...
– Было не похоже на простое увлечение, скорее, что-то более серьезное.
– А ты почему знаешь?
– Потому что это мой близкий приятель, я знаю от него... Это князь Бессменный.
– Слышал, мне говорил о нем Елагин. Хороший офицер.
– Так вот, она и его забыла. Это что-то уже не похоже на девичье сердце. Оно не позволило бы забыть и пришло бы на помощь памяти.
– Откуда же ты знаешь, что она забыла его?
Тут Цветинскому пришлось бы рассказать светлейшему, как он с Бессменным тайком подъезжал к частоколу. Но он счел за лучшее умолчать об этом.
– Я знаю это потому, что она полюбила совсем другого, – сказал он только и добавил: – человека, едва ли достойного.
– Кого же?
– Кулугина, ваша светлость, опять-таки принадлежащего к клевретам графа Феникса.
– Уж и полюбила!..
– Однако у них ежедневные свидания под покровительством итальянца.
– Свидания, у меня во дворце? – вспыхнул Потемкин и встал со своего места. – Если ты не уверен в этом – берегись! Твое воображение занесло тебя слишком далеко!
Предположение относительно подмены Нади другой девушкой было одно из тех, которые сделал Кутра-Рари, утешая Бессменного. Цветинскому оно запало в голову, и теперь он высказал его светлейшему, потому что некоторые факты, если не подтверждали его, то, во всяком случае, не противоречили.
Однако они были далеко не настолько убедительными, чтобы Потемкин увлекся ими и поверил. Нет, он видел лишь, что Цветинский из преданности перехватил, что называется, через край.
Но то, что сказал он относительно свиданий, возмутило светлейшего до глубины души. Ему было больно, как он ошибся так в итальянце и доверился такому человеку. Он, правда, считал его простоватым, недалеким, но исполнительным и точным. Обманула также благообразная внешность Тубини. Как бы то ни было, но если итальянец окажется изобличенным в покровительстве Кулугину при свиданиях его с Надей, с ним легко будет разделаться, и тогда он уже заодно ответит за все свое вероломство.
Вернувшись после разговора с Потемкиным в свою комнату, Цветинский нашел, к своему удивлению, у себя на столе следующую записку на французском языке:
«Вы хорошо говорили сегодня со светлейшим. Убедите Бессменного вспомнить о его медальоне. Кутра-Рари».
«Дался ему этот медальон! – подумал Цветинский. – И откуда эта записка и почему он знает, что я хорошо говорил сегодня со светлейшим? Странный индус... странный!.. Тут дел, можно сказать, полон рот, пообедать, какой пообедать – просто поесть не успеешь хорошенько, а он о медальоне!.. – и Цветинский с досадой передернул плечами. Однако, еще подумав, он пришел к другому соображению. – А ведь он, может быть, прав! Конечно, тут дело не в самом медальоне – вернее всего, что пропади этот медальон пропадом, после того как Бессменный кинул его на дорогу, – но надо доискаться, что это был за византийский царь на маскараде и почему он живет в доме графа Феникса, который ищет медальон и не знает, что он был у кого-то из его домашних. Я совсем забыл об этом».
Но самому Цветинскому нельзя было отлучиться немедленно, да и дело это не казалось настолько уж настоятельным, чтобы ради него откладывать другие; его можно было поручить Бессменному, который выздоровел и был уже в силах помогать.
Цветинский написал ему записку и отослал с нарочным, после чего решил поесть. Он почти не спал эту ночь, просидев большую ее часть в шкафу, и теперь нашел весьма естественным, что имеет право вознаградить себя за это, не сном впрочем, а едою. Он держался французской пословицы «Кто спит, тот обедает», но, наоборот, заменяя иногда сон кушаньем. Это доставляло ему больше удовольствия.
Он отправился к главному повару и велел приготовить себе сальми из дичи и яичницу на яблоках – блюдо, особенно любимое королем Людовиком XV, которое король имел даже обыкновение приготовлять сам. Кроме того, оба эти кушанья не требовали много времени и могли поспеть скорее других.