Мы осторожно уселись на угрожающе поскрипывавшие рассохшиеся деревянные стулья в крохотной кухне, а Агафья Прокопьевна захлопотала по хозяйству.
— Я вам индийский чай заварю, со слоном, — торжественно сообщила баба Гафа. — Я его на праздники берегу да для гостей дорогих. А уж для друзей моего Чайю-то ничего не жалко.
Бабка, кряхтя, взгромоздилась на табуретку и заглянула на верхнюю полку шкафчика.
— Ой! — всплеснула руками она. — Что это? Коробочка какая-то, и написано на ей по-иностранному. Вчера утром коробочки-то точно не было, я, прежде чем к Дуньке пойти, порядок наводила.
— Можно посмотреть? — поднялся с места Луис.
Я тоже вскочила и приняла из рук бабы Гафы оранжево-зеленую почти невесомую картонную коробочку.
— «Матаморос», — прочитала я. — Так это же травяной чай в пакетиках!
— Видно, Чайю мне вчера перед смертью подарок сделал, — снова запричитала Агафья Прокофьевна. — Он меня всегда разным чайком баловал. Небось вчера аккурат перед уходом его мне в шкафчик сунул, а я, старая, даже не поблагодарила его. Теперь уж и не поблагодарю, упокой Господь душу его!
Баба Гафа полезла в карман, извлекла хорошо знакомый мне клетчатый платок и шумно высморкалась.
— Матаморос! — многозначительно сказала я. — Опять матаморос!
Луис забрал у меня упаковку и, аккуратно открыв крышку, высыпал содержимое на кухонный стол. К моему глубокому разочарованию, кроме пакетиков с чаем, там ничего не оказалось.
Колумбиец взял один из пакетиков и понюхал его.
— Действительно чай, — разочарованно сказал он.
— А ты думал, наркотики? — усмехнулась я.
Луис внимательно осмотрел коробку, которая осталась у него в руках, и, снова открыв крышку, издал возглас удивления.
— Смотри! На дне коробки! — воскликнул он.
Я выхватила коробку у него из рук. Любопытная баба Гафа, оставив платок, тоже сунула нос внутрь.
— Чайю писал! Точно Чайю! У него хлумастер такой светящийся есть! — взволнованно воскликнула баба Гафа.
— Фломастер, — механически поправила я.
— И что бы это могло означать? — поинтересовался Луис.
На дне коробки толстым красным флюоресцирующим фломастером были аккуратно выведены три буквы: ФСБ.
— Федеральная служба безопасности, — предположила я.
— Не, — замахала руками баба Гафа. — Какая еще хведеральная служба?
— А что это, по-вашему? — спросила я.
— Как что? — удивилась моей непонятливости Агафья Прокопьевна. — Тут же ясно написано: фе-се-бе. Фонарь святого Бени.
— Фонарь святого Бени? — переспросила я. — Это что, какая-то местная достопримечательность?
— А вы что, нашего Беню не знаете? — всплеснула руками баба Гафа. — Дык его все тут знают. Наш местный дурачок. Блаженный. Юродивый. Как напьется, так фонарь во дворе обнимет и кричит, что по фонарю на небо залезет и там святым станет. Вот его и прозвали «святым Беней», а дворовый фонарь — «фонарем святого Бени», сокращенно фе-се-бе. Наши алкаши так и говорят: «пойдем под фе-се-бе посидим, пузырек раздавим»!
— Вы не могли бы показать нам этот фонарь? — попросил Луис.
— Конечно, покажу, — охотно согласилась Агафья Прокопьевна.
Действительно между детской площадкой и покосившимся столом, на котором мужики «забивали козла», стоял фонарь с бетонным основанием, украшенным странными подтеками.
Их происхождение было нетрудно определить по слабому, но устойчивому запаху мочи. Я задумалась о том, чья это моча — собак или святого Бени.
Луис обошел вокруг фонаря, а затем, присев на корточки, стал ощупывать его.
— Что ты делаешь? — спросила я.
— Я нашел трещину, — ответил колумбиец. — Внутри фонаря есть небольшая полость. Принеси мне, пожалуйста, тоненькую палочку или проволочку. Я хочу пошарить там.
Оглянувшись по сторонам, я обнаружила в углу двора куст сирени, отломила от него веточку и принесла Луису.
— Там какие-то бумаги, — сосредоточенно пошарив веточкой в трещине, сказал колумбиец. — Сейчас я их вытащу.
Полминуты спустя он извлек из «фонаря святого Бени» несколько сложенных вчетверо изрядно помятых листков бумаги. Мы с бабой Гафой, сгорая от любопытства, чуть не стукнулись лбами, пытаясь прочитать, что там написано.
— А писано-то не по-нашему, — разочарованно протянула Агафья Прокопьевна. — Но рука Чайю, уж я-то знаю его почерк. С того света, родимый, письмецо прислал!
— К сожалению, нам не удастся попить чайку, — обратился к бабе Гафе Луис. — Только что вспомнил, у нас тут еще одно дело намечалось. Большое вам спасибо за помощь.
— А что в письме-то? — вцепилась ему в рукав баба Гафа. — О чем Чайю-то написал?
— Мы обязательно переведем письмо и прочитаем его вам, — обаятельно улыбнувшись, пообещал колумбиец.
Мы попрощались с Агафьей Прокопьевной и направились к припаркованному неподалеку «Ягуару» Луиса.
— Куда мы едем? — спросила я, когда он, не говоря ни слова, запустил двигатель.
— Отъедем за угол, там остановимся и прочитаем письмо, — ответил он. — Здесь баба Гафа с нас глаз неспустит.
Он был прав. Агафья Прокопьевна, сложив руки на животе, пристально смотрела в нашу сторону. Я помахала ей на прощание.
— Ну давай скорее, где письмо? — нетерпеливо воскликнула я, как только колумбиец затормозил.
— Ну и темперамент у тебя, — усмехнулся он, доставая листки из кармана. — Я переведу, — добавил Луис.
«Ни хрена себе, ну и влип я в историю, — прочитал он. — Похоже, меня убьют в любом случае, независимо от того, верну я бумаги или нет. Но если все-таки меня прикончат, я хочу, чтобы моя смерть не осталась безнаказанной.
Поэтому я и пишу это письмо. Пока еще не знаю, куда его спрячу, но что-нибудь соображу.
Позавчера вечером я отправился в клуб «Кайпиринья» и там столкнулся с Аделой. Теперь она связалась с каким-то «новым русским», который так богат, словно он нашел Эльдорадо. Но в ее глазах я прочитал тоску и желание. Ни один из этих бледнозадых русских не способен удовлетворить женщину так, как это сделает настоящий латинский мужчина.
Адела старалась «держать фасон», но я видел, как она меня хочет. Она заманила меня в закрытый для обычных посетителей кабинет клуба и принялась так заигрывать со мной, словно она приняла ударную дозу афродизиаков, а я был единственным мужчиной на земле. Естественно, что я поддался на провокацию и попытался повалить ее на диван, и тут эта паскудная динамистка влепила мне пощечину с таким видом, словно я собирался ее изнасиловать, и вдобавок настолько нелестно отозвалась о моем члене, мозгах и физических данных, что даже вспоминать об этом не хочу.
Я тоже не остался в долгу и отплатил той же монетой, сказав, что в ней меньше сексуальности, чем в шелудивой беременной верблюдице, и что бородавки на ее плече способны превратить в импотента даже сексуального маньяка, выпившего флакон универсального возбудителя для мужчин.
От ярости Адела зафырчала, как перегревшаяся скороварка, а потом со всей дури заехала мне коленом в пах, так что я повалился на диван, глотая воздух, как рыба, вытащенная из воды, а эта мерзавка на прощание еще пару раз злобно фыркнула и исчезла. Мне было так больно, что я даже не нашел в себе сил догнать ее и отвесить пару хороших оплеух, чего она более чем заслуживала.
Постанывая от боли, я задумался о том, не отразится ли этот удар на моей великолепной потенции, поскольку член для меня был таким же рабочим инструментом, как кисть для художника или резец для скульптора. Неожиданно мой взгляд упал на картину, висящую на стене напротив дивана. На ней были изображены Адам и Ева в раю в тот момент, когда чересчур любопытная дама соблазняла муженька сомнительной идеей отведать запретного плода.
Еще не прикрытые фиговым листком прелести Евы напомнили мне об Аделе. Во мне с новой силой всколыхнулась ненависть к этой мерзавке, и я запустил в Еву валяющимся на столике журналом «Плейбой». Картина упала, и я с удивлением обнаружил, что за ней скрывалось небольшое круглое отверстие, похожее на объектив. Рядом с ним к стене крепились две округлые черненькие штучки на проводках. Боль уже начала ослабевать, я с трудом поднялся и доковылял до заинтересовавших меня предметов. Дырка в стене действительно оказалась объективом, через который просматривался «парадный» кабинет управляющего клубом Хосе Муньоса, а «черные штучки» были миниатюрными аурикулярами.
Я не мог понять, зачем кому-то понадобилось следить за «парадным» кабинетом. Всем было известно, что любые мало-мальски серьезные дела Хосе решал в своем рабочем кабинете, в сейфе которого хранилась выручка клуба и все важные документы. Рабочий кабинет охранялся почище, чем форт Нокс, а дверь «парадного» кабинета просто захлопывалась, и ее можно было запросто открыть даже гвоздем. В «парадном» кабинете Муньос обычно встречался со своими любовницами или приглашал в него бизнесменов, на которых хотел произвести впечатление, но с которыми не собирался обсуждать серьезные проблемы.
Из любопытства я вставил в уши аурикуляры, приник к объективу и вдруг услышал звук отпираемой двери. В кабинет вошел Муньос с каким-то человеком, которого я не знал. Управляющий запер дверь и обратился к своему спутнику.
— Уго, ты принес бумаги? — спросил он.
— А как же! — ухмыльнулся тот. — И не жаль вам было отдавать за них четверть миллиона долларов? Это всего лишь автомат!
Уго достал из «дипломата» плотный желтый конверт и подал его Муньосу.
— Эти документы стоят много миллионов, — сказал управляющий, доставая из конверта сложенные вдвое листки бумаги и начиная внимательно просматривать их. — Кроме того, я надеюсь, что ты вернешь мне мои деньги.
— Я предвидел это, — кивнул головой Уго. — Поэтому я проследил за Захаром. Он оставил сумку с деньгами в автоматической камере хранения на Казанском вокзале.
— Отлично, — сказал Хосе. — Думаю, что завтра или послезавтра ты ликвидируешь Захара и заберешь деньги.
— Я мог ликвидировать его еще сегодня, — заметил Уго, — если бы ты отдал мне такой приказ. Вдруг он возьмет деньги и уедет?
— Не уедет, — заверил его Муньос. — Я договорился с Захаром, что он подождет, пока мои специалисты проведут экспертизу документов. Я должен убедиться, что то, что он продал мне, не туфта. Хотя вряд ли он решился бы всучить мне фальшивку. Это не имеет смысла. Опытный образец автомата действительно существует. Один из моих экспертов ездил в Ижевск и видел его в действии. Он говорит, что это нечто потрясающее, принципиально новая конструкция.
— А какой смысл убирать Захара? — спросил Уго. — Если этот оружейный гений сумел изобрести суперавтомат, может быть, потом он создаст еще что-нибудь позаковыристей?
— Я опасаюсь конкуренции, — ответил управляющий. — Тебе известно, кто такой Клаудио Иррибаррен?
— Нет, — пожал плечами Уго. — А кто это?
— Это человек из «Сендеро луминосо», — объяснил Хосе. — В моем клубе в последнее время стали крутиться люди из этой организации, и это меня раздражает.
— Но ведь это террористы, действующие в основном на территории Никарагуа, — с удивлением заметил Уго. — Что они делают в Москве?
— У тебя устаревшие сведения, — сказал Муньос. — В свое время они боролись против прокоммунистического резкими сандинистов, но, когда к власти пришла Виолета Чаморро, они оказались не у дел и стали зарабатывать деньги, организовывая террористические акты по заданию правительств или оппозиционных группировок некоторых латиноамериканских стран. Постепенно «Сендеро луминосо» превратилась в достаточно могущественную и богатую организацию, и сейчас они решили втиснуться на рынок торговли наркотиками. До недавнего времени никарагуанцы опасались переходить дорогу Медельинскому картелю, но в данный момент «Сендеро луминосо» налаживает ввоз и сбыт наркотиков в России.
— Странно, что я никогда не слышал о них, — заметил Уго.
— Никарагуа слишком далеко от Колумбии, — пожал плечами управляющий, — о террористических организаций в Латинской Америке столько, что можно издать отдельный справочник. Стоит ли беспокоиться о них до тех пор, пока они не начинают создавать нам проблемы?
— А какое отношение к Захару имеет «Сендеро луминосо»? — спросил Уго.
— У меня есть подозрение, что человек, через которого я вышел на Захара, также имеет дела с Иррибарреном, — ответил Хосе. — Он получил от меня хорошие комиссионные за организацию сделки, и я опасаюсь, что он захочет еще раз нагреть руки, продав изобретение Захара «Сендеро луминосо», а мне бы этого не хотелось. Так что Захара придется убрать, а пока я буду проверять чертежи, ты последишь за ним, чтобы он не встречался с другими латиноамериканцами и не перепрятал деньги.
— А если вдруг он встретится с Иррибарреном? — поинтересовался Уго.
— Уберешь обоих, но так, чтобы это выглядело случайным нападением, — пожал плечами Муньос. — В Москве все время кого-то убивают.
Управляющий снова принялся рассматривать бумаги Захара.
— Потрясающая игрушка, — причмокнул он губами. — Любой террорист за такой автомат душу продаст.
— Но если существует опытный экземпляр, то почему твои люди просто не отняли его и не убрали изобретателя? — спросил Уго. — Это было бы проще.
— Захар тоже не дурак, — сказал Хосе. — Демонстрация была организована таким образом, что мой человек был там один. Захар предупредил, что заранее подстраховался на случай возможных провокаций, и затевать что-либо прямо там, не посоветовавшись предварительно со мной, было слишком рискованно. А опытный экземпляр не представляет для нас угрозы. Изобретатель сказал, что прячет его в таком месте, где его никто никогда не найдет.
Муньос вынул из книжного шкафа несколько книг.
— Что ты делаешь? — спросил Уго.
— Здесь у меня самый надежный, сейф, — ответил управляющий. — Вокруг моего рабочего кабинета крутится слишком большое количество любопытных. Есть правило: если ты хочешь как следует спрятать какую-то вещь, — положи ее на самое видное место. Я спрячу документацию здесь до прибытия экспертов.
Хосе достал из второго ряда книг томик Аугусто Матамороса под названием «Размышления о добродетели» и открыл его. В страницах книги было вырезано углубление, достаточно большое, чтобы там поместился конверт. Муньос аккуратно заложил документы внутрь и, поставив все книги на место, закрыл шкаф.
— Матаморос настолько скучен, что никому даже в голову не придет раскрыть одну из его книг, — усмехнулся управляющий. — А теперь пойдем, пропустим по рюмочке. Нам есть что отпраздновать.
Тут они оба вышли из кабинета.
Некоторое время я стоял около глазка, размышляя. То, что я увидел, настолько меня взволновало, что даже боль в яйцах перестала меня беспокоить. У меня в уме непрестанно крутилась фраза Муньоса: «Эти бумаги стоят миллионы». Кроме того, теперь я знал, кому именно смогу продать изобретение Захара — Клаудио Ирри-баррену из «Сендеролуминосо».
Я решительно вышел из комнаты и, легко открыв перочинным ножиком «парадный» кабинет управляющего, достал из Матамороса конверт с бумагами Захара и, засунув его за пазуху, решил побыстрее смыться из клуба. Когда я пересекал дискотеку, направляясь к выходу, меня остановил Эусебио, эквадорец, который в свое время тоже крутился вокруг Аделы, а теперь вроде стал заниматься магией.
— Я видел Аделу, — усмехнувшись, сказал он. — Она в ярости. Крыла тебя последними словами. Дикая штучка, не правда ли? Похоже, она тебе не по зубам.
— Даже слышать не хочу об этой сучке, — раздраженно воскликнул я и двинулся прочь, но Чепо снова остановил меня, вцепившись мне в рукав.
— Меня эта golfa[10] тоже здорово достала, — сказал он. — Я подумал, что мы оба могли бы ей отомстить.
Предложение заинтересовало меня.
— Как? — спросил я.
— Ты наверняка знаешь, что я занимаюсь магией, — сказал Эусебио.
— До свидания, — сказал я, направляясь к выходу.
— Подожди! Ты что, в магию не веришь? — рванулся за мной Эусебио.
— Я верю в то, что наивные простаки платят тебе за это деньги, — презрительно сказал я.
— Спорим на ящик пива, что я приворожу к тебе Аделу да так, что она на стену будет лезть от любви, причем в рекламных целях для тебя я сделаю это совершенно бесплатно, — завелся Чепо.
Подобное предложение было бы грех отклонить. Я пообещал завтра вечером приехать в «Каса де брухос» и наконец выбрался на улицу.
По дороге к дому я размышлял о том, кто установил глазок и аурикуляры в комнате, смежной с кабинетом Муньоса. Возможно, это сделал сам Иррибаррен или один из его осведомителей. В любом случае, Лосе Муньоса в ближайшем будущем ждал очень неприятный сюрприз.
Приехав домой, я стал звонить своим друзьям, выясняя у них, не слышали ли они когда-либо о Клаудио Иррибаррене. Мне повезло, и Умберто Борса, переводчик-синхронист из одной русско-венесуэльской фирмы, дал мне его телефон.
Я сел на автобус, отъехал подальше от дома, отыскал на улице телефон-автомат на случай, если дома у Иррибаррена стоит телефон с определителем номера, дозвонился до Клаудио и, не назвавшись, в двух словах объяснил ему, что могу продать документацию недавно разработанного русским изобретателем автомата, обладающего уникальными боевыми качествами. Вначале Иррибаррен отнесся к моему предложению несколько настороженно. Как я понял, до него уже дошли слухи об изобретении Захара и о том, что Хосе Муньос собирается заключить сделку. Возможно, он считал, что тут какая-то ловушка. Но, в конце концов, так и не сказав ему, кто я, назначил свидание поздно ночью в «Каса де брухос». Я собирался встретиться с ним после того, как Эусебио приворожит ко мне Аделу.
Я так до конца и не оправился от ее удара. Яйца снова начали поднывать, и я всерьез опасался за свою потенцию. Я даже не знал, чего мне больше хочется — заработать кругленькую сумму на изобретении Захара или отомстить этой зазнавшейся бестии.
На следующий день поехал в «Каса де брухос». Бумаги Захара на всякий случай спрятал в надежном месте, но для того, чтобы показать что-нибудь Клаудио Иррибаррену, я прихватил с собой листок, на котором были записаны характеристики автомата.
К своему удивлению, во дворе Басилио Ганда-сеги я обнаружил «Мерседес» Аделы. Я не испытывал желания встречаться с ней до тех пор, пока не приворожу ее. Тогда посмотрим, кто будет смеяться последним! Я прошел в библиотеку, ожидая, пока закончится этот дурацкий ритуал в честь Каридад дель Кобре.
Когда народ начал выходить из сала де ритос, Аделы нигде не было видно. Я отыскал Эусебио, и он отвел меня в комнату, обклеенную порнографическими плакатами. Я спросил, какое отношение имеет к магии порнография, и Чепо объяснил, что в этой же самой комнате он лечит импотенцию при помощи пауков-птицеедов, а плакаты предназначены для поднятия духа и плоти его пациентов.
Я подумал, что Эусебио окончательно свихнулся, и усомнился в том, что его магические сеансы хоть как-то повлияют на Аделу. Тут Чепо предложил мне выпить холодного пива. Это показалось мне хорошей идеей. Эусебио сходил в смежную комнату и принес две большие кружки пива. Пиво было непривычно горьким и чересчур крепким, но я решил, что это такой сорт. Я выпил его залпом, а потом со мной стали происходить странные вещи.
Сначала я перестал чувствовать свои щеки. Я попытался моргнуть, но не мог. Руки и ноги тоже отказывались двигаться. Стало трудно дышать. Казалось, даже мускулы грудной клетки отключились. Я чувствовал, что холодею, а потом и сознание стало тоже отключаться. Мне казалось, что все, что происходит, происходит не со мной. Звуки внешнего мира еще доносились до меня, но они стали тихими и обволакивающе-мягкими, как вата. Эусебио наклонился надо мной и пощупал мой пульс.
— Аи да дядюшка! — произнес он. — Не зря говорят, что ямайский зомбирующий порошок — самый лучший. Ну труп, вылитый труп!
Потом Чепо подхватил меня под мышки и поволок в смежную комнату. Я совершенно не чувствовал своего тела. Казалось, я превратился в привидение, только это привидение почему-то не могло двигаться.
Эусебио, не слишком церемонясь, запихнул меня в шкаф и запер дверцу.
— Отдохни, — сказал он, а потом я услышал его удаляющиеся шаги. Я отключился.
Затем я снова услышал голоса. В первый момент я подумал, что мне снится кошмарный сон, что я умер, и моя душа по какой-то непонятной причине оказалась запертой в шкафу, а дьяволы из ада, в который я попал, решают мою судьбу.
Голоса дьяволов, доносившиеся до меня, показались мне очень знакомыми. Это были Хосе Муньос и Уго.
— Интересно, что здесь делает Клаудио Иррибаррен? — спросил Хосе.
— Он ведет себя подозрительно, — заметил Уго. — Такое впечатление, что он ждет кого-то и нервничает.
— Держу пари, что это Иррибаррен установил объектив, чтобы просматривать мой «парадный» кабинет, — злобно сказал Муньос.
— Скорее это сделал кто-то из его осведомителей, — возразил Уго. — Я опросил служащих. Никто из них ни разу не видел Иррибаррена входящим во внутренние помещения клуба. Но зато, согласно показаниям уборщицы, в комнате, из которой велось наблюдение за кабинетом, как раз в момент нашего разговора находился Росарио Чавес Хуарес. Уборщица видела, как он и Адела вместе входили в комнату, потом оттуда послышались раздраженные голоса, словно они ссорились, затем Адела выскочила из комнаты и направилась на дискотеку, а через несколько минут мы с тобой вошли в кабинет. После этого уборщица пошла мыть другой коридор и не знает, что происходило дальше.
— Тебе известно, где сейчас Росарио Чавес Хуарес? — спросил управляющий.
— Мне удалось узнать, что он собирался прибегнуть к услугам Эусебио. Один из моих знакомых случайно услышал их разговор на дискотеке, — ответил Уго. — Поэтому я и договорился встретиться с вами в «Каса де брухос».
— Достань сукина сына хоть из-под земли, забери у него бумаги Захара, а потом прикончи, — жестко приказал Муньос.
— Я над этим работаю, — сказал Уго. Послышался звук открываемой двери, шаги, а потом голос Чепо произнес:
— О, синьор Муньос, синьор Варела! Я счастлив, что вы решили прибегнуть к моим услугам!
Что вас интересует? Магия вуду или араньяс милагросас?
— Нас интересует, где находится Росарио Чавес Хуарес, — сказал Уго. — Говорят, его недавно видели с вами.
— Да, я провел для него сеанс любовной магии, — солгал Эусебио. — Но он ушел примерно полчаса тому назад, и больше я его не видел.
— Если увидишь его, сразу сообщи нам, — попросил Муньос.
Затем послышался звук удаляющихся шагов. Еще некоторое время я прислушивался к звукам, а потом окончательно отключился.
Следующее, что я услышал, был пронзительный крик, и треск ломающихся веток, словно кто-то продирался через кусты. Жизнь вместе с болью в сведенных судорогой мышцах снова вернулась в мое тело. Яне помнил, что со мной произошло, и где я нахожусь. Было жарко. Глаза мне слепило солнце. Я осмотрелся и понял, что лежу в багажнике машины. Потом я взглянул на свою грудь и чуть не заорал от ужаса, увидев рану с запекшейся кровью в области сердца. Мне показалось, что я сошел с ума.
Я прикоснулся к ране и понял, что она не настоящая. Это был просто искусно выполненный рисунок. Я выбрался из багажника и с удивлением понял, что это машина Аделы. «Мерседес» стоял на заброшенной лесной просеке, дверца была не заперта, ключи торчали в замке зажигания, а самой Аделы нигде не было видно.
Я снял чехол с заднего сиденья, прорвал в нем дыры по швам для головы и рук и надел его на манер индейского пончо. Потом сел в машину и стал ждать Аделу.
Постепенно я вспомнил, что со мной произошло. Эусебио подсыпал мне в пиво какую-то отраву, и я потерял способность двигаться. Адела не появлялась. Я начал кричать, звать ее, но это было бесполезно. Во всем этом было что-то очень странное. Адела никогда в жизни не бросила бы свою машину невесть где с открытой дверцей и оставленными специально для удобства угонщиков ключами. Это.означало, что в том, что случилось со мной, не было ее вины. Скорее всего это был заговор против нас обоих.
Ожидать неизвестно чего на лесной просеке больше не имело смысла. Я завел мотор и поехал в Москву. Нового адреса Аделы я не знал, поэтому решил заехать к Альде и оставить машину около ее дома. Я уже подъезжал к Москве, когда в голове у меня зазвучали голоса Хосе Муньоса и Уго Варелы. Теперь я вспомнил все.
— Достань сукина сына хоть из-под земли, забери у него бумаги Захара, а потом прикончи, — велел Муньос.
— Я над этим работаю, — сказал Уго.
Мне стало плохо. Только сейчас до меня дошло, с кем я связался. Чем только я думал, похищая у Медельинского картеля документацию, которая стоит многих миллионов долларов? Меня вычислили в два счета. Даже если я теперь добровольно верну бумаги Хосе, он все равно меня прикончит, просто из принципа. Я боялся возвращаться домой, потому что там меня могли поджидать люди Муньоса. Но ходить по Москве без денег, без документов и вдобавок в чехле от автомобильного сиденья, пусть даже похожем на пончо, тоже не было смысла.
Я вспомнил, что неподалеку от дома Альды живет Тося, одна из моих любовниц — страдающая излишней полнотой студентка «Лумумбы». Богатый папа подарил ей симпатичную однокомнатную квартирку на улице Волгина, и ключ от квартиры простоватая Тося с типично русской небрежностью прятала в небольшом углублении над дверным карнизом, чтобы я в любой момент мог зайти к ней домой, даже если ее в этот момент не было. В настоящее время Тося совершала круиз по Средиземному морю, и квартира пустовала. Я поехал на улицу Волгина, отчаянно надеясь, что моя подруга, как всегда, оставила ключ в тайнике.
— Я вам индийский чай заварю, со слоном, — торжественно сообщила баба Гафа. — Я его на праздники берегу да для гостей дорогих. А уж для друзей моего Чайю-то ничего не жалко.
Бабка, кряхтя, взгромоздилась на табуретку и заглянула на верхнюю полку шкафчика.
— Ой! — всплеснула руками она. — Что это? Коробочка какая-то, и написано на ей по-иностранному. Вчера утром коробочки-то точно не было, я, прежде чем к Дуньке пойти, порядок наводила.
— Можно посмотреть? — поднялся с места Луис.
Я тоже вскочила и приняла из рук бабы Гафы оранжево-зеленую почти невесомую картонную коробочку.
— «Матаморос», — прочитала я. — Так это же травяной чай в пакетиках!
— Видно, Чайю мне вчера перед смертью подарок сделал, — снова запричитала Агафья Прокофьевна. — Он меня всегда разным чайком баловал. Небось вчера аккурат перед уходом его мне в шкафчик сунул, а я, старая, даже не поблагодарила его. Теперь уж и не поблагодарю, упокой Господь душу его!
Баба Гафа полезла в карман, извлекла хорошо знакомый мне клетчатый платок и шумно высморкалась.
— Матаморос! — многозначительно сказала я. — Опять матаморос!
Луис забрал у меня упаковку и, аккуратно открыв крышку, высыпал содержимое на кухонный стол. К моему глубокому разочарованию, кроме пакетиков с чаем, там ничего не оказалось.
Колумбиец взял один из пакетиков и понюхал его.
— Действительно чай, — разочарованно сказал он.
— А ты думал, наркотики? — усмехнулась я.
Луис внимательно осмотрел коробку, которая осталась у него в руках, и, снова открыв крышку, издал возглас удивления.
— Смотри! На дне коробки! — воскликнул он.
Я выхватила коробку у него из рук. Любопытная баба Гафа, оставив платок, тоже сунула нос внутрь.
— Чайю писал! Точно Чайю! У него хлумастер такой светящийся есть! — взволнованно воскликнула баба Гафа.
— Фломастер, — механически поправила я.
— И что бы это могло означать? — поинтересовался Луис.
На дне коробки толстым красным флюоресцирующим фломастером были аккуратно выведены три буквы: ФСБ.
— Федеральная служба безопасности, — предположила я.
— Не, — замахала руками баба Гафа. — Какая еще хведеральная служба?
— А что это, по-вашему? — спросила я.
— Как что? — удивилась моей непонятливости Агафья Прокопьевна. — Тут же ясно написано: фе-се-бе. Фонарь святого Бени.
— Фонарь святого Бени? — переспросила я. — Это что, какая-то местная достопримечательность?
— А вы что, нашего Беню не знаете? — всплеснула руками баба Гафа. — Дык его все тут знают. Наш местный дурачок. Блаженный. Юродивый. Как напьется, так фонарь во дворе обнимет и кричит, что по фонарю на небо залезет и там святым станет. Вот его и прозвали «святым Беней», а дворовый фонарь — «фонарем святого Бени», сокращенно фе-се-бе. Наши алкаши так и говорят: «пойдем под фе-се-бе посидим, пузырек раздавим»!
— Вы не могли бы показать нам этот фонарь? — попросил Луис.
— Конечно, покажу, — охотно согласилась Агафья Прокопьевна.
Действительно между детской площадкой и покосившимся столом, на котором мужики «забивали козла», стоял фонарь с бетонным основанием, украшенным странными подтеками.
Их происхождение было нетрудно определить по слабому, но устойчивому запаху мочи. Я задумалась о том, чья это моча — собак или святого Бени.
Луис обошел вокруг фонаря, а затем, присев на корточки, стал ощупывать его.
— Что ты делаешь? — спросила я.
— Я нашел трещину, — ответил колумбиец. — Внутри фонаря есть небольшая полость. Принеси мне, пожалуйста, тоненькую палочку или проволочку. Я хочу пошарить там.
Оглянувшись по сторонам, я обнаружила в углу двора куст сирени, отломила от него веточку и принесла Луису.
— Там какие-то бумаги, — сосредоточенно пошарив веточкой в трещине, сказал колумбиец. — Сейчас я их вытащу.
Полминуты спустя он извлек из «фонаря святого Бени» несколько сложенных вчетверо изрядно помятых листков бумаги. Мы с бабой Гафой, сгорая от любопытства, чуть не стукнулись лбами, пытаясь прочитать, что там написано.
— А писано-то не по-нашему, — разочарованно протянула Агафья Прокопьевна. — Но рука Чайю, уж я-то знаю его почерк. С того света, родимый, письмецо прислал!
— К сожалению, нам не удастся попить чайку, — обратился к бабе Гафе Луис. — Только что вспомнил, у нас тут еще одно дело намечалось. Большое вам спасибо за помощь.
— А что в письме-то? — вцепилась ему в рукав баба Гафа. — О чем Чайю-то написал?
— Мы обязательно переведем письмо и прочитаем его вам, — обаятельно улыбнувшись, пообещал колумбиец.
Мы попрощались с Агафьей Прокопьевной и направились к припаркованному неподалеку «Ягуару» Луиса.
— Куда мы едем? — спросила я, когда он, не говоря ни слова, запустил двигатель.
— Отъедем за угол, там остановимся и прочитаем письмо, — ответил он. — Здесь баба Гафа с нас глаз неспустит.
Он был прав. Агафья Прокопьевна, сложив руки на животе, пристально смотрела в нашу сторону. Я помахала ей на прощание.
— Ну давай скорее, где письмо? — нетерпеливо воскликнула я, как только колумбиец затормозил.
— Ну и темперамент у тебя, — усмехнулся он, доставая листки из кармана. — Я переведу, — добавил Луис.
«Ни хрена себе, ну и влип я в историю, — прочитал он. — Похоже, меня убьют в любом случае, независимо от того, верну я бумаги или нет. Но если все-таки меня прикончат, я хочу, чтобы моя смерть не осталась безнаказанной.
Поэтому я и пишу это письмо. Пока еще не знаю, куда его спрячу, но что-нибудь соображу.
Позавчера вечером я отправился в клуб «Кайпиринья» и там столкнулся с Аделой. Теперь она связалась с каким-то «новым русским», который так богат, словно он нашел Эльдорадо. Но в ее глазах я прочитал тоску и желание. Ни один из этих бледнозадых русских не способен удовлетворить женщину так, как это сделает настоящий латинский мужчина.
Адела старалась «держать фасон», но я видел, как она меня хочет. Она заманила меня в закрытый для обычных посетителей кабинет клуба и принялась так заигрывать со мной, словно она приняла ударную дозу афродизиаков, а я был единственным мужчиной на земле. Естественно, что я поддался на провокацию и попытался повалить ее на диван, и тут эта паскудная динамистка влепила мне пощечину с таким видом, словно я собирался ее изнасиловать, и вдобавок настолько нелестно отозвалась о моем члене, мозгах и физических данных, что даже вспоминать об этом не хочу.
Я тоже не остался в долгу и отплатил той же монетой, сказав, что в ней меньше сексуальности, чем в шелудивой беременной верблюдице, и что бородавки на ее плече способны превратить в импотента даже сексуального маньяка, выпившего флакон универсального возбудителя для мужчин.
От ярости Адела зафырчала, как перегревшаяся скороварка, а потом со всей дури заехала мне коленом в пах, так что я повалился на диван, глотая воздух, как рыба, вытащенная из воды, а эта мерзавка на прощание еще пару раз злобно фыркнула и исчезла. Мне было так больно, что я даже не нашел в себе сил догнать ее и отвесить пару хороших оплеух, чего она более чем заслуживала.
Постанывая от боли, я задумался о том, не отразится ли этот удар на моей великолепной потенции, поскольку член для меня был таким же рабочим инструментом, как кисть для художника или резец для скульптора. Неожиданно мой взгляд упал на картину, висящую на стене напротив дивана. На ней были изображены Адам и Ева в раю в тот момент, когда чересчур любопытная дама соблазняла муженька сомнительной идеей отведать запретного плода.
Еще не прикрытые фиговым листком прелести Евы напомнили мне об Аделе. Во мне с новой силой всколыхнулась ненависть к этой мерзавке, и я запустил в Еву валяющимся на столике журналом «Плейбой». Картина упала, и я с удивлением обнаружил, что за ней скрывалось небольшое круглое отверстие, похожее на объектив. Рядом с ним к стене крепились две округлые черненькие штучки на проводках. Боль уже начала ослабевать, я с трудом поднялся и доковылял до заинтересовавших меня предметов. Дырка в стене действительно оказалась объективом, через который просматривался «парадный» кабинет управляющего клубом Хосе Муньоса, а «черные штучки» были миниатюрными аурикулярами.
Я не мог понять, зачем кому-то понадобилось следить за «парадным» кабинетом. Всем было известно, что любые мало-мальски серьезные дела Хосе решал в своем рабочем кабинете, в сейфе которого хранилась выручка клуба и все важные документы. Рабочий кабинет охранялся почище, чем форт Нокс, а дверь «парадного» кабинета просто захлопывалась, и ее можно было запросто открыть даже гвоздем. В «парадном» кабинете Муньос обычно встречался со своими любовницами или приглашал в него бизнесменов, на которых хотел произвести впечатление, но с которыми не собирался обсуждать серьезные проблемы.
Из любопытства я вставил в уши аурикуляры, приник к объективу и вдруг услышал звук отпираемой двери. В кабинет вошел Муньос с каким-то человеком, которого я не знал. Управляющий запер дверь и обратился к своему спутнику.
— Уго, ты принес бумаги? — спросил он.
— А как же! — ухмыльнулся тот. — И не жаль вам было отдавать за них четверть миллиона долларов? Это всего лишь автомат!
Уго достал из «дипломата» плотный желтый конверт и подал его Муньосу.
— Эти документы стоят много миллионов, — сказал управляющий, доставая из конверта сложенные вдвое листки бумаги и начиная внимательно просматривать их. — Кроме того, я надеюсь, что ты вернешь мне мои деньги.
— Я предвидел это, — кивнул головой Уго. — Поэтому я проследил за Захаром. Он оставил сумку с деньгами в автоматической камере хранения на Казанском вокзале.
— Отлично, — сказал Хосе. — Думаю, что завтра или послезавтра ты ликвидируешь Захара и заберешь деньги.
— Я мог ликвидировать его еще сегодня, — заметил Уго, — если бы ты отдал мне такой приказ. Вдруг он возьмет деньги и уедет?
— Не уедет, — заверил его Муньос. — Я договорился с Захаром, что он подождет, пока мои специалисты проведут экспертизу документов. Я должен убедиться, что то, что он продал мне, не туфта. Хотя вряд ли он решился бы всучить мне фальшивку. Это не имеет смысла. Опытный образец автомата действительно существует. Один из моих экспертов ездил в Ижевск и видел его в действии. Он говорит, что это нечто потрясающее, принципиально новая конструкция.
— А какой смысл убирать Захара? — спросил Уго. — Если этот оружейный гений сумел изобрести суперавтомат, может быть, потом он создаст еще что-нибудь позаковыристей?
— Я опасаюсь конкуренции, — ответил управляющий. — Тебе известно, кто такой Клаудио Иррибаррен?
— Нет, — пожал плечами Уго. — А кто это?
— Это человек из «Сендеро луминосо», — объяснил Хосе. — В моем клубе в последнее время стали крутиться люди из этой организации, и это меня раздражает.
— Но ведь это террористы, действующие в основном на территории Никарагуа, — с удивлением заметил Уго. — Что они делают в Москве?
— У тебя устаревшие сведения, — сказал Муньос. — В свое время они боролись против прокоммунистического резкими сандинистов, но, когда к власти пришла Виолета Чаморро, они оказались не у дел и стали зарабатывать деньги, организовывая террористические акты по заданию правительств или оппозиционных группировок некоторых латиноамериканских стран. Постепенно «Сендеро луминосо» превратилась в достаточно могущественную и богатую организацию, и сейчас они решили втиснуться на рынок торговли наркотиками. До недавнего времени никарагуанцы опасались переходить дорогу Медельинскому картелю, но в данный момент «Сендеро луминосо» налаживает ввоз и сбыт наркотиков в России.
— Странно, что я никогда не слышал о них, — заметил Уго.
— Никарагуа слишком далеко от Колумбии, — пожал плечами управляющий, — о террористических организаций в Латинской Америке столько, что можно издать отдельный справочник. Стоит ли беспокоиться о них до тех пор, пока они не начинают создавать нам проблемы?
— А какое отношение к Захару имеет «Сендеро луминосо»? — спросил Уго.
— У меня есть подозрение, что человек, через которого я вышел на Захара, также имеет дела с Иррибарреном, — ответил Хосе. — Он получил от меня хорошие комиссионные за организацию сделки, и я опасаюсь, что он захочет еще раз нагреть руки, продав изобретение Захара «Сендеро луминосо», а мне бы этого не хотелось. Так что Захара придется убрать, а пока я буду проверять чертежи, ты последишь за ним, чтобы он не встречался с другими латиноамериканцами и не перепрятал деньги.
— А если вдруг он встретится с Иррибарреном? — поинтересовался Уго.
— Уберешь обоих, но так, чтобы это выглядело случайным нападением, — пожал плечами Муньос. — В Москве все время кого-то убивают.
Управляющий снова принялся рассматривать бумаги Захара.
— Потрясающая игрушка, — причмокнул он губами. — Любой террорист за такой автомат душу продаст.
— Но если существует опытный экземпляр, то почему твои люди просто не отняли его и не убрали изобретателя? — спросил Уго. — Это было бы проще.
— Захар тоже не дурак, — сказал Хосе. — Демонстрация была организована таким образом, что мой человек был там один. Захар предупредил, что заранее подстраховался на случай возможных провокаций, и затевать что-либо прямо там, не посоветовавшись предварительно со мной, было слишком рискованно. А опытный экземпляр не представляет для нас угрозы. Изобретатель сказал, что прячет его в таком месте, где его никто никогда не найдет.
Муньос вынул из книжного шкафа несколько книг.
— Что ты делаешь? — спросил Уго.
— Здесь у меня самый надежный, сейф, — ответил управляющий. — Вокруг моего рабочего кабинета крутится слишком большое количество любопытных. Есть правило: если ты хочешь как следует спрятать какую-то вещь, — положи ее на самое видное место. Я спрячу документацию здесь до прибытия экспертов.
Хосе достал из второго ряда книг томик Аугусто Матамороса под названием «Размышления о добродетели» и открыл его. В страницах книги было вырезано углубление, достаточно большое, чтобы там поместился конверт. Муньос аккуратно заложил документы внутрь и, поставив все книги на место, закрыл шкаф.
— Матаморос настолько скучен, что никому даже в голову не придет раскрыть одну из его книг, — усмехнулся управляющий. — А теперь пойдем, пропустим по рюмочке. Нам есть что отпраздновать.
Тут они оба вышли из кабинета.
Некоторое время я стоял около глазка, размышляя. То, что я увидел, настолько меня взволновало, что даже боль в яйцах перестала меня беспокоить. У меня в уме непрестанно крутилась фраза Муньоса: «Эти бумаги стоят миллионы». Кроме того, теперь я знал, кому именно смогу продать изобретение Захара — Клаудио Ирри-баррену из «Сендеролуминосо».
Я решительно вышел из комнаты и, легко открыв перочинным ножиком «парадный» кабинет управляющего, достал из Матамороса конверт с бумагами Захара и, засунув его за пазуху, решил побыстрее смыться из клуба. Когда я пересекал дискотеку, направляясь к выходу, меня остановил Эусебио, эквадорец, который в свое время тоже крутился вокруг Аделы, а теперь вроде стал заниматься магией.
— Я видел Аделу, — усмехнувшись, сказал он. — Она в ярости. Крыла тебя последними словами. Дикая штучка, не правда ли? Похоже, она тебе не по зубам.
— Даже слышать не хочу об этой сучке, — раздраженно воскликнул я и двинулся прочь, но Чепо снова остановил меня, вцепившись мне в рукав.
— Меня эта golfa[10] тоже здорово достала, — сказал он. — Я подумал, что мы оба могли бы ей отомстить.
Предложение заинтересовало меня.
— Как? — спросил я.
— Ты наверняка знаешь, что я занимаюсь магией, — сказал Эусебио.
— До свидания, — сказал я, направляясь к выходу.
— Подожди! Ты что, в магию не веришь? — рванулся за мной Эусебио.
— Я верю в то, что наивные простаки платят тебе за это деньги, — презрительно сказал я.
— Спорим на ящик пива, что я приворожу к тебе Аделу да так, что она на стену будет лезть от любви, причем в рекламных целях для тебя я сделаю это совершенно бесплатно, — завелся Чепо.
Подобное предложение было бы грех отклонить. Я пообещал завтра вечером приехать в «Каса де брухос» и наконец выбрался на улицу.
По дороге к дому я размышлял о том, кто установил глазок и аурикуляры в комнате, смежной с кабинетом Муньоса. Возможно, это сделал сам Иррибаррен или один из его осведомителей. В любом случае, Лосе Муньоса в ближайшем будущем ждал очень неприятный сюрприз.
Приехав домой, я стал звонить своим друзьям, выясняя у них, не слышали ли они когда-либо о Клаудио Иррибаррене. Мне повезло, и Умберто Борса, переводчик-синхронист из одной русско-венесуэльской фирмы, дал мне его телефон.
Я сел на автобус, отъехал подальше от дома, отыскал на улице телефон-автомат на случай, если дома у Иррибаррена стоит телефон с определителем номера, дозвонился до Клаудио и, не назвавшись, в двух словах объяснил ему, что могу продать документацию недавно разработанного русским изобретателем автомата, обладающего уникальными боевыми качествами. Вначале Иррибаррен отнесся к моему предложению несколько настороженно. Как я понял, до него уже дошли слухи об изобретении Захара и о том, что Хосе Муньос собирается заключить сделку. Возможно, он считал, что тут какая-то ловушка. Но, в конце концов, так и не сказав ему, кто я, назначил свидание поздно ночью в «Каса де брухос». Я собирался встретиться с ним после того, как Эусебио приворожит ко мне Аделу.
Я так до конца и не оправился от ее удара. Яйца снова начали поднывать, и я всерьез опасался за свою потенцию. Я даже не знал, чего мне больше хочется — заработать кругленькую сумму на изобретении Захара или отомстить этой зазнавшейся бестии.
На следующий день поехал в «Каса де брухос». Бумаги Захара на всякий случай спрятал в надежном месте, но для того, чтобы показать что-нибудь Клаудио Иррибаррену, я прихватил с собой листок, на котором были записаны характеристики автомата.
К своему удивлению, во дворе Басилио Ганда-сеги я обнаружил «Мерседес» Аделы. Я не испытывал желания встречаться с ней до тех пор, пока не приворожу ее. Тогда посмотрим, кто будет смеяться последним! Я прошел в библиотеку, ожидая, пока закончится этот дурацкий ритуал в честь Каридад дель Кобре.
Когда народ начал выходить из сала де ритос, Аделы нигде не было видно. Я отыскал Эусебио, и он отвел меня в комнату, обклеенную порнографическими плакатами. Я спросил, какое отношение имеет к магии порнография, и Чепо объяснил, что в этой же самой комнате он лечит импотенцию при помощи пауков-птицеедов, а плакаты предназначены для поднятия духа и плоти его пациентов.
Я подумал, что Эусебио окончательно свихнулся, и усомнился в том, что его магические сеансы хоть как-то повлияют на Аделу. Тут Чепо предложил мне выпить холодного пива. Это показалось мне хорошей идеей. Эусебио сходил в смежную комнату и принес две большие кружки пива. Пиво было непривычно горьким и чересчур крепким, но я решил, что это такой сорт. Я выпил его залпом, а потом со мной стали происходить странные вещи.
Сначала я перестал чувствовать свои щеки. Я попытался моргнуть, но не мог. Руки и ноги тоже отказывались двигаться. Стало трудно дышать. Казалось, даже мускулы грудной клетки отключились. Я чувствовал, что холодею, а потом и сознание стало тоже отключаться. Мне казалось, что все, что происходит, происходит не со мной. Звуки внешнего мира еще доносились до меня, но они стали тихими и обволакивающе-мягкими, как вата. Эусебио наклонился надо мной и пощупал мой пульс.
— Аи да дядюшка! — произнес он. — Не зря говорят, что ямайский зомбирующий порошок — самый лучший. Ну труп, вылитый труп!
Потом Чепо подхватил меня под мышки и поволок в смежную комнату. Я совершенно не чувствовал своего тела. Казалось, я превратился в привидение, только это привидение почему-то не могло двигаться.
Эусебио, не слишком церемонясь, запихнул меня в шкаф и запер дверцу.
— Отдохни, — сказал он, а потом я услышал его удаляющиеся шаги. Я отключился.
Затем я снова услышал голоса. В первый момент я подумал, что мне снится кошмарный сон, что я умер, и моя душа по какой-то непонятной причине оказалась запертой в шкафу, а дьяволы из ада, в который я попал, решают мою судьбу.
Голоса дьяволов, доносившиеся до меня, показались мне очень знакомыми. Это были Хосе Муньос и Уго.
— Интересно, что здесь делает Клаудио Иррибаррен? — спросил Хосе.
— Он ведет себя подозрительно, — заметил Уго. — Такое впечатление, что он ждет кого-то и нервничает.
— Держу пари, что это Иррибаррен установил объектив, чтобы просматривать мой «парадный» кабинет, — злобно сказал Муньос.
— Скорее это сделал кто-то из его осведомителей, — возразил Уго. — Я опросил служащих. Никто из них ни разу не видел Иррибаррена входящим во внутренние помещения клуба. Но зато, согласно показаниям уборщицы, в комнате, из которой велось наблюдение за кабинетом, как раз в момент нашего разговора находился Росарио Чавес Хуарес. Уборщица видела, как он и Адела вместе входили в комнату, потом оттуда послышались раздраженные голоса, словно они ссорились, затем Адела выскочила из комнаты и направилась на дискотеку, а через несколько минут мы с тобой вошли в кабинет. После этого уборщица пошла мыть другой коридор и не знает, что происходило дальше.
— Тебе известно, где сейчас Росарио Чавес Хуарес? — спросил управляющий.
— Мне удалось узнать, что он собирался прибегнуть к услугам Эусебио. Один из моих знакомых случайно услышал их разговор на дискотеке, — ответил Уго. — Поэтому я и договорился встретиться с вами в «Каса де брухос».
— Достань сукина сына хоть из-под земли, забери у него бумаги Захара, а потом прикончи, — жестко приказал Муньос.
— Я над этим работаю, — сказал Уго. Послышался звук открываемой двери, шаги, а потом голос Чепо произнес:
— О, синьор Муньос, синьор Варела! Я счастлив, что вы решили прибегнуть к моим услугам!
Что вас интересует? Магия вуду или араньяс милагросас?
— Нас интересует, где находится Росарио Чавес Хуарес, — сказал Уго. — Говорят, его недавно видели с вами.
— Да, я провел для него сеанс любовной магии, — солгал Эусебио. — Но он ушел примерно полчаса тому назад, и больше я его не видел.
— Если увидишь его, сразу сообщи нам, — попросил Муньос.
Затем послышался звук удаляющихся шагов. Еще некоторое время я прислушивался к звукам, а потом окончательно отключился.
Следующее, что я услышал, был пронзительный крик, и треск ломающихся веток, словно кто-то продирался через кусты. Жизнь вместе с болью в сведенных судорогой мышцах снова вернулась в мое тело. Яне помнил, что со мной произошло, и где я нахожусь. Было жарко. Глаза мне слепило солнце. Я осмотрелся и понял, что лежу в багажнике машины. Потом я взглянул на свою грудь и чуть не заорал от ужаса, увидев рану с запекшейся кровью в области сердца. Мне показалось, что я сошел с ума.
Я прикоснулся к ране и понял, что она не настоящая. Это был просто искусно выполненный рисунок. Я выбрался из багажника и с удивлением понял, что это машина Аделы. «Мерседес» стоял на заброшенной лесной просеке, дверца была не заперта, ключи торчали в замке зажигания, а самой Аделы нигде не было видно.
Я снял чехол с заднего сиденья, прорвал в нем дыры по швам для головы и рук и надел его на манер индейского пончо. Потом сел в машину и стал ждать Аделу.
Постепенно я вспомнил, что со мной произошло. Эусебио подсыпал мне в пиво какую-то отраву, и я потерял способность двигаться. Адела не появлялась. Я начал кричать, звать ее, но это было бесполезно. Во всем этом было что-то очень странное. Адела никогда в жизни не бросила бы свою машину невесть где с открытой дверцей и оставленными специально для удобства угонщиков ключами. Это.означало, что в том, что случилось со мной, не было ее вины. Скорее всего это был заговор против нас обоих.
Ожидать неизвестно чего на лесной просеке больше не имело смысла. Я завел мотор и поехал в Москву. Нового адреса Аделы я не знал, поэтому решил заехать к Альде и оставить машину около ее дома. Я уже подъезжал к Москве, когда в голове у меня зазвучали голоса Хосе Муньоса и Уго Варелы. Теперь я вспомнил все.
— Достань сукина сына хоть из-под земли, забери у него бумаги Захара, а потом прикончи, — велел Муньос.
— Я над этим работаю, — сказал Уго.
Мне стало плохо. Только сейчас до меня дошло, с кем я связался. Чем только я думал, похищая у Медельинского картеля документацию, которая стоит многих миллионов долларов? Меня вычислили в два счета. Даже если я теперь добровольно верну бумаги Хосе, он все равно меня прикончит, просто из принципа. Я боялся возвращаться домой, потому что там меня могли поджидать люди Муньоса. Но ходить по Москве без денег, без документов и вдобавок в чехле от автомобильного сиденья, пусть даже похожем на пончо, тоже не было смысла.
Я вспомнил, что неподалеку от дома Альды живет Тося, одна из моих любовниц — страдающая излишней полнотой студентка «Лумумбы». Богатый папа подарил ей симпатичную однокомнатную квартирку на улице Волгина, и ключ от квартиры простоватая Тося с типично русской небрежностью прятала в небольшом углублении над дверным карнизом, чтобы я в любой момент мог зайти к ней домой, даже если ее в этот момент не было. В настоящее время Тося совершала круиз по Средиземному морю, и квартира пустовала. Я поехал на улицу Волгина, отчаянно надеясь, что моя подруга, как всегда, оставила ключ в тайнике.