Страница:
Тут, как представил себе Егор, дело могло повернуться по-разному. Если волк зарезал барана или овцу в стаде, люди могли прийти к Егору и сказать: извини, Егор, не знаем, что за волк унёс нынче ярку, не видели, но имеем подозрение, что твой. Какой твой? А тот самый, который всю зиму к волчице шастал. Может, он и сейчас к ней ходит, откуда ты знаешь? В общем, хочешь не хочешь, а получается, привадил ты его. Вот и отваживай. Как? Нас это не касается, но перво-наперво застрели волчицу. Застрели, Егор. Сам знаешь, мы в твои дела не вмешиваемся, но раз началось такое, больше терпеть не будем.
Рассуждая по-другому, можно было допустить, что ходоки не придут. Подумаешь, волк зарезал овцу. В первый раз что ли? Посчитать, сколько пропало скота, со счёта собьёшься. А что поделаешь? Волков всех не перебьёшь, они, как мыши, плодятся.
Однако в такой поворот Егор мало верил. Люди не дураки. Если б знали про волка, развели бы руками: ну пропала овца и пропала, стадо большое, а пастух один, за всем не углядит. Но теперь цепочка вела прямо к Егору, и он с нетерпением дожидался вечера, чтобы во всём удостовериться.
Но стадо пригнали, и никакого шума не было. Ни у кого ничего не пропало, колхозных коров и овец угнали на скотный двор, а своих хозяева разобрали по домам.
Стало быть, у соседей поживился, подумал Егор про волка. До них всего ничего, пять километров, для волка это не крюк.
Но даже то, что волк придерживался «золотого» правила: не воруй, где живёшь, никаким оправданием ему не служило. Не было разницы в том, где он резал скот, главное, что резал. И остановить его мог только Егор. Волчицу надо было отпускать и как можно скорее.
До воскресения, когда бы можно было сделать всё без спешки, оставалось два дня, и Егор решил: семь бед – один ответ, подождёт до воскресения. А там и волчицу отпустит, и волчат в лес отнесёт. Логово небось цело, вот и пусть устраиваются в нём хотя бы на первое время. Волк их быстро разыщет, станут снова жить вместе, и всё образуется.
Два дня – это два дня, за этот срок волк мог и ещё кого-нибудь зарезать, но этот грех Егор брал на себя. В случае чего он даже был готов заплатить за ущерб, но решать с волчицей на скорую руку не хотел. Волчица – не волчата. Близкое расставание с ними Егора не затрагивало. Волчата были забавны и смешны, и он любил смотреть на их возню, но они были для него всё равно как игрушки – позабавился и забыл. С волчицей же было связано столько, что могло уложиться и в целую жизнь, и Егор не мог одним махом отрубить всё. Получалось, что он выпроваживает волчицу и даже хуже – избавляется от неё. Чуть не год жила, и ничего, а запахло жареным – и катись, милая, подобру-поздорову? Нет, сказал Егор, хоть два дня, но доживём по-человечески. Нечего пороть горячку, всё успеется.
Но обернулось по-другому.
Пятница выдалась жаркой и душной, в кузнице было как в пекле и Егор еле дождался обеда. А придя домой, не стал даже есть, выпил крынку холодного молока, бросил на пол полушубок и растянулся на нём. Жены дома не было, она ещё с вечера сказала, что к ним приезжает ветеринар делать осмотр, дочку, как всегда, забрала бабушка, и Егора никто не тревожил. Можно было спокойно полежать весь час и отойти от кузнечной жарищи. Тянуло в сон, но Егор не давал ему воли, знал: закроешь глаза и провалишься, всё проспишь, а Гошка по своей доброте будет до конца дня один уродоваться.
Но и просто полежать не удавалось. Хлопнула калитка, и за окном послышались мужские голоса. Егор поднялся и выглянул в окно. По дорожке к дому шли председатель и какой-то незнакомый мужик. У Егора ёкнуло сердце. Он сразу подумал, что идут неспроста. Наверное, волк опять набедокурил, и опять, наверное, у соседей – мужик-то оттуда, не иначе. Видать, и про волка пронюхал, и про волчицу.
В дверь постучали, потом начали шарить по ней, отыскивая скобу, – со света на мосту было темно.
– Свои все дома, – сказал Егор, открывая дверь.
– Так и мы не чужие, – ответил председатель. – Можно к тебе?
– А чего ж нельзя, проходите.
Егор усадил пришедших на лавку, а сам устроился на табуретке.
– А мы к тебе по делу, Егор, – сказал председатель. – Вот товарищ из района приехал, он сейчас тебе всё обскажет.
Никакой, оказывается, не сосед, а из района! Не утерпели всё-таки, притащились!
Егор посмотрел на гостя новыми глазами. Он был невысок, плотен, в рубашке с расстёгнутым воротом, в сапогах. Сев, он положил на колени полевую сумку, какие до сих пор имелись у многих, хотя с войны прошло почти десять лет. Должно быть, жара сильно донимала приезжего: лицо его было всё в капельках пота, даже подбородок, на котором выделялась неглубокая ямка. Она почему-то не понравилась Егору и вызвала неприязнь к человеку, которого он видел впервые. Видать, дотошный, подумал Егор.
А приезжий, не подозревая, как о нём думают, перешёл к делу.
– В райсовет, товарищ Бирюков, поступило заявление, в котором сообщается, что у вас в доме уже больше года содержится волчица. И не только она. – Представитель власти сделал паузу, давая понять, что ему известно, кого ещё кроме волчицы пригрел Егор. – И я специально приехал, чтобы выяснить всё на месте. Как мне сказали, сигнал соответствует действительности, но я должен сам проверить факт.
– А чего проверять? – сказал Егор. – Живёт волчица, И волчата живут. Ну и что?
– Как это что? – удивлённо спросил приезжий. – Вы как будто не знаете, что у нас с волками повсеместно ведётся борьба, что государство платит большие деньги за каждого убитого волка! А вы держите целую стаю дома! Хорошенькое дельце! Вы же охотник, товарищ Бирюков, неужели вам неизвестно, сколько мяса поедает в год один волк? Полторы тонны! И это мясо не только диких животных, но и домашних. Вот вы, чем вы кормите своих волков?
– Да каких волков? – сердясь, сказал Егор. – Волчата ещё молочники, а волчица всё ест.
– Что значит всё? И мясо?
– И мясо.
– А где вы его берёте?
– Да где придётся, где дадут. Скотина, что ли, не дохнет?
– Вы хотите сказать, что кормите волчицу только отходами, а сами никого не стреляете?
– Не стреляю.
– Хорошо, допустим. Ну а дальше-то что? Не собираетесь же вы кормить волчат?
– Ясное дело, не собираюсь.
– Стало быть, сдадите в заготконтору?
Здесь бы Егору и сказать: конечно, сдам, а как же иначе, и, смотришь, всё сошло бы на тормозах, но какой-то чёрт подзуживал Егора к противоречию, и он сказал другое:
– Никуда сдавать не буду. Отпущу, да и всё.
Тут приезжий посмотрел на Егора не то что удивлённо, а с пристальным интересом, как будто не верил, что человек в своём уме может заявить такое.
– Вот теперь всё понятно, – сказал он наконец. – Нет, товарищ Бирюков, отпускать волчью стаю вам никто не позволит. Вы что, не понимаете, что делаете? Тут за каждый килограмм мяса бьёмся, а вы – отпустить! Волки должны быть уничтожены, и причём немедленно. Пока вы этого не сделаете, я от вас не уеду.
– Да не уезжайте, мне-то что, – сказа Егор, потихоньку накаляясь. – А убивать волков не буду и никому не дам.
– Зря вы так ставите вопрос. Убить всё равно придётся. Не хотите сами, другие сделают.
– Это как же, силой, что ли?
– Можно сказать, что так. Но по закону.
Кто знает, чем бы закончился этот разговор, но тут председатель, взглянув на ходики, словно бы спохватился:
– Ба, время-то! А мне ещё на скотный надо, там сегодня комиссия. Вот что, Егор, иди давай работай, но учти, разговор не закончен. Вечером зайди в правление, договорим.
Сказано было строго, так председатель никогда не говорил с Егором, и он понял, что всё делается для приезжего, а на самом деле председатель выручает его, а то хоть гони этого толстого из дома. Грозить начал: убить всё равно придётся! Я тебе так убью, что ты у меня побежишь без оглядки!
После работы, не заходя домой, Егор пошёл в правление. Он ожидал, что приезжий будет там и опять начнёт свою тягомотину, но того, к радости Егора, в правлении не оказалось. Председатель один сидел за столом, смотрел какие-то бумаги и щёлкал на счётах.
– Садись, – сказал он Егору.
– А где ж этот-то? – спросил Егор.
– А тебе что, скучно без него?
– Век бы не видать! Иду, а сам думаю: начнёт снова давить, ей-богу, пошлю подальше. Надо же сказанул: волк полторы тонны мяса ест! Он-то откуда знает? Вычитал в книжке и шпарит. А сам-то он что жрёт, картошку? С картошки такую будку не наешь.
Председатель грустно засмеялся.
– Ах, Егор, Егор! Гляжу на тебя: на фронте бы самое твоё место в штрафбате. Ну что ты, как танк, прёшь? Я уж тебе давеча мигал, а ты знай своё. Ты думаешь, он тебя пугал насчёт волчицы? И не думал. Приедут и застрелят, и ничего ты не сделаешь. Он же тебе сказал: по закону. А по закону он прав, и нечего тебе хорохориться.
– Ну и пусть прав, а убивать не дам.
– Да ну тебя к ляду! Чего ты как бык упёрся? Ты вот спрашиваешь: а где же этот? Да уехал. Я же видел: сойдётесь ещё раз, добром не кончится. Вот я ему и сказал: езжай домой и ни о чём не беспокойся, волчицу и без тебя ликвидируем. Обломаю, мол, Егора, он парень ничего, только подъехать к нему надо. Понял, как дела делаются? А теперь слушай, что дальше скажу. Чтобы завтра же ни волчицы, ни волчат в деревне не было. Веди их, куда хочешь, только подальше.
– Веди! Да Петька теперь спать не станет, караулить будет. Это же он бумагу настрочил, что я, не знаю? Разнюхает, что обманули, тебе же хуже будет.
– А это уж не твоя забота, ты делай, что тебе велят. Что б завтра же, понял? Узнаю, что не сделал, пеняй на себя.
Ночью Егор спал и не спал, а как только посветлело, сходил в погреб за мясом, захватил с моста мешок и пошёл к волчице. Она встретила его, зевая и потягиваясь, за ней вылезли и волчата, только заспанные и вялые. Но учуяв мясной запах, сразу оживились, потянулись к Егору носами.
– Вот такие дела, ребятишки, – сказал Егор. – Не дают нам двух дней, велят сегодня сматываться. Ешьте давайте да пойдём.
Пока семейство, урча, насыщалось, Егор ходил взад-вперёд около конуры и поглядывал по сторонам. Ему везде мерещился Петька. Не удержался-таки, живоглот, накляузничал. Председателю больше не стал, накатал прямо в район, думает, там медаль ему дадут за это. Небось уже встал, зырит.
Но Петькины окна были занавешены, труба в доме не дымила – спали. Вот и дрыхните, усмехнулся Егор. Встанете, а нас уже и след простыл.
Укладывать волчат в мешок при волчице Егор не стал. Кто её знает, о чём подумает? Покажется, что забираю, начнёт рваться, а нам шум ни к чему.
Он отвёл волчицу к плетню и там привязал её. Но она уже почуяла какое-то напряжение и, пока Егор засовывал волчат в мешок, дёргала цепь и поскуливала.
– Ладно, не сходи с ума, – сказал Егор, подходя к ней. – Вот твои волчата, целы. – Он дал волчице понюхать мешок, и она вроде успокоилась. Егор отвязал цепь, закинул мешок с волчатами за спину. – Пошли.
Пока он вёл волчат по огороду, она шла понуро, без интереса, но едва за калиткой открылись глазам луг и лес, волчица вся переменилась. От понурости не осталось и помина, тело волчицы напряглось, и она так натянула цепь, что чуть не вырвала её из рук.
– А-а, проняло! – сказал Егор. – В конуре сидела, как жучка, а тут ишь разошлась!
Волчица в эти минуты действительно ничем не напоминала то существо, которое жило в конуре. Там она была какая-то пришибленная, взъерошенная, даже ростом казалась меньше, а сейчас вся её шерсть стала волосок к волоску, а движения приобрели упругость и силу. Чёрный, сразу повлажневший нос волчицы с жадностью вдыхал луговой воздух, а насторожённые уши ловили каждый звук близкого леса.
Прошли мимо бани, и Егору отчётливо представилось, как год назад он сидел здесь и вдруг увидел, как волк гонит Дымка. И как выскочила из кустов волчица, и как он, заорав, побежал на волков с веником. Год, целый год прошёл! И надо же: вот он идёт, а рядом – волчица!
Натянув цепь и не обращая на Егора никакого внимания, она неотрывно глядела вдаль, за луг, за которым шумел и покачивался лес. И во взгляде волчицы не было ничего, кроме страстной устремлённости к этому лесу, который притягивал и манил её сильнее всех привязанностей на свете.
И Егор вдруг почувствовал ревнивый укол. Равнодушие к нему волчицы показалось несправедливым и обидным. Полтора года возился с ней, чего только не вытерпел, кормил и поил, и эта сучонка враз всё забыла. Отпусти сейчас цепь – рванёт и не оглянется. Разве что про волчат вспомнит.
Соблазн испытать волчицу всё сильнее разжигала Егора. А что? Чего он действительно ведёт её? Всё равно отпускать, снимай цепь, и пусть бежит.
– Ну-ка, постой! – сказал Егор.
Он положил мешок с волчатами на землю и расстегнул волчице ошейник.
– В лес захотела? Давай дуй!
Сначала волчица словно не поняла, что её освободили. Цепь с ошейником уже валялась на земле, а она всё ещё стояла. Но это длилось только миг, а затем волчица, низко пригнувшись, будто вынюхивая какой-то след, стремительно рванулась к лесу. Думая, что она вот-вот остановится, обернётся, Егор смотрел, как волчица пересекала луг и мелькнула в кустах. Но и луг и кусты остались позади, волчица показалась возле леса, и он поглотил её. Лишь разошлись и снова сомкнулись низкие ветки, обозначив место, где она пробежала.
Такого номера Егор от волчицы не ждал. Неужто смылась? Ладно он, а волчата? И про них, что ли, забыла? Да кто ж она после этого, подлюка такая?!
Но потом Егор подумал, что зря он так разошёлся, не могла волчица убежать. Ошалела от радости, побегает и вернётся. Волк небось где-нибудь рядом крутится, может, встретятся, да и обговорят всё. А заодно и помилуются, а то всё тайком да тайком.
Егор сел возле мешка и стал ждать. Волчата копошились в мешке, но он не стал их развязывать – не хватало, чтобы и эти разбежались, потом не соберёшь.
А если не вернётся? Бросают же волки выводок, когда найдёшь логово. Может, и сейчас решила, что лучше унести ноги. Ну и чёрт с ней тогда! Отнесёт волчат, и его дело сделано, он им не нянька.
День набирал силу и обещал быть таким же душным и жарким, как вчера.
Солнце припекало всё сильнее, волчицы не было, и Егор, разозлившись, поднял с земли мешок и пошёл к лесу. Болото было совсем в другой стороне, но, чтобы не идти с волчицей по деревне, приходилось делать крюк. Пройдя опушкой, Егор свернул в нужном направлении, и тут из кустов, как тень, бесшумно выскользнула волчица. Бока её так и ходили, язык вывалился наружу. Подбежав к Егору, она, точно собака, ткнулась мордой ему в колени.
– Набегалась! – сказал Егор, разом забыв всю свою злость. – Где ж тебя черти носили?
Волчица глядела умильно и тянулась носом к мешку.
– Да здесь, здесь! – успокоил её Егор. – Я-то не брошу, это ты вон дала стрекача.
Душевное равновесие снова вернулось к Егору. Обидная мысль, что он так и остался для волчицы чужим, ушла из головы, и он шагал легко и споро, поглядывая на волчицу, которая то трусила сбоку, то забегала вперёд и, останавливаясь, оборачивала к нему морду.
– Иди, иди, – говорил ей Егор, и волчица послушно бежала дальше.
В лесу пахло багульником, среди папоротников стали попадаться муравейники, и Егору вдруг неодолимо захотелось попробовать муравьиного сока. У него даже скулы свело от предвкушения. Он остановился, перекинул мешок с правого плеча на левое, сломал прутик, зубами очистил его от кожицы и пошёл было к ближайшему муравейнику, но волчица вдруг подняла шерсть на загривке и зарычала.
– Ты что? – удивился Егор, однако остановился и поглядел по сторонам. Волчица просто так не зарычит, видно, что-то учуяла. Шагах в трёх, как раз на пути к муравейнику, лежала куча хвороста, и, проследив за взглядом волчицы, Егор увидел змею. Свернувшись в клубок, на хворосте грелась серо-чёрная гадюка. Она была почти неотличима от толстых сероватых хворостин, и Егор подивился зоркости волчиного взгляда. Конечно, змея ничего бы не сделала Егору, он обошёл бы хворост стороной, но всё равно он был благодарен волчице за предупреждение.
– Ах, ты моя охранительница! – сказал Егор, возвращаясь назад. – Ладно, пойдём, а то волчатки-то небось упрели в мешке.
Логово пустовало. Да и кому оно было нужно здесь – ни лиса, ни барсук не полезут в такую сырость. Одни волки любят болото.
Егор скинул с плеча мешок, развязал его, и волчата, жмурясь от солнца, вылезли наружу. Волчица тотчас начала облизывать и обнюхивать их, а они тянулись к её сосцам и в конце концов завалили волчицу.
– Ну поешьте, поешьте, – сказал Егор, – а я пока покурю. Он сел в сторонке и начал скручивать цигарку, но так и не скрутил: неподалеку качнулась ветка, и из кустов выглянул волк. И сразу скрылся. Всё произошло так быстро, что даже волчица ничего не заметила. Закрыв глаза она, она лежала на боку, а волчата с причмокиванием сосали её, и животы у них раздувались, как резиновые мячики.
Ну вот и всё, теперь все были в сборе. Волк, конечно, давно следует за ними и наверняка свиделся с волчицей в лесу. То-то она и прибежала, как очумелая. А теперь и сам хозяин явился.
– Проморгала, – сказал Егор, когда волчица кончила кормить. – Мужик-то уж тут вертится.
Но волчица была занята другим. Она крутилась возле логова и всё что-то вынюхивала, к чему-то приглядывалась и прислушивалась. Егор знал, что волки вряд ли будут жить на старом месте, где их однажды уже потревожили, но теперь это была уже не его забота. Пусть живут, где хотят, это их дело.
Волчата с опаской, но настырно обследовали островок. Им-то было всё равно, где жить, были бы отец и мать под боком, и скоро они уже вовсю бегали и катались по траве, чувствуя себя в полной безопасности под надзором Егора и матери.
Вдали громыхнуло, воздушная волна покатилась над болотом, и волчата испуганно бросились к волчице.
– Гроза будет, – сказал Егор и поманил волчицу: – Ну, иди сюда. Посидим, да двину, мне ещё после обеда в кузнице работать. А вы живите. Мужик у тебя толковый, а о тебе и говорить нечего. Проживёте. А захочешь прийти – приходи, всегда приму. – Егор погладил волчицу по голове, прижался к ней щекой. Грусть переполняла сердце, словно он расставался не с волком, а с родным человеком. Уйдёт сейчас, и, кто знает, свидятся ли.
– Живите, – повторил Егор. – А в случае чего, – приходи…
Когда, отойдя, он оглянулся, около волчицы уже был волк. Егор махнул им рукой, а когда ещё раз оглянулся, не увидел за деревьями никого…
Часть третья – СМЕРТЬ
Глава 1
Рассуждая по-другому, можно было допустить, что ходоки не придут. Подумаешь, волк зарезал овцу. В первый раз что ли? Посчитать, сколько пропало скота, со счёта собьёшься. А что поделаешь? Волков всех не перебьёшь, они, как мыши, плодятся.
Однако в такой поворот Егор мало верил. Люди не дураки. Если б знали про волка, развели бы руками: ну пропала овца и пропала, стадо большое, а пастух один, за всем не углядит. Но теперь цепочка вела прямо к Егору, и он с нетерпением дожидался вечера, чтобы во всём удостовериться.
Но стадо пригнали, и никакого шума не было. Ни у кого ничего не пропало, колхозных коров и овец угнали на скотный двор, а своих хозяева разобрали по домам.
Стало быть, у соседей поживился, подумал Егор про волка. До них всего ничего, пять километров, для волка это не крюк.
Но даже то, что волк придерживался «золотого» правила: не воруй, где живёшь, никаким оправданием ему не служило. Не было разницы в том, где он резал скот, главное, что резал. И остановить его мог только Егор. Волчицу надо было отпускать и как можно скорее.
До воскресения, когда бы можно было сделать всё без спешки, оставалось два дня, и Егор решил: семь бед – один ответ, подождёт до воскресения. А там и волчицу отпустит, и волчат в лес отнесёт. Логово небось цело, вот и пусть устраиваются в нём хотя бы на первое время. Волк их быстро разыщет, станут снова жить вместе, и всё образуется.
Два дня – это два дня, за этот срок волк мог и ещё кого-нибудь зарезать, но этот грех Егор брал на себя. В случае чего он даже был готов заплатить за ущерб, но решать с волчицей на скорую руку не хотел. Волчица – не волчата. Близкое расставание с ними Егора не затрагивало. Волчата были забавны и смешны, и он любил смотреть на их возню, но они были для него всё равно как игрушки – позабавился и забыл. С волчицей же было связано столько, что могло уложиться и в целую жизнь, и Егор не мог одним махом отрубить всё. Получалось, что он выпроваживает волчицу и даже хуже – избавляется от неё. Чуть не год жила, и ничего, а запахло жареным – и катись, милая, подобру-поздорову? Нет, сказал Егор, хоть два дня, но доживём по-человечески. Нечего пороть горячку, всё успеется.
Но обернулось по-другому.
Пятница выдалась жаркой и душной, в кузнице было как в пекле и Егор еле дождался обеда. А придя домой, не стал даже есть, выпил крынку холодного молока, бросил на пол полушубок и растянулся на нём. Жены дома не было, она ещё с вечера сказала, что к ним приезжает ветеринар делать осмотр, дочку, как всегда, забрала бабушка, и Егора никто не тревожил. Можно было спокойно полежать весь час и отойти от кузнечной жарищи. Тянуло в сон, но Егор не давал ему воли, знал: закроешь глаза и провалишься, всё проспишь, а Гошка по своей доброте будет до конца дня один уродоваться.
Но и просто полежать не удавалось. Хлопнула калитка, и за окном послышались мужские голоса. Егор поднялся и выглянул в окно. По дорожке к дому шли председатель и какой-то незнакомый мужик. У Егора ёкнуло сердце. Он сразу подумал, что идут неспроста. Наверное, волк опять набедокурил, и опять, наверное, у соседей – мужик-то оттуда, не иначе. Видать, и про волка пронюхал, и про волчицу.
В дверь постучали, потом начали шарить по ней, отыскивая скобу, – со света на мосту было темно.
– Свои все дома, – сказал Егор, открывая дверь.
– Так и мы не чужие, – ответил председатель. – Можно к тебе?
– А чего ж нельзя, проходите.
Егор усадил пришедших на лавку, а сам устроился на табуретке.
– А мы к тебе по делу, Егор, – сказал председатель. – Вот товарищ из района приехал, он сейчас тебе всё обскажет.
Никакой, оказывается, не сосед, а из района! Не утерпели всё-таки, притащились!
Егор посмотрел на гостя новыми глазами. Он был невысок, плотен, в рубашке с расстёгнутым воротом, в сапогах. Сев, он положил на колени полевую сумку, какие до сих пор имелись у многих, хотя с войны прошло почти десять лет. Должно быть, жара сильно донимала приезжего: лицо его было всё в капельках пота, даже подбородок, на котором выделялась неглубокая ямка. Она почему-то не понравилась Егору и вызвала неприязнь к человеку, которого он видел впервые. Видать, дотошный, подумал Егор.
А приезжий, не подозревая, как о нём думают, перешёл к делу.
– В райсовет, товарищ Бирюков, поступило заявление, в котором сообщается, что у вас в доме уже больше года содержится волчица. И не только она. – Представитель власти сделал паузу, давая понять, что ему известно, кого ещё кроме волчицы пригрел Егор. – И я специально приехал, чтобы выяснить всё на месте. Как мне сказали, сигнал соответствует действительности, но я должен сам проверить факт.
– А чего проверять? – сказал Егор. – Живёт волчица, И волчата живут. Ну и что?
– Как это что? – удивлённо спросил приезжий. – Вы как будто не знаете, что у нас с волками повсеместно ведётся борьба, что государство платит большие деньги за каждого убитого волка! А вы держите целую стаю дома! Хорошенькое дельце! Вы же охотник, товарищ Бирюков, неужели вам неизвестно, сколько мяса поедает в год один волк? Полторы тонны! И это мясо не только диких животных, но и домашних. Вот вы, чем вы кормите своих волков?
– Да каких волков? – сердясь, сказал Егор. – Волчата ещё молочники, а волчица всё ест.
– Что значит всё? И мясо?
– И мясо.
– А где вы его берёте?
– Да где придётся, где дадут. Скотина, что ли, не дохнет?
– Вы хотите сказать, что кормите волчицу только отходами, а сами никого не стреляете?
– Не стреляю.
– Хорошо, допустим. Ну а дальше-то что? Не собираетесь же вы кормить волчат?
– Ясное дело, не собираюсь.
– Стало быть, сдадите в заготконтору?
Здесь бы Егору и сказать: конечно, сдам, а как же иначе, и, смотришь, всё сошло бы на тормозах, но какой-то чёрт подзуживал Егора к противоречию, и он сказал другое:
– Никуда сдавать не буду. Отпущу, да и всё.
Тут приезжий посмотрел на Егора не то что удивлённо, а с пристальным интересом, как будто не верил, что человек в своём уме может заявить такое.
– Вот теперь всё понятно, – сказал он наконец. – Нет, товарищ Бирюков, отпускать волчью стаю вам никто не позволит. Вы что, не понимаете, что делаете? Тут за каждый килограмм мяса бьёмся, а вы – отпустить! Волки должны быть уничтожены, и причём немедленно. Пока вы этого не сделаете, я от вас не уеду.
– Да не уезжайте, мне-то что, – сказа Егор, потихоньку накаляясь. – А убивать волков не буду и никому не дам.
– Зря вы так ставите вопрос. Убить всё равно придётся. Не хотите сами, другие сделают.
– Это как же, силой, что ли?
– Можно сказать, что так. Но по закону.
Кто знает, чем бы закончился этот разговор, но тут председатель, взглянув на ходики, словно бы спохватился:
– Ба, время-то! А мне ещё на скотный надо, там сегодня комиссия. Вот что, Егор, иди давай работай, но учти, разговор не закончен. Вечером зайди в правление, договорим.
Сказано было строго, так председатель никогда не говорил с Егором, и он понял, что всё делается для приезжего, а на самом деле председатель выручает его, а то хоть гони этого толстого из дома. Грозить начал: убить всё равно придётся! Я тебе так убью, что ты у меня побежишь без оглядки!
После работы, не заходя домой, Егор пошёл в правление. Он ожидал, что приезжий будет там и опять начнёт свою тягомотину, но того, к радости Егора, в правлении не оказалось. Председатель один сидел за столом, смотрел какие-то бумаги и щёлкал на счётах.
– Садись, – сказал он Егору.
– А где ж этот-то? – спросил Егор.
– А тебе что, скучно без него?
– Век бы не видать! Иду, а сам думаю: начнёт снова давить, ей-богу, пошлю подальше. Надо же сказанул: волк полторы тонны мяса ест! Он-то откуда знает? Вычитал в книжке и шпарит. А сам-то он что жрёт, картошку? С картошки такую будку не наешь.
Председатель грустно засмеялся.
– Ах, Егор, Егор! Гляжу на тебя: на фронте бы самое твоё место в штрафбате. Ну что ты, как танк, прёшь? Я уж тебе давеча мигал, а ты знай своё. Ты думаешь, он тебя пугал насчёт волчицы? И не думал. Приедут и застрелят, и ничего ты не сделаешь. Он же тебе сказал: по закону. А по закону он прав, и нечего тебе хорохориться.
– Ну и пусть прав, а убивать не дам.
– Да ну тебя к ляду! Чего ты как бык упёрся? Ты вот спрашиваешь: а где же этот? Да уехал. Я же видел: сойдётесь ещё раз, добром не кончится. Вот я ему и сказал: езжай домой и ни о чём не беспокойся, волчицу и без тебя ликвидируем. Обломаю, мол, Егора, он парень ничего, только подъехать к нему надо. Понял, как дела делаются? А теперь слушай, что дальше скажу. Чтобы завтра же ни волчицы, ни волчат в деревне не было. Веди их, куда хочешь, только подальше.
– Веди! Да Петька теперь спать не станет, караулить будет. Это же он бумагу настрочил, что я, не знаю? Разнюхает, что обманули, тебе же хуже будет.
– А это уж не твоя забота, ты делай, что тебе велят. Что б завтра же, понял? Узнаю, что не сделал, пеняй на себя.
Ночью Егор спал и не спал, а как только посветлело, сходил в погреб за мясом, захватил с моста мешок и пошёл к волчице. Она встретила его, зевая и потягиваясь, за ней вылезли и волчата, только заспанные и вялые. Но учуяв мясной запах, сразу оживились, потянулись к Егору носами.
– Вот такие дела, ребятишки, – сказал Егор. – Не дают нам двух дней, велят сегодня сматываться. Ешьте давайте да пойдём.
Пока семейство, урча, насыщалось, Егор ходил взад-вперёд около конуры и поглядывал по сторонам. Ему везде мерещился Петька. Не удержался-таки, живоглот, накляузничал. Председателю больше не стал, накатал прямо в район, думает, там медаль ему дадут за это. Небось уже встал, зырит.
Но Петькины окна были занавешены, труба в доме не дымила – спали. Вот и дрыхните, усмехнулся Егор. Встанете, а нас уже и след простыл.
Укладывать волчат в мешок при волчице Егор не стал. Кто её знает, о чём подумает? Покажется, что забираю, начнёт рваться, а нам шум ни к чему.
Он отвёл волчицу к плетню и там привязал её. Но она уже почуяла какое-то напряжение и, пока Егор засовывал волчат в мешок, дёргала цепь и поскуливала.
– Ладно, не сходи с ума, – сказал Егор, подходя к ней. – Вот твои волчата, целы. – Он дал волчице понюхать мешок, и она вроде успокоилась. Егор отвязал цепь, закинул мешок с волчатами за спину. – Пошли.
Пока он вёл волчат по огороду, она шла понуро, без интереса, но едва за калиткой открылись глазам луг и лес, волчица вся переменилась. От понурости не осталось и помина, тело волчицы напряглось, и она так натянула цепь, что чуть не вырвала её из рук.
– А-а, проняло! – сказал Егор. – В конуре сидела, как жучка, а тут ишь разошлась!
Волчица в эти минуты действительно ничем не напоминала то существо, которое жило в конуре. Там она была какая-то пришибленная, взъерошенная, даже ростом казалась меньше, а сейчас вся её шерсть стала волосок к волоску, а движения приобрели упругость и силу. Чёрный, сразу повлажневший нос волчицы с жадностью вдыхал луговой воздух, а насторожённые уши ловили каждый звук близкого леса.
Прошли мимо бани, и Егору отчётливо представилось, как год назад он сидел здесь и вдруг увидел, как волк гонит Дымка. И как выскочила из кустов волчица, и как он, заорав, побежал на волков с веником. Год, целый год прошёл! И надо же: вот он идёт, а рядом – волчица!
Натянув цепь и не обращая на Егора никакого внимания, она неотрывно глядела вдаль, за луг, за которым шумел и покачивался лес. И во взгляде волчицы не было ничего, кроме страстной устремлённости к этому лесу, который притягивал и манил её сильнее всех привязанностей на свете.
И Егор вдруг почувствовал ревнивый укол. Равнодушие к нему волчицы показалось несправедливым и обидным. Полтора года возился с ней, чего только не вытерпел, кормил и поил, и эта сучонка враз всё забыла. Отпусти сейчас цепь – рванёт и не оглянется. Разве что про волчат вспомнит.
Соблазн испытать волчицу всё сильнее разжигала Егора. А что? Чего он действительно ведёт её? Всё равно отпускать, снимай цепь, и пусть бежит.
– Ну-ка, постой! – сказал Егор.
Он положил мешок с волчатами на землю и расстегнул волчице ошейник.
– В лес захотела? Давай дуй!
Сначала волчица словно не поняла, что её освободили. Цепь с ошейником уже валялась на земле, а она всё ещё стояла. Но это длилось только миг, а затем волчица, низко пригнувшись, будто вынюхивая какой-то след, стремительно рванулась к лесу. Думая, что она вот-вот остановится, обернётся, Егор смотрел, как волчица пересекала луг и мелькнула в кустах. Но и луг и кусты остались позади, волчица показалась возле леса, и он поглотил её. Лишь разошлись и снова сомкнулись низкие ветки, обозначив место, где она пробежала.
Такого номера Егор от волчицы не ждал. Неужто смылась? Ладно он, а волчата? И про них, что ли, забыла? Да кто ж она после этого, подлюка такая?!
Но потом Егор подумал, что зря он так разошёлся, не могла волчица убежать. Ошалела от радости, побегает и вернётся. Волк небось где-нибудь рядом крутится, может, встретятся, да и обговорят всё. А заодно и помилуются, а то всё тайком да тайком.
Егор сел возле мешка и стал ждать. Волчата копошились в мешке, но он не стал их развязывать – не хватало, чтобы и эти разбежались, потом не соберёшь.
А если не вернётся? Бросают же волки выводок, когда найдёшь логово. Может, и сейчас решила, что лучше унести ноги. Ну и чёрт с ней тогда! Отнесёт волчат, и его дело сделано, он им не нянька.
День набирал силу и обещал быть таким же душным и жарким, как вчера.
Солнце припекало всё сильнее, волчицы не было, и Егор, разозлившись, поднял с земли мешок и пошёл к лесу. Болото было совсем в другой стороне, но, чтобы не идти с волчицей по деревне, приходилось делать крюк. Пройдя опушкой, Егор свернул в нужном направлении, и тут из кустов, как тень, бесшумно выскользнула волчица. Бока её так и ходили, язык вывалился наружу. Подбежав к Егору, она, точно собака, ткнулась мордой ему в колени.
– Набегалась! – сказал Егор, разом забыв всю свою злость. – Где ж тебя черти носили?
Волчица глядела умильно и тянулась носом к мешку.
– Да здесь, здесь! – успокоил её Егор. – Я-то не брошу, это ты вон дала стрекача.
Душевное равновесие снова вернулось к Егору. Обидная мысль, что он так и остался для волчицы чужим, ушла из головы, и он шагал легко и споро, поглядывая на волчицу, которая то трусила сбоку, то забегала вперёд и, останавливаясь, оборачивала к нему морду.
– Иди, иди, – говорил ей Егор, и волчица послушно бежала дальше.
В лесу пахло багульником, среди папоротников стали попадаться муравейники, и Егору вдруг неодолимо захотелось попробовать муравьиного сока. У него даже скулы свело от предвкушения. Он остановился, перекинул мешок с правого плеча на левое, сломал прутик, зубами очистил его от кожицы и пошёл было к ближайшему муравейнику, но волчица вдруг подняла шерсть на загривке и зарычала.
– Ты что? – удивился Егор, однако остановился и поглядел по сторонам. Волчица просто так не зарычит, видно, что-то учуяла. Шагах в трёх, как раз на пути к муравейнику, лежала куча хвороста, и, проследив за взглядом волчицы, Егор увидел змею. Свернувшись в клубок, на хворосте грелась серо-чёрная гадюка. Она была почти неотличима от толстых сероватых хворостин, и Егор подивился зоркости волчиного взгляда. Конечно, змея ничего бы не сделала Егору, он обошёл бы хворост стороной, но всё равно он был благодарен волчице за предупреждение.
– Ах, ты моя охранительница! – сказал Егор, возвращаясь назад. – Ладно, пойдём, а то волчатки-то небось упрели в мешке.
Логово пустовало. Да и кому оно было нужно здесь – ни лиса, ни барсук не полезут в такую сырость. Одни волки любят болото.
Егор скинул с плеча мешок, развязал его, и волчата, жмурясь от солнца, вылезли наружу. Волчица тотчас начала облизывать и обнюхивать их, а они тянулись к её сосцам и в конце концов завалили волчицу.
– Ну поешьте, поешьте, – сказал Егор, – а я пока покурю. Он сел в сторонке и начал скручивать цигарку, но так и не скрутил: неподалеку качнулась ветка, и из кустов выглянул волк. И сразу скрылся. Всё произошло так быстро, что даже волчица ничего не заметила. Закрыв глаза она, она лежала на боку, а волчата с причмокиванием сосали её, и животы у них раздувались, как резиновые мячики.
Ну вот и всё, теперь все были в сборе. Волк, конечно, давно следует за ними и наверняка свиделся с волчицей в лесу. То-то она и прибежала, как очумелая. А теперь и сам хозяин явился.
– Проморгала, – сказал Егор, когда волчица кончила кормить. – Мужик-то уж тут вертится.
Но волчица была занята другим. Она крутилась возле логова и всё что-то вынюхивала, к чему-то приглядывалась и прислушивалась. Егор знал, что волки вряд ли будут жить на старом месте, где их однажды уже потревожили, но теперь это была уже не его забота. Пусть живут, где хотят, это их дело.
Волчата с опаской, но настырно обследовали островок. Им-то было всё равно, где жить, были бы отец и мать под боком, и скоро они уже вовсю бегали и катались по траве, чувствуя себя в полной безопасности под надзором Егора и матери.
Вдали громыхнуло, воздушная волна покатилась над болотом, и волчата испуганно бросились к волчице.
– Гроза будет, – сказал Егор и поманил волчицу: – Ну, иди сюда. Посидим, да двину, мне ещё после обеда в кузнице работать. А вы живите. Мужик у тебя толковый, а о тебе и говорить нечего. Проживёте. А захочешь прийти – приходи, всегда приму. – Егор погладил волчицу по голове, прижался к ней щекой. Грусть переполняла сердце, словно он расставался не с волком, а с родным человеком. Уйдёт сейчас, и, кто знает, свидятся ли.
– Живите, – повторил Егор. – А в случае чего, – приходи…
Когда, отойдя, он оглянулся, около волчицы уже был волк. Егор махнул им рукой, а когда ещё раз оглянулся, не увидел за деревьями никого…
Часть третья – СМЕРТЬ
Глава 1
Летние ночи подступили незаметно. В лунном свете растворялись сумерки, и синяя темнота, постепенно густея, соединяла небо и землю. Не за горами был сенокос, и, набираясь сил, ложились спать пораньше. Всё затихло в деревне, лишь сторож ударял время от времени в рельс, и протяжный звон катился за околицу, в тёплую тишину лугов и полей.
Готовился к сенокосу и Егор. Косовица – дело общее, мирское, и на это время всех, кого только можно, отряжали косить. Людей снимали отовсюду, и даже в кузнице оставался один Гошка.
Как и все, Егор укладывался спозаранку и засыпал по своему обыкновению быстро, но в одну из ночей он внезапно проснулся, словно его подняли какие-то тайные, неслышные другим созвучия. Стараясь не потревожить жену, Егор потихоньку откинул одеяло и спустил ноги на пол. Прислушался, пытаясь понять, что разбудило его. В избе было темно, лишь лунная дорожка тянулась наискосок от окна к печке. В форточку дул прохладный ночной ветерок, занавеска колыхалась, и у Егора вдруг перехватило дух: ему показалось, что он расслышал тоненькое позвякивание оконного стекла, как будто кто-то надавил на него снаружи.
В один миг Егор оказался у окна. Боясь дышать, потянул в сторону занавеску. Ещё секунда – и на него в упор глянут зелёные волчьи глаза.
Но за окном никого.
Егор вытер вспотевший от напряжения лоб и присел на лавку. Фу, чёрт, совсем спятил! Ведь так и думал, что волчица пришла!
Справа, в простенке, оглушительно – словно они висели не в избе, а над всем миром и отмеряли его время – тикали ходики, и, слушая это всезаглушающее тиканье, Егор понял, что идёт самый глухой час ночи. Он нашарил на столе коробок и зажёг спичку. Было начало третьего, спать бы да спать, но сон пропал, как будто его и не было, Ощущение, что он проснулся не сам, а что-то разбудило его, не покидало Егора, перерастая в смутное беспокойство, которое тяготило, как предчувствие близкой беды. Словно кто-то, кто был связан с Егором странным и непонятным образом, подавал ему знак, предупреждал о чём-то, и это предупреждение дошло и подняло среди ночи.
За перегородкой, в другой комнате, зашевелилась во сне дочка, и Егор пошёл туда, постоял возле кровати, дожидаясь, пока дочка успокоится, поправил ей одеяло и снова вернулся к окну, не зная что делать дальше. Ложиться? Всё равно не уснёшь, будешь только ворочаться с боку на бок. Но сидеть в темноте и таращиться на окно тоже не хотелось, и Егор, набросив на плечи полушубок и прихватив махорку, вышел на крыльцо.
Короткая зимняя ночь шла на убыль, небо над верхушками деревьев посерело, а в кустах уже попискивали ранние птахи. От реки тянуло сыростью, которую перебивали запахи августовских созревших трав. Со сна на ночном свежачке Егору было зябко, и он плотнее запахнул полушубок и закурил.
Обычно, когда что-то тревожило или раздражало и злило, табак быстро успокаивал Егора – две-три затяжки, и как валерьянки глотнул. Но сейчас беспокойство не проходило. Ему было какое-то объяснение, но, сколько Егор ни думал, ничего путного придумать не мог, Решил, что, наверное, заспался, лежал неловко, вот кровь и прилила. А то сразу – волчица! Так она тебе и придёт, прямо разбежится!
Егор бросил окурок в кадку с дождевой водой и хотел уже идти в дом, но тут же подумал: а ведь была волчица-то, была! Ведь своими ушами слышал, как стекло зазвенело. Просто спугнул он её, пока с занавеской возился, а сейчас она дожидается где-нибудь на огороде. Конечно, там, и думать нечего!
Егор торопливо сбежал с крыльца и завернул за угол, уверенный, что вот-вот навстречу ему выскочит из картофельной ботвы волчица. Эх, глупая! И чего испугалась? Домой же пришла!
Так, бормоча под нос разные слова и ругая волчицу за излишнюю осторожность, Егор дошёл до калитки. Волчицы нигде не было, но это не обескураживало Егора. Теперь он был уверен, что она ждёт его у бани.
За калиткой, где деревья подступали к самому дому, было темнее, чем на огороде, тропинка терялась среди густой тени, но Егор знал каждый её извив и шёл, не сбавляя шага, охваченный нетерпеливой радостью, словно спешил на тайную и сладостную встречу.
У бани Егор постоял, прислушиваясь и приглядываясь, потом сел на приступок. Руки по привычке потянулась в карман за табаком, но Егор спохватился и не стал закуривать, боясь отпугнуть волчицу вспышкой и едким махорочным запахом. Лес был рядом, его близкое дыхание волновало, тени деревьев радовали и пугали. Стараясь утихомирить громко бьющееся сердце, Егор всматривался в темноту, готовый в любой момент увидеть среди кустов волчицу или уловить зеленоватый блеск немигающих волчьих глаз. И хотя по-прежнему ничто не выдавало присутствия вблизи волчицы, Егор не торопился. Замерев, не чувствуя голыми ногами холода росы, он ждал, понимая, о чём думает волчица там, в кустах. Боится. Хоть и жила больше года в доме и родила в нём, а побывала на воле и опять одичала. Небось смотрит сейчас, глаз не сводит, а подойти духу не хватает. Ничего, подойдёт. Раз пришла, значит, потянуло, не вынесло сердечко.
Но время шло, светлело всё быстрее, а волчица так и не показывалась. Егор порядком продрог, а радостное возбуждение сменилось досадой и обидой на волчицу. И чего прячется? Ведь видит же, не чужой сидит, а всё кочевряжится. Зло даже берёт!
А между тем деревня просыпалась. Тут и там запели петухи, заскрипели ворота и двери. Вереницей потянулись к полям грачи. Как метёлки овса, заколосились над пашнями лучи восходящего солнца, и Егор понял, что ждать больше нечего. Но и возвращаясь в избу, он то и дело оглядывался и всё верил, что волчица совладает с робостью и в последнюю минуту догонит его. А когда и этого не случилось, сомнения вновь овладели Егором. Неужели всё показалось и волчица не приходила? Но ведь с чего-то же он проснулся? Всегда спит как убитый, а тут вскочил. А стекло? Не глухой же, слышал, как зазвенело. В аккурат как тогда, позапрошлым летом.
Проходя мимо кадки с водой, Егор остановился, чтобы сполоснуть ноги, и только тут спохватился: вот охламон, и чего телепается, когда и так всё можно узнать – следы-то волчица оставила! Тоже дурёха: думает, если сама спряталась, то и всё шито-крыто.
Однако никаких следов не оказалось, сколько Егор ни искал их. Ни на земле, ни на завалинке не было ни одного отпечатка, и у Егора опять ум зашёл за разум. И вправду, что ли, спятил? Всю ночь бегал, как оглашенный, а чего бегал? Не было волчицы, не приходила. Это ты раскудахтался: соскучилась, проведать пришла, а ей наплевать на тебя сто раз. Нашёл за что ухватиться: в доме, мол, жила, привыкла. Да не жила – на цепи сидела! А вырвалась – и катись ты со своей конурой.
Но ни эти рассуждения и ни отсутствие всяких следов не могли убедить Егора в том, что вся ночная колготня была лишь бредом, сонной одурью. Что-то стояло за всем, но не объяснялось никаким житейским опытом, и оттого утихшее было беспокойство вновь ожило и зашевелилось под сердцем, вгрызаясь в него, как червь в яблоко.
Готовился к сенокосу и Егор. Косовица – дело общее, мирское, и на это время всех, кого только можно, отряжали косить. Людей снимали отовсюду, и даже в кузнице оставался один Гошка.
Как и все, Егор укладывался спозаранку и засыпал по своему обыкновению быстро, но в одну из ночей он внезапно проснулся, словно его подняли какие-то тайные, неслышные другим созвучия. Стараясь не потревожить жену, Егор потихоньку откинул одеяло и спустил ноги на пол. Прислушался, пытаясь понять, что разбудило его. В избе было темно, лишь лунная дорожка тянулась наискосок от окна к печке. В форточку дул прохладный ночной ветерок, занавеска колыхалась, и у Егора вдруг перехватило дух: ему показалось, что он расслышал тоненькое позвякивание оконного стекла, как будто кто-то надавил на него снаружи.
В один миг Егор оказался у окна. Боясь дышать, потянул в сторону занавеску. Ещё секунда – и на него в упор глянут зелёные волчьи глаза.
Но за окном никого.
Егор вытер вспотевший от напряжения лоб и присел на лавку. Фу, чёрт, совсем спятил! Ведь так и думал, что волчица пришла!
Справа, в простенке, оглушительно – словно они висели не в избе, а над всем миром и отмеряли его время – тикали ходики, и, слушая это всезаглушающее тиканье, Егор понял, что идёт самый глухой час ночи. Он нашарил на столе коробок и зажёг спичку. Было начало третьего, спать бы да спать, но сон пропал, как будто его и не было, Ощущение, что он проснулся не сам, а что-то разбудило его, не покидало Егора, перерастая в смутное беспокойство, которое тяготило, как предчувствие близкой беды. Словно кто-то, кто был связан с Егором странным и непонятным образом, подавал ему знак, предупреждал о чём-то, и это предупреждение дошло и подняло среди ночи.
За перегородкой, в другой комнате, зашевелилась во сне дочка, и Егор пошёл туда, постоял возле кровати, дожидаясь, пока дочка успокоится, поправил ей одеяло и снова вернулся к окну, не зная что делать дальше. Ложиться? Всё равно не уснёшь, будешь только ворочаться с боку на бок. Но сидеть в темноте и таращиться на окно тоже не хотелось, и Егор, набросив на плечи полушубок и прихватив махорку, вышел на крыльцо.
Короткая зимняя ночь шла на убыль, небо над верхушками деревьев посерело, а в кустах уже попискивали ранние птахи. От реки тянуло сыростью, которую перебивали запахи августовских созревших трав. Со сна на ночном свежачке Егору было зябко, и он плотнее запахнул полушубок и закурил.
Обычно, когда что-то тревожило или раздражало и злило, табак быстро успокаивал Егора – две-три затяжки, и как валерьянки глотнул. Но сейчас беспокойство не проходило. Ему было какое-то объяснение, но, сколько Егор ни думал, ничего путного придумать не мог, Решил, что, наверное, заспался, лежал неловко, вот кровь и прилила. А то сразу – волчица! Так она тебе и придёт, прямо разбежится!
Егор бросил окурок в кадку с дождевой водой и хотел уже идти в дом, но тут же подумал: а ведь была волчица-то, была! Ведь своими ушами слышал, как стекло зазвенело. Просто спугнул он её, пока с занавеской возился, а сейчас она дожидается где-нибудь на огороде. Конечно, там, и думать нечего!
Егор торопливо сбежал с крыльца и завернул за угол, уверенный, что вот-вот навстречу ему выскочит из картофельной ботвы волчица. Эх, глупая! И чего испугалась? Домой же пришла!
Так, бормоча под нос разные слова и ругая волчицу за излишнюю осторожность, Егор дошёл до калитки. Волчицы нигде не было, но это не обескураживало Егора. Теперь он был уверен, что она ждёт его у бани.
За калиткой, где деревья подступали к самому дому, было темнее, чем на огороде, тропинка терялась среди густой тени, но Егор знал каждый её извив и шёл, не сбавляя шага, охваченный нетерпеливой радостью, словно спешил на тайную и сладостную встречу.
У бани Егор постоял, прислушиваясь и приглядываясь, потом сел на приступок. Руки по привычке потянулась в карман за табаком, но Егор спохватился и не стал закуривать, боясь отпугнуть волчицу вспышкой и едким махорочным запахом. Лес был рядом, его близкое дыхание волновало, тени деревьев радовали и пугали. Стараясь утихомирить громко бьющееся сердце, Егор всматривался в темноту, готовый в любой момент увидеть среди кустов волчицу или уловить зеленоватый блеск немигающих волчьих глаз. И хотя по-прежнему ничто не выдавало присутствия вблизи волчицы, Егор не торопился. Замерев, не чувствуя голыми ногами холода росы, он ждал, понимая, о чём думает волчица там, в кустах. Боится. Хоть и жила больше года в доме и родила в нём, а побывала на воле и опять одичала. Небось смотрит сейчас, глаз не сводит, а подойти духу не хватает. Ничего, подойдёт. Раз пришла, значит, потянуло, не вынесло сердечко.
Но время шло, светлело всё быстрее, а волчица так и не показывалась. Егор порядком продрог, а радостное возбуждение сменилось досадой и обидой на волчицу. И чего прячется? Ведь видит же, не чужой сидит, а всё кочевряжится. Зло даже берёт!
А между тем деревня просыпалась. Тут и там запели петухи, заскрипели ворота и двери. Вереницей потянулись к полям грачи. Как метёлки овса, заколосились над пашнями лучи восходящего солнца, и Егор понял, что ждать больше нечего. Но и возвращаясь в избу, он то и дело оглядывался и всё верил, что волчица совладает с робостью и в последнюю минуту догонит его. А когда и этого не случилось, сомнения вновь овладели Егором. Неужели всё показалось и волчица не приходила? Но ведь с чего-то же он проснулся? Всегда спит как убитый, а тут вскочил. А стекло? Не глухой же, слышал, как зазвенело. В аккурат как тогда, позапрошлым летом.
Проходя мимо кадки с водой, Егор остановился, чтобы сполоснуть ноги, и только тут спохватился: вот охламон, и чего телепается, когда и так всё можно узнать – следы-то волчица оставила! Тоже дурёха: думает, если сама спряталась, то и всё шито-крыто.
Однако никаких следов не оказалось, сколько Егор ни искал их. Ни на земле, ни на завалинке не было ни одного отпечатка, и у Егора опять ум зашёл за разум. И вправду, что ли, спятил? Всю ночь бегал, как оглашенный, а чего бегал? Не было волчицы, не приходила. Это ты раскудахтался: соскучилась, проведать пришла, а ей наплевать на тебя сто раз. Нашёл за что ухватиться: в доме, мол, жила, привыкла. Да не жила – на цепи сидела! А вырвалась – и катись ты со своей конурой.
Но ни эти рассуждения и ни отсутствие всяких следов не могли убедить Егора в том, что вся ночная колготня была лишь бредом, сонной одурью. Что-то стояло за всем, но не объяснялось никаким житейским опытом, и оттого утихшее было беспокойство вновь ожило и зашевелилось под сердцем, вгрызаясь в него, как червь в яблоко.