Страница:
Чтение Евангелия является кульминацией литургии оглашенных. Это самый торжественный, самый величественный момент, и было бы правильно в символическом толковании именно этот момент считать выходом Господа на проповедь.
После чтения Евангелия в древности епископ или священник выходил на амвон и говорил проповедь, которая очень часто бывала толкованием на прочитанный евангельский текст. Потому что и в древности тоже Евангелие толковали. Мы имеем много свидетельств об этом у древних церковных писателей. Есть много древних толкований.
Евангелие требует толкования не только потому, что оно читается по-славянски и трудно для понимания людям, не знающим славянского языка. Оно требует толкования прежде всего потому, что смысл евангельский чрезвычайно глубок, это есть Слово Божие, слово всеобъемлющее, несущее в себе Божественную глубину, слово, которое бесконечно велико, поэтому каждый, кто читает Евангелие, знает по своему опыту, что можно читать его всю жизнь, и каждый раз будешь понимать все больше и больше, глубже и глубже даже очень хорошо известное тебе место, хорошо известный текст. При чтении Евангелия всегда как бы открывается эта новая глубина, и недаром, поэтому духовники всегда советуют Евангелие читать постоянно, каждый день. Известный многим из вас замечательный старец, отец Таврион, прямо так и говорил, чтобы все каждый день читали Евангелие, и при этом добавлял: «Будешь читать Евангелие — и будешь иметь ум Христов». Это значит, что ум твой будет просвещен Словом Христовым, что твое разумение станет приближаться к Евангелию, то есть ты будешь думать так, как Господь учит. Христос как бы будет действовать в тебе, в твоем разумении. Поэтому чтение Евангелия действительно требует объяснения, требует особого проникновения в эту глубину, и епископ или священник, конечно, должен объяснять Евангелие, стараться помочь своей пастве глубину эту постигать с возможной полнотой. Но не только толкование Евангелия было темой проповеди.
Нужно начать с того, что в первые годы жизни Православной Церкви Евангелие еще не было написано и проповедь епископа или апостола, собственно, и была тем благовестием, которое потом записывалось и стало для нас Священным Писанием. Но не только воспоминания о жизни и чудесах Спасителя были темой даже и апостольской проповеди. Мы с вами знаем из Деяний святых Апостолов, что ап. Павел, приходя в тот или иной город к новым христианам, в христианскую общину, беседовал с ними о многом и очень многое объяснял в учении Христовом, о том, как следует жить. То есть, проповедь это есть тот момент, когда через священника или епископа совершается продолжение благовестия, живое слово Церкви.
Здесь следует подумать о том, каким должно быть это живое слово. Хорошо, конечно, если священник имеет талант проповедника, если он умеет глубоко и сильно говорить, если его слово имеет зажигательную силу. Но такой человеческой проповеди не место во время литургии. Потому что литургия — это есть пришествие Господа к нам, и конечно, здесь, во время литургии, слово должно быть, прежде всего, благодатным. Здесь как раз место для харизматического служения, здесь как раз священник или епископ должен быть орудием Духа Святаго в особой степени, он должен свое сердце открыть для действия благодати Божией и стараться говорить как бы не от себя. Это бывает теперь, в наше время, очень редко, потому что это служение священника как бы забыто. Немного сохранилось таких моментов в жизни священника, когда с такой силой сохраняется древняя харизматическая свобода, хотя нужно сказать, что в наше время и это тоже теряется, и можно сказать, почти утрачено — вот это ощущение харизматического служения в слове.
В древности вся литургия совершалась по вдохновению, т. е. апостол, епископ произносил молитвы так, как он слышал их в своем сердце от Бога. Потом, как вы знаете, пришло время, когда нужно было составить канон служения литургии — и это, конечно, понятно, необходимо, мы об этом говорили, — но вот для живого слова священнического осталось место после чтения Евангелия. Читается Слово Божие, а потом Слово Божие имеет продолжение в том служителе слова, которым является апостол, епископ, священник. И, конечно, необходимо, чтобы это живое слово было живо и действенно, чтобы оно было обращено к тем людям, которые стоят в храме сегодня, чтобы оно отвечало на те нужды духовные, которые сегодняшняя паства имеет. Чтобы епископ или священник, действительно, словом руководил бы, вел, воспитывал свою паству. И чтобы здесь было очевидно благодатное присутствие Божие.
Каждый христианин имеет какой-то опыт и может сказать: «Сегодня я слышал особенное слово». Наверное, когда-нибудь кто-то из вас слышал такое особенное слово, которое нельзя перепутать ни с чем, нельзя его спутать с обычным человеческим словом. Священник тоже имеет такой опыт. Бывает так, что он часто проповедует, и проповедовать ему трудно. А потом вдруг в какой-то день он выходит на амвон, и слово само как бы льется из уст, как будто оно не от него, не он говорит как бы. Он не может сказать, как у него вдруг получается, но чувствует это благодатное действие в себе. Каждый из нас имеет такой опыт, мы слышали такую проповедь, когда очевидно присутствие Божие, очевидно, что это слово — благодатное. Таким благодатным словом и должна быть проповедь. Если бы она такой была всегда, то, естественно, она помогала бы нам совершать Божественную литургию, потому что эта проповедь в особой степени, совершенно по-своему помогает разгореться нашему сердцу.
Проповедь священническая была тоже одним из главных кульминационных моментов служения литургии оглашенных. Из этого видно, что недаром литургист-богослов протопресвитер Александр Шмеман назвал литургию оглашенных другим названием: «литургией слова». Это очень много говорящее название. Действительно, здесь служение слова, которое чрезвычайно необходимо Церкви, всем нам и в особенном смысле необходимо оглашенным.
Литургия слова заканчивается молитвой. После проповеди выходит на амвон диакон и говорит сугубую ектению. Эта ектения — усиленное прошение, в отличие от обычной ектении, сугубое моление, удвоенное или даже утроенное. Начинается она такими словами:
Как видим, и это прошение тоже вводное и тоже указывает на особенную сосредоточенность, на особенную силу этой молитвы. Мы особенно умоляем: «…молим Ти ся, услыши и помилуй». И потом начинается прошение, которое всем нам хорошо известно:
В древности во время литургии, конечно, поминали за здравие членов общины, болящих, путешествующих, тех, кто был захвачен гонителями и пребывал в заточении — конечно, за них Церковь сугубо молилась. И, наверное, было и соответствующее прошение в этой ектений. Но потом, как мы уже с вами говорили, наступили времена мирные, когда гонения прекратились. Общины церковные сначала стали расти, а потом, вероятно, постепенно заменились приходами, как у нас в России, и стали очень многочисленными. И священник уже не мог помянуть, скажем, всю деревню по именам или весь приход в городе, и поэтому, чтобы не загромождать литургию перечислением неизвестных имен, поминовение было вынесено на проскомидию, а из сугубой ектении прошение, где поминаются конкретные люди, было изъято. И современный наш служебник содержит такой текст сугубой ектении. Но по ряду причин, хороших и плохих, это прошение повсюду вновь введено, причем я не уверен, что было соответствующее указание высшей церковной власти.
Это поименное поминовение на ектении вошло настолько прочно в церковный быт, что хотя его и нет в служебнике, но произносят его абсолютно везде. Любой диакон, любой священник это прошение обязательно произносит. А в прошлом веке, и даже в нашем веке можно было придти в храм и заказать заупокойную литургию. И служились раньше такие заупокойные литургии, когда не было ни одного причастника, а была только записка, за которую много заплачено и которая всю литургию только и поминается. Конечно, такое низведение литургии до уровня какой-то требы частной — это тоже вещь совершенно ужасная, катастрофическая, и можно сказать, что это, наверное, тоже одна из причин страшного духовного падения русского народа, которое совершилось в начале века. Потому что, по существу говоря, это означало потерю евхаристического духа, потерю литургической жизни.
Все это я говорю вам потому, что поминовение на литургии, на ектении — это есть некий камень преткновения даже в наши дни, хотя это разбивает литургию совершенно, она теряет свой дух полностью, потому что чтение записок с сотнями имен нельзя назвать литургией. Никогда такого на литургии не было и не могло быть, это, конечно, очень тяжкое и грубое искажение литургии. Приходится увидеть, что здесь не только доброе желание помянуть и помолиться за больных людей присутствует, но и некий коммерческий, экономический расчет, который вновь из проскомидии вытащил поминовение в литургию оглашенных. Здесь происходит обратное движение, отвечающее уже не духовным потребностям времени, а потребностям коммерческим. Такая мотивация должна быть признана злокачественной, и конечно, с ней нужно бороться.
Можно ли вообще поминать на литургии записки? И можно, и очень хорошо. Но нужно, чтобы не было перерыва в литургии. Если кто-то очень болен, если это случай, когда вся община может помолиться за кого-то, или принесен покойник в храм и, конечно, о нем следует помолиться. Может быть, мы молимся о каких-то известных всей общине почивших людях или болящих. Помолиться нужно, и помянуть их тоже и можно и хорошо. Но нельзя здесь впадать в другую крайность, недаром наши святые предки такое поминовение массовое вынесли на проскомидию. И вот для того, чтобы защитить такое нечтение записок во время литургии, я и ссылаюсь на служебник, в котором нет этого поминовения, т. е. когда совершается длинное поминовение на литургии — это прямое нарушение устава.
После сугубой ектении следует заупокойная ектения. И здесь надо сразу сказать, что эта ектения вовсе не всегда должна читаться. На великие праздники, даже в воскресные дни эту ектению можно опустить, потому что и здесь тоже Церковь не призывает нас к такому особенному поминовению, а призывает нас к динамичному, сосредоточенному служению литургии. Естественно вставить заупокойную ектению, когда мы кого-то хотим особенно вспомнить, — скажем, в день памяти особенно дорогих нам и нашей общине людей. На практике сейчас заупокойная ектения обычно отменяется в большие праздники, а в обычные, даже и воскресные, дни она всегда читается, поскольку всегда бывает много заупокойных записок. Но эти записки также ни в коем случае не должны быть прочитаны все во время ектении. Их нужно читать на проскомидии. А здесь достаточно общей молитвы.
Значит ли это, что молитвы поименной быть не должно вообще? Или она должна быть только на проскомидии? Конечно, нет. Мы должны молиться по именам, но наша молитва должна быть осмысленна, т. е. нужно, чтобы мы поминали тех, кого мы знаем или о ком мы что-то знаем. Когда диакон выходит и говорит: «Еще молимся о милости, мире, жизни, здравии, спасении, посещении, прощении и оставлении грехов рабов Божиих» и поминает тех, кого он знает: священников храма, певчих, особо болящих кого-то, — в это время все мы, стоящие в храме, должны усиленно молиться за своих близких, о ком мы написали в записках. Неважно, кто прочитал эти записки. Мы их написали, и эти записки стали символом нашей молитвы, и мы их читаем здесь, во время ектений, и таким образом весь храм поминает своих близких. Вот как должно было бы быть.
Конечно, сейчас у нас делается не так, записок бывает много в храмах, и получается, что эти записки священник прочитать не в силах. Я вам приведу такой пример. Был такой замечательный старец, архимандрит Серафим Тяпочкин, он служил под Белгородом в деревне. И хотя это была деревня, но к нему приезжал народ со всех концов России. И не так даже было много народу в храме, но записок было очень много. И отец Серафим даже в глубокой старости приходил в храм в 6 утра и совершал проскомидию, пока не помянет по запискам всех, кто там перечислен. Он вынимал частички поименно, за каждого, поэтому литургия частенько начиналась в 12 часов дня. А с 6 часов утра до 12 читали акафисты, каноны разные, правила ко святому причащению со всеми тремя акафистами — в общем, все что угодно делали. Исповедовали без конца. А батюшка совершал проскомидию в течение 5-6 часов, и только после этого была литургия, а выходил он из храма (его почти выносили) в 5 часов вечера. Это, конечно, был его личный подвиг, он был святой человек, достигший, конечно, особенных благодатных даров, и мы не можем его укорить: он так хотел подвизаться. Но мы не можем признать такой способ служения возможным для всей церкви, потому что даже в этом селе местные жители к отцу Серафиму не ходили. Отец Серафим сначала удивлялся, а потом говорил: «Ну, ведь у меня только одни приезжие, а местные все говорят: «Батюшка за нас помолится», — а сами остаются дома». Почему так происходило? Конечно, если вы специально едете к такому батюшке, то вы можете целый день простоять на литургии. Это эпизод в вашей жизни. А если вы ходите в церковь каждое воскресенье или чаще, то каждый раз с 6 утра до 6 вечера вы не можете находиться в храме. Поэтому такой способ служения литургии не может быть признан возможным для всей Церкви.
Надо сказать, что большинство замечательных служителей литургии, святых людей, литургию совершают быстро. Литургия должна иметь особый динамизм, она должна как бы быть на одном дыхании, совершаться стремительно, это есть огненная молитва, самая высокая, самая сильная, это есть особенное благодатное озарение, действительно пришествие Царствия Божия к нам. И поэтому в литургии нельзя комкать что-то, нельзя затягивать, здесь должен быть свой ритм, и он должен быть стремительным. Так стремительно служил и молился отец Иоанн Кронштадтский. И многие замечательные старцы именно так служили и служат Божественную литургию. Если бы литургия так совершалась, мы бы все могли в ней участвовать. Когда литургия искусственно растягивается, и в нее вводятся совершенно не свойственные ей, ненужные длинноты, то народ, который здесь стоит, как бы выпадает, он уже не может в ней участвовать. Священнику, который находится в особом положении, легче быть сосредоточенным, а народу, который стоит в храме и который более пассивен по своему положению, не может молиться в течение нескольких часов. Так что литургия ни в коем случае не может быть равнодушной к такому произволу, когда вдруг один начнет записки слишком долго читать, другой начнет проповедовать как-нибудь очень плохо и бессмысленно в середине литургии — так нельзя. Все должно быть по особому вдохновению.
Но вот совершается заупокойная ектения, читается молитва, возглас, и произносится ектения об оглашенных:
Этим моментом кончается литургия оглашенных. Священник во время возгласа диакона «Открыет им Евангелие правды» разворачивает на престоле антиминс. Антиминс разворачивается не сразу, а как бы в два приема. Сначала разворачивается нижняя часть антиминса во время ектении сугубой, а во время ектении об оглашенных открывается уже весь антиминс полностью.
Само это слово — «антиминс» в переводе на русский язык означает: «вместопрестолие». Как вы знаете, частица «анти» по большей части означает «вместо», хотя иногда переводится как «против». Так вот, вместопрестолие — это обычно шелковый плат, на котором изображается положение Христа во гроб. Немного выше центра этого плата, выше изображения Христа, вкладывается частица мощей, как правило, мощей безымянных мучеников, которые Церковь содержит с очень древних времен. Антиминс освящается епископом той области, той епархии, в которой находится храм, куда требуется антиминс.
Для чего и когда возникло употребление антиминсов?
Антиминсы стали употребляться в глубокой древности, когда уже возникло ясное представление о том, что литургия должна совершаться не просто на любом столе или на любом пустом месте — это должно быть место святое.
Сначала, как вы помните, первые христиане совершали литургию на гробах мучеников, считая, что мощи святых мучеников освящают место, и эти гробы мучеников являются достойным местом для совершения Божественной литургии. И в память этого обычая под престол, когда он освящается в храме, а также в антиминс вкладывается частица мощей мучеников. Под престол, могут быть и другие мощи положены. Иногда они и не кладутся. Обычно мощи под престол вкладываются тогда, когда престол освящается епископом. А если освящение престола поручено священнику, то мощи не вкладываются.
Освящение архиереем престола является, в принципе, достаточным для того, чтобы совершать на нем литургию. Но в России возникла потребность поручать освящение престола священникам, потому что пространства России не позволяли епископу объехать все храмы области и освятить все престолы в его епархии. Вы сами знаете, что многие епархии России и сейчас превосходят по своим размерам целые большие государства в Европе. Например, Якутская епархия, наверное, больше всей Европы, вместе взятой. При отсутствии транспорта в прежнее время епископ, конечно, не мог объехать всю епархию и освятить там все престолы, какие было нужно. Он поручал это делать по особому чину или какому-то старшему священнику, протоиерею, или архимандриту, и чин освящения при этом сокращался. Но поскольку есть твердая норма, канон — не может быть храм устроен без архиерея, без епископа, одной лишь только священнической властью, — то нужно было как бы свидетельство того, что именно епископ устраивает этот храм.
В качестве такого благословения епископского и его освящения давался священнику антиминс, «вместопрестолие» — шелковый плат, который полагался на престоле, в нем были уже вложены мощи, и была надпись, кем, когда и для какого престола освящен этот антиминс. То есть, антиминс освящается архиереем в любом месте, в любом храме, где он служит литургию, и эти антиминсы он может рассылать по всей епархии, отдавая их священникам. Таким образом, здесь происходит восполнение недостатка, который имеется в освящении престола священником. Может быть, именно это обстоятельство сделало практику употребления антиминсов постепенно всеобщей. Но, вероятно, не только это. Вероятно, в древности приходилось часто совершать литургию не только в храмах, и тогда тоже нужно было иметь с собой как бы некий переносной престол, и таким престолом являлся антиминс.
Так или иначе, но со временем, уже довольно давно, утвердилась традиция, что литургия совершается только на антиминсе. Поэтому сейчас и на освященных епископом престолах тоже полагается антиминс обязательно, и такое положение антиминса уже входит в сам чин освящения храма.
Антиминс — это великая святыня, и в древности, когда антиминсы стали уже употребляться повсеместно, была такая норма: если, скажем, случалось какое-то нападение, или бедствие, или пожар, или что-то еще, то, прежде всего, нужно спасать Святые Дары, антиминс и священные сосуды. И, между прочим, во времена гонений, которые были в нашем веке, тоже часто верующие спасали антиминсы и хранили их до будущих времен. Частенько эти антиминсы использовались для служения литургии по домам, для катакомбного служения. Это было вовсе не редкость во время гонений в 20 веке.
Антиминс свят потому, что освящен архиереем, потому, что в него вложены святые мощи, и потому, что на нем совершается Божественная литургия. Так что он освящается еще и той литургией, которая на нем совершается.
Священник, открывая антиминс, целует его, и это не просто добрый обычай, но и знак того, что он является послушным архиерею. Целование антиминса, его открытие символизируют здесь полноту Церкви. В послании святого Игнатия Богоносца, есть слова: «Где епископ, там должен быть и народ» (К Смирн. 8 гл.). Полнота Церкви бывает только вместе с епископом и пресвитерами. И некое присутствие епископа или, по крайней мере, его благословение, то, что литургия совершается по благословению епископа, — все это здесь символизируется тем, что литургия совершается на антиминсе. Антиминс, данный священнику, является благословением ему совершать Божественную литургию.
Священник каждый раз особенно молится и символизирует свое послушание архиерею в знак того, что он с ним единомыслен, единодушен, что он совершает литургию по его благословению, по его поручению или, иначе, как это говорится более научно, ему делегируется от епископа власть совершать Божественную литургию.
Когда епископ служит литургию, он тоже теперь использует антиминс, хотя епископу это не обязательно, достаточно освященного престола. Но теперь уже это настолько вошло в абсолютную традицию, что епископы тоже всегда совершают литургию на антиминсе. То есть, наличие антиминса стало уже непременным условием для совершения литургии.
К моменту окончания литургии оглашенных, когда диакон возглашает: «Елицы оглашеннии, изыдите», на престоле открыт антиминс и все готово к следующей части литургии, которая называется литургией верных — именно потому, что здесь могут теперь присутствовать только верные, только крещеные люди (конечно, не формально крещеные, а те, кто является действительно членами Церкви). Диакон тотчас совершает следующую, очень краткую, ектению. Он говорит: «Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию. Премудрость». А священник читает в это время первую молитву верных:
После чтения Евангелия в древности епископ или священник выходил на амвон и говорил проповедь, которая очень часто бывала толкованием на прочитанный евангельский текст. Потому что и в древности тоже Евангелие толковали. Мы имеем много свидетельств об этом у древних церковных писателей. Есть много древних толкований.
Евангелие требует толкования не только потому, что оно читается по-славянски и трудно для понимания людям, не знающим славянского языка. Оно требует толкования прежде всего потому, что смысл евангельский чрезвычайно глубок, это есть Слово Божие, слово всеобъемлющее, несущее в себе Божественную глубину, слово, которое бесконечно велико, поэтому каждый, кто читает Евангелие, знает по своему опыту, что можно читать его всю жизнь, и каждый раз будешь понимать все больше и больше, глубже и глубже даже очень хорошо известное тебе место, хорошо известный текст. При чтении Евангелия всегда как бы открывается эта новая глубина, и недаром, поэтому духовники всегда советуют Евангелие читать постоянно, каждый день. Известный многим из вас замечательный старец, отец Таврион, прямо так и говорил, чтобы все каждый день читали Евангелие, и при этом добавлял: «Будешь читать Евангелие — и будешь иметь ум Христов». Это значит, что ум твой будет просвещен Словом Христовым, что твое разумение станет приближаться к Евангелию, то есть ты будешь думать так, как Господь учит. Христос как бы будет действовать в тебе, в твоем разумении. Поэтому чтение Евангелия действительно требует объяснения, требует особого проникновения в эту глубину, и епископ или священник, конечно, должен объяснять Евангелие, стараться помочь своей пастве глубину эту постигать с возможной полнотой. Но не только толкование Евангелия было темой проповеди.
Нужно начать с того, что в первые годы жизни Православной Церкви Евангелие еще не было написано и проповедь епископа или апостола, собственно, и была тем благовестием, которое потом записывалось и стало для нас Священным Писанием. Но не только воспоминания о жизни и чудесах Спасителя были темой даже и апостольской проповеди. Мы с вами знаем из Деяний святых Апостолов, что ап. Павел, приходя в тот или иной город к новым христианам, в христианскую общину, беседовал с ними о многом и очень многое объяснял в учении Христовом, о том, как следует жить. То есть, проповедь это есть тот момент, когда через священника или епископа совершается продолжение благовестия, живое слово Церкви.
Здесь следует подумать о том, каким должно быть это живое слово. Хорошо, конечно, если священник имеет талант проповедника, если он умеет глубоко и сильно говорить, если его слово имеет зажигательную силу. Но такой человеческой проповеди не место во время литургии. Потому что литургия — это есть пришествие Господа к нам, и конечно, здесь, во время литургии, слово должно быть, прежде всего, благодатным. Здесь как раз место для харизматического служения, здесь как раз священник или епископ должен быть орудием Духа Святаго в особой степени, он должен свое сердце открыть для действия благодати Божией и стараться говорить как бы не от себя. Это бывает теперь, в наше время, очень редко, потому что это служение священника как бы забыто. Немного сохранилось таких моментов в жизни священника, когда с такой силой сохраняется древняя харизматическая свобода, хотя нужно сказать, что в наше время и это тоже теряется, и можно сказать, почти утрачено — вот это ощущение харизматического служения в слове.
В древности вся литургия совершалась по вдохновению, т. е. апостол, епископ произносил молитвы так, как он слышал их в своем сердце от Бога. Потом, как вы знаете, пришло время, когда нужно было составить канон служения литургии — и это, конечно, понятно, необходимо, мы об этом говорили, — но вот для живого слова священнического осталось место после чтения Евангелия. Читается Слово Божие, а потом Слово Божие имеет продолжение в том служителе слова, которым является апостол, епископ, священник. И, конечно, необходимо, чтобы это живое слово было живо и действенно, чтобы оно было обращено к тем людям, которые стоят в храме сегодня, чтобы оно отвечало на те нужды духовные, которые сегодняшняя паства имеет. Чтобы епископ или священник, действительно, словом руководил бы, вел, воспитывал свою паству. И чтобы здесь было очевидно благодатное присутствие Божие.
Каждый христианин имеет какой-то опыт и может сказать: «Сегодня я слышал особенное слово». Наверное, когда-нибудь кто-то из вас слышал такое особенное слово, которое нельзя перепутать ни с чем, нельзя его спутать с обычным человеческим словом. Священник тоже имеет такой опыт. Бывает так, что он часто проповедует, и проповедовать ему трудно. А потом вдруг в какой-то день он выходит на амвон, и слово само как бы льется из уст, как будто оно не от него, не он говорит как бы. Он не может сказать, как у него вдруг получается, но чувствует это благодатное действие в себе. Каждый из нас имеет такой опыт, мы слышали такую проповедь, когда очевидно присутствие Божие, очевидно, что это слово — благодатное. Таким благодатным словом и должна быть проповедь. Если бы она такой была всегда, то, естественно, она помогала бы нам совершать Божественную литургию, потому что эта проповедь в особой степени, совершенно по-своему помогает разгореться нашему сердцу.
Проповедь священническая была тоже одним из главных кульминационных моментов служения литургии оглашенных. Из этого видно, что недаром литургист-богослов протопресвитер Александр Шмеман назвал литургию оглашенных другим названием: «литургией слова». Это очень много говорящее название. Действительно, здесь служение слова, которое чрезвычайно необходимо Церкви, всем нам и в особенном смысле необходимо оглашенным.
Литургия слова заканчивается молитвой. После проповеди выходит на амвон диакон и говорит сугубую ектению. Эта ектения — усиленное прошение, в отличие от обычной ектении, сугубое моление, удвоенное или даже утроенное. Начинается она такими словами:
Никакая другая ектения не начинается таким образом. Здесь с самого начала диакон призывает нас молиться от всей души, от всего помышления, то есть молиться всем своим существом. Действительно, наступает время усиленной, особой молитвы. И далее, призвав народ, он обращается к Господу от лица народа: «Господи Вседержителю, Боже отец наших, молим Ти ся, услыши и помилуй».
«Рцем вси от всея души и от всего помышления нашего рцем».
Как видим, и это прошение тоже вводное и тоже указывает на особенную сосредоточенность, на особенную силу этой молитвы. Мы особенно умоляем: «…молим Ти ся, услыши и помилуй». И потом начинается прошение, которое всем нам хорошо известно:
В следующем, последнем прошении говорится:
«Помилуй нас, Боже, по велицей милости Твоей, молим Ти ся, услыши и помилуй. Еще молимся о Великом Господине и Отце нашем Святейшем Патриархе Алексии…, о богохранимей стране нашей…, о братиях наших, священницах, священномонасех и всем во Христе братстве нашем, …о блаженных и приснопамятных святейших патриарсех православных и создателях святаго храма сего и о всех преждепочивших отцех и братиях, зде лежащих и повсюду, православных»
Те, кто знает службу, наверное, заметили, что одно прошение я пропустил — прошение, которое всегда на литургии мы с вами слышим: «Еще молимся о милости, жизни, мире, здравии, спасении, посещении, прощении и оставлении грехов рабов Божиих, братии святаго храма сего». И дальше — кто как может, в некоторых местах потом 40 минут читают записки, а в некоторых храмах поминаются, скажем, только служащие в этом храме священники, ктитор храма сего или певчие, иногда поминаются болящие — те, за кого просили особенно помолиться. Но, как бы там ни было, в служебнике этого прошения нет. И вот тем, кто думает, что литургия раз и навсегда составлена в каком-нибудь, скажем, третьем веке и никогда не менялась, я здесь скажу, что налицо довольно сильное изменение в служении литургии.
«Еще молимся о плодоносящих и добродеющих во святем и всечестнем храме сем, труждающихся, поющих и предстоящих людех, ожидающих от Тебя великия и богатая милости». И возглас: «Яко милостив и Человеколюбец Бог еси, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков».
В древности во время литургии, конечно, поминали за здравие членов общины, болящих, путешествующих, тех, кто был захвачен гонителями и пребывал в заточении — конечно, за них Церковь сугубо молилась. И, наверное, было и соответствующее прошение в этой ектений. Но потом, как мы уже с вами говорили, наступили времена мирные, когда гонения прекратились. Общины церковные сначала стали расти, а потом, вероятно, постепенно заменились приходами, как у нас в России, и стали очень многочисленными. И священник уже не мог помянуть, скажем, всю деревню по именам или весь приход в городе, и поэтому, чтобы не загромождать литургию перечислением неизвестных имен, поминовение было вынесено на проскомидию, а из сугубой ектении прошение, где поминаются конкретные люди, было изъято. И современный наш служебник содержит такой текст сугубой ектении. Но по ряду причин, хороших и плохих, это прошение повсюду вновь введено, причем я не уверен, что было соответствующее указание высшей церковной власти.
Это поименное поминовение на ектении вошло настолько прочно в церковный быт, что хотя его и нет в служебнике, но произносят его абсолютно везде. Любой диакон, любой священник это прошение обязательно произносит. А в прошлом веке, и даже в нашем веке можно было придти в храм и заказать заупокойную литургию. И служились раньше такие заупокойные литургии, когда не было ни одного причастника, а была только записка, за которую много заплачено и которая всю литургию только и поминается. Конечно, такое низведение литургии до уровня какой-то требы частной — это тоже вещь совершенно ужасная, катастрофическая, и можно сказать, что это, наверное, тоже одна из причин страшного духовного падения русского народа, которое совершилось в начале века. Потому что, по существу говоря, это означало потерю евхаристического духа, потерю литургической жизни.
Все это я говорю вам потому, что поминовение на литургии, на ектении — это есть некий камень преткновения даже в наши дни, хотя это разбивает литургию совершенно, она теряет свой дух полностью, потому что чтение записок с сотнями имен нельзя назвать литургией. Никогда такого на литургии не было и не могло быть, это, конечно, очень тяжкое и грубое искажение литургии. Приходится увидеть, что здесь не только доброе желание помянуть и помолиться за больных людей присутствует, но и некий коммерческий, экономический расчет, который вновь из проскомидии вытащил поминовение в литургию оглашенных. Здесь происходит обратное движение, отвечающее уже не духовным потребностям времени, а потребностям коммерческим. Такая мотивация должна быть признана злокачественной, и конечно, с ней нужно бороться.
Можно ли вообще поминать на литургии записки? И можно, и очень хорошо. Но нужно, чтобы не было перерыва в литургии. Если кто-то очень болен, если это случай, когда вся община может помолиться за кого-то, или принесен покойник в храм и, конечно, о нем следует помолиться. Может быть, мы молимся о каких-то известных всей общине почивших людях или болящих. Помолиться нужно, и помянуть их тоже и можно и хорошо. Но нельзя здесь впадать в другую крайность, недаром наши святые предки такое поминовение массовое вынесли на проскомидию. И вот для того, чтобы защитить такое нечтение записок во время литургии, я и ссылаюсь на служебник, в котором нет этого поминовения, т. е. когда совершается длинное поминовение на литургии — это прямое нарушение устава.
После сугубой ектении следует заупокойная ектения. И здесь надо сразу сказать, что эта ектения вовсе не всегда должна читаться. На великие праздники, даже в воскресные дни эту ектению можно опустить, потому что и здесь тоже Церковь не призывает нас к такому особенному поминовению, а призывает нас к динамичному, сосредоточенному служению литургии. Естественно вставить заупокойную ектению, когда мы кого-то хотим особенно вспомнить, — скажем, в день памяти особенно дорогих нам и нашей общине людей. На практике сейчас заупокойная ектения обычно отменяется в большие праздники, а в обычные, даже и воскресные, дни она всегда читается, поскольку всегда бывает много заупокойных записок. Но эти записки также ни в коем случае не должны быть прочитаны все во время ектении. Их нужно читать на проскомидии. А здесь достаточно общей молитвы.
Значит ли это, что молитвы поименной быть не должно вообще? Или она должна быть только на проскомидии? Конечно, нет. Мы должны молиться по именам, но наша молитва должна быть осмысленна, т. е. нужно, чтобы мы поминали тех, кого мы знаем или о ком мы что-то знаем. Когда диакон выходит и говорит: «Еще молимся о милости, мире, жизни, здравии, спасении, посещении, прощении и оставлении грехов рабов Божиих» и поминает тех, кого он знает: священников храма, певчих, особо болящих кого-то, — в это время все мы, стоящие в храме, должны усиленно молиться за своих близких, о ком мы написали в записках. Неважно, кто прочитал эти записки. Мы их написали, и эти записки стали символом нашей молитвы, и мы их читаем здесь, во время ектений, и таким образом весь храм поминает своих близких. Вот как должно было бы быть.
Конечно, сейчас у нас делается не так, записок бывает много в храмах, и получается, что эти записки священник прочитать не в силах. Я вам приведу такой пример. Был такой замечательный старец, архимандрит Серафим Тяпочкин, он служил под Белгородом в деревне. И хотя это была деревня, но к нему приезжал народ со всех концов России. И не так даже было много народу в храме, но записок было очень много. И отец Серафим даже в глубокой старости приходил в храм в 6 утра и совершал проскомидию, пока не помянет по запискам всех, кто там перечислен. Он вынимал частички поименно, за каждого, поэтому литургия частенько начиналась в 12 часов дня. А с 6 часов утра до 12 читали акафисты, каноны разные, правила ко святому причащению со всеми тремя акафистами — в общем, все что угодно делали. Исповедовали без конца. А батюшка совершал проскомидию в течение 5-6 часов, и только после этого была литургия, а выходил он из храма (его почти выносили) в 5 часов вечера. Это, конечно, был его личный подвиг, он был святой человек, достигший, конечно, особенных благодатных даров, и мы не можем его укорить: он так хотел подвизаться. Но мы не можем признать такой способ служения возможным для всей церкви, потому что даже в этом селе местные жители к отцу Серафиму не ходили. Отец Серафим сначала удивлялся, а потом говорил: «Ну, ведь у меня только одни приезжие, а местные все говорят: «Батюшка за нас помолится», — а сами остаются дома». Почему так происходило? Конечно, если вы специально едете к такому батюшке, то вы можете целый день простоять на литургии. Это эпизод в вашей жизни. А если вы ходите в церковь каждое воскресенье или чаще, то каждый раз с 6 утра до 6 вечера вы не можете находиться в храме. Поэтому такой способ служения литургии не может быть признан возможным для всей Церкви.
Надо сказать, что большинство замечательных служителей литургии, святых людей, литургию совершают быстро. Литургия должна иметь особый динамизм, она должна как бы быть на одном дыхании, совершаться стремительно, это есть огненная молитва, самая высокая, самая сильная, это есть особенное благодатное озарение, действительно пришествие Царствия Божия к нам. И поэтому в литургии нельзя комкать что-то, нельзя затягивать, здесь должен быть свой ритм, и он должен быть стремительным. Так стремительно служил и молился отец Иоанн Кронштадтский. И многие замечательные старцы именно так служили и служат Божественную литургию. Если бы литургия так совершалась, мы бы все могли в ней участвовать. Когда литургия искусственно растягивается, и в нее вводятся совершенно не свойственные ей, ненужные длинноты, то народ, который здесь стоит, как бы выпадает, он уже не может в ней участвовать. Священнику, который находится в особом положении, легче быть сосредоточенным, а народу, который стоит в храме и который более пассивен по своему положению, не может молиться в течение нескольких часов. Так что литургия ни в коем случае не может быть равнодушной к такому произволу, когда вдруг один начнет записки слишком долго читать, другой начнет проповедовать как-нибудь очень плохо и бессмысленно в середине литургии — так нельзя. Все должно быть по особому вдохновению.
Но вот совершается заупокойная ектения, читается молитва, возглас, и произносится ектения об оглашенных:
И священник читает молитву об оглашенных:
«Помолитеся оглашеннии, Господеви. Вернии, о оглашенных помолимся, да Господь помилует их. Огласит их словом истины. Открыет им Евангелие правды. Соединит их Святей Своей, Соборней и Апостольстей Церкви. Спаси, помилуй, заступи и сохрани их, Боже, Твоею благодатию. Оглашеннии, главы ваши Господеви приклоните».
Во время этой ектении священник полностью раскрывает антиминс на престоле, и после этого следует возглас диакона:
«Господи Боже наш, Иже на высоких живый и на смиренныя призираяй. Иже Спасение роду человеческому низпославый — Единороднаго Сына Твоего и Бога, Господа нашего Иисуса Христа! Призри на рабы Твоя оглашенныя, подклоньшыя Тебе своя выя, и сподоби я во время благополучное бани пакибытия, оставления грехов и одежди нетления, соедини их Святей Твоей Соборней Апостольстей Церкви и сопричти их избранному Твоему стаду. Да и тии с нами славят пречестное и великолепное Имя Твое, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь».
Этим возгласом кончается литургия оглашенных. Оглашенные, то есть те, кто готовится к крещению, должны выйти из храма, потому что дальше начинается литургия только лишь верных, которая есть величайшее таинство, на котором присутствовать могут лишь посвященные, только верные.
«Елицы оглашеннии, изыдите, оглашеннии, изыдите; елицы оглашеннии, изыдите. Да никто от оглашенных, елицы вернии, паки и паки миром Господу помолимся».
Этим моментом кончается литургия оглашенных. Священник во время возгласа диакона «Открыет им Евангелие правды» разворачивает на престоле антиминс. Антиминс разворачивается не сразу, а как бы в два приема. Сначала разворачивается нижняя часть антиминса во время ектении сугубой, а во время ектении об оглашенных открывается уже весь антиминс полностью.
Само это слово — «антиминс» в переводе на русский язык означает: «вместопрестолие». Как вы знаете, частица «анти» по большей части означает «вместо», хотя иногда переводится как «против». Так вот, вместопрестолие — это обычно шелковый плат, на котором изображается положение Христа во гроб. Немного выше центра этого плата, выше изображения Христа, вкладывается частица мощей, как правило, мощей безымянных мучеников, которые Церковь содержит с очень древних времен. Антиминс освящается епископом той области, той епархии, в которой находится храм, куда требуется антиминс.
Для чего и когда возникло употребление антиминсов?
Антиминсы стали употребляться в глубокой древности, когда уже возникло ясное представление о том, что литургия должна совершаться не просто на любом столе или на любом пустом месте — это должно быть место святое.
Сначала, как вы помните, первые христиане совершали литургию на гробах мучеников, считая, что мощи святых мучеников освящают место, и эти гробы мучеников являются достойным местом для совершения Божественной литургии. И в память этого обычая под престол, когда он освящается в храме, а также в антиминс вкладывается частица мощей мучеников. Под престол, могут быть и другие мощи положены. Иногда они и не кладутся. Обычно мощи под престол вкладываются тогда, когда престол освящается епископом. А если освящение престола поручено священнику, то мощи не вкладываются.
Освящение архиереем престола является, в принципе, достаточным для того, чтобы совершать на нем литургию. Но в России возникла потребность поручать освящение престола священникам, потому что пространства России не позволяли епископу объехать все храмы области и освятить все престолы в его епархии. Вы сами знаете, что многие епархии России и сейчас превосходят по своим размерам целые большие государства в Европе. Например, Якутская епархия, наверное, больше всей Европы, вместе взятой. При отсутствии транспорта в прежнее время епископ, конечно, не мог объехать всю епархию и освятить там все престолы, какие было нужно. Он поручал это делать по особому чину или какому-то старшему священнику, протоиерею, или архимандриту, и чин освящения при этом сокращался. Но поскольку есть твердая норма, канон — не может быть храм устроен без архиерея, без епископа, одной лишь только священнической властью, — то нужно было как бы свидетельство того, что именно епископ устраивает этот храм.
В качестве такого благословения епископского и его освящения давался священнику антиминс, «вместопрестолие» — шелковый плат, который полагался на престоле, в нем были уже вложены мощи, и была надпись, кем, когда и для какого престола освящен этот антиминс. То есть, антиминс освящается архиереем в любом месте, в любом храме, где он служит литургию, и эти антиминсы он может рассылать по всей епархии, отдавая их священникам. Таким образом, здесь происходит восполнение недостатка, который имеется в освящении престола священником. Может быть, именно это обстоятельство сделало практику употребления антиминсов постепенно всеобщей. Но, вероятно, не только это. Вероятно, в древности приходилось часто совершать литургию не только в храмах, и тогда тоже нужно было иметь с собой как бы некий переносной престол, и таким престолом являлся антиминс.
Так или иначе, но со временем, уже довольно давно, утвердилась традиция, что литургия совершается только на антиминсе. Поэтому сейчас и на освященных епископом престолах тоже полагается антиминс обязательно, и такое положение антиминса уже входит в сам чин освящения храма.
Антиминс — это великая святыня, и в древности, когда антиминсы стали уже употребляться повсеместно, была такая норма: если, скажем, случалось какое-то нападение, или бедствие, или пожар, или что-то еще, то, прежде всего, нужно спасать Святые Дары, антиминс и священные сосуды. И, между прочим, во времена гонений, которые были в нашем веке, тоже часто верующие спасали антиминсы и хранили их до будущих времен. Частенько эти антиминсы использовались для служения литургии по домам, для катакомбного служения. Это было вовсе не редкость во время гонений в 20 веке.
Антиминс свят потому, что освящен архиереем, потому, что в него вложены святые мощи, и потому, что на нем совершается Божественная литургия. Так что он освящается еще и той литургией, которая на нем совершается.
Священник, открывая антиминс, целует его, и это не просто добрый обычай, но и знак того, что он является послушным архиерею. Целование антиминса, его открытие символизируют здесь полноту Церкви. В послании святого Игнатия Богоносца, есть слова: «Где епископ, там должен быть и народ» (К Смирн. 8 гл.). Полнота Церкви бывает только вместе с епископом и пресвитерами. И некое присутствие епископа или, по крайней мере, его благословение, то, что литургия совершается по благословению епископа, — все это здесь символизируется тем, что литургия совершается на антиминсе. Антиминс, данный священнику, является благословением ему совершать Божественную литургию.
Священник каждый раз особенно молится и символизирует свое послушание архиерею в знак того, что он с ним единомыслен, единодушен, что он совершает литургию по его благословению, по его поручению или, иначе, как это говорится более научно, ему делегируется от епископа власть совершать Божественную литургию.
Когда епископ служит литургию, он тоже теперь использует антиминс, хотя епископу это не обязательно, достаточно освященного престола. Но теперь уже это настолько вошло в абсолютную традицию, что епископы тоже всегда совершают литургию на антиминсе. То есть, наличие антиминса стало уже непременным условием для совершения литургии.
К моменту окончания литургии оглашенных, когда диакон возглашает: «Елицы оглашеннии, изыдите», на престоле открыт антиминс и все готово к следующей части литургии, которая называется литургией верных — именно потому, что здесь могут теперь присутствовать только верные, только крещеные люди (конечно, не формально крещеные, а те, кто является действительно членами Церкви). Диакон тотчас совершает следующую, очень краткую, ектению. Он говорит: «Заступи, спаси, помилуй и сохрани нас, Боже, Твоею благодатию. Премудрость». А священник читает в это время первую молитву верных:
«Благодарим Тя, Господи Боже Сил, сподобившаго нас предстати и ныне святому Твоему Жертвеннику и припасти ко щедротам Твоим о наших гресех и о людских неведениях. Приими, Боже, моление наше, сотвори ны достойны быти, еже приносити Тебе моления и мольбы и Жертвы Безкровныя о всех людех Твоих; и удовли нас, ихже положил еси в службу Твою сию, силою Духа Твоего Святаго, неосужденно и непреткновенно, в чистем свидетельстве совести нашея; призывати Тя на всякое время и место. Да, послушая нас, милостив нам будеши во множестве Твоея благости».