Страница:
Не успела Черепашка сдать в гардероб свою видавшую виды дубленку, как тотчас же ощутила жгучее чувство неловкости. Как во сне, когда снится, что идешь по улице голый, а все прохожие пялятся на тебя и ты готов сквозь землю провалиться, но почему-то не проваливаешься, а продолжаешь тупо идти, глотая слезы стыда. Все дело было в балахоне. Нет, здесь буквально на каждом втором был надет если не точно такой же, то подобный… Но отчего-то Люся чувствовала себя не в своей тарелке. «Пошла бы в свитере зеленом! – мысленно ругала себя Черепашка. – Так нет же, послушалась Лелика! Буду теперь весь вечер как скоморох какой-то!» А тут еще Геша подлил масла в огонь.
– А тебе, малыш, идет этот прикид! – небрежно бросил он.
И опять этот ненавистный «малыш» и мерзкое словечко «прикид»… О том, чтобы напялить на голову бандану не могло быть и речи! Этот головной, с позволения сказать, убор так и остался лежать аккуратно сложенным в ее сумке.
Зато Лу со своими бронзовыми волосами, в широченном Леликином свитере и сабо с алюминиевыми заклепками, казалось, чувствовала себя как рыба в воде. Она так легко и органично существовала в этом непривычном для себя одеянии, что Черепашка только диву давалась и немного даже завидовала своей раскованной подруге.
В зале, несмотря на четыре кондиционера, было ужасно душно. Народу в это не больно-то просторное помещение набилось человек триста, а то и больше. Зрители, естественно, стояли. На небольшой площадке, которую только условно можно было назвать сценой, находились две почти наголо обритые девушки в широченных, как бы с чужого плеча, и непонятного цвета одеждах. Одна держала в руках скрипку, а вторая – гитару. И если гитара была вполне обычной, то такой скрипки Черепашка еще никогда в жизни не видела. Она представляла собой гриф и обод, то есть контур деки. Как таковой, корпус у этой диковинной электроскрипки отсутствовал, а струны были натянуты через пустоту и крепились к концу обода. Еще на сцене присутствовали трое парней-музыкантов. Один держал совершенно плоскую гитару, второй сидел за ударной установкой, а третий – за синтезатором. Гена осторожно, как бы нечаянно дотронулся до Люсиной руки:
– Вон та справа, с гитарой, – это Диана Арбенина, а со скрипкой – Светлана Сурганова.
Черепашка ощутила, как его горячие губы коснулись ее волос и кончика уха. В эту секунду она вспомнила, как точно так же после того их первого неудачного и пока что, увы, единственного поцелуя, Гена тоже шептал ей на ухо что-то про Земфиру. Люся почувствовала, как щеки ее зарделись, и коротко кивнула. Слева от нее стоял Шурик, а рядом с ним – Лу.
Благодаря Шурику им удалось занять очень удачные места в первом ряду, и поэтому они могли как следует, в мельчайших подробностях, разглядеть лица девушек и музыкантов. Сейчас все пятеро сосредоточенно настраивали инструменты. Шурик, задрав подбородок и вытягивая свою коротенькую шею, важно и вместе с тем как-то отстраненно вертел головой в разные стороны. Его тут все знали, почтительно здоровались с ним и явно заискивали. А он лишь снисходительно кивал в ответ, сдержанно улыбался, в исключительно редких случаях удостаивая кого-нибудь дежурными приветствиями. Казалось, что каждое свое слово он оценивает на вес золота.
Внезапно все звуки стихли, свет в зале сделался приглушенным. Диана Арбенина резко и коротко ударила по струнам гитары, и в следующий миг все услышали ее гнусавый, напористый, низкий, но в то же время такой волнующий и драматический голос:
Вторая песня зазвучала сразу же за первой без всякой паузы. Но зрители, распознав ее по первому же аккорду, отозвались бурными криками, свистом и аплодисментами. Песню «Тридцать первая» знали, конечно, все. Она являлась чем-то вроде визитной карточки «Ночных снайперов». И Черепашка благодаря Гене тоже отлично знала ее текст и музыку. Люся и не заметила даже, в какую секунду она начала подпевать Диане Арбениной, она только вздрогнула от неожиданности, когда кто-то резко схватил ее за локоть. В первую секунду Черепашка подумала, что это Гена. Но это была Лу. Она поменялась местами с Шуриком и теперь орала Черепашке в самое ухо:
– Отличная группа! Я раньше слышала, но чего-то они меня не прикалывали! Живьем совсем иначе все воспринимается! Согласна?
Люся утвердительно кивнула.
– А у тебя есть кассета?
Черепашка снова кивнула.
– Дашь послушать?
– Я, кажется, ее Гене вернула, – засомневалась Люся.
Ей тоже приходилось кричать. И чтобы не откладывать дела в долгий ящик, а может быть, повинуясь какому-то внезапному порыву, она потянулась к Геше, жестом попросила его наклониться и, когда его голова оказалась совсем близко, обвила его шею руками и, прижимаясь губами к его уху, спросила:
– Я тебе «Снайперов» вернула?
Видимо, положение, в котором Геша сейчас оказался, было не слишком удобным, потому что он резко выпрямился и сказал, тряхнув головой:
– Не помню, а что?
Лишь по губам Люсе удалось разобрать смысл его слов.
– Лу хочет послушать! – выкрикнула Черепашка.
Гена улыбнулся, посмотрел на Лу и энергично закивал: дескать, о чем разговор!
Третья песня называлась «Пароходы». Люся слышала ее раза два по радио, потому что на той кассете, что давал ей Гена, этой песни не было. Но фанаты и просто поклонники «Снайперов» конечно же знали ее и подпевали с большим энтузиазмом:
– Антоша, ты где? У нас тут свет вырубили!
Черепашка сперва подумала, что Антошей звали одного из музыкантов, но тут же мысленно возразила себе: «Зачем бы она тогда сообщала ему про свет? Что он, сам не видит?» И тут на помощь пришел Шурик, вернее, его голос, потому что самого Шурика в темноте видно не было:
– Это она моего папика зовет! Первый раз такая фигня!
Внезапно Люся вспомнила о слетевших «рожках» троллейбуса и о том, что она подумала тогда, а уже в следующую секунду дали свет, и зрители приветствовали его появление оглушительным криком ликования. Но радость их была недолгой. Очень скоро выяснилось: из-за внезапной вырубки электричества у «Снайперов» что-то там «полетело». Сгорели звуковые колонки, без которых концерт, как оказалось, продолжен быть не может. На сцену вышел Антоша – Шуркин папа и по совместительству хозяин клуба. Он был невысокого роста, худощавый, в растянутом сером свитере, потертых джинсах и какой-то диковинной, похожей на тюбетейку шапочке. Голос его оказался неожиданно уверенным и громким. Шуркин папа извинился перед собравшимися за непредвиденную накладку и сказал, что деньги за билеты будут немедленно возвращены зрителям и что концерт «Ночных снайперов» переносится ровно на неделю, так как на завтра у музыкантов уже запланировано выступление в Питере. На прощание, аккомпанируя себе на акустической гитаре и без микрофона, Диана Арбенина все-таки спела «Пароходы». От начала до конца.
– Вот облом! – возмущался Шурик, уводя из зала Гешу и девочек. – Ну ничего, ща двинем к папику. Пусть возмещает нам моральный ущерб!
Лу с сомнением посмотрела на Черепашку, та на Гешу. Но Геша, уверенно выставив вперед ладонь правой руки, сказал:
– Все нормально, девчонки! Антоша – классный малый!
16
17
18
– А тебе, малыш, идет этот прикид! – небрежно бросил он.
И опять этот ненавистный «малыш» и мерзкое словечко «прикид»… О том, чтобы напялить на голову бандану не могло быть и речи! Этот головной, с позволения сказать, убор так и остался лежать аккуратно сложенным в ее сумке.
Зато Лу со своими бронзовыми волосами, в широченном Леликином свитере и сабо с алюминиевыми заклепками, казалось, чувствовала себя как рыба в воде. Она так легко и органично существовала в этом непривычном для себя одеянии, что Черепашка только диву давалась и немного даже завидовала своей раскованной подруге.
В зале, несмотря на четыре кондиционера, было ужасно душно. Народу в это не больно-то просторное помещение набилось человек триста, а то и больше. Зрители, естественно, стояли. На небольшой площадке, которую только условно можно было назвать сценой, находились две почти наголо обритые девушки в широченных, как бы с чужого плеча, и непонятного цвета одеждах. Одна держала в руках скрипку, а вторая – гитару. И если гитара была вполне обычной, то такой скрипки Черепашка еще никогда в жизни не видела. Она представляла собой гриф и обод, то есть контур деки. Как таковой, корпус у этой диковинной электроскрипки отсутствовал, а струны были натянуты через пустоту и крепились к концу обода. Еще на сцене присутствовали трое парней-музыкантов. Один держал совершенно плоскую гитару, второй сидел за ударной установкой, а третий – за синтезатором. Гена осторожно, как бы нечаянно дотронулся до Люсиной руки:
– Вон та справа, с гитарой, – это Диана Арбенина, а со скрипкой – Светлана Сурганова.
Черепашка ощутила, как его горячие губы коснулись ее волос и кончика уха. В эту секунду она вспомнила, как точно так же после того их первого неудачного и пока что, увы, единственного поцелуя, Гена тоже шептал ей на ухо что-то про Земфиру. Люся почувствовала, как щеки ее зарделись, и коротко кивнула. Слева от нее стоял Шурик, а рядом с ним – Лу.
Благодаря Шурику им удалось занять очень удачные места в первом ряду, и поэтому они могли как следует, в мельчайших подробностях, разглядеть лица девушек и музыкантов. Сейчас все пятеро сосредоточенно настраивали инструменты. Шурик, задрав подбородок и вытягивая свою коротенькую шею, важно и вместе с тем как-то отстраненно вертел головой в разные стороны. Его тут все знали, почтительно здоровались с ним и явно заискивали. А он лишь снисходительно кивал в ответ, сдержанно улыбался, в исключительно редких случаях удостаивая кого-нибудь дежурными приветствиями. Казалось, что каждое свое слово он оценивает на вес золота.
Внезапно все звуки стихли, свет в зале сделался приглушенным. Диана Арбенина резко и коротко ударила по струнам гитары, и в следующий миг все услышали ее гнусавый, напористый, низкий, но в то же время такой волнующий и драматический голос:
Это была песня «Рубеж». Черепашка знала ее текст, песня ей очень нравилась, и она могла бы спеть вместе с залом, который в единодушном порыве подпевал подчас, даже заглушая голос самой певицы:
Когда придет зима, когда наступит февраль
И черный фонарь станет желтым, как янтарь,
Я прикажу себе молчать и не ходить в тот дом!
Кому-то станет интересно, в чем беда?
Я раньше не бывал так часто дома никогда,
И я мечтал о телефоне, а он теперь для меня ерунда…
Но только у Люси почему-то не возникало желания петь. Гена тоже стоял молча и неподвижно. Взгляд его был устремлен на сцену, лицо казалось серьезным и сосредоточенным. Лу не пела по вполне понятным причинам: она слышала эту песню, может быть, впервые в жизни. А вот Шурик Апарин, тот оттягивался за всех по полной программе. Самозабвенно раскачивая руками над головой, он орал во всю глотку, невзирая на полное отсутствие слуха и голоса:
Но это просто рубеж, и я к нему готов,
Я отрекаюсь от своих прошлых снов,
Я забываю обо всем, я гашу свет…
Зал завелся, что называется, с пол-оборота, и это было здорово! Никогда еще Черепашке не доводилось бывать на подобных концертах, все представлялось ей таким необыкновенным, фантастическим и безумно притягательным. Внезапно Люсе так сильно захотелось познакомиться с этими людьми, со всеми сразу, что невольно она принялась озираться по сторонам, словно решая, с кого начать?
…Все, кроме тех, к кому я привык
И с кем не надо нагружать язык,
А просто жить рядом и чувствовать, что жив!
Вторая песня зазвучала сразу же за первой без всякой паузы. Но зрители, распознав ее по первому же аккорду, отозвались бурными криками, свистом и аплодисментами. Песню «Тридцать первая» знали, конечно, все. Она являлась чем-то вроде визитной карточки «Ночных снайперов». И Черепашка благодаря Гене тоже отлично знала ее текст и музыку. Люся и не заметила даже, в какую секунду она начала подпевать Диане Арбениной, она только вздрогнула от неожиданности, когда кто-то резко схватил ее за локоть. В первую секунду Черепашка подумала, что это Гена. Но это была Лу. Она поменялась местами с Шуриком и теперь орала Черепашке в самое ухо:
– Отличная группа! Я раньше слышала, но чего-то они меня не прикалывали! Живьем совсем иначе все воспринимается! Согласна?
Люся утвердительно кивнула.
– А у тебя есть кассета?
Черепашка снова кивнула.
– Дашь послушать?
– Я, кажется, ее Гене вернула, – засомневалась Люся.
Ей тоже приходилось кричать. И чтобы не откладывать дела в долгий ящик, а может быть, повинуясь какому-то внезапному порыву, она потянулась к Геше, жестом попросила его наклониться и, когда его голова оказалась совсем близко, обвила его шею руками и, прижимаясь губами к его уху, спросила:
– Я тебе «Снайперов» вернула?
Видимо, положение, в котором Геша сейчас оказался, было не слишком удобным, потому что он резко выпрямился и сказал, тряхнув головой:
– Не помню, а что?
Лишь по губам Люсе удалось разобрать смысл его слов.
– Лу хочет послушать! – выкрикнула Черепашка.
Гена улыбнулся, посмотрел на Лу и энергично закивал: дескать, о чем разговор!
Третья песня называлась «Пароходы». Люся слышала ее раза два по радио, потому что на той кассете, что давал ей Гена, этой песни не было. Но фанаты и просто поклонники «Снайперов» конечно же знали ее и подпевали с большим энтузиазмом:
И вдруг музыка и голос певицы резко оборвались и в зале погас свет. В ту же секунду послышался громкий свист. Такой оглушительный, что Люся инстинктивно зажала руками уши. Потом в темноте забрезжили огоньки зажигалок, послышались недовольные выкрики: «В чем дело?», «Кайфоломщики!», «Включите свет!». На сцене тоже послышалась возня. Силясь перекричать гомон толпы, Диана Арбенина живым, слабым без микрофона голосом выкрикнула:
Годы, реки, люди, парохо-о-оды
За тобо-о-ой, за тобой!
Сердце – в небо, стану смелой
За тобо-о-ой! За тобой!
– Антоша, ты где? У нас тут свет вырубили!
Черепашка сперва подумала, что Антошей звали одного из музыкантов, но тут же мысленно возразила себе: «Зачем бы она тогда сообщала ему про свет? Что он, сам не видит?» И тут на помощь пришел Шурик, вернее, его голос, потому что самого Шурика в темноте видно не было:
– Это она моего папика зовет! Первый раз такая фигня!
Внезапно Люся вспомнила о слетевших «рожках» троллейбуса и о том, что она подумала тогда, а уже в следующую секунду дали свет, и зрители приветствовали его появление оглушительным криком ликования. Но радость их была недолгой. Очень скоро выяснилось: из-за внезапной вырубки электричества у «Снайперов» что-то там «полетело». Сгорели звуковые колонки, без которых концерт, как оказалось, продолжен быть не может. На сцену вышел Антоша – Шуркин папа и по совместительству хозяин клуба. Он был невысокого роста, худощавый, в растянутом сером свитере, потертых джинсах и какой-то диковинной, похожей на тюбетейку шапочке. Голос его оказался неожиданно уверенным и громким. Шуркин папа извинился перед собравшимися за непредвиденную накладку и сказал, что деньги за билеты будут немедленно возвращены зрителям и что концерт «Ночных снайперов» переносится ровно на неделю, так как на завтра у музыкантов уже запланировано выступление в Питере. На прощание, аккомпанируя себе на акустической гитаре и без микрофона, Диана Арбенина все-таки спела «Пароходы». От начала до конца.
– Вот облом! – возмущался Шурик, уводя из зала Гешу и девочек. – Ну ничего, ща двинем к папику. Пусть возмещает нам моральный ущерб!
Лу с сомнением посмотрела на Черепашку, та на Гешу. Но Геша, уверенно выставив вперед ладонь правой руки, сказал:
– Все нормально, девчонки! Антоша – классный малый!
16
– Меня зовут Антон Павлович, почти Чехов, – улыбнулся папа Шурика. – Можно просто Антон. Располагайтесь, господа! – Он снова расплылся в широкой улыбке. – Шампанское в баре, конфеты и фужеры там же. – Антон Павлович теперь смотрел на сына.
– Ну я в курсе, пап, – отмахнулся Шурик. – Иди, разбирайся со своими «Снайперами».
Девочки, присев на краешек обтянутого грубым брезентом дивана, скромно помалкивали. Они еще совсем не освоились в этом странном, ни на что не похожем помещении. Оно было даже слишком просторным и имело, в отличие от обычной комнаты, пятиугольную форму. Из мебели тут стояли овальный с резными ножками стол, алюминиевые стеллажи с книгами, многочисленными фарфоровыми статуэтками, изображавшими собак и лошадей, и разновеликими бюстами вождей всех времен и народов – от Наполеона до Путина. Еще у самой дальней стены стоял какой-то древний, полуразвалившийся буфет, выкрашенный почему-то в ярко-зеленый цвет. За его ветхими дверцами и находился, как выяснилось минутой позже, тот самый бар, про который говорил Антон Павлович. Имелся здесь уже упомянутый диван с брезентовой обивкой и пять прозрачных пластиковых кубов, которые служили посетителям этого кабинета табуретами. Ну и огромный, в деревянном корпусе, радиоприемник «Мир», не заметить который было просто невозможно, так как его зачем-то водрузили в самый центр овального стола.
Шурик действовал уверенно, споро, по-хозяйски. Первым делом он извлек из зеленого буфета бутылку шампанского, бокалы и огромную коробку конфет «Коркунов».
– Так, ну ты, Гешуня, поухаживай пока за нашими дамами, а я мигом! – Шурик порывисто сорвал с вешалки куртку и улизнул за дверь, которая, к слову сказать, была выкрашена в невозможный ядовито-малиновый цвет.
Геша обвел кабинет Антона Павловича растерянным взглядом, остановил его на доисторическом радиоприемнике и спросил:
– Хотите музыку?
Черепашка неуверенно посмотрела на Лу. Та улыбнулась ей своей очаровательной улыбкой и, тряхнув бронзовыми от пеньки волосами, сказала, обращаясь к Гене:
– Ну давай. А он что, работает? – Она кокетливо ткнула пальцем в приемник.
– Как зверь! – Геша нажал на пожелтевшую клавишу и принялся крутить колесико настройки.
Из приемника послышался характерный шипящий звук, а через секунду комнату огласил хрипловатый, обволакивающий грустью и нежностью голос Адриано Челентано.
Геша вопросительно посмотрел на Лу. Но тотчас, смутившись, перевел взгляд на Черепашку.
– Нафталин! – пренебрежительно скривилась Лу. Но тут же передумала и сказала: – Ладно, пусть поет.
Люся промолчала. Ведь ее мнение вроде бы никого и не интересовало.
Внезапно Геша схватил со стола бутылку и принялся энергично и со знанием дела откручивать проволоку с пробки.
– А вы пока конфеты ешьте! – Он указал подбородком на коробку, лежавшую возле приемника.
Лу не пришлось долго уговаривать. Изящным движением она взяла из коробки конфету и грациозно отправила ее в рот.
– А где тут можно руки вымыть? – Черепашка нерешительно поднялась со своего куба.
– В туалете, – ответил Геша. – Тебя проводить?
– Спасибо, я найду! – Она шагнула к двери.
– Как выйдешь, сразу направо, крайняя по коридору дверь. Там на мужском чувак такой бородатый нарисован, Карл Маркс кажется, а на женском – тетка, на мужика похожая. Клара Цеткин, – объяснял Геша.
Возвращаясь, Черепашка еще издали услышала заливистый смех Лу. Первым ее порывом было постучать в дверь. Но она, конечно, не стала этого делать. Гена и Лу, не дождавшись ни ее, ни Шурика, уже потягивали шампанское. Впрочем, на столе стояло два доверху наполненных бокала. Гена рассказывал Лу какой-то анекдот. Как-то раз, чуть ли не в первый день их знакомства, он спросил Черепашку: «А хочешь, я тебе анекдот классный расскажу?» В ответ она испуганно замотала головой:
– Пожалуйста, не надо. Я вообще не люблю анекдоты.
– Почему? – удивился Гена.
– Понимаешь, если твой анекдот окажется несмешным, мне придется делать вид, что он смешной, чтобы ты не обиделся или не подумал, что у меня нет чувства юмора… Только я не умею ничего изображать, тем более веселье. А по-настоящему смешные анекдоты встречаются очень редко. Ты согласен?
Понятное дело, он не был согласен. И вообще, Люсино объяснение показалось ему нелепым и странным. Но тогда Гена конечно же промолчал.
Черепашка заняла свое прежнее место. Конфет ей не хотелось, шампанское она пробовала однажды, на Новый год, и оно ей не понравилось: слишком много газа.
– Вкусное шампанское, попробуй! – Лу пододвинула к Черепашке бокал.
– Да я, наверное, не буду, – засомневалась Люся.
– Да брось ты! Выпей чуть-чуть! Иногда помогает расслабиться! – со смехом настаивала Лу.
И в тот самый момент, когда Черепашкина рука уже потянулась было к фужеру, дверь с грохотом распахнулась, и все увидели Шурика Апарина. В руках он держал два совершенно роскошных букета. Это были лилии нежно-голубого цвета. Ни Лу, ни тем более Черепашка никогда в жизни не видели голубых лилий. Последовала долгая пауза восхищения.
– Какая прелесть! – Лу подскочила к Шурику, выхватывая из его рук букет. – Посмотри, Черепашка! Это же настоящее чудо! А как пахнут, боже!
Лу кружилась по комнате с букетом в руках. А Шурик, изо всех сил стараясь сдержать самодовольную улыбку, подошел к Люсе и, слегка склонив голову набок, протянул ей букет:
– А это вам, милая барышня!
– Спасибо! – Люся вдохнула нежный, сладковатый и пьянящий аромат лилий.
– Где же ты нашел такие? – Лу восхищенно смотрела на Шурика своими огромными черными глазищами.
– Места надо знать! – Шурик скромно потупил взгляд, усаживаясь на свободный куб.
И в эту торжественную секунду из сумочки Лу раздалась противная механическая мелодия.
– Алло! Да, сейчас. Это Лелик! – Лу протянула Черепашке серебристую изящную трубку мобильного телефона.
– Ну как вы там? – Голос мамы казался взволнованным.
– Нормально, только концерт отменили, представляешь?
– Правда? – почему-то обрадовалась Елена Юрьевна. – Вот здорово! Ой, извини… – смутилась она и продолжила после паузы: – Просто Сева приехал. Очень хотел повидаться с тобой, а завтра в шесть утра у него самолет. В Бельгию летит, на фестиваль…
– Сева! – обрадовалась Черепашка. – Так я сейчас к вам приеду! Все, ждите, пока!
Люся вернула подруге телефон.
– Уходишь? – Лу недовольно покосилась на Черепашку.
– Ну ты же слышала, Сева приехал! Это мой дядя. Он в Питере живет, а завтра в Бельгию улетает! – объяснила Черепашка Геше и Шурику.
– Круто! – протянул Шурик.
– Да, – в тон ему отозвалась Лу. – У нашей Черепашки дядя – большая знаменитость! Самый известный кукольник России!
– Да ладно тебе! – улыбнулась Люся.
– Он что, в куклы играет? – удивился Геша.
– Он актер-кукольник. У него свой собственный театр, в котором он и артист, и режиссер, и директор, – торопливо рассказывала Черепашка, нащупывая в кармане номерок.
– А ты мне о нем никогда не говорила, – с едва уловимой обидой в голосе заметил Геша.
– Не успела просто… Ну, я пойду?
– Тебя проводить, малыш? – спросил Геша.
И по тому, как он это спросил, Люся с болью поняла, что Гена совсем не хочет выходить сейчас на мороз и трястись троллейбусе, пусть даже и вместе с ней. А может быть, потому и не хочет, что с ней, а не с Лу?
– Нет-нет! Правда, не надо!
– А цветы? – Шурик протянул Люсе ее букет.
– Спасибо, чуть не забыла, – виновато улыбнулась она, шагнув к выходу.
– Я тебе завтра позвоню! – выкрикнул ей вслед Геша.
– Конечно. – Она обернулась, а потом резко рванула на себя металлическую ручку двери.
– Ну я в курсе, пап, – отмахнулся Шурик. – Иди, разбирайся со своими «Снайперами».
Девочки, присев на краешек обтянутого грубым брезентом дивана, скромно помалкивали. Они еще совсем не освоились в этом странном, ни на что не похожем помещении. Оно было даже слишком просторным и имело, в отличие от обычной комнаты, пятиугольную форму. Из мебели тут стояли овальный с резными ножками стол, алюминиевые стеллажи с книгами, многочисленными фарфоровыми статуэтками, изображавшими собак и лошадей, и разновеликими бюстами вождей всех времен и народов – от Наполеона до Путина. Еще у самой дальней стены стоял какой-то древний, полуразвалившийся буфет, выкрашенный почему-то в ярко-зеленый цвет. За его ветхими дверцами и находился, как выяснилось минутой позже, тот самый бар, про который говорил Антон Павлович. Имелся здесь уже упомянутый диван с брезентовой обивкой и пять прозрачных пластиковых кубов, которые служили посетителям этого кабинета табуретами. Ну и огромный, в деревянном корпусе, радиоприемник «Мир», не заметить который было просто невозможно, так как его зачем-то водрузили в самый центр овального стола.
Шурик действовал уверенно, споро, по-хозяйски. Первым делом он извлек из зеленого буфета бутылку шампанского, бокалы и огромную коробку конфет «Коркунов».
– Так, ну ты, Гешуня, поухаживай пока за нашими дамами, а я мигом! – Шурик порывисто сорвал с вешалки куртку и улизнул за дверь, которая, к слову сказать, была выкрашена в невозможный ядовито-малиновый цвет.
Геша обвел кабинет Антона Павловича растерянным взглядом, остановил его на доисторическом радиоприемнике и спросил:
– Хотите музыку?
Черепашка неуверенно посмотрела на Лу. Та улыбнулась ей своей очаровательной улыбкой и, тряхнув бронзовыми от пеньки волосами, сказала, обращаясь к Гене:
– Ну давай. А он что, работает? – Она кокетливо ткнула пальцем в приемник.
– Как зверь! – Геша нажал на пожелтевшую клавишу и принялся крутить колесико настройки.
Из приемника послышался характерный шипящий звук, а через секунду комнату огласил хрипловатый, обволакивающий грустью и нежностью голос Адриано Челентано.
Геша вопросительно посмотрел на Лу. Но тотчас, смутившись, перевел взгляд на Черепашку.
– Нафталин! – пренебрежительно скривилась Лу. Но тут же передумала и сказала: – Ладно, пусть поет.
Люся промолчала. Ведь ее мнение вроде бы никого и не интересовало.
Внезапно Геша схватил со стола бутылку и принялся энергично и со знанием дела откручивать проволоку с пробки.
– А вы пока конфеты ешьте! – Он указал подбородком на коробку, лежавшую возле приемника.
Лу не пришлось долго уговаривать. Изящным движением она взяла из коробки конфету и грациозно отправила ее в рот.
– А где тут можно руки вымыть? – Черепашка нерешительно поднялась со своего куба.
– В туалете, – ответил Геша. – Тебя проводить?
– Спасибо, я найду! – Она шагнула к двери.
– Как выйдешь, сразу направо, крайняя по коридору дверь. Там на мужском чувак такой бородатый нарисован, Карл Маркс кажется, а на женском – тетка, на мужика похожая. Клара Цеткин, – объяснял Геша.
Возвращаясь, Черепашка еще издали услышала заливистый смех Лу. Первым ее порывом было постучать в дверь. Но она, конечно, не стала этого делать. Гена и Лу, не дождавшись ни ее, ни Шурика, уже потягивали шампанское. Впрочем, на столе стояло два доверху наполненных бокала. Гена рассказывал Лу какой-то анекдот. Как-то раз, чуть ли не в первый день их знакомства, он спросил Черепашку: «А хочешь, я тебе анекдот классный расскажу?» В ответ она испуганно замотала головой:
– Пожалуйста, не надо. Я вообще не люблю анекдоты.
– Почему? – удивился Гена.
– Понимаешь, если твой анекдот окажется несмешным, мне придется делать вид, что он смешной, чтобы ты не обиделся или не подумал, что у меня нет чувства юмора… Только я не умею ничего изображать, тем более веселье. А по-настоящему смешные анекдоты встречаются очень редко. Ты согласен?
Понятное дело, он не был согласен. И вообще, Люсино объяснение показалось ему нелепым и странным. Но тогда Гена конечно же промолчал.
Черепашка заняла свое прежнее место. Конфет ей не хотелось, шампанское она пробовала однажды, на Новый год, и оно ей не понравилось: слишком много газа.
– Вкусное шампанское, попробуй! – Лу пододвинула к Черепашке бокал.
– Да я, наверное, не буду, – засомневалась Люся.
– Да брось ты! Выпей чуть-чуть! Иногда помогает расслабиться! – со смехом настаивала Лу.
И в тот самый момент, когда Черепашкина рука уже потянулась было к фужеру, дверь с грохотом распахнулась, и все увидели Шурика Апарина. В руках он держал два совершенно роскошных букета. Это были лилии нежно-голубого цвета. Ни Лу, ни тем более Черепашка никогда в жизни не видели голубых лилий. Последовала долгая пауза восхищения.
– Какая прелесть! – Лу подскочила к Шурику, выхватывая из его рук букет. – Посмотри, Черепашка! Это же настоящее чудо! А как пахнут, боже!
Лу кружилась по комнате с букетом в руках. А Шурик, изо всех сил стараясь сдержать самодовольную улыбку, подошел к Люсе и, слегка склонив голову набок, протянул ей букет:
– А это вам, милая барышня!
– Спасибо! – Люся вдохнула нежный, сладковатый и пьянящий аромат лилий.
– Где же ты нашел такие? – Лу восхищенно смотрела на Шурика своими огромными черными глазищами.
– Места надо знать! – Шурик скромно потупил взгляд, усаживаясь на свободный куб.
И в эту торжественную секунду из сумочки Лу раздалась противная механическая мелодия.
– Алло! Да, сейчас. Это Лелик! – Лу протянула Черепашке серебристую изящную трубку мобильного телефона.
– Ну как вы там? – Голос мамы казался взволнованным.
– Нормально, только концерт отменили, представляешь?
– Правда? – почему-то обрадовалась Елена Юрьевна. – Вот здорово! Ой, извини… – смутилась она и продолжила после паузы: – Просто Сева приехал. Очень хотел повидаться с тобой, а завтра в шесть утра у него самолет. В Бельгию летит, на фестиваль…
– Сева! – обрадовалась Черепашка. – Так я сейчас к вам приеду! Все, ждите, пока!
Люся вернула подруге телефон.
– Уходишь? – Лу недовольно покосилась на Черепашку.
– Ну ты же слышала, Сева приехал! Это мой дядя. Он в Питере живет, а завтра в Бельгию улетает! – объяснила Черепашка Геше и Шурику.
– Круто! – протянул Шурик.
– Да, – в тон ему отозвалась Лу. – У нашей Черепашки дядя – большая знаменитость! Самый известный кукольник России!
– Да ладно тебе! – улыбнулась Люся.
– Он что, в куклы играет? – удивился Геша.
– Он актер-кукольник. У него свой собственный театр, в котором он и артист, и режиссер, и директор, – торопливо рассказывала Черепашка, нащупывая в кармане номерок.
– А ты мне о нем никогда не говорила, – с едва уловимой обидой в голосе заметил Геша.
– Не успела просто… Ну, я пойду?
– Тебя проводить, малыш? – спросил Геша.
И по тому, как он это спросил, Люся с болью поняла, что Гена совсем не хочет выходить сейчас на мороз и трястись троллейбусе, пусть даже и вместе с ней. А может быть, потому и не хочет, что с ней, а не с Лу?
– Нет-нет! Правда, не надо!
– А цветы? – Шурик протянул Люсе ее букет.
– Спасибо, чуть не забыла, – виновато улыбнулась она, шагнув к выходу.
– Я тебе завтра позвоню! – выкрикнул ей вслед Геша.
– Конечно. – Она обернулась, а потом резко рванула на себя металлическую ручку двери.
17
Несколько раз в кабинет заглядывал Антон Павлович, но, порывшись в бумагах на стеллаже, тут же выбегал, не забывая всякий раз отпустить какую-нибудь шутку.
– Так, кто идет за «Клинским?» – строгим голосом вопрошал он, нахмурив брови. – Если самый умный, то это мой Шурик!
Вторая, наполовину уже опустошенная бутылка, только не «Клинского», а шампанского возвышалась посередине стола. Конфет в коробке тоже уже почти не осталось. После первой бутылки Шурик, не стесняясь присутствия Геши, начал распускать руки: то за талию Лу приобнимет, то, как бы между прочим, опустит свою руку на ее плечо, то по волосам проведет. Лу это не нравилось. Она отстранялась от него, отодвигалась подальше вместе с кубом. Но вслух высказать свое недовольство не решалась. Как-никак, а Шурик был тут хозяином, это во-первых, во-вторых, таких необыкновенных цветов ей никогда еще не дарили, а в-третьих, сказывалось выпитое шампанское. Лу без умолку болтала, громко смеялась. Голова немного кружилась, но это ощущение было скорее приятным, чем наоборот.
Геша явно не одобрял поведение друга, и его реакция не ускользнула от пристального взгляда Лу. И это, пожалуй, явилось самой главной причиной, по которой она заставляла себя терпеть навязчивые ухаживания Шурика. Ей нравилось распалять Гешину ревность. А в том, что это была именно ревность, Лу почему-то не сомневалась.
– Можно тебя на минуточку? – Геша резко поднялся.
– Меня? – небольшие, вечно бегающие глазки Шурика округлились.
От шампанского его холеная физиономия стала еще больше лосниться и вся покрылась темно-малиновыми пятнами. Он шумно вздохнул:
– А зачем это я тебе понадобился вдруг? И потом, невежливо оставлять даму одну!
– Послушай, мне нужно тебе сказать что-то очень важное. А дама нас извинит, правда? – Геша бросил на Лу быстрый и какой-то колючий взгляд.
– Конечно! Хоть сто порций! – великодушно согласилась Лу.
Приятели вышли из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Об этом позаботился Геша. Лу сгорала от любопытства. Она быстро скинула с ног сабо и босиком, стараясь ступать бесшумно и осторожно, подбежала к двери. Однако как ни напрягала Лу свой слух, прильнув ухом к замочной скважине, разобрать, что говорит Геша, она не смогла. Видимо, тот нарочно говорил очень тихо. Зато каждое слово захмелевшего Шурика слышалось отчетливо и громко:
– Что-то я, друг Гешмуфтий, никак в толк не возьму: что тебе от меня нужно?
В ответ послышалось неразборчивое бурчание Геши.
– К кому хочу, к тому и клеюсь! Тебе-то что?
Снова недовольное бурчание.
– Что такое?! Да у тебя, я вижу, конкретно крышу снесло! И память отшибло! До четырнадцатого февраля ты занят! Ты очень сильно занят!
– Да пошел ты! – отчетливо выкрикнул Геша.
Затем за дверью послышалась какая-то возня, и Лу, боясь, что ее разоблачат, опрометью кинулась к столу. Она едва успела всунуть ноги в сабо, когда дверь резко распахнулась. Похоже, Геша пнул ее ногой. В несколько размашистых шагов преодолев расстояние от двери до стола, он произнес тоном, не терпящим возражений:
– Собирайся, Лу! Клуб закрывается!
Глаза Геши пылали гневом. Лу посмотрела на Шурика.
– Клуб моего отца работает до шести утра, – оповестил Шурик, делая особый упор на словах «моего отца».
– Ты идешь или остаешься? – угрюмо спросил Геша, глядя куда-то в сторону.
Нужно было принимать решение. Лу поднялась, нашла глазами свою сумку, лежавшую на свободном кубе, медленно приблизилась к ней и, секунду поколебавшись, решительно перекинула ремешок сумки через плечо.
– Ты еще пожалеешь об этом! Очень сильно пожалеешь, Гешберт! – с угрозой процедил Шурик.
Геша молча, даже не взглянув на Шурика, шагнул к двери.
– А цветы?! – отчаянно взвизгнул Шурик, когда они уже вышли из кабинета.
Но Лу, встретив Гешин суровый взгляд, не решилась вернуться за цветами, хотя ей было ужасно жаль оставлять их здесь.
– Так, кто идет за «Клинским?» – строгим голосом вопрошал он, нахмурив брови. – Если самый умный, то это мой Шурик!
Вторая, наполовину уже опустошенная бутылка, только не «Клинского», а шампанского возвышалась посередине стола. Конфет в коробке тоже уже почти не осталось. После первой бутылки Шурик, не стесняясь присутствия Геши, начал распускать руки: то за талию Лу приобнимет, то, как бы между прочим, опустит свою руку на ее плечо, то по волосам проведет. Лу это не нравилось. Она отстранялась от него, отодвигалась подальше вместе с кубом. Но вслух высказать свое недовольство не решалась. Как-никак, а Шурик был тут хозяином, это во-первых, во-вторых, таких необыкновенных цветов ей никогда еще не дарили, а в-третьих, сказывалось выпитое шампанское. Лу без умолку болтала, громко смеялась. Голова немного кружилась, но это ощущение было скорее приятным, чем наоборот.
Геша явно не одобрял поведение друга, и его реакция не ускользнула от пристального взгляда Лу. И это, пожалуй, явилось самой главной причиной, по которой она заставляла себя терпеть навязчивые ухаживания Шурика. Ей нравилось распалять Гешину ревность. А в том, что это была именно ревность, Лу почему-то не сомневалась.
– Можно тебя на минуточку? – Геша резко поднялся.
– Меня? – небольшие, вечно бегающие глазки Шурика округлились.
От шампанского его холеная физиономия стала еще больше лосниться и вся покрылась темно-малиновыми пятнами. Он шумно вздохнул:
– А зачем это я тебе понадобился вдруг? И потом, невежливо оставлять даму одну!
– Послушай, мне нужно тебе сказать что-то очень важное. А дама нас извинит, правда? – Геша бросил на Лу быстрый и какой-то колючий взгляд.
– Конечно! Хоть сто порций! – великодушно согласилась Лу.
Приятели вышли из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Об этом позаботился Геша. Лу сгорала от любопытства. Она быстро скинула с ног сабо и босиком, стараясь ступать бесшумно и осторожно, подбежала к двери. Однако как ни напрягала Лу свой слух, прильнув ухом к замочной скважине, разобрать, что говорит Геша, она не смогла. Видимо, тот нарочно говорил очень тихо. Зато каждое слово захмелевшего Шурика слышалось отчетливо и громко:
– Что-то я, друг Гешмуфтий, никак в толк не возьму: что тебе от меня нужно?
В ответ послышалось неразборчивое бурчание Геши.
– К кому хочу, к тому и клеюсь! Тебе-то что?
Снова недовольное бурчание.
– Что такое?! Да у тебя, я вижу, конкретно крышу снесло! И память отшибло! До четырнадцатого февраля ты занят! Ты очень сильно занят!
– Да пошел ты! – отчетливо выкрикнул Геша.
Затем за дверью послышалась какая-то возня, и Лу, боясь, что ее разоблачат, опрометью кинулась к столу. Она едва успела всунуть ноги в сабо, когда дверь резко распахнулась. Похоже, Геша пнул ее ногой. В несколько размашистых шагов преодолев расстояние от двери до стола, он произнес тоном, не терпящим возражений:
– Собирайся, Лу! Клуб закрывается!
Глаза Геши пылали гневом. Лу посмотрела на Шурика.
– Клуб моего отца работает до шести утра, – оповестил Шурик, делая особый упор на словах «моего отца».
– Ты идешь или остаешься? – угрюмо спросил Геша, глядя куда-то в сторону.
Нужно было принимать решение. Лу поднялась, нашла глазами свою сумку, лежавшую на свободном кубе, медленно приблизилась к ней и, секунду поколебавшись, решительно перекинула ремешок сумки через плечо.
– Ты еще пожалеешь об этом! Очень сильно пожалеешь, Гешберт! – с угрозой процедил Шурик.
Геша молча, даже не взглянув на Шурика, шагнул к двери.
– А цветы?! – отчаянно взвизгнул Шурик, когда они уже вышли из кабинета.
Но Лу, встретив Гешин суровый взгляд, не решилась вернуться за цветами, хотя ей было ужасно жаль оставлять их здесь.
18
А в это время Черепашка рассказывала своему дяде о Гене, о том, какой он необыкновенный, хороший и добрый. Только почему-то сейчас, глядя в лучистые глаза Севы, она будто бы сомневалась в справедливости своих слов. Сегодня, в «Нулевом цикле», а может быть, даже по пути в клуб или еще раньше, на остановке, что-то произошло. Что-то такое, что не должно было случиться никогда. И Черепашка знала, что называется это одним коротким и безжалостным словом – «конец». Может быть, ей не надо было уходить, тогда бы все можно было исправить? Да нет, ведь она потому и сбежала из клуба, что в какой-то миг вдруг ясно почувствовала: все кончено! Но что кончено, почему? А если действительно так, тогда зачем же она распинается сейчас перед Севой, рассказывая, какой Гена замечательный и как он ее любит? Кого и в чем она пытается убедить или уговорить? Севу? Саму себя? А может быть, судьбу?
Елена Юрьевна ворвалась в комнату в самый неподходящий момент, когда Черепашка делилась с Севой своими сомнениями, рассказывая про тот злополучный поцелуй на набережной.
– Сев, а вдруг со мной что-то не в порядке? Бывает же так?
– Да брось ты! – Сева задумчиво почесал лысину. – Просто ты слишком многого ждала от первого поцелуя, а когда это случилось…
– Ой, ребятушки, извините! – Черепашкина мама состроила смешную гримасу. – А то я опять забуду… С этим вашим концертом все из головы повылетало!
– Короче, Склифосовский! – улыбнулся Сева. – У нас тут очень важный разговор.
– А у меня очень важное сообщение! – не растерялась Елена Юрьевна. – Послушай, дочь, наша редакция готовит сейчас новый молодежный суперпроект и уже два месяца не может найти ведущую. Это должна быть школьница, раскованная, симпатичная, обаятельная и с изюминкой…
– Ну а я здесь при чем? – Черепашка сняла очки и принялась сосредоточенно протирать стекла краем футболки.
– При том, что продюссеры объявили кастинг, то есть, по-нашему, пробы, понимаешь? И завтра с утра до вечера будут отсматривать претенденток. Вот я и подумала: а чем моя Черепашка не ведущая? В рок-музыке ты уже разбираешься не хуже меня, лицо у тебя… необычное, вот только не зажмешься ли ты перед камерой?
– Не зажмусь! – решительно заявила Люся. – Не зажмусь, потому что ни на какой кастинг не пойду!
– Ну и зря, – серьезно заметил Сева. – Глупо упускать такую возможность… И потом, в четырнадцать лет пора уже задуматься о будущем.
– Ненавижу, когда ты начинаешь говорить таким занудным голосом, – заявила Люся, надевая очки.
– Я могу и другим голосом повторить то же самое, хочешь?
– Я тебе пропуск закажу с утра, – уговаривала мама, – только если надумаешь, никому не говори, что ты моя дочка… Мало ли на свете Черепахиных!
– А вот это правильно! – поддержал ее Сева. – Все должно быть по-честному, без всякого блата. Да, жалко, что у меня рано утром самолет, а то бы я за руку тебя отвел на этот кастинг!
– Ладно, я подумаю, – пообещала Люся только затем, чтобы от нее отвязались.
Но хитрому Севе все-таки удалось взять с Черепашки честное слово, что она примет участие в «этой безумной затее».
В воскресенье, в одиннадцатом часу, Люся вышла из дому. И не данное Севе слово заставило ее пойти на кастинг, вернее, не столько оно, сколько желание куда-нибудь сбежать. Сбежать из дому, чтобы не ждать Гениного звонка. Она знала, что если останется дома, то не выдержит и сама позвонит ему. А Сева, после того как Люся в подробностях рассказала ему историю их вчерашнего похода в рок-клуб, строго-настрого запретил Черепашке звонить первой:
– Этим ты только все испортишь! Жди, сиди и жди! Займись чем-нибудь… А лучше вообще уйди из дома… Стоп! Так ведь у тебя завтра кастинг!
– А как ты думаешь, Сев, можно так быстро разлюбить одну девочку и полюбить другую? – Этот вопрос стоил Люсе невероятных усилий, но она все-таки задала его.
– А ты уверена, что он тебя любил?
«Сюда бы Лу, – подумала Черепашка, украдкой разглядывая своих соперниц. – Вот она бы точно прошла по конкурсу!» Народу в просторном холле телецентра «Останкино» собралось ничуть не меньше, чем на вчерашнем неудавшемся концерте. Но если вчера в клубе были и парни и девушки, то сегодня здесь собрались особы исключительно женского пола. Черепашка никогда не считала себя красавицей, а со вчерашнего вечера и вовсе перестала себе нравиться. Сейчас Люся поглядывала на этих ярко одетых, веселых, раскованных и красивых девушек, которые все без исключения казались ей лучше, чем она сама, и думала с тоской: «Я-то тут что забыла? Сидела б сейчас дома, книжку читала или музыку слушала!» Люся понимала, что ее шансы на победу равны нулю. Но, признаться, это обстоятельство ничуть ее не расстраивало. Очень даже хорошо, что нулю. Сейчас все, что касалось этого дурацкого кастинга, ей было, по выражению Лу, «глубоко фиолетово».
Елена Юрьевна ворвалась в комнату в самый неподходящий момент, когда Черепашка делилась с Севой своими сомнениями, рассказывая про тот злополучный поцелуй на набережной.
– Сев, а вдруг со мной что-то не в порядке? Бывает же так?
– Да брось ты! – Сева задумчиво почесал лысину. – Просто ты слишком многого ждала от первого поцелуя, а когда это случилось…
– Ой, ребятушки, извините! – Черепашкина мама состроила смешную гримасу. – А то я опять забуду… С этим вашим концертом все из головы повылетало!
– Короче, Склифосовский! – улыбнулся Сева. – У нас тут очень важный разговор.
– А у меня очень важное сообщение! – не растерялась Елена Юрьевна. – Послушай, дочь, наша редакция готовит сейчас новый молодежный суперпроект и уже два месяца не может найти ведущую. Это должна быть школьница, раскованная, симпатичная, обаятельная и с изюминкой…
– Ну а я здесь при чем? – Черепашка сняла очки и принялась сосредоточенно протирать стекла краем футболки.
– При том, что продюссеры объявили кастинг, то есть, по-нашему, пробы, понимаешь? И завтра с утра до вечера будут отсматривать претенденток. Вот я и подумала: а чем моя Черепашка не ведущая? В рок-музыке ты уже разбираешься не хуже меня, лицо у тебя… необычное, вот только не зажмешься ли ты перед камерой?
– Не зажмусь! – решительно заявила Люся. – Не зажмусь, потому что ни на какой кастинг не пойду!
– Ну и зря, – серьезно заметил Сева. – Глупо упускать такую возможность… И потом, в четырнадцать лет пора уже задуматься о будущем.
– Ненавижу, когда ты начинаешь говорить таким занудным голосом, – заявила Люся, надевая очки.
– Я могу и другим голосом повторить то же самое, хочешь?
– Я тебе пропуск закажу с утра, – уговаривала мама, – только если надумаешь, никому не говори, что ты моя дочка… Мало ли на свете Черепахиных!
– А вот это правильно! – поддержал ее Сева. – Все должно быть по-честному, без всякого блата. Да, жалко, что у меня рано утром самолет, а то бы я за руку тебя отвел на этот кастинг!
– Ладно, я подумаю, – пообещала Люся только затем, чтобы от нее отвязались.
Но хитрому Севе все-таки удалось взять с Черепашки честное слово, что она примет участие в «этой безумной затее».
В воскресенье, в одиннадцатом часу, Люся вышла из дому. И не данное Севе слово заставило ее пойти на кастинг, вернее, не столько оно, сколько желание куда-нибудь сбежать. Сбежать из дому, чтобы не ждать Гениного звонка. Она знала, что если останется дома, то не выдержит и сама позвонит ему. А Сева, после того как Люся в подробностях рассказала ему историю их вчерашнего похода в рок-клуб, строго-настрого запретил Черепашке звонить первой:
– Этим ты только все испортишь! Жди, сиди и жди! Займись чем-нибудь… А лучше вообще уйди из дома… Стоп! Так ведь у тебя завтра кастинг!
– А как ты думаешь, Сев, можно так быстро разлюбить одну девочку и полюбить другую? – Этот вопрос стоил Люсе невероятных усилий, но она все-таки задала его.
– А ты уверена, что он тебя любил?
«Сюда бы Лу, – подумала Черепашка, украдкой разглядывая своих соперниц. – Вот она бы точно прошла по конкурсу!» Народу в просторном холле телецентра «Останкино» собралось ничуть не меньше, чем на вчерашнем неудавшемся концерте. Но если вчера в клубе были и парни и девушки, то сегодня здесь собрались особы исключительно женского пола. Черепашка никогда не считала себя красавицей, а со вчерашнего вечера и вовсе перестала себе нравиться. Сейчас Люся поглядывала на этих ярко одетых, веселых, раскованных и красивых девушек, которые все без исключения казались ей лучше, чем она сама, и думала с тоской: «Я-то тут что забыла? Сидела б сейчас дома, книжку читала или музыку слушала!» Люся понимала, что ее шансы на победу равны нулю. Но, признаться, это обстоятельство ничуть ее не расстраивало. Очень даже хорошо, что нулю. Сейчас все, что касалось этого дурацкого кастинга, ей было, по выражению Лу, «глубоко фиолетово».