Страница:
Он остановился, с удивлением обнаружив, что забрел в самую гущу какой-то тусовки. Приглядевшись и прислушавшись, Абзац удивился еще больше: похоже, он ненароком набрел на сборище самых настоящих битломанов. Теперь он припомнил, что кто-то когда-то между делом рассказывал ему об этой тусовке, – даже не рассказывал, а так, вскользь упомянул с насмешливой ухмылочкой. Собственно, Абзац был близок к тому, чтобы вместе со всеми считать битломанов некой разновидностью тихих сумасшедших. Ему всегда казалось, что между музыкой «Битлз», которую он искренне любил, и частной жизнью музыкантов нет никакой связи. Она наверняка существовала в тот момент, когда создавалась музыка, но теперь слова, манера одеваться и семейные неурядицы четверки из Ливерпуля не имели никакого отношения к музыке. Музыка давно существовала отдельно от них, и Шкабров не понимал людей, которые упоенно смаковали каждый факт биографий своих кумиров. Он всегда считал всевозможные фэн-клубы чем-то вроде религиозных сект, где нехватка знаний с лихвой компенсируется слепым поклонением, а засаленной бумажке с неразборчивым автографом поклоняются как святым мощам.
Впрочем, здесь никто не рвал на себе нижнее белье и не проповедовал, взобравшись на садовую скамейку. Все было вполне пристойно, тихо, а местами даже интересно. Потолкавшись возле скамеек, на которых были разложены виниловые диски и магнитофонные кассеты, Абзац обнаружил пару редких пластинок и один настоящий раритет: кассету, скопированную с любительской записи одного из первых концертов «Битлз». Кассету продавал ясноглазый парнишечка с прической а-ля поздний Джон Леннон и в точно таких же, как у Леннона, очках в круглой стальной оправе. Несмотря на ангельскую внешность, цену за кассету паренек заломил такую, что даже давно отвыкший считать деньги Абзац удивленно приподнял бровь.
– Послушай, дружок, – сказал он юному нахалу, – побойся Бога! Это ведь всего-навсего копия, и притом наверняка не первая!
Парнишка посмотрел на него таким непонимающим взглядом, что Абзац слегка растерялся. «Черт его знает, – подумал он. – А может, не врет? Вон как смотрит, будто я ему прямо в душу плюнул. А с другой стороны, они нынче все такие ушлые, что даже не знаешь, чего от них ожидать. Он тебе лапшу на уши вешает, да так мастерски, что тебе же перед ним неловко: как это я его, такого честного, красивого и хорошо воспитанного, заподозрил в корыстных намерениях? А он сделает тебе ручкой на прощание и пойдет себе дальше, на ходу засовывая твои бабки в карман. Он даже смеяться над тобой не станет, потому что ему на тебя глубоко начхать. Какой смысл смеяться над деревом, с которого сорвал грушу? Оно, дерево, для того и существует, чтобы с него груши рвать…»
Он пошел дальше и остановился возле небольшой группы людей, которые слушали какого-то потертого типа с неопрятной седой бородой и засаленными кудрями, сосульками свисавшими на воротник ветхой джинсовой куртки. Бородач что-то увлеченно втолковывал своим слушателям, жестикулируя дымящейся сигаретой без фильтра и поминутно поправляя сползающие очки. Абзац остановился, чтобы послушать, и с первых же фраз понял, что бородач беззастенчиво врет, повторяя расхожую байку о якобы имевшем место в семидесятом году приезде «Битлз» в Москву. Легенда о случайной встрече с «жуками» в буфете аэропорта ходила по городу кругами, то затихая, то вновь возвращаясь к жизни, но Шкабров впервые видел пустозвона, который отважился излагать ее от первого лица. Впрочем, подумал он, чем черт не шутит? Может быть, так оно все и было. А может быть, вот этот засаленный тип много лет назад самолично придумал эту сказку и так долго ее рассказывал, что в конце концов поверил в нее сам?
Он стал от нечего делать разглядывать слушателей и неожиданно столкнулся взглядом с каким-то незнакомым человеком средних лет. Наружность у этого гражданина была самая непримечательная, и Абзац не понимал, что привлекло его внимание в этом плотном, как постаревший Колобок, невзрачном лысоватом блондине в линялом джинсовом костюме и белых кроссовках. Туго обтянутое футболкой объемистое брюшко этого почитателя «Битлз» откровенно выпирало между полами его джинсовой куртки, а выражение лица живо напомнило Абзацу ту почти комичную печаль, которую можно видеть на мордах охотничьих собак. Между указательным и большим пальцами правой руки этот бывший блондин катал сигарету, разминая ее перед употреблением. Лицо у него при этом сохраняло скорбное выражение, но глаза – Абзац готов был поклясться в этом – смеялись, из чего следовало, что незнакомец видит рассказчика насквозь и от души потешается над его историей, хотя предпочитает держать свое мнение при себе.
Не удержавшись, Шкабров позволил себе слегка улыбнуться: блондин понравился ему чем-то неуловимым. Чем конкретно, объяснить было бы трудно, но возникшая симпатия была взаимной – «Колобок» ответил на улыбку Шкаброва, глаза у него на мгновение потеплели. Потом, словно вспомнив что-то и спохватившись, он принялся оглядываться по сторонам и вскоре отчалил от группы, где стоял Абзац. Он ушел, не оглянувшись, и Шкабров подумал, что так и должно быть. Возможно, он принял желаемое за действительное, решив, что встретил человека, который был ему чем-то близок. И потом, что это значит: близок?
«Черт знает что, – подумал Абзац, отходя от группы, где уже разгорелся ожесточенный спор. – Симпатии, улыбочки… Это еще можно было бы понять, будь на месте того блондинчика красивая женщина. Что мне померещилось в этом пузане? Вот именно – померещилось… Нет в нем ничего и быть не может. Да и не нужно мне это все. У меня своих забот полон рот… Улыбается он! Может быть, как раз он за мной следит, отсюда и улыбочки…»
Высмотрев свободное место на краю скамейки, Абзац присел, заложив ногу за ногу, и закурил. На бульваре зажглись фонари, мошкара бестолково толклась в конусах отбрасываемого ими света. Небо сразу же потемнело и словно исчезло вовсе, заслоненное электрическим сиянием. Где-то за спиной у Абзаца забренчала гитара, и несколько голосов нестройным хором затянули «Желтую субмарину». Шкабров слегка поморщился: он терпеть не мог всех этих туристических штучек наподобие хорового пения у костра. Кроме того, его всегда коробило, когда хорошую музыку упрощали и уродовали неумелым исполнением. Он даже обернулся через плечо, почти уверенный, что увидит в сгущающейся темноте разгорающееся пламя костра, но никакого костра на Гоголевском бульваре, конечно же, не было и в помине.
«А ведь мой „хвост“, наверное, с ума сходит, пытаясь понять, какого черта я здесь делаю, – подумал Абзац, снова принимая нормальное положение и откидываясь на спинку скамьи. – Ничего, ничего, пусть поломает голову, поупражняет мозги. Ему это будет оч-чень полезно…»
На другом конце скамьи пожилой гражданин с длинными седеющими волосами беседовал с прилично одетым мужчиной примерно одного с ним возраста, по виду – типичным чиновником. Эти двое обсуждали сравнительные достоинства бобинных магнитофонов «Юпитер», «Орбита» и «Маяк» с таким жаром, словно эти древние гробы только вчера появились на прилавках столичных магазинов. На скамейке рядом с длинноволосым лежало несколько картонных коробок с бобинами. «Господи, – подумал Абзац, – ну и паноптикум! Но здесь как-то уютно, словно вся эта компания открыла секрет управления временем и по вечерам, устав от суеты, в полном составе отправляется в начало семидесятых, чтобы там расслабиться и набраться сил для следующего дня.»
– Эй, отец, – услышал Абзац чей-то развязный, откровенно пьяный голос и поднял голову. – Музычку продаешь?
Вопрос был адресован длинноволосому соседу Абзаца. Задал его юнец лет двадцати с небольшим – крепкий, румяный, голубоглазый, что называется, кровь с молоком. Росточка в этом крепыше было чуть-чуть поменьше двух метров, из распахнутого ворота его легкой рубашки словно невзначай выглядывал треугольник тельняшки с голубыми полосками. Румянец на его щеках горел неровными пятнами, которые то и дело буквально на глазах меняли свои очертания, и Шкабров понял, что юноша пребывает в состоянии пьяного куража. Ему сразу же захотелось уйти: он был не в том возрасте и положении, чтобы от нечего делать ввязываться в случайные уличные скандалы.
А в том, что дело пахнет скандалом, можно было не сомневаться, поскольку за румяного амбала, сильно шатаясь, цеплялся еще один молодой человек, тоже пьяный в дым и тоже в десантном тельнике. Услышав слово «музыка», он с заметным усилием вскинул тяжелую голову и зашарил по лицам присутствующих мутным, ничего не понимающим взглядом.
«Какого черта я тут сижу? – подумал Абзац. – Надо уходить, пока не началось. До чего же я ненавижу эти молодые сытые хари в тельниках и беретах разных мастей! Возвращаются из своих горячих точек и всю оставшуюся жизнь ищут, кого бы им поставить на колени мордой к стене…»
– «Руки вверх» у тебя есть? – продолжал допрос румяный защитник отечества. – «Крошка моя, я по тебе скучаю…» есть?
– Дерьма не держу, – сдержанно ответил длинноволосый.
Его прилично одетый собеседник бочком двинулся к выходу из сквера, поняв, как видно, что дальнейшее пребывание здесь может оказаться опасным для здоровья. Абзац удивился: седой битломан словно специально нарывался на неприятности. Мог бы, кажется, ответить и повежливее… Хотя этим пьяным отморозкам наверняка безразлично, что и в какой форме им ответили: все равно найдут к чему прицепиться.
– Дерьма-а, – с непонятной интонацией протянул румяный. – Ий-ясно. А что у тебя есть? Муслим Магомаев?
– Шли бы вы, ребята, – по-прежнему сдержанно предложил длинноволосый. – Здесь вы для себя ничего не подберете. Вы же видите, у меня одни бобины.
– А ты чего нас посылаешь? – неожиданно подал голос приятель румяного. – Ты кем командуешь, козел волосатый? Витек, дай ему в рыло! Патлы отрастил, педик старый, и еще командует!
«Все, – подумал Абзац. – Начинается. Ведь у нас без этого нельзя. Пора домой», – решил он, но почему-то остался на месте.
– Гля, точно, волосатый! – неизвестно чему обрадовался румяный. – Мужик, ты что, педик? Или это у тебя парик? А ну, дай пощупать!
Длинноволосый отшатнулся, но было поздно: рука румяного уже крепко ухватила его за волосы. Абзац на мгновение зажмурился, снова открыл глаза и тряхнул головой, словно отбрасывая упавшую на глаза прядь. Фантомные ощущения, подумал он. Вот что такое – фантомные ощущения. Отрезанные руки ноют к дождю, отрезанные волосы лезут в глаза… Черт, их всего двое. Маловато. Хотя, с другой стороны, голубые тельники хоть к чему-то да обязывают… Как это здорово, что я без оружия!
Абзац встал, понимая, что сейчас сделает глупость. Ему хотелось делать глупости с самого утра, а теперь нарыв лопнул, и Шкабров вдохнул полной грудью прохладный вечерний воздух, с первобытной радостью освобождаясь от всего человеческого. Он коротким движением отшвырнул в сторону недокуренную сигарету, шагнул вперед и без объявления войны врезал румяному по зубам, разом разбив костяшки пальцев и даже не почувствовав боли. «We are living in yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine!» – все еще горланили за спиной. Приятель румяного с неожиданной прытью рванулся вперед и раскрутился в классической «вертушке», норовя засветить Абзацу ногой по физиономии. Абзац небрежно блокировал удар правой рукой, и десантник, не удержавшись на ногах, с невнятным ругательством нырнул головой в асфальт, словно хотел посмотреть, что делается в метро.
Послышался быстрый топот, возбужденные голоса, и Абзац понял, что напрасно расстраивался по поводу малочисленности противника. Со всех сторон, сшибая с ног зазевавшихся битломанов и переворачивал лотки с кассетами., к нему бежали крепкие ребята в голубых тельняшках. Некоторые были в беретах, а один даже щеголял в камуфляже, поверх которого диковато белел витой шнур аксельбанта. «День десантника? – подумал Абзац, встречая самого быстроногого из противников мощным ударом в грудную клетку. – Возможно, хотя и непохоже… А, какая разница! Сколько их тут – десять, двенадцать? Набьют они мне морду, ох набьют!»
Абзац вскочил на скамью, перемахнул через спинку, прижался спиной к дереву и занял оборону. Не принимавшие участия в увеселении битломаны и случайные прохожие в спешном порядке покидали сквер. Расшибленная правая кисть ныла и плохо слушалась. Можно было не сомневаться, что в ближайшее время она распухнет до размеров боксерской перчатки. Гриша Лыков, его тренер и закадычный приятель, за такой удар обязательно накостылял бы ему по шее. Руки надо беречь, а не проламывать ими стены и чугунные лбы нашей славной десантуры…
Десантура, хоть и была под градусом, дралась насмерть. Абзаца уже дважды сбивали с ног, и оба раза ему удавалось встать лишь ценой невероятных усилий. Он разодрал свой дорогой пиджак, разбил часы и получил несколько весьма чувствительных ударов. Потом в воздухе мелькнула бутылка. Абзац успел увернуть голову, и удар пришелся по плечу. Теперь и левая рука начала неметь. Было совершенно ясно, что речь идет о жизни и смерти, но Абзаца это не испугало: такой оборот лишь придавал событиям дополнительную остроту. Он уже видел, что проигрывает драку, и никак не мог понять, почему ему не страшно. Тело действовало словно само по себе, парируя удары и нанося ответные, от которых противники разлетались в разные стороны, в то время как мысли витали где-то далеко. Он думал о множестве вещей одновременно, и в частности о том, какая рожа будет у Хромого, когда его соглядатаи доложат ему, что Абзаца забили ногами пьяные десантники. Хромой этому просто не поверит, а если поверит, то наверняка не поймет, какого черта профессиональный киллер ввязался в потасовку, когда его лично никто не трогал. Где уж ему разобраться в том, чего Абзац и сам не понимал!
Потом вдруг что-то неуловимо изменилось. Противников как будто сделалось меньше, и прыти у них поубавилось. Свалив с ног очередного десантника – здоровенного кабана, весом никак не меньше ста двадцати килограммов, – Абзац воспользовался внезапно возникшей паузой и осмотрелся.
Оказалось, что у него появился помощник – тот самый «Колобок» в джинсовом костюме, которого он заметил недавно. Этот невзрачный пузан двигался с неожиданным проворством, а его руки работали, как два кузнечных молота, – без затей, но очень эффективно. Он приседал, ныряя под сыпавшиеся со всех сторон удары, легко распрямлялся и бил в ответ – коротко, точно и сильно.
«Еще один сумасшедший, – решил Абзац, хорошо нацеленным пинком опрокидывая набежавшего из темноты верзилу с зазубренным осколком бутылочного горлышка в руке. – Какого черта он сюда полез? Десятеро на одного – это, конечно, несправедливо, но ему-то какое дело? Ему что, больше всех надо? Старая закваска, человек-динозавр (не в том смысле, что тупой и толстокожий, а в том, что такие, как он, – вымирающая порода), прямо как тот чокнутый мент, что пытался загородить мне дорогу своей „Волгой“. Потому их и мало, что такие долго не живут: лезут на рожон, лупят плетью по обуху и не верят, что сила солому ломит…»
Краем сознания Абзац уловил какой-то новый звук – этакую смесь улюлюканья с оглушительным, усиленным в сотни раз кошачьим «мяу». Поначалу он принял этот звук за вызванную алкогольным голоданием галлюцинацию, но тут очередной его противник опустил занесенную для удара руку, повернул голову, вслушиваясь, и вдруг, пригибаясь, пулей ринулся в темноту. Только теперь Абзац разглядел справа и слева от себя красно-синие вспышки милицейских мигалок и понял, что происходит. Вокруг уже вовсю топали чьи-то ноги и слышались властные окрики. Не успев ни о чем подумать, Шкабров увернулся от налетевшей на него фигуры в погонах, опрокинул угодившего под ноги сержанта и бросился бежать, радуясь тому, что ноги у него пострадали не так сильно, как руки.
На бегу он оглянулся и увидел, что его догоняют двое милиционеров. «Черт возьми, – подумал он, – ну что за идиотизм! Я абсолютно трезв, документы у меня в полном порядке, и драку затеял не я. Так какого же дьявола я побежал? Да еще и сбил с ног мента при исполнении… Теперь они от меня ни за что не отстанут. „Добрые дела наказуемы“, – это сказал кто-то очень умный…»
Снова оглянувшись, он увидел, что его вот-вот настигнут. Сержанты были моложе и бегали, увы, быстрее. Кроме того, им не пришлось принимать участие в неравной драке, так что шансов уйти от них у Абзаца практически не было. Все получалось до неприличия глупо и, более того, очень опасно, но тут откуда-то сбоку, из темноты, на освещенное пространство аллеи выскочил давешний «Колобок» в испачканном землей, зеленью и кровью джинсовом костюме и с ходу протаранил того сержанта, что был ближе к нему. Сержант покатился, очень удачно угодив под ноги своему приятелю, который, не успев притормозить, тоже полетел кувырком, потеряв свою дубинку.
«Колобок» высоко подпрыгнул, чтобы не споткнуться об эту копошащуюся, изрыгающую лютую матерщину кучу, все-таки споткнулся, пробежал несколько метров, опасно кренясь вперед, удержал равновесие, выровнялся, круто вильнул вправо и снова исчез в темноте на противоположной стороне аллеи. Абзац тоже свернул и бросился напролом через кусты, держа наперерез «Колобку». Теперь он был почти на сто процентов уверен, что «Колобок» приставлен к нему Хромым в качестве соглядатая и ангела-хранителя, и хотел выразить ему свою искреннюю благодарность, как следует отполировав этому умнику мослы.
Вслед за «Колобком» перемахнув через низкую чугунную решетку сквера, Абзац выскочил на проезжую часть. Он был уверен, что соглядатай в джинсовом костюме повернет налево – туда, где остался «ягуар» Абзаца и джип Хромого. Но «Колобок», даже не посмотрев в ту сторону, сразу же рванул направо, чем немало удивил Абзаца. Получалось, что это вовсе не соглядатай. «Впрочем, – решил Абзац, – этот парень себя обнаружил, и ход его мыслей вполне мог совпадать с моим. Так что теперь он скорее всего улепетывает не столько от ментов, сколько от меня…»
Далеко убежать «Колобку» не удалось. Не успев как следует разогнаться, он с разбегу влетел прямиком в гостеприимно распахнутые объятия двоих сержантов – похоже, тех самых, которых он опрокинул на аллее минуту назад. «Колобок» вильнул в сторону, комично перебирая ногами и норовя увернуться, но его уже схватили за джинсовую куртку, опрокинули на асфальт и без лишних разговоров перетянули резиновой дубинкой по почкам.
Абзац не заметил, как оказался рядом. Полностью отдавая себе отчет в том, что действует вопреки логике и здравому смыслу, он наградил одного из сержантов увесистым пинком в оттопыренный зад. Сержант, который стоял над распростертым «Колобком» и, наклонившись вперед, готовился еще разок приласкать того своим «демократизатором», перелетел через свою жертву и растянулся на асфальте. Острая боль пронзила руку Абзаца от распухшей кисти до самого плеча, когда он с разбегу дал второму сержанту в ухо. Со стороны все это выглядело очень неуклюже, по рабоче-крестьянски, но Абзацу сейчас было не до балетных номеров. Схватив «Колобка» за ворот его линялой джинсовой куртки, Шкабров рывком поставил его на ноги и развернул в нужном направлении. Они побежали к машине Абзаца, топоча, как лошади.
На бегу Абзац шарил по карманам. Слава Богу, брелок с ключом от машины остался при нем, не вывалился из кармана во время драки. Купленная у нахального юнца кассета тоже лежала в кармане. Ненароком дотронувшись до нее, Абзац скорее ощутил, чем услышал неприятный хруст трущихся друг о друга осколков пластмассы и понял, что если не сама кассета, то уж коробка, в которой она лежала, разлетелась вдребезги от полученных им молодецких ударов. «Здорово кто-то расшиб себе клешню», – подумал он, нажимая кнопку на пульте управления центральным замком. «Ягуар» приветливо мигнул габаритными огнями и коротко пиликнул. Абзац добежал до него, распахнул дверцу и прыгнул за руль. В следующее мгновение на соседнее сиденье мешком рухнул запыхавшийся «Колобок». Он сделал это без приглашения, и Абзац бросил на него короткий удивленный взгляд. Если это был соглядатай Хромого, то он вел себя как-то странно. Неадекватно, так сказать…
Трогая машину с места, он покосился в зеркало заднего вида и успел заметить запыхавшегося долговязого парня, который нырнул в салон все еще стоявшего позади «ниссана». «Вот он, соглядатай», – подумал Абзац и дал полный газ, отрываясь от милицейской погони.
Глава 11
Впрочем, здесь никто не рвал на себе нижнее белье и не проповедовал, взобравшись на садовую скамейку. Все было вполне пристойно, тихо, а местами даже интересно. Потолкавшись возле скамеек, на которых были разложены виниловые диски и магнитофонные кассеты, Абзац обнаружил пару редких пластинок и один настоящий раритет: кассету, скопированную с любительской записи одного из первых концертов «Битлз». Кассету продавал ясноглазый парнишечка с прической а-ля поздний Джон Леннон и в точно таких же, как у Леннона, очках в круглой стальной оправе. Несмотря на ангельскую внешность, цену за кассету паренек заломил такую, что даже давно отвыкший считать деньги Абзац удивленно приподнял бровь.
– Послушай, дружок, – сказал он юному нахалу, – побойся Бога! Это ведь всего-навсего копия, и притом наверняка не первая!
Парнишка посмотрел на него таким непонимающим взглядом, что Абзац слегка растерялся. «Черт его знает, – подумал он. – А может, не врет? Вон как смотрит, будто я ему прямо в душу плюнул. А с другой стороны, они нынче все такие ушлые, что даже не знаешь, чего от них ожидать. Он тебе лапшу на уши вешает, да так мастерски, что тебе же перед ним неловко: как это я его, такого честного, красивого и хорошо воспитанного, заподозрил в корыстных намерениях? А он сделает тебе ручкой на прощание и пойдет себе дальше, на ходу засовывая твои бабки в карман. Он даже смеяться над тобой не станет, потому что ему на тебя глубоко начхать. Какой смысл смеяться над деревом, с которого сорвал грушу? Оно, дерево, для того и существует, чтобы с него груши рвать…»
Он пошел дальше и остановился возле небольшой группы людей, которые слушали какого-то потертого типа с неопрятной седой бородой и засаленными кудрями, сосульками свисавшими на воротник ветхой джинсовой куртки. Бородач что-то увлеченно втолковывал своим слушателям, жестикулируя дымящейся сигаретой без фильтра и поминутно поправляя сползающие очки. Абзац остановился, чтобы послушать, и с первых же фраз понял, что бородач беззастенчиво врет, повторяя расхожую байку о якобы имевшем место в семидесятом году приезде «Битлз» в Москву. Легенда о случайной встрече с «жуками» в буфете аэропорта ходила по городу кругами, то затихая, то вновь возвращаясь к жизни, но Шкабров впервые видел пустозвона, который отважился излагать ее от первого лица. Впрочем, подумал он, чем черт не шутит? Может быть, так оно все и было. А может быть, вот этот засаленный тип много лет назад самолично придумал эту сказку и так долго ее рассказывал, что в конце концов поверил в нее сам?
Он стал от нечего делать разглядывать слушателей и неожиданно столкнулся взглядом с каким-то незнакомым человеком средних лет. Наружность у этого гражданина была самая непримечательная, и Абзац не понимал, что привлекло его внимание в этом плотном, как постаревший Колобок, невзрачном лысоватом блондине в линялом джинсовом костюме и белых кроссовках. Туго обтянутое футболкой объемистое брюшко этого почитателя «Битлз» откровенно выпирало между полами его джинсовой куртки, а выражение лица живо напомнило Абзацу ту почти комичную печаль, которую можно видеть на мордах охотничьих собак. Между указательным и большим пальцами правой руки этот бывший блондин катал сигарету, разминая ее перед употреблением. Лицо у него при этом сохраняло скорбное выражение, но глаза – Абзац готов был поклясться в этом – смеялись, из чего следовало, что незнакомец видит рассказчика насквозь и от души потешается над его историей, хотя предпочитает держать свое мнение при себе.
Не удержавшись, Шкабров позволил себе слегка улыбнуться: блондин понравился ему чем-то неуловимым. Чем конкретно, объяснить было бы трудно, но возникшая симпатия была взаимной – «Колобок» ответил на улыбку Шкаброва, глаза у него на мгновение потеплели. Потом, словно вспомнив что-то и спохватившись, он принялся оглядываться по сторонам и вскоре отчалил от группы, где стоял Абзац. Он ушел, не оглянувшись, и Шкабров подумал, что так и должно быть. Возможно, он принял желаемое за действительное, решив, что встретил человека, который был ему чем-то близок. И потом, что это значит: близок?
«Черт знает что, – подумал Абзац, отходя от группы, где уже разгорелся ожесточенный спор. – Симпатии, улыбочки… Это еще можно было бы понять, будь на месте того блондинчика красивая женщина. Что мне померещилось в этом пузане? Вот именно – померещилось… Нет в нем ничего и быть не может. Да и не нужно мне это все. У меня своих забот полон рот… Улыбается он! Может быть, как раз он за мной следит, отсюда и улыбочки…»
Высмотрев свободное место на краю скамейки, Абзац присел, заложив ногу за ногу, и закурил. На бульваре зажглись фонари, мошкара бестолково толклась в конусах отбрасываемого ими света. Небо сразу же потемнело и словно исчезло вовсе, заслоненное электрическим сиянием. Где-то за спиной у Абзаца забренчала гитара, и несколько голосов нестройным хором затянули «Желтую субмарину». Шкабров слегка поморщился: он терпеть не мог всех этих туристических штучек наподобие хорового пения у костра. Кроме того, его всегда коробило, когда хорошую музыку упрощали и уродовали неумелым исполнением. Он даже обернулся через плечо, почти уверенный, что увидит в сгущающейся темноте разгорающееся пламя костра, но никакого костра на Гоголевском бульваре, конечно же, не было и в помине.
«А ведь мой „хвост“, наверное, с ума сходит, пытаясь понять, какого черта я здесь делаю, – подумал Абзац, снова принимая нормальное положение и откидываясь на спинку скамьи. – Ничего, ничего, пусть поломает голову, поупражняет мозги. Ему это будет оч-чень полезно…»
На другом конце скамьи пожилой гражданин с длинными седеющими волосами беседовал с прилично одетым мужчиной примерно одного с ним возраста, по виду – типичным чиновником. Эти двое обсуждали сравнительные достоинства бобинных магнитофонов «Юпитер», «Орбита» и «Маяк» с таким жаром, словно эти древние гробы только вчера появились на прилавках столичных магазинов. На скамейке рядом с длинноволосым лежало несколько картонных коробок с бобинами. «Господи, – подумал Абзац, – ну и паноптикум! Но здесь как-то уютно, словно вся эта компания открыла секрет управления временем и по вечерам, устав от суеты, в полном составе отправляется в начало семидесятых, чтобы там расслабиться и набраться сил для следующего дня.»
– Эй, отец, – услышал Абзац чей-то развязный, откровенно пьяный голос и поднял голову. – Музычку продаешь?
Вопрос был адресован длинноволосому соседу Абзаца. Задал его юнец лет двадцати с небольшим – крепкий, румяный, голубоглазый, что называется, кровь с молоком. Росточка в этом крепыше было чуть-чуть поменьше двух метров, из распахнутого ворота его легкой рубашки словно невзначай выглядывал треугольник тельняшки с голубыми полосками. Румянец на его щеках горел неровными пятнами, которые то и дело буквально на глазах меняли свои очертания, и Шкабров понял, что юноша пребывает в состоянии пьяного куража. Ему сразу же захотелось уйти: он был не в том возрасте и положении, чтобы от нечего делать ввязываться в случайные уличные скандалы.
А в том, что дело пахнет скандалом, можно было не сомневаться, поскольку за румяного амбала, сильно шатаясь, цеплялся еще один молодой человек, тоже пьяный в дым и тоже в десантном тельнике. Услышав слово «музыка», он с заметным усилием вскинул тяжелую голову и зашарил по лицам присутствующих мутным, ничего не понимающим взглядом.
«Какого черта я тут сижу? – подумал Абзац. – Надо уходить, пока не началось. До чего же я ненавижу эти молодые сытые хари в тельниках и беретах разных мастей! Возвращаются из своих горячих точек и всю оставшуюся жизнь ищут, кого бы им поставить на колени мордой к стене…»
– «Руки вверх» у тебя есть? – продолжал допрос румяный защитник отечества. – «Крошка моя, я по тебе скучаю…» есть?
– Дерьма не держу, – сдержанно ответил длинноволосый.
Его прилично одетый собеседник бочком двинулся к выходу из сквера, поняв, как видно, что дальнейшее пребывание здесь может оказаться опасным для здоровья. Абзац удивился: седой битломан словно специально нарывался на неприятности. Мог бы, кажется, ответить и повежливее… Хотя этим пьяным отморозкам наверняка безразлично, что и в какой форме им ответили: все равно найдут к чему прицепиться.
– Дерьма-а, – с непонятной интонацией протянул румяный. – Ий-ясно. А что у тебя есть? Муслим Магомаев?
– Шли бы вы, ребята, – по-прежнему сдержанно предложил длинноволосый. – Здесь вы для себя ничего не подберете. Вы же видите, у меня одни бобины.
– А ты чего нас посылаешь? – неожиданно подал голос приятель румяного. – Ты кем командуешь, козел волосатый? Витек, дай ему в рыло! Патлы отрастил, педик старый, и еще командует!
«Все, – подумал Абзац. – Начинается. Ведь у нас без этого нельзя. Пора домой», – решил он, но почему-то остался на месте.
– Гля, точно, волосатый! – неизвестно чему обрадовался румяный. – Мужик, ты что, педик? Или это у тебя парик? А ну, дай пощупать!
Длинноволосый отшатнулся, но было поздно: рука румяного уже крепко ухватила его за волосы. Абзац на мгновение зажмурился, снова открыл глаза и тряхнул головой, словно отбрасывая упавшую на глаза прядь. Фантомные ощущения, подумал он. Вот что такое – фантомные ощущения. Отрезанные руки ноют к дождю, отрезанные волосы лезут в глаза… Черт, их всего двое. Маловато. Хотя, с другой стороны, голубые тельники хоть к чему-то да обязывают… Как это здорово, что я без оружия!
Абзац встал, понимая, что сейчас сделает глупость. Ему хотелось делать глупости с самого утра, а теперь нарыв лопнул, и Шкабров вдохнул полной грудью прохладный вечерний воздух, с первобытной радостью освобождаясь от всего человеческого. Он коротким движением отшвырнул в сторону недокуренную сигарету, шагнул вперед и без объявления войны врезал румяному по зубам, разом разбив костяшки пальцев и даже не почувствовав боли. «We are living in yellow submarine, yellow submarine, yellow submarine!» – все еще горланили за спиной. Приятель румяного с неожиданной прытью рванулся вперед и раскрутился в классической «вертушке», норовя засветить Абзацу ногой по физиономии. Абзац небрежно блокировал удар правой рукой, и десантник, не удержавшись на ногах, с невнятным ругательством нырнул головой в асфальт, словно хотел посмотреть, что делается в метро.
Послышался быстрый топот, возбужденные голоса, и Абзац понял, что напрасно расстраивался по поводу малочисленности противника. Со всех сторон, сшибая с ног зазевавшихся битломанов и переворачивал лотки с кассетами., к нему бежали крепкие ребята в голубых тельняшках. Некоторые были в беретах, а один даже щеголял в камуфляже, поверх которого диковато белел витой шнур аксельбанта. «День десантника? – подумал Абзац, встречая самого быстроногого из противников мощным ударом в грудную клетку. – Возможно, хотя и непохоже… А, какая разница! Сколько их тут – десять, двенадцать? Набьют они мне морду, ох набьют!»
Абзац вскочил на скамью, перемахнул через спинку, прижался спиной к дереву и занял оборону. Не принимавшие участия в увеселении битломаны и случайные прохожие в спешном порядке покидали сквер. Расшибленная правая кисть ныла и плохо слушалась. Можно было не сомневаться, что в ближайшее время она распухнет до размеров боксерской перчатки. Гриша Лыков, его тренер и закадычный приятель, за такой удар обязательно накостылял бы ему по шее. Руки надо беречь, а не проламывать ими стены и чугунные лбы нашей славной десантуры…
Десантура, хоть и была под градусом, дралась насмерть. Абзаца уже дважды сбивали с ног, и оба раза ему удавалось встать лишь ценой невероятных усилий. Он разодрал свой дорогой пиджак, разбил часы и получил несколько весьма чувствительных ударов. Потом в воздухе мелькнула бутылка. Абзац успел увернуть голову, и удар пришелся по плечу. Теперь и левая рука начала неметь. Было совершенно ясно, что речь идет о жизни и смерти, но Абзаца это не испугало: такой оборот лишь придавал событиям дополнительную остроту. Он уже видел, что проигрывает драку, и никак не мог понять, почему ему не страшно. Тело действовало словно само по себе, парируя удары и нанося ответные, от которых противники разлетались в разные стороны, в то время как мысли витали где-то далеко. Он думал о множестве вещей одновременно, и в частности о том, какая рожа будет у Хромого, когда его соглядатаи доложат ему, что Абзаца забили ногами пьяные десантники. Хромой этому просто не поверит, а если поверит, то наверняка не поймет, какого черта профессиональный киллер ввязался в потасовку, когда его лично никто не трогал. Где уж ему разобраться в том, чего Абзац и сам не понимал!
Потом вдруг что-то неуловимо изменилось. Противников как будто сделалось меньше, и прыти у них поубавилось. Свалив с ног очередного десантника – здоровенного кабана, весом никак не меньше ста двадцати килограммов, – Абзац воспользовался внезапно возникшей паузой и осмотрелся.
Оказалось, что у него появился помощник – тот самый «Колобок» в джинсовом костюме, которого он заметил недавно. Этот невзрачный пузан двигался с неожиданным проворством, а его руки работали, как два кузнечных молота, – без затей, но очень эффективно. Он приседал, ныряя под сыпавшиеся со всех сторон удары, легко распрямлялся и бил в ответ – коротко, точно и сильно.
«Еще один сумасшедший, – решил Абзац, хорошо нацеленным пинком опрокидывая набежавшего из темноты верзилу с зазубренным осколком бутылочного горлышка в руке. – Какого черта он сюда полез? Десятеро на одного – это, конечно, несправедливо, но ему-то какое дело? Ему что, больше всех надо? Старая закваска, человек-динозавр (не в том смысле, что тупой и толстокожий, а в том, что такие, как он, – вымирающая порода), прямо как тот чокнутый мент, что пытался загородить мне дорогу своей „Волгой“. Потому их и мало, что такие долго не живут: лезут на рожон, лупят плетью по обуху и не верят, что сила солому ломит…»
Краем сознания Абзац уловил какой-то новый звук – этакую смесь улюлюканья с оглушительным, усиленным в сотни раз кошачьим «мяу». Поначалу он принял этот звук за вызванную алкогольным голоданием галлюцинацию, но тут очередной его противник опустил занесенную для удара руку, повернул голову, вслушиваясь, и вдруг, пригибаясь, пулей ринулся в темноту. Только теперь Абзац разглядел справа и слева от себя красно-синие вспышки милицейских мигалок и понял, что происходит. Вокруг уже вовсю топали чьи-то ноги и слышались властные окрики. Не успев ни о чем подумать, Шкабров увернулся от налетевшей на него фигуры в погонах, опрокинул угодившего под ноги сержанта и бросился бежать, радуясь тому, что ноги у него пострадали не так сильно, как руки.
На бегу он оглянулся и увидел, что его догоняют двое милиционеров. «Черт возьми, – подумал он, – ну что за идиотизм! Я абсолютно трезв, документы у меня в полном порядке, и драку затеял не я. Так какого же дьявола я побежал? Да еще и сбил с ног мента при исполнении… Теперь они от меня ни за что не отстанут. „Добрые дела наказуемы“, – это сказал кто-то очень умный…»
Снова оглянувшись, он увидел, что его вот-вот настигнут. Сержанты были моложе и бегали, увы, быстрее. Кроме того, им не пришлось принимать участие в неравной драке, так что шансов уйти от них у Абзаца практически не было. Все получалось до неприличия глупо и, более того, очень опасно, но тут откуда-то сбоку, из темноты, на освещенное пространство аллеи выскочил давешний «Колобок» в испачканном землей, зеленью и кровью джинсовом костюме и с ходу протаранил того сержанта, что был ближе к нему. Сержант покатился, очень удачно угодив под ноги своему приятелю, который, не успев притормозить, тоже полетел кувырком, потеряв свою дубинку.
«Колобок» высоко подпрыгнул, чтобы не споткнуться об эту копошащуюся, изрыгающую лютую матерщину кучу, все-таки споткнулся, пробежал несколько метров, опасно кренясь вперед, удержал равновесие, выровнялся, круто вильнул вправо и снова исчез в темноте на противоположной стороне аллеи. Абзац тоже свернул и бросился напролом через кусты, держа наперерез «Колобку». Теперь он был почти на сто процентов уверен, что «Колобок» приставлен к нему Хромым в качестве соглядатая и ангела-хранителя, и хотел выразить ему свою искреннюю благодарность, как следует отполировав этому умнику мослы.
Вслед за «Колобком» перемахнув через низкую чугунную решетку сквера, Абзац выскочил на проезжую часть. Он был уверен, что соглядатай в джинсовом костюме повернет налево – туда, где остался «ягуар» Абзаца и джип Хромого. Но «Колобок», даже не посмотрев в ту сторону, сразу же рванул направо, чем немало удивил Абзаца. Получалось, что это вовсе не соглядатай. «Впрочем, – решил Абзац, – этот парень себя обнаружил, и ход его мыслей вполне мог совпадать с моим. Так что теперь он скорее всего улепетывает не столько от ментов, сколько от меня…»
Далеко убежать «Колобку» не удалось. Не успев как следует разогнаться, он с разбегу влетел прямиком в гостеприимно распахнутые объятия двоих сержантов – похоже, тех самых, которых он опрокинул на аллее минуту назад. «Колобок» вильнул в сторону, комично перебирая ногами и норовя увернуться, но его уже схватили за джинсовую куртку, опрокинули на асфальт и без лишних разговоров перетянули резиновой дубинкой по почкам.
Абзац не заметил, как оказался рядом. Полностью отдавая себе отчет в том, что действует вопреки логике и здравому смыслу, он наградил одного из сержантов увесистым пинком в оттопыренный зад. Сержант, который стоял над распростертым «Колобком» и, наклонившись вперед, готовился еще разок приласкать того своим «демократизатором», перелетел через свою жертву и растянулся на асфальте. Острая боль пронзила руку Абзаца от распухшей кисти до самого плеча, когда он с разбегу дал второму сержанту в ухо. Со стороны все это выглядело очень неуклюже, по рабоче-крестьянски, но Абзацу сейчас было не до балетных номеров. Схватив «Колобка» за ворот его линялой джинсовой куртки, Шкабров рывком поставил его на ноги и развернул в нужном направлении. Они побежали к машине Абзаца, топоча, как лошади.
На бегу Абзац шарил по карманам. Слава Богу, брелок с ключом от машины остался при нем, не вывалился из кармана во время драки. Купленная у нахального юнца кассета тоже лежала в кармане. Ненароком дотронувшись до нее, Абзац скорее ощутил, чем услышал неприятный хруст трущихся друг о друга осколков пластмассы и понял, что если не сама кассета, то уж коробка, в которой она лежала, разлетелась вдребезги от полученных им молодецких ударов. «Здорово кто-то расшиб себе клешню», – подумал он, нажимая кнопку на пульте управления центральным замком. «Ягуар» приветливо мигнул габаритными огнями и коротко пиликнул. Абзац добежал до него, распахнул дверцу и прыгнул за руль. В следующее мгновение на соседнее сиденье мешком рухнул запыхавшийся «Колобок». Он сделал это без приглашения, и Абзац бросил на него короткий удивленный взгляд. Если это был соглядатай Хромого, то он вел себя как-то странно. Неадекватно, так сказать…
Трогая машину с места, он покосился в зеркало заднего вида и успел заметить запыхавшегося долговязого парня, который нырнул в салон все еще стоявшего позади «ниссана». «Вот он, соглядатай», – подумал Абзац и дал полный газ, отрываясь от милицейской погони.
Глава 11
СИНЯКИ И САНТИМЕНТЫ
Когда стало ясно, что погони за ними нет, владелец роскошного «ягуара» немного снизил самоубийственную скорость. Оторвав от руля распухшую до немыслимых размеров кисть правой руки с разбитыми костяшками, он осторожно промокнул сочившуюся из разбитой губы кровь рукавом своего разодранного в клочья дорогого пиджака. После этого он шмыгнул расквашенным носом, скособочился за рулем и, шипя сквозь зубы не то от боли, не то от злости, принялся по одному выгребать из внутреннего кармана куски прозрачного пластика и раздраженно швырять их себе под ноги. Когда обломки у него в кармане наконец закончились, на свет божий появилась магнитофонная кассета в треснувшем по диагонали корпусе из дрянной черной пластмассы. Увидев трещину, владелец «ягуара» досадливо крякнул, но все же затолкал кассету в приемную щель магнитолы. Кассета вошла туда с мягким щелчком, едва слышно зажужжал движок магнитофона, по панели забегали зеленые огоньки и светящиеся стрелки. Потом из динамиков поплыли какие-то утробные хрюкающие звуки, перемежающиеся треском и отдельными обрывками фраз на английском языке.
Чиж первым понял, что происходит. – Жует, – негромко сообщил он. Это было первое его слово, обращенное непосредственно к хозяину машины – тому самому высокому брюнету, который показался ему таким симпатичным там, в сквере.
Брюнет бросил на него непонимающий взгляд, а потом, спохватившись, с ругательством выключил магнитолу. Кассета неохотно вылезла из приемной щели примерно на треть и застряла. Хозяин потащил ее оттуда – сначала аккуратно, а потом, окончательно раздражившись, рывком. Машина опасно вильнула, шедший в соседнем ряду «опель» длинно просигналил.
– Пропади ты пропадом! – в сердцах воскликнул хозяин «ягуара», бросив взгляд на кассету, с которой свешивалась длинная борода спутанной, мятой, изжеванной ленты. Конец этой бороды по-прежнему скрывался в приемной щели магнитолы. – Черти полосатые! Плакали мои двадцать баксов!
Из-за распухшей нижней губы говорил он не совсем внятно, и Чиж решил, что ослышался. Двадцать долларов за магнитофонную кассету? Она что, из чистого золота? Так ведь нет как будто…
Брюнет между тем еще одним злым рывком оборвал ленту, опустил боковое стекло и выбросил злополучную кассету в окошко. Кассета, бренча и подскакивая, покатилась по мостовой, а секундой позже попала прямиком под колесо следовавшего за «ягуаром» красного джипа. Чиж поморщился от неприятного хруста и сел прямо.
Сидевший за рулем «ягуара» человек снова принялся шарить по карманам своего превратившегося в грязные лохмотья пиджака. Ему перепало гораздо основательнее, чем Чижу, и в этом не было ничего удивительного: насколько понимал майор, этот красавец сам затеял драку с пьяной десантурой, отмечавшей неизвестно какую знаменательную дату. Он дрался один с дюжиной подвыпивших здоровяков, владевших приемами рукопашного боя, и, судя по тому, что видел Чиж, отступать не собирался. Если бы майор не махнул на все рукой и не вмешался в это побоище, брюнета просто разодрали бы в клочья, как его пиджак.
Брюнет тем временем вынул из рваного кармана мятую пачку «Мальборо», откинул полуоторванную крышечку и начал копаться внутри, одновременно ухитряясь вести машину. В результате этих поисков решительно скомканная пачка последовала за кассетой.
– Ни одной целой, – пояснил брюнет, не глядя на Чижа. – Как нарочно… Вот суки!
Он снова сделал странное движение головой, словно отбрасывая назад упавшие на лицо длинные волосы, спохватился и немного смущенно провел распухшей ладонью по своей короткой стрижке.
– Шишка, – сообщил он удивленно. – Нет, две. Хорошая у них, в армии, подготовка. Не кулаки, а булыжники.
Чиж молча вынул свои сигареты, угостил хозяина машины и закурил сам. Каждое движение вызывало у него тупую ноющую боль в избитом теле.
– Слушайте, – сказал он наконец, – что это было? У вас что, идиосинкразия на голубые береты?
Брюнет, вместо ответа, только дернул распухшей щекой, измазанной подсыхающей кровью. От этого движения с зажатой у него в зубах сигареты сорвался столбик пепла и упал ему на брюки. Брюнет рефлекторным жестом отряхнул колени, хотя брюки выглядели не лучше пиджака: они лопнули по шву и были густо перемазаны черно-зеленой дрянью. Это можно было понимать как угодно, в том числе и как предложение не соваться не в свое дело. Во всяком случае, Чиж понял это именно так и замолчал, старательно делая вид, что не обиделся, хотя был основательно задет. В конце концов, этот фанфарон на «ягуаре» мог хотя бы сказать «спасибо» за то, что ему спасли жизнь! Ну пусть не жизнь, но здоровье-то наверняка…
«Впрочем, мы, можно сказать, квиты, – напомнил себе Чиж. – Если бы не он, меня бы повязали. Сомневаюсь, что мне удалось бы вразумительно объяснить Лаптю, почему я ввязался в драку и зачем оказывал сопротивление работникам милиции. Господи, час от часу не легче! Ведь трезвый же, казалось бы, так нет – все равно ухитрился влезть в историю! Это мне, дураку, наука: не лезь в частные детективы, сиди дома, смотри телевизор…»
Чиж первым понял, что происходит. – Жует, – негромко сообщил он. Это было первое его слово, обращенное непосредственно к хозяину машины – тому самому высокому брюнету, который показался ему таким симпатичным там, в сквере.
Брюнет бросил на него непонимающий взгляд, а потом, спохватившись, с ругательством выключил магнитолу. Кассета неохотно вылезла из приемной щели примерно на треть и застряла. Хозяин потащил ее оттуда – сначала аккуратно, а потом, окончательно раздражившись, рывком. Машина опасно вильнула, шедший в соседнем ряду «опель» длинно просигналил.
– Пропади ты пропадом! – в сердцах воскликнул хозяин «ягуара», бросив взгляд на кассету, с которой свешивалась длинная борода спутанной, мятой, изжеванной ленты. Конец этой бороды по-прежнему скрывался в приемной щели магнитолы. – Черти полосатые! Плакали мои двадцать баксов!
Из-за распухшей нижней губы говорил он не совсем внятно, и Чиж решил, что ослышался. Двадцать долларов за магнитофонную кассету? Она что, из чистого золота? Так ведь нет как будто…
Брюнет между тем еще одним злым рывком оборвал ленту, опустил боковое стекло и выбросил злополучную кассету в окошко. Кассета, бренча и подскакивая, покатилась по мостовой, а секундой позже попала прямиком под колесо следовавшего за «ягуаром» красного джипа. Чиж поморщился от неприятного хруста и сел прямо.
Сидевший за рулем «ягуара» человек снова принялся шарить по карманам своего превратившегося в грязные лохмотья пиджака. Ему перепало гораздо основательнее, чем Чижу, и в этом не было ничего удивительного: насколько понимал майор, этот красавец сам затеял драку с пьяной десантурой, отмечавшей неизвестно какую знаменательную дату. Он дрался один с дюжиной подвыпивших здоровяков, владевших приемами рукопашного боя, и, судя по тому, что видел Чиж, отступать не собирался. Если бы майор не махнул на все рукой и не вмешался в это побоище, брюнета просто разодрали бы в клочья, как его пиджак.
Брюнет тем временем вынул из рваного кармана мятую пачку «Мальборо», откинул полуоторванную крышечку и начал копаться внутри, одновременно ухитряясь вести машину. В результате этих поисков решительно скомканная пачка последовала за кассетой.
– Ни одной целой, – пояснил брюнет, не глядя на Чижа. – Как нарочно… Вот суки!
Он снова сделал странное движение головой, словно отбрасывая назад упавшие на лицо длинные волосы, спохватился и немного смущенно провел распухшей ладонью по своей короткой стрижке.
– Шишка, – сообщил он удивленно. – Нет, две. Хорошая у них, в армии, подготовка. Не кулаки, а булыжники.
Чиж молча вынул свои сигареты, угостил хозяина машины и закурил сам. Каждое движение вызывало у него тупую ноющую боль в избитом теле.
– Слушайте, – сказал он наконец, – что это было? У вас что, идиосинкразия на голубые береты?
Брюнет, вместо ответа, только дернул распухшей щекой, измазанной подсыхающей кровью. От этого движения с зажатой у него в зубах сигареты сорвался столбик пепла и упал ему на брюки. Брюнет рефлекторным жестом отряхнул колени, хотя брюки выглядели не лучше пиджака: они лопнули по шву и были густо перемазаны черно-зеленой дрянью. Это можно было понимать как угодно, в том числе и как предложение не соваться не в свое дело. Во всяком случае, Чиж понял это именно так и замолчал, старательно делая вид, что не обиделся, хотя был основательно задет. В конце концов, этот фанфарон на «ягуаре» мог хотя бы сказать «спасибо» за то, что ему спасли жизнь! Ну пусть не жизнь, но здоровье-то наверняка…
«Впрочем, мы, можно сказать, квиты, – напомнил себе Чиж. – Если бы не он, меня бы повязали. Сомневаюсь, что мне удалось бы вразумительно объяснить Лаптю, почему я ввязался в драку и зачем оказывал сопротивление работникам милиции. Господи, час от часу не легче! Ведь трезвый же, казалось бы, так нет – все равно ухитрился влезть в историю! Это мне, дураку, наука: не лезь в частные детективы, сиди дома, смотри телевизор…»