Воронин Андрей Николаевич. Алкоголик

   Он лег в кресле, закурил новую сигарету и попытался заставить себя думать. Выпить ему хотелось так, как не хотелось еще никогда в жизни.

Глава 18
«КОГДА ПОСЛЕДНИЙ ВРАГ УПАЛ»

   – Ну хорошо, – сказал Хромой, с нарочитой неторопливостью раскуривая сигарету. – Я думаю, нам пора поговорить спокойно. Я пожилой человек, мне вредно нервничать, а ты заставляешь меня волноваться. Нехорошо, сынок. Некрасиво, понимаешь?
   Абзац дотронулся до припухшей нижней губы, внимательно осмотрел палец и подвигал челюстью.
   – Да, – согласился он, – некрасиво. Что дальше?
   – Послушай, – устало произнес Хромой. – Что ты хочешь доказать? Что ты крутой парень? Ты выбрал для этого не самый лучший способ. Тебе прекрасно известно, что твоя репутация напрямую зависит от того, насколько качественно и своевременно ты выполняешь заказы. А ты взял аванс и бегаешь от заказчика, как какой-то шаромыжник.
   Абзац вздохнул. К сожалению, Хромой был прав на все сто процентов: условия контракта нарушал не он, а Абзац, причем нарушал злостно и систематически. Это была одна из тех ситуаций, где никакие смягчающие обстоятельства не берутся в расчет. Да никаких смягчающих обстоятельств у Абзаца, по сути дела, не было. Разве можно считать оправданием неряшливой работы начальную стадию алкоголизма? После допущенных промахов физическое устранение Кондрашова превратилось в почти невыполнимое дело. Господин депутат умело прятался, непредсказуемо меняя маршруты своих поездок, подставляя вместо себя загримированных двойников и раз в неделю меняя личных телохранителей.
   – И после всего этого, – продолжал Хромой, – ты ставишь передо мной какие-то смехотворные условия, пытаешься торговаться, калечишь и убиваешь моих людей… Ты можешь объяснить мне, что случилось с Конем и Жорой?
   – А что случилось с Конем и Жорой? – удивился Абзац. – Я их не видел с тех пор, как вы втроем вломились ко мне домой.
   Хромой раздраженно отмахнулся от его слов рукой, в которой дымилась сигарета.
   – Расскажи это своему менту, придурок, – сказал он.
   – Да, – сказал Абзац, – мент… Тут я сплоховал, не спорю.
   – Я рад, что ты признаешь хотя бы это, – проворчал Хромой.
   Абзац подошел к окну, повернувшись к хозяину левым боком, и принялся играть с планками горизонтальных жалюзи, глядя с высоты четвертого этажа, как по мостовой Старого Арбата неторопливо прогуливаются приезжие туристы и рысью пробегают вечно озабоченные москвичи. В окно был вставлен прочный тройной стеклопакет, прошибить который насквозь было бы очень затруднительно, даже врезавшись в него с разбегу головой.
   – Не вижу, какое отношение это имеет к нашему делу, – слегка покривив душой, сказал Абзац, глядя в окно. На узкий жестяной карниз снаружи спланировал жирный голубь, взмахнул крыльями, удерживая равновесие, оступился, заскрежетав когтистыми лапами по оцинкованной жести, сорвался и, захлопав крыльями, перелетел на балкон дома напротив. – Не понимаю, чем тебе так не угодил этот мент. Я не знал, что он из ментовки, а он до сих пор не знает, кто я. О делах мы с ним не разговаривали, так что он не представляет никакой угрозы. Чего ты к нему привязался? Отстреливать ментов – гнилое дело. За своих они мстят по полной программе. Зачем тебе эта головная боль?
   – Он еще учить меня будет!
   – стариковским фальцетом вскричал Хромой. – Он будет мне рассказывать, что менты – тоже люди! Идиот! – внезапно перейдя на глубокий рокочущий бас, проревел он. – Мудозвон сопливый! Туз дырявый, сявка трехкопеечная! Ты знаешь, с кем ты снюхался, урод?! Он не просто из ментовки. Он с Петровки, дружок! Старший оперативный уполномоченный по особо важным делам майор Чиж Николай Гаврилович!
   – Черт, – смущенно пробормотал Абзац. – Я этого действительно не знал. Это меняет дело. Хотя… Насколько мне известно, он в отпуске. Если не наврал, конечно.
   – Детский сад, – сказал Хромой. Не предлагая Абзацу, он налил себе коньяка и залпом осушил стакан. Абзац вспомнил вкус стекающего по лицу холодного чая и снова отвернулся к окну, стиснув зубы.
   – Ты меня удивляешь, Абзац! – воскликнул Хромой. – Стоишь тут и гадаешь: правду тебе сказал опер с Петровки или наврал? Верить нельзя никому, и в первую очередь ментам. Хотя этот сказал тебе правду – наверное, для разнообразия. Он действительно в отпуске, но важно не это. Ты знаешь, чем он занимался перед тем, как его выперли в отпуск? Не знаешь?
   – Откуда? – равнодушно спросил Абзац. У него под ложечкой возник неприятный холодок: он начал догадываться, о чем собирается ему сообщить старый вурдалак.
   – А ты бы спросил у него, – посоветовал Хромой, – у друга своего… Тебя он ловил, ясно? Засада на кондрашовской даче – его рук дело. Как ты оттуда ушел, ума не приложу. Тебя там человек пятнадцать караулило.
   – Просто повезло, – сказал Абзац, не слыша собственного голоса.
   «Хорошо сработано, – думал он. – Все-таки там, на Петровке, еще остались спецы. А я-то, идиот, ничего не заподозрил. Только чего он ждал? Почему не взял меня давным-давно? Возможностей у него было сколько угодно. Я вел себя с ним как теленок, он сто раз мог меня заломать. Правда, толку ему от этого… Конь и Жора – это же чистая самозащита, а кроме них, на меня можно было повесить разве что незаконное хранение огнестрельного оружия. Ну, дали бы пятерик в самом крайнем случае… А он, как видно, решил сработать покрасивее: взять Абзаца с поличным, чтобы не отвертелся. Но как же он, зараза, на меня вышел?»
   – Как же он, зараза, на меня вышел? – вслух спросил он.
   – Это уж тебе виднее, – сказал Хромой. – Если по понятиям, то тебе еще надо доказать, что он тебя в стукачи не подписал. Откуда я знаю: может, вы вдвоем под меня копаете?
   Кондрашов мне столько должен, что десяти процентов этой суммы вам с этим мусорком хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Может, он вас обоих купил, и ты теперь меня за нос водишь, компромат собираешь?
   – Мне было бы проще тебя шлепнуть, – равнодушно сказал Абзац, вынимая из кармана сигареты. – А уж кому продать твой лысый скальп, я бы нашел. Поверь, в этом городе полно людей, которые не пожалеют денег, лишь бы прибить у себя над диваном твою сморщенную шкуру. Так что насчет компромата ты попал пальцем в небо. Не моя специальность.
   Хромой с кряхтеньем встал из глубокого кресла, доковылял до бара и взял оттуда чистый стакан. Плеснув туда коньяка, он подошел к окну и протянул стакан Абзацу.
   – Ну будет, – сказал он. – Ты был не прав, я тоже погорячился. Просто этот Кондрашов сидит у меня в печенках. Деньги он мне не вернет, это ясно, и убрать его незаметно теперь тоже не удастся. Но ты можешь хотя бы просто застрелить эту сволочь? Красиво, как только ты умеешь, а? Чтоб другим неповадно было. Чтобы запомнили, суки, что с Хромым шутить нельзя!
   Абзац повернул голову и через плечо посмотрел на Хромого. Дряблые щеки старого вора раскраснелись, подбородок трясся, как у паралитика, бесцветные глазки опасно выпучились, а лысину усеяли мелкие бисеринки пота. В своей ярости он был совсем не страшен, а скорее жалок, и Абзац вдруг подумал, что Хромой за последние полгода как-то незаметно сдал, превратившись в настоящего старика. Теперь это был просто смертельно ядовитый сморчок, бессильно истекающий отравленным соком. Абзац понял, что очень скоро это заметят все остальные, и тогда дни Хромого будут сочтены: его просто растопчут в жестокой борьбе за передел сфер влияния более молодые и сильные конкуренты. Но сейчас он все еще смертельно опасен, и поворачиваться к нему спиной не стоило.
   – Давай, – протягивая Абзацу стакан с коньяком, сказал Хромой, – давай выпьем за то, чтобы эта сволочь подохла, как бродячая собака!
   Абзац взял стакан, задумчиво покачал его в руке, наблюдая за переливами прозрачной коричневой жидкости, и аккуратно поставил на подоконник.
   – Извини, Хромой, – сказал он. – Я не пью. Хромой замер, не донеся свой стакан до рта, и уставился на Абзаца непонимающим взглядом.
   – Обидеть хочешь? – спросил он. – Тебе, значит, со мной выпить в падлу?
   Абзац покачал головой и снова взял стакан: сейчас было не время высказывать Хромому все, что он о нем думал. Он отсалютовал Хромому стаканом, слегка смочил губы коньяком и вернул стакан на подоконник.
   – Извини, – повторил он, – но я действительно не пью.
   Поросячьи глазки Хромого весело блеснули.
   – Да неужто завязал? Вот это хорошо, это для дела очень даже полезно… Руки не дрожат с непривычки?
   – Спроси об этом у Коня, – закуривая сигарету, сказал Абзац. – Или у Жоры. Если, конечно, сможешь их найти.
   – Ну, я так и думал, что твоя работа, – хихикнул Хромой. – Правильно, тренировка всем нужна, и мокрушникам в том числе. По мишеням в тире палить – невелика хитрость.
   А вот живого человека замочить – совсем другое дело…
   – Извини, Хромой, – сказал Абзац, – но мне недосуг слушать лекцию о том, каково это – замочить живого человека. Я про это знаю побольше тебя, так что, если по делу тебе сказать нечего, я, пожалуй, пойду.
   – По делу? – Глаза Хромого опять сверкнули, словно какой-то мелкий хищный зверек на мгновение выглянул из норы. – Если по делу, то не мешало бы тебе своего приятеля.., того. Ну, ты меня понимаешь. Слишком близко этот мусор к тебе подошел.
   Абзац поморщился. Старый стервятник был прав, но думать о том, что Чижа придется подстрелить из засады, почему-то было неприятно. Поэтому Абзац поморщился еще раз – очень демонстративно, словно Хромой предлагал ему отведать тухлой рыбы, – и, сверху вниз глядя на собеседника, надменно спросил:
   – Что, бесплатно?
   – А что, я тебе еще и за это должен заплатить? – удивился Хромой. – Этот мент – твоя находка. Ты нашел – тебе и терять. По всем понятиям так.
   Абзац снова поморщился – прямо-таки скривился.
   – Да? А как я теперь это сделаю? Твои лохи все испортили. Он же не полный отморозок и уже, наверное, сообразил, что его раскололи. Как только он меня увидит, тут же спустит всех своих псов, а то и просто в лоб пальнет.
   Хромой вздохнул и допил свой стакан.
   – Не хотел я тебе говорить, – начал он, – да видно, придется. Тут фокус один есть… Ты не поверишь, но он, ментяра твой, до сих пор не знает, кто ты такой. Сечешь? Снюхались вы с ним действительно случайно, это я тебе авторитетно заявляю. Мы его по-всякому пытались притормозить. Он ведь и вправду не дурак. Рано или поздно до него бы обязательно дошло, с кем он по вечерам в сквере гуляет и музыку слушает. Вот ты Коня и Жорика грохнул, а ведь они помочь тебе шли. Завалили бы они этого майора, и всем на свете стало бы хорошо и спокойно. Уж очень он, по слухам, дошлый. Прямо без мыла в задницу лезет, козел… Между прочим, это он за тобой от кондрашовской дачи на «Волге» гнался. Вот и скажи после этого, что мир не тесен… Тесен, еще как тесен! Так что ни о чем не беспокойся: подходи к нему вплотную и бери его голыми руками. Он и пикнуть не успеет, как на том свете окажется. Ну что, замазано? Если хочешь, я тебе за него пару косарей накину, чтоб не обидно было.
   Абзац не ответил. Он снова видел выскочившую прямо под колеса «шевроле» белую «Волгу» – поперек дороги, почти на верную смерть… Вот, значит, кто это был. Что ж, на него похоже. Если он что-то делает, то делает до конца и ни у кого не просит пощады. Единственный настоящий человек в этом сучьем мире, которого ему посчастливилось встретить, да и тот – мент. И не просто мент, а опер с Петровки, который идет по его следу. Интересно, что он скажет, когда узнает всю правду? Хотя, если послушаться Хромого и сделать так, как он советует, то сказать что бы то ни было Чиж просто не успеет.
   – Я подумаю, – сказал Абзац.
   – Думать тебе некогда, – ответил на это Хромой. – Этот кондрашовский банкет – твой последний шанс. Это все понимают, и твой мент в том числе. Так что думай поскорее, дружок.
   – Много куришь, Хромой, – продолжая смотреть в окно, заметил Абзац. – Рака не боишься?
   Хромой закашлялся, поперхнулся слюной и закашлялся еще сильнее. Пока он сипел, колотя себя в грудь костлявым кулаком и выкатывая слезящиеся, в красных прожилках глаза, Абзац повернулся к нему спиной и спокойно вышел из комнаты.
   К вечеру с запада приползли тучи, одного взгляда на которые было достаточно, чтобы стало ясно: дождя не миновать.
   Из-за пасмурной погоды темнеть начало рано, как будто на дворе стоял не август, а, как минимум, октябрь. Дождь пошел, когда Абзац уже сидел в машине. Капот и лобовое стекло усеяли мелкие капли воды, в которых огни уличных фонарей и реклам дробились на миллионы мелких острых бликов. Абзац включил «дворники», и те с легким шорохом заходили взад-вперед, собирая со стекла дождевую воду.
   Скрип и постукивание дворников раздражали, отвлекая от главного и не давая сосредоточиться. В «ягуаре» дворники не скрипели. Там все работало бесшумно, создавая ощущение полета, – все, кроме радио, разумеется.
   Вспомнив о радио, Абзац протянул руку и включил магнитолу. По радио передавали концерт «Машины времени». Шкабров пожал плечами: «Машина» так «Машина». Это не «Битлз», конечно, но и не «Иванушки» какие-нибудь…
   «Сегодня самый лучший день, – пел Андрей Макаревич, – пусть реют флаги над полками…»
   «Надо же, – подумал Абзац. – Прямо как по заказу. Сегодня самый лучший день: сегодня битва с дураками… Прямо концерт по заявкам идущих на дело киллеров. Друзьям раздайте по ружью, и дураки переведутся…»
   Он еще раз прокрутил в мыслях свой план, отлично понимая, что тот оставляет желать много лучшего и что у него очень мало шансов довести задуманное до конца. А уж уйти оттуда и вовсе будет невозможно…
   За два дня, которые прошли со времени последней встречи с Хромым, ему так и не удалось найти Чижа. Что он станет делать, разыскав майора, Абзац до сих пор не знал, но искал его с настойчивостью человека, который раз за разом тревожит кончиком языка ноющий зуб, пока тот, наконец, не разболится по-настоящему. Утром он говорил с Хромым по телефону. Тот сказал, что Чиж как в воду канул и что даже стукач с Петровки, который раньше поставлял информацию о Чиже, не может сказать по этому поводу ничего вразумительного. Стукач напутан, сказал Хромой. Он засветился во время последней попытки убрать Чижа и теперь ждет ответного удара. Так что майора надо валить, как только он появится на горизонте: слишком много знает, слишком большую силу набрал…
   Остановившись на красный сигнал светофора, Абзац закурил. Подсвеченный уличными огнями табачный дым потек по холодному стеклу, сиявшему тысячами рубиновых огоньков. Краденая «Волга» едва заметно вибрировала, работая на холостых оборотах.
   «И что теперь? – подумал Абзац. – Все-таки прав был кто-то из писателей, когда сказал, что в этом мире ни одна сила надолго не остается без хозяина. Он долго пытался жить по принципу „не друг человечества, но враг его врагов“, но такая жизнь возможна только в кино – в дрянном голливудском боевике, где люди живут, действуют и чувствуют по примитивной схеме. В реальной жизни все намного сложнее. Весело жужжащей мухе никто не запрещает считать себя венцом природы и свободной личностью, но паук придерживается на этот счет совсем иного мнения. Для него муха – просто сытный ужин, по недосмотру матери-природы оснащенный совершенно несъедобными крыльями. Муха – дура, паук – хищный кровосос. И почему-то в конечном итоге выходит так, что третьего не дано: либо ты дурак, либо хитрый и подлый упырь. И то и другое просто отвратительно, и количество заработанных или украденных тобой денег здесь, увы, ничего не меняет. Какая разница, жирная ты муха или тощая? Если это кого-то и волнует, так разве что паука, который тебя сожрет…»
   Он включил передачу и начал плавно отпускать сцепление. Когда машина миновала светофор, на нем загорелся зеленый. Позади нетерпеливо засигналил какой-то торопыга, но Абзац не обратил на него внимания.
   «Когда последний враг упал, – под ритмичные удары по струнам пел Макаревич, – труба победу прокричала. И в этот миг я осознал, насколько нас осталось мало.»
   Абзац почувствовал, как по спине поползли мурашки. «Умный мужик, – подумал он. – Бывают такие люди, которым не требуется годами стрелять в себе подобных и подставлять собственные головы под пули, чтобы понять довольно простые, в сущности, вещи. Они постигают мир головой, а не руками и ногами. И, хотя они тоже не застрахованы от ошибок, их промахи не смертельны. В результате этих промахов никто не умирает, и по прошествии некоторого количества дней или лет о них можно со смехом вспомнить во время дружеского застолья. Вот этот, например. Тридцать лет он поет. Даже не поет, по сути дела, а толкает речи. Каждая песня – энергичный спич. Его цитируют, его слушают, за ним тянутся и даже, черт возьми, обожествляют. Это все, конечно, ерунда, и согласны с ним только те, кто подсознательно всю жизнь воспринимал мир так же, как он, но все же… Вряд ли, конечно, ему удалось изменить чью-то жизнь, но его, по крайней мере, знают и помнят. За ним остался след. Ха, след! Да за каждым из нас остается след. Вопрос лишь в том, какой это след. За мной, например, осталось несколько десятков мраморных надгробий, под каждым из которых гниет отборная мразь. Не спорю, мир от этого не изменился, но вот нескольким хорошим людям я помог.»
   Он загнал «Волгу» на просторную стоянку, забитую автомобилями. Впереди, на возвышении, сияло и переливалось разноцветными огнями похожее на хрустальный ларец с драгоценностями здание выставочного центра. Дождь на какое-то время прекратился, и Абзац мимоходом порадовался этому обстоятельству: мокнуть ему не хотелось. Он закурил, стоя рядом с угнанной черной «Волгой», и почувствовал укол сожаления: сейчас ему не хватало хорошего глотка из его старой кожаной фляжки.
   Абзац поднялся по широкой пологой лестнице. Банкет был уже в разгаре, все гости давно прибыли, и идущий вверх по залитым огнями светлым мраморным ступеням человек в смокинге был виден как на ладони. Охрана стояла прямо у входа, и Абзац подумал, что Кондратов пошел на сумасшедшие расходы, пытаясь заманить его в ловушку: чтобы полностью перекрыть посторонним доступ в здание, его нужно было арендовать целиком, со всеми торговыми и выставочными залами, ресторанами, барами, служебными и складскими помещениями. Оставалось лишь сожалеть о напрасно выброшенных на ветер деньгах: один из людей Хромого сообщил, что Кондратов здесь, а это означало, что Абзац достанет его любой ценой. Должен достать.
   Одетый в роскошный черный смокинг, белоснежную рубашку, он выглядел вполне респектабельно. Он сразу попытался пройти мимо охранников как мимо пустого места, но одна из двухметровых горилл в крахмальной манишке шагнула ему наперерез, загородив дорогу длинной, как железнодорожный шлагбаум, рукой. Абзац отлепил от нижней губы тлеющий окурок, окинул охранника надменным взглядом, немного помедлил, но все-таки сделал вид, что спохватился, и протянул горилле отпечатанное на мелованной бумаге с золотым тиснением приглашение. Добыть эту бумажку было совсем не просто, и денег она стоила немалых, зато действие ее было прямо-таки волшебным: пробежав глазами по затейливой вязи черно-золотых литер, горилла вернула приглашение и отступила на свое место, изобразив нечто, что при известной доле воображения можно было принять за вежливый полупоклон.
   – Вы запоздали, – сказал этот истукан, почти не шевеля губами.
   Абзац никак не отреагировал на это замечание. Больше не глядя на охранников, он шагнул вперед. Автоматические двери бесшумно распахнули перед ним свои стеклянные створки, и он оказался в вестибюле, который на протяжении минувшей недели успел изучить как свои пять пальцев.
   Он обогнул окруженный пышной тропической зеленью фонтан. Возле лифтов обнаружилось нововведение – кокетливо декорированная цветами, мигающими елочными гирляндами и зеленью арка передвижного детектора металлов наподобие тех, что применяются в аэропортах. Увидев это архитектурное излишество, Абзац презрительно дернул щекой: к такому сюрпризу он был готов заранее.
   Здесь ему снова пришлось предъявить свое приглашение. Честно говоря, он был о Чиже лучшего мнения: дурацкая бумажка, такая же фальшивая, как трехдолларовая купюра, действовала безотказно. А ведь могли бы, кажется, составить подробный список гостей и раздать его охране. Впрочем, особенно расслабляться не стоило: возможно, список гостей у охраны имелся, а радушие кондрашовских горилл объяснялось полученными от Чижа четкими инструкциями, которые касались гостей, чьи имена не значились в этом списке. Если бы Абзацу довелось поменяться с Чижом местами, он наверняка поступил бы именно так: заманил незваного гостя наверх, откуда ему было бы трудно смыться, дал бы ему возможность проявить себя, а потом схватил за руку – ровно за секунду до выстрела, не раньше и не позже. Планируя покушение, Абзац исходил именно из такого варианта развития событий и заготовил пару сюрпризов на этот случай.
   Когда он шагнул под увитую гирляндами металлическую арку, детектор издал отвратительный приглушенный писк, как будто крысе наступили на голову. Охранник дернулся, схватившись одной рукой за рацию, а другой за пистолет. Абзац хлопнул себя ладонью по лбу и выгрузил из кармана ключи от квартиры и машины. На связке болтался брелок – миниатюрный пульт управления центральным замком «ягуара». На сей раз детектор ничего не имел против его присутствия на банкете, и охранник с непроницаемым лицом вернул Абзацу ключи.
   Пройдя через детектор, Шкабров миновал двери лифтов и направился к лестнице. Охранявший стеклянную дверь мордоворот нерешительно шагнул ему наперерез, но Абзац надменно вздернул брови, и охранник отступил: в конце концов, если кому-то хочется наживать одышку, карабкаясь по лестничным маршам, это его личные проблемы. Гость безоружен и имеет приглашение, а раз так – пусть себе делает что хочет…
   Абзац ничего не имел против технического прогресса, но лифт – это такое место, откуда некуда бежать. Узкая труба лестничной клетки в этом отношении немногим лучше, но на лестнице у взятого в клещи беглеца все-таки есть минимальный шанс уйти от погони.
   Шагая через две ступеньки, он подумал, что, возможно, излишне осторожничает. Чиж исчез, как в воду канул. Может быть, он пришел к разумному выводу, что защищать Кондрашова не стоит? В конце концов, он в отпуске, и его служебный долг здесь ни при чем. Деньги? Это вряд ли. Абзац на своем веку повидал продажных ментов, но ни один из них даже отдаленно не походил на Чижа. Впрочем, мент на службе и мент в отпуске – это, как говорят в Одессе, две большие разницы…
   Он осторожно приоткрыл неширокую дверь матового стекла и выглянул в коридор. Вход на лестницу располагался в кривом, скупо освещенном тупичке справа от лифтов. Здесь уже был слышен шум веселья, находящегося в том градусе, когда все уже изрядно приняли на грудь, но еще не успели забыть о том, что они – «сливки общества». Абзац, никогда не забывавший о том, что поверху плавают не только сливки, неприязненно поморщился.
   В воздухе запахло табачным дымом и дорогой ресторанной жратвой. В конце коридора спиной к Абзацу торчал еще один охранник. Судя по его позе, этот парень был профессионалом и даже не думал расслабляться при виде всеобщего веселья. Абзацу даже почудилось, что его оттопыренные уши слегка шевелятся, как тарелки локаторов.
   Этот охранник мешал Абзацу, как никто другой, но убирать его сейчас, чтобы очистить себе путь к отступлению, нельзя: его могли хватиться. «А какой момент, – подумал Абзац, – какой момент! Подойти к нему сзади и свернуть шею прежде, чем он успеет пискнуть…»
   Словно подслушав его мысли, охранник резко обернулся. Абзац сделал ему ручкой и двинулся вперед неуверенной походкой слегка подвыпившего человека. Увы, этого оказалось мало: перекрикивая шум внезапно возобновившего игру оркестра, охранник вежливо, но непреклонно потребовал предъявить приглашение.
   – Черт подери, – сказал ему Абзац, – сколько можно?! Это уже просто смешно…
   На разные лады повторяя, как ему смешно и насколько нелеп этот «паспортный режим», он долго рылся в карманах и наконец сунул охраннику под нос свое помятое и даже слегка надорванное приглашение. Тот все так же вежливо извинился и вернулся на прежнюю позицию. Прямо напротив него, над входом в банкетный зал, Абзац заметил немигающий красный глазок следящей телекамеры, и это ему не понравилось. Похоже было на то, что отступать придется напролом, оставляя на каждом выступе стены клочья собственной шкуры. Конечно, рисковать Абзацу было не впервой, но он начал опасаться, что на все понатыканные здесь рогатки и колючки его шкуры может не хватить.
   У входа в зал он остановился. Здесь царило пьяное оживление, там и сям стояли кучки курильщиков, живо обсуждая какие-то свои проблемы, сплетничая и волочась за наряженными в вечерние платья и бриллианты женщинами. Обнаженные плечи и спины женщин, казалось, светились в табачном дыму собственным жемчужным светом, их хрипловатый смех приятно щекотал нервы.
   Чувствуя на своей спине тяжелый взгляд охранника, Абзац рассеянно похлопал себя по карманам, достал сигареты и, закуривая на ходу, свернул налево, к туалетам.
   В мужском туалете было на удивление пусто, чисто и сухо. Абзац шагнул к умывальникам, но тут дверь за его спиной с шумом распахнулась, и в туалет вошел какой-то невысокий толстяк с огромной сверкающей лысиной и восточными чертами лица. Отдуваясь, напевая под нос какой-то попсовый мотивчик и на ходу расстегивая брюки, он устремился к ближайшему писсуару. Абзац нырнул в кабинку, прикрыл дверь и стал через оставленную щелочку наблюдать за толстяком.