Страница:
— Лучше бы ты вспомнил, какое торжество у Ирины.
— Я же говорил вам, вспомнить этого я не могу. Вот возьму флаг и с флагом в руках приеду к ней, поздравлю с праздником.
— Твое настроение мне, конечно же, нравится. В другое время я, возможно, хохотнул бы вместе с тобой, постарался тебя подначить, раззадорить, но, поверь, Глеб, мне не до шуток.
— Все, Федор Филиппович, понял, я серьезен, как фокусник во время сеанса. Знаете, они ведь обманывают зрителя с очень серьезным выражением лица. Если маги арены начнут улыбаться, хихикать, то ощущение фокуса исчезает. Я становлюсь серьезным, — Глеб провел ладонями по лицу, и, действительно, выражение губ, глаз, бровей изменилось мгновенно. Он стал сосредоточенным, похожим на минера, держащего в руках проводки, которые нужно соединить, и тогда произойдет взрыв где-то далеко, не рядом, но взрыв будет ужасной силы. А еще Глеб стал похож на хирурга со скальпелем в руке, готовым начать операцию. Все эти сравнения пронеслись в голове генерала Потапчука как вихрь.
Глеб сам развернул первую папку и подвинул ее к Потапчуку.
— Давайте по порядку, излагайте, — и взглянул на часы, хотя прекрасно, с точностью до двух минут, мог сказать, который сейчас час.
— Значит, смотри, — генерал Потапчук профессионально, как хирург хирургу, принялся объяснять Слепому суть дела. — Вот заключение баллистической экспертизы. Оружие было с глушителем, вот марка оружия. В розыске оно не числится, нигде не засвечено. Можешь почитать заключение патологоанатома, ему я доверяю больше, чем себе. Этого доктора я знаю лет пятнадцать, он профессионал, если что-то утверждает, ему можно верить на сто процентов. И баллисты толковые работали. Вот копии допросов, биографии, список фигурантов, проходящих по делу. Может быть, у прокуратуры есть что-то, чем они на сегодняшний день не хотят делиться с ФСБ; возможно, у МУРовцев что-то есть, но они держат козыри на руках…
— А вы? — задал вопрос Глеб.
— Что я?
— Надеюсь, вы им тоже свои козыри пока не только не показывали, но и блефовали?
— Ты прав. О том, что ты был в Витебске, знает лишь директор ФСБ и генерал-лейтенант Огурцов, а его другие заместители не знают ровным счетом ничего.
— Как вы сказали фамилия?
— Огурцов.
— Это что, тот, который любит пресс-конференции давать?
— Он самый. Получается, что мы с тобой знаем намного больше о Максе Фурье, чем знают в МУРе и прокуратуре.
— Выходит, так, — согласно кивнул Глеб. — А что это за женщина? Откуда она там взялась?
— Она убирала и готовила в тот день, когда приехал Макс Фурье.
Глеб улыбнулся, когда закончил читать копию допроса домработницы и ее дочери.
— Я с Максом Фурье ехал в поезде из Витебска в Москву. Я видел, как его встретил Сергей Максимов, как они загрузились в джип, — Глеб назвал номер и модель, — и уехали. Встретились они вполне радушно, но Макс Фурье вел себя немного странно.
— В каком смысле странно?
— Мне пока трудно определить: то ли он был чем-то сверх меры напуган, то ли чем-то озадачен, в общем, он был дерганый. Для такого профессионала, как он, я имею в виду его журналистскую деятельность, он был слишком зажат. Журналисты такого уровня, как Макс Фурье, ведут себя раскрепощенно, раскованно и независимо.
— У него почти на глазах погиб человек, есть отчего разволноваться.
— Фурье в своей жизни видел крови не меньше, чем я и вы. Он смотрел на происходящее через окуляр камеры. Первым прибежал снимать место взрыва.
— Это еще ни о чем не говорит, это эмоции, наблюдения. Может, у него живот болел, может, обувь тесная. Ведь больной человек будет вести себя не так, как обычно. К примеру, вот у меня, Глеб, болел зуб, я себе места не находил, весь мир для меня был в черно-белых красках. Я срывался на подчиненных, стал невероятно придирчив, цеплялся ко всякой ерунде.
— И сильно вам это помогло, Федор Филиппович?
— Да вообще не помогло. Я это говорю к тому, что на эмоции внимание обращать надо, но зачастую они — следствие какой-нибудь ерунды. Может, у него кошелек в Витебске сперли, может, он часы потерял.
— Часы были у него на руке, а кошелек — в заднем кармане. Так что нет.
— Но причина, сам понимаешь, могла быть самой неожиданной.
— Вот и я о том же, Федор Филиппович, надо искать причину хренового настроения журналиста, вернее, даже не настроения, а состояния.
— Значит, так, Глеб, просмотри документы и думай. Вот фотографии, — генерал вытащил из стопки бумаг тонкую пластиковую папочку. — Посмотри, вот здесь все — как их нашли, как они лежали.
— Отпечатков, естественно, в доме нет?
— Конечно, нет, убийство выполнено профессионально.
— Вы выезжали на место?
— Зачем, там столько людей перевернулось, наследило, что ехать туда смысла не было, да и тела увезли сразу. Там МУР работал, прокуратура, нас подключили не сразу, а после того, как французские представители обратились к директору ФСБ.
— Пардон, Федор Филиппович, посольство или руководство телеканала?
— Посольство, — сказал Потапчук.
— Вы видели бумагу?
— Зачем мне ее видеть, она у директора в кабинете. Мне ее не передавали.
— Где кассеты, блокноты, видеокамера? Все это осталось на месте? Где оно сейчас?
— Кое-что в прокуратуре, кое-что в МУРе, кое-что у нас. Тебе-то зачем?
— Пока просто интересуюсь, а затем, вполне возможно, и понадобится.
— Что тебе понадобится?
Глеб пожал плечами:
— Не знаю.
— Что ты думаешь обо всем этом?
— Ничего определенного.
— Но ты же искал в компьютере информацию?
— Нашел, ну и что из того? Я много чего там нахожу о композиторах, о политиках, о бизнесменах, о журналистах, о проститутках и порнозвездах, об ученых. О ФСБ полным-полно материалов, и даже фамилия ваша там пару раз мелькала.
— Как мелькала?
— Попадалась мне, Федор Филиппович.
— Своей фамилии ты там не находил?
— Фамилию находил, но писали не обо мне. Слава Богу, что пока не обо мне.
Генерал с облегчением вздохнул:
— Я могу оставить тебе эти бумаги, чтобы ты ознакомился, подумал.
— Мне нужны лишь адреса, телефоны, фамилии. Вы хотите, Федор Филиппович, чтобы я поработал над этим делом, нашел тех, кто убил журналистов?
— Да, — сказал генерал, отведя взгляд в пустую чашку, — именно этого я хочу. И этого же хочет генерал-лейтенант Огурцов, об этом мечтает директор ФСБ. Другое дело, обрадует их реальный результат или нет. Но это разговор о другом. Здесь уже начинается политика, а мы с тобой, Глеб, — практики. Наше дело преступников найти, обезвредить, задержать, если удастся.
— А если нет? — задал вопрос Слепой.
Генерал даже не улыбнулся, а заморгал, словно в глаза попал песокчили табачный дым.
— Я сейчас, — Глеб вытащил из принтера лист белой бумаги, сел к столику, принялся быстро выписывать фамилии, адреса, телефоны.
Строчки ложились ровно, цифры были отчетливо прописаны, словно отпечатаны. Генералу всегда нравилось, как красиво, каллиграфическим почерком пишет Глеб Петрович Сиверов.
— Слушай, Глеб Петрович, ты когда срочную службу служил, писарем в штабе не работал?
— Никогда не работал штабным писарем, и вы, Федор Филиппович, это прекрасно знаете. А то, что так красиво пишу, так это вы мне завидуете.
— Честно признаться, да. Завидуешь всегда лишь тому, что сам делать не умеешь и знаешь, что никогда не научишься.
— Если бы захотели, научились бы, это не такая большая наука, не такое сложное искусство. А вот так играть ни вы, ни я никогда не научимся, даже если будем до конца своей жизни по двадцать четыре часа сидеть за инструментом. Слышите, как ведет?
Звучала партия виолончели. Генерал не стал морщиться, понимая, что этим разозлит Глеба. Он почти минуту сидел, прислушиваясь к игре музыканта.
— Да, красиво, — сказал Потапчук и постучал пальцем по пустой колбе.
— Еще кофе?
— Если тебя, конечно, не затруднит.
— Любой каприз, Федор Филиппович.
— Опять шутить начал? Я тебя понимаю, к торжеству готовишься, но, самое интересное, что даже не знаешь к какому.
— Возможно, это у меня в первый раз — приглашают на праздник, а я не знаю, что за праздник, что в таких ситуациях надевают.
— Думаю, Ирина обрадуется, в каком бы виде ты ни появился перед ее светлым взором.
— О, Федор Филиппович, вы женщин конечно же знаете лучше меня, но Ирину я знаю лучше, для нее мой наряд не важен.
Глеб исписал всю страницу, перевернул и продолжил делать выписки на обратной стороне. Закурил. Генерал Потапчук тоже поджег сигарету.
— Ну, что скажешь?
— Ничего пока, Федор Филиппович, не скажу.
— Не хочешь говорить?
— Не уверен.
Глеб взял бумаги, раздавил сигарету в пепельнице и принялся их перебирать. Генерал следил за его руками, за взглядом:
— Что ты ищешь, может, я смогу подсказать?
— Смотрю, ни прокуратура, ни МУР и даже ваши сотрудники не дают перечня похищенного из квартиры Сергея Максимова.
— Ничего не украли.
Глеб загадочно улыбнулся:
— Вы уверены, что ничего?
— Судя по опросам, ровным счетом ничего. Деньги, кредитки, видеокамеры, кассеты, видеомагнитофон, компьютер, диски — все вроде бы на месте. Их просто убили. Хотя я, Глеб, понимаю, ни за что, просто за голубые глазки двух мужчин никто убивать не станет.
— Если произошла элементарная ошибка?
— Ошиблись жертвой?
— Зашел наемный убийца, хотя, насколько я понимаю, убийц было несколько, два или три.
— Все может быть. Если бы были отпечатки, то…
— Если бы да кабы, — произнес Глеб. — А мне вот кажется, что кое-чего недостает. Но мне надо это проверить. Федор Филиппович, мы можем попасть в квартиру?
Генерал Потапчук на мгновение задумался:
— Если надо, то почему бы и нет? В конце концов, я какой-никакой руководитель, курирую это дело, мне подчиняются. Так что, полагаю, можем попасть.
— Завтра с утра.
— Можно и завтра с утра, — кивнул генерал. — Ну где же твой кофе хваленый, вкусный, ароматный, крепкий?
— Все будет исполнено в лучшем виде, — Глеб легко поднялся с кресла. Через минуту он поставил на стол, на пробковое донышко, колбу с кофе.
Они выпили по чашке, поглядывая друг на друга.
— Мне кажется, Глеб, ты что-то недоговариваешь.
— Недоговариваю, — признался Слепой, — но лишь по той причине, что не хочу вас интриговать прежде времени. А вот завтра, если все так, как я полагаю, у меня может появиться результат.
— Какой ты быстрый, — хмыкнул Потапчук, поджав тонкие губы. — Так у тебя все быстро и легко. МУРовцы работали, старались, землю рыли, следователи из прокуратуры тоже проявляют рвение, несвойственное им, мои ребята стараются — ответа нет, а ты вот так быстро!
— Знаете, Федор Филиппович, мне известно немного больше, чем сотрудникам правоохранительных органов. Ведь я был в Витебске, возвращался в поезде вместе с Максом Фурье, видел Сергея Максимова на Белорусском вокзале. В общем, я знаю предысторию, знаю, что произошло там. Есть у меня одно соображение насчет Макса Фурье, но оно странное.
— Говори, Глеб.
— Мне кажется, что не так он прост, как мы о нем думаем, и даже не так прост, как хотел казаться.
— Не совсем въезжаю в твои рассуждения, конкретизируй.
— Если быть конкретным, то это лишь версия, предположение, которое строится на наблюдении за ним, на моих личных воспоминаниях и, может быть, даже на моей интуиции, хотя я понимаю, все это к делу не подошьешь и на стол перед замдиректора не положишь. А Огурцову все мои измышления, впрочем, как и вам, Федор Филиппович, будут просто по барабану.
— Ты говори факты, а не философствуй.
— Фактов у меня, к сожалению, нет. Но мне кажется, что Макс Фурье — не просто журналист-телевизионщик, мне думается, что он выполнял задание и скорее всего за ним стоит организация. Полагаю, это не террористическая организация, а…
— Ты хочешь сказать, он еще и работал на французскую разведку? — Глеб вместо ответа медленно кивнул. — Ну ты, брат, смелую версию высказываешь. Если бы это было так… Хотя, погоди, а почему бы, собственно, и нет? Давай, давай дальше.
— Все, — коротко обронил Глеб. — Дальше, как говорится, сплошной туман. Мне нужно побывать в квартире.
— Хорошо, это я устрою. Тебе нужны документы?
— Да, я хочу отсканировать снимки.
— Пожалуйста. Только сам понимаешь, эти материалы никуда не должны…
— Все я понимаю, что вы, Федор Филиппович, на воду дуть принялись? Разве я когда-нибудь организовывал несанкционированную утечку?
— Сам понимаешь, береженого Бог бережет. И так непонятно, кто сливает информацию журналистам. Иногда мне кажется, эти мерзавцы знают больше нас.
Глеб рассмеялся:
— У них работа такая, Федор Филиппович, они, даже если что-то и придумают, обстряпают все так, что выглядит написанное как чистая правда, как исповедь. Вы же знаете не хуже меня, правда, всегда в деталях, в интонациях, в маленьких штрихах. Вот дети, в отличие от взрослых, воспринимают мир иначе: они запоминают не общее, не праздник, не количество демонстрантов, колонн, надписи на транспарантах, а какие-то совершенно другие вещи, маленькие и незначительные для взрослых, а для ребенка невероятно выразительные и важные.
— Ну вот ты опять бросился в теорию. Знаю я о деталях. Детали, — генерал поднял палец, — это всегда подсказка, путь к постижению истины.
— О, — улыбнулся Глеб, — вы заговорили как поэт.
— Какой к черту поэт, я пять слов зарифмовать не могу, для меня стихосложение хуже высшей математики.
— Вот в том-то и дело, надо искать детали. Будут детали, будут подсказки, и дело станет прозрачным, ясным, как вода в стакане без узоров. Здесь все как вот в этой чашке: пар, аромат и черный непрозрачный напиток. Дна не видно, виден лишь объем чашки.
— Хорошо, — сказал генерал, отставляя чашку и глядя на дно, словно там была подсказка, — давай расстанемся до завтра. На пейджер сброшу тебе время, встретимся во дворе.
Глеб кивнул.
Генерал аккуратнейшим образом, после того как Глеб отсканировал нужные ему материалы, все сложил, расправил тесемки и, перевязав папки, спрятал их в портфель.
— Я бы вас проводил.
— Не надо, — учтиво предупредил Федор Филиппович, — я не такой древний, спущусь и сам доберусь до машины, не волнуйся.
Потапчук неторопливо оделся, подхватил портфель, зонт. Глеб открыл дверь, генерал кивнул на прощание и пошел по лестнице к выходу.
Глеб сел к экрану компьютера и принялся рассматривать отсканированные снимки. Сбросил все на диск, спрятал его, стер снимки из памяти компьютера и, накинув серую куртку, тоже пошел на улицу.
Через пятьдесят минут он уже подъезжал к загородному дому. На заднем сиденье лежал букет цветов, большой и пышный. Цветы были подобраны очень изящно, хотя на первый взгляд букет выглядел бесформенным.
ГЛАВА 15
— Я же говорил вам, вспомнить этого я не могу. Вот возьму флаг и с флагом в руках приеду к ней, поздравлю с праздником.
— Твое настроение мне, конечно же, нравится. В другое время я, возможно, хохотнул бы вместе с тобой, постарался тебя подначить, раззадорить, но, поверь, Глеб, мне не до шуток.
— Все, Федор Филиппович, понял, я серьезен, как фокусник во время сеанса. Знаете, они ведь обманывают зрителя с очень серьезным выражением лица. Если маги арены начнут улыбаться, хихикать, то ощущение фокуса исчезает. Я становлюсь серьезным, — Глеб провел ладонями по лицу, и, действительно, выражение губ, глаз, бровей изменилось мгновенно. Он стал сосредоточенным, похожим на минера, держащего в руках проводки, которые нужно соединить, и тогда произойдет взрыв где-то далеко, не рядом, но взрыв будет ужасной силы. А еще Глеб стал похож на хирурга со скальпелем в руке, готовым начать операцию. Все эти сравнения пронеслись в голове генерала Потапчука как вихрь.
Глеб сам развернул первую папку и подвинул ее к Потапчуку.
— Давайте по порядку, излагайте, — и взглянул на часы, хотя прекрасно, с точностью до двух минут, мог сказать, который сейчас час.
— Значит, смотри, — генерал Потапчук профессионально, как хирург хирургу, принялся объяснять Слепому суть дела. — Вот заключение баллистической экспертизы. Оружие было с глушителем, вот марка оружия. В розыске оно не числится, нигде не засвечено. Можешь почитать заключение патологоанатома, ему я доверяю больше, чем себе. Этого доктора я знаю лет пятнадцать, он профессионал, если что-то утверждает, ему можно верить на сто процентов. И баллисты толковые работали. Вот копии допросов, биографии, список фигурантов, проходящих по делу. Может быть, у прокуратуры есть что-то, чем они на сегодняшний день не хотят делиться с ФСБ; возможно, у МУРовцев что-то есть, но они держат козыри на руках…
— А вы? — задал вопрос Глеб.
— Что я?
— Надеюсь, вы им тоже свои козыри пока не только не показывали, но и блефовали?
— Ты прав. О том, что ты был в Витебске, знает лишь директор ФСБ и генерал-лейтенант Огурцов, а его другие заместители не знают ровным счетом ничего.
— Как вы сказали фамилия?
— Огурцов.
— Это что, тот, который любит пресс-конференции давать?
— Он самый. Получается, что мы с тобой знаем намного больше о Максе Фурье, чем знают в МУРе и прокуратуре.
— Выходит, так, — согласно кивнул Глеб. — А что это за женщина? Откуда она там взялась?
— Она убирала и готовила в тот день, когда приехал Макс Фурье.
Глеб улыбнулся, когда закончил читать копию допроса домработницы и ее дочери.
— Я с Максом Фурье ехал в поезде из Витебска в Москву. Я видел, как его встретил Сергей Максимов, как они загрузились в джип, — Глеб назвал номер и модель, — и уехали. Встретились они вполне радушно, но Макс Фурье вел себя немного странно.
— В каком смысле странно?
— Мне пока трудно определить: то ли он был чем-то сверх меры напуган, то ли чем-то озадачен, в общем, он был дерганый. Для такого профессионала, как он, я имею в виду его журналистскую деятельность, он был слишком зажат. Журналисты такого уровня, как Макс Фурье, ведут себя раскрепощенно, раскованно и независимо.
— У него почти на глазах погиб человек, есть отчего разволноваться.
— Фурье в своей жизни видел крови не меньше, чем я и вы. Он смотрел на происходящее через окуляр камеры. Первым прибежал снимать место взрыва.
— Это еще ни о чем не говорит, это эмоции, наблюдения. Может, у него живот болел, может, обувь тесная. Ведь больной человек будет вести себя не так, как обычно. К примеру, вот у меня, Глеб, болел зуб, я себе места не находил, весь мир для меня был в черно-белых красках. Я срывался на подчиненных, стал невероятно придирчив, цеплялся ко всякой ерунде.
— И сильно вам это помогло, Федор Филиппович?
— Да вообще не помогло. Я это говорю к тому, что на эмоции внимание обращать надо, но зачастую они — следствие какой-нибудь ерунды. Может, у него кошелек в Витебске сперли, может, он часы потерял.
— Часы были у него на руке, а кошелек — в заднем кармане. Так что нет.
— Но причина, сам понимаешь, могла быть самой неожиданной.
— Вот и я о том же, Федор Филиппович, надо искать причину хренового настроения журналиста, вернее, даже не настроения, а состояния.
— Значит, так, Глеб, просмотри документы и думай. Вот фотографии, — генерал вытащил из стопки бумаг тонкую пластиковую папочку. — Посмотри, вот здесь все — как их нашли, как они лежали.
— Отпечатков, естественно, в доме нет?
— Конечно, нет, убийство выполнено профессионально.
— Вы выезжали на место?
— Зачем, там столько людей перевернулось, наследило, что ехать туда смысла не было, да и тела увезли сразу. Там МУР работал, прокуратура, нас подключили не сразу, а после того, как французские представители обратились к директору ФСБ.
— Пардон, Федор Филиппович, посольство или руководство телеканала?
— Посольство, — сказал Потапчук.
— Вы видели бумагу?
— Зачем мне ее видеть, она у директора в кабинете. Мне ее не передавали.
— Где кассеты, блокноты, видеокамера? Все это осталось на месте? Где оно сейчас?
— Кое-что в прокуратуре, кое-что в МУРе, кое-что у нас. Тебе-то зачем?
— Пока просто интересуюсь, а затем, вполне возможно, и понадобится.
— Что тебе понадобится?
Глеб пожал плечами:
— Не знаю.
— Что ты думаешь обо всем этом?
— Ничего определенного.
— Но ты же искал в компьютере информацию?
— Нашел, ну и что из того? Я много чего там нахожу о композиторах, о политиках, о бизнесменах, о журналистах, о проститутках и порнозвездах, об ученых. О ФСБ полным-полно материалов, и даже фамилия ваша там пару раз мелькала.
— Как мелькала?
— Попадалась мне, Федор Филиппович.
— Своей фамилии ты там не находил?
— Фамилию находил, но писали не обо мне. Слава Богу, что пока не обо мне.
Генерал с облегчением вздохнул:
— Я могу оставить тебе эти бумаги, чтобы ты ознакомился, подумал.
— Мне нужны лишь адреса, телефоны, фамилии. Вы хотите, Федор Филиппович, чтобы я поработал над этим делом, нашел тех, кто убил журналистов?
— Да, — сказал генерал, отведя взгляд в пустую чашку, — именно этого я хочу. И этого же хочет генерал-лейтенант Огурцов, об этом мечтает директор ФСБ. Другое дело, обрадует их реальный результат или нет. Но это разговор о другом. Здесь уже начинается политика, а мы с тобой, Глеб, — практики. Наше дело преступников найти, обезвредить, задержать, если удастся.
— А если нет? — задал вопрос Слепой.
Генерал даже не улыбнулся, а заморгал, словно в глаза попал песокчили табачный дым.
— Я сейчас, — Глеб вытащил из принтера лист белой бумаги, сел к столику, принялся быстро выписывать фамилии, адреса, телефоны.
Строчки ложились ровно, цифры были отчетливо прописаны, словно отпечатаны. Генералу всегда нравилось, как красиво, каллиграфическим почерком пишет Глеб Петрович Сиверов.
— Слушай, Глеб Петрович, ты когда срочную службу служил, писарем в штабе не работал?
— Никогда не работал штабным писарем, и вы, Федор Филиппович, это прекрасно знаете. А то, что так красиво пишу, так это вы мне завидуете.
— Честно признаться, да. Завидуешь всегда лишь тому, что сам делать не умеешь и знаешь, что никогда не научишься.
— Если бы захотели, научились бы, это не такая большая наука, не такое сложное искусство. А вот так играть ни вы, ни я никогда не научимся, даже если будем до конца своей жизни по двадцать четыре часа сидеть за инструментом. Слышите, как ведет?
Звучала партия виолончели. Генерал не стал морщиться, понимая, что этим разозлит Глеба. Он почти минуту сидел, прислушиваясь к игре музыканта.
— Да, красиво, — сказал Потапчук и постучал пальцем по пустой колбе.
— Еще кофе?
— Если тебя, конечно, не затруднит.
— Любой каприз, Федор Филиппович.
— Опять шутить начал? Я тебя понимаю, к торжеству готовишься, но, самое интересное, что даже не знаешь к какому.
— Возможно, это у меня в первый раз — приглашают на праздник, а я не знаю, что за праздник, что в таких ситуациях надевают.
— Думаю, Ирина обрадуется, в каком бы виде ты ни появился перед ее светлым взором.
— О, Федор Филиппович, вы женщин конечно же знаете лучше меня, но Ирину я знаю лучше, для нее мой наряд не важен.
Глеб исписал всю страницу, перевернул и продолжил делать выписки на обратной стороне. Закурил. Генерал Потапчук тоже поджег сигарету.
— Ну, что скажешь?
— Ничего пока, Федор Филиппович, не скажу.
— Не хочешь говорить?
— Не уверен.
Глеб взял бумаги, раздавил сигарету в пепельнице и принялся их перебирать. Генерал следил за его руками, за взглядом:
— Что ты ищешь, может, я смогу подсказать?
— Смотрю, ни прокуратура, ни МУР и даже ваши сотрудники не дают перечня похищенного из квартиры Сергея Максимова.
— Ничего не украли.
Глеб загадочно улыбнулся:
— Вы уверены, что ничего?
— Судя по опросам, ровным счетом ничего. Деньги, кредитки, видеокамеры, кассеты, видеомагнитофон, компьютер, диски — все вроде бы на месте. Их просто убили. Хотя я, Глеб, понимаю, ни за что, просто за голубые глазки двух мужчин никто убивать не станет.
— Если произошла элементарная ошибка?
— Ошиблись жертвой?
— Зашел наемный убийца, хотя, насколько я понимаю, убийц было несколько, два или три.
— Все может быть. Если бы были отпечатки, то…
— Если бы да кабы, — произнес Глеб. — А мне вот кажется, что кое-чего недостает. Но мне надо это проверить. Федор Филиппович, мы можем попасть в квартиру?
Генерал Потапчук на мгновение задумался:
— Если надо, то почему бы и нет? В конце концов, я какой-никакой руководитель, курирую это дело, мне подчиняются. Так что, полагаю, можем попасть.
— Завтра с утра.
— Можно и завтра с утра, — кивнул генерал. — Ну где же твой кофе хваленый, вкусный, ароматный, крепкий?
— Все будет исполнено в лучшем виде, — Глеб легко поднялся с кресла. Через минуту он поставил на стол, на пробковое донышко, колбу с кофе.
Они выпили по чашке, поглядывая друг на друга.
— Мне кажется, Глеб, ты что-то недоговариваешь.
— Недоговариваю, — признался Слепой, — но лишь по той причине, что не хочу вас интриговать прежде времени. А вот завтра, если все так, как я полагаю, у меня может появиться результат.
— Какой ты быстрый, — хмыкнул Потапчук, поджав тонкие губы. — Так у тебя все быстро и легко. МУРовцы работали, старались, землю рыли, следователи из прокуратуры тоже проявляют рвение, несвойственное им, мои ребята стараются — ответа нет, а ты вот так быстро!
— Знаете, Федор Филиппович, мне известно немного больше, чем сотрудникам правоохранительных органов. Ведь я был в Витебске, возвращался в поезде вместе с Максом Фурье, видел Сергея Максимова на Белорусском вокзале. В общем, я знаю предысторию, знаю, что произошло там. Есть у меня одно соображение насчет Макса Фурье, но оно странное.
— Говори, Глеб.
— Мне кажется, что не так он прост, как мы о нем думаем, и даже не так прост, как хотел казаться.
— Не совсем въезжаю в твои рассуждения, конкретизируй.
— Если быть конкретным, то это лишь версия, предположение, которое строится на наблюдении за ним, на моих личных воспоминаниях и, может быть, даже на моей интуиции, хотя я понимаю, все это к делу не подошьешь и на стол перед замдиректора не положишь. А Огурцову все мои измышления, впрочем, как и вам, Федор Филиппович, будут просто по барабану.
— Ты говори факты, а не философствуй.
— Фактов у меня, к сожалению, нет. Но мне кажется, что Макс Фурье — не просто журналист-телевизионщик, мне думается, что он выполнял задание и скорее всего за ним стоит организация. Полагаю, это не террористическая организация, а…
— Ты хочешь сказать, он еще и работал на французскую разведку? — Глеб вместо ответа медленно кивнул. — Ну ты, брат, смелую версию высказываешь. Если бы это было так… Хотя, погоди, а почему бы, собственно, и нет? Давай, давай дальше.
— Все, — коротко обронил Глеб. — Дальше, как говорится, сплошной туман. Мне нужно побывать в квартире.
— Хорошо, это я устрою. Тебе нужны документы?
— Да, я хочу отсканировать снимки.
— Пожалуйста. Только сам понимаешь, эти материалы никуда не должны…
— Все я понимаю, что вы, Федор Филиппович, на воду дуть принялись? Разве я когда-нибудь организовывал несанкционированную утечку?
— Сам понимаешь, береженого Бог бережет. И так непонятно, кто сливает информацию журналистам. Иногда мне кажется, эти мерзавцы знают больше нас.
Глеб рассмеялся:
— У них работа такая, Федор Филиппович, они, даже если что-то и придумают, обстряпают все так, что выглядит написанное как чистая правда, как исповедь. Вы же знаете не хуже меня, правда, всегда в деталях, в интонациях, в маленьких штрихах. Вот дети, в отличие от взрослых, воспринимают мир иначе: они запоминают не общее, не праздник, не количество демонстрантов, колонн, надписи на транспарантах, а какие-то совершенно другие вещи, маленькие и незначительные для взрослых, а для ребенка невероятно выразительные и важные.
— Ну вот ты опять бросился в теорию. Знаю я о деталях. Детали, — генерал поднял палец, — это всегда подсказка, путь к постижению истины.
— О, — улыбнулся Глеб, — вы заговорили как поэт.
— Какой к черту поэт, я пять слов зарифмовать не могу, для меня стихосложение хуже высшей математики.
— Вот в том-то и дело, надо искать детали. Будут детали, будут подсказки, и дело станет прозрачным, ясным, как вода в стакане без узоров. Здесь все как вот в этой чашке: пар, аромат и черный непрозрачный напиток. Дна не видно, виден лишь объем чашки.
— Хорошо, — сказал генерал, отставляя чашку и глядя на дно, словно там была подсказка, — давай расстанемся до завтра. На пейджер сброшу тебе время, встретимся во дворе.
Глеб кивнул.
Генерал аккуратнейшим образом, после того как Глеб отсканировал нужные ему материалы, все сложил, расправил тесемки и, перевязав папки, спрятал их в портфель.
— Я бы вас проводил.
— Не надо, — учтиво предупредил Федор Филиппович, — я не такой древний, спущусь и сам доберусь до машины, не волнуйся.
Потапчук неторопливо оделся, подхватил портфель, зонт. Глеб открыл дверь, генерал кивнул на прощание и пошел по лестнице к выходу.
Глеб сел к экрану компьютера и принялся рассматривать отсканированные снимки. Сбросил все на диск, спрятал его, стер снимки из памяти компьютера и, накинув серую куртку, тоже пошел на улицу.
Через пятьдесят минут он уже подъезжал к загородному дому. На заднем сиденье лежал букет цветов, большой и пышный. Цветы были подобраны очень изящно, хотя на первый взгляд букет выглядел бесформенным.
ГЛАВА 15
В семь утра пейджер принес Сиверову сообщение, что генерал Потапчук ждет его в девять тридцать.
В девять двадцать пять серебристый «БМВ» остановился в соседнем дворе, а через пять минут Глеб уже стоял возле нужного подъезда. На нем была серая куртка, берет, черные джинсы, кроссовки, на куртке темнели капельки дождя. Потапчук был в плаще и кепке.
Они не поздоровались за руку, как всегда при встрече, а лишь кивнули друг другу.
— Пойдем, — сказал генерал, открывая дверь подъезда. Потапчук шел впереди, Глеб следовал за ним.
На площадке они остановились. Федор Филиппович абсолютно спокойно сорвал с двери бумажки с печатями, открыл дверь и вошел в квартиру.
— Какой неприятный запах!
— Да, воздух застоялся, — произнес Глеб, извлекая из кармана куртки бумажный конверт, натягивая на руки тонкие прозрачные перчатки.
Потапчук посмотрел на него с удивлением, даже брови над серыми глазами приподнялись.
— Что это ты, словно вор?
— Ничего, — ответил Сиверов, — не люблю оставлять следов. Вы присядьте, Федор Филиппович, Сколько у нас времени?
— Сколько тебе надо, столько и есть.
— Надеюсь, сюда никто не придет?
— Если и придут, то я никого не пущу, — сказал генерал с улыбкой.
Глеб начал осмотр квартиры. Он действовал методично и очень профессионально, генерал догадался, его агент по кличке Слепой работает не наугад, а целенаправленно. Он не выдвигал мелкие ящички, не рылся на стеллажах, а открывал лишь шкафы, заглядывал на антресоли, взбираясь на стремянке на последнюю ступеньку, смотрел на шкафах, под диванами, под креслами, кроватями, даже вышел на балкон.
— Где камеры?
— Камеры пришлось отдать, одну и вторую. Камеры — собственность телеканала.
— А где личная камера Макса Фурье?
— Тоже отдана.
— Понятно. Последнюю кассету из камеры француза достали?
Генерал Потапчук задумался, вытащил трубку мобильного телефона и быстро набрал номер.
— Потапчук говорит, — произнес он в трубку, — подполковника Григорьева мне.
— …
— Ага, добрый день. Меня интересует вот что: кассеты, отснятые Максом Фурье, где?
— У нас.
— Очень хорошо. К двенадцати ноль-ноль их копии должны быть у меня. Я сейчас отправлю в МУР водителя. Вы меня поняли?
— …
— Мой водитель подъедет, он представится, покажет документы. Записи нужны мне.
— …
— Кассеты будут, — сказал генерал после того, как позвонил своему водителю и черная «Волга» покинула двор.
Глеб осматривал квартиру не более получаса, затем сел в кресло, достал из кармана сигареты, вытряхнул из пачки одну и предложил генералу:
— Закурим, Федор Филиппович?
— Ты соблазнитель, Глеб. Только ты мне расскажи, что ты так упорно искал. Вещь эта, судя по всему, не маленькая.
— Не маленькая, где-то семьдесят на восемьдесят сантиметров.
— Чемодан или сумка?
— Мимо, Федор Филиппович.
— Что же тогда?
— Сегодня вечером я вам скажу. Надеюсь, вы меня проведаете часиков в девять?
— Будет сделано, — угодливо и почти подобострастно сказал генерал. Глеб понял, что генерал ФСБ Федор Филиппович подшучивает.
И в тон ему Глеб сказал:
— Кофе будет свежий и непременно горячий.
— Идет, — ответил Потапчук.
Они выкурили по сигарете, стряхивая пепел в пустую пачку. Глеб сидел в перчатках. Он снял их лишь на лестничной площадке.
— Вас подвезти, Федор Филиппович?
— Буду признателен.
На этот раз Потапчук изменил своей привычке, на заднее сиденье садиться не стал, а устроился рядом с Глебом.
— Музыку? — спросил Сиверов, прикоснувшись к клавише лазерного проигрывателя.
— Уволь, не хочу.
— Больше предложить нечего. А может, все-таки с музыкой помчимся?
— Ладно, валяй, с тобой легче согласиться, чем отказывать.
— Вот это мне нравится, — Глеб вдавил клавишу, зазвучала негромкая музыка.
— Труба, что ли? — предположил Потапчук.
— Нет, не труба, а саксофон.
— Саксофон, труба, какая разница?
— И пулемет, и винтовка убивают, а разница между ними, Федор Филиппович, огромная.
— Ой ли? Убитому разницы нет, из чего бы его ни пристрелили.
Глеб довез Потапчука до конторы, даже не довез, а домчал. Но к служебному входу подъезжать не стал, затормозил прямо у парадного.
— Все, до встречи, — произнес Потапчук, выбираясь из машины.
Он не успел сделать и десяти шагов, как автомобиля Глеба уже не было.
«Летает как бешеный. Не хотелось бы мне, чтобы Глеб работал у меня водителем, с ним до инфаркта один шаг», — беззлобно подумал генерал, показывая свое удостоверение дежурному.
Он прошел в кабинет. Помощник улыбнулся на приветствие Потапчука, вскочил из-за стола и включил мышкой экран компьютера.
— Вас спрашивал генерал-лейтенант…
— Знаю какой, — не дослушав, обронил Потапчук. — Когда?
— Как только появитесь.
— Хорошо, дорогой, — абсолютно неофициальным тоном произнес Потапчук, заходя в свой кабинет.
Через две минуты с кожаной папкой в руках и хмурым, сосредоточенным лицом он проходил через приемную. Федор Филиппович наперед знал все, что ему скажет генерал-лейтенант Огурцов: тот будет нервничать, требовать результаты. Так оно и получилось. Не успел Федор Филиппович переступить порог кабинета своего шефа, как тот поднялся из-за стола. На заместителе директора ФСБ была белая рубашка, галстук в тон пиджака. Бесцветные брови сведены к переносице. Под бровями зловеще сверкали глаза.
— Ну, Федор Филиппович, присаживайтесь, — с ходу, даже не поздоровавшись, начал Огурцов.
Потапчук сел, положил перед собой папку, извлек из кармана пиджака авторучку и посмотрел на шефа.
— Чем порадуете? Я вас с утра разыскивал. На шестнадцать ноль-ноль у меня назначена пресс-конференция. Естественно, меня станут теребить.
— Результатов пока нет, — коротко доложил Потапчук.
— Как это нет? Чем же вы занимаетесь и ваши люди? Нам нужен результат, — генерал-лейтенант принялся рассуждать о долге, чести и тому подобной дребедени, от которой у Потапчука завяли уши и, как ему показалось, начал даже поднывать только недавно вылеченный Яковом Наумовичем Кучером зуб.
«Ну когда же ты в конце концов угомонишься? И откуда в тебе столько энергии? Говорить можешь целых двадцать четыре часа в сутки!»
— Вы меня слушаете?
— Да-да, конечно! — промолвил генерал Потапчук.
— Вы записывайте все, что я вам говорю.
— Пока на память не жалуюсь.
— Нет, вы все-таки записывайте, — и генерал-лейтенант Огурцов принялся по пунктам задавать вопросы.
Через тридцать минут зазвенел телефон, и генерал-лейтенант схватил трубку.
— Можете быть свободны, — бросил он Потапчуку.
Звонил директор, это Потапчук понял по телефонному аппарату, трубку которого подобострастно прижимал к уху генерал-лейтенант Огурцов.
«Как вы мне все хуже горькой редьки надоели! Ну какой я тебе могу дать результат? Вся надежда на Слепого, он может дать результат. Но с результатом я пойду не к тебе, дорогой ты мой генерал-лейтенант, а пойду прямо к директору и буду разговаривать с ним.»
Потапчук закрылся у себя в кабинете, попросил помощника принести кофе и строго-настрого приказал, чтобы его ни с кем не соединяли и никого к нему в кабинет не пускали.
Глеб без труда отыскал нужный дом, Он припарковал свой серебристый «БМВ» рядом с «жигулями» и «москвичом». В этом доме, судя по машинам, жили люди небогатые, престижных иномарок во дворе не было. Он поднялся на третий этаж, остановился перед квартирой № 27 и позвонил. Он держал палец на кнопке недолго.
— Кто там? — раздался из-за двери голос.
Глеб улыбнулся так, как улыбался лишь женщинам — чуть-чуть застенчиво, но в то же время открыто и искренне.
И дверь, словно бы от его улыбки, открылась. За дверью стояла девушка лет семнадцати.
— Добрый день, — произнес Глеб.
Девушка смутилась. Вроде бы мужчина обыкновенный, но было в нем что-то такое, отчего румянец выступил на щеках у девушки в коротких джинсовых шортах.
— Вам кого? — с придыханием произнесла она и прижалась к стене, приглашая Глеба войти.
— Погодите, погодите, — произнес Сиверов, — может, я ошибся номером, а вы сразу так смело приглашает меня войти?
— Ой, извините, я даже не спросила, кто вы и к кому.
— Мне нужна Свиридова Клавдия Леонидовна.
— Ах, вам нужна мама! Ее нет, она в магазин вышла.
Глеб втянул воздух:
— У вас чем-то вкусным пахнет.
— Да, — кивнула девушка, — мама меня попросила присмотреть, картошка тушится, — она сказала о картошке так, словно там, в маленькой кухоньке, готовилось какое-то невероятное экзотическое блюдо, достойного того, чтобы быть поданным к королевскому столу.
— Жаль, — сказал Глеб.
— Вы по какому вопросу?
— Просто так, поручение к ней одно есть.
— Проходите, она скоро придет.
Глеб вошел в зал. Девушка бросилась убирать с дивана разбросанную одежду: халат, бейсболку, белье. Давно Глеб не бывал в квартирах, таких, как эта. Он безошибочно понял, и, наверное, только идиот не догадался бы, что женщина с дочкой живут одни.
— А вас как зовут? — на «вы» обратился к девушке Глеб.
— Я Светлана.
— А я Федор.
— Какое у вас, Федор, дело? — Светлане перед Глебом было не совсем удобно, словно она в своих легкомысленных шортах вошла в театр или в музей, хотя смотрел мужчина на нее абсолютно спокойно. И возможно, от этого спокойствия румянец то и дело приливал к щекам Светланы. Она уселась на край дивана, забросила ногу за ногу, затем тотчас сменила позу.
— Послушай, Светлана, — вдруг перешел на «ты» Глеб, подался немного вперед, — ты ведь с мамой была?
— Где? — спросила Светлана.
— Тогда, когда приехал Сергей Максимов со своим приятелем — французом?
— Вы журналист, что ли?
— Можно сказать, что журналист. Мы с Сергеем дружили, работали когда-то вместе. Я узнал, что случилось, и расстроился, словно потерял родного брата.
— Да, это ужасно. Там было столько крови, столько крови, ужас какой-то! Я таких кошмаров даже в кино не видела!
— Ладно, Светлана, не думай об этом. Вспомни хорошенько, что ты видела в квартире?
— Когда?
— Не в тот момент, когда вы с мамой пришли, а в первый раз?
— В первый раз? — Светлана задумалась. — Что мы могли видеть? Мы принесли еду, мама поставила меня к плите — разогревать, затем я мыла окна, а мама продолжала готовить.
— Вещи какие-нибудь ты помнишь?
— В смысле?
— С какими вещами в руках вошли в квартиру Сергей и француз?
В девять двадцать пять серебристый «БМВ» остановился в соседнем дворе, а через пять минут Глеб уже стоял возле нужного подъезда. На нем была серая куртка, берет, черные джинсы, кроссовки, на куртке темнели капельки дождя. Потапчук был в плаще и кепке.
Они не поздоровались за руку, как всегда при встрече, а лишь кивнули друг другу.
— Пойдем, — сказал генерал, открывая дверь подъезда. Потапчук шел впереди, Глеб следовал за ним.
На площадке они остановились. Федор Филиппович абсолютно спокойно сорвал с двери бумажки с печатями, открыл дверь и вошел в квартиру.
— Какой неприятный запах!
— Да, воздух застоялся, — произнес Глеб, извлекая из кармана куртки бумажный конверт, натягивая на руки тонкие прозрачные перчатки.
Потапчук посмотрел на него с удивлением, даже брови над серыми глазами приподнялись.
— Что это ты, словно вор?
— Ничего, — ответил Сиверов, — не люблю оставлять следов. Вы присядьте, Федор Филиппович, Сколько у нас времени?
— Сколько тебе надо, столько и есть.
— Надеюсь, сюда никто не придет?
— Если и придут, то я никого не пущу, — сказал генерал с улыбкой.
Глеб начал осмотр квартиры. Он действовал методично и очень профессионально, генерал догадался, его агент по кличке Слепой работает не наугад, а целенаправленно. Он не выдвигал мелкие ящички, не рылся на стеллажах, а открывал лишь шкафы, заглядывал на антресоли, взбираясь на стремянке на последнюю ступеньку, смотрел на шкафах, под диванами, под креслами, кроватями, даже вышел на балкон.
— Где камеры?
— Камеры пришлось отдать, одну и вторую. Камеры — собственность телеканала.
— А где личная камера Макса Фурье?
— Тоже отдана.
— Понятно. Последнюю кассету из камеры француза достали?
Генерал Потапчук задумался, вытащил трубку мобильного телефона и быстро набрал номер.
— Потапчук говорит, — произнес он в трубку, — подполковника Григорьева мне.
— …
— Ага, добрый день. Меня интересует вот что: кассеты, отснятые Максом Фурье, где?
— У нас.
— Очень хорошо. К двенадцати ноль-ноль их копии должны быть у меня. Я сейчас отправлю в МУР водителя. Вы меня поняли?
— …
— Мой водитель подъедет, он представится, покажет документы. Записи нужны мне.
— …
— Кассеты будут, — сказал генерал после того, как позвонил своему водителю и черная «Волга» покинула двор.
Глеб осматривал квартиру не более получаса, затем сел в кресло, достал из кармана сигареты, вытряхнул из пачки одну и предложил генералу:
— Закурим, Федор Филиппович?
— Ты соблазнитель, Глеб. Только ты мне расскажи, что ты так упорно искал. Вещь эта, судя по всему, не маленькая.
— Не маленькая, где-то семьдесят на восемьдесят сантиметров.
— Чемодан или сумка?
— Мимо, Федор Филиппович.
— Что же тогда?
— Сегодня вечером я вам скажу. Надеюсь, вы меня проведаете часиков в девять?
— Будет сделано, — угодливо и почти подобострастно сказал генерал. Глеб понял, что генерал ФСБ Федор Филиппович подшучивает.
И в тон ему Глеб сказал:
— Кофе будет свежий и непременно горячий.
— Идет, — ответил Потапчук.
Они выкурили по сигарете, стряхивая пепел в пустую пачку. Глеб сидел в перчатках. Он снял их лишь на лестничной площадке.
— Вас подвезти, Федор Филиппович?
— Буду признателен.
На этот раз Потапчук изменил своей привычке, на заднее сиденье садиться не стал, а устроился рядом с Глебом.
— Музыку? — спросил Сиверов, прикоснувшись к клавише лазерного проигрывателя.
— Уволь, не хочу.
— Больше предложить нечего. А может, все-таки с музыкой помчимся?
— Ладно, валяй, с тобой легче согласиться, чем отказывать.
— Вот это мне нравится, — Глеб вдавил клавишу, зазвучала негромкая музыка.
— Труба, что ли? — предположил Потапчук.
— Нет, не труба, а саксофон.
— Саксофон, труба, какая разница?
— И пулемет, и винтовка убивают, а разница между ними, Федор Филиппович, огромная.
— Ой ли? Убитому разницы нет, из чего бы его ни пристрелили.
Глеб довез Потапчука до конторы, даже не довез, а домчал. Но к служебному входу подъезжать не стал, затормозил прямо у парадного.
— Все, до встречи, — произнес Потапчук, выбираясь из машины.
Он не успел сделать и десяти шагов, как автомобиля Глеба уже не было.
«Летает как бешеный. Не хотелось бы мне, чтобы Глеб работал у меня водителем, с ним до инфаркта один шаг», — беззлобно подумал генерал, показывая свое удостоверение дежурному.
Он прошел в кабинет. Помощник улыбнулся на приветствие Потапчука, вскочил из-за стола и включил мышкой экран компьютера.
— Вас спрашивал генерал-лейтенант…
— Знаю какой, — не дослушав, обронил Потапчук. — Когда?
— Как только появитесь.
— Хорошо, дорогой, — абсолютно неофициальным тоном произнес Потапчук, заходя в свой кабинет.
Через две минуты с кожаной папкой в руках и хмурым, сосредоточенным лицом он проходил через приемную. Федор Филиппович наперед знал все, что ему скажет генерал-лейтенант Огурцов: тот будет нервничать, требовать результаты. Так оно и получилось. Не успел Федор Филиппович переступить порог кабинета своего шефа, как тот поднялся из-за стола. На заместителе директора ФСБ была белая рубашка, галстук в тон пиджака. Бесцветные брови сведены к переносице. Под бровями зловеще сверкали глаза.
— Ну, Федор Филиппович, присаживайтесь, — с ходу, даже не поздоровавшись, начал Огурцов.
Потапчук сел, положил перед собой папку, извлек из кармана пиджака авторучку и посмотрел на шефа.
— Чем порадуете? Я вас с утра разыскивал. На шестнадцать ноль-ноль у меня назначена пресс-конференция. Естественно, меня станут теребить.
— Результатов пока нет, — коротко доложил Потапчук.
— Как это нет? Чем же вы занимаетесь и ваши люди? Нам нужен результат, — генерал-лейтенант принялся рассуждать о долге, чести и тому подобной дребедени, от которой у Потапчука завяли уши и, как ему показалось, начал даже поднывать только недавно вылеченный Яковом Наумовичем Кучером зуб.
«Ну когда же ты в конце концов угомонишься? И откуда в тебе столько энергии? Говорить можешь целых двадцать четыре часа в сутки!»
— Вы меня слушаете?
— Да-да, конечно! — промолвил генерал Потапчук.
— Вы записывайте все, что я вам говорю.
— Пока на память не жалуюсь.
— Нет, вы все-таки записывайте, — и генерал-лейтенант Огурцов принялся по пунктам задавать вопросы.
Через тридцать минут зазвенел телефон, и генерал-лейтенант схватил трубку.
— Можете быть свободны, — бросил он Потапчуку.
Звонил директор, это Потапчук понял по телефонному аппарату, трубку которого подобострастно прижимал к уху генерал-лейтенант Огурцов.
«Как вы мне все хуже горькой редьки надоели! Ну какой я тебе могу дать результат? Вся надежда на Слепого, он может дать результат. Но с результатом я пойду не к тебе, дорогой ты мой генерал-лейтенант, а пойду прямо к директору и буду разговаривать с ним.»
Потапчук закрылся у себя в кабинете, попросил помощника принести кофе и строго-настрого приказал, чтобы его ни с кем не соединяли и никого к нему в кабинет не пускали.
***
Глеб без труда отыскал нужный дом, Он припарковал свой серебристый «БМВ» рядом с «жигулями» и «москвичом». В этом доме, судя по машинам, жили люди небогатые, престижных иномарок во дворе не было. Он поднялся на третий этаж, остановился перед квартирой № 27 и позвонил. Он держал палец на кнопке недолго.
— Кто там? — раздался из-за двери голос.
Глеб улыбнулся так, как улыбался лишь женщинам — чуть-чуть застенчиво, но в то же время открыто и искренне.
И дверь, словно бы от его улыбки, открылась. За дверью стояла девушка лет семнадцати.
— Добрый день, — произнес Глеб.
Девушка смутилась. Вроде бы мужчина обыкновенный, но было в нем что-то такое, отчего румянец выступил на щеках у девушки в коротких джинсовых шортах.
— Вам кого? — с придыханием произнесла она и прижалась к стене, приглашая Глеба войти.
— Погодите, погодите, — произнес Сиверов, — может, я ошибся номером, а вы сразу так смело приглашает меня войти?
— Ой, извините, я даже не спросила, кто вы и к кому.
— Мне нужна Свиридова Клавдия Леонидовна.
— Ах, вам нужна мама! Ее нет, она в магазин вышла.
Глеб втянул воздух:
— У вас чем-то вкусным пахнет.
— Да, — кивнула девушка, — мама меня попросила присмотреть, картошка тушится, — она сказала о картошке так, словно там, в маленькой кухоньке, готовилось какое-то невероятное экзотическое блюдо, достойного того, чтобы быть поданным к королевскому столу.
— Жаль, — сказал Глеб.
— Вы по какому вопросу?
— Просто так, поручение к ней одно есть.
— Проходите, она скоро придет.
Глеб вошел в зал. Девушка бросилась убирать с дивана разбросанную одежду: халат, бейсболку, белье. Давно Глеб не бывал в квартирах, таких, как эта. Он безошибочно понял, и, наверное, только идиот не догадался бы, что женщина с дочкой живут одни.
— А вас как зовут? — на «вы» обратился к девушке Глеб.
— Я Светлана.
— А я Федор.
— Какое у вас, Федор, дело? — Светлане перед Глебом было не совсем удобно, словно она в своих легкомысленных шортах вошла в театр или в музей, хотя смотрел мужчина на нее абсолютно спокойно. И возможно, от этого спокойствия румянец то и дело приливал к щекам Светланы. Она уселась на край дивана, забросила ногу за ногу, затем тотчас сменила позу.
— Послушай, Светлана, — вдруг перешел на «ты» Глеб, подался немного вперед, — ты ведь с мамой была?
— Где? — спросила Светлана.
— Тогда, когда приехал Сергей Максимов со своим приятелем — французом?
— Вы журналист, что ли?
— Можно сказать, что журналист. Мы с Сергеем дружили, работали когда-то вместе. Я узнал, что случилось, и расстроился, словно потерял родного брата.
— Да, это ужасно. Там было столько крови, столько крови, ужас какой-то! Я таких кошмаров даже в кино не видела!
— Ладно, Светлана, не думай об этом. Вспомни хорошенько, что ты видела в квартире?
— Когда?
— Не в тот момент, когда вы с мамой пришли, а в первый раз?
— В первый раз? — Светлана задумалась. — Что мы могли видеть? Мы принесли еду, мама поставила меня к плите — разогревать, затем я мыла окна, а мама продолжала готовить.
— Вещи какие-нибудь ты помнишь?
— В смысле?
— С какими вещами в руках вошли в квартиру Сергей и француз?