– Товарищ Буденный, – воскликнул он, падая перед ночным сторожем на колени, – будь отцом родным! Выручи мелкого воришку, с тобой в одном КПЗ сидеть недостойного!
– А я, голубчик, в КПЗ отродясь не сидел и сидеть не буду, – ответил ему, усмехнувшись в буденновские усы, Буденвайзер. Бульдозера он, конечно, знал, а кто на острове его не знал? Знал не только в лицо и по кличке: ему было известно даже настоящее имя бомжа, а вот это уж мало кто знал, это уже и сам Бульдозер призабыл. – И что это ты со мной, Миша, так церемонно: «Товарищ Буденный!». Ну, подумай сам, Мишенька, какой же я тебе товарищ? Гусь свинье, как известно, совсем не товарищ. Так что ты зови меня попросту – Вадим Кириллович. И на «вы», пожалуйста, если тебя не затруднит.
– Как скажете, Вадим Кириллович.
– Ну, веди беседу: с чем ты явился к старику Буденвайзеру?
Слушая рассказ Бульдозера, старик то и дело заходился мелким старческим хохотком.
– По десять тысяч зелененьких за сестру, говоришь? На круг выходит всего двадцать тысяч. Ну, это несерьезно!
– Баксов, Вадим Кириллович, баксов – не рублей!
– Я слышу, слышу, что баксов. Все равно несерьезно. Дети, они и есть дети.
«Ну, блин, двадцать тысяч баксов для него несерьезно!» – благоговейно ужаснулся Бульдозер.
– Так. Вот и чайник закипел. Сейчас мы с тобой, Миша, сядем пить чай и немного порассуждаем, подумаем. Немного – это тебе не повредит.
Старичок снял с электроплитки слегка помятый алюминиевый чайник, достал стаканы, баночку прошлогоднего варенья, батон белого хлеба.
– Садись, Миша, не стесняйся. Так ты где срок тянул?
Минут пятнадцать Буденвайзер с Бульдозером мирно пили чай и разговаривали «за жизнь», а потом, увидев, что Бульдозер уже расслабился, старичок резко сменил тему:
– Теперь, Миша, начинаем думать и вспоминать. Некая девочка по имени Юлька хочет избавиться от приехавшей в гости сестры. Вспомни, как зовут сестру?
– Дак… как тут вспомнишь? А на… О, вспомнил! Аней сестру зовут.
– Откуда приехала сестра?
– А это… Из Пскова. Это уж я сразу запомнил: у меня кореш в Пскове живет. Я еще подумал тогда, что съездить бы надо кореша навестить, когда деньги будут… А вот они, денежки-то, и пришли! – И Бульдозер в восторге хлопнул грязной ладонью по застеленному свежей газеткой столу.
– Тише, Миша, тише, – поморщился Буденвайзер. – Ты, дружок, не шуми, я этого не люблю. Теперь картина проясняется: это Митя Мишин неделю назад в город Псков за дочерью прямо со дня рождения старика Гуляровского укатил. Так, один клиент есть. Ах, детки, детки! Двадцать тысяч долларов! Даже такой простак, как Мишин, и тот не клюнет. Ну, тут мы, пожалуй, внесем корректировочку… Теперь скажи мне, Мишенька, что еще за дети там были? Ты их видел?
– А то! Когда они уходили, я спецом на них глянул. Парнишку я знаю, это Виктора Сажина сынок, Юркой зовут. А девчонки… Одна рыжая…
– Это Юлия Мишина, так сказать, организатор. Хи-хи! А две другие девочки?
– Ну, девчонки и девчонки… Обыкновенные!
– Обыкновенных девочек не бывает, но это тебе, Миша, понимать не дано. Как они выглядели?
– Одна очень толстая, а другая совсем худая, как дистрофик.
– Толстая и тонкая? Обе блондинки?
– Вроде так…
– Понятно. Имена помнишь?
– Кира и вроде Галя…
– А не Гуля?
– Точно, Гуля!
– Все теперь ясно. Одна из них единственная внучка миллионера Гуляровского, а вторая – Кира Лопухина, красавица и дочь красавицы. У Лопухиных кроме красоты ничего за душой нет, и хотя красота – это в своем роде тоже капитал, взять с них нечего. А вот о Сажине и Гуляровском разговор особый… Молодец, Миша, даже не ожидал я от тебя таких ярких проявлений интеллекта.
Бульдозер расплылся от похвалы и заулыбался неопрятным щербатым ртом.
– Давай-ка мы с тобой, Миша, повторим исходные данные. Значит, завтра утром Юлия Мишина ведет сестру Анну в старый сарай на территории гребного клуба, а Юра Сажин их там поджидает и запирает на замок. Кира Лопухина завтра же вечером относит письмо с требованием выкупа в дом Мишиных.
– А деньги Мишин должен принести в кафе при яхт-клубе и положить на дно старинных часов.
– И кто же по их плану придет за деньгами?
– Все трое – парнишка и две девчонки. А мне их опередить надо и деньги самому забрать. Ну вот я, Вадим Кириллович, и пришел к вам просить денег в долг, чтобы завтра костюмчик себе справить. Ведь в этом виде меня в кафе не пустят, как вы считаете?
– Определенно не пустят, и правильно сделают. Тебе вообще нечего делать в этом кафе. Но деньги на костюмчик я тебе, Мишенька, дам. На костюмчик и там еще на что-нибудь по твоему вкусу – выпить, закусить, с друзьями погулять. Вот, держи. Ровно двадцать тысяч. Рублями. Так тебе, Миша, проще и спокойней.
Вадим Кириллович достал из портмоне и отсчитал Бульдозеру пачечку крупных купюр.
– Спасибо вам, това… Вадим Кириллович, большое спасибо! Я как выкуп получу, так сразу валюту обменяю и верну вам должок.
– Не надо ничего возвращать, Мишенька. Это твоя законная доля.
– Ох, какой же вы человек, Вадим Кириллович! Век не забуду!
– А вот тут ты, Мишенька, ошибся. Забудешь. Забудешь и меня, и всю эту историю с девочками Дмитрия Мишина, и дорогу к сарайчику, и часики антикварные в кафе яхт-клуба – все надо забыть!
– Как это?
– А так – начисто. Не твоего это ума дело – киднеппинг. Другие люди этим займутся, поумней тебя. А теперь иди, Миша, иди. Пойди выпей водочки. И выпей как следует, чтобы завтра ни о чем уже и не вспоминать. А если вдруг ты нечаянно что-нибудь вспомнишь или с похмелья к яхт-клубу заявишься, то…
И тут приятный старичок совсем не интеллигентным движением вдруг выхватил откуда-то маленькую, всего-то в ладонь длиной, но очень остро заточенную финку и молниеносно выбросил ее прямо к горлу опешившего Бульдозера. Почувствовав легкий укол, не сильней комариного, Бульдозер в ужасе завизжал и отскочил назад.
– Ты все понял, Миша?
– П-понял!
– Будешь молчать?
– Б-буду!
Ехидное оружие куда-то само собой исчезло, а старичок сказал ласково:
– Ну, а коли понял, так и ступай себе, Мишенька. Но костюмчик ты себе завтра все-таки купи, уж очень ты пообносился, братец. А теперь сгинь с моих глаз, будь любезен.
– С-слушаюсь, – испуганно прошептал Бульдозер и послушно исчез – как с глаз Буденвайзера, так и из нашей повести.
Глава 7
– А я, голубчик, в КПЗ отродясь не сидел и сидеть не буду, – ответил ему, усмехнувшись в буденновские усы, Буденвайзер. Бульдозера он, конечно, знал, а кто на острове его не знал? Знал не только в лицо и по кличке: ему было известно даже настоящее имя бомжа, а вот это уж мало кто знал, это уже и сам Бульдозер призабыл. – И что это ты со мной, Миша, так церемонно: «Товарищ Буденный!». Ну, подумай сам, Мишенька, какой же я тебе товарищ? Гусь свинье, как известно, совсем не товарищ. Так что ты зови меня попросту – Вадим Кириллович. И на «вы», пожалуйста, если тебя не затруднит.
– Как скажете, Вадим Кириллович.
– Ну, веди беседу: с чем ты явился к старику Буденвайзеру?
Слушая рассказ Бульдозера, старик то и дело заходился мелким старческим хохотком.
– По десять тысяч зелененьких за сестру, говоришь? На круг выходит всего двадцать тысяч. Ну, это несерьезно!
– Баксов, Вадим Кириллович, баксов – не рублей!
– Я слышу, слышу, что баксов. Все равно несерьезно. Дети, они и есть дети.
«Ну, блин, двадцать тысяч баксов для него несерьезно!» – благоговейно ужаснулся Бульдозер.
– Так. Вот и чайник закипел. Сейчас мы с тобой, Миша, сядем пить чай и немного порассуждаем, подумаем. Немного – это тебе не повредит.
Старичок снял с электроплитки слегка помятый алюминиевый чайник, достал стаканы, баночку прошлогоднего варенья, батон белого хлеба.
– Садись, Миша, не стесняйся. Так ты где срок тянул?
Минут пятнадцать Буденвайзер с Бульдозером мирно пили чай и разговаривали «за жизнь», а потом, увидев, что Бульдозер уже расслабился, старичок резко сменил тему:
– Теперь, Миша, начинаем думать и вспоминать. Некая девочка по имени Юлька хочет избавиться от приехавшей в гости сестры. Вспомни, как зовут сестру?
– Дак… как тут вспомнишь? А на… О, вспомнил! Аней сестру зовут.
– Откуда приехала сестра?
– А это… Из Пскова. Это уж я сразу запомнил: у меня кореш в Пскове живет. Я еще подумал тогда, что съездить бы надо кореша навестить, когда деньги будут… А вот они, денежки-то, и пришли! – И Бульдозер в восторге хлопнул грязной ладонью по застеленному свежей газеткой столу.
– Тише, Миша, тише, – поморщился Буденвайзер. – Ты, дружок, не шуми, я этого не люблю. Теперь картина проясняется: это Митя Мишин неделю назад в город Псков за дочерью прямо со дня рождения старика Гуляровского укатил. Так, один клиент есть. Ах, детки, детки! Двадцать тысяч долларов! Даже такой простак, как Мишин, и тот не клюнет. Ну, тут мы, пожалуй, внесем корректировочку… Теперь скажи мне, Мишенька, что еще за дети там были? Ты их видел?
– А то! Когда они уходили, я спецом на них глянул. Парнишку я знаю, это Виктора Сажина сынок, Юркой зовут. А девчонки… Одна рыжая…
– Это Юлия Мишина, так сказать, организатор. Хи-хи! А две другие девочки?
– Ну, девчонки и девчонки… Обыкновенные!
– Обыкновенных девочек не бывает, но это тебе, Миша, понимать не дано. Как они выглядели?
– Одна очень толстая, а другая совсем худая, как дистрофик.
– Толстая и тонкая? Обе блондинки?
– Вроде так…
– Понятно. Имена помнишь?
– Кира и вроде Галя…
– А не Гуля?
– Точно, Гуля!
– Все теперь ясно. Одна из них единственная внучка миллионера Гуляровского, а вторая – Кира Лопухина, красавица и дочь красавицы. У Лопухиных кроме красоты ничего за душой нет, и хотя красота – это в своем роде тоже капитал, взять с них нечего. А вот о Сажине и Гуляровском разговор особый… Молодец, Миша, даже не ожидал я от тебя таких ярких проявлений интеллекта.
Бульдозер расплылся от похвалы и заулыбался неопрятным щербатым ртом.
– Давай-ка мы с тобой, Миша, повторим исходные данные. Значит, завтра утром Юлия Мишина ведет сестру Анну в старый сарай на территории гребного клуба, а Юра Сажин их там поджидает и запирает на замок. Кира Лопухина завтра же вечером относит письмо с требованием выкупа в дом Мишиных.
– А деньги Мишин должен принести в кафе при яхт-клубе и положить на дно старинных часов.
– И кто же по их плану придет за деньгами?
– Все трое – парнишка и две девчонки. А мне их опередить надо и деньги самому забрать. Ну вот я, Вадим Кириллович, и пришел к вам просить денег в долг, чтобы завтра костюмчик себе справить. Ведь в этом виде меня в кафе не пустят, как вы считаете?
– Определенно не пустят, и правильно сделают. Тебе вообще нечего делать в этом кафе. Но деньги на костюмчик я тебе, Мишенька, дам. На костюмчик и там еще на что-нибудь по твоему вкусу – выпить, закусить, с друзьями погулять. Вот, держи. Ровно двадцать тысяч. Рублями. Так тебе, Миша, проще и спокойней.
Вадим Кириллович достал из портмоне и отсчитал Бульдозеру пачечку крупных купюр.
– Спасибо вам, това… Вадим Кириллович, большое спасибо! Я как выкуп получу, так сразу валюту обменяю и верну вам должок.
– Не надо ничего возвращать, Мишенька. Это твоя законная доля.
– Ох, какой же вы человек, Вадим Кириллович! Век не забуду!
– А вот тут ты, Мишенька, ошибся. Забудешь. Забудешь и меня, и всю эту историю с девочками Дмитрия Мишина, и дорогу к сарайчику, и часики антикварные в кафе яхт-клуба – все надо забыть!
– Как это?
– А так – начисто. Не твоего это ума дело – киднеппинг. Другие люди этим займутся, поумней тебя. А теперь иди, Миша, иди. Пойди выпей водочки. И выпей как следует, чтобы завтра ни о чем уже и не вспоминать. А если вдруг ты нечаянно что-нибудь вспомнишь или с похмелья к яхт-клубу заявишься, то…
И тут приятный старичок совсем не интеллигентным движением вдруг выхватил откуда-то маленькую, всего-то в ладонь длиной, но очень остро заточенную финку и молниеносно выбросил ее прямо к горлу опешившего Бульдозера. Почувствовав легкий укол, не сильней комариного, Бульдозер в ужасе завизжал и отскочил назад.
– Ты все понял, Миша?
– П-понял!
– Будешь молчать?
– Б-буду!
Ехидное оружие куда-то само собой исчезло, а старичок сказал ласково:
– Ну, а коли понял, так и ступай себе, Мишенька. Но костюмчик ты себе завтра все-таки купи, уж очень ты пообносился, братец. А теперь сгинь с моих глаз, будь любезен.
– С-слушаюсь, – испуганно прошептал Бульдозер и послушно исчез – как с глаз Буденвайзера, так и из нашей повести.
Глава 7
Утром следующего дня сестры после завтрака стали собираться «на экскурсию к старой часовне».
– Надо подумать об одежде. Пойдем в джинсах.
– В часовню – в джинсах?! В церковь девочки в джинсах не ходят.
– У нас ходят! – отрезала Юлька. – Это никакая не церковь, а заброшенная часовня. И потом – там же крапива кругом! В джинсах пойдем. Вот только думаю, что мои тебе будут немного широковаты. Ну-ка, примерь! – Юлька вытащила из шкафа и подала Ане джинсы.
– Вот и хорошо, что широковаты: на мой взгляд, ты слишком узкие носишь.
– На твой провинциальный взгляд, сестрица!
– Ага, на мой провинциальный взгляд, – согласилась Аня, натягивая джинсы. – Как будто неплохо…
– Неплохо? Да ты посмотри, какая фирма!
– Это по-английски, что ли? – спросила Аня, выгнув спину и пытаясь рассмотреть нашитый сзади кожаный ярлычок.
– Валенок ты псковский!… Ах да, еще надо обувь подобрать. Сейчас найдем тебе кроссовки.
– Зачем? У меня свои есть.
– Ага, псковские. Ты вот эти примерь!
Аня слегка поморщилась, но послушно стала примерять Юлькины кроссовки.
– Юля, они мне малы…
– Не выдумывай! Рост у нас одинаковый, один размер платьев, значит, и туфли должны быть одного размера. Мне-то они в самый раз.
– А мне малы!
– Ничего не понимаю…
Обе задумались.
– Слушай, Юля, а ты босиком много ходишь?
– Дома иногда хожу, а так только по пляжу.
– Теперь понятно, почему у меня нога на размер больше – я все лето босиком бегаю.
– И бабушка Настя тебе разрешает?
– Она считает, что это полезно.
– Хочу к бабушке! – пошутила Юлька.
– Я тоже, – вздохнула Аня.
Пришлось Юльке уступить, и Аня обула собственные кроссовки. Потом они натянули майки – Аня голубую, а Юлька черную.
Выйдя из дома, сестры отправились по Вязовой улице в направлении гребного клуба «Лига». Аня радовалась солнечному дню и тому, что идет она на прогулку по красивому зеленому острову вместе с любимой сестрой и что скоро она увидит старую часовню и помолится там.
А злоумышленница Юлька радовалась тому, что киднеппинг уже начался и все идет как по маслу: письмо написано и еще вчера отдано Кире, Юрик наверняка уже сидит в засаде у старого сарая, а в самом сарае для узниц приготовлена охапка душистого сена, спальные мешки и необходимый запас продовольствия.
Они подошли к открытым воротам гребного клуба, вошли в них и направились по асфальтированной дорожке мимо главного здания, мимо причалов и эллингов и уже по песчаной дорожке приблизились к сплошной стене цветущей и благоухающей сирени.
– Здесь уже недалеко, – сказала Юлька.
– Знаешь, Юль, бабушка мне говорила, что на том месте, где когда-то была церковь, благодать сохраняется на века. Даже если от часовни остались одни развалины, я все равно там помолюсь.
– Помолишься, еще как помолишься! – пообещала Юлька. – Топай за мной, богомолка!
Они углубились в почти непроходимые сиреневые джунгли. Дорожка сначала превратилась в узкую тропку, а потом и ее не стало. Неправдоподобно огромные сиреневые кусты смыкались над головами сестер, высокая крапива задевала и жалила их голые руки. «Если бы не дело, ни за что бы сюда не полезла! Надо было свитер надеть…» – думала Юлька, пробираясь вперед и таща за руку Аню.
– Ты хоть ведаешь, куда твоя Юлия ведет Аннушку? – спросил Иоанн брата.
– Нет, братец, не ведаю. Но знаю, что никакой часовни в этих местах нет и никогда не было. Тут загородная усадьба была, службы, конюшни… А вот часовни не было!
– Это и я чувствую, что здесь ни благодатью, ни молитвой не веет!
– А меня вот что тревожит: я уж минут пятнадцать зрю, что за ними следом двигаются Прыгун и Михрютка. Ну, Прыгун, тот от Юлии не отстает, это понятно. А вот домовой-то по какой такой причине из подвала выбрался и за отроковицами увязался?
– Не знаю, брат… Ты отроковиц зришь?
– Нет, не зрю… А вот теперь узрел – вон они!
Ангелы парили над зарослями и сверху едва угадывали, куда идут девочки. Они то и дело теряли их из виду, кружили в воздухе и возвращались, заметив мелькание голубой или черной маечки сквозь волнующееся на ветерке зелено-сиреневое море.
Кусты расступились, и перед девочками оказался старый заброшенный сарай. И не просто старый, а старинный: толстостенный, из темно-красного кирпича, с просевшей и проржавевшей железной крышей, с темной и тяжелой дубовой дверью. Дверь была чуть-чуть приоткрыта.
– А нам повезло! – воскликнула Юлька. – Дверь открыта. Обычно тут висит большущий замок, а сегодня его нет, и мы можем заглянуть внутрь. Заглянем?
– Стой, Аннушка, стой! – закричал Иоанн, пикируя вниз. – Не ходи в сарай – там опасность!
– И ты, Юля, не ходи! Послушай ты хоть раз своего Хранителя, – без особой надежды быть услышанным прокричал и Ангел Юлиус, спускаясь на крышу сарая вслед за Иоанном.
– А страшновато как-то, – сказала Аня, с опаской заглядывая в таинственную полутьму за приоткрытой дверью.
– Крыша провалилась… А раньше над крышей был золотой купол, – вдохновенно врала Юлька. – Такой большой, красивый, с золотым крестом!
– Надо идти, – сказала себе Аня и шагнула к двери.
– Не надо! – крикнул Иоанн.
– Ой, не надо! – вторил ему Юлиус.
Но было уже поздно: Аня шагнула за дверь, а за нею, что-то насвистывая, в сарай вошла Юлька. Вошла и медленно закрыла за собой дверь.
Тотчас из кустов крадучись вышел Юрик с большим амбарным замком наготове. Он продел дужку замка в петли, и замок громко щелкнул.
– Вот оно! Попались! – встревоженно закричал Юлиус.
– Похоже, что так, – кивнул Иоанн. – И непохоже, чтобы отрок сделал это просто в шутку, как-то не так у него глаза блестят.
– Попались, – довольно прошептал Юрик и на цыпочках стал отходить обратно в кусты.
– Я чувствовал, что Юлька что-то недоброе затевает! Как это прискорбно, что ее сердце и мысли от меня закрыты!
– Да куда уж прискорбней… – согласился Иоанн. – Однако ты не зело печалься, брат. Юлька твоя, конечно, отроковица злонравная, но ты учти, что Господь любое зло может в добро претворить. Ты ведь сам возжелал, чтобы она больше общалась с моей Аннушкой? Ну вот и радуйся, они теперь наобщаются вдосталь: парнишка-то сбежал и, видно, не скоро их отсюда выпускать собирается. И что это за шутки у современных отроков?
– Боязно мне за подопечных наших, Иванушка…
– Ну так и я боюсь, однако унывать-то чего ж? Просто будем настороже, брат.
– Смотри, смотри: домовой через дыру на крыше внутрь пролез! А где Михрютка Запечный – там и пакости. Пойдем за ним?
– Погоди, брат. Если домовой попытается напугать отроковиц, мы услышим и отсюда. Тут снаружи что-то уж больно бесами несет…
– Так это ж Прыгун! Прыгает, как козел, и смердит так же.
– Нет, тут не одним Прыгуном пованивает. Давай-ка мы, брат, лучше будем снаружи наших отроковиц охранять.
Девочки не слышали ни Юрика, ни Ангелов. Они стояли посреди сарая и оглядывались. В «часовне» оказались два окна, забранные решетками, узкие и расположенные высоко над полом: одно рядом с дверью, другое напротив. Они выходили в те же сиреневые заросли и потому света давали немного. «Часовня» была пуста, только в углу лежали ворох соломы и какие-то узлы или тюки.
– Как-то тут жутковато, – неожиданно для себя искренне сказала Юлька и поежилась.
– И стены пустые… Ты подумай, ну ничего, ничего не осталось от часовни – ни клочка росписи, ни кусочка резьбы! И решетки на окнах какие-то странные, не церковные.
– Так это раньше, давным-давно здесь была часовня, а потом из нее устроили склад, а после и его забросили.
– А ты случайно не знаешь, Юля, кому была посвящена часовня?
– Понятия не имею! Если хочешь, считай, что Анне и Юлии. Есть такие святые?
– Есть. Только наши с тобой святые жили в разные времена. Они никогда не встречались, не может им быть посвящена одна часовня.
– Жаль.
– Юль, а давай выйдем и посмотрим снаружи, может быть, там сохранилась какая-нибудь надпись?
– Да ничего не сохранилось, я бы давно увидела! – Юлька испугалась: а вдруг Юрик еще не успел их запереть? Но потом подумала, что в случае чего заманить доверчивую Аню обратно в «часовню» будет нетрудно, и пошла к двери. Она толкнула ее и убедилась, что Юрик уже успел все сделать, как надо.
– Ань, а ты знаешь… Ты только не пугайся!
– Что такое?
– Кто-то запер за нами дверь.
– Юль, ты же ее сама и закрыла! Я еще хотела тебе сказать, чтобы ты не закрывала, а потом увидела, что тут свет есть, и не сказала. Сама себя пугаешь, сестричка. Ты толкни дверь посильней, она и откроется!
Юлька потолкала дверь.
– Не открывается.
– Эта дверь такая старая и тяжелая, ее просто заклинило, наверно. Давай вместе попробуем, – сказала Аня.
Они начали вместе изо всех сил толкать дверь, и Юлька при этом давилась от еле сдерживаемого смеха. Дверь, естественно, не поддавалась.
– Юленька, это ведь кто-то просто озорничает, да? – внезапно испугавшись, спросила Аня.
– Ничего себе озорство – руки бы оторвать!
– Это ребятишки балуются, да?
– Хорошенькое баловство – уши бы надрать!
– Кто-то нас в шутку запер, а потом придет и выпустит, да?
– Да я бы за такие шутки…
– Ой, Юленька, я боюсь! Ведь никого рядом не было, когда мы подходили к часовне, а нас кто-то взял и запер…
– Вот это-то и странно, – многозначительно произнесла Юлька. Она видела, что Аня уже сама не своя от страха, но ей хотелось еще позабавиться.
– Послушай, Ань, давай я встану под окном, а ты влезешь мне на плечи и выглянешь в окно – есть там кто-нибудь или нет?
Но ничего из этого не вышло: кое-как взгромоздясь на Юлькины плечи, Аня дотянулась до решетки, даже ухватилась за нее руками, но подтянуться не сумела.
– Давай сделаем наоборот, – предложила Юлька, – я влезу тебе на плечи и попробую подтянуться.
Так и сделали. Оказалось, что в лицее спортивная подготовка поставлена лучше, чем в псковской средней школе: Юлька уперлась одной ногой в поясницу Ане, другой оттолкнулась и вмиг оказалась на ее плечах. Потоптавшись на них в полное свое удовольствие, она запросто подтянулась на прутьях решетки и встала на узенький, в полкирпича, подоконник. Она стояла, держась руками за прутья, и глядела сквозь пыльное стекло на непроглядные заросли сирени.
– Ну, что там?
– Стекло очень грязное, ничего не видно. Протереть бы его чем-нибудь! У тебя случайно нет носового платка?
– Есть, конечно. На, Юленька!
Аня встала на цыпочки, Юлька, держась одной рукой за решетку, нагнулась и взяла у нее платок, потом попробовала протереть стекло.
– Нет, не берет. Можно я поплюю на твой платок?
– Плюй! – согласилась Аня.
– Ну, совсем другое дело, вот теперь я все вижу! Огроменный замчище на двери! Все, Анька, нас заперли. Крепко заперли. И это, конечно, не дети – откуда у детей замок? – И Юлька прямо с окна спрыгнула на пол часовни, так что старые доски пола вздрогнули и поднялась пыль.
– На твой платок! Держи! – И она сунула Ане грязный комочек, бывший когда-то Аниным чистеньким платочком с кружевцем.
– Ага, спасибо…
Аня хотела было положить платок обратно в карман джинсов, но потом поглядела на него, передумала и аккуратно положила грязный комочек у самой двери сарая, сказав себе при этом: «Не забыть бы захватить, когда выберемся отсюда, может, отстирается…».
– Ой, Юленька, что же мы теперь делать-то будем? – спросила она горестно.
– Как чего? Ждать!
– Чего ждать-то?
– Когда тот, кто нас здесь запер, явится и откроет дверь.
– А вдруг это бандиты и они нас заперли, чтобы дождаться темноты, а как только стемнеет, они придут и убьют нас?
– Долго же им темноты ждать придется. Ты забыла, сейчас ведь белые ночи!
– Да, верно, – с некоторым облегчением сказала Аня, – по крайней мере, нам не придется в темноте сидеть.
– Сидеть – это ты правильно придумала. В ногах правды нет. Вон в углу сено – давай сядем! Ну-ка, что это тут? Барахло какое-то, сумка…
– Юль, может не надо трогать? Вдруг это вещи бандитов, которые нас заперли? Лучше бы к ним не прикасаться…
– Вот еще! Они нас заперли, а мы будем с ними церемониться? Ну-ка, что тут такое? Анька, нам крупно повезло!
– Очень повезло…
– Да нет, ты сюда погляди! Тут два спальных мешка и сумка с едой. Посмотрим, что в сумке…
– Юленька, это бандитский притон: ты только посмотри, сколько бутылок!
– Ну да, только бутылки – с пепси. И пирожные, и йогурт, и яблоки, и шоколад, конечно!
– Почему «конечно», Юленька? – спросила Аня.
– В таком ассортименте непременно должен был быть шоколад. Чипсы! Два больших пакета чипсов. Живем, Анька!
– Не знаю, долго ли нам жить осталось, – скорбно сказала Аня.
– Да ну тебя, паникерша! О, тут записка!
В записке крупными печатными буквами было написано: «ДЕВАЧКИ МИШИНЫ! НЕ ВОЛНУЙТИС И НА ПОМОЩ НИ КАВО НЕ ЗАВИТЕ – ФСЕ РОВНО НЕКТО НИ УСЛЫШЕТ, А ТОЛЬКА БУДИТ ИСЧО ХУЖЭ. СЕДИТИ СПАКОЙНА И ЖДИТИ КАГДА АТЕЦ АДАСТ ВЫКУП. ПОХЕТИТЕЛИ».
Юлька прочла записку вслух, а потом мрачно объявила:
– Вот так, Аннушка. Все ясно. Это киднеппинг!
– Что?
– Киднеппинг. Нас с тобой похитили, чтобы получить от нашего папы выкуп. Вот так!
Юлька сложила записку и хотела сунуть ее обратно в кармашек сумки.
– Дай и мне прочесть, – попросила Аня, стуча зубами.
– На!
Аннушка прочла записку, и глаза у нее округлились от страха.
– Ой, Юленька, мы пропали! Нас похитили жуткие бандиты, уголовники-рецидивисты! Они получат от папы выкуп, а нас убьют!
– С чего ты взяла? Киднеппингом занимаются, как правило, гангстеры, а не бандиты. Похитители детей – это вполне приличные люди, только деньги очень любят.
– Что ты, Юля! Какие «приличные люди»? Ты прочти-ка еще раз записку! Ты только посмотри, тут же в каждом слове по две ошибки!
– Ну и что? Ты разве ошибок никогда не делаешь?
– Да я просто не сумею в слове из трех букв сделать четыре ошибки!
– В каком слове? Покажи!
– Да вот посмотри, как они слово «еще» написали!
Юлька снова взяла у Ани записку и стала ее перечитывать.
– И-с-ч-о… И правда, получается четыре ошибки в слове из трех букв. Ну и что?
– А то, что люди, которые нас тут заперли, почти совсем не учились в школе! Ты понимаешь, что это значит?
– Что же это значит? – с интересом спросила Юлька.
– А то, что они с детских лет сидели по тюрьмам и им некогда и негде было учиться, вот что! Юленька, я боюсь! – И Аня зарыдала, уткнувшись в Юлькино плечо.
«Ну, Гуля… Не могла попросить Юрика или Киру проверить ошибки», – подумала Юлька, гладя перепуганную Аню по голове.
– Ань, прекрати ты эти рыдания сиротки, прошу тебя! Не к людоедам же мы в лапы попали, в самом-то деле…
– М-может, и к людоедам! Одна девочка в нашем классе читала про что-то такое в газете…
– По-твоему, людоеды столько еды для нас приготовили, чтобы откормить нас, а потом съесть? Перестань рыдать, а то и мне страшно станет. Меня, между прочим, тоже похитили, но я же не реву. Давай утри слезы и будем лучше о чем-нибудь постороннем разговаривать. Нам ведь с тобой до сих пор по душам поговорить не удавалось, а вот теперь настал самый подходящий момент.
– О чем будем разговаривать? – спросила Аня, послушно вытирая слезы краем майки.
– Ну, вот ты вчера сказала, что ни за что не станешь краситься. И коса у тебя такая длинная, как будто ты никогда волос не стригла.
– Так оно и есть, – кивнула Аня. – Я только самый кончик косы иногда обрезаю, чтобы он не был похож на крысиный хвостик. Ой, Юля, как ты думаешь, а тут крыс нет?
– Думаю, нет. Тут для них слишком светло и еды нет.
– Есть еда – полная бандитская сумка.
– А раньше ее тут не было, поэтому крысы еще не успели набежать и расплодиться.
– Откуда ты знаешь? Может, бандиты тут постоянно держат запасы для пленников? Может, эта еда тут уже месяц лежит на полу, а под полом – крысы!
– Сейчас проверим. На йогурте всегда стоит дата выпуска и срок годности. Так, йогурт не просрочен – значит, продукты куплены недавно.
– Дай взглянуть!
Юлька немного смутилась: на упаковке йогурта стояла вчерашняя дата. Но оказалось, что Аню волновала вовсе не дата.
– Черничный. Мой любимый йогурт.
– Ну так и съешь!
– Не хочу. Я открою стаканчик, а крысы учуют запах и набегут. Хотя нет, сейчас они не прибегут: крысы выходят на охоту ночью.
– Сейчас ночи светлые, и крысы не охотятся, а сидят по норам круглосуточно. Никто никогда в нашем городе в белые ночи крыс не видал! – сочинила на ходу Юлька. – А йогурт давай сюда: мы должны экономить еду, мы ведь не знаем, сколько нас тут продержат.
– Надеюсь, не до середины августа, а то мне к бабушке пора будет ехать.
«Раньше укатишь к своей бабушке, не волнуйся!» – подумала Юлька, а вслух сказала совсем о другом:
– Слушай, Ань, а почему ты не хочешь остричь волосы покороче? С короткими гораздо удобнее, да и современней.
– Я не хочу бабушку огорчать. Она любит, когда девочки ходят с косами.
– Провинция! Вы такие отсталые обе, и ты, и твоя бабушка, что просто жуть берет.
– Юля! – Аня вдруг выпрямилась, сдвинула брови и погрозила сестре пальцем. – Про меня можешь говорить что хочешь, но запомни: про бабушку Настю – ни слова, ни полслова, ни запятой в неуважительном тоне!
– Да ладно тебе! Между прочим, она и моя бабушка. Она тебя балует?
– Да вроде не очень. А вот любит – страшно сказать как. И я ее очень, очень люблю…
– Странно: любит и не балует, – задумчиво произнесла Юлька. Но потом опять повернула на свое: – Ань, а тебе никогда не хотелось сделать макияж?
– Что сделать?
– Накраситься.
– Конечно, нет! Я же не дикарка, чтобы раскрашивать лицо. А вот ты сама, Юль, не боишься, что это опасно – мазать кожу всякой разной химией? Мне кажется, так можно на всю жизнь лицо испортить.
– Теперь каждая уважающая себя девочка красится.
– Уважающая себя? А это еще зачем – самим себя уважать? Это все равно что утром просыпаться и самой себе доброго утра желать, а вечером – спокойной ночи. Дурацкое, по-моему, занятие.
– Каждый уважающий себя человек сам себя уважает… Тьфу, запуталась я с тобой!
– Конечно, запуталась! – кивнула Аня. – Пусть нас с тобой, Юленька, другие уважают, если мы этого заслуживаем.
– Ха! Вот если я осенью в классе появлюсь с ненакрашенными ресницами и бровями, вот меня как раз и перестанут уважать. Не хватало мне ходить, как Гуля, с белыми бровями и ресницами!
– Они у тебя от природы не белые, а светло-русые. Ведь это их естественный цвет, Юля.
– Да кому он нужен – естественный? Меня никто не узнает, если я в класс явлюсь с этими «светло-русыми» бровями и ресницами! Такое давно никто не носит!
– Меня бы тоже никто не узнал, если бы я перекрасила волосы в рыжий, а брови с ресницами в черный цвет.
– Надо подумать об одежде. Пойдем в джинсах.
– В часовню – в джинсах?! В церковь девочки в джинсах не ходят.
– У нас ходят! – отрезала Юлька. – Это никакая не церковь, а заброшенная часовня. И потом – там же крапива кругом! В джинсах пойдем. Вот только думаю, что мои тебе будут немного широковаты. Ну-ка, примерь! – Юлька вытащила из шкафа и подала Ане джинсы.
– Вот и хорошо, что широковаты: на мой взгляд, ты слишком узкие носишь.
– На твой провинциальный взгляд, сестрица!
– Ага, на мой провинциальный взгляд, – согласилась Аня, натягивая джинсы. – Как будто неплохо…
– Неплохо? Да ты посмотри, какая фирма!
– Это по-английски, что ли? – спросила Аня, выгнув спину и пытаясь рассмотреть нашитый сзади кожаный ярлычок.
– Валенок ты псковский!… Ах да, еще надо обувь подобрать. Сейчас найдем тебе кроссовки.
– Зачем? У меня свои есть.
– Ага, псковские. Ты вот эти примерь!
Аня слегка поморщилась, но послушно стала примерять Юлькины кроссовки.
– Юля, они мне малы…
– Не выдумывай! Рост у нас одинаковый, один размер платьев, значит, и туфли должны быть одного размера. Мне-то они в самый раз.
– А мне малы!
– Ничего не понимаю…
Обе задумались.
– Слушай, Юля, а ты босиком много ходишь?
– Дома иногда хожу, а так только по пляжу.
– Теперь понятно, почему у меня нога на размер больше – я все лето босиком бегаю.
– И бабушка Настя тебе разрешает?
– Она считает, что это полезно.
– Хочу к бабушке! – пошутила Юлька.
– Я тоже, – вздохнула Аня.
Пришлось Юльке уступить, и Аня обула собственные кроссовки. Потом они натянули майки – Аня голубую, а Юлька черную.
Выйдя из дома, сестры отправились по Вязовой улице в направлении гребного клуба «Лига». Аня радовалась солнечному дню и тому, что идет она на прогулку по красивому зеленому острову вместе с любимой сестрой и что скоро она увидит старую часовню и помолится там.
А злоумышленница Юлька радовалась тому, что киднеппинг уже начался и все идет как по маслу: письмо написано и еще вчера отдано Кире, Юрик наверняка уже сидит в засаде у старого сарая, а в самом сарае для узниц приготовлена охапка душистого сена, спальные мешки и необходимый запас продовольствия.
Они подошли к открытым воротам гребного клуба, вошли в них и направились по асфальтированной дорожке мимо главного здания, мимо причалов и эллингов и уже по песчаной дорожке приблизились к сплошной стене цветущей и благоухающей сирени.
– Здесь уже недалеко, – сказала Юлька.
– Знаешь, Юль, бабушка мне говорила, что на том месте, где когда-то была церковь, благодать сохраняется на века. Даже если от часовни остались одни развалины, я все равно там помолюсь.
– Помолишься, еще как помолишься! – пообещала Юлька. – Топай за мной, богомолка!
Они углубились в почти непроходимые сиреневые джунгли. Дорожка сначала превратилась в узкую тропку, а потом и ее не стало. Неправдоподобно огромные сиреневые кусты смыкались над головами сестер, высокая крапива задевала и жалила их голые руки. «Если бы не дело, ни за что бы сюда не полезла! Надо было свитер надеть…» – думала Юлька, пробираясь вперед и таща за руку Аню.
– Ты хоть ведаешь, куда твоя Юлия ведет Аннушку? – спросил Иоанн брата.
– Нет, братец, не ведаю. Но знаю, что никакой часовни в этих местах нет и никогда не было. Тут загородная усадьба была, службы, конюшни… А вот часовни не было!
– Это и я чувствую, что здесь ни благодатью, ни молитвой не веет!
– А меня вот что тревожит: я уж минут пятнадцать зрю, что за ними следом двигаются Прыгун и Михрютка. Ну, Прыгун, тот от Юлии не отстает, это понятно. А вот домовой-то по какой такой причине из подвала выбрался и за отроковицами увязался?
– Не знаю, брат… Ты отроковиц зришь?
– Нет, не зрю… А вот теперь узрел – вон они!
Ангелы парили над зарослями и сверху едва угадывали, куда идут девочки. Они то и дело теряли их из виду, кружили в воздухе и возвращались, заметив мелькание голубой или черной маечки сквозь волнующееся на ветерке зелено-сиреневое море.
Кусты расступились, и перед девочками оказался старый заброшенный сарай. И не просто старый, а старинный: толстостенный, из темно-красного кирпича, с просевшей и проржавевшей железной крышей, с темной и тяжелой дубовой дверью. Дверь была чуть-чуть приоткрыта.
– А нам повезло! – воскликнула Юлька. – Дверь открыта. Обычно тут висит большущий замок, а сегодня его нет, и мы можем заглянуть внутрь. Заглянем?
– Стой, Аннушка, стой! – закричал Иоанн, пикируя вниз. – Не ходи в сарай – там опасность!
– И ты, Юля, не ходи! Послушай ты хоть раз своего Хранителя, – без особой надежды быть услышанным прокричал и Ангел Юлиус, спускаясь на крышу сарая вслед за Иоанном.
– А страшновато как-то, – сказала Аня, с опаской заглядывая в таинственную полутьму за приоткрытой дверью.
– Крыша провалилась… А раньше над крышей был золотой купол, – вдохновенно врала Юлька. – Такой большой, красивый, с золотым крестом!
– Надо идти, – сказала себе Аня и шагнула к двери.
– Не надо! – крикнул Иоанн.
– Ой, не надо! – вторил ему Юлиус.
Но было уже поздно: Аня шагнула за дверь, а за нею, что-то насвистывая, в сарай вошла Юлька. Вошла и медленно закрыла за собой дверь.
Тотчас из кустов крадучись вышел Юрик с большим амбарным замком наготове. Он продел дужку замка в петли, и замок громко щелкнул.
– Вот оно! Попались! – встревоженно закричал Юлиус.
– Похоже, что так, – кивнул Иоанн. – И непохоже, чтобы отрок сделал это просто в шутку, как-то не так у него глаза блестят.
– Попались, – довольно прошептал Юрик и на цыпочках стал отходить обратно в кусты.
– Я чувствовал, что Юлька что-то недоброе затевает! Как это прискорбно, что ее сердце и мысли от меня закрыты!
– Да куда уж прискорбней… – согласился Иоанн. – Однако ты не зело печалься, брат. Юлька твоя, конечно, отроковица злонравная, но ты учти, что Господь любое зло может в добро претворить. Ты ведь сам возжелал, чтобы она больше общалась с моей Аннушкой? Ну вот и радуйся, они теперь наобщаются вдосталь: парнишка-то сбежал и, видно, не скоро их отсюда выпускать собирается. И что это за шутки у современных отроков?
– Боязно мне за подопечных наших, Иванушка…
– Ну так и я боюсь, однако унывать-то чего ж? Просто будем настороже, брат.
– Смотри, смотри: домовой через дыру на крыше внутрь пролез! А где Михрютка Запечный – там и пакости. Пойдем за ним?
– Погоди, брат. Если домовой попытается напугать отроковиц, мы услышим и отсюда. Тут снаружи что-то уж больно бесами несет…
– Так это ж Прыгун! Прыгает, как козел, и смердит так же.
– Нет, тут не одним Прыгуном пованивает. Давай-ка мы, брат, лучше будем снаружи наших отроковиц охранять.
Девочки не слышали ни Юрика, ни Ангелов. Они стояли посреди сарая и оглядывались. В «часовне» оказались два окна, забранные решетками, узкие и расположенные высоко над полом: одно рядом с дверью, другое напротив. Они выходили в те же сиреневые заросли и потому света давали немного. «Часовня» была пуста, только в углу лежали ворох соломы и какие-то узлы или тюки.
– Как-то тут жутковато, – неожиданно для себя искренне сказала Юлька и поежилась.
– И стены пустые… Ты подумай, ну ничего, ничего не осталось от часовни – ни клочка росписи, ни кусочка резьбы! И решетки на окнах какие-то странные, не церковные.
– Так это раньше, давным-давно здесь была часовня, а потом из нее устроили склад, а после и его забросили.
– А ты случайно не знаешь, Юля, кому была посвящена часовня?
– Понятия не имею! Если хочешь, считай, что Анне и Юлии. Есть такие святые?
– Есть. Только наши с тобой святые жили в разные времена. Они никогда не встречались, не может им быть посвящена одна часовня.
– Жаль.
– Юль, а давай выйдем и посмотрим снаружи, может быть, там сохранилась какая-нибудь надпись?
– Да ничего не сохранилось, я бы давно увидела! – Юлька испугалась: а вдруг Юрик еще не успел их запереть? Но потом подумала, что в случае чего заманить доверчивую Аню обратно в «часовню» будет нетрудно, и пошла к двери. Она толкнула ее и убедилась, что Юрик уже успел все сделать, как надо.
– Ань, а ты знаешь… Ты только не пугайся!
– Что такое?
– Кто-то запер за нами дверь.
– Юль, ты же ее сама и закрыла! Я еще хотела тебе сказать, чтобы ты не закрывала, а потом увидела, что тут свет есть, и не сказала. Сама себя пугаешь, сестричка. Ты толкни дверь посильней, она и откроется!
Юлька потолкала дверь.
– Не открывается.
– Эта дверь такая старая и тяжелая, ее просто заклинило, наверно. Давай вместе попробуем, – сказала Аня.
Они начали вместе изо всех сил толкать дверь, и Юлька при этом давилась от еле сдерживаемого смеха. Дверь, естественно, не поддавалась.
– Юленька, это ведь кто-то просто озорничает, да? – внезапно испугавшись, спросила Аня.
– Ничего себе озорство – руки бы оторвать!
– Это ребятишки балуются, да?
– Хорошенькое баловство – уши бы надрать!
– Кто-то нас в шутку запер, а потом придет и выпустит, да?
– Да я бы за такие шутки…
– Ой, Юленька, я боюсь! Ведь никого рядом не было, когда мы подходили к часовне, а нас кто-то взял и запер…
– Вот это-то и странно, – многозначительно произнесла Юлька. Она видела, что Аня уже сама не своя от страха, но ей хотелось еще позабавиться.
– Послушай, Ань, давай я встану под окном, а ты влезешь мне на плечи и выглянешь в окно – есть там кто-нибудь или нет?
Но ничего из этого не вышло: кое-как взгромоздясь на Юлькины плечи, Аня дотянулась до решетки, даже ухватилась за нее руками, но подтянуться не сумела.
– Давай сделаем наоборот, – предложила Юлька, – я влезу тебе на плечи и попробую подтянуться.
Так и сделали. Оказалось, что в лицее спортивная подготовка поставлена лучше, чем в псковской средней школе: Юлька уперлась одной ногой в поясницу Ане, другой оттолкнулась и вмиг оказалась на ее плечах. Потоптавшись на них в полное свое удовольствие, она запросто подтянулась на прутьях решетки и встала на узенький, в полкирпича, подоконник. Она стояла, держась руками за прутья, и глядела сквозь пыльное стекло на непроглядные заросли сирени.
– Ну, что там?
– Стекло очень грязное, ничего не видно. Протереть бы его чем-нибудь! У тебя случайно нет носового платка?
– Есть, конечно. На, Юленька!
Аня встала на цыпочки, Юлька, держась одной рукой за решетку, нагнулась и взяла у нее платок, потом попробовала протереть стекло.
– Нет, не берет. Можно я поплюю на твой платок?
– Плюй! – согласилась Аня.
– Ну, совсем другое дело, вот теперь я все вижу! Огроменный замчище на двери! Все, Анька, нас заперли. Крепко заперли. И это, конечно, не дети – откуда у детей замок? – И Юлька прямо с окна спрыгнула на пол часовни, так что старые доски пола вздрогнули и поднялась пыль.
– На твой платок! Держи! – И она сунула Ане грязный комочек, бывший когда-то Аниным чистеньким платочком с кружевцем.
– Ага, спасибо…
Аня хотела было положить платок обратно в карман джинсов, но потом поглядела на него, передумала и аккуратно положила грязный комочек у самой двери сарая, сказав себе при этом: «Не забыть бы захватить, когда выберемся отсюда, может, отстирается…».
– Ой, Юленька, что же мы теперь делать-то будем? – спросила она горестно.
– Как чего? Ждать!
– Чего ждать-то?
– Когда тот, кто нас здесь запер, явится и откроет дверь.
– А вдруг это бандиты и они нас заперли, чтобы дождаться темноты, а как только стемнеет, они придут и убьют нас?
– Долго же им темноты ждать придется. Ты забыла, сейчас ведь белые ночи!
– Да, верно, – с некоторым облегчением сказала Аня, – по крайней мере, нам не придется в темноте сидеть.
– Сидеть – это ты правильно придумала. В ногах правды нет. Вон в углу сено – давай сядем! Ну-ка, что это тут? Барахло какое-то, сумка…
– Юль, может не надо трогать? Вдруг это вещи бандитов, которые нас заперли? Лучше бы к ним не прикасаться…
– Вот еще! Они нас заперли, а мы будем с ними церемониться? Ну-ка, что тут такое? Анька, нам крупно повезло!
– Очень повезло…
– Да нет, ты сюда погляди! Тут два спальных мешка и сумка с едой. Посмотрим, что в сумке…
– Юленька, это бандитский притон: ты только посмотри, сколько бутылок!
– Ну да, только бутылки – с пепси. И пирожные, и йогурт, и яблоки, и шоколад, конечно!
– Почему «конечно», Юленька? – спросила Аня.
– В таком ассортименте непременно должен был быть шоколад. Чипсы! Два больших пакета чипсов. Живем, Анька!
– Не знаю, долго ли нам жить осталось, – скорбно сказала Аня.
– Да ну тебя, паникерша! О, тут записка!
В записке крупными печатными буквами было написано: «ДЕВАЧКИ МИШИНЫ! НЕ ВОЛНУЙТИС И НА ПОМОЩ НИ КАВО НЕ ЗАВИТЕ – ФСЕ РОВНО НЕКТО НИ УСЛЫШЕТ, А ТОЛЬКА БУДИТ ИСЧО ХУЖЭ. СЕДИТИ СПАКОЙНА И ЖДИТИ КАГДА АТЕЦ АДАСТ ВЫКУП. ПОХЕТИТЕЛИ».
Юлька прочла записку вслух, а потом мрачно объявила:
– Вот так, Аннушка. Все ясно. Это киднеппинг!
– Что?
– Киднеппинг. Нас с тобой похитили, чтобы получить от нашего папы выкуп. Вот так!
Юлька сложила записку и хотела сунуть ее обратно в кармашек сумки.
– Дай и мне прочесть, – попросила Аня, стуча зубами.
– На!
Аннушка прочла записку, и глаза у нее округлились от страха.
– Ой, Юленька, мы пропали! Нас похитили жуткие бандиты, уголовники-рецидивисты! Они получат от папы выкуп, а нас убьют!
– С чего ты взяла? Киднеппингом занимаются, как правило, гангстеры, а не бандиты. Похитители детей – это вполне приличные люди, только деньги очень любят.
– Что ты, Юля! Какие «приличные люди»? Ты прочти-ка еще раз записку! Ты только посмотри, тут же в каждом слове по две ошибки!
– Ну и что? Ты разве ошибок никогда не делаешь?
– Да я просто не сумею в слове из трех букв сделать четыре ошибки!
– В каком слове? Покажи!
– Да вот посмотри, как они слово «еще» написали!
Юлька снова взяла у Ани записку и стала ее перечитывать.
– И-с-ч-о… И правда, получается четыре ошибки в слове из трех букв. Ну и что?
– А то, что люди, которые нас тут заперли, почти совсем не учились в школе! Ты понимаешь, что это значит?
– Что же это значит? – с интересом спросила Юлька.
– А то, что они с детских лет сидели по тюрьмам и им некогда и негде было учиться, вот что! Юленька, я боюсь! – И Аня зарыдала, уткнувшись в Юлькино плечо.
«Ну, Гуля… Не могла попросить Юрика или Киру проверить ошибки», – подумала Юлька, гладя перепуганную Аню по голове.
– Ань, прекрати ты эти рыдания сиротки, прошу тебя! Не к людоедам же мы в лапы попали, в самом-то деле…
– М-может, и к людоедам! Одна девочка в нашем классе читала про что-то такое в газете…
– По-твоему, людоеды столько еды для нас приготовили, чтобы откормить нас, а потом съесть? Перестань рыдать, а то и мне страшно станет. Меня, между прочим, тоже похитили, но я же не реву. Давай утри слезы и будем лучше о чем-нибудь постороннем разговаривать. Нам ведь с тобой до сих пор по душам поговорить не удавалось, а вот теперь настал самый подходящий момент.
– О чем будем разговаривать? – спросила Аня, послушно вытирая слезы краем майки.
– Ну, вот ты вчера сказала, что ни за что не станешь краситься. И коса у тебя такая длинная, как будто ты никогда волос не стригла.
– Так оно и есть, – кивнула Аня. – Я только самый кончик косы иногда обрезаю, чтобы он не был похож на крысиный хвостик. Ой, Юля, как ты думаешь, а тут крыс нет?
– Думаю, нет. Тут для них слишком светло и еды нет.
– Есть еда – полная бандитская сумка.
– А раньше ее тут не было, поэтому крысы еще не успели набежать и расплодиться.
– Откуда ты знаешь? Может, бандиты тут постоянно держат запасы для пленников? Может, эта еда тут уже месяц лежит на полу, а под полом – крысы!
– Сейчас проверим. На йогурте всегда стоит дата выпуска и срок годности. Так, йогурт не просрочен – значит, продукты куплены недавно.
– Дай взглянуть!
Юлька немного смутилась: на упаковке йогурта стояла вчерашняя дата. Но оказалось, что Аню волновала вовсе не дата.
– Черничный. Мой любимый йогурт.
– Ну так и съешь!
– Не хочу. Я открою стаканчик, а крысы учуют запах и набегут. Хотя нет, сейчас они не прибегут: крысы выходят на охоту ночью.
– Сейчас ночи светлые, и крысы не охотятся, а сидят по норам круглосуточно. Никто никогда в нашем городе в белые ночи крыс не видал! – сочинила на ходу Юлька. – А йогурт давай сюда: мы должны экономить еду, мы ведь не знаем, сколько нас тут продержат.
– Надеюсь, не до середины августа, а то мне к бабушке пора будет ехать.
«Раньше укатишь к своей бабушке, не волнуйся!» – подумала Юлька, а вслух сказала совсем о другом:
– Слушай, Ань, а почему ты не хочешь остричь волосы покороче? С короткими гораздо удобнее, да и современней.
– Я не хочу бабушку огорчать. Она любит, когда девочки ходят с косами.
– Провинция! Вы такие отсталые обе, и ты, и твоя бабушка, что просто жуть берет.
– Юля! – Аня вдруг выпрямилась, сдвинула брови и погрозила сестре пальцем. – Про меня можешь говорить что хочешь, но запомни: про бабушку Настю – ни слова, ни полслова, ни запятой в неуважительном тоне!
– Да ладно тебе! Между прочим, она и моя бабушка. Она тебя балует?
– Да вроде не очень. А вот любит – страшно сказать как. И я ее очень, очень люблю…
– Странно: любит и не балует, – задумчиво произнесла Юлька. Но потом опять повернула на свое: – Ань, а тебе никогда не хотелось сделать макияж?
– Что сделать?
– Накраситься.
– Конечно, нет! Я же не дикарка, чтобы раскрашивать лицо. А вот ты сама, Юль, не боишься, что это опасно – мазать кожу всякой разной химией? Мне кажется, так можно на всю жизнь лицо испортить.
– Теперь каждая уважающая себя девочка красится.
– Уважающая себя? А это еще зачем – самим себя уважать? Это все равно что утром просыпаться и самой себе доброго утра желать, а вечером – спокойной ночи. Дурацкое, по-моему, занятие.
– Каждый уважающий себя человек сам себя уважает… Тьфу, запуталась я с тобой!
– Конечно, запуталась! – кивнула Аня. – Пусть нас с тобой, Юленька, другие уважают, если мы этого заслуживаем.
– Ха! Вот если я осенью в классе появлюсь с ненакрашенными ресницами и бровями, вот меня как раз и перестанут уважать. Не хватало мне ходить, как Гуля, с белыми бровями и ресницами!
– Они у тебя от природы не белые, а светло-русые. Ведь это их естественный цвет, Юля.
– Да кому он нужен – естественный? Меня никто не узнает, если я в класс явлюсь с этими «светло-русыми» бровями и ресницами! Такое давно никто не носит!
– Меня бы тоже никто не узнал, если бы я перекрасила волосы в рыжий, а брови с ресницами в черный цвет.