Страница:
— Нет, — прохрипел в ответ Борк.
— Об этом в газетах не пишут. Об обязанностях палача не принято снимать фильмы или показывать весь процесс казни от начала и до конца по телевидению. Набравшись некоторого опыта, начинаешь считать себя экспертом, но это не так. Скажем, у осужденного при повешении ломаются шейные позвонки, а удушения не наступило? Приходится снова совать его в петлю. Иногда обрывается веревка от слишком большого веса. Или развязывается узел. Никогда все точно не рассчитаешь. В последний раз, когда я вешал, преступник упал, как положено, с петлей на шее в люк. Я подумал, что все кончено. А он вдруг высовывает оттуда свою голову…
— Прошу вас… Прошу, не надо таких подробностей.
— Конечно, конечно, мистер Борк. Эти подробности никто не хочет слушать. Пусть палач делает свое дело. Легко сказать, что человек может прекратить заниматься тем, чем ему не нравится. Но в реальной жизни освободиться от обязанностей значительно труднее. Я всегда хотел быть только шерифом, а теперь я еще и палач. Палачом никогда не хотел быть, но, знаете, кто заставил меня им стать? Моя жена. Это Лаура заставляла меня соглашаться на исполнение приговора, твердя: «Повесь еще одного… Повесь в последний раз… Повесь еще…»
Шериф внезапно умолк. Может быть, потому, что голос его становился все громче и громче, и дыхание чаще и тяжелее. Некоторое время он стоял молча, словно приводя в порядок свои нервы. Наконец, улыбка вернулась к нему.
— Видите ли, за каждое исполнение приговора я получаю дополнительную премию. А Лауре нравится транжирить деньги. И, кроме того, если бы я не вешал преступников, меня бы вряд ли переизбрали на должность. А Лаура гордится тем, что она жена шерифа.
Ленни вынул сигару изо рта и уставился на нее, словно решая стряхнуть пепел или нет. Он вновь заговорил, но так тихо, что Борку пришлось напрячь слух, чтобы различить слова.
— Если бы не она, я давно бы уехал из этого проклятого города. Если бы не она, я бы мог делать то, что хочу. Посетить например, места, которые не видел. Заняться чем-нибудь инте- ресным…
Вечерние тени, заполнившие камеру, еще более омрачили грустное лицо шерифа.
— Я знаю, что значит находиться в заключении, мистер Борк. Ведь всю свою жизнь я тоже провел в тюрьме.
Шериф вновь подошел к двери и прислушался. В наступившей тишине узник различил веселые голоса детей, играющих на улице. Полицейский обернулся.
— Вы ведь рисуете картины, не так ли, мистер Борк?
— Да. Поэтому я здесь. В моем автомобиле кончился бензин, но у меня не было денег, чтобы наполнить бак. Также поэтому я не могу нанять хорошего адвоката. Да, я художник.
— В этом округе еще ни разу не повесили богача, мистер Борк. И еще одно: некоторые из тех. кого здесь повесили, были невиновны. И сознание этого не дает мне спокойно спать.
Борк поразмыслил нал сказанным и спросил шерифа:
— Вы действительно хотите, чтобы я перепилил решетку этой ночью и сбежал?
— Вам решать, если не хотите быть повешенным. Но я определенно не хочу быть вашим палачом.
— Но есть ли у меня шанс благополучно уйти от погони?
— Есть. И довольно большой. Иначе бы я не принял мер, чтобы вас спасти. Я не хочу, чтобы вас поймали и вновь доставили сюда для неминуемой казни при моем участии. Поэтому я разработал для вас маршрут побега, мистер Борк. Вы проберетесь через болото и отсидитесь денек-другой в моем охотничьем домике. Затем я отвезу вас до границы штата в моем пикапе.
— В вашем охотничьем домике? — прошептал Борк.
— Да, в нем. Уверен, преследователям и в голову не придет искать вас в моем владении.
— Думаю, что вы правы.
— Тогда действуйте, мистер Борк, и помните: если сегодня вы не выберетесь отсюда, завтра они вынесут вам смертный приговор, и вы пропали. Эти присяжные уже спят и видят, как вы болтаетесь в петле. Удачи вам, мистер Борк.
С этими словами шериф Ленин покинул камеру, открыв своим ключом дверь и вновь заперев ее.
Борк подождал, пока часы на здании суда пробили девять раз, и принялся за распиливание оконной решетки. Для этого ему пришлось взобраться на умывальную раковину и встать на цыпочки. Работать было крайне неудобно, мышцы от напряжения сводило судорогой. Лезвия ножовки постоянно гнулись. Борку приходилось держать их вплотную к железным прутьям и пилить короткими движениями. Ссадины и царапины покрыли сгибы пальцев. Порой казалось, что он занимается напрасным делом, но мысль о неизбежности повешения подстегивала его силы и волю.
К тому времени, когда он перепилил первый прут, одно из лезвий сломалось пополам, а на двух других местами стерлись зубцы. Правая рука узника превратилась в сплошую рану и обильно кровоточила. Борка охватило сомнение, сможет ли он осилить второй прут.
Последнее шестое лезвие сломалось, когда пробило два часа утра. Дрожащими пальцами Борк ощупал верхний конец железного прута и убедился, что почти перепилил его.
Силы покинули узника, и он упал с раковины на пол. При падении Борк ударился головой о край умывальника и потерял сознание. Постепенно чувства вернулись к нему. Борк осторожно ощупал гудевшую голову. Чуть повыше левого уха кожа была разорвана. Узник лежал еще несколько минут, прежде чем оказался в состоянии подняться. Пошатываясь, он сделал несколько неуверенных шагов по камере, чувствуя страшную усталость от перенапряжения нервов и мускулов.
Внезапно Борка осенило. Используя обломок лезвия ножовки в качестве отвертки, он освободил сиденье унитаза. Оно оказалось из крепкого дерева. Взобравшись снова на умывальник, узник поддел сиденьем подпиленные железные пруты и использовал его как рычаг. Решетка чуть-чуть поддалась. Борк подождал несколько секунд, прислушавшись. Ничего подозрительного. В темном парке, примыкавшем к зданию суда, раздавались лишь крики ночных птиц, кваканье лягушек, щелканье цикад.
Борк напряг силы, и прутья лопнули окончательно. Ухватившись за них, он принялся раскачивать решетку. Внезапно она с треском вывалилась наружу вместе с нижней частью оконной рамы. Мокрый от пота и дрожащий, узник прильнул к стене, чтобы снова не упасть. Отдохнув и восстановив дыхание, он стал протискиваться в узкое оконное отверстие. Зазубренные верхние концы прутьев оцарапали шею и спину, но он заставил себя не застонать. Борк вывалился из окна и упал на мокрую траву. Поднявшись на четвереньки, он тихонько заскулил от боли, словно раненая собака. Рубашка на нем превратилась в лохмотья. Ссадины и царапины обильно кровоточили. Борк медленно встал на ноги, заткнул остатки рубашки в брюки и бросился бежать в направлении, указанном шерифом. Свежий воздух и ощущение свободы помогли обрести беглецу второе дыхание. Он всегда воспринимал свободу как должное. И теперь, обретя ее невероятными страданиями и усилиями, понял, как много значит она для человека.
Направляясь в сторону юга, Борк добежал до шоссе. На пути попалось несколько загонов, в которых хрюкали свиньи. Дальше за свекольным полем начинались болота, поросшие мелким кустарником и высокой осокой. Борк устремился туда, постоянно держа в голове маршрут, данный шерифом. Школьные знания астрономии пригодились ему. Найдя на небе Полярную звезду, он смог сориентирваться, где юг, и бежать дальше.
Борк без труда нашел узкую проселочную дорогу, значившуюся в маршруте. Она вела к небольшой группе деревьев, граничащей с открытым пространством воды. Там, у берега, как говорил шериф, он должен был найти лодку, чтобы переплыть на другую сторону огромного болота. Борк ускорил бег, напрягая последние силы. В любой момент побег могли обнаружить. Кто знает, может быть, погоня уже преследует его.
Сбежав с дороги, Борк бросился напрямик к деревьям. Ноги вязли по колено в болотной жиже. Острые края листьев осоки вонзались в него. Борк вскрикнул от испуга, когда что-то змеевидное и скользкое коснулось его руки. Тучи москитов кружились над головой беглеца, беспощадно жаля его лицо и обнаженные части тела. В темноте Борк услышал жадное урчание аллигаторов. В голове мелькнула мысль о гадюках и других болотных тварях. Но все его теперешние страхи были ничем в сравнении с тем ужасом, который он испытал в суде, ожидая смертного приговора…
Борк нашел лодку, привязанную к обнаженным корням кипарисового дерева, свернувшихся над черной водой словно клубок огромных змей. Сев в лодку, беглец начал грести вдоль открытого пространства по слабому течению дальше на юг. Нужно было плыть до тех пор, пока слева, как говорил шериф, не покажутся два костра, зажженных рядом на берегу. Туда надо причалить. В нескольких минутах ходьбы от этого места и находится охотничий домик шерифа.
Борк почувствовал слабость и понял, что, по-видимому, потерял много крови. Но он продолжал грести. Ничего другого не оставалось. Он должен найти укрытие, прежде чем рассветет. Проток становился все уже и уже. Местами беглецу приходилось проталкивать лодку вперед между плотными стенами из камыша и осоки.
Когда лодка вновь оказалась на относительно широком водном пространстве, Борк решил передохнуть. Он положил весла на край кормы и опустил голову на колени. Течение медленно несло лодку вперед. Лунный свет пробивался к поверхности воды сквозь холодный туман, придавал очертаниям окружающей растительности вид мрачных призраков.
Аллигатор завозился и ударил хвостом за кустом гиацинтов, и Борк вспомнил, что приехал в эти места именно за тем, чтобы запечатлеть на холсте эти удивительно красивые цветы. Но вместо занятия живописью он слишком много выпил виски о салуне, а, когда пришел в себя, выяснилось, что все готово для его повешения.
Сделав несколько гребков, Борк вынужден был вновь передохнуть. Беглец с трудом дышал. Внезапно он сдавленно вскрикнул, осознав, что темные пятна на ногах, руках и груди — всосавшиеся в плоть болотные пиявки. Из горла Борка вырвался вопль, но он тут же зажал грязной ладонью рот. Этих кровососущих тварей нельзя сразу отрывать от тела. Надо подождать, пока они сами насытятся и отвалятся. Бсрк от кого-то слышал, что этих пиявок выжигают сигаретами или eщe чем-то.
Но все же от москитов ему было гораздо хуже. С каждой минутой их облако над ним сгущалось. Москиты слетались отовсюду, привлеченные запахом пота и крови. Назойливо жужжа, насекомые темной массой нападали на него, впиваясь в шею, руки, лицо как маленькие пули. Борк убедился, что ничто не могло их отпугнуть. Резкое движение их не беспокоило. Можно было только стереть их с кожи словно черно-багровый налет. Но беглецу было не до этого. Он продолжал грести.
По обеим сторонам протока стенами изо мха стояли дикие лимонные деревья со сморщенными плодами, напоминающие футбольные мячи. На ветках этих деревьев торчали острые как лезвия кинжала колючки. Борк возненавидел эти места. Если ему удастся выбраться, подумал беглец, он никогда больше не вернется сюда. Никогда не возникнет желания взяться за кисть и краски, чтобы изобразить эту жестокую природу.
Проток вывел лодку в довольно широкое озеро, черная вода которого блестела под луной, словно стекло. Слева от себя он увидел два бледно-желтых огня. Повернув лодку к берегу, Борк вскоре пришвартовал ее напротив слабо горевших костров.
Он сразу же нашел тропинку, ведущую к домику шерифа и, пройдя по ней минуты три, увидел выкрашенное белой краской дощатое строение, крыша которого была покрыта пальмовыми листьями. Свет проникал наружу сквозь бамбуковые занавеси на окнах. Борк приготовился постучать в дверь, но она внезапно открылась. Издавая хлюпающие и стонущие звуки и чуть не упав, споткнувшись о порог, беглец ввалился вовнутрь прямо из темноты навстречу ослепившему его свету.
Борк некоторое время молча стоял, пошатываясь посредине комнаты. Его глаза медленно привыкали к свету нескольких ламп.
Шериф, в рубашке с отложным воротником, домашних брюках и в шлепанцах на ногах, отошел от двери и уселся в большое кожаное кресло. За его спиной стояла кожаная кушетка, рядом с которой в стене размещался незажженный камин. В комнате раздавался приглушенный гул кондиционера. Борк несколько раз жадно вдохнул прохладный воздух. Бледное лицо шерифа ничего не выражало.
— У вас потрепанный вид, — сказал полицейский.
Борк попытался усмехнуться, но его лицо, вздувшееся от укусов москитов, будто окаменело. Он почувствовал, что вновь весь дрожит. Ни один из мускулов не повиновался.
— Я неважно себя чувствую, — ответил художник. Звук собственного голоса поразил Борка Он походил на странный свист.
Ноги Борка подкосились, к, чтобы не упасть, он сделал неуклюжий шаг вперед, ухватился рукой за спинку кушетки и только тогда увидел тело, лежащее на полу.
Борк тупо уставился на труп, поначалу ничего не соображая. У ног лежала довольно пожилая женщина, но очень, очень толстая. Он никогда раньше ее не видел. Но, если бы и видел, то не узнал: половина лица представляла собой кровавое месиво. Очевидно, ее убили железной кочергой, валявшейся рядом с трупом.
Находившийся почти на грани полного изнеможения Борк почувствовал себя еще хуже, словно что-то внутри оледенело.
— Это моя жена, — спокойным тоном сказал шериф, — Лаура. Вы помните, я вам о ней рассказывал.
Когда Борк отвернулся от Лауры, он увидел, что шериф набирает номер телефона. В другой руке полицейский держал револьвер. Дуло было направлено в сторону беглеца.
— Вы можете отправить своих ищеек в конуры, — сказал шериф кому-то. — Убийца отыскался в моем загородном доме. Да, тот самый Борк. Я отсутствовал, занимаясь ночной рыбалкой, когда он ворвался сюда. Но я опоздал. — Тут голос шерифа чуть дрогнул. — Лаура была одна. Он набросился на нее. — Шериф глубоко вздохнул. — Он убил мою жену. Я думаю, кто-то сказал ему, как найти дорогу сюда. Он, видимо, рассчитывал отсидеться здесь или взять в заложники одного из нас. Но когда он увидел Лауру, этот маньяк, я полагаю, не смог сдержать себя. Нет. Вам уже нет необходимости торопиться. Убийца не причинит больше никому вреда. Я позаботился об этом. И сэкономил нашему округу немного денег.
Шериф опустил трубку, затем посмотрел на Борка.
— Я помог вам бежать из тюрьмы. И вы теперь помогли мне. Значит, мы квиты.
Борк попытался сдвинуться с места, сказать что-то, но так и не раскрыл рта. Слова уже не имели значения.
— Они все равно бы повесили вас, мистер Борк. А так значительно легче. Значительно. — Повторил шериф с уверенной убежденностью и явно искренне. — Поверьте, по собственному опыту я знаю, что так быстрее и легче. К тому же, как я уже вам сказал, я против повешения и никого больше не повешу.
Собрав остаток сил, Борк предпринял последнюю неуклюжую попытку спасти жизнь. Бросился на шерифа. Но он не успел сделать и двух шагов, как что-то сбило его с ног. И последней мыслью, промелькнувшей в меркнущем сознании, была мысль о том, что, может быть, суд присяжных его и оправдал, несмотря ни на что.
Мэнн Рабин
Томас Мерредит задушил свою жену точно в десять часов пять минут туманным октябрьским утром. Он запомнил время убийства потому, что в процессе яростной борьбы, непосредственно перед тем, как сердце жены окончательно перестало биться, старинные часы, которые он подарил ей на последнюю годовщину их свадьбы, упали с камина на пол, и стрелки их остановились, хотя механизм часов продолжал тикать в нескольких сантиметрах от побелевшего как мрамор лица редкой красоты.
Да, даже мертвая, Маша оставалась самой привлекательной женщиной из тех, которых он когда-либо видел. Ее красота, казалось, еще больше впечатляла в эти первые мгновения после кончины. Глядя на труп, Томас почувствовал, как приступ огромного горя охватил все его существо. Теперь дальнейшее существование уже не имело смысла. То, что он совершил, уничтожило и его, сделав жизнь пустой и бессмысленной.
И, все- таки, у него не было другого выбора. После абсолютно счастливой семилетней семейной жизни он вдруг обнаружил, что жена ему изменяла. Он убил Машу неумышленно, в припадке яростного гнева, такого же чистого, как и та вера в нее, жившая у него в сердце. И теперь, когда жена лежала бездыханно у его ног, Томас обвел глазами комнату, вновь убеждаясь в наличии доказательств ее измены: он увидел два бокала с остатками шампанского, пепельницу, наполненную окурками дорогих сигарет, мужской носовой платок в пятнах от губной помады, валяющийся у подножья кровати… Это только усилило его мучения.
И почему он не полетел своим обычным рейсом из Чикаго, доставлявшим его поздно вечером? На протяжении ряда лет он ежемесячно отправлялся по одному и тому же маршруту в деловую поездку и пунктуально возвращался в одно и то же время. Зачем на этот раз он позволил болтливому клерку уговорить себя взять билет на более ранний рейс? И почему, прибыв в родной город, он не направился, как обычно, в оффис, а сразу поехал домой?
Да, его побудило внезапное желание увидеть поскорее Машу и выпить с. ней утреннюю чашку кофе. И еще, он хотел приятно удивить ее, войти на цыпочках в спальню, разбудить нежными поцелуями. Он заранее представлял себе, как это произойдет: длинные черные волосы, разметавшиеся на подушке, ровное дыхание спящей, теплота полных, чувственных губ и затем внезапная радость в раскрывшихся глазах, радость от того, что она видит его.
Именно о такой встрече мечтал Мерредит. Но беспорядок, царивший в спальне, совсем не соответствовал его ожиданию. В воздухе висел тяжелый запах духов и спиртных напитков. Немые свидетельства ее неверности говорили красноречивее любых слов. Тот, кто провел с ней ночь, кто бы он ни был, уже скрылся.
Томас легким прикосновением руки разбудил жену. Он ожидал, что она ему как-то все объяснит. По крайней мере, надеялся на какое-то объяснение. И оно должно быть. Он молча подождал, пока Маша потянулась, сладко зевнула и полностью проснулась. Ее глаза, наконец, сосредоточились на лице мужа. Вместе заискивающих извинений она попросила у него сигарету.
— Маша, с кем ты была здесь этой ночью?
— С мужчиной.
— Я его знаю?
— Нет.
— Ты его развлекала?
— Да.
— Ты целовала его?
— Почему ты заявился так рано? Я хотела прибрать все к вечеру.
— Маша, отвечай мне.
— О, Томас, какой ты тупица! Скучный, старомодный тупица. И удивительно, как я тебя терпела целые семь лет. — Маша вновь зевнула и закрыла глаза, лаская пальцами свободную подушку, словно вспоминая испытанное недавно наслаждение.
— Ты хоть понимаешь, что ты наделала?
— Можешь добиваться развода. Мне безразлично. — Она презрительно повернулась к нему спиной, давая понять, что разговор окончен.
И вот именно в этот момент уязвленная гордость Томаса Мерредита обернулась взрывом необузданной жестокости. Его руки непроизвольно потянулись к ее горлу, сдавили что есть силы, так, чтобы она даже не вскрикнула. На какой-то момент ей удалось вырваться, но он настиг ее в гостиной и там довершил свое страшное преступление, несмотря на отчаянное сопротивление, продолжавшееся не более двух минут.
Спустя некоторое время Мерредит обнаружил, что находится на улице в нескольких кварталах от их многоквартирного дома. Томас не отдавал себе отчета, как он попал сюда, сколько времени это заняло, кто его видел. Он чувствовал себя полностью опустошенным, потерянным, лишившимся рассудка. Маша, его любимая Маша мертва. Никто и никогда не заменит ее. Она была для него солнечным светом, кислородом, целью и смыслом существования. Без нее зачем жить?
Мерредит направился обратно к дому. Он хотел только одного — наказания по справедливости и чем скорее, тем лучше. Никогда еще не было на свете убийцы, так сильно раскаявшегося и желавшего понести наказания. Да, он решил признаться немедленно. Прежде всего нужно подняться с кем-нибудь в квартиру, чтобы провести должным образом опознание тела и зафиксировать свое признание.
На углу улицы он увидел свободное такси. Мерредит дал водителю адрес и уселся на заднем сиденье. Он знал, что следует делать дальше. Как только кто-нибудь в их доме узнает, что он убил Машу и уведомит других жильцов, он поедет в полицию и заявит о своем преступлении. Дело было в том, что он не мог заставить себя взглянуть снова на мертвую жену.
Примерно через минуту такси остановилось у подъезда их дома.
— Подождите здесь, — сказал Томас шоферу и направился к входной двери.
С лица падали капли пота, и он весь дрожал. Раймонд, престарелый привратник, вышел ему навстречу из-за стеклянной перегородки. «Старик должен справиться в этой ситуации», — решил Мерредит. Тяжело было думать, что, может быть, в последний раз он разговаривает с привратником, с которым всегда обменивался дружеским приветствием, когда возвращался из деловых поездок домой к своей ненаглядной Маше.
— Добрый день, мистер Мерредит, — улыбнулся Раймонд, щуря близорукие глаза. — Надеюсь, ваша поездка в Чикаго была успешной.
Томас чуть замешкался. Что-то было не так, выпадало из фокуса. Старик, видимо, запамятовал, что они уже встречались утром. Но теперь не имело смысла напоминать привратнику о его забывчивости.
— Послушай меня внимательно, Раймонд. Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу.
— Все, что вы захотите, мистер Мерредит.
— Речь идет о моей жене. Видишь ли, я… Привратник не дал ему закончить фразу.
— Да, сэр. Я все знаю. Разговаривал с ней полминуты назад. Она попросила меня подняться в вашу квартиру. Сказала, что, может быть, вскоре вы объявитесь.
— Но это невозможно!
Старик его не слушал. Он поспешил в свой небольшой альков и начал там что-то искать.
— А вот и он, — прокричал из своего убежища привратник. — Ваша жена попросила передать его вам. Она сказала, что, вероятно, будет дождь.
Пораженный Мерредит замер на месте с открытым от удивления ртом, в то время как Раймонд появился перед ним снова и протянул ему зонтик. Ничего не соображая, Томас узнал принадлежащую ему вещь. Его зашатало.
— С вами все в порядке, мистер Мерредит?
— Что ты пытаешься учинить?
— Я вас не понимаю. Разве это не ваш зонтик?
— Да, мой. Но где ты его взял?
— Я ведь вам уже сказал. Ваша жена…
— Прекрати! — заорал Мерредит, выхватывая зонтик из рук старика. — Не притворяйся, будто Маша дала его тебе и будто ты видишь меня сегодня впервые.
— Но именно она дала мне эту вещь, — запротестовал привратник. — И я действительно вижу вас сегодня впервые. Разве вы не приехали из аэропорта?
— Ты спятил! — воскликнул Томас. — Я был здесь час назад. Ты открыл мне дверь и предложил донести мои саквояжи до лифта. Мы обменялись приветствиями. Затем я поднялся к себе и задушил жену. Теперь ты понимаешь, что она не могла дать тебе этот зонтик?! Она мертва. Я убил ее. Убил менее, чем полчаса назад.
— Извините, сэр. Но мне кажется, еще довольно рановато для обильной вечерней выпивки, — привратник изучающе посмотрел на Мерредита.
Томас отшатнулся, когда Раймонд попытался взять его под руку, очевидно принимая за пьяного. «Из всех ослов этот самый упрямый, — решил про себя убийца. — Бесполезно ему что-либо объяснять». Томас вспомнил, как однажды старик долго и путано рассказывал ему о своей неудачной семейной жизни, о том, что якобы ему жена испортила карьеру. Мерредит также вспомнил, что привратник вроде бы занимал в молодости хорошую должность в какой-то компании. Возможно, при обычных обстоятельствах, он бы снисходительно отнесся к забывчивости старика. Но не сейчас.
Бросив зонтик на пол, Мерредит повернулся и поспешил обратно в такси. Захлопнув дверцу, он приказал водителю отвезти его в ближайший полицейский участок. Таксист согласно кивнул головой и включил мотор. Автомобиль рванулся с места.
Томас обессиленно откинулся на сиденье. Инцидент с Раймондом не поколебал его решимости признаться в убийстве. Неужели старик так этого и не понял? Зло свершилось. Мерредит хотел получить за это сполна, хотел страдать, хотел, чтобы его упрятали за решетку немедленно. Он закрыл глаза, думая над тем, что скажет полиции. Скоро, очень скоро его внимательно выслушают и проверят его слова. Скоро он обретет, наконец, спокойствие в одиночной камере.
Внезапно такси остановилось, и шофер щелкнул рукояткой счетчика.
— Мы приехали.
Томас очнулся от своих мыслей, сунул руку в карман и вытащил оттуда долларовую бумажку. Подал ее шоферу и, не ожидая сдачи, открыл дверцу.
— Эй! Подождите секунду! — заорал водитель. — А где же остальные мои деньги, любезный? Посмотрите на счетчик.
Томас недоуменно уставился на стеклянный экранчик. На нем значилась сумма — девять долларов сорок пять центов.
— Но здесь какая-то ошибка. Столько не могло набежать.
— Вы утверждаете, что мой счетчик лжет? — прорычал водитель, выставив на него свое небритое лицо с грубыми чертами. Казалось, вот-вот он набросится на Томаса с кулаками. — Да будет вам известно, что всего лишь два дня назад его проверил инспектор. И, кроме того, я часто вожу людей в аэропорт и обратно. Расстояние в один конец обходился клиенту примерно в девять долларов.
Томас протер глаза, пытаясь восстановить порядок в мыслях.
— Но я сел в вашу машину не в аэропорте. Я нанял вас несколько минут назад. Мы не проехали больше двух миль.
Водитель, тряхнув головой, нахмурил брови.
— Мистер, у вас, наверное, галлюцинации или что-то в этом роде? Уже больше часа я катаю вас. Мы проехали весь путь от аэропорта. По дороге ненадолго остановились у дома, где вы живете, затем вы сказали доставить вас сюда. А теперь расплачивайтесь сполна, пока я окончательно не рассердился.
— Об этом в газетах не пишут. Об обязанностях палача не принято снимать фильмы или показывать весь процесс казни от начала и до конца по телевидению. Набравшись некоторого опыта, начинаешь считать себя экспертом, но это не так. Скажем, у осужденного при повешении ломаются шейные позвонки, а удушения не наступило? Приходится снова совать его в петлю. Иногда обрывается веревка от слишком большого веса. Или развязывается узел. Никогда все точно не рассчитаешь. В последний раз, когда я вешал, преступник упал, как положено, с петлей на шее в люк. Я подумал, что все кончено. А он вдруг высовывает оттуда свою голову…
— Прошу вас… Прошу, не надо таких подробностей.
— Конечно, конечно, мистер Борк. Эти подробности никто не хочет слушать. Пусть палач делает свое дело. Легко сказать, что человек может прекратить заниматься тем, чем ему не нравится. Но в реальной жизни освободиться от обязанностей значительно труднее. Я всегда хотел быть только шерифом, а теперь я еще и палач. Палачом никогда не хотел быть, но, знаете, кто заставил меня им стать? Моя жена. Это Лаура заставляла меня соглашаться на исполнение приговора, твердя: «Повесь еще одного… Повесь в последний раз… Повесь еще…»
Шериф внезапно умолк. Может быть, потому, что голос его становился все громче и громче, и дыхание чаще и тяжелее. Некоторое время он стоял молча, словно приводя в порядок свои нервы. Наконец, улыбка вернулась к нему.
— Видите ли, за каждое исполнение приговора я получаю дополнительную премию. А Лауре нравится транжирить деньги. И, кроме того, если бы я не вешал преступников, меня бы вряд ли переизбрали на должность. А Лаура гордится тем, что она жена шерифа.
Ленни вынул сигару изо рта и уставился на нее, словно решая стряхнуть пепел или нет. Он вновь заговорил, но так тихо, что Борку пришлось напрячь слух, чтобы различить слова.
— Если бы не она, я давно бы уехал из этого проклятого города. Если бы не она, я бы мог делать то, что хочу. Посетить например, места, которые не видел. Заняться чем-нибудь инте- ресным…
Вечерние тени, заполнившие камеру, еще более омрачили грустное лицо шерифа.
— Я знаю, что значит находиться в заключении, мистер Борк. Ведь всю свою жизнь я тоже провел в тюрьме.
Шериф вновь подошел к двери и прислушался. В наступившей тишине узник различил веселые голоса детей, играющих на улице. Полицейский обернулся.
— Вы ведь рисуете картины, не так ли, мистер Борк?
— Да. Поэтому я здесь. В моем автомобиле кончился бензин, но у меня не было денег, чтобы наполнить бак. Также поэтому я не могу нанять хорошего адвоката. Да, я художник.
— В этом округе еще ни разу не повесили богача, мистер Борк. И еще одно: некоторые из тех. кого здесь повесили, были невиновны. И сознание этого не дает мне спокойно спать.
Борк поразмыслил нал сказанным и спросил шерифа:
— Вы действительно хотите, чтобы я перепилил решетку этой ночью и сбежал?
— Вам решать, если не хотите быть повешенным. Но я определенно не хочу быть вашим палачом.
— Но есть ли у меня шанс благополучно уйти от погони?
— Есть. И довольно большой. Иначе бы я не принял мер, чтобы вас спасти. Я не хочу, чтобы вас поймали и вновь доставили сюда для неминуемой казни при моем участии. Поэтому я разработал для вас маршрут побега, мистер Борк. Вы проберетесь через болото и отсидитесь денек-другой в моем охотничьем домике. Затем я отвезу вас до границы штата в моем пикапе.
— В вашем охотничьем домике? — прошептал Борк.
— Да, в нем. Уверен, преследователям и в голову не придет искать вас в моем владении.
— Думаю, что вы правы.
— Тогда действуйте, мистер Борк, и помните: если сегодня вы не выберетесь отсюда, завтра они вынесут вам смертный приговор, и вы пропали. Эти присяжные уже спят и видят, как вы болтаетесь в петле. Удачи вам, мистер Борк.
С этими словами шериф Ленин покинул камеру, открыв своим ключом дверь и вновь заперев ее.
Борк подождал, пока часы на здании суда пробили девять раз, и принялся за распиливание оконной решетки. Для этого ему пришлось взобраться на умывальную раковину и встать на цыпочки. Работать было крайне неудобно, мышцы от напряжения сводило судорогой. Лезвия ножовки постоянно гнулись. Борку приходилось держать их вплотную к железным прутьям и пилить короткими движениями. Ссадины и царапины покрыли сгибы пальцев. Порой казалось, что он занимается напрасным делом, но мысль о неизбежности повешения подстегивала его силы и волю.
К тому времени, когда он перепилил первый прут, одно из лезвий сломалось пополам, а на двух других местами стерлись зубцы. Правая рука узника превратилась в сплошую рану и обильно кровоточила. Борка охватило сомнение, сможет ли он осилить второй прут.
Последнее шестое лезвие сломалось, когда пробило два часа утра. Дрожащими пальцами Борк ощупал верхний конец железного прута и убедился, что почти перепилил его.
Силы покинули узника, и он упал с раковины на пол. При падении Борк ударился головой о край умывальника и потерял сознание. Постепенно чувства вернулись к нему. Борк осторожно ощупал гудевшую голову. Чуть повыше левого уха кожа была разорвана. Узник лежал еще несколько минут, прежде чем оказался в состоянии подняться. Пошатываясь, он сделал несколько неуверенных шагов по камере, чувствуя страшную усталость от перенапряжения нервов и мускулов.
Внезапно Борка осенило. Используя обломок лезвия ножовки в качестве отвертки, он освободил сиденье унитаза. Оно оказалось из крепкого дерева. Взобравшись снова на умывальник, узник поддел сиденьем подпиленные железные пруты и использовал его как рычаг. Решетка чуть-чуть поддалась. Борк подождал несколько секунд, прислушавшись. Ничего подозрительного. В темном парке, примыкавшем к зданию суда, раздавались лишь крики ночных птиц, кваканье лягушек, щелканье цикад.
Борк напряг силы, и прутья лопнули окончательно. Ухватившись за них, он принялся раскачивать решетку. Внезапно она с треском вывалилась наружу вместе с нижней частью оконной рамы. Мокрый от пота и дрожащий, узник прильнул к стене, чтобы снова не упасть. Отдохнув и восстановив дыхание, он стал протискиваться в узкое оконное отверстие. Зазубренные верхние концы прутьев оцарапали шею и спину, но он заставил себя не застонать. Борк вывалился из окна и упал на мокрую траву. Поднявшись на четвереньки, он тихонько заскулил от боли, словно раненая собака. Рубашка на нем превратилась в лохмотья. Ссадины и царапины обильно кровоточили. Борк медленно встал на ноги, заткнул остатки рубашки в брюки и бросился бежать в направлении, указанном шерифом. Свежий воздух и ощущение свободы помогли обрести беглецу второе дыхание. Он всегда воспринимал свободу как должное. И теперь, обретя ее невероятными страданиями и усилиями, понял, как много значит она для человека.
Направляясь в сторону юга, Борк добежал до шоссе. На пути попалось несколько загонов, в которых хрюкали свиньи. Дальше за свекольным полем начинались болота, поросшие мелким кустарником и высокой осокой. Борк устремился туда, постоянно держа в голове маршрут, данный шерифом. Школьные знания астрономии пригодились ему. Найдя на небе Полярную звезду, он смог сориентирваться, где юг, и бежать дальше.
Борк без труда нашел узкую проселочную дорогу, значившуюся в маршруте. Она вела к небольшой группе деревьев, граничащей с открытым пространством воды. Там, у берега, как говорил шериф, он должен был найти лодку, чтобы переплыть на другую сторону огромного болота. Борк ускорил бег, напрягая последние силы. В любой момент побег могли обнаружить. Кто знает, может быть, погоня уже преследует его.
Сбежав с дороги, Борк бросился напрямик к деревьям. Ноги вязли по колено в болотной жиже. Острые края листьев осоки вонзались в него. Борк вскрикнул от испуга, когда что-то змеевидное и скользкое коснулось его руки. Тучи москитов кружились над головой беглеца, беспощадно жаля его лицо и обнаженные части тела. В темноте Борк услышал жадное урчание аллигаторов. В голове мелькнула мысль о гадюках и других болотных тварях. Но все его теперешние страхи были ничем в сравнении с тем ужасом, который он испытал в суде, ожидая смертного приговора…
Борк нашел лодку, привязанную к обнаженным корням кипарисового дерева, свернувшихся над черной водой словно клубок огромных змей. Сев в лодку, беглец начал грести вдоль открытого пространства по слабому течению дальше на юг. Нужно было плыть до тех пор, пока слева, как говорил шериф, не покажутся два костра, зажженных рядом на берегу. Туда надо причалить. В нескольких минутах ходьбы от этого места и находится охотничий домик шерифа.
Борк почувствовал слабость и понял, что, по-видимому, потерял много крови. Но он продолжал грести. Ничего другого не оставалось. Он должен найти укрытие, прежде чем рассветет. Проток становился все уже и уже. Местами беглецу приходилось проталкивать лодку вперед между плотными стенами из камыша и осоки.
Когда лодка вновь оказалась на относительно широком водном пространстве, Борк решил передохнуть. Он положил весла на край кормы и опустил голову на колени. Течение медленно несло лодку вперед. Лунный свет пробивался к поверхности воды сквозь холодный туман, придавал очертаниям окружающей растительности вид мрачных призраков.
Аллигатор завозился и ударил хвостом за кустом гиацинтов, и Борк вспомнил, что приехал в эти места именно за тем, чтобы запечатлеть на холсте эти удивительно красивые цветы. Но вместо занятия живописью он слишком много выпил виски о салуне, а, когда пришел в себя, выяснилось, что все готово для его повешения.
Сделав несколько гребков, Борк вынужден был вновь передохнуть. Беглец с трудом дышал. Внезапно он сдавленно вскрикнул, осознав, что темные пятна на ногах, руках и груди — всосавшиеся в плоть болотные пиявки. Из горла Борка вырвался вопль, но он тут же зажал грязной ладонью рот. Этих кровососущих тварей нельзя сразу отрывать от тела. Надо подождать, пока они сами насытятся и отвалятся. Бсрк от кого-то слышал, что этих пиявок выжигают сигаретами или eщe чем-то.
Но все же от москитов ему было гораздо хуже. С каждой минутой их облако над ним сгущалось. Москиты слетались отовсюду, привлеченные запахом пота и крови. Назойливо жужжа, насекомые темной массой нападали на него, впиваясь в шею, руки, лицо как маленькие пули. Борк убедился, что ничто не могло их отпугнуть. Резкое движение их не беспокоило. Можно было только стереть их с кожи словно черно-багровый налет. Но беглецу было не до этого. Он продолжал грести.
По обеим сторонам протока стенами изо мха стояли дикие лимонные деревья со сморщенными плодами, напоминающие футбольные мячи. На ветках этих деревьев торчали острые как лезвия кинжала колючки. Борк возненавидел эти места. Если ему удастся выбраться, подумал беглец, он никогда больше не вернется сюда. Никогда не возникнет желания взяться за кисть и краски, чтобы изобразить эту жестокую природу.
Проток вывел лодку в довольно широкое озеро, черная вода которого блестела под луной, словно стекло. Слева от себя он увидел два бледно-желтых огня. Повернув лодку к берегу, Борк вскоре пришвартовал ее напротив слабо горевших костров.
Он сразу же нашел тропинку, ведущую к домику шерифа и, пройдя по ней минуты три, увидел выкрашенное белой краской дощатое строение, крыша которого была покрыта пальмовыми листьями. Свет проникал наружу сквозь бамбуковые занавеси на окнах. Борк приготовился постучать в дверь, но она внезапно открылась. Издавая хлюпающие и стонущие звуки и чуть не упав, споткнувшись о порог, беглец ввалился вовнутрь прямо из темноты навстречу ослепившему его свету.
Борк некоторое время молча стоял, пошатываясь посредине комнаты. Его глаза медленно привыкали к свету нескольких ламп.
Шериф, в рубашке с отложным воротником, домашних брюках и в шлепанцах на ногах, отошел от двери и уселся в большое кожаное кресло. За его спиной стояла кожаная кушетка, рядом с которой в стене размещался незажженный камин. В комнате раздавался приглушенный гул кондиционера. Борк несколько раз жадно вдохнул прохладный воздух. Бледное лицо шерифа ничего не выражало.
— У вас потрепанный вид, — сказал полицейский.
Борк попытался усмехнуться, но его лицо, вздувшееся от укусов москитов, будто окаменело. Он почувствовал, что вновь весь дрожит. Ни один из мускулов не повиновался.
— Я неважно себя чувствую, — ответил художник. Звук собственного голоса поразил Борка Он походил на странный свист.
Ноги Борка подкосились, к, чтобы не упасть, он сделал неуклюжий шаг вперед, ухватился рукой за спинку кушетки и только тогда увидел тело, лежащее на полу.
Борк тупо уставился на труп, поначалу ничего не соображая. У ног лежала довольно пожилая женщина, но очень, очень толстая. Он никогда раньше ее не видел. Но, если бы и видел, то не узнал: половина лица представляла собой кровавое месиво. Очевидно, ее убили железной кочергой, валявшейся рядом с трупом.
Находившийся почти на грани полного изнеможения Борк почувствовал себя еще хуже, словно что-то внутри оледенело.
— Это моя жена, — спокойным тоном сказал шериф, — Лаура. Вы помните, я вам о ней рассказывал.
Когда Борк отвернулся от Лауры, он увидел, что шериф набирает номер телефона. В другой руке полицейский держал револьвер. Дуло было направлено в сторону беглеца.
— Вы можете отправить своих ищеек в конуры, — сказал шериф кому-то. — Убийца отыскался в моем загородном доме. Да, тот самый Борк. Я отсутствовал, занимаясь ночной рыбалкой, когда он ворвался сюда. Но я опоздал. — Тут голос шерифа чуть дрогнул. — Лаура была одна. Он набросился на нее. — Шериф глубоко вздохнул. — Он убил мою жену. Я думаю, кто-то сказал ему, как найти дорогу сюда. Он, видимо, рассчитывал отсидеться здесь или взять в заложники одного из нас. Но когда он увидел Лауру, этот маньяк, я полагаю, не смог сдержать себя. Нет. Вам уже нет необходимости торопиться. Убийца не причинит больше никому вреда. Я позаботился об этом. И сэкономил нашему округу немного денег.
Шериф опустил трубку, затем посмотрел на Борка.
— Я помог вам бежать из тюрьмы. И вы теперь помогли мне. Значит, мы квиты.
Борк попытался сдвинуться с места, сказать что-то, но так и не раскрыл рта. Слова уже не имели значения.
— Они все равно бы повесили вас, мистер Борк. А так значительно легче. Значительно. — Повторил шериф с уверенной убежденностью и явно искренне. — Поверьте, по собственному опыту я знаю, что так быстрее и легче. К тому же, как я уже вам сказал, я против повешения и никого больше не повешу.
Собрав остаток сил, Борк предпринял последнюю неуклюжую попытку спасти жизнь. Бросился на шерифа. Но он не успел сделать и двух шагов, как что-то сбило его с ног. И последней мыслью, промелькнувшей в меркнущем сознании, была мысль о том, что, может быть, суд присяжных его и оправдал, несмотря ни на что.
Мэнн Рабин
АЛИБИ
Да, даже мертвая, Маша оставалась самой привлекательной женщиной из тех, которых он когда-либо видел. Ее красота, казалось, еще больше впечатляла в эти первые мгновения после кончины. Глядя на труп, Томас почувствовал, как приступ огромного горя охватил все его существо. Теперь дальнейшее существование уже не имело смысла. То, что он совершил, уничтожило и его, сделав жизнь пустой и бессмысленной.
И, все- таки, у него не было другого выбора. После абсолютно счастливой семилетней семейной жизни он вдруг обнаружил, что жена ему изменяла. Он убил Машу неумышленно, в припадке яростного гнева, такого же чистого, как и та вера в нее, жившая у него в сердце. И теперь, когда жена лежала бездыханно у его ног, Томас обвел глазами комнату, вновь убеждаясь в наличии доказательств ее измены: он увидел два бокала с остатками шампанского, пепельницу, наполненную окурками дорогих сигарет, мужской носовой платок в пятнах от губной помады, валяющийся у подножья кровати… Это только усилило его мучения.
И почему он не полетел своим обычным рейсом из Чикаго, доставлявшим его поздно вечером? На протяжении ряда лет он ежемесячно отправлялся по одному и тому же маршруту в деловую поездку и пунктуально возвращался в одно и то же время. Зачем на этот раз он позволил болтливому клерку уговорить себя взять билет на более ранний рейс? И почему, прибыв в родной город, он не направился, как обычно, в оффис, а сразу поехал домой?
Да, его побудило внезапное желание увидеть поскорее Машу и выпить с. ней утреннюю чашку кофе. И еще, он хотел приятно удивить ее, войти на цыпочках в спальню, разбудить нежными поцелуями. Он заранее представлял себе, как это произойдет: длинные черные волосы, разметавшиеся на подушке, ровное дыхание спящей, теплота полных, чувственных губ и затем внезапная радость в раскрывшихся глазах, радость от того, что она видит его.
Именно о такой встрече мечтал Мерредит. Но беспорядок, царивший в спальне, совсем не соответствовал его ожиданию. В воздухе висел тяжелый запах духов и спиртных напитков. Немые свидетельства ее неверности говорили красноречивее любых слов. Тот, кто провел с ней ночь, кто бы он ни был, уже скрылся.
Томас легким прикосновением руки разбудил жену. Он ожидал, что она ему как-то все объяснит. По крайней мере, надеялся на какое-то объяснение. И оно должно быть. Он молча подождал, пока Маша потянулась, сладко зевнула и полностью проснулась. Ее глаза, наконец, сосредоточились на лице мужа. Вместе заискивающих извинений она попросила у него сигарету.
— Маша, с кем ты была здесь этой ночью?
— С мужчиной.
— Я его знаю?
— Нет.
— Ты его развлекала?
— Да.
— Ты целовала его?
— Почему ты заявился так рано? Я хотела прибрать все к вечеру.
— Маша, отвечай мне.
— О, Томас, какой ты тупица! Скучный, старомодный тупица. И удивительно, как я тебя терпела целые семь лет. — Маша вновь зевнула и закрыла глаза, лаская пальцами свободную подушку, словно вспоминая испытанное недавно наслаждение.
— Ты хоть понимаешь, что ты наделала?
— Можешь добиваться развода. Мне безразлично. — Она презрительно повернулась к нему спиной, давая понять, что разговор окончен.
И вот именно в этот момент уязвленная гордость Томаса Мерредита обернулась взрывом необузданной жестокости. Его руки непроизвольно потянулись к ее горлу, сдавили что есть силы, так, чтобы она даже не вскрикнула. На какой-то момент ей удалось вырваться, но он настиг ее в гостиной и там довершил свое страшное преступление, несмотря на отчаянное сопротивление, продолжавшееся не более двух минут.
Спустя некоторое время Мерредит обнаружил, что находится на улице в нескольких кварталах от их многоквартирного дома. Томас не отдавал себе отчета, как он попал сюда, сколько времени это заняло, кто его видел. Он чувствовал себя полностью опустошенным, потерянным, лишившимся рассудка. Маша, его любимая Маша мертва. Никто и никогда не заменит ее. Она была для него солнечным светом, кислородом, целью и смыслом существования. Без нее зачем жить?
Мерредит направился обратно к дому. Он хотел только одного — наказания по справедливости и чем скорее, тем лучше. Никогда еще не было на свете убийцы, так сильно раскаявшегося и желавшего понести наказания. Да, он решил признаться немедленно. Прежде всего нужно подняться с кем-нибудь в квартиру, чтобы провести должным образом опознание тела и зафиксировать свое признание.
На углу улицы он увидел свободное такси. Мерредит дал водителю адрес и уселся на заднем сиденье. Он знал, что следует делать дальше. Как только кто-нибудь в их доме узнает, что он убил Машу и уведомит других жильцов, он поедет в полицию и заявит о своем преступлении. Дело было в том, что он не мог заставить себя взглянуть снова на мертвую жену.
Примерно через минуту такси остановилось у подъезда их дома.
— Подождите здесь, — сказал Томас шоферу и направился к входной двери.
С лица падали капли пота, и он весь дрожал. Раймонд, престарелый привратник, вышел ему навстречу из-за стеклянной перегородки. «Старик должен справиться в этой ситуации», — решил Мерредит. Тяжело было думать, что, может быть, в последний раз он разговаривает с привратником, с которым всегда обменивался дружеским приветствием, когда возвращался из деловых поездок домой к своей ненаглядной Маше.
— Добрый день, мистер Мерредит, — улыбнулся Раймонд, щуря близорукие глаза. — Надеюсь, ваша поездка в Чикаго была успешной.
Томас чуть замешкался. Что-то было не так, выпадало из фокуса. Старик, видимо, запамятовал, что они уже встречались утром. Но теперь не имело смысла напоминать привратнику о его забывчивости.
— Послушай меня внимательно, Раймонд. Я хочу, чтобы ты оказал мне услугу.
— Все, что вы захотите, мистер Мерредит.
— Речь идет о моей жене. Видишь ли, я… Привратник не дал ему закончить фразу.
— Да, сэр. Я все знаю. Разговаривал с ней полминуты назад. Она попросила меня подняться в вашу квартиру. Сказала, что, может быть, вскоре вы объявитесь.
— Но это невозможно!
Старик его не слушал. Он поспешил в свой небольшой альков и начал там что-то искать.
— А вот и он, — прокричал из своего убежища привратник. — Ваша жена попросила передать его вам. Она сказала, что, вероятно, будет дождь.
Пораженный Мерредит замер на месте с открытым от удивления ртом, в то время как Раймонд появился перед ним снова и протянул ему зонтик. Ничего не соображая, Томас узнал принадлежащую ему вещь. Его зашатало.
— С вами все в порядке, мистер Мерредит?
— Что ты пытаешься учинить?
— Я вас не понимаю. Разве это не ваш зонтик?
— Да, мой. Но где ты его взял?
— Я ведь вам уже сказал. Ваша жена…
— Прекрати! — заорал Мерредит, выхватывая зонтик из рук старика. — Не притворяйся, будто Маша дала его тебе и будто ты видишь меня сегодня впервые.
— Но именно она дала мне эту вещь, — запротестовал привратник. — И я действительно вижу вас сегодня впервые. Разве вы не приехали из аэропорта?
— Ты спятил! — воскликнул Томас. — Я был здесь час назад. Ты открыл мне дверь и предложил донести мои саквояжи до лифта. Мы обменялись приветствиями. Затем я поднялся к себе и задушил жену. Теперь ты понимаешь, что она не могла дать тебе этот зонтик?! Она мертва. Я убил ее. Убил менее, чем полчаса назад.
— Извините, сэр. Но мне кажется, еще довольно рановато для обильной вечерней выпивки, — привратник изучающе посмотрел на Мерредита.
Томас отшатнулся, когда Раймонд попытался взять его под руку, очевидно принимая за пьяного. «Из всех ослов этот самый упрямый, — решил про себя убийца. — Бесполезно ему что-либо объяснять». Томас вспомнил, как однажды старик долго и путано рассказывал ему о своей неудачной семейной жизни, о том, что якобы ему жена испортила карьеру. Мерредит также вспомнил, что привратник вроде бы занимал в молодости хорошую должность в какой-то компании. Возможно, при обычных обстоятельствах, он бы снисходительно отнесся к забывчивости старика. Но не сейчас.
Бросив зонтик на пол, Мерредит повернулся и поспешил обратно в такси. Захлопнув дверцу, он приказал водителю отвезти его в ближайший полицейский участок. Таксист согласно кивнул головой и включил мотор. Автомобиль рванулся с места.
Томас обессиленно откинулся на сиденье. Инцидент с Раймондом не поколебал его решимости признаться в убийстве. Неужели старик так этого и не понял? Зло свершилось. Мерредит хотел получить за это сполна, хотел страдать, хотел, чтобы его упрятали за решетку немедленно. Он закрыл глаза, думая над тем, что скажет полиции. Скоро, очень скоро его внимательно выслушают и проверят его слова. Скоро он обретет, наконец, спокойствие в одиночной камере.
Внезапно такси остановилось, и шофер щелкнул рукояткой счетчика.
— Мы приехали.
Томас очнулся от своих мыслей, сунул руку в карман и вытащил оттуда долларовую бумажку. Подал ее шоферу и, не ожидая сдачи, открыл дверцу.
— Эй! Подождите секунду! — заорал водитель. — А где же остальные мои деньги, любезный? Посмотрите на счетчик.
Томас недоуменно уставился на стеклянный экранчик. На нем значилась сумма — девять долларов сорок пять центов.
— Но здесь какая-то ошибка. Столько не могло набежать.
— Вы утверждаете, что мой счетчик лжет? — прорычал водитель, выставив на него свое небритое лицо с грубыми чертами. Казалось, вот-вот он набросится на Томаса с кулаками. — Да будет вам известно, что всего лишь два дня назад его проверил инспектор. И, кроме того, я часто вожу людей в аэропорт и обратно. Расстояние в один конец обходился клиенту примерно в девять долларов.
Томас протер глаза, пытаясь восстановить порядок в мыслях.
— Но я сел в вашу машину не в аэропорте. Я нанял вас несколько минут назад. Мы не проехали больше двух миль.
Водитель, тряхнув головой, нахмурил брови.
— Мистер, у вас, наверное, галлюцинации или что-то в этом роде? Уже больше часа я катаю вас. Мы проехали весь путь от аэропорта. По дороге ненадолго остановились у дома, где вы живете, затем вы сказали доставить вас сюда. А теперь расплачивайтесь сполна, пока я окончательно не рассердился.