Мертвые мстят
Рассказы американских и английских писателей

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА

   Мертвые мстят. Эта житейская мудрость воплощена в древних обычаях и народных пословицах. Недаром на Востоке даже при похоронах врага люди выражают свою скорбь. Уважение к умершим всегда было связано у людей с пониманием того факта, что мировоззрение живущих — это неразрывное единство их прошлого, настоящего и будущего. У японцев есть поговорка: «Опасно бить мертвое тело». И наша мудрость гласит: «Мертвые срама не имут».
   Кому мстят мертвые? На этот вопрос вы получите вполне исчерпывающий ответ, прочтя этот сборник рассказов американских и английских авторов литературы, так называемого, саспенса. Уверен, все восемь рассказов захватят ваше внимание, заставят вас взглянуть в собственное «я», лучше понять дуализм человеческой натуры, в которой происходит извечная борьба добра и зла. Но в этом приключенческом жанре, каковым и является «саспенс», вы не найдете голой назидательности. В основе остросюжетной ситуации заложена философская концепция, согласно которой человеку дарована самая ценная из свобод — свобода внутреннего выбора социального поведения — к бесконечному самоусовершенствованию и внутренней гармонии или к деградации и самоуничтожению. И еще один, думаю, не менее важный вывод: в конечном счете, несмотря на все жестокости жизни и ее неприглядные порой стороны, в мире торжествует добро, справедливость, любовь и красота, и нет иного разумного пути для живущих, чем служение этим идеалам. В противном случае — мертвые мстят.
    А. Васильков

Джонатан Вуд
ЧЕРНАЯ ДЫРА

 
   Снаружи дождь превратился в снег с дождем. Говард Хамблмейер стоял у окна в собственном доме довольный, что не отправился с женой, и вместе с тем не особенно счастливый, что остался один. За свои сорок два года он много разъезжал и пришел к выводу, что перемена мест меняет и самого человека — к лучшему или худшему. Возможно, эта мысль чуть усилила беспокойство, которое он испытывал.
   Он не волновался по поводу того, что его жена находилась в пути, направляясь к Прейри Вилладж, где должно состояться крещение их внучки. Во-первых, жена хорошо водила машину, и, во-вторых, он предусмотрительно поставил на ее автомобиль шины с более глубоким протектором.
   Его также не волновало то, что он будет отсутствовать на церемонии. Он терпеть не мог церемоний, и год назад его чуть ли не насильно заставили присутствовать на венчании дочери, но от свадебного обеда ему все-таки удалось уклониться.
   Говард Хамблмейер особенно не любил печальные обряды и даже отказался присутствовать на похоронах матери два года назад. Он воздал ей молчаливые почести после, стоя у могилы, когда все разошлись. В присутствии людей он чувствовал себя очень стеснительно, и ему казалось смешным тратить время и деньги на занятие, уже бесполезное для человека, ради которого это занятие и замышлялось. Ему и в голову не приходило, что похороны устраиваются вовсе не для одних мертвых.
   Дела у Хамблмейера шли хорошо: его положение в компании казалось прочным и даже перспективным. Стоимость дома была почти полностью выплачена. Он любил жену, и она его. У них выросли две умные здоровые дочери, а вот теперь появилась и внучка. И, тем не менее, чувство внутреннего беспокойства нарастало, незаметно добавляя седины его шевелюре и бакенбардам.
   Поразмыслив, в чем собственно, дело, Говард так и не смог установить причину мучавшей его тревоги. Поэтому он решил назвать свое состояние черной дырой, провалом в собственной жизни, пустотной частью собственного «я», спрятанной глубоко и проявившейся однажды вскоре после смерти матери.
   Был ли это страх перед смертью? Нет. Он встречался с этим демоном еще много лет назад. Он знал, что его состояние не от чувства одиночества, поскольку не отделял себя от семьи.
   Беспокойство возникло как-будто из ничего. Но он заметил, что именно по этой причине, подобно тому, как дыра на крыше увеличивается с каждым дождем, беспокойство росло. И чем больше он думал об этом, тем острее становилось его тревожное состояние. Все происходило по законам черной дыры, увеличивающейся по мере поглощения ею вещества.
   Но Говард проявлял терпение, решив выяснить, в чем дело и как поступить, чтобы избавиться от гнетущего беспокойства. Он доверял своей способности справляться с трудностями самому. Но прежде необходимо понять, что его гнетет.
   Примерно в 200 километрах на юго-восток от того места, где Говард делил одиночество со своими мыслями, шериф Иеремия Блант, которого все звали Джеб, тоже столкнулся с проблемой, но несколько другого свойства.
   — Не двигайся, Джеб. Иначе мне придется начать все сначала.
   Джеб напряженно застыл с рентгеновской пластиной во рту, и его шейные мускулы вздулись.
   — Вот так. Хорошо. — Док Хайнс уже двадцать лет лечил шерифу зубы. — Между прочим, Джеб, — ты самый беспокойный из всех моих пациентов.
   — Извините, Док. Но я всегда в ужасе, когда мне лечат зубы.
   — Но чтобы снять боль, надо что-то предпринять. Через минуту мы узнаем, в чем заключается это что-то.
   Хайнс, сделав снимок, пошел его проявлять.
   Джеб остался сидеть в большом обитом винилом зубоврачебном кресле, разглядывая набор сверкающих медицинских инструментов из нержавеющей стали. Ему нравилось держать в руках другие инструменты — молотки, отвертки, например, — а не эти, похожие на орудия пытки щипцы и крючья.
   Его склонный к воображению ум тут же воссоздал картину врача, вцепившегося хирургическими щипцами в его коренной зуб и раскалывающего его как орех. Джеб уже привстал с кресла, чтобы ринуться к двери, когда док Хейнс снова вошел в кабинет.
   — Не двигайся. Откинься на спинку кресла. В зубе небольшая кариезная каверна. Не займет и пяти минут, чтобы поставить пломбу.
   И в этот момент помощник шерифа с грохотом ворвался в комнату, словно он был верхом на лошади.
   — Шериф! Торопитесь. Обнаружено тело недалеко от Фалькона.
   Безуспешно стараясь выглядеть искренним, Джеб сказал:
   — Очень жаль, доктор, но мой долг меня зовет.
 
   — Ден, ты не сказал мне, что покойнику на вид лет сто.
   Ден Уивер — высокого роста, худой, с адамовым яблоком, дергавшимся, будто оно существовало независимо от него, с глубоким басовитым голосом, звучавшим словно из мегафона, — посмотрел в разрытую могилу и на то, что в ней лежало. Моросил холодный дождь, казавшийся от холода сильнее, чем на самом деле.
   — Вероятнее всего, этим костям от двадцати пяти до тридцати лет, насколько я могу судить, — сказал доктор Слейтер, числившийся судебно-медицинским экспертом графства. — Труп не бальзамировали. Это точно.
   Они стояли в лесочке за фермой, принадлежавшей некому Дугласу, приблизительно в двадцати километрах от поселка Фалькон. Их окружали большие ясени, но Джеб, стоявший у могилы против ветра, чувствовал запах сосен, зеленевших вдали и окаймлявших небольшое пастбище.
   — В покойнике есть что-нибудь для меня интересное? — язык Джеба, поучаствовав в произнесении этой фразы, принялся обследовать каверну в больном зубе.
   — Думаю, что да. Мужчина среднего возраста. Много следов крови на полуистлевшей одежде. Кости не повреждены. По-видимому, он умер от огнестрельной или ножевой раны в живот. И если бы собака, что разрыла могилу, поосторожнее обращалась с костями, я, наверное, смог бы сообщить что-нибудь еще.
   — Да и похоронен он не на кладбище. Репортеру Виллису будет о чем написать в местной газете, — Джеб наклонился и протянул руку к черепу. Он дотронулся пальцами до лба и ощутил прохладную твердь кости. — Ну, что ж, я не знаю, кто ты и как сюда попал, но я непременно попытаюсь это выяснить.
   Вернувшись в Гасконейд, Джеб сел на середину своего письменного стола и стал наблюдать, как Ден роется в папках с материалами на людей, исчезнувших в пятидесятых годах.
   — Здесь упоминаются лишь двое, которые по описанию нам подходят, — сказал Ден. — Но нельзя исключить, что в могиле лежит труп человека, который никогда не разыскивался.
   Помощник шерифа протянул Джебу первую папку.
   — Материалы на Джеймса Пайпса, об исчезновении его заявила жена в 1955 году.
   — Убежал с Мэри Синстон и осел в Сан Луисе. Затем получил развод от. своей прежней жены. Однако на Мэри не женился… — Джеб покачал отрицательно головой. — Этот нам не подходит. Что в другой папке?
   — Здесь о неком Франклине Хамблмейере. Никогда не слышал о таком. Разыскивался трижды по заявлениям жены: первоначально в 1944 и 1946 годах, в последний раз в 1957.
   Джеб слегка присвистнул.
   — Я думал, что мне многое известно. А вот об этом я не знал!
   — Что ты имеешь в виду? — спросил Ден.
   — Я ведь учился в школе вместе в Говардом Хамблмейером. Он был довольно умным, но стеснительным. Вместе с матерью они переехали в Канзас Сити после окончания им школы. Он ничего не рассказывал о своей семье, и, естественно, я не знал, что его отец пропал.
   — И что же?
   — Та ферма, у которой обнаружена тайная могила. На ней то они и жили.
   Говард уже почти закончил свой ланч, когда зазвонил телефон. Он подумал, что должно быть, звонит жена и приготовился сказать ей, что у него все в порядке, поинтересоваться самочувствием Сюзанны и ребенка. Но в трубке он услышал:
   — Говард? Это ты? Говорит Джеб Блант из Гасконейда. Ты мет помнишь? Мы вместе учились в школе.
   Говард его тут же вспомнил. Джеб верховодил в их классе, и Говард имел честь в какой-то степени находиться под его началом. Он представил Джеба подростком — таким, каким его помнил — рослым, сильным, приветливым. Джеб пользовался авторитетом в школе и со всеми поддерживал дружеские отношения.
   — Да, я тебя помню. Как поживаешь?
   — Хорошо. Как твоя жена?
   — С ней все в порядке. — Говард подумал, что ему тут надо заявить с гордостью, что он уже дедушка, как поступил бы на его месте обыкновенный нормальный человек. Но он почувствовал, что кровь прилила к лицу, и почему-то опять занервничал. Поэтому он молча ждал, что скажет Джеб.
   — Надеюсь, что я не отвлек тебя от неотложного дела.
   — О, нет. Нет! Я уже давно стараюсь не заниматься делами по субботам.
   — Ладно. Ты, возможно, знаешь, что несколько лет назад меня выбрали шерифом в графстве Таннер, и отчасти поэтому я хотел бы попросить тебя сказать мне услугу в одном деле.
   — Что-нибудь официальное?
   — И да, и нет. Мы обнаружили мертвое тело недалеко от той фермы, где ты раньше жил с матерью, и медицинский эксперт полагает, что это тело было захоронено приблизительно в конце сороковых — начале пятидесятых годов. То есть тогда, когда вы там жили.
   Джеб сделал паузу. Но, не получив ответа, продолжил:
   — Вот я и подумал, а не пригласить ли тебя взглянуть на покойника. Может быть, ты поможешь нам установить, кто он.
   Говард внезапно почувствовал, как черная дыра разверзлась у его ног, словно он теряет равновесие на самом краю этой дыры, что смотрит в ее бездну. Он постарался голосом не выдать своего страха.
   — Ты думаешь, это кто-то, кого я знал?
   — У меня нет твердого мнения. Ведь захоронение имело место так давно. Просто я хватаюсь, как говорится, за соломинку. Если ты что-нибудь вспомнишь или опознаешь мертвеца, это, возможно, нам очень поможет. Или следует связаться с твоей матерью?
   — Она умерла два года назад от рака.
   — Прости, но я не знал. — Джеб вновь немного помолчал и затем продолжил: — Я не хочу ни на чем настаивать, но, правда, ты мог бы нам помочь, если бы приехал сюда. Может быть, даже сегодня. До захода солнца, а? Мы оплатим твои расходы.
   Говард посмотрел в окно. Дождь прекратился. Мартовское солнце пробивалось сквозь гуту облаков, расшвыривая пригоршни золотых лучей. Упоминание матери повлияло, на его решение.
   — Хорошо, — сказал он и сделал шаг прямо в черную дыру Падая, он как бы услышал эхо собственного голоса, доносившееся ему след. — Я приеду примерно к четырем часам после полудня.
   — Постарайся не опаздывать, — сказал Джеб, словно не заметив ничего странного. — Приезжай прямо к ферме, и там я тебя встречу. До свидания. И — спасибо.
   Говард положил трубку, и тут же из глубины памяти перед ним возникла первая картина. Он как будто смотрел на нее сверху, возвышаясь над их старым фермерским домом. Он увидел себя двенадцатилетним подростком, лежащим без движения в постели с открытыми глазами, уставясь в потолок. Там, на кухне, ссорятся его отец и мать, как они это делали много раз. Но он не слышит их голосов. И, все же, он знает, что отец требует от матери денег на выпивку, что та отказывает отцу, потому что деньги нужны на еду и одежду Он видит, как большая волосатая рука отводится назад, и он, и лежащий в постели подросток, сильно зажмуривает глаза и слышит удар кулака о живую плоть и глухой звук падения матери на пол. Слышит, как отец хлопнул дверью и ушел, слышит плач матери…
   Говард снова почувствовал, что падает в бездну черной дыры. Он мотнул головой и открыл глаза. «К прошлому нет возврата, — подумал он, — Я должен ехать».
   Оставив записку жене, он вышел на свежий воздух. Завел свой пикап. Лед на дороге подтаивал, что не сулило больших трудностей при поездке на юг. На всякий случай он взял цепи для колес и вырулил на шоссе.
   — Ты думаешь, здесь есть связь, и в могиле его отец? спросил Ден.
   — Я не знаю. Но мне кажется, кое-что прояснится, если он что-то знает или поможет нам установить что-нибудь. Нечто подобное я как-то видел в телепередаче. Возможно, мы тратим время впустую. Но попытка стоит этого. — Далее Джеб объяснил свой план действий. — Все, что я хочу от тебя, — следовать повсюду за мной и молчать. Молчать! О'Кей? Наблюдай за происходящим. Разговаривать с ним я буду сам.
   Говард проделал весь путь без помех. Сосредоточившись на вождении при скоплении автотранспорта на дорогах, свойственном концу недели, он как бы прервал падение в черную дыру и завис в ее пространстве. Но когда пикап свернул на покрытую гравием проселочную дорогу, ведущую к сельскому дому с видневшимся за ним амбаром, то почувствовал, что его падение возобновилось. Он впервые здесь оказался с тех пор, как они уехали.
   Говард поставил пикап рядом с машиной шерифа и внимательно осмотрел дом и весь его двор. Ничего особенно не изменилось.
   Исчез только старый сарай, и на его месте построили новый, металлический, отливавший на солнце серебром. Рядом лоснился, черный ствол старой яблони, протянувшей свои крюченные ветви навстречу голубому небу.
   Дверь дома отворилась, и из нее вышел шериф Блант. Говард тоже выбрался из машины. Они двинулись навстречу друг другу, затем обменялись рукопожатием.
   — Извини, что побеспокоил тебя, Говард. Доехал хорошо?
   — Все в порядке. И не стоит беспокоиться. Надеюсь, что буду чем-то полезен.
   Несмотря на то, что они были одногодки, шериф выглядел моложе и крепче. У Джеба были угловатые прямые плечи, румяное лицо как у человека, много времени проводящего па воздухе. Округленные формы фигуры Говарда и его мягкие белые руки свидетельствовали о том, что его профессия неразрывно связана с письменным столом.
   — Ты такой же пожиратель книг, каким я тебя помню? В школе ты прочитывал по пятидесяти книг за четверть учебного года.
   — Ты преувеличиваешь. Но я по-прежнему люблю читать. А ты?
   — В основном, читаю газеты. И то равно настолько, чтобы от держания их мои руки не стали еще длиннее. Зайдем в дом на чашку кофе. Извини, что не знал о смерти твоей матери и некстати упомянул ее в телефонном разговоре.
   Говард молча кивнул и проследовал за шерифом. Внутри дома он почувствовал знакомые запахи детства, и это его удивило. Они сели за кухонный стол, после того как Джеб познакомил его со своим помощником и владельцем фермы.
   Говард окинул взглядом кухню. Линолеум на полу заменили. Прежний желто-канареечный буфет для посуды был перекрашен в зеленый цвет. Сердце его учащенно забилось. Рука, державшая чашку кофе, слегка задрожала. И внезапно перед его глазами возникла вторая картина.
   Он увидел на этот раз свою детскую комнату. Увидел вошедшую мать, которая мягким прикосновением разбудила его. Он услышал ее тихий голос, и внезапно, словно очнувшись, оказался в прошлом тридцатипятилетней давности. Рука матери, пахнувшая мылом, легла на его плечо.
   — Говард, вставай. Ты должен мне помочь.
   Он не испугался, поскольку понял, что в голосе матери было отчаяние, а не страх. Она просила о помощи, а не о спасении. Он проследовал за ней на кухню и там увидел отца, лежащего на полу с раскинутыми руками. Его одежда и пол были в крови. Правая нога отца была согнута в колене, пальцы одной руки стиснуты в кулак.
   Посмотрев в широко открытые неподвижные глаза отца, Говард замер на месте, ожидая, что тот вскочит на ноги и закричит на них.
   Но отец выглядел отрадно спокойным и умиротворенным. Говард подошел поближе, вглядываясь в отцовские глаза, ища в них признаки жизни. Он увидел расширенные до предела зрачки, полностью поглотившие коричневые ирисы. Зрачки не двигались, словно в глазных яблоках отца были выжжены раскаленным железом два черных круглых отверстия. Он протянул руку к мертвому лицу, опустил копчиками пальцев веки, прикоснулся к холодеющим губам и услышал за спиной, как зарыдала мать.
   — Говард, ты в порядке? — спросил Джеб с обеспокоенным выражением на лице. — Ты побледнел. Как себя чувствуешь?
   — Ничего. Я в порядке. Спасибо. Может быть, нам пора сделать то, ради чего мы здесь? — Говард встал из-за стола и с удивлением отметил, что у него не подкашиваются ноги. Подсознательно он продолжал лететь в черную бездну и уже отдавал себе отчет, что скоро упадет на дно. Выйдя за Джебом наружу, он вспомнил все до мелочей, вспомнил отчетливо прошлое впервые с тех пор, как это произошло. Полностью воссоздал в памяти последовательность происшедшего…
   Он нес отца, ухватив его за ноги, точнее за отвороты джинсов. Мать держала отца за запястья. — Постарайся не волочить его, — сказала мать. Они вынесли тело из дома. Затем мать послала его в сарай выкатить ручную тележку. Потом положили отца, фонарь и две лопаты на эту тележку и по очереди потянули ее через пастбище к подножью холма, заросшего лесом. Потребовалось два часа, чтобы вырыть могилу, уложить в нее труп и засыпать землей.
   Говард вновь повторил весь этот путь, медленно направляясь к холму. Шериф и его помощник следовали за ним. Тогда, давно, когда он и мать еще жили здесь, он тщательно избегал бывать у могилы, хотя всегда мог точно найти ее.
   Теперь могила была разрыта и покрыта пластиком. Ветер трепал края пленки. Его спутники удалили камни, удерживающие покрывало, и обнажили могилу.
   — Насколько нам известно, мертвец был одет в рубашку из хлопка с отложным воротником и в джинсы. Эксперт сказал, что к моменту смерти этому человеку было около сорока лет, он отличался крепким телосложением, волосы были черными, кожа смуглая, — Джеб цитировал по памяти описание мужчины, которого разыскивали по заявлениям матери Говарда. — Тебе о чем-нибудь это говорит?
   — Нет. Но я, я… — сраженный горем, Говард опустился у края разрытой могилы на колени и горько заплакал. После долгого, долгого падения он, наконец, достиг дна черной дыры, и третья последняя картина из тех, которые он тщательно скрывал даже от собственной памяти, предстала перед ним.
   Мать разбудила его поздним утром следующего дня, после того, как перед рассветом они выскребли и вымыли пол на кухне и ручную тележку. С красными вспухшими глазами и стянутыми ниткой на затылке непричесанными светло-рыжими волосами она выглядела уставшей. Но когда она заговорила, в ее голосе звучала убеждающая сила.
   — Ты должен пойти на занятия в школу, Говард. Иди и веди себя так, словно ничего не произошло. Я сделала ужасное в глазах бога и людей, и господь покарает меня за это. Однако я себя не виню. Наша жизнь будет отныне лучше. Но никто, кроме нас, не должен знать, что произошло. Ты никому ничего не расскажешь. Ни сейчас, ни позже. Никогда! Держи это в себе и не выпускай. Ты понял?
   Он согласно кивнул и отправился на занятия со вздувшимися от мозолей ладонями и страшным чувством опустошенности в груди, сев в обычный желтый школьный автобус. Смерть отца еще витала над его головой день или два, прежде чем найти себе пристанище где-то, куда не простирался его взгляд. И он забыл о ней.
   Но все это время существовала, оказывается, черная дыра, которой он боялся и которая угрожала поглотить его. И теперь, когда он знал, что она существовала и что он способен заглянуть в нее, он понял, что на самом деле побывал в ней. И что это был единственный способ преодолеть страх. Словно снова, будучи ребенком, он победил боязнь темноты, оказавшись в ней один, став частью ее, осознав ее сущность, ощутив внутреннюю пустоту, вызванную смертью отца. Он достиг, наконец, дна, и наступила пора выбираться наружу.
   Говард поднялся на ноги и вытер слезы с-лица краем рукава своего пиджака.
   — В могиле лежит мой отец, — сказал он тихо, но отчетливо и просто.
   Джеб кивнул головой. — Спасибо, Говард. Хочешь вернуться?
   — Да.
   Джеб увидел как бесконтрольно запрыгало адамово яблоко на шее его помощника, как рука его потянулась к кобуре револьвера, а другая к поясу, где висели наручники. Джеб нахмурил брови и сделал пальцами отрицательный жест.
   Когда они вновь подошли к дому, шериф положил ладонь на плечо Говарда.
   — Не хочешь ли ты заночевать у меня сегодня? Темнеет, да и на дорогах определенно появится гололед. У меня есть свободная комната, ведь сын живет в студенческом общежитии.
   — Я захватил цепи на колеса. Но, пожалуй, я останусь у тебя. Спасибо за приглашение. Чувствую, что устал. Ты уверен, что я вас не стесню?
   — Без проблем. Давай-ка я поведу твой пикап. Ден возьмет мою машину. Садись в кабину, пока я распоряжусь.
   Ден поджидал его.
   — Ты был прав. Он признался. Почему ты не хочешь его арестовать?
   Джеб, казалось, глубоко задумался.
   — Самое лучшее сейчас — это принять меры, чтобы, как подобает, перезахоронить останки. Скажи доктору Слейтеру, чтобы он забрал мертвого, доставил его к своему брату, владельцу похоронного бюро, и чтобы тот все приготовил.
   — Но, Джеб! Речь идет об убийстве! Я убежден, Говард знает значительно больше того, что он нам сказал.
   — Посмотри на это иначе. Ведь все могло случиться. Человек попал под трактор или совершил самоубийство. Кто знает? Ведь уже не докажешь, что это было убийство. Мы не знаем, что произошло здесь тридцать пять лет назад. Говард знает и примирился с этим. И этого мне достаточно.
   Шериф улыбнулся Дену.
   — Понятно, помощник Уивер? Не забудь разыскать доктора Слейтера. И постарайся больше не напрягать мозги по поводу этого случая. Смотри на мир шире. Дело закрыто.
   Возвращаясь к пикапу, шериф ощутил легкую боль в просверленном зубе, что напомнило ему о необходимости встретиться в скором времени с дантистом Хейнсом. Джеб подумал и о том, как погостеприимнее принять у себя Говарда.
   Похороны отца состоялись- в среду. Говард присутствовал на церемонии прощания в похоронном бюро и проводил гроб до могилы на кладбище. С ним был Джеб и несколько других людей, пришедших в основном, из любопытства. В интервью репортеру Виллису Говард практически ничего не сообщил. Перезахоронение мертвеца не привлекло к себе общественного внимания, не стало предметом новостей газет, радио, телевидения.
   Утром, в день похорон Джеб решил запломбировать, наконец, больной зуб и поэтому несколько подутратил свою обычную приветливость. Но когда Говард тепло улыбнулся ему, шериф не мог сдержать ответной улыбки.
   У новой могилы пастор своим монотонным голосом прочел отходную молитву, неоднократно сморкаясь в огромный зеленого цвета носовой платок. Слушая слова молитвы, Джеб подумал:
   «Гроб опускается в глину. Жизнь — это круг. Из праха снова в прах. Из темноты утробы в темноту земли, которую мы топчем, скребем, в которой мы делаем дыры. И, если нам не везет, мы падаем в эти дыры, прежде чем лечь в окончательную черную дыру». Вслед за Говардом он сделал шаг, наклонился, взял горсть глины с края могилы и бросил на крышку гроба.

Keн Джилфорд
НАСТОЯЩАЯ РЕЗНЯ

 
   Молча сидя в гостиной, жена и ее любовник ожидали мужа.
   Женщина была маленькой, но гармонично сложенной. Ее длинные блестящие волосы цвета черного лака обрамляли словно вырезанное из слоновой кости лицо, на котором сверкали зеленые глаза, немного продолговатые и чуть раскосые. Розовая ночная сорочка почти не скрывала грациозные и соблазнительные округлости ее тела.
   Внешность любовника, наоборот, особой привлекательностью не отличалась. Худой и загорелый, с карими глазами под цвет волос, прилизанных к черепу и лоснящихся от бриллиантина, он нервозно сжимал рукоятку небольшого черного пистолета двадцать второго калибра.
   Его пиджак вместе с галстуком валялся в мягком кресле. В гнетущей тишине внезапно зазвенел серебряный колокольчик старинных настенных часов, висевших над камином.
   — Девять часов, — заметил мужчина. — Он уже должен быть здесь, не так ли?
   — Давай порассуждаем, Тони, дорогой, — откликнулась женщина. — Самолет, в котором он прилетел, совершил посадку по расписанию в 8.30. От аэродрома досюда — сорок минут езды на автомобиле. Еще минут десять твоя рука может отдохнуть от пистолета.
   — Я бы не хотел, чтобы он застал меня врасплох, ворвавшись сюда, словно разъяренный зверь.