Отрава кивнула. А куда же еще?
На болотах есть растение, которое не встретишь больше нигде. Это трефовое дерево. Его листья известны своей гибкостью и эластичностью. Ребенком Отрава сорвала один, прибила краешек к дощечке на площадке и стала тянуть за другой, чтобы посмотреть, насколько листра стянется. Она тянула и тянула, поражаясь, как лист становится все тоньше и длиннее пока, наконец, он не порвался и Отрава не шлепнулась с размаху на площадку.
Что-то похожее происходило в тот день с ней самой. Уже через час медленно катившаяся телега ловца духов увезла ее от дома дальше, чем ей когда-либо приходилось забираться. А к тому времени, когда спустился вечер, мир вокруг стал неузнаваем. Отрава чувствовала, как ее связь с Чайкой, подобно листу трефового дерева, становилась все тоньше и тоньше, растягивалась все сильнее, тянула ее назад. Девочка задумалась о том, что больше никогда не увидит Паруса, отца и даже Мелиссу. Она вдруг остро ощутила свое бесконечное, абсолютное одиночество. Если ловец духов вздумает выгнать ее с телеги, у нее нет ни карты, ни малейшего представления, куда идти. Дом остался позади, и в сердце поселилась нежданная гнетущая боль. Отрава и представить не могла, что когда-нибудь ощутит такую тоску.
А потом, когда пришла ночь, связь порвалась. Горе и печаль уступили место волнению, пред— вкушению грядущего. Зная, что пути назад нет, девушка поняла, что путь есть только один— вперед. Неужели теперь она свободна? Разве не об этом она всегда мечтала? Ведь это ее первый шаг по дороге прочь из захудалой деревушки, в мир сказок Паруса!
— Чего это ты так улыбаешься? — спросил Брэм. Он заговорил впервые за много часов.
Отрава, которая и не заметила, как на ее лице расцвела улыбка, пожала плечами:
— А что, нельзя?
— Люди, которые так широко улыбаются, обычно что-то скрывают, — проворчал Брэм.
— Ну, я уж точно, — ответила девочка, улыбнувшись до самых ушей, просто чтобы досадить ему.
На ночлег Брэм остановился у невысокого холмика, где почва была каменистой и удивительно сухой. Верхушка холма была лысой, слов— но деревья не решились взобраться на нее и разбрелись по склонам. Их было достаточно много, чтобы скрыть из виду болота, но росли они врознь и пройти между ними труда не составляло.
— Здесь мы и переночуем, — сказал Брэм, натянув поводья, чтобы животное остановилось.
Крокоящер негромко подал голос, издав горловой звук, похожий одновременно на мурлыканье и на кудахтанье. Очевидно, ящера не обрадовал недостаток съедобной растительности.
Брэм разжег костер на дровах, которые вез с собой. Все это время Отрава тревожно озиралась вокруг. Ей раньше никогда не приходилось спать под открытым небом. Уж слишком много тут всяких ползучих гадов, слишком много опасностей таят болота. Брэм бросил на нее взгляд из-под густых белых бровей, а потом указал на землю палкой, которой тыкал в огонь.
— Садись, девочка, и перестань вертеться как белка. Здесь нечего бояться. Огонь отгонит этих тварей.
Страх поутих немного, но Отраву задело то, что ее волнение не осталось незамеченным. Девушка бросила котомку на землю у костра и села на нее. Ей очень хотелось спросить, что такое «белка», но она не решилась признаться в собственном невежестве. Тепло, согревшее ее руки и лицо, показалось ей совсем иным, чем дома. Здесь, без крепких надежных стен, огонь был единственным источником спокойствия и уюта в темной ночи, и поэтому более драгоценным.
— Я недавно нашел это место, — сказал Брэм, неопределенно махнув рукой в перчатке в сторону голого холма. — Здесь что-то в почве, не знаю что. Она сухая, нет скользких насекомых. Я всегда делаю тут привал по пути из Чайки. Это одно из немногих пригодных для жизни мест на ваших омерзительных болотах.
Отрава не знала, что ответить.
— И почему люди здесь живут? — спросил он
Девушка не могла понять, разговаривал он с ней или с самим собой.
— Я родилась здесь, — просто сказала Отрава. Она полезла в свою котомку и достала оттуда
связку сосисок, оторвала четыре, а остальные сунула обратно.
— Это свиные сосиски? — спросил Брэм, уставившись на нее поверх костра.
Отрава пожала плечами.
— Может быть. Не знаю.
— Где ты их взяла?
— Друг дал. Тот же друг, который снабдил ее всем остальным, что лежало в котомке: запасом провизии, одеялом, ножом, даже старой потрепанной картой. Тот же самый друг сообщил ей, что следующей остановкой ловца духов будет город под названием Крепость и сказал имя тамошнего жителя, к которому можно обратиться за помощью. Тот же друг взял на себя нелегкую задачу вернуть подкидыша скорбящему отцу и объяснить, что случилось, куда делась Отрава. Потому что девушка знала: если бы ей самой пришлось разбить сердце Руба и сказать, что он потерял одну дочь и может лишиться второй, то потом у нее не хватило бы мужества уйти.
Все ее сомнения в правдивости рассказов Паруса растаяли как дым. Он был настоящим искателем приключений и верным другом. Ее единственным другом.
— У меня есть рыба-глаз, я поймал ее поза— вчера, — сказал Брэм. — Буду рад обменять ее на эти четыре сосиски.
Отрава недоуменно посмотрела на него.
—А я никогда не ела свинину.
— Но тебе же, наверное, нравится рыба-глаз, а? Все на болотах ее любят.
— Я никогда не ела свинину, — с нажимами повторила Отрава.
То, что Брэму очень хотелось сосисок, только укрепило ее решение не отдавать их.
— Я ведь везу тебя до самой Крепости, — напомнил ловец духов.
— А я плачу тебе больше, чем следовало бы. Девушка упорно стояла на своем.
В том, что дорога до Крепости стоит дешевле, ее убедил Парус, когда дал монету и все остальное.
Брэм принялся готовить ужин, недовольно бурча себе под нос. Он достал черную металлическую решетку на тонких ножках и поставил ее над огнем, потом нарезал полосками рыбу-глаз и положил жариться. Отрава положила рядышком свои сосиски. Она понятия не имела, как долго их нужно готовить, но на такие вещи у нее было хорошее чутье, поэтому она не особенно беспокоилась.
— А ловец духов хорошо живет? — неожиданно спросила она.
— Не хуже других, пожалуй что, — ответил Брэм. Он придвинулся поближе к огню и помол— чал, прежде чем продолжить: — Правда, немного одиноко. Все время кочуешь с места на место, нигде не задерживаясь подолгу. Иногда встречаешь других ловцов духов… наши пути пересекаются… Но мы держимся порознь. Такое уж у нас ремесло.
Отрава кивнула. Это она хорошо понимала. Девушка взглянула на телегу и крокоящера, который мирно спал, по-прежнему привязанный к своей ноше из железных банок.
— Как думаешь, они живые? Болотные духи? — Гм?
— Они чувствуют и думают, как люди?
Брэм поддел полоску рыбы-глаза и перевернул сырой стороной к огню.
— Девочка, ты задаешь много вопросов.
— Только о том, чего не знаю, — ответила она. Брэм расхохотался.
— Никогда не задумывался над этим, — потом произнес он. — Может, это всего лишь без— думные вспышки света. Или они вроде светляков. Может быть, их создали эльфы. Мне все равно.
— А как по-твоему, это могут быть эльфы? — спросила Отрава.
— Эй, они сейчас сгорят, — сказал Брэм и перевернул сосиски кончиком своей палки.
— Если это эльфы, то тем лучше. Знать бы наверняка, так я бы не чувствовал себя виноватым, что сажаю их в клетки. Видишь ли, из всех тварей, что встречаются в королевстве, они самые опасные.
— А как там?
— Где, за болотами? — переспросил Брэм.
— Уж точно лучше.
Отраву охватил странный трепет. Она никогда не слышала, чтобы так говорили о мире за пределами болот. Даже Парус, который рассказывал о разных чудесах и опасностях, никогда не говорил, что тот мир лучше.
— Есть места, конечно, куда не стоит ходить, — продолжил он. — Старые города… Там повсюду эльфы. Высоко в горах тут и там обитают племе— на гоблинов, а в низинах живут тролли и карлики. Знаешь, раньше наша страна называлась Королевство Людей. Так говорят. Другие расы не посягали на нашу территорию. Хотя это продолжалось недолго. Одно можно о людях сказать наверняка: мы никогда не умели стоять друг за друга. — Он посмотрел на темные топи. Там роилось такое множество насекомых, что воздух над болотом, казался колышущимся занавесом.
— Мы не должны жить в таких местах. Человеку назначено править равнинами, холмами и долинами, а не прятаться в лесах, горах и на болотах, — он снова опустил взгляд на огонь. — По крайней мере, я так думаю.
Отрава ничего не ответила. Вместо этого она сказала:
— Хочешь сосиску? Я все равно не съем четыре.
В ту ночь Отрава долго не могла сомкнуть глаз. Она лежала у огня, слушая храп Брэма и вскакивая от любого шороха в ночи. Вокруг пламени роилась мошкара, теплый воздух искажал очертания предметов, ветки деревьев, росших поблизости, хрустели. Отраве не спалось вовсе не из-за того, что приходилось ночевать прямо на земле. Ей не давали покоя мысли о ядовитых тварях, которыми кишело болото. Удивительно, как Брэм остается таким спокойным.
Когда ловец духов заснул глубоким сном, Отрава тихо заплакала. Она все думала о том, какое лицо, наверное, сделалось у отца, когда Парус принес ему горькую весть. Когда Отрава вернулась из хижины Паруса утром, чтобы собрать вещи, отец еще спал. Мачехи тоже не было видно. Зная ее характер, девушка решила, что та просто нырнула обратно в постель и притворилась, что всю ночь крепко спала. Что до Руба, тот всегда спал как убитый. Если уж он не проснулся от душераздирающего крика жены, то вряд ли заметил ее отсутствие.
Больше всего Отрава жалела о том, что не оставила даже записки. Ее не оставляло чувство вины, ведь она сбежала из деревни, как трусиха. Пусть она боялась, что, увидев отца, растеряет решимость, но он заслуживал лучшего, чем услышать об исчезновении своей дочери от какого-то бродяги. Если бы только она догадалась оставить пару строк, утешить, сказать, что не уходит навсегда…
Теперь уже поздно. Отраве отчетливо представилось, как отец горько плачет, пытаясь осознать весь смысл случившегося, а Парус угрюмо стоит рядом. Почему похитили? Куда делась? Когда вернется? Мелисса, наверное, бросится утешать его, прекрасно зная всю правду и втайне радуясь, что девочка с лиловыми глазами исчезла из их жизни. Руб в один миг потерял обеих дочерей. Но куда горше знать, что младшую дочь похитили эльфы, оставив вместо малышки чудовище. И теперь дровосеку с женой придется заботиться о нем, если они хотят сохранить надежду на возвращение детей.
Такова жизнь на Черных болотах. В конце концов Отрава встала и пошла от огня к телеге. Под парусиной было место, где Брэм вез дорожные запасы. Девочка вытащила их оттуда и сложила у огня, потом, прихватив одеяло, забралась внутрь и закрыла парусину. Когда она закутывалась потеплее, забряцали железные банки, но ей быстро удалось соорудить уютный тесный кокон. И Отрава заснула под шорох дыхания крокоящера и слабый шепот болотных духов, мечущихся внутри своих темниц.
Отрава удивительно быстро потеряла счет дням, путешествуя с Брэмом. Лишь с великим трудом ей удалось сосчитать, что минула неделя с похищения Азалии. Неделя, которая прошла в темпе тяжело тащившегося трудяги крокоящера, шлепавшего по грязи своими перепончатыми лапами. Они останавливались только на ночлег или если телега застревала в грязи и приходилось вызволять ее. Отрава думала о том, где сейчас Азалия, что с ней, но поняла, что и представить не может. Она ведь ничего не знала о жизни эльфов. Ни в одной легенде или сказке о подкидышах не говорилось, куда попадает похищенный ребенок.
Но, несмотря на постоянное чувство вины, девушке очень нравилось путешествовать.
Было, конечно, много трудностей и неудобств. Весь день их кусали мошки, комары, и каждое утро Отрава с трудом вставала после очередной ночи в тесной телеге. Брэм ничего не говорил о том, что каждое утро находил свои пожитки сваленными в кучу на земле. Он просто клал их на место, а Отрава продолжала по вечерам вытаскивать их, чтобы освободить себе место под парусиновым пологом. Прошлой ночью лил сильный дождь, и она слышала, как Брэм чертыхался, суетясь вокруг лагеря и пытаясь найти убежище для вещей и одеял, которые она вынула. Он отдернул парусину, под которой лежала Отрава, и свирепо уставился на нее. С краев его шляпы стекали струйки воды.
— Мои вещи мокнут! — разбушевался он.
— Я теперь тоже, — сонно ответила она. — Кстати, как там на земле?
Он страшно разозлился и набросил парусину обратно на Отраву. Она не спрашивала потом, как ему удалось уберечь свои вещи, но слышала, как Брэм возился у другого края телеги. Наверное, вытащил палатку и положил туда все пожитки. А девушке было все равно: она-то не намокла. «Один — ноль в пользу болотных жителей», — злорадно подумала Отрава и уснула.
И все-таки неприятности не омрачали ее радость. Ведь она действительно была далеко— далеко от Чайки, от Мелиссы и презрения соседей. А скоро она будет далеко и от Черных болот. Она старалась не терять голову, но не могла отбросить свои фантазии о ведьмах, троллях, героях и находчивых героинях.
«Глупенькая, — твердила она себе. — Это же просто сказки». Конечно, она не верила в них безоговорочно.
Брэм оказался хорошим попутчиком. Он больше молчал, но всегда охотно отвечал на любые вопросы. Интерес Отравы к так называемому «внешнему миру» не иссякал, и она внимательно слушала даже самые пошлые байки. Правда, Брэм много рассказывал о местах, где бывал, и людях, которых видел, но никогда не спрашивал о ней самой. Может, потому, что не интересовался, а может, просто из вежливости. И ее это устраивало. Отрава поняла, что он был хорошим человеком. Грубый и одинокий, но честный и скромный. Она вовсе не была такой наивной, чтобы не знать, что может сделать с девушкой такой громадный и сильный мужчина, ведь кроме них в округе не было ни души. Но Брэм никогда не давал ей повода усомниться в нем.
Стоял необычайно солнечный полдень, когда Брэм объявил, что вдалеке вот-вот появится Крепость. У Отравы тревожно заколотилось сердце, и она изо всех сил вытянула шею, вглядываясь в деревья. Они весь день редели, и земля уже стала достаточно твердой, чтобы назвать ее дорогой. Девушка в нетерпении ждала и ждала, а Брэм украдкой поглядывал на нее краешком глаза. Колеса телеги продолжали скрипеть.
В конце концов Брэм не выдержал.
— Дорогуша, ты же свалишься, если и дальше будешь так тянуться вперед.
— Ну, где же она? — спросила Отрава, не переставая высматривать что-то за кронами деревьев.
Ловец духов похлопал девушку по плечу, и она одарила его раздраженным взглядом. Брэм подмигнул, а потом поднял короткий и толстый, похожий на обрубок палец.
— Ты не посмотрела вверх, — подсказал он. Отрава подняла глаза к куполу, где деревья
сцепились сучьями над головой, и ахнула в изумлении, впервые увидев Крепость.
КРЕПОСТЬ
На болотах есть растение, которое не встретишь больше нигде. Это трефовое дерево. Его листья известны своей гибкостью и эластичностью. Ребенком Отрава сорвала один, прибила краешек к дощечке на площадке и стала тянуть за другой, чтобы посмотреть, насколько листра стянется. Она тянула и тянула, поражаясь, как лист становится все тоньше и длиннее пока, наконец, он не порвался и Отрава не шлепнулась с размаху на площадку.
Что-то похожее происходило в тот день с ней самой. Уже через час медленно катившаяся телега ловца духов увезла ее от дома дальше, чем ей когда-либо приходилось забираться. А к тому времени, когда спустился вечер, мир вокруг стал неузнаваем. Отрава чувствовала, как ее связь с Чайкой, подобно листу трефового дерева, становилась все тоньше и тоньше, растягивалась все сильнее, тянула ее назад. Девочка задумалась о том, что больше никогда не увидит Паруса, отца и даже Мелиссу. Она вдруг остро ощутила свое бесконечное, абсолютное одиночество. Если ловец духов вздумает выгнать ее с телеги, у нее нет ни карты, ни малейшего представления, куда идти. Дом остался позади, и в сердце поселилась нежданная гнетущая боль. Отрава и представить не могла, что когда-нибудь ощутит такую тоску.
А потом, когда пришла ночь, связь порвалась. Горе и печаль уступили место волнению, пред— вкушению грядущего. Зная, что пути назад нет, девушка поняла, что путь есть только один— вперед. Неужели теперь она свободна? Разве не об этом она всегда мечтала? Ведь это ее первый шаг по дороге прочь из захудалой деревушки, в мир сказок Паруса!
— Чего это ты так улыбаешься? — спросил Брэм. Он заговорил впервые за много часов.
Отрава, которая и не заметила, как на ее лице расцвела улыбка, пожала плечами:
— А что, нельзя?
— Люди, которые так широко улыбаются, обычно что-то скрывают, — проворчал Брэм.
— Ну, я уж точно, — ответила девочка, улыбнувшись до самых ушей, просто чтобы досадить ему.
На ночлег Брэм остановился у невысокого холмика, где почва была каменистой и удивительно сухой. Верхушка холма была лысой, слов— но деревья не решились взобраться на нее и разбрелись по склонам. Их было достаточно много, чтобы скрыть из виду болота, но росли они врознь и пройти между ними труда не составляло.
— Здесь мы и переночуем, — сказал Брэм, натянув поводья, чтобы животное остановилось.
Крокоящер негромко подал голос, издав горловой звук, похожий одновременно на мурлыканье и на кудахтанье. Очевидно, ящера не обрадовал недостаток съедобной растительности.
Брэм разжег костер на дровах, которые вез с собой. Все это время Отрава тревожно озиралась вокруг. Ей раньше никогда не приходилось спать под открытым небом. Уж слишком много тут всяких ползучих гадов, слишком много опасностей таят болота. Брэм бросил на нее взгляд из-под густых белых бровей, а потом указал на землю палкой, которой тыкал в огонь.
— Садись, девочка, и перестань вертеться как белка. Здесь нечего бояться. Огонь отгонит этих тварей.
Страх поутих немного, но Отраву задело то, что ее волнение не осталось незамеченным. Девушка бросила котомку на землю у костра и села на нее. Ей очень хотелось спросить, что такое «белка», но она не решилась признаться в собственном невежестве. Тепло, согревшее ее руки и лицо, показалось ей совсем иным, чем дома. Здесь, без крепких надежных стен, огонь был единственным источником спокойствия и уюта в темной ночи, и поэтому более драгоценным.
— Я недавно нашел это место, — сказал Брэм, неопределенно махнув рукой в перчатке в сторону голого холма. — Здесь что-то в почве, не знаю что. Она сухая, нет скользких насекомых. Я всегда делаю тут привал по пути из Чайки. Это одно из немногих пригодных для жизни мест на ваших омерзительных болотах.
Отрава не знала, что ответить.
— И почему люди здесь живут? — спросил он
Девушка не могла понять, разговаривал он с ней или с самим собой.
— Я родилась здесь, — просто сказала Отрава. Она полезла в свою котомку и достала оттуда
связку сосисок, оторвала четыре, а остальные сунула обратно.
— Это свиные сосиски? — спросил Брэм, уставившись на нее поверх костра.
Отрава пожала плечами.
— Может быть. Не знаю.
— Где ты их взяла?
— Друг дал. Тот же друг, который снабдил ее всем остальным, что лежало в котомке: запасом провизии, одеялом, ножом, даже старой потрепанной картой. Тот же самый друг сообщил ей, что следующей остановкой ловца духов будет город под названием Крепость и сказал имя тамошнего жителя, к которому можно обратиться за помощью. Тот же друг взял на себя нелегкую задачу вернуть подкидыша скорбящему отцу и объяснить, что случилось, куда делась Отрава. Потому что девушка знала: если бы ей самой пришлось разбить сердце Руба и сказать, что он потерял одну дочь и может лишиться второй, то потом у нее не хватило бы мужества уйти.
Все ее сомнения в правдивости рассказов Паруса растаяли как дым. Он был настоящим искателем приключений и верным другом. Ее единственным другом.
— У меня есть рыба-глаз, я поймал ее поза— вчера, — сказал Брэм. — Буду рад обменять ее на эти четыре сосиски.
Отрава недоуменно посмотрела на него.
—А я никогда не ела свинину.
— Но тебе же, наверное, нравится рыба-глаз, а? Все на болотах ее любят.
— Я никогда не ела свинину, — с нажимами повторила Отрава.
То, что Брэму очень хотелось сосисок, только укрепило ее решение не отдавать их.
— Я ведь везу тебя до самой Крепости, — напомнил ловец духов.
— А я плачу тебе больше, чем следовало бы. Девушка упорно стояла на своем.
В том, что дорога до Крепости стоит дешевле, ее убедил Парус, когда дал монету и все остальное.
Брэм принялся готовить ужин, недовольно бурча себе под нос. Он достал черную металлическую решетку на тонких ножках и поставил ее над огнем, потом нарезал полосками рыбу-глаз и положил жариться. Отрава положила рядышком свои сосиски. Она понятия не имела, как долго их нужно готовить, но на такие вещи у нее было хорошее чутье, поэтому она не особенно беспокоилась.
— А ловец духов хорошо живет? — неожиданно спросила она.
— Не хуже других, пожалуй что, — ответил Брэм. Он придвинулся поближе к огню и помол— чал, прежде чем продолжить: — Правда, немного одиноко. Все время кочуешь с места на место, нигде не задерживаясь подолгу. Иногда встречаешь других ловцов духов… наши пути пересекаются… Но мы держимся порознь. Такое уж у нас ремесло.
Отрава кивнула. Это она хорошо понимала. Девушка взглянула на телегу и крокоящера, который мирно спал, по-прежнему привязанный к своей ноше из железных банок.
— Как думаешь, они живые? Болотные духи? — Гм?
— Они чувствуют и думают, как люди?
Брэм поддел полоску рыбы-глаза и перевернул сырой стороной к огню.
— Девочка, ты задаешь много вопросов.
— Только о том, чего не знаю, — ответила она. Брэм расхохотался.
— Никогда не задумывался над этим, — потом произнес он. — Может, это всего лишь без— думные вспышки света. Или они вроде светляков. Может быть, их создали эльфы. Мне все равно.
— А как по-твоему, это могут быть эльфы? — спросила Отрава.
— Эй, они сейчас сгорят, — сказал Брэм и перевернул сосиски кончиком своей палки.
— Если это эльфы, то тем лучше. Знать бы наверняка, так я бы не чувствовал себя виноватым, что сажаю их в клетки. Видишь ли, из всех тварей, что встречаются в королевстве, они самые опасные.
— А как там?
— Где, за болотами? — переспросил Брэм.
— Уж точно лучше.
Отраву охватил странный трепет. Она никогда не слышала, чтобы так говорили о мире за пределами болот. Даже Парус, который рассказывал о разных чудесах и опасностях, никогда не говорил, что тот мир лучше.
— Есть места, конечно, куда не стоит ходить, — продолжил он. — Старые города… Там повсюду эльфы. Высоко в горах тут и там обитают племе— на гоблинов, а в низинах живут тролли и карлики. Знаешь, раньше наша страна называлась Королевство Людей. Так говорят. Другие расы не посягали на нашу территорию. Хотя это продолжалось недолго. Одно можно о людях сказать наверняка: мы никогда не умели стоять друг за друга. — Он посмотрел на темные топи. Там роилось такое множество насекомых, что воздух над болотом, казался колышущимся занавесом.
— Мы не должны жить в таких местах. Человеку назначено править равнинами, холмами и долинами, а не прятаться в лесах, горах и на болотах, — он снова опустил взгляд на огонь. — По крайней мере, я так думаю.
Отрава ничего не ответила. Вместо этого она сказала:
— Хочешь сосиску? Я все равно не съем четыре.
В ту ночь Отрава долго не могла сомкнуть глаз. Она лежала у огня, слушая храп Брэма и вскакивая от любого шороха в ночи. Вокруг пламени роилась мошкара, теплый воздух искажал очертания предметов, ветки деревьев, росших поблизости, хрустели. Отраве не спалось вовсе не из-за того, что приходилось ночевать прямо на земле. Ей не давали покоя мысли о ядовитых тварях, которыми кишело болото. Удивительно, как Брэм остается таким спокойным.
Когда ловец духов заснул глубоким сном, Отрава тихо заплакала. Она все думала о том, какое лицо, наверное, сделалось у отца, когда Парус принес ему горькую весть. Когда Отрава вернулась из хижины Паруса утром, чтобы собрать вещи, отец еще спал. Мачехи тоже не было видно. Зная ее характер, девушка решила, что та просто нырнула обратно в постель и притворилась, что всю ночь крепко спала. Что до Руба, тот всегда спал как убитый. Если уж он не проснулся от душераздирающего крика жены, то вряд ли заметил ее отсутствие.
Больше всего Отрава жалела о том, что не оставила даже записки. Ее не оставляло чувство вины, ведь она сбежала из деревни, как трусиха. Пусть она боялась, что, увидев отца, растеряет решимость, но он заслуживал лучшего, чем услышать об исчезновении своей дочери от какого-то бродяги. Если бы только она догадалась оставить пару строк, утешить, сказать, что не уходит навсегда…
Теперь уже поздно. Отраве отчетливо представилось, как отец горько плачет, пытаясь осознать весь смысл случившегося, а Парус угрюмо стоит рядом. Почему похитили? Куда делась? Когда вернется? Мелисса, наверное, бросится утешать его, прекрасно зная всю правду и втайне радуясь, что девочка с лиловыми глазами исчезла из их жизни. Руб в один миг потерял обеих дочерей. Но куда горше знать, что младшую дочь похитили эльфы, оставив вместо малышки чудовище. И теперь дровосеку с женой придется заботиться о нем, если они хотят сохранить надежду на возвращение детей.
Такова жизнь на Черных болотах. В конце концов Отрава встала и пошла от огня к телеге. Под парусиной было место, где Брэм вез дорожные запасы. Девочка вытащила их оттуда и сложила у огня, потом, прихватив одеяло, забралась внутрь и закрыла парусину. Когда она закутывалась потеплее, забряцали железные банки, но ей быстро удалось соорудить уютный тесный кокон. И Отрава заснула под шорох дыхания крокоящера и слабый шепот болотных духов, мечущихся внутри своих темниц.
Отрава удивительно быстро потеряла счет дням, путешествуя с Брэмом. Лишь с великим трудом ей удалось сосчитать, что минула неделя с похищения Азалии. Неделя, которая прошла в темпе тяжело тащившегося трудяги крокоящера, шлепавшего по грязи своими перепончатыми лапами. Они останавливались только на ночлег или если телега застревала в грязи и приходилось вызволять ее. Отрава думала о том, где сейчас Азалия, что с ней, но поняла, что и представить не может. Она ведь ничего не знала о жизни эльфов. Ни в одной легенде или сказке о подкидышах не говорилось, куда попадает похищенный ребенок.
Но, несмотря на постоянное чувство вины, девушке очень нравилось путешествовать.
Было, конечно, много трудностей и неудобств. Весь день их кусали мошки, комары, и каждое утро Отрава с трудом вставала после очередной ночи в тесной телеге. Брэм ничего не говорил о том, что каждое утро находил свои пожитки сваленными в кучу на земле. Он просто клал их на место, а Отрава продолжала по вечерам вытаскивать их, чтобы освободить себе место под парусиновым пологом. Прошлой ночью лил сильный дождь, и она слышала, как Брэм чертыхался, суетясь вокруг лагеря и пытаясь найти убежище для вещей и одеял, которые она вынула. Он отдернул парусину, под которой лежала Отрава, и свирепо уставился на нее. С краев его шляпы стекали струйки воды.
— Мои вещи мокнут! — разбушевался он.
— Я теперь тоже, — сонно ответила она. — Кстати, как там на земле?
Он страшно разозлился и набросил парусину обратно на Отраву. Она не спрашивала потом, как ему удалось уберечь свои вещи, но слышала, как Брэм возился у другого края телеги. Наверное, вытащил палатку и положил туда все пожитки. А девушке было все равно: она-то не намокла. «Один — ноль в пользу болотных жителей», — злорадно подумала Отрава и уснула.
И все-таки неприятности не омрачали ее радость. Ведь она действительно была далеко— далеко от Чайки, от Мелиссы и презрения соседей. А скоро она будет далеко и от Черных болот. Она старалась не терять голову, но не могла отбросить свои фантазии о ведьмах, троллях, героях и находчивых героинях.
«Глупенькая, — твердила она себе. — Это же просто сказки». Конечно, она не верила в них безоговорочно.
Брэм оказался хорошим попутчиком. Он больше молчал, но всегда охотно отвечал на любые вопросы. Интерес Отравы к так называемому «внешнему миру» не иссякал, и она внимательно слушала даже самые пошлые байки. Правда, Брэм много рассказывал о местах, где бывал, и людях, которых видел, но никогда не спрашивал о ней самой. Может, потому, что не интересовался, а может, просто из вежливости. И ее это устраивало. Отрава поняла, что он был хорошим человеком. Грубый и одинокий, но честный и скромный. Она вовсе не была такой наивной, чтобы не знать, что может сделать с девушкой такой громадный и сильный мужчина, ведь кроме них в округе не было ни души. Но Брэм никогда не давал ей повода усомниться в нем.
Стоял необычайно солнечный полдень, когда Брэм объявил, что вдалеке вот-вот появится Крепость. У Отравы тревожно заколотилось сердце, и она изо всех сил вытянула шею, вглядываясь в деревья. Они весь день редели, и земля уже стала достаточно твердой, чтобы назвать ее дорогой. Девушка в нетерпении ждала и ждала, а Брэм украдкой поглядывал на нее краешком глаза. Колеса телеги продолжали скрипеть.
В конце концов Брэм не выдержал.
— Дорогуша, ты же свалишься, если и дальше будешь так тянуться вперед.
— Ну, где же она? — спросила Отрава, не переставая высматривать что-то за кронами деревьев.
Ловец духов похлопал девушку по плечу, и она одарила его раздраженным взглядом. Брэм подмигнул, а потом поднял короткий и толстый, похожий на обрубок палец.
— Ты не посмотрела вверх, — подсказал он. Отрава подняла глаза к куполу, где деревья
сцепились сучьями над головой, и ахнула в изумлении, впервые увидев Крепость.
КРЕПОСТЬ
Вот тогда-то и перевернулись все ее представления о мире, о том, насколько он велик…
Вся жизнь Отравы прошла на земле Черных болот, где над головой всегда нависали влажные листья. Поэтому ей никогда еще не приходилось видеть всю ширь небес. Болота лежали на равнине, и холмы вроде того, где Брэм и Отрава ночевали, попадались редко. Действительно больших возвышенностей, с которых открывался вид на верхушки деревьев и необъятные леса, было всего несколько, и Отрава ни на одной из них не бывала.
А теперь ее взору предстало такое… Деревья расступились, открыв широкую полукруглую опушку, а над ними возвышалась стена, такая огромная, какой Отрава и представить себе не могла. Онавздымалась так высоко, что девушке пришлось задрать голову, чтобы увидеть кромку. У Отравы даже голова закружилась. Казалось, стена тянется в стороны бесконечно, и только изгиб не дает окинуть взглядом всю ее необъятную длину. Ее каменная поверхность была темной, неровной и зубчатой, тысячи дождей оставили на ней впадины и бороздки. Такую стену не мог воздвигнуть человек, только всепобеждающие силы природы. Прямо впереди земля отвесно вздымалась вверх на тысячу футов или даже больше. Словно ты всю жизнь прожил на одной гигантской лестничной ступеньке, а теперь подошел к следующей, той, что выше.
Сказать, что Отрава была ошеломлена, — значит не сказать ничего.
— Похоже на пробуждение, да, дорогуша? — расплылся в улыбке Брэм, не в силах скрыть звенящее в голосе легкое злорадство — в кои веки ему довелось повидать свою не по годам рассудительную попутчицу потрясенной до потери дара речи.
Пока она не могла толком разглядеть саму Крепость, слишком уж высоко приходилось запрокидывать голову. Отрава видела только гигантские грузоподъемники, которые поднимались и спускались по стене, у земли исчезали в пышущих паром железных строениях, чтобы оттуда снова подняться на головокружительную высоту. Там, в вышине, можно было рассмотреть крыши удивительных зданий, столпившихся над краем пропасти. Некоторые опасно нависали над бездной или опирались на балки. Все эти крошечные частички чудес так и дразнили путников, так и манили их побыстрее подняться в город… Брэм легонько толкнул Отраву локтем.
— Закрой рот, — сказал он. — Ты похожа на змею, которая пытается проглотить яйцо.
Девочка раздраженно посмотрела на попутчика. Ее смутило то, что он заметил ее изумление. Их повозка выкатилась на опушку и двинулась к скоплению строений у основания стены. Туда же спешили и другие телеги, и пешие путешественники в самой разнообразной одежде. За ними наблюдали стражники в шлемах и с длинными кривыми мечами на поясе.
Отрава взяла себя в руки, раздосадованная тем, что вела себя как наивная девочка. Если мир действительно так страшен и жесток, как предупреждал Парус, то нельзя показывать другим, насколько мало ты знаешь об этом мире. Она вдруг снова почувствовала себя маленьким ребенком, который тянется к чудесам, но боится неизведанного.
Брэм пригладил свои густые усы рукой в перчатке и фыркнул:
— Этот город называют Крепостью из-за обрыва. Если земля поднимается отвесно, как здесь, то такая стена называется щитом. Знаешь, Черные болота окружены этой стеной со всех сторон. Словно бы целый ломоть мира, в сотню миль шириной, взял и провалился на тысячу футов вниз. Болота находятся ниже уровня моря, поэтому там всегда сыро.
Отрава восприняла эту новость без всякого выражения на лице. Значит, все наоборот, подумала она: это не Крепость возвышается над болотами, а болота находятся ниже Крепости. Крепость-то как раз стоит вровень со всей остальной землей. А значит, всю жизнь Отрава жила на дне огромной ямы.
— А кто-нибудь знает, почему это произошло? — спросила она.
Брэм повернулся к ней и переспросил: — То, что земля так опустилась?
Он снова перевел взгляд на трудягу крокоящера, который тащил их к Крепости.
— Существует много легенд и сказок. Люди без этого не могут. Но я никогда к этим россказням особо не прислушивался.
Отрава слегка разочаровалась, но это ощущение длилось не больше минуты, потому что потом они подъехали к самому основанию стены, и к ним двинулся стражник. На нем был шлем, закрывающий полголовы, так что на виду оставались только рот и подбородок. Остальной наряд состоял из изношенных лат, шкур и кожи. Не очень похоже на те сверкающие доспехи, которые, как полагала Отрава, носят стражники.
— Цель вашего визита? — спросил он. — Я Брэм из Непромокашки, ловец духов, — громко ответил Брэм. — А это Отрава, моя дочь.
Девушка, услышав эту ложь, только подняла бровь. Стражник оглядел ее с вполне понятной подозрительностью, но Отрава встретила его испытующий взгляд абсолютно спокойно.
— Отрава? — с каменным лицом переспросил стражник. — Какое необычное имя для ребенка
Должно быть, папина любимица, да?
— Она — чистое золото, — весело согласился Брэм, сделав вид, что не заметил насмешки.
Стражник тяжело и протяжно вздохнул, по— дошел к задней части телеги, приоткрыл паруси— новый купол. и заглянул внутрь. Вынул одну железную банку, поднес к уху и, видимо, удовлетворившись этим, швырнул ее к остальным.
— Проезжайте, — буркнул он и удалился. Брэм дернул поводья, крокоящер пронзительно вскрикнул и засеменил дальше. Какое-то время они ехали молча, а потом, когда их уже никто не мог слышать, Отрава поморщилась:
— «Она — чистое золото», — передразнила она Брэма, и тот от души расхохотался.
В машинном доме было жарко, темно, и громко гудели механизмы. Отраве и Брэму пришлось постоять в очереди, пока другие телеги погрузят на подъемник. Когда настала их очередь, подъем— ник с глухим стуком опустился. Отрава была рада оказаться в темноте, потому что хотя бы не было видно, как она дрожит. Подъемник казался таким хрупким — просто железная люлька с ровным полом и ненадежными на вид перилами, совершенно не подходящими для такой махины. Брэм подогнал непослушного крокоящера, пока команда вспотевших рабочих удерживала подъемник. Вместе с ними втиснулись еще две телеги, запряженные лошадьми, и Брэм с Отравой спешились. Почему-то им казалось безопаснее стоять на ров— ном полу, чем сидеть на козлах телеги. Двери подъемника с лязгом закрылись, а потом сильно качнуло. У Отравы к горлу подкатила тошнота. Огромные шестерни в машинном доме зацепились зубцами друг за дружку, и подъемник поехал вверх.
Сначала их окружала только тьма и грохот машинного дома. И вдруг шум стал гораздо тише — это они поднялись сквозь крышу и оказались снаружи, на открытом воздухе. Отрава увидела, как строения с ошеломляющей быстротой проваливаются вниз, а деревья, казавшиеся прежде высоченными, на глазах превращаются в карликовые. Впервые в жизни девушка смогла взглянуть на Черные болота с высоты, и у нее снова перехватило дыхание.
А земля была огромной. Каждый миг жизни, каждый стук сердца оказался ничтожным перед этой необъятной, вызывающей благоговение зеленой вечностью, перед волнистым одеялом влажных деревьев, разрезанным грязными реками, о существовании которых Отрава и не подозревала. Они поднимались все выше, и плоская гладь болот уходила вниз, превращаясь в далекую мутную дымку. Девушка даже не видела дальний край, где, как сказал Брэм, возвышалась такая же большая стена-щит. Она скрылась где-то за линией горизонта.
— Мне кажется, я такая маленькая! — воскликнула Отрава.
— Дорогуша, мы и есть маленькие, — сказал Брэм, перегнувшись через перила.
Похоже, его нисколько не пугало, что земля в буквальном смысле уходит из-под ног.
Отрава осторожными шагами подошла к краю подъемника и посмотрела вниз.
— Перестань называть меня дорогушей, — произнесла она.
Не то чтобы ее это очень беспокоило — она завела этот разговор только для того, чтобы хоть немного совладать с охватившим ее ужасом.
Брэм промычал:
— Уж всяко лучше, чем Отрава. И с чего это ты взяла себе такое имечко?
— Тебе-то какая разница, — ответила она. — Хватит с тебя и того, что додумался назвать мое настоящее имя стражнику.
Брэм нахмурился.
— Просто ничего лучше не пришло в голову, и думать было некогда. Я не хотел, чтобы он что— то заподозрил. Если бы я сказал, что ты живешь на болотах…
— Оттуда мало кто уезжает, люди не любят покидать свои деревни. А если бы я не назвал тебя своей дочерью… И мы путешествуем вместе… Гм… — он покраснел, как свекла, что особенно бросилось в глаза по контрасту с его белоснежными усами, и натянул на глаза шляпу. — Не люблю, когда пристают со щекотливыми расспросами.
Отрава смотрела через перила вниз. Ее удивило то, что страх, появившийся вначале, испарился, и теперь она нисколько не боялась, хотя подъемник продолжал греметь и раскачиваться, а мир под ними проваливался все ниже и ниже. Девушка посмотрела на Брэма и улыбнулась:
— Кажется, мне здесь по душе. —xa!—рассмеялся тот. — Я же говорю, ты рождена не для жизни на болоте. Никогда не встречал жителя болот, который бы не наложил в штаны на такой высоте. — Он вдруг снова покраснел. — Извиняюсь за выражение.
Отрава взглянула не него с искренним удивлением.
— Что я вижу, Брэм? Да за этими усами скрывается благородный джентльмен! — Ловец духов совсем уж побагровел, извинился и сделал вид, что очень занят разглядыванием своего крокоящера.
Отрава всеми силами старалась скрыть то, как ее поразила Крепость и местные обитатели, но, наверное, все было написано у нее на лице. Брэм раздулся от самодовольства и постоянно украдкой поглядывал на девушку, а когда она замечала это — хихикал в кулак. Телега катилась по главной улице, забитой транспортом. Отрава никогда не видела столько людей сразу и не слышала та— кого гомона толпы. Людские крики и гогот смешивались с лошадиным ржанием и ревом крокоящеров. Отрава привыкла к невзрачной одежде болотных жителей, где ткань делали из грубых подручных материалов, избегая ярких оттенков, которые привлекают мух, ос и других, куда более опасных насекомых. Здесь же в такой осторожности нужды не было, и все носили ослепительные цветастые наряды' .развевающиеся на ветру легкие платья, рукава с буфами, рубашки с от— крытым воротом и гофрированными оборками, высокие шляпы и мягкую кожаную обувь. Все это показалось девушке не столько впечатляющим, сколько нелепым.
Куда больше Отраву поразил сам город. Повсюду здесь было железо — такой редкий и, честно говоря, бесполезный материал у них на болотах. В небо вздымались шпили башен. Купола из тусклой бронзы блестели в окружении паровых поршней, похожих на танцующие ноги жирного металлического паука. Улочки беспорядочно жались друг к дружке, дома налезали один на другой — казалось, они растаяли, как воск, немного перемешались и снова застыли. Никаких одинаковых хижин, все жилища совершенно разные: одни округлые и бугорчатые, как груда тины, другие треугольные и высокие, третьи — приземистые и непритязательные. Вывески над лавками шипели и искрились. Что это за странная сила, которая заставляет их вспыхивать, а потом тускнеть?
Вся жизнь Отравы прошла на земле Черных болот, где над головой всегда нависали влажные листья. Поэтому ей никогда еще не приходилось видеть всю ширь небес. Болота лежали на равнине, и холмы вроде того, где Брэм и Отрава ночевали, попадались редко. Действительно больших возвышенностей, с которых открывался вид на верхушки деревьев и необъятные леса, было всего несколько, и Отрава ни на одной из них не бывала.
А теперь ее взору предстало такое… Деревья расступились, открыв широкую полукруглую опушку, а над ними возвышалась стена, такая огромная, какой Отрава и представить себе не могла. Онавздымалась так высоко, что девушке пришлось задрать голову, чтобы увидеть кромку. У Отравы даже голова закружилась. Казалось, стена тянется в стороны бесконечно, и только изгиб не дает окинуть взглядом всю ее необъятную длину. Ее каменная поверхность была темной, неровной и зубчатой, тысячи дождей оставили на ней впадины и бороздки. Такую стену не мог воздвигнуть человек, только всепобеждающие силы природы. Прямо впереди земля отвесно вздымалась вверх на тысячу футов или даже больше. Словно ты всю жизнь прожил на одной гигантской лестничной ступеньке, а теперь подошел к следующей, той, что выше.
Сказать, что Отрава была ошеломлена, — значит не сказать ничего.
— Похоже на пробуждение, да, дорогуша? — расплылся в улыбке Брэм, не в силах скрыть звенящее в голосе легкое злорадство — в кои веки ему довелось повидать свою не по годам рассудительную попутчицу потрясенной до потери дара речи.
Пока она не могла толком разглядеть саму Крепость, слишком уж высоко приходилось запрокидывать голову. Отрава видела только гигантские грузоподъемники, которые поднимались и спускались по стене, у земли исчезали в пышущих паром железных строениях, чтобы оттуда снова подняться на головокружительную высоту. Там, в вышине, можно было рассмотреть крыши удивительных зданий, столпившихся над краем пропасти. Некоторые опасно нависали над бездной или опирались на балки. Все эти крошечные частички чудес так и дразнили путников, так и манили их побыстрее подняться в город… Брэм легонько толкнул Отраву локтем.
— Закрой рот, — сказал он. — Ты похожа на змею, которая пытается проглотить яйцо.
Девочка раздраженно посмотрела на попутчика. Ее смутило то, что он заметил ее изумление. Их повозка выкатилась на опушку и двинулась к скоплению строений у основания стены. Туда же спешили и другие телеги, и пешие путешественники в самой разнообразной одежде. За ними наблюдали стражники в шлемах и с длинными кривыми мечами на поясе.
Отрава взяла себя в руки, раздосадованная тем, что вела себя как наивная девочка. Если мир действительно так страшен и жесток, как предупреждал Парус, то нельзя показывать другим, насколько мало ты знаешь об этом мире. Она вдруг снова почувствовала себя маленьким ребенком, который тянется к чудесам, но боится неизведанного.
Брэм пригладил свои густые усы рукой в перчатке и фыркнул:
— Этот город называют Крепостью из-за обрыва. Если земля поднимается отвесно, как здесь, то такая стена называется щитом. Знаешь, Черные болота окружены этой стеной со всех сторон. Словно бы целый ломоть мира, в сотню миль шириной, взял и провалился на тысячу футов вниз. Болота находятся ниже уровня моря, поэтому там всегда сыро.
Отрава восприняла эту новость без всякого выражения на лице. Значит, все наоборот, подумала она: это не Крепость возвышается над болотами, а болота находятся ниже Крепости. Крепость-то как раз стоит вровень со всей остальной землей. А значит, всю жизнь Отрава жила на дне огромной ямы.
— А кто-нибудь знает, почему это произошло? — спросила она.
Брэм повернулся к ней и переспросил: — То, что земля так опустилась?
Он снова перевел взгляд на трудягу крокоящера, который тащил их к Крепости.
— Существует много легенд и сказок. Люди без этого не могут. Но я никогда к этим россказням особо не прислушивался.
Отрава слегка разочаровалась, но это ощущение длилось не больше минуты, потому что потом они подъехали к самому основанию стены, и к ним двинулся стражник. На нем был шлем, закрывающий полголовы, так что на виду оставались только рот и подбородок. Остальной наряд состоял из изношенных лат, шкур и кожи. Не очень похоже на те сверкающие доспехи, которые, как полагала Отрава, носят стражники.
— Цель вашего визита? — спросил он. — Я Брэм из Непромокашки, ловец духов, — громко ответил Брэм. — А это Отрава, моя дочь.
Девушка, услышав эту ложь, только подняла бровь. Стражник оглядел ее с вполне понятной подозрительностью, но Отрава встретила его испытующий взгляд абсолютно спокойно.
— Отрава? — с каменным лицом переспросил стражник. — Какое необычное имя для ребенка
Должно быть, папина любимица, да?
— Она — чистое золото, — весело согласился Брэм, сделав вид, что не заметил насмешки.
Стражник тяжело и протяжно вздохнул, по— дошел к задней части телеги, приоткрыл паруси— новый купол. и заглянул внутрь. Вынул одну железную банку, поднес к уху и, видимо, удовлетворившись этим, швырнул ее к остальным.
— Проезжайте, — буркнул он и удалился. Брэм дернул поводья, крокоящер пронзительно вскрикнул и засеменил дальше. Какое-то время они ехали молча, а потом, когда их уже никто не мог слышать, Отрава поморщилась:
— «Она — чистое золото», — передразнила она Брэма, и тот от души расхохотался.
В машинном доме было жарко, темно, и громко гудели механизмы. Отраве и Брэму пришлось постоять в очереди, пока другие телеги погрузят на подъемник. Когда настала их очередь, подъем— ник с глухим стуком опустился. Отрава была рада оказаться в темноте, потому что хотя бы не было видно, как она дрожит. Подъемник казался таким хрупким — просто железная люлька с ровным полом и ненадежными на вид перилами, совершенно не подходящими для такой махины. Брэм подогнал непослушного крокоящера, пока команда вспотевших рабочих удерживала подъемник. Вместе с ними втиснулись еще две телеги, запряженные лошадьми, и Брэм с Отравой спешились. Почему-то им казалось безопаснее стоять на ров— ном полу, чем сидеть на козлах телеги. Двери подъемника с лязгом закрылись, а потом сильно качнуло. У Отравы к горлу подкатила тошнота. Огромные шестерни в машинном доме зацепились зубцами друг за дружку, и подъемник поехал вверх.
Сначала их окружала только тьма и грохот машинного дома. И вдруг шум стал гораздо тише — это они поднялись сквозь крышу и оказались снаружи, на открытом воздухе. Отрава увидела, как строения с ошеломляющей быстротой проваливаются вниз, а деревья, казавшиеся прежде высоченными, на глазах превращаются в карликовые. Впервые в жизни девушка смогла взглянуть на Черные болота с высоты, и у нее снова перехватило дыхание.
А земля была огромной. Каждый миг жизни, каждый стук сердца оказался ничтожным перед этой необъятной, вызывающей благоговение зеленой вечностью, перед волнистым одеялом влажных деревьев, разрезанным грязными реками, о существовании которых Отрава и не подозревала. Они поднимались все выше, и плоская гладь болот уходила вниз, превращаясь в далекую мутную дымку. Девушка даже не видела дальний край, где, как сказал Брэм, возвышалась такая же большая стена-щит. Она скрылась где-то за линией горизонта.
— Мне кажется, я такая маленькая! — воскликнула Отрава.
— Дорогуша, мы и есть маленькие, — сказал Брэм, перегнувшись через перила.
Похоже, его нисколько не пугало, что земля в буквальном смысле уходит из-под ног.
Отрава осторожными шагами подошла к краю подъемника и посмотрела вниз.
— Перестань называть меня дорогушей, — произнесла она.
Не то чтобы ее это очень беспокоило — она завела этот разговор только для того, чтобы хоть немного совладать с охватившим ее ужасом.
Брэм промычал:
— Уж всяко лучше, чем Отрава. И с чего это ты взяла себе такое имечко?
— Тебе-то какая разница, — ответила она. — Хватит с тебя и того, что додумался назвать мое настоящее имя стражнику.
Брэм нахмурился.
— Просто ничего лучше не пришло в голову, и думать было некогда. Я не хотел, чтобы он что— то заподозрил. Если бы я сказал, что ты живешь на болотах…
— Оттуда мало кто уезжает, люди не любят покидать свои деревни. А если бы я не назвал тебя своей дочерью… И мы путешествуем вместе… Гм… — он покраснел, как свекла, что особенно бросилось в глаза по контрасту с его белоснежными усами, и натянул на глаза шляпу. — Не люблю, когда пристают со щекотливыми расспросами.
Отрава смотрела через перила вниз. Ее удивило то, что страх, появившийся вначале, испарился, и теперь она нисколько не боялась, хотя подъемник продолжал греметь и раскачиваться, а мир под ними проваливался все ниже и ниже. Девушка посмотрела на Брэма и улыбнулась:
— Кажется, мне здесь по душе. —xa!—рассмеялся тот. — Я же говорю, ты рождена не для жизни на болоте. Никогда не встречал жителя болот, который бы не наложил в штаны на такой высоте. — Он вдруг снова покраснел. — Извиняюсь за выражение.
Отрава взглянула не него с искренним удивлением.
— Что я вижу, Брэм? Да за этими усами скрывается благородный джентльмен! — Ловец духов совсем уж побагровел, извинился и сделал вид, что очень занят разглядыванием своего крокоящера.
Отрава всеми силами старалась скрыть то, как ее поразила Крепость и местные обитатели, но, наверное, все было написано у нее на лице. Брэм раздулся от самодовольства и постоянно украдкой поглядывал на девушку, а когда она замечала это — хихикал в кулак. Телега катилась по главной улице, забитой транспортом. Отрава никогда не видела столько людей сразу и не слышала та— кого гомона толпы. Людские крики и гогот смешивались с лошадиным ржанием и ревом крокоящеров. Отрава привыкла к невзрачной одежде болотных жителей, где ткань делали из грубых подручных материалов, избегая ярких оттенков, которые привлекают мух, ос и других, куда более опасных насекомых. Здесь же в такой осторожности нужды не было, и все носили ослепительные цветастые наряды' .развевающиеся на ветру легкие платья, рукава с буфами, рубашки с от— крытым воротом и гофрированными оборками, высокие шляпы и мягкую кожаную обувь. Все это показалось девушке не столько впечатляющим, сколько нелепым.
Куда больше Отраву поразил сам город. Повсюду здесь было железо — такой редкий и, честно говоря, бесполезный материал у них на болотах. В небо вздымались шпили башен. Купола из тусклой бронзы блестели в окружении паровых поршней, похожих на танцующие ноги жирного металлического паука. Улочки беспорядочно жались друг к дружке, дома налезали один на другой — казалось, они растаяли, как воск, немного перемешались и снова застыли. Никаких одинаковых хижин, все жилища совершенно разные: одни округлые и бугорчатые, как груда тины, другие треугольные и высокие, третьи — приземистые и непритязательные. Вывески над лавками шипели и искрились. Что это за странная сила, которая заставляет их вспыхивать, а потом тускнеть?