Страница:
Дверь оказалась незапертой, но в комнате было темно как в могиле. Темноту сотрясал могучий храп. - Эй, добрый человек! - крикнул старикашка, видно, забыв, что недавно божился, будто его постоялец принадлежит к оптиматам. - Как-бишь-тебя-там? Балда... Балдандерс! Вот тебе новый сосед! Не платишь в срок - придется примириться с этим! Ответа не последовало. - Входи, господин казнедей, - сказал старик, - я тебе посвечу. Он принялся раздувать кусочек тлеющего трута, пока тот не разгорелся настолько, чтобы зажечь огарок свечи. В маленькой комнатушке не было никакой мебели, кроме кровати. В ней, отвернувшись лицом к стене и вытянув ноги, спал настоящий великан - ни до, ни после не доводилось мне видеть такого. - Добрый человек! Балдандерс! Разве ты не хочешь взглянуть, с кем тебе придется разделить постель? Мне хотелось поскорее прилечь, поэтому я велел старику оставить нас. Он пытался возражать, но я вытолкал его из комнаты и, стоило ему убраться, опустился на свободный край кровати и с наслаждением стянул с ног сапоги вместе с чулками. Тусклый огонек свечи подтвердил, что я успел натереть с десяток мозолей. Затем я расстелил плащ поверх покрывала и некоторое время размышлял, снять ли и штаны с поясом или спать так. Усталость и чувство собственного достоинства настаивали на последнем, вдобавок я заметил, что великан полностью одет. С невыразимым облегчением я задул свечу и, не в силах более одолевать усталость, лег, чтобы впервые на моей памяти заснуть где-либо вне Башни Сообразности. - Никогда! Голос оказался столь звучен и басовит (даже орган вряд ли может звучать ниже), что я не понял, что должно означать это слово - и слово ли это вообще. - Что? - пробормотал я. - Балдандерс. - Знаю, хозяин говорил. А я - Северьян. Я лежал на спине, а между нами покоился "Терминус Эст", взятый мною в постель ради пущей сохранности. Я не мог разглядеть, повернулся ли великан лицом ко мне, но был уверен, что любое движение этой громадины наверняка почувствую. - Казнить. - Так ты слышал, как мы вошли? Я думал, ты спишь. Я уже хотел было сказать, что я никакой не казнедей, а подмастерье гильдии палачей, но тут же вспомнил свое бесчестье и назначение в какой-то захолустный Траке. - Да, я - палач, но тебе незачем меня бояться. Я просто делаю работу, которой обучен. - Завтра. - Да, завтра у нас будет довольно времени для бесед. После этого я снова заснул, и мне снился сон - впрочем, слова Балдандерса тоже могли быть просто-напросто сном, но вряд ли. А если и так, то это был другой сон. Я летел - мчался по хмурому небу верхом на огромном звере с перепончатыми крыльями. Держась как раз между несущимися вперед облаками и сумрачной землей, мы будто скользили по склону пологого воздушного холма крылья зверя, сдается мне, не сделали ни единого взмаха. Заходящее солнце неподвижно, хотя мы все неслись и неслись вперед, висело впереди у самого горизонта - должно быть, скорость наша была равна скорости вращения Урса. Но вот земля внизу сделалась иной - я вначале решил, что мы достигли пустыни. Нигде, куда достигал взгляд, не видно было ни городов, ни ферм, ни лесов, ни полей - лишь ровная пурпурно-черная земля, безликая. застывшая в своей неподвижности. Перепончатокрылый тоже заметил перемену или же учуял какой-то новый запах - мускулы его ощутимо напряглись, а крылья совершили три взмаха подряд. Бескрайний пурпур внизу был испятнан белыми крапинками. Через некоторое время я понял, что эта кажущаяся неподвижность - не более чем обман, порожденный единообразием. Пурпурно-черный простор всюду был одинаков, но вместе с тем пребывал в неустанном движении. То была Мировая Река Уроборос, море, в котором, словно в колыбели, покоится Урс. Тут я впервые оглянулся назад - туда, где осталась поглощенная ночью земля, обитель всего человечества. Когда она окончательно скрылась из виду и ничего, кроме беспокойных волн, не осталось вокруг, зверь обернулся ко мне. Клюв ибиса на острой щучьей морде; костяная митра венчает голову... На какой-то миг взгляды наши встретились, и я, казалось, понял его мысль: "Да, Я - твой сон, но, стоит тебе пробудиться от своего бодрствования, я приду". Зверь сменил курс, точно люггер, идущий в лавировку против ветра. Одно крыло его опустилось вниз, а другое поднялось так, что кончик его указывал прямо в небо. Пальцы мои лишь скользнули по твердой чешуе, и я полетел вниз. Удар при падении разбудил меня. Вздрогнув всем телом, я услышал, как великан бормочет во сне. Я тоже что-то пробормотал, пощупал, на месте ли меч, и уснул вновь. Морские воды сомкнулись над моей головой, однако я не утонул. Я чувствовал, что вполне мог бы дышать водой, - но не сделал ни единого вдоха. Вода была прозрачна, словно хрусталь; казалось, я падаю в абсолютную, лишенную даже воздуха, пустоту. Вдали виднелись огромные, в сотни раз больше человека, тени корабли, тучи, человеческая голова без тела, тело с сотней голов... Все они были окутаны голубой дымкой. Внизу, подо мной, лежало песчаное дно, изборожденное течениями. Там, прямо на песке, стоял огромный - куда как больше нашей Цитадели - дворец, но дворец тот лежал в руинах, и покои его лишены были крыш, а внутри обитали огромные существа, белые, точно кожа прокаженного. Я приближался к ним, и вскоре они заметили меня, и лица их были такими же, как то, что привиделось мне в Гьолле. То были женщины обнаженные, с волосами из зеленой морской пены и коралловыми глазами. Со смехом наблюдали они за моим падением, и смех их, пузырясь, поднимался ко мне. Зубы их оказались белы и остры, и каждый - длиною в палец. Теперь они были совсем близко; руки их потянулись ко мне и принялись гладить, как матери гладят детей. В дворцовых садах буйно росли морские губки, актинии и множество прочих прекрасных растений, коим я не знаю имен. Огромные женщины окружили меня - рядом с ними я казался всего лишь куклой. - Кто вы и что делаете здесь? - спросил я. - Мы - невесты Абайи! Игрушки Абайи! Подружки Абайи! Земля не в силах носить нас. Груди наши - словно тараны, а зады - сломают спину и быку. Здесь мы растем, пока не сможем возлечь с Абайей - тем, кто однажды пожрет континенты. - А кто же такой я? Они засмеялись все вместе, и смех звенел, как волны, бьющиеся о стеклянные берега. - Мы покажем тебе! - сказали они. - Мы покажем тебе! Они подхватили меня под руки, подняли и понесли через сад. Пальцы их, соединенные перепонками, были длиной с мою руку от плеча до локтя. Вскоре огромные женщины остановились, всколыхнув воду, точно затонувшие галеоны, и ноги наши коснулись дорожки. Перед нами была низкая стена, а на ней - крохотный помост с занавесом не больше салфетки, какими порой забавляют детей. Волна, поднятая нами, всколыхнула занавес, и он поднялся, будто невидимая рука дернула за веревочку. На помосте тотчас же появился деревянный человечек - руки и ноги из веточек с набухшими зеленью почками, проклевывавшимися сквозь тонкую кору; туловище и ветки потолще, размером с большой палец; голова - деревянный кругляш, завитки которого изображали глаза и рот. Человечек двигался, словно живой, и тут же погрозил нам дубинкой, которую держал в руке. Пока он скакал перед нами и демонстрировал свою ярость, колотя дубинкой о помост, на сцене появилась еще одна фигурка - мальчик, вооруженный мечом. Искусство, с которым была сделана вторая марионетка, казалось как раз под стать примитивной грубости первой - она вполне могла бы оказаться настоящим ребенком, уменьшенным до размеров мыши. Оба поклонились нам и немедленно вступили в бой. Деревянный человечек огромными прыжками носился по помосту, и за его палицей было почти не уследить. Мальчик танцевал вокруг него, будто пылинка в солнечном луче, делая выпады своим крохотным клинком. В конце концов деревянный человечек рухнул наземь. Нальчик, встав над ним, хотел было поставить ногу ему на грудь, но прежде чем он успел сделать это, деревянная фигурка поплыла, лениво вращаясь, вверх, прочь со сцены, и вскоре скрылась из виду. Мальчик застыл над сломанным мечом и расщепленной палицей. Казалось, где-то за сценой торжественно затрубили игрушечные фанфары (хотя звук этот, без сомнения, был всего-навсего скрипом колес, доносившимся с улицы). Проснулся я оттого, что в комнате появился кто-то третий. Он оказался невысоким проворным человеком с огненно-рыжей шевелюрой, хорошо - даже щеголевато - одетым. Увидев, что я не сплю, он отдернул шторы, и в комнату хлынул красный солнечный свет. - Сон моего партнера, - заговорил он, - отличается необычайной звучностью. Не оглушил ли тебя его храп? - Я сплю крепко, - ответил я. - Если он и храпел - я не слышал. Казалось, невысокий человек обрадовался этому - он широко улыбнулся, сверкнув золотыми зубами. - Еще как храпел! Могу тебя заверить - храп его сотрясает Урс! - Он подал мне изящную, ухоженную руку. - Я - доктор Талое. - Подмастерье Северьян. Откинув тонкое покрывало, я поднялся, чтобы пожать его руку. - Я вижу, ты носишь черное. Что же это за гильдия? - Цвет сажи. Гильдия палачей. - О-о! - Склонив голову набок, он обошел меня кругом, чтобы получше разглядеть. - Ты слишком высок - жаль, жаль... Однако этот цвет сажи, надо заметить, впечатляет! - Мы находим его практичным, - отвечал я. - Подземелья - место грязное; да и следы крови на наших плащах незаметны. - У тебя есть чувство юмора! Прекрасно! Могу свидетельствовать: лишь немногое на свете способно принести человеку большую выгоду. Юмор собирает публику. Юмор в силах утихомирить разъяренную толпу и успокоить целую ораву ревущих в три ручья детей. Юмор унижает и возвышает - а уж азими притягивает как магнит! Я едва понимал, о чем он говорит, но, видя его благодушное настроение, сказал: - Надеюсь, я не стеснил вас? Хозяин привел меня сюда, а кровать оказалась достаточно широка для двоих. - Нет-нет, ничуть! Я вернулся только сейчас - нашел себе ночлег получше. Сплю я мало и, должен признаться, беспокойно, но все же замечательно - чудесно! - провел ночь. Куда ты направляешься сегодня, оптимат? Я в этот момент шарил под кроватью в поисках сапог. - Сначала, наверное, подыщу место, где можно позавтракать. После этого - покидаю город и иду на север. - Прекрасно! Завтрак мой партнер, безусловно, оценит и примет его с превеликой радостью! Мы тоже идем на север - после успешных гастролей в городе, понимаешь ли, возвращаемся домой. Шли вниз по течению представляли на левом берегу, идем вверх - представляем на правом. Быть может, по дороге на север остановимся и в Обители Абсолюта. Это ведь, знаешь ли, наша профессиональная мечта - сыграть во дворце Автарха. Или же вернуться туда еще разок, если уже играл однажды. Хризосов - хоть шляпой греби... - Одного человека, мечтавшего вернуться туда, я уже встречал. - Ладно, не грусти о нем - кстати, если выдастся случай, обязательно расскажешь, кто он был такой. А теперь, раз уж мы идем завтракать... Балдандерс!!! Вставай! Давай-давай, подымайся! Вставай! - Танцующей походкой подойдя к изножью кровати, он ухватил великана за лодыжку. Балдандерс! Не хватай его за плечо, оптимат (я, впрочем, и не собирался), может отшвырнуть. БАЛДАНДЕРС!!! Великан зашевелился и что-то пробормотал. - Балдандерс! Новый день наступил! И мы еще живы! Пора питаться, испражняться и размножаться! Подымайся иначе никогда не попадем домой! Казалось, великан не слышит ни слова. Бормотанье словно было лишь протестом в ответ на что-то увиденное во сне либо вовсе предсмертным хрипом. Доктор Талое сдернул с партнера засаленное одеяло, и великан предстал перед нами во всей своей чудовищной красе. Он был даже выше, чем я думал длины кровати едва хватало для него, хотя он спал, свернувшись калачиком и поджав колени чуть ли не к самому подбородку. Огромные ссутуленные плечи его были не менее эля в ширину. Лицом великан уткнулся в подушку, поэтому я не мог разглядеть его. Уши и шея гиганта были исполосованы странными шрамами, тянувшимися под сальные, очень густые волосы. - Балдандерс!!! Прошу прощения, оптимат, нельзя ли на время позаимствовать твой меч? - Нет, - ответил я. - Ни в коем случае. - О нет, я вовсе не собираюсь убивать его - ничего подобного! Если и ударю, то только плашмя. Я покачал головой. Видя мою неуступчивость, доктор Талое принялся шарить по комнате. - А, трость я оставил внизу... Дурное обыкновение - наверняка украдут. Ох, надо бы приучиться хромать; ох, надо бы!.. Но ведь здесь совсем ничего нет! Он выскочил вон из комнаты и немедля вернулся с прогулочной тросточкой из железного дерева, увенчанной блестящим бронзовым набалдашником. - Ну, Балдандерс, держись! Удары посыпались на спину великана, будто крупные капли дождя, предвещающие грозу. Внезапно великан сел. - Я не сплю, доктор. - Лицо его оказалось широким и грубым, но в то же время и трогательно печальным. - Ты что, в конце концов решил убить меня? - О чем это ты, Балдандерс? А, этот оптимат... Нет, °н не сделает тебе ничего дурного - он разделил с тобой постель и теперь намерен составить нам компанию за завтраком. - Он спал здесь, доктор? Мы с доктором Талосом кивнули. - Тогда понятно, откуда взялся этот сон... В памяти моей еще свежи были образы великанш на дне моря, поэтому я, хоть вид гиганта и повергал меня в трепет, спросил, что ему снилось. - Пещеры, где острые каменные клыки сочатся кровью... Отрубленные руки на песчаных дорожках, какие-то твари, лязгающие цепями в темноте... Спустив ноги на пол, он запустил в рот огромный палец и принялся чистить им редкие и удивительно мелкие зубы. - Идемте, наконец! - сказал доктор Талое. - Если уж мы собираемся поесть, побеседовать и вообще хоть что-нибудь успеть сегодня - самое время двигаться. Дел у нас предостаточно. Балдандерс сплюнул в угол.
Глава 16
Лавка тряпичника
A то утро, на дремлющей нессусской улочке, столь часто навещающая меня печаль впервые сжала сердце мое изо всех сил. Пока я был заключен в темницу, ее приглушала чудовищность содеянного мною и чудовищность неизбежной и скорой, как мне казалось, расплаты в руках мастера Гурло. Накануне же новизна и острота ощущений вовсе прогнали ее прочь. А вот сейчас... казалось, в целом мире не осталось ничего, кроме смерти Теклы. Любое черное пятнышко тени напоминало о ее волосах; любой проблеск белизны в солнечных лучах - о ее коже. Порой я готов был бежать обратно в Цитадель, чтобы посмотреть, не сидит ли она в своей камере, читая при свете серебряного светильника. Мы отыскали кафе с расставленными снаружи, вдоль стены, столиками. Улица была еще почти пуста. На углу, прямо на мостовой, лежал мертвец (наверное, задушенный ламбрекеном - в городе было достаточно умельцев по этой части). Доктор Талое обшарил его карманы, но вернулся к нам с пустыми руками. - Ну что ж, - сказал он, - подумаем. Нужно разработать план. Официантка принесла нам по чашке мокко, и Балданяерс подвинул одну доктору. Тот рассеянно помешал в ней пальцем. - Дружище Северьян! Пожалуй, мне следует разъяснить наше положение. Балдандерс - мой единственный пациент - и сам я пришли сюда с озера Диутурна. Дом наш сгорел, и мы решили попутешествовать, дабы заработать деньжат на его восстановление. Мой друг - человек удивительной силы. Я собираю публику и, пока он ломает несколько бревен и поднимает разом по десять человек, приторговываю целебными снадобьями. Казалось бы, немного. Но, скажу тебе больше, у меня есть пьеса и кое-какое оборудование. Если ситуация благоприятствует тому, мы представляем некоторые сцены, причем даже вовлекаем в действо кое-кого из публики. Ты, друг мой, идешь на север и, судя по тому, как вчера устроился на ночлег, стеснен в средствах. Могу ли я предложить тебе присоединиться к нашему предприятию? Балдандерс, похоже, понявший лишь начало речи своего компаньона, медленно проговорил: - Он не совсем сгорел. Стены-то - каменные, толстые. Кое-что сохранилось. - Совершенно верно. Мы думаем восстановить наш добрый старый дом. Но, видишь ли, какая перед нами встала дилемма: мы уже на полпути обратно, а скопленных капиталов все еще недостаточно. Посему я предлагаю... К нам вновь подошла официантка - хрупкая юная девушка - с миской овсянки для Балдандерса, хлебом и фруктами для меня и печеньем для доктора. - Как привлекательна эта девушка! - заметил он. Девушка улыбнулась доктору. - Не можешь ли ты присесть к нам? Других клиентов пока не видно! Бросив взгляд в направлении кухни, она пожала плечами и принесла себе стул. - Угощайся - я слишком занят разговором. Глотни и кофе, если тебе не претит пить после меня. - Вы ведь думаете, он нас кормит бесплатно? - заговорила девушка. Нет! Дерет с нас обычную цену! - О! Значит, ты - не хозяйская дочь. И не супруга. Отчего же он не отщипнет лепесток от такого цветка? - Я здесь меньше месяца. И зарабатываю только то, что оставляют на столах. Взять хоть вас троих - если вы ничего не дадите мне, выйдет, что я обслуживала вас задаром. - Вот так-так! Но - что, если мы предложим тебе роскошный дар, а ты откажешься принять его? С этими словами доктор Талое склонился поближе к девушке, и я внезапно увидел, что лицом он похож не просто на лисицу (это-то, благодаря его густым рыжим бровям и острому носу, приходило в голову немедленно), но - на лисицу-скульптуру. От всех, кому в силу ремесла своего приходится копать землю, я слышал, что нигде в мире нет клочка земли, где, копнув пару раз, не вытащишь на свет осколков прошлого. Где бы лопата ни вонзилась в почву, штык ее неизменно наткнется на булыжник разрушенной мостовой либо изъеденный коррозией металл. Ученые пишут, будто тот особый песок, называемый художниками полихромным (из-за того, что среди его белизны попадаются все возможные цвета и оттенки), на самом деле вовсе не песок, но древнее стекло, истертое в порошок многими зонами времени и безжалостным морским прибоем. И если реальность столь же многослойна, как и попираемая нашими ногами история, то на некоем глубинном ее уровне лицо доктора Талоса было лисьей маской на стене, и теперь я дивился тому, как маска эта поворачивается и склоняется к девушке, а тени от носа и бровей изумительным образом придают ей выражение - осмысленное и живое. - Итак, ты не откажешься от нашего дара? - спросил доктор. Я вздрогнул, словно до этого спал и был неожиданно разбужен. - Какого дара? Один из вас - казнедей. Может, ты говоришь о даре смерти? Наш Автарх, чья мудрость блеском своим затмевает и звезды, защищает жизнь своих подданных! - Дар смерти? О, нет! - засмеялся доктор. - Нет, дорогая моя, этот дар ты получила еще при рождении. равно как и он. Зачем же дарить тебе то, что у тебя есть и без нас? Я предлагаю одарить тебя красотой - красотой, влекущей за собою богатство и славу. - Если вы что-то продаете, денег у меня все равно нет. - Продаем? Вовсе нет! Напротив, мы предлагаем тебе новую работу. Я тауматург, чудотворец, а эти оптиматы - актеры. Неужели тебе никогда не хотелось выйти на сцену? - А вы - забавные! - Место инженю в труппе сейчас вакантно. Если пожелаешь, можешь занять его. Но тогда тебе придется отправиться с нами прямо сейчас - мы не можем ждать и сюда больше не вернемся. - Но я не стану красивее, сделавшись актрисой! - Я сделаю тебя прекрасной, поскольку ты нужна нам как актриса. Я, среди прочего, властен и над этим. - Он поднялся. - Сейчас или никогда! Идешь с нами? Официантка тоже встала со стула, не отрывая глаз от лица доктора. - Мне нужно сходить к себе в комнату... - Тщета! Я должен наложить заклятье и за день обучить тебя роли! Нет, я не могу ждать! - Тогда заплатите за завтрак, а я скажу хозяину, что ухожу. - Вздор! Как член труппы ты обязана способствовать сбережению средств, которые, кстати, потребуются на твои костюмы. Не говоря уж о том, что это ты съела мое печенье. Плати за него сама! Какое-то мгновенье девушка колебалась. - Можешь ему поверить, - сказал Балдандерс. - Доктор, конечно, видит мир по-своему, но лжет куда меньше, чем кажется. Слова, неспешно произнесенные глубоким, уверенным голосом, убедили ее. - Хорошо. Я иду. Вскоре мы вчетвером были уже в нескольких кварталах от кафе и шли мимо лавок, большей частью еще закрытых. Через некоторое время доктор Талое объявил: - Теперь, друзья мои, нам придется разделиться. Я посвящу свое время просвещению сей сильфиды. Балдандерс! Ты заберешь наш ветхий помост и прочие пожитки из гостиницы, где вы с Северьяном провели ночь - я полагаю, трудностей с этим не предвидится. Северьян! Скорее всего, мы будем представлять у Ктесифонского перекрестка. Знаешь, где это? Я кивнул, хоть и не имел понятия, где этот Ктесифонский перекресток. Честно говоря, я вовсе не собирался возвращаться к ним. После того как доктор Талое быстро удалился, сопровождаемый рысившей за ним официанткой, я остался наедине с Балдандерсом посреди пустынной улицы. Желая, чтобы и он ушел поскорее, я спросил, чем он намерен заняться. Разговаривать с ним было - все равно что с каменной статуей. - Тут у реки есть парк, где можно поспать днем, хотя ночью и запрещают. Как начнет темнеть, я проснусь и пойду за нашими вещами. - Боюсь, мне-то спать не хочется... Поброжу по городу, полюбуюсь окрестностями. - Значит, встретимся у Ктесифонского перекрестка. Отчего-то я был уверен, будто Балдандерс знает, что у меня на уме. Глаза его потускнели, точно у быка. - Да, - сказал я. - Конечно. Балдандерс побрел в сторону Гьолла, а я, поскольку его парк лежал на востоке, а доктор Талое увел официантку на запад, снова повернул на север, продолжив свой путь в Траке, Град Без Окон. Но пока что вокруг простирался Нессус, Несокрушимый Град, который я, прожив в нем всю жизнь, знал весьма плохо. Я шел вдоль широкой улицы и не имел (впрочем, и не желал иметь) представления, что это за улица - боковая или же главная в квартале. По обеим сторонам мостовой тянулись пешеходные дорожки, а еще одна, третья, отделявшая северное направление от южного, была устроена в центре. Дома слева и справа теснили друг друга, точно всходы на слишком густо засеянном поле. И - что это были за дома! Ни величиной, ни древностью они не могли сравниться с Башней Величия; наверняка не было здесь и металлических стен в пять шагов толщиной, как в нашей башне; но что касается цвета и оригинальности новаторских, фантастических замыслов - тут Цитадели было до них далеко. Каждое здание по-своему выделялось на общем фоне - а ведь их были сотни! Как заведено в некоторых частях города, нижние этажи этих домов были заняты лавками, хотя поначалу там явно задумывались вовсе не лавки, но гильдейские залы, базилики, арены, оранжереи, сокровищницы, часовни, артеллы, богадельни, мануфактуры, молитвенные собрания, странноприимные дома, лазареты, гауптвахты, трапезные, мертвецкие, скотобойни и театры. Архитектура построек отражала все эти функции и, сверх того, еще тысячу самых разнообразных и противоречивых вкусов и стилей. В небо яростно вонзались башни и минареты, но купола, фонари и ротонды словно бы сглаживали их ярость; наверх вели пролеты крутых, точно трапы, лестниц, притулившихся к стенам, а балконы, протянувшиеся вдоль фасадов, были засажены цитронами и гранатами, скрывавшими окна от посторонних взглядов. Не знаю, сколько времени я мог бы дивиться на эти висячие сады среди джунглей розового и белого мрамора, красного сардоникса, серого, кремового и черного кирпича, желтой и пурпурной черепицы, если бы вид ландскнехта, стоявшего на часах у входа в казармы, не напомнил мне об обещании, данном накануне вечером офицеру пельтастов. Денег у меня было мало, а теплый гильдейский плащ наверняка еще мог пригодиться в дороге, поэтому лучший выход состоял в покупке какой-нибудь просторной накидки из дешевой ткани, которую можно надеть поверх плаща. Лавки в эту пору уже начали открываться, однако все, что продавалось в них, не годилось для моих Целей, а цены не соответствовали содержимому моего кошелька. Мысль о том, чтобы заработать денег при помощи своего ремесла до прихода в Траке, еще не приходила мне в голову, а если бы и пришла, я бы отринул ее, рассудив, что палаческая работа вряд ли требуется каждый день, и потому поиск таковой не принесет выгоды. Полагая, что три азими и несколько орихальков с аэсами придется растягивать до самого Тракса, и не имея даже представления о размерах жалованья, которое будет мне предложено там, я просто глазел на балмаканы и сюртуки, доломаны и куртки из тонкого сукна, шерсти и сотни прочих дорогих тканей, не заходя в лавки, в витринах которых они были выставлены, и даже не останавливаясь, чтобы разглядеть их получше. Вскоре внимание мое привлекли другие товары. Тогда я еще не знал, что именно в те дни тысячи наемников подбирали себе снаряжение для летней кампании. В глазах рябило от ярких солдатских плащей и попон, седел с высокой, защищающей пах, лукой, красных торб для овса, хетенов на длинных древках, сигнальных вееров из серебристой фольги, замысловато изогнутых кавалерийских луков, наборов из десяти и двадцати стрел, колчанов из дубленой кожи, украшенных блестящими гвоздями и перламутром, щитков, предохраняющих запястье от ударов тетивы... При виде всего этого мне вспомнились слова мастера Палаэмона насчет марша под барабанную дробь, и, хотя к матросам Цитадели мы всегда относились с некоторым презрением, в ушах моих зазвучали боевые трубы и протяжные строевые команды. Но, стоило мне напрочь забыть о предмете своих поисков, из ближайшей лавки вышла, чтобы поднять жалюзи, стройная женщина лет двадцати с небольшим. Одета она была в платье из переливчатой парчи, изумительно дорогое и поношенное. Когда я взглянул на нее, солнечный луч как раз забрался в прореху пониже талии, окрасив кожу в бледно-золотистый цвет. Я не могу объяснить причины моего вожделения к ней в тот момент и впоследствии. Из многих женщин, которых я знал, она была, пожалуй, наименее красивой - не столь грациозной, как та, которую я любил больше всех, не столь чувственной, как другая, и уж вовсе не столь благородной, как Текла. Была она среднего роста, с коротким носом, широкими скулами и продолговатыми, темными - словом, совершенно обычными для подобных лиц глазами. И все же, стоило мне увидеть ее, поднимавшую жалюзи, я полюбил ее сразу и навсегда - хотя и не всерьез. Конечно, я тут же направился к ней. Я просто не в силах был побороть влечение, как не в силах был бы одолеть слепую жадность Урса, если бы упал вниз с отвесной скалы. Я не знал, что сказать ей, и очень боялся, что она в ужасе отпрянет, завидев мой меч и плащ цвета сажи. Однако она улыбалась и, очевидно, была восхищена моей внешностью. Я молчал, и тогда она спросила, чего я хочу. Я же, в свою очередь, спросил, где мог бы купить накидку. - Тебе она в самом деле нужна? - Голос ее оказался глубже, чем я ожидал. - У тебя такой замечательный плащ! Можно потрогать? - Пожалуйста, если хочешь. Взяв плащ за край, она слегка потерла ткань ладонями. - В первый раз вижу... Такой черный, что не видно ни складок, ни швов! Моя рука - точно исчезла! И меч... Это опал? - Тоже хочешь взглянуть? - Нет-нет. Вовсе нет. Но, если тебе действительно нужна накидка... Женщина указала на витрину, и я увидел, что она сплошь увешана ношеной одеждой - джелабами, ротондами, блузами, сорочками и так далее. - И очень недорого. По вполне разумным ценам. Только загляни внутрь и, я уверена, ты найдешь все, что тебе требуется. Со звоном распахнув дверь, я вошел в лавку, но женщина (вопреки всем моим надеждам) осталась снаружи. В лавке царил полумрак, но я почти тут же понял, отчего женщину не испугал мой облик. Человек за прилавком оказался с виду ужаснее любого палача. Лицо его было настоящим лицом скелета - темные дыры глазниц, впалые щеки, безгубый рот. Если бы он не заговорил, я был бы уверен, что передо мной - мертвец, поставленный за прилавок во исполнение последней воли кого-нибудь из бывших владельцев лавки.
Глава 16
Лавка тряпичника
A то утро, на дремлющей нессусской улочке, столь часто навещающая меня печаль впервые сжала сердце мое изо всех сил. Пока я был заключен в темницу, ее приглушала чудовищность содеянного мною и чудовищность неизбежной и скорой, как мне казалось, расплаты в руках мастера Гурло. Накануне же новизна и острота ощущений вовсе прогнали ее прочь. А вот сейчас... казалось, в целом мире не осталось ничего, кроме смерти Теклы. Любое черное пятнышко тени напоминало о ее волосах; любой проблеск белизны в солнечных лучах - о ее коже. Порой я готов был бежать обратно в Цитадель, чтобы посмотреть, не сидит ли она в своей камере, читая при свете серебряного светильника. Мы отыскали кафе с расставленными снаружи, вдоль стены, столиками. Улица была еще почти пуста. На углу, прямо на мостовой, лежал мертвец (наверное, задушенный ламбрекеном - в городе было достаточно умельцев по этой части). Доктор Талое обшарил его карманы, но вернулся к нам с пустыми руками. - Ну что ж, - сказал он, - подумаем. Нужно разработать план. Официантка принесла нам по чашке мокко, и Балданяерс подвинул одну доктору. Тот рассеянно помешал в ней пальцем. - Дружище Северьян! Пожалуй, мне следует разъяснить наше положение. Балдандерс - мой единственный пациент - и сам я пришли сюда с озера Диутурна. Дом наш сгорел, и мы решили попутешествовать, дабы заработать деньжат на его восстановление. Мой друг - человек удивительной силы. Я собираю публику и, пока он ломает несколько бревен и поднимает разом по десять человек, приторговываю целебными снадобьями. Казалось бы, немного. Но, скажу тебе больше, у меня есть пьеса и кое-какое оборудование. Если ситуация благоприятствует тому, мы представляем некоторые сцены, причем даже вовлекаем в действо кое-кого из публики. Ты, друг мой, идешь на север и, судя по тому, как вчера устроился на ночлег, стеснен в средствах. Могу ли я предложить тебе присоединиться к нашему предприятию? Балдандерс, похоже, понявший лишь начало речи своего компаньона, медленно проговорил: - Он не совсем сгорел. Стены-то - каменные, толстые. Кое-что сохранилось. - Совершенно верно. Мы думаем восстановить наш добрый старый дом. Но, видишь ли, какая перед нами встала дилемма: мы уже на полпути обратно, а скопленных капиталов все еще недостаточно. Посему я предлагаю... К нам вновь подошла официантка - хрупкая юная девушка - с миской овсянки для Балдандерса, хлебом и фруктами для меня и печеньем для доктора. - Как привлекательна эта девушка! - заметил он. Девушка улыбнулась доктору. - Не можешь ли ты присесть к нам? Других клиентов пока не видно! Бросив взгляд в направлении кухни, она пожала плечами и принесла себе стул. - Угощайся - я слишком занят разговором. Глотни и кофе, если тебе не претит пить после меня. - Вы ведь думаете, он нас кормит бесплатно? - заговорила девушка. Нет! Дерет с нас обычную цену! - О! Значит, ты - не хозяйская дочь. И не супруга. Отчего же он не отщипнет лепесток от такого цветка? - Я здесь меньше месяца. И зарабатываю только то, что оставляют на столах. Взять хоть вас троих - если вы ничего не дадите мне, выйдет, что я обслуживала вас задаром. - Вот так-так! Но - что, если мы предложим тебе роскошный дар, а ты откажешься принять его? С этими словами доктор Талое склонился поближе к девушке, и я внезапно увидел, что лицом он похож не просто на лисицу (это-то, благодаря его густым рыжим бровям и острому носу, приходило в голову немедленно), но - на лисицу-скульптуру. От всех, кому в силу ремесла своего приходится копать землю, я слышал, что нигде в мире нет клочка земли, где, копнув пару раз, не вытащишь на свет осколков прошлого. Где бы лопата ни вонзилась в почву, штык ее неизменно наткнется на булыжник разрушенной мостовой либо изъеденный коррозией металл. Ученые пишут, будто тот особый песок, называемый художниками полихромным (из-за того, что среди его белизны попадаются все возможные цвета и оттенки), на самом деле вовсе не песок, но древнее стекло, истертое в порошок многими зонами времени и безжалостным морским прибоем. И если реальность столь же многослойна, как и попираемая нашими ногами история, то на некоем глубинном ее уровне лицо доктора Талоса было лисьей маской на стене, и теперь я дивился тому, как маска эта поворачивается и склоняется к девушке, а тени от носа и бровей изумительным образом придают ей выражение - осмысленное и живое. - Итак, ты не откажешься от нашего дара? - спросил доктор. Я вздрогнул, словно до этого спал и был неожиданно разбужен. - Какого дара? Один из вас - казнедей. Может, ты говоришь о даре смерти? Наш Автарх, чья мудрость блеском своим затмевает и звезды, защищает жизнь своих подданных! - Дар смерти? О, нет! - засмеялся доктор. - Нет, дорогая моя, этот дар ты получила еще при рождении. равно как и он. Зачем же дарить тебе то, что у тебя есть и без нас? Я предлагаю одарить тебя красотой - красотой, влекущей за собою богатство и славу. - Если вы что-то продаете, денег у меня все равно нет. - Продаем? Вовсе нет! Напротив, мы предлагаем тебе новую работу. Я тауматург, чудотворец, а эти оптиматы - актеры. Неужели тебе никогда не хотелось выйти на сцену? - А вы - забавные! - Место инженю в труппе сейчас вакантно. Если пожелаешь, можешь занять его. Но тогда тебе придется отправиться с нами прямо сейчас - мы не можем ждать и сюда больше не вернемся. - Но я не стану красивее, сделавшись актрисой! - Я сделаю тебя прекрасной, поскольку ты нужна нам как актриса. Я, среди прочего, властен и над этим. - Он поднялся. - Сейчас или никогда! Идешь с нами? Официантка тоже встала со стула, не отрывая глаз от лица доктора. - Мне нужно сходить к себе в комнату... - Тщета! Я должен наложить заклятье и за день обучить тебя роли! Нет, я не могу ждать! - Тогда заплатите за завтрак, а я скажу хозяину, что ухожу. - Вздор! Как член труппы ты обязана способствовать сбережению средств, которые, кстати, потребуются на твои костюмы. Не говоря уж о том, что это ты съела мое печенье. Плати за него сама! Какое-то мгновенье девушка колебалась. - Можешь ему поверить, - сказал Балдандерс. - Доктор, конечно, видит мир по-своему, но лжет куда меньше, чем кажется. Слова, неспешно произнесенные глубоким, уверенным голосом, убедили ее. - Хорошо. Я иду. Вскоре мы вчетвером были уже в нескольких кварталах от кафе и шли мимо лавок, большей частью еще закрытых. Через некоторое время доктор Талое объявил: - Теперь, друзья мои, нам придется разделиться. Я посвящу свое время просвещению сей сильфиды. Балдандерс! Ты заберешь наш ветхий помост и прочие пожитки из гостиницы, где вы с Северьяном провели ночь - я полагаю, трудностей с этим не предвидится. Северьян! Скорее всего, мы будем представлять у Ктесифонского перекрестка. Знаешь, где это? Я кивнул, хоть и не имел понятия, где этот Ктесифонский перекресток. Честно говоря, я вовсе не собирался возвращаться к ним. После того как доктор Талое быстро удалился, сопровождаемый рысившей за ним официанткой, я остался наедине с Балдандерсом посреди пустынной улицы. Желая, чтобы и он ушел поскорее, я спросил, чем он намерен заняться. Разговаривать с ним было - все равно что с каменной статуей. - Тут у реки есть парк, где можно поспать днем, хотя ночью и запрещают. Как начнет темнеть, я проснусь и пойду за нашими вещами. - Боюсь, мне-то спать не хочется... Поброжу по городу, полюбуюсь окрестностями. - Значит, встретимся у Ктесифонского перекрестка. Отчего-то я был уверен, будто Балдандерс знает, что у меня на уме. Глаза его потускнели, точно у быка. - Да, - сказал я. - Конечно. Балдандерс побрел в сторону Гьолла, а я, поскольку его парк лежал на востоке, а доктор Талое увел официантку на запад, снова повернул на север, продолжив свой путь в Траке, Град Без Окон. Но пока что вокруг простирался Нессус, Несокрушимый Град, который я, прожив в нем всю жизнь, знал весьма плохо. Я шел вдоль широкой улицы и не имел (впрочем, и не желал иметь) представления, что это за улица - боковая или же главная в квартале. По обеим сторонам мостовой тянулись пешеходные дорожки, а еще одна, третья, отделявшая северное направление от южного, была устроена в центре. Дома слева и справа теснили друг друга, точно всходы на слишком густо засеянном поле. И - что это были за дома! Ни величиной, ни древностью они не могли сравниться с Башней Величия; наверняка не было здесь и металлических стен в пять шагов толщиной, как в нашей башне; но что касается цвета и оригинальности новаторских, фантастических замыслов - тут Цитадели было до них далеко. Каждое здание по-своему выделялось на общем фоне - а ведь их были сотни! Как заведено в некоторых частях города, нижние этажи этих домов были заняты лавками, хотя поначалу там явно задумывались вовсе не лавки, но гильдейские залы, базилики, арены, оранжереи, сокровищницы, часовни, артеллы, богадельни, мануфактуры, молитвенные собрания, странноприимные дома, лазареты, гауптвахты, трапезные, мертвецкие, скотобойни и театры. Архитектура построек отражала все эти функции и, сверх того, еще тысячу самых разнообразных и противоречивых вкусов и стилей. В небо яростно вонзались башни и минареты, но купола, фонари и ротонды словно бы сглаживали их ярость; наверх вели пролеты крутых, точно трапы, лестниц, притулившихся к стенам, а балконы, протянувшиеся вдоль фасадов, были засажены цитронами и гранатами, скрывавшими окна от посторонних взглядов. Не знаю, сколько времени я мог бы дивиться на эти висячие сады среди джунглей розового и белого мрамора, красного сардоникса, серого, кремового и черного кирпича, желтой и пурпурной черепицы, если бы вид ландскнехта, стоявшего на часах у входа в казармы, не напомнил мне об обещании, данном накануне вечером офицеру пельтастов. Денег у меня было мало, а теплый гильдейский плащ наверняка еще мог пригодиться в дороге, поэтому лучший выход состоял в покупке какой-нибудь просторной накидки из дешевой ткани, которую можно надеть поверх плаща. Лавки в эту пору уже начали открываться, однако все, что продавалось в них, не годилось для моих Целей, а цены не соответствовали содержимому моего кошелька. Мысль о том, чтобы заработать денег при помощи своего ремесла до прихода в Траке, еще не приходила мне в голову, а если бы и пришла, я бы отринул ее, рассудив, что палаческая работа вряд ли требуется каждый день, и потому поиск таковой не принесет выгоды. Полагая, что три азими и несколько орихальков с аэсами придется растягивать до самого Тракса, и не имея даже представления о размерах жалованья, которое будет мне предложено там, я просто глазел на балмаканы и сюртуки, доломаны и куртки из тонкого сукна, шерсти и сотни прочих дорогих тканей, не заходя в лавки, в витринах которых они были выставлены, и даже не останавливаясь, чтобы разглядеть их получше. Вскоре внимание мое привлекли другие товары. Тогда я еще не знал, что именно в те дни тысячи наемников подбирали себе снаряжение для летней кампании. В глазах рябило от ярких солдатских плащей и попон, седел с высокой, защищающей пах, лукой, красных торб для овса, хетенов на длинных древках, сигнальных вееров из серебристой фольги, замысловато изогнутых кавалерийских луков, наборов из десяти и двадцати стрел, колчанов из дубленой кожи, украшенных блестящими гвоздями и перламутром, щитков, предохраняющих запястье от ударов тетивы... При виде всего этого мне вспомнились слова мастера Палаэмона насчет марша под барабанную дробь, и, хотя к матросам Цитадели мы всегда относились с некоторым презрением, в ушах моих зазвучали боевые трубы и протяжные строевые команды. Но, стоило мне напрочь забыть о предмете своих поисков, из ближайшей лавки вышла, чтобы поднять жалюзи, стройная женщина лет двадцати с небольшим. Одета она была в платье из переливчатой парчи, изумительно дорогое и поношенное. Когда я взглянул на нее, солнечный луч как раз забрался в прореху пониже талии, окрасив кожу в бледно-золотистый цвет. Я не могу объяснить причины моего вожделения к ней в тот момент и впоследствии. Из многих женщин, которых я знал, она была, пожалуй, наименее красивой - не столь грациозной, как та, которую я любил больше всех, не столь чувственной, как другая, и уж вовсе не столь благородной, как Текла. Была она среднего роста, с коротким носом, широкими скулами и продолговатыми, темными - словом, совершенно обычными для подобных лиц глазами. И все же, стоило мне увидеть ее, поднимавшую жалюзи, я полюбил ее сразу и навсегда - хотя и не всерьез. Конечно, я тут же направился к ней. Я просто не в силах был побороть влечение, как не в силах был бы одолеть слепую жадность Урса, если бы упал вниз с отвесной скалы. Я не знал, что сказать ей, и очень боялся, что она в ужасе отпрянет, завидев мой меч и плащ цвета сажи. Однако она улыбалась и, очевидно, была восхищена моей внешностью. Я молчал, и тогда она спросила, чего я хочу. Я же, в свою очередь, спросил, где мог бы купить накидку. - Тебе она в самом деле нужна? - Голос ее оказался глубже, чем я ожидал. - У тебя такой замечательный плащ! Можно потрогать? - Пожалуйста, если хочешь. Взяв плащ за край, она слегка потерла ткань ладонями. - В первый раз вижу... Такой черный, что не видно ни складок, ни швов! Моя рука - точно исчезла! И меч... Это опал? - Тоже хочешь взглянуть? - Нет-нет. Вовсе нет. Но, если тебе действительно нужна накидка... Женщина указала на витрину, и я увидел, что она сплошь увешана ношеной одеждой - джелабами, ротондами, блузами, сорочками и так далее. - И очень недорого. По вполне разумным ценам. Только загляни внутрь и, я уверена, ты найдешь все, что тебе требуется. Со звоном распахнув дверь, я вошел в лавку, но женщина (вопреки всем моим надеждам) осталась снаружи. В лавке царил полумрак, но я почти тут же понял, отчего женщину не испугал мой облик. Человек за прилавком оказался с виду ужаснее любого палача. Лицо его было настоящим лицом скелета - темные дыры глазниц, впалые щеки, безгубый рот. Если бы он не заговорил, я был бы уверен, что передо мной - мертвец, поставленный за прилавок во исполнение последней воли кого-нибудь из бывших владельцев лавки.