Страница:
Это значит, что родители уже приехали домой. Это значит, что его ждали большие неприятности. Отец никогда не ругался и не кричал. Он просто очень переживал. Мальчик был у него первой и последней надеждой. Пять лет назад они с женой решили завести второго ребенка. Врачи не отговаривали отца, но и не проявляли уверенности в благополучном исходе дела. А все дело в этой проклятой подлодке…
Служба отца на флоте закончилась после пожара на подводной лодке в море Лаптевых. Они все выжили, но из всех членов экипажа, решивших после этого завести детей, все благополучно завершилось лишь у отца мальчика. Дети остальных либо рождались мертвыми, либо умирали спустя некоторое время. Это все проклятая подлодка!..
Мать была моложе отца на двадцать лет, поэтому решение вопроса о рождении брата зависело только от отца, и он решился. Брату было отмерено жизни двадцать секунд. В родильную комнату был срочно приглашен отец, и врач поставил перед ним дилемму, которая напополам разрезала его сердце. В течение ближайших трех-четырех минут либо должен умереть ребенок, либо при дальнейших родах может умереть его жена. А имел ли право он, врач, ставить человека перед таким выбором?.. Не должен ли был он сам, пожилой и очень умный врач, просто спасти женщину и не заставлять отца своим словом казнить ребенка? Но он сделал то, что сделал.
Отец мальчика сказал просто:
– Спасите ее. Пожалуйста…
Он был военным моряком. И не знал, как просить. Даже сейчас…
И мальчик остался с отцом и матерью. Этот тринадцатилетний мальчик.
Мальчик рассмеялся.
Он вдруг вспомнил: время сейчас слишком раннее, любой почтальон предпочтет повернуться на бок в своей постели, нежели встать в четыре часа утра. Откуда на крыльце могли взяться газеты? И как могут сейчас быть дома родители, если ближайшая электричка из города прибывает в шесть часов семнадцать минут?
Они не узнают, что мальчика не было дома всю ночь!
Он в книжке читал, что от любви теряют голову. Может, это любовь? Ведь они с девочкой настолько потеряли голову, что не смогли даже сообразить элементарного.
Мальчик рывком сдернул со своего крепкого, загорелого тела футболку и стал делать разминку перед домом. Спать он все равно уже не сможет. От мысли о том, что он сейчас сможет уснуть, он снова рассмеялся.
Еще минута, и он нырнул в подвал, откинув в сторону крышку тяжелого люка.
Боксерский мешок, не привыкший к тому, чтобы его дубасили в начале пятого утра, возмущенно заскрипел вбитой в потолок петлей. Это был уже не тот мальчик, что спустился сюда два года назад. Это был сильный, уверенный в себе и чуть нагловатый «по-подростковому» юноша. Разорванный мешок латался за это время три раза. А полгода назад срослись кости на носу того дегенерата, из-за которого мальчик от страха описался в штаны. Тогда это все видели. Мальчик нашел его в той старой школе. И это тоже все видели. А кто не видел, тому рассказали…
Ну, вот и все. Последний удар…
Мальчик вышел на улицу и с удивлением отметил, что за то время, пока он боксировал, на улице стало совсем светло. Он стоял на площадке перед домом и сматывал с рук эластичные бинты. В шесть часов в деревне напротив, через речку, включают громкоговоритель, и первые звуки гимна страны возвещают о том, что наступил новый день. Но радио молчало, значит, нет и шести.
Внезапно он услышал торопливые, неровные шаги. По тропинке кто-то двигался. Мальчик стал сматывать бинты медленнее, вглядываясь в заросли, прикрывающие дорожку.
По тропинке шел человек в сером плаще. Его раньше мальчик никогда не видел в городке, очевидно, это был чей-то гость, стремящийся уехать на той же электричке, на которой приезжают его родители. На шесть семнадцать.
Мальчик, зажав бинты в кулаке, сделал шаг к калитке и зацепил ногой металлическую лейку. Она, звякнув, упала на бок…
…человек резко обернулся…
…и облила ногу мальчика охладевшей за ночь водой.
Была всего секунда, но ее хватило мальчику, чтобы понять одну простую вещь. Он смотрел в глаза человеку, а тот бегал глазами по лицу мальчика.
Отец говорил на ринге, что уверенный в себе, спокойный человек всегда смотрит в глаза. А человек-трус и зверь отведет взгляд и даже при общении будет бегать глазами. Мальчик это знал и без отца. Два года назад он редко кому смотрел в глаза при разговоре. Он боялся рассердить такой наглостью более сильного духом или физически сверстника.
И сейчас мальчик знал: человек в мятом плаще боялся.
В деревне, что через речку, хрипло затрещав, заработал громкоговоритель. По радио звучал гимн страны…
Он что, забыл вчера выключить настенное радио?
Александр чертыхнулся. Уже целый год дает себе клятву обрезать эту проклятую, никому не нужную дурацкую радиоточку! Слушать по радио, собираясь на работу, сколько надоили молока в том и в том районах и сколько хлеба собрано, было истинным самоистязанием. По местной радиоточке с шести утра передают итоги урожая, посева и рейтинг свинарок и скотоводов. Интересно, те, кто проводил сюда эту радиоточку, вправду были уверены в том, что жителям центра города, а в особенности Александру Макарову, начальнику отдела по раскрытию убийств областного ГУВД, будут интересны факты увеличения производства поросят от одной свиноматки?! Такие бездари и жующие чужой хлеб типы, как Макаров, знают, что килограмм свинины в городе стоит семьдесят рублей, а батон хлеба– шесть пятьдесят.
Покопались бы эти макаровы в землице, узнали, сколько на самом деле стоит батон хлеба.
Но Макаров не хотел копаться в земле. Он копался «на земле». Копался в человеческих пороках, подлости, грязи. Той грязи, которая остается после отвратительных дел рук человеческих.
Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить жену и дочь, он выскользнул из-под одеяла и босиком прошел на кухню. Убрав звук, он вернулся в спальню и осторожно сел на кровать.
Потирая рукой шею, он думал о том, что если бы не это радио, ему бы удалось соснуть еще часок. Теперь же ни за что не заснуть. Вздохнув, он нашел в полумраке тапки, накинул на плечи халат и отправился в ванную.
День начался.
Свежевыбритый и окончательно проснувшийся после душа, он успел зайти на кухню как раз вовремя – начинала хрипеть кофеварка. Многие предметы в доме напоминали Макарову о его службе в милиции. Вот эта кофеварка – ценный подарок от руководства областного ГУВД за задержание группы гастролеров, промышлявших в городе убийствами. Электробритва – за раскрытие убийства бизнесмена. Его, Макарова, хотя бы спросили, чем он бреется. А Макаров всю жизнь брился станками. И вообще, когда ее вручали, Сашу даже покоробило. Неужели у него такой свинский вид, что ему дарят электробритву? Ну, кофеварка – понятно. Хоть и вторая. Первую подарили по итогам полугодия непосредственно перед вручением второй. Посмотрели с Танькой на две кофеварки, рядом стоящие, да и оставили себе ту, что получше. А первую Таниной матери подарили на день рождения. Жена ему еще сказала: «Если опять чего-нибудь раскроешь и кофеварку вручат, давай ее племяннице подарим, она все купить мечтает». Макаров сказал, чтобы она со своим «если» больше не лезла. Шутя, конечно, сказал. Но в приметы верил. И больше всего ненавидел «если». А особенно – «если раскроешь». Никогда не зарекался, никогда ничего не обещал, ничего не просил и никому, кроме жены, не верил. Обмануть его было практически невозможно, а если и удавалось, то ненадолго.
Макаров не обещал, Макаров делал. Зная его сдержанность, к нему никто никогда не обращался с просьбами. Достаточно было при нем заговорить о своих проблемах. Если проблема не выходила за рамки принципов Саши и ее решение было ему по силам, он был готов отдать последнюю рубашку. Обладая просто феноменальной памятью, он мог запросто забыть о своем дне рождения. О чужих датах он не забывал. Особенно если это даты из биографии людей, с которыми ему пришлось столкнуться по долгу службы.
Приготовив бутерброды жене и Маше, он уже на ходу допил из чашки остатки кофе, поперхнувшись гущей, и стал обуваться.
– Во сколько ждать, Саш?
От неожиданности Макаров резко поднял голову.
– Напугала… Я думал, ты спишь.
– Проснулась. Тут проснешься… «Серега! Этих двоих к нам, возьмешь у следака разрешение в СИЗО на третьего!»
Александр покраснел. Минуту назад он разговаривал по телефону с Вербиным и был уверен, что его никто не слышит.
– Да тихо, тихо ты говорил! – Таня улыбнулась. – Я просто уже не спала.
Приобняв мужа, она прикоснулась губами к его щеке.
– Удачи тебе, сыщик…
Вербин вывел свою «шестерку» из гаража и, махнув рукой соседу, чтобы тот закрыл их общий гараж, стал медленно пробираться между домами. Рядом была школа. «Убойный» опер был из тех дорожных раздолбаев, которые обязательно наедут на один из концов металлического прута, если он будет валяться на проезжей части. День к вечеру, а еще не сбито ни одной собаки. Значит, это не день Вербина. Когда Макаров с Вербиным ездили вместе и Вербин был за водителя, то даже спокойный Александр не выдерживал.
– Да выключи ты на хер эти гребаные щетки!!! Какого хера они у тебя болтаются?!
– Случайно включил.
– И что, не видишь этого?! Они уже с минуту машут!!!
Но дети – это другое. Как-то по молодости, еще будучи простым опером на «земле» районного РОВД, Сергей так же выезжал из гаража и чуть не наехал на ребенка. Точнее – не он наехал, а ребенок, выбежав из кустов, бросился на капот его машины. Шестилетний малыш отделался парой синяков и легким испугом, а Вербин после этого не мог сесть в машину даже для того, чтобы загнать ее обратно в гараж. Это сделал все тот же сосед. И потом месяц Сергей не подходил к гаражу. Макарову надоело постоянно ездить за рулем, он дал Вербину телефон одного (точнее – одной) психолога, и уже вскоре старший опер гонял по городу, как Шумахер на Гран-при Великобритании. Но все равно во дворах и при знаке «дети», нужно это или не нужно, Вербин ехал медленнее, чем гуляют влюбленные пары.
С Макаровым судьба познакомила их весьма своеобразно. Они были представлены друг другу для прохождения дальнейшей службы в качестве начальника и подчиненного в не совсем подходящем для этого месте. В туалете ночного кафе «Сингапур». К этому моменту Макаров был назначен на должность начальника отдела и на следующий день должен был прибыть в областное ГУВД для представления. А Вербин, будучи старшим опером этого же отдела, в ожидании вновь назначенного начальника временно исполнял его обязанности. До того исторического момента они никогда в жизни не видели друг друга. Сергей зашел вечером в кафе от нечего делать. Сидел и пил сок, посматривая по телевизору под невысоким потолком матч «Сельта» – «Валенсия». Никого не трогал. До той поры, пока к нему не подошел знакомый бармен и не сказал, что с него «трясет» бабки с применением пистолета, похожего на «бластер», какой-то мент. Мент сейчас ждет его, бармена, в туалете с сотней рублей. Вербин допил сок и пошел разбираться. Спустившись в подвал, где был туалет, он увидел молодого человека лет двадцати в форме капитана милиции. Мгновенно поняв, что перед ним такой же «мент», какой он, Вербин, профессор математики, и помня про «бластер», Сергей выдернул из кобуры «ПМ».
Можно было, конечно, представиться, как положено, попросить прояснить ситуацию насчет «сотни», но на Вербина что-то нашло. То ли вспомнил, что сам он капитана получил в тридцать, то ли оружие в чужих руках играло для него роль красной тряпки, но Сергей заорал:
– На пол, сука! Быстро, б…! Руки за голову!
И старший опер вытащил из-за пояса лежащего разбойника в маскарадном костюме газовый «майами».
Теперь, чтобы было понятно, откуда над головой Вербина раздался гром в виде крика «Бросай оружие! на пол! милиция!», поведем сюжет параллельно.
Вечером Макаров и Таня, уложив Машку, решили погулять по городу. Они ходили, не выбирая маршрута, пока не дошли до кафе с экзотическим названием «Сингапур».
– Зайдем? – спросила Таня.
– Мне вообще-то рано вставать… – вяло возразил муж.
– Зайдем на минутку! – взмолилась Таня. – Выпьем по бокалу пива. Я знаю это кафе. Мы здесь выпуск из института отмечали группой.
Саша согласился.
Махнув бармену, чтобы тот подошел к столику, Макаров спросил у жены, где здесь туалет. Выяснив, пошел.
Картина, которая предстала его взору в уборной, никак не отвечала требованиям добропорядочного заведения. На полу в луже мочи валялся капитан милиции, а над ним завис какой-то небритый тип в штатском. В одной руке тип держал пистолет, а в другой оружие, похожее на ручной миномет.
– Милиция! Бросай оружие! – ответило Александру туалетное эхо голосом Вербина, и Макаров увидел направленный теперь уже на него ствол.
Оба милиционера нырнули за выступы в стене.
Еще большую пикантность ситуации придал вопль лежащего «капитана»:
– Братва, не стреляйте друг в друга!
После этого вообще стало непонятно, кто есть кто.
– Ты из какого РУВД? – спросил из-за простенка Вербин, держа наготове оба пистолета.
– Я не из РУВД, – ответил из-за другого простенка Макаров. – Я начальник отдела по раскрытию убийств областного ГУВД.
– Вот хитрый пряник, а?! – возмутился Сергей. – Это я начальник этого отдела! Ты кого наколоть хочешь, рожа?! Считаю до трех, и ты выходишь с поднятыми руками!
«Капитана» на полу охватил ужас. До сих пор он не видел ни одного удостоверения, а последние фразы говорили о том, что он лежит между двумя вооруженными сумасшедшими и до перестрелки осталось ровно три секунды.
– Пацаны… – взмолился он. – Можно я уползу?
– Я тебе уползу! – рявкнул небритый. – Эй! Ты, там! Выходить будешь или как?
И тут Макарова осенило.
– Как фамилия начальника ГУВД?
– Ну, Смыслов, – раздалось из-за стены.
– А как фамилия бывшего начальника отдела по раскрытию убийств?
– Ну, Петровский…
– Хер загну! – разозлился Макаров и вышел из укрытия. – Выходи. Я Макаров, новый начальник отдела…
Покидали кафе они уже втроем. Таня хохотала как ненормальная, а Макаров с Вербиным, выпив по стакану водки после знакомства, уже говорили о чем-то о своем.
И вот сейчас Сергей Вербин ехал к вдове Андрея Вирта. В его кармане лежал алмаз. Откуда этот камень в квартире Вирта? Как он был связан с жизнью покойного и как мог быть связан с его смертью? На эти вопросы теперь предстояло ответить вдове.
Вербина разбудил сегодня Макаров. У Саши помимо курения была еще вредная черта характера, которая многим не давала спать. Если ему приходила в голову дельная мысль, то ее проверка редко терпела до начала рабочего дня. Версия проверялась мгновенно.
Вербин свернул на улицу Береговую и уверенно повел машину к дому вдовы Вирта. По привычке оставив «шестерку» у соседнего с нужным адресом дома, он бодрым шагом подошел к подъезду и у самой двери замедлил шаг. На лавочке сидели самые желанные источники информации для любого опера – приподъездные бабушки. Если их разговорить, можно стать обладателем бесценной информации.
Вербин, покручивая ключи на пальце, быстро осмотрел бабушек, убедился в том, что никто из них не видел его сутки назад на осмотре, присел на лавку напротив и закурил. Сейчас было глупо задавать старушкам вопросы, так как с момента обнаружения трупа Вирта только об этом разговоры и были. Оставалось лишь слушать. На всякий случай он посмотрел на часы и успокоился – в его распоряжении было еще около полутора часов. А бабки, естественно, все до единой были главными свидетелями убийства. Единственный, кого они не видели, так это убийцу. Впрочем, у каждой на сей счет была своя версия.
– Надеждины дружки и пришили муженька, – говорила одна. – Мыслимое ли дело – по девкам мотаться.
– Да и она еще та шалава, – возразила другая. – Андрей как уедет по командировкам, так она и давай мужиков в дом таскать. Ни стыда у бабы, ни совести.
– Знаем мы его командировки. За три дня до… прости господи… из командировки приехал, ага! В этом, как его, макроавтобусе, с мужиками такими же беспутными, с десяток баб приволок. Я-то видела из окна!
– А может, это Надька его жизни лишила?
«Вот это уже версия», – подумалось Сергею. Только «Надька» вряд ли смогла бы справиться со своим стокилограммовым мужем.
– Нет, – возразила молчавшая до сих пор старушка. Она сидела, положив руки на костыль, и задумчиво глядела куда-то вдаль. – Надежда здесь ни при чем. И дружки ее тоже. Это за Аллу ему смерть пришла.
Вербин насторожился.
– Что за Алла? – довольно бесцеремонно, как и положено среди старушечьего «домового комитета», громко спросила одна из бабок. – И чего ж ты, Петровна, милиции ничего не сказала?
– Некогда мне, – вдруг заявила старушка с костылем и медленно поднялась. – Недосуг. Зять с дочкой должны скоро приехать. Пойду приберусь…
«Зять с дочкой», – отметил про себя Вербин. – Не «дочка с зятем», что было бы логичнее для матери, а именно– «зять с дочкой». Уважает мужиков, значит, старая. Но, судя по виду, – настоящих мужиков. Уж больно строга… Вербин – вперед!»
Пропустив Петровну, он шагнул в подъезд за ней.
– Вам помочь? – скорее из желания на самом деле помочь, нежели из-за повода завязать разговор, предложил Сергей.
– Помоги, коли добрый человек…
– Я добрый, – подтвердил Вербин, помогая старушке преодолевать ступени. – Я… адвокат. Да, адвокат.
Опираясь на его руку, старушка прошла еще один пролет и тихо произнесла:
– Адвокат… Да от тебя дежурной частью за версту несет…
– Как это – «несет»?.. – изумился Вербин и даже потянул носом.
– Вот-вот! – подтвердила бабушка. – Даже нюхаешь, как легавая. Мент ты.
Вербин остановился, старушка тоже.
– Ну, мент, – согласился Сергей. – Это что, плохо? Хуже, чем бандит?
– А сейчас не поймешь – кто мент, кто бандит. Ты давай веди меня, коли вызвался! Что встал, как вкопанный? И не тяни носом, как пылесос… Одеколоном от тебя пахнет, одеколоном. По Вирту пришел? Пошли ко мне, поговорим…
– К вам же зять с дочкой должны приехать? – спросил Сергей, чуя, как впереди, на правильно выбранной им дороге, начинает мелькать огонек.
Открывая дверь и забирая у Вербина костыль, старушка проворчала:
– Месяц уже, окаянные, не едут. И один бог знает, когда приедут…
Квартирка, несмотря на скромность обстановки, была чистой и ухоженной. В углу – непременная лампада с рушником и пара икон. «Одна старая, вторая – из нынешних, церковных, по сто рублей, – мгновенно определил Сергей. – «Троеручица» середины XIX века и «Владимирская Пресвятая Богородица» чеканки местной церкви, не иначе».
– Ты кто будешь, мил человек? – спросила старушка, внося в комнату из кухни чайный набор.
– В отделе по раскрытию убийств работаю, мать, – признался Сергей.
– Вот так-то лучше. А то – адвокат… Ну, а меня Клавдией Петровной зови. Солдатенкова я. По мужу – Киреева. А позвала я тебя на улице вот зачем…
– Как это – позвали? – не понял Вербин. – Вы мне слова не сказали!
– Я вас, ментов, за километр чувствую. Знала, что за мной попрешься. Поэтому и сказала про Аллу. А нет никакой Аллы… Не в том дело.
– Что-то больно обидные слова вы говорите, мамаша! – оскорбился Вербин. – «Мент», «мент»… Я – сотрудник милиции.
– Нет, ты – мент, – упрямо возразила Клавдия Петровна, наливая в чашки дымящийся чай. – Причем – поганый. Как и все вы. Моего мужа да сына по тюрьмам и лагерям замотали до гробовой доски.
«Ах, вон оно что… – подумал Вербин. – Сейчас старая опоит зельем да шарахнет дореволюционным утюгом по башке. И будет тебе итог оперативно-розыскной деятельности. И напишут в некрологе: геройски погиб при выполнении служебного долга. Тьфу!..»
– Ну, я-то, предположим, здесь ни при чем!
– Все вы «при чем»… Из одного помета.
– Мать, я очень занятой человек, – устал от разговора Вербин. – Если вы хотели со мной поговорить, то говорите…
Глава 3
Служба отца на флоте закончилась после пожара на подводной лодке в море Лаптевых. Они все выжили, но из всех членов экипажа, решивших после этого завести детей, все благополучно завершилось лишь у отца мальчика. Дети остальных либо рождались мертвыми, либо умирали спустя некоторое время. Это все проклятая подлодка!..
Мать была моложе отца на двадцать лет, поэтому решение вопроса о рождении брата зависело только от отца, и он решился. Брату было отмерено жизни двадцать секунд. В родильную комнату был срочно приглашен отец, и врач поставил перед ним дилемму, которая напополам разрезала его сердце. В течение ближайших трех-четырех минут либо должен умереть ребенок, либо при дальнейших родах может умереть его жена. А имел ли право он, врач, ставить человека перед таким выбором?.. Не должен ли был он сам, пожилой и очень умный врач, просто спасти женщину и не заставлять отца своим словом казнить ребенка? Но он сделал то, что сделал.
Отец мальчика сказал просто:
– Спасите ее. Пожалуйста…
Он был военным моряком. И не знал, как просить. Даже сейчас…
И мальчик остался с отцом и матерью. Этот тринадцатилетний мальчик.
Мальчик рассмеялся.
Он вдруг вспомнил: время сейчас слишком раннее, любой почтальон предпочтет повернуться на бок в своей постели, нежели встать в четыре часа утра. Откуда на крыльце могли взяться газеты? И как могут сейчас быть дома родители, если ближайшая электричка из города прибывает в шесть часов семнадцать минут?
Они не узнают, что мальчика не было дома всю ночь!
Он в книжке читал, что от любви теряют голову. Может, это любовь? Ведь они с девочкой настолько потеряли голову, что не смогли даже сообразить элементарного.
Мальчик рывком сдернул со своего крепкого, загорелого тела футболку и стал делать разминку перед домом. Спать он все равно уже не сможет. От мысли о том, что он сейчас сможет уснуть, он снова рассмеялся.
Еще минута, и он нырнул в подвал, откинув в сторону крышку тяжелого люка.
Боксерский мешок, не привыкший к тому, чтобы его дубасили в начале пятого утра, возмущенно заскрипел вбитой в потолок петлей. Это был уже не тот мальчик, что спустился сюда два года назад. Это был сильный, уверенный в себе и чуть нагловатый «по-подростковому» юноша. Разорванный мешок латался за это время три раза. А полгода назад срослись кости на носу того дегенерата, из-за которого мальчик от страха описался в штаны. Тогда это все видели. Мальчик нашел его в той старой школе. И это тоже все видели. А кто не видел, тому рассказали…
Ну, вот и все. Последний удар…
Мальчик вышел на улицу и с удивлением отметил, что за то время, пока он боксировал, на улице стало совсем светло. Он стоял на площадке перед домом и сматывал с рук эластичные бинты. В шесть часов в деревне напротив, через речку, включают громкоговоритель, и первые звуки гимна страны возвещают о том, что наступил новый день. Но радио молчало, значит, нет и шести.
Внезапно он услышал торопливые, неровные шаги. По тропинке кто-то двигался. Мальчик стал сматывать бинты медленнее, вглядываясь в заросли, прикрывающие дорожку.
По тропинке шел человек в сером плаще. Его раньше мальчик никогда не видел в городке, очевидно, это был чей-то гость, стремящийся уехать на той же электричке, на которой приезжают его родители. На шесть семнадцать.
Мальчик, зажав бинты в кулаке, сделал шаг к калитке и зацепил ногой металлическую лейку. Она, звякнув, упала на бок…
…человек резко обернулся…
…и облила ногу мальчика охладевшей за ночь водой.
Была всего секунда, но ее хватило мальчику, чтобы понять одну простую вещь. Он смотрел в глаза человеку, а тот бегал глазами по лицу мальчика.
Отец говорил на ринге, что уверенный в себе, спокойный человек всегда смотрит в глаза. А человек-трус и зверь отведет взгляд и даже при общении будет бегать глазами. Мальчик это знал и без отца. Два года назад он редко кому смотрел в глаза при разговоре. Он боялся рассердить такой наглостью более сильного духом или физически сверстника.
И сейчас мальчик знал: человек в мятом плаще боялся.
В деревне, что через речку, хрипло затрещав, заработал громкоговоритель. По радио звучал гимн страны…
* * *
Макарова разбудил гимн.Он что, забыл вчера выключить настенное радио?
Александр чертыхнулся. Уже целый год дает себе клятву обрезать эту проклятую, никому не нужную дурацкую радиоточку! Слушать по радио, собираясь на работу, сколько надоили молока в том и в том районах и сколько хлеба собрано, было истинным самоистязанием. По местной радиоточке с шести утра передают итоги урожая, посева и рейтинг свинарок и скотоводов. Интересно, те, кто проводил сюда эту радиоточку, вправду были уверены в том, что жителям центра города, а в особенности Александру Макарову, начальнику отдела по раскрытию убийств областного ГУВД, будут интересны факты увеличения производства поросят от одной свиноматки?! Такие бездари и жующие чужой хлеб типы, как Макаров, знают, что килограмм свинины в городе стоит семьдесят рублей, а батон хлеба– шесть пятьдесят.
Покопались бы эти макаровы в землице, узнали, сколько на самом деле стоит батон хлеба.
Но Макаров не хотел копаться в земле. Он копался «на земле». Копался в человеческих пороках, подлости, грязи. Той грязи, которая остается после отвратительных дел рук человеческих.
Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить жену и дочь, он выскользнул из-под одеяла и босиком прошел на кухню. Убрав звук, он вернулся в спальню и осторожно сел на кровать.
Потирая рукой шею, он думал о том, что если бы не это радио, ему бы удалось соснуть еще часок. Теперь же ни за что не заснуть. Вздохнув, он нашел в полумраке тапки, накинул на плечи халат и отправился в ванную.
День начался.
Свежевыбритый и окончательно проснувшийся после душа, он успел зайти на кухню как раз вовремя – начинала хрипеть кофеварка. Многие предметы в доме напоминали Макарову о его службе в милиции. Вот эта кофеварка – ценный подарок от руководства областного ГУВД за задержание группы гастролеров, промышлявших в городе убийствами. Электробритва – за раскрытие убийства бизнесмена. Его, Макарова, хотя бы спросили, чем он бреется. А Макаров всю жизнь брился станками. И вообще, когда ее вручали, Сашу даже покоробило. Неужели у него такой свинский вид, что ему дарят электробритву? Ну, кофеварка – понятно. Хоть и вторая. Первую подарили по итогам полугодия непосредственно перед вручением второй. Посмотрели с Танькой на две кофеварки, рядом стоящие, да и оставили себе ту, что получше. А первую Таниной матери подарили на день рождения. Жена ему еще сказала: «Если опять чего-нибудь раскроешь и кофеварку вручат, давай ее племяннице подарим, она все купить мечтает». Макаров сказал, чтобы она со своим «если» больше не лезла. Шутя, конечно, сказал. Но в приметы верил. И больше всего ненавидел «если». А особенно – «если раскроешь». Никогда не зарекался, никогда ничего не обещал, ничего не просил и никому, кроме жены, не верил. Обмануть его было практически невозможно, а если и удавалось, то ненадолго.
Макаров не обещал, Макаров делал. Зная его сдержанность, к нему никто никогда не обращался с просьбами. Достаточно было при нем заговорить о своих проблемах. Если проблема не выходила за рамки принципов Саши и ее решение было ему по силам, он был готов отдать последнюю рубашку. Обладая просто феноменальной памятью, он мог запросто забыть о своем дне рождения. О чужих датах он не забывал. Особенно если это даты из биографии людей, с которыми ему пришлось столкнуться по долгу службы.
Приготовив бутерброды жене и Маше, он уже на ходу допил из чашки остатки кофе, поперхнувшись гущей, и стал обуваться.
– Во сколько ждать, Саш?
От неожиданности Макаров резко поднял голову.
– Напугала… Я думал, ты спишь.
– Проснулась. Тут проснешься… «Серега! Этих двоих к нам, возьмешь у следака разрешение в СИЗО на третьего!»
Александр покраснел. Минуту назад он разговаривал по телефону с Вербиным и был уверен, что его никто не слышит.
– Да тихо, тихо ты говорил! – Таня улыбнулась. – Я просто уже не спала.
Приобняв мужа, она прикоснулась губами к его щеке.
– Удачи тебе, сыщик…
Вербин вывел свою «шестерку» из гаража и, махнув рукой соседу, чтобы тот закрыл их общий гараж, стал медленно пробираться между домами. Рядом была школа. «Убойный» опер был из тех дорожных раздолбаев, которые обязательно наедут на один из концов металлического прута, если он будет валяться на проезжей части. День к вечеру, а еще не сбито ни одной собаки. Значит, это не день Вербина. Когда Макаров с Вербиным ездили вместе и Вербин был за водителя, то даже спокойный Александр не выдерживал.
– Да выключи ты на хер эти гребаные щетки!!! Какого хера они у тебя болтаются?!
– Случайно включил.
– И что, не видишь этого?! Они уже с минуту машут!!!
Но дети – это другое. Как-то по молодости, еще будучи простым опером на «земле» районного РОВД, Сергей так же выезжал из гаража и чуть не наехал на ребенка. Точнее – не он наехал, а ребенок, выбежав из кустов, бросился на капот его машины. Шестилетний малыш отделался парой синяков и легким испугом, а Вербин после этого не мог сесть в машину даже для того, чтобы загнать ее обратно в гараж. Это сделал все тот же сосед. И потом месяц Сергей не подходил к гаражу. Макарову надоело постоянно ездить за рулем, он дал Вербину телефон одного (точнее – одной) психолога, и уже вскоре старший опер гонял по городу, как Шумахер на Гран-при Великобритании. Но все равно во дворах и при знаке «дети», нужно это или не нужно, Вербин ехал медленнее, чем гуляют влюбленные пары.
С Макаровым судьба познакомила их весьма своеобразно. Они были представлены друг другу для прохождения дальнейшей службы в качестве начальника и подчиненного в не совсем подходящем для этого месте. В туалете ночного кафе «Сингапур». К этому моменту Макаров был назначен на должность начальника отдела и на следующий день должен был прибыть в областное ГУВД для представления. А Вербин, будучи старшим опером этого же отдела, в ожидании вновь назначенного начальника временно исполнял его обязанности. До того исторического момента они никогда в жизни не видели друг друга. Сергей зашел вечером в кафе от нечего делать. Сидел и пил сок, посматривая по телевизору под невысоким потолком матч «Сельта» – «Валенсия». Никого не трогал. До той поры, пока к нему не подошел знакомый бармен и не сказал, что с него «трясет» бабки с применением пистолета, похожего на «бластер», какой-то мент. Мент сейчас ждет его, бармена, в туалете с сотней рублей. Вербин допил сок и пошел разбираться. Спустившись в подвал, где был туалет, он увидел молодого человека лет двадцати в форме капитана милиции. Мгновенно поняв, что перед ним такой же «мент», какой он, Вербин, профессор математики, и помня про «бластер», Сергей выдернул из кобуры «ПМ».
Можно было, конечно, представиться, как положено, попросить прояснить ситуацию насчет «сотни», но на Вербина что-то нашло. То ли вспомнил, что сам он капитана получил в тридцать, то ли оружие в чужих руках играло для него роль красной тряпки, но Сергей заорал:
– На пол, сука! Быстро, б…! Руки за голову!
И старший опер вытащил из-за пояса лежащего разбойника в маскарадном костюме газовый «майами».
Теперь, чтобы было понятно, откуда над головой Вербина раздался гром в виде крика «Бросай оружие! на пол! милиция!», поведем сюжет параллельно.
Вечером Макаров и Таня, уложив Машку, решили погулять по городу. Они ходили, не выбирая маршрута, пока не дошли до кафе с экзотическим названием «Сингапур».
– Зайдем? – спросила Таня.
– Мне вообще-то рано вставать… – вяло возразил муж.
– Зайдем на минутку! – взмолилась Таня. – Выпьем по бокалу пива. Я знаю это кафе. Мы здесь выпуск из института отмечали группой.
Саша согласился.
Махнув бармену, чтобы тот подошел к столику, Макаров спросил у жены, где здесь туалет. Выяснив, пошел.
Картина, которая предстала его взору в уборной, никак не отвечала требованиям добропорядочного заведения. На полу в луже мочи валялся капитан милиции, а над ним завис какой-то небритый тип в штатском. В одной руке тип держал пистолет, а в другой оружие, похожее на ручной миномет.
– Милиция! Бросай оружие! – ответило Александру туалетное эхо голосом Вербина, и Макаров увидел направленный теперь уже на него ствол.
Оба милиционера нырнули за выступы в стене.
Еще большую пикантность ситуации придал вопль лежащего «капитана»:
– Братва, не стреляйте друг в друга!
После этого вообще стало непонятно, кто есть кто.
– Ты из какого РУВД? – спросил из-за простенка Вербин, держа наготове оба пистолета.
– Я не из РУВД, – ответил из-за другого простенка Макаров. – Я начальник отдела по раскрытию убийств областного ГУВД.
– Вот хитрый пряник, а?! – возмутился Сергей. – Это я начальник этого отдела! Ты кого наколоть хочешь, рожа?! Считаю до трех, и ты выходишь с поднятыми руками!
«Капитана» на полу охватил ужас. До сих пор он не видел ни одного удостоверения, а последние фразы говорили о том, что он лежит между двумя вооруженными сумасшедшими и до перестрелки осталось ровно три секунды.
– Пацаны… – взмолился он. – Можно я уползу?
– Я тебе уползу! – рявкнул небритый. – Эй! Ты, там! Выходить будешь или как?
И тут Макарова осенило.
– Как фамилия начальника ГУВД?
– Ну, Смыслов, – раздалось из-за стены.
– А как фамилия бывшего начальника отдела по раскрытию убийств?
– Ну, Петровский…
– Хер загну! – разозлился Макаров и вышел из укрытия. – Выходи. Я Макаров, новый начальник отдела…
Покидали кафе они уже втроем. Таня хохотала как ненормальная, а Макаров с Вербиным, выпив по стакану водки после знакомства, уже говорили о чем-то о своем.
И вот сейчас Сергей Вербин ехал к вдове Андрея Вирта. В его кармане лежал алмаз. Откуда этот камень в квартире Вирта? Как он был связан с жизнью покойного и как мог быть связан с его смертью? На эти вопросы теперь предстояло ответить вдове.
Вербина разбудил сегодня Макаров. У Саши помимо курения была еще вредная черта характера, которая многим не давала спать. Если ему приходила в голову дельная мысль, то ее проверка редко терпела до начала рабочего дня. Версия проверялась мгновенно.
Вербин свернул на улицу Береговую и уверенно повел машину к дому вдовы Вирта. По привычке оставив «шестерку» у соседнего с нужным адресом дома, он бодрым шагом подошел к подъезду и у самой двери замедлил шаг. На лавочке сидели самые желанные источники информации для любого опера – приподъездные бабушки. Если их разговорить, можно стать обладателем бесценной информации.
Вербин, покручивая ключи на пальце, быстро осмотрел бабушек, убедился в том, что никто из них не видел его сутки назад на осмотре, присел на лавку напротив и закурил. Сейчас было глупо задавать старушкам вопросы, так как с момента обнаружения трупа Вирта только об этом разговоры и были. Оставалось лишь слушать. На всякий случай он посмотрел на часы и успокоился – в его распоряжении было еще около полутора часов. А бабки, естественно, все до единой были главными свидетелями убийства. Единственный, кого они не видели, так это убийцу. Впрочем, у каждой на сей счет была своя версия.
– Надеждины дружки и пришили муженька, – говорила одна. – Мыслимое ли дело – по девкам мотаться.
– Да и она еще та шалава, – возразила другая. – Андрей как уедет по командировкам, так она и давай мужиков в дом таскать. Ни стыда у бабы, ни совести.
– Знаем мы его командировки. За три дня до… прости господи… из командировки приехал, ага! В этом, как его, макроавтобусе, с мужиками такими же беспутными, с десяток баб приволок. Я-то видела из окна!
– А может, это Надька его жизни лишила?
«Вот это уже версия», – подумалось Сергею. Только «Надька» вряд ли смогла бы справиться со своим стокилограммовым мужем.
– Нет, – возразила молчавшая до сих пор старушка. Она сидела, положив руки на костыль, и задумчиво глядела куда-то вдаль. – Надежда здесь ни при чем. И дружки ее тоже. Это за Аллу ему смерть пришла.
Вербин насторожился.
– Что за Алла? – довольно бесцеремонно, как и положено среди старушечьего «домового комитета», громко спросила одна из бабок. – И чего ж ты, Петровна, милиции ничего не сказала?
– Некогда мне, – вдруг заявила старушка с костылем и медленно поднялась. – Недосуг. Зять с дочкой должны скоро приехать. Пойду приберусь…
«Зять с дочкой», – отметил про себя Вербин. – Не «дочка с зятем», что было бы логичнее для матери, а именно– «зять с дочкой». Уважает мужиков, значит, старая. Но, судя по виду, – настоящих мужиков. Уж больно строга… Вербин – вперед!»
Пропустив Петровну, он шагнул в подъезд за ней.
– Вам помочь? – скорее из желания на самом деле помочь, нежели из-за повода завязать разговор, предложил Сергей.
– Помоги, коли добрый человек…
– Я добрый, – подтвердил Вербин, помогая старушке преодолевать ступени. – Я… адвокат. Да, адвокат.
Опираясь на его руку, старушка прошла еще один пролет и тихо произнесла:
– Адвокат… Да от тебя дежурной частью за версту несет…
– Как это – «несет»?.. – изумился Вербин и даже потянул носом.
– Вот-вот! – подтвердила бабушка. – Даже нюхаешь, как легавая. Мент ты.
Вербин остановился, старушка тоже.
– Ну, мент, – согласился Сергей. – Это что, плохо? Хуже, чем бандит?
– А сейчас не поймешь – кто мент, кто бандит. Ты давай веди меня, коли вызвался! Что встал, как вкопанный? И не тяни носом, как пылесос… Одеколоном от тебя пахнет, одеколоном. По Вирту пришел? Пошли ко мне, поговорим…
– К вам же зять с дочкой должны приехать? – спросил Сергей, чуя, как впереди, на правильно выбранной им дороге, начинает мелькать огонек.
Открывая дверь и забирая у Вербина костыль, старушка проворчала:
– Месяц уже, окаянные, не едут. И один бог знает, когда приедут…
Квартирка, несмотря на скромность обстановки, была чистой и ухоженной. В углу – непременная лампада с рушником и пара икон. «Одна старая, вторая – из нынешних, церковных, по сто рублей, – мгновенно определил Сергей. – «Троеручица» середины XIX века и «Владимирская Пресвятая Богородица» чеканки местной церкви, не иначе».
– Ты кто будешь, мил человек? – спросила старушка, внося в комнату из кухни чайный набор.
– В отделе по раскрытию убийств работаю, мать, – признался Сергей.
– Вот так-то лучше. А то – адвокат… Ну, а меня Клавдией Петровной зови. Солдатенкова я. По мужу – Киреева. А позвала я тебя на улице вот зачем…
– Как это – позвали? – не понял Вербин. – Вы мне слова не сказали!
– Я вас, ментов, за километр чувствую. Знала, что за мной попрешься. Поэтому и сказала про Аллу. А нет никакой Аллы… Не в том дело.
– Что-то больно обидные слова вы говорите, мамаша! – оскорбился Вербин. – «Мент», «мент»… Я – сотрудник милиции.
– Нет, ты – мент, – упрямо возразила Клавдия Петровна, наливая в чашки дымящийся чай. – Причем – поганый. Как и все вы. Моего мужа да сына по тюрьмам и лагерям замотали до гробовой доски.
«Ах, вон оно что… – подумал Вербин. – Сейчас старая опоит зельем да шарахнет дореволюционным утюгом по башке. И будет тебе итог оперативно-розыскной деятельности. И напишут в некрологе: геройски погиб при выполнении служебного долга. Тьфу!..»
– Ну, я-то, предположим, здесь ни при чем!
– Все вы «при чем»… Из одного помета.
– Мать, я очень занятой человек, – устал от разговора Вербин. – Если вы хотели со мной поговорить, то говорите…
Глава 3
Опер «убойного» отдела Игорь Стариков возвращался из Центральной психиатрической лечебницы в подавленном состоянии духа. Когда Вербин передал ему распоряжение Макарова – отработать все психлечебницы в городе на предмет выявления связи: Вирт – убийца – псих, Игорь понял сразу, что по сложившимся в отделе традициям «лучшее» опять досталось ему.
Решив зря не бить лапы, он поехал туда, где формируется информация о всех поступивших, содержащихся и отпущенных психбольных, – в ЦПЛ. Представившись там и объяснив цель визита, он был препровожден во временно пустующий кабинет психолога. Поиск необходимой информации у главврача должен был занять добрых полчаса, и Стариков, взяв со стола учебник по психиатрии, приготовился терпеливо ждать.
Где-то на восьмой странице в дверь постучали. Стариков, в белом халате на плечах (иначе не пропускали через приемный покой), сказал: «Да, да».
В кабинет вошел мужик лет сорока в пижаме и, ни слова не говоря, сел на стул по другую сторону стола. Стариков молча смотрел на него, не выпуская из рук учебника. Поняв, что перед ним стационарный пациент, он на всякий случай скользнул взглядом по столешнице на предмет обнаружения шила, ножниц или совдеповского килограммового дырокола. Он успокоился, убедившись, что единственное оружие, которым ему могли нанести увечье, были две скрепки в канцелярском наборе. Больше в наборе ничего не было.
Бросив на Старикова виноватый взгляд, мужик в пижаме плаксиво проскрипел:
– Она меня не любит…
– Кто? – опешил опер.
– Я понимаю, доктор, что отрываю вас от дел, – быстро заговорил мужик, посмотрев на учебник в руках Старикова, – но от этого зависит моя судьба! Вы должны помочь мне повлиять на нее. Она загубит свою и без того разбитую жизнь.
Стариков молчал.
– Вы поможете мне?
– Понимаете, в чем дело… – начал Игорь. – Я не тот, за кого вы меня…
– Ерунда! – решительно отрезал мужик. – Вы скромны, как и всякий специалист своего дела. Нам с вами приходится скрывать свое истинное лицо среди всей этой бездарности. Меня заставляют пить таблетки! А вы знаете, что я с ними делаю? Когда сестра уходит, я вытаскиваю их изо рта и отдаю соседу по палате! Он ест все! Я вам говорю это, потому что вы не похожи ни на одного из этих врачей. Так вы поможете мне?
– В чем?..
– Убедить Марианну.
– Какую Марианну?
– Из соседнего блока. Мы решили обвенчаться, но в последний момент она заявила, что желает венчаться только в церкви.
– Ну, – несмело возразил Стариков, – в общем-то, только там и венчаются…
– Бред. Нас сможет обвенчать здесь батюшка. Вы благословите нас?
– Во имя отца и сына.
– Спасибо! – горячо заговорил пациент и, внезапно подмигнув Старикову, бросил взгляд через плечо. – Вам воздастся! Ищущий да обрящет…
И вышел из кабинета.
Игоря словно прибило к стулу внезапно просветлевшим взглядом мужика и его последними словами. Попытку понять, что произошло, пресек главврач, занеся в кабинет несколько пухлых папок. Кладя их на стол перед Стариковым, он мимоходом бросил:
– Что здесь делал Русенков?
Секунду помедлив, Игорь объяснил:
– Странный тип. Зашел в кабинет и стал разговаривать со мной, как с врачом.
– Просил обвенчать? – улыбнулся доктор, доставая сигареты из кармана халата.
– Точно. А вы откуда знаете?
– Он здесь три месяца. Его жена погибла у него на глазах под поездом. Страшная вещь… Тут же нервный срыв и – к нам. Иногда бывают периоды просветления, но это ненадолго. – Доктор выпустил струю дыма. – Жена его все просила обвенчаться в церкви, да так и не допросилась… Вот то, что вы искали. Здесь три дела бывших пациентов. Отпущены под присмотр родственников – соответственно второго, семнадцатого и девятнадцатого мая. Вас, как я понимаю, интересует вероятный убийца?
Осторожный Стариков промолчал, и врач расценил это как допустимую форму общения.
– Если это так, то одного из троих придется исключить. Ему семьдесят лет, и его увезли дочь с мужем на кресле-каталке. Крученков и Марин, впрочем, тихие больные с вялотекущей шизофренией. Им лень муху от лица прогнать. Это то, что я могу сказать без малопонятной вам медицинской терминологии. Мое мнение как врача – ваши поиски в этом направлении будут безрезультатны. Чем могу еще помочь?
Больше помочь было нечем. Отксерокопировав на всякий случай все три карточки пациентов с их установочными данными, Стариков вернул дела главврачу, попрощался и, попросив не провожать, вышел из кабинета. Не пройдя и десятка шагов, он вернулся.
Врач удивленно вскинул брови:
– Что-нибудь забыли?
– Я хотел спросить. Скажите, доктор, где работал Русенков, перед тем как случилось… В общем, перед тем как попасть к вам?
Главврач, раздавливая в пепельнице сигарету, прищурился и усмехнулся.
– Не все в милиции пьют водку, оказывается… Это бывший ваш коллега, Игорь Алексеевич. Русенков работал в уголовном розыске Мурманска.
– Почему вы сразу не сказали?
– А вы спрашивали? Могу вас заверить, общих тем вам уже не найти.
Выходя из ворот лечебницы, Стариков почувствовал на спине чей-то взгляд. Резко обернувшись, он успел рассмотреть за упавшей занавеской лицо больного по фамилии Русенков…
– Сергей, что у тебя? – спросил Макаров, дождавшись, пока будут прикурены все сигареты и раскрыты все блокноты присутствующих.
Решив зря не бить лапы, он поехал туда, где формируется информация о всех поступивших, содержащихся и отпущенных психбольных, – в ЦПЛ. Представившись там и объяснив цель визита, он был препровожден во временно пустующий кабинет психолога. Поиск необходимой информации у главврача должен был занять добрых полчаса, и Стариков, взяв со стола учебник по психиатрии, приготовился терпеливо ждать.
Где-то на восьмой странице в дверь постучали. Стариков, в белом халате на плечах (иначе не пропускали через приемный покой), сказал: «Да, да».
В кабинет вошел мужик лет сорока в пижаме и, ни слова не говоря, сел на стул по другую сторону стола. Стариков молча смотрел на него, не выпуская из рук учебника. Поняв, что перед ним стационарный пациент, он на всякий случай скользнул взглядом по столешнице на предмет обнаружения шила, ножниц или совдеповского килограммового дырокола. Он успокоился, убедившись, что единственное оружие, которым ему могли нанести увечье, были две скрепки в канцелярском наборе. Больше в наборе ничего не было.
Бросив на Старикова виноватый взгляд, мужик в пижаме плаксиво проскрипел:
– Она меня не любит…
– Кто? – опешил опер.
– Я понимаю, доктор, что отрываю вас от дел, – быстро заговорил мужик, посмотрев на учебник в руках Старикова, – но от этого зависит моя судьба! Вы должны помочь мне повлиять на нее. Она загубит свою и без того разбитую жизнь.
Стариков молчал.
– Вы поможете мне?
– Понимаете, в чем дело… – начал Игорь. – Я не тот, за кого вы меня…
– Ерунда! – решительно отрезал мужик. – Вы скромны, как и всякий специалист своего дела. Нам с вами приходится скрывать свое истинное лицо среди всей этой бездарности. Меня заставляют пить таблетки! А вы знаете, что я с ними делаю? Когда сестра уходит, я вытаскиваю их изо рта и отдаю соседу по палате! Он ест все! Я вам говорю это, потому что вы не похожи ни на одного из этих врачей. Так вы поможете мне?
– В чем?..
– Убедить Марианну.
– Какую Марианну?
– Из соседнего блока. Мы решили обвенчаться, но в последний момент она заявила, что желает венчаться только в церкви.
– Ну, – несмело возразил Стариков, – в общем-то, только там и венчаются…
– Бред. Нас сможет обвенчать здесь батюшка. Вы благословите нас?
– Во имя отца и сына.
– Спасибо! – горячо заговорил пациент и, внезапно подмигнув Старикову, бросил взгляд через плечо. – Вам воздастся! Ищущий да обрящет…
И вышел из кабинета.
Игоря словно прибило к стулу внезапно просветлевшим взглядом мужика и его последними словами. Попытку понять, что произошло, пресек главврач, занеся в кабинет несколько пухлых папок. Кладя их на стол перед Стариковым, он мимоходом бросил:
– Что здесь делал Русенков?
Секунду помедлив, Игорь объяснил:
– Странный тип. Зашел в кабинет и стал разговаривать со мной, как с врачом.
– Просил обвенчать? – улыбнулся доктор, доставая сигареты из кармана халата.
– Точно. А вы откуда знаете?
– Он здесь три месяца. Его жена погибла у него на глазах под поездом. Страшная вещь… Тут же нервный срыв и – к нам. Иногда бывают периоды просветления, но это ненадолго. – Доктор выпустил струю дыма. – Жена его все просила обвенчаться в церкви, да так и не допросилась… Вот то, что вы искали. Здесь три дела бывших пациентов. Отпущены под присмотр родственников – соответственно второго, семнадцатого и девятнадцатого мая. Вас, как я понимаю, интересует вероятный убийца?
Осторожный Стариков промолчал, и врач расценил это как допустимую форму общения.
– Если это так, то одного из троих придется исключить. Ему семьдесят лет, и его увезли дочь с мужем на кресле-каталке. Крученков и Марин, впрочем, тихие больные с вялотекущей шизофренией. Им лень муху от лица прогнать. Это то, что я могу сказать без малопонятной вам медицинской терминологии. Мое мнение как врача – ваши поиски в этом направлении будут безрезультатны. Чем могу еще помочь?
Больше помочь было нечем. Отксерокопировав на всякий случай все три карточки пациентов с их установочными данными, Стариков вернул дела главврачу, попрощался и, попросив не провожать, вышел из кабинета. Не пройдя и десятка шагов, он вернулся.
Врач удивленно вскинул брови:
– Что-нибудь забыли?
– Я хотел спросить. Скажите, доктор, где работал Русенков, перед тем как случилось… В общем, перед тем как попасть к вам?
Главврач, раздавливая в пепельнице сигарету, прищурился и усмехнулся.
– Не все в милиции пьют водку, оказывается… Это бывший ваш коллега, Игорь Алексеевич. Русенков работал в уголовном розыске Мурманска.
– Почему вы сразу не сказали?
– А вы спрашивали? Могу вас заверить, общих тем вам уже не найти.
Выходя из ворот лечебницы, Стариков почувствовал на спине чей-то взгляд. Резко обернувшись, он успел рассмотреть за упавшей занавеской лицо больного по фамилии Русенков…
– Сергей, что у тебя? – спросил Макаров, дождавшись, пока будут прикурены все сигареты и раскрыты все блокноты присутствующих.